Мистер Убийца Кунц Дин
Невыносимо болела шея и немного горло. Он прошел в ванную, тихо закрыл за собой дверь и включил свет. Из своего рюкзака Марти достал пузырек "Экседрина экстрасила". Инструкция на пузырьке допускала дозу до двух таблеток за один раз и не больше восьми за двадцать четыре часа. Но сейчас был не тот момент, чтобы соблюдать осторожность, и он проглотил сразу четыре, запив их водой из-под крана, затем засунул в рот таблетку от боли в горле и стал сосать ее.
Вернувшись в спальню и подняв с пола около кровати винтовку, он прошел через открытую дверь в комнату девочек. Те спали, завернувшись в одеяла, чтобы не мешал свет от ночника.
Теперь он выглянул из их окна. Ничего.
Стул, сидя на котором он читал детям, стоял в углу. Но сейчас он выдвинул его на середину комнаты, куда падал свет. Он не хотел, чтобы Шарлотта и Эмили испугалась, если вдруг проснутся в темноте, при виде фигуры человека.
Он уселся на стул, широко расставив ноги, и положил винтовку на колени.
Марти принадлежало пять единиц оружия, – три из которых находились сейчас в руках полиции. И хотя он был метким стрелком и написал много историй о том, как легко, почти фамильярно полицейские и другие его герои обращались с оружием, сам он был удивлен, как решительно, без всяких сомнений прибег к оружию, когда пришла опасность. Ведь он никогда не считал себя человеком действия.
Его собственная жизнь и жизнь его семьи находились в опасности. Раньше он был уверен, что сначала прибегнет к чему-то другому, а не схватится сразу за пистолет. Он думал, что испытает хотя бы краткое угрызение совести после того, как выстрелит человеку в грудь, даже если тот подонок и получит это по заслугам.
Марти отчетливо помнил то удовлетворение, с которым разрядил "беретту", целясь в удалявшийся "бьюик". Оказалось, что очень просто прекратиться в дикаря, который глубоко прячется в каждом человеке независимо от его образования, интеллекта и культуры.
Однако то, что он выяснил насчет себя, его не огорчило настолько, насколько, вероятно, должно было огорчить. Если быть до конца честным, это его совсем не огорчило, черт возьми.
Он понял, что готов убить любое количество людей, чтобы спасти свою жизнь, жизнь Пейдж или жизнь своих детей. И хотя он вращался в обществе, где интеллектуалы придерживались мнения, что пацифизм – единственная надежда цивилизации, Марти все же не считал себя безнадежным реакционером; он действовал, повинуясь закону самосохранения.
Цивилизация началась с семьи, с детей, которых защищали матери и отцы, готовые пожертвовать всем и даже жизнью ради них.
Если же семья больше не считалась основой общества, если правительство не могло или не хотело защитить семью от покушающихся на нее убийц и насильников женщин и детей, если убийц выпускали из тюрьмы гораздо быстрее, чем мошенников-евангелистов, прикарманивших церковные деньги, или скупых владельцев отелей, недоплативших налоги, – значит, цивилизация прекратила свое существование. Если жизнь детей ничего не стоит, а в этом можно было убедиться каждый день, почитав газеты, – значит, мир совсем одичал. Цивилизация в маленьком масштабе все еще существует там, где члены семьи сохраняют любовь друг к другу, достаточно сильную, чтобы заставить их пожертвовать своей жизнью для защиты друг друга.
Какой жуткий день они пережили! Кошмар! Единственным положительным моментом было то, что Марти выяснил: его кошмары и другие симптомы не являлись результатом физического или умственного заболевания. Оказалось, что причина не в нем самом. Все дело было в появлении двойника.
Но от этого диагноза ему не стало легче.
Изменилась вся его жизнь.
Навсегда.
Он понимал, как ужасно изменилась их жизнь. В предрассветные часы он попытался обдумать, какие шаги они должны предпринять, чтобы защитить себя. Он также осмелился взвесить несколько возможных версий появления Другого, поддавшихся логике. Положение, в котором они очутились, показалось ему чрезвычайно трудным, а возможностей выбраться из него – гораздо меньше, чем он мог предположить.
Больше всего он опасался того, что они никогда не смогут снова вернуться домой.
Киллер просыпается за полчаса до рассвета, здоровый и отдохнувший.
Он возвращается на переднее сиденье, включает внутреннее освещение и осматривает лоб и левый глаз. Глубокая борозда от пули над бровью бесследно исчезла, глаз совсем не болел и даже не казался покрасневшим.
Однако пол-лица покрыто коркой из застывшей крови и слизи, которая сопровождала процессы ускоренного заживления. Его внешность несколько напоминает героев из фильмов ужасов.
Пошарив в отделении для перчаток, он, находит маленький пакетик гигиенических салфеток. Под ним лежит коробочка с влажными салфетками в пакетиках из фольги. Они с лимонным запахом. Очень приятным. С помощью этих салфеток он очищает кровь с лица, затем руками приглаживает спутанные ото сна волосы.
Теперь он никого не испугает, но до сих пор его внешность недостаточно презентабельна, чтобы не привлекать лишнего внимания, а именно этого он хочет добиться. Мешковатый плащ, застегнутый до шеи, скрывает рубашку с дырами от пуль. Рубашка неприятно пахнет кровью и разной едой, которую он пролил на себя вчера, когда на скорую руку запихивал ее в себя на стоянке перед "Мак-Дональдсом". Его брюки тоже не отличаются чистотой.
На всякий случай надо поискать что-нибудь из одежды. Он вылезает из машины, обходит ее и открывает багажник. Там темно, но при слабом свете фонаря, который почти скрыт зеленью, на него смотрит мертвец. Его глаза широко открыты, как будто он удивлен, что снова видит его.
На теле лежат два пластиковых пакета. Он высыпает их содержимое на труп. Хозяин "бьюика" накупил всякой всячины. То, что больше всего киллеру подходит сейчас, – это большой свитер с круглым вырезом.
Зажав свитер под левым локтем, он тихо закрывает багажник правой рукой, стараясь не шуметь. Скоро начнут просыпаться люди, но сейчас большинство, если не все, находятся во власти сна. Щелкает замок багажника. Он кладет ключи в карман. Небо еще темное, но звезды исчезли. До рассвета остается не более четверти часа.
В таком большом жилом комплексе обязательно должно быть не меньше двух-трех прачечных, и он отправляется на поиски одной из них. Через минуту он, находит указатель, который направляет его к зданию, где располагаются бытовые услуги, бассейн, прокат и прачечная самообслуживания.
Пешеходные дорожки, соединяющие дома, проходят через большие и ухоженные сады, с чугунными фонарями, покрытыми зеленоватым налетом. Сады разбиты со вкусом. Он не отказался бы и сам здесь пожить. Конечно, его собственный дом в Мишн-Виэйо более уютный, и он уверен, что Пейдж и девочки очень привязаны к нему и не захотят уезжать в другое место.
Дверь в прачечную закрыта, но открыть ее не составляет труда. Замок в двери дешевый, обычная защелка. На такой случай у него имеется кредитная карточка из бумажника убитого, которую он просовывает между наличником и дверью. Он проводит ею вверх, доходит до защелки, надавливает, и замок открывается.
Внутри он видит стиральные машины, которые включаются после того, как опускаешь шесть монет рядом стоит автомат, продающий стиральные порошки в маленьких пачках, большой стол для складывания на нем чистого белья и пара глубоких раковин. В свете дневных ламп все выглядит чистым и приятным.
Он снимает плащ и засаленную клетчатую рубашку, сворачивает их в узел и засовывает в большой ящик для мусора, который стоит в углу. Над раковиной он моет подмышки и вытирает их бумажными полотенцами, которые висят на стене.
Ему бы очень хотелось принять горячий душ перед началом дня в собственной ванной комнате, у себя дома. Как только он найдет фальшивого отца и убьет его, как только он вернет себе семью, у него появится время для приятных мелочей. Пейдж будет принимать душ вместе с ним. Ей это понравится.
Если нужно, он готов снять джинсы и выстирать их в одной из этих стиральных машин, используя монеты из кошелька хозяина "бьюика". Но отчистив брюки от запекшихся сгустков крови с помощью влажных полотенец, киллер остается вполне довольным результатом. Новый свитер – просто находка. Он предполагал, что свитер окажется слишком большим, но убитый, вероятно, покупал его не для себя, и свитер оказался ему впору. Цвет – клюквенно-красный – хорошо сочетается с голубыми джинсами, да к тому же идет ему. Если бы в комнате было зеркало, он уверен, оно бы показало, что у него не только неприметный, но и вполне достойный вид, даже привлекательный.
Рассвет совсем близок.
Утренние птички уже чирикают в деревьях.
Воздух сладок и чист.
Бросив ключи от "бьюика" в кусты, насовсем покидая машину с покойником, он быстро подходит к близлежащей автостоянке и пробует одну за другой двери автомобилей, стоящих под крышей, увитой бугенвилеей. Именно тогда, когда он решает, что все они закрыты, "тойота-камри" оказывается незапертой.
Он проскальзывает за руль. Проверяет, нет ли ключей за козырьком от солнца, потом под сиденьем. Нет, не повезло. Но это не имеет значения. Его нельзя назвать безынициативным. Еще до того как небо заметно посветлело, он заводит машину, напрямую замыкая провода, в снова отправляется в путь. Похоже, хозяин "камри" обнаружит пропажу через пару часов, когда соберется на работу, и сразу же сообщит о пропаже. Ну и что? К тому времени номерные знаки будут уже на другой машине, а на "камри" он поставит другие, которые никогда не привлекут внимания полиции. Он чувствует воодушевление, проезжая в эти розовые предрассветные часы через склоны Лагуны-Нигуэль. Небо в этот ранний час еще белесое, но высокие облака окантованы красным.
Первый день декабря. День номер один. Он начинает новую попытку. Отныне все будет, как он того захочет, потому что больше не станет недооценивать своего врага.
Прежде чем он убьет фальшивого отца, он выдавит ему глаза, это будет месть за то, что он сам пережил. И потребует, чтобы его дочери видели это, поскольку это послужит им полезным уроком, доказательством того, что фальшивые отцы не могут взять верх и что их настоящий отец является человеком, неповиновение которому влечет за собой суровое наказание.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Сразу после рассвета Марти разбудил Шарлотту с Эмили.
– Становитесь под душ и в путь, мои дорогие дамы. У нас много дел утром.
Эмили через секунду была уже на ногах. Она выбралась из-под одеяла и, стоя на кровати в своей пижамке светло-желтого цвета, стала одного роста с отцом. Она потребовала, чтобы он обнял ее и поцеловал.
– Мне приснился такой сон ночью!
– Попробую угадать. Тебе приснилось, что ты стала достаточно взрослой, чтобы назначать свидания Тому Крузу, водить спортивный автомобиль, курить сигары, напиваться допьяна, а потом выворачиваться наизнанку.
– Глупости! – сказала она. – Мне приснилось, что на завтрак ты накупил нам жвачки и шоколада.
– Мне очень жаль, но это не вещий сон.
– Папочка! Не становись писателем и не произноси трудные слова.
– Просто я имел в виду, что твой сон не сбудется.
– Я и так это знаю, – ответила она. – С тобой и мамой случился бы оброк, если бы на завтрак у нас был шоколад.
– Обморок, а не оброк. Она сморщила лицо.
– Какая разница?
– Наверное, никакой. Оброк, обморок, как скажешь.
Эмили вырвалась из его рук и спрыгнула с кровати.
– Мне нужно на горшок, – провозгласила она.
– Хорошее начало. Потом прими душ, почисть зубки и оденься.
Шарлотта, как обычно, проснулась немного позже сестры. К тому времени как Эмили уже отправилась в ванную, Шарлотта лишь села в кровати, откинув одеяло. Она рассматривала свои голые ноги.
Марти присел рядом с ней.
– Они называются пальчиками.
– Мммм, – ответила она.
– Они нужны тебе, чтобы концы твоих носочков не были пустыми. Она зевнула. Марти добавил:
– Они будут тебе нужны еще больше, если ты решишь стать балериной. А для других профессий они не так уж и важны. Поэтому если ты не собираешься становиться балериной, то их можно удалить, два больших или все десять, все зависит от тебя.
Она склонила голову на бок и посмотрела на него взглядом, который говорил: папочка хочет быть умным, я с удовольствием подыграю ему.
– Думаю, что оставлю их при себе.
– Это твое дело, – сказал он, целуя ее в лоб.
– У меня как будто волосы во рту, – пожаловалась она.
– Может быть, во сне ты съела кошку. Она уже достаточно проснулась, чтобы захихикать.
Из ванной послышался шум спускаемой воды, и через секунду открылась дверь. Раздался голос Эмили:
– Шарлотта, ты в туалете хочешь быть одна, или я могу принять душ?
– Давай мойся, – ответила Шарлотта. – От тебя пахнет.
– Да? Ну, а ты не воняешь?
– Это ты вонючка.
– И очень рада, – ответила Эмили, вероятно потому, что не могла придумать что-то еще в этом роде.
– Дорогие мои дочери, вы же приличные девочки.
Когда Эмили исчезла в ванной и начала крутить краны, Шарлотта сказала:
– Мне надо как-то избавиться от этого ощущения во рту.
Она встала и подошла к открытой двери. На пороге она обернулась к Марти.
– Папа, мы сегодня пойдем в школу?
– Сегодня нет.
– Я так и думала. – Она помедлила. – А завтра?
– Не знаю, родная. Вероятно, нет. Она снова помедлила.
– А мы будем ходить в школу когда-нибудь?
– Ну конечно.
Она посмотрела ему в глаза долгим взглядом, потом кивнула и вошла в ванную.
Ее вопрос потряс Марти. Он не был уверен, пыталась ли она просто представить свою жизнь без школы или же испытывала настоящую тревогу по поводу тех несчастий, которые свалились им на голову.
Еще сидя на постели с Шарлоттой, он услышал, как заговорил телевизор, и понял, что Пейдж тоже проснулась. Он поднялся, чтобы пожелать ей доброго утра.
Он был уже у двери, когда Пейдж позвала его:
– Марти, быстрее, посмотри!
Он торопливо вошел в комнату и увидел, что она стоит напротив телевизора. Показывали утренние новости.
– Это о нас, – сказала она.
Он узнал свой дом на экране. Женщина-репортер стояла на улице спиной к дому, лицом к камере, Марти кинулся к телевизору и прибавил звук.
…поэтому это остается тайной и полиция очень хотела бы поговорить с Мартином Стиллуотером сегодня утром.
– Правда? Они хотят поговорить сегодня утром, – сказал он с возмущением. Пейдж шикнула на него.
– …безответственный розыгрыш писателя, слишком торопящегося привлечь к себе внимание, или что-то более циничное? Теперь, когда лаборатория полиции подтвердила, что большое количество крови в доме Стиллуотера действительно принадлежит человеку, власти должны срочно дать объяснение этому факту.
На этом репортаж кончился. Когда репортер сообщала свое имя и местонахождение, Марти заметил слова "прямой эфир" в верхнем левом углу экрана. Хотя эти два слова находились там все это время, до него не сразу дошло, что они означают.
– Прямой эфир? – проговорил Марти. – Репортеры обычно не передают в эфир, если только не следует продолжение.
– Продолжение следует, – сказала Пейдж. Она стояла, обхватив себя руками и хмуро уставившись в телевизор.
– Лунатик все еще на свободе и бродит где-то рядом.
– Нет, я имею в виду, когда происходит ограбление или возникает ситуация с заложниками, с привлечением спецназа для штурма того места, где их держат. По правилам телевидения все показывать довольно скучно, действие развивается медленно, некому поднести микрофон, только пустой дом снаружи – смотри на него. Такой сюжет не годится для прямого эфира, слишком это дорого и неинтересно.
Новости теперь шли из студии. К его изумлению, они читались не обычным диктором второго канала студии Лос-Анджелеса, который выполнял обязанности комментатора в утренней программе. На этот раз новости вел известный обозреватель.
– С каких это пор репортажи о таких происшествиях стали сообщать в национальной программе новостей?
– Но ведь на тебя было совершено покушение, – сказала Пейдж.
– Ну и что? Да сейчас по всей стране каждые десять секунд совершаются гораздо более серьезные преступления.
– Но ты пользуешься известностью.
– Черта с два.
– Тебе, может, это и не нравится, но ты действительно известная личность.
– Не такой я знаменитый, всего два бестселлера, и то в мягкой обложке. Ты знаешь, как трудно добиться, чтобы тебя пригласили на пару слов в эту программу? – Он постучал костяшками пальцев по лицу обозревателя на экране. – Труднее, чем получить приглашение на официальный обед в Белом доме! Даже если бы я нанял рекламного агента, готового продать душу дьяволу, то и он не смог бы протолкнуть меня в эту программу, Пейдж. Я еще не дорос до нее. Я для них пустое место.
– Ну… и что ты хочешь сказать? Он подошел к окну, из которого была видна стоянка, и раздвинул шторы. Ранние бледные лучи солнца. Ровный поток машин по тихоокеанской магистрали. Деревья лениво шелестят кронами от дуновения мягкого ветра с моря.
Мирный, обычный пейзаж, но ему он показался зловещим. У него появилось ощущение, что он смотрит в мир, который вдруг стал для него незнакомым, мир, который изменился в худшую сторону. Эта трансформация была, на первый взгляд, совершенно незаметна, скорее субъективна, чем объективна, ее нельзя было увидеть, но тем не менее она была реальной. И надвигалась все быстрее. Может, этот вид из окна – кусочек незнакомой планеты, которую он видит из космического корабля, внешне напоминающий его родину, но которая под этим обманчивым покрывалом недоступна и непригодна для человека.
– Полиция может так быстро сделать анализы крови, но точно знаю, кажется, не в правилах полиции так запросто обнародовать полученные результаты.
Он опустил шторы и повернулся к Пейдж, на лице которой было написано беспокойство.
– Национальные новости? Прямо в эфир, с места происшествия? Я не понимаю, что происходит, Пейдж. Все становится еще более странным.
В то время когда Пейдж принимала душ, Марти поставил стул к телевизору и стал переключать каналы в поисках других новостей. Он поймал еще одно сообщение о себе по местному каналу, а потом еще одно, уже полное, по национальной программе.
Он старался убедить себя, что не сходит с ума, но у него создалось вполне определенное впечатление, что в обоих сообщениях предполагалось, без прямых обвинений, что его заявление полиции в Мишн-Виэйо было ложным, а мотивом этому послужило или его желание сделать рекламу своим книгам, или что-то еще похуже, чем обычный карьеризм. Обе программы использовали фотографию из последнего журнала "Пипл", на которой он был похож на зомби, с горящими глазами, выглядывавшего из темноты, злобного и безумного. И в том, и в другом сообщении упорно, упоминались три пистолета, которые забрала у него полиция, как будто он был каким-то бандитом, живущим в бункере, доверху набитом разным оружием и боеприпасами. К концу третьего сообщения он подумал, что это делалось специально для того, чтобы стало ясно, что он может быть опасен. Намеки были не явными и умело замаскированными, их смысл скорее угадывался в интонации диктора и выражении его лица, чем в словах, которые он произносил.
Потрясенный, он выключил телевизор. Какое-то время Марти сидел, продолжая смотреть на темный экран. Серый цвет трубки как нельзя лучше соответствовал его настроению.
Когда все наконец умылись и оделись, девочки уселись на заднее сиденье БМВ и аккуратно пристегнули ремни безопасности, пока их родители складывали вещи в багажник.
Когда Марти захлопнул багажник и запер его, Пейдж заговорила с ним шепотом, чтобы Шарлотта с Эмили не могли ее услышать:
– Ты действительно уверен, что мы должны заходить так далеко, поступать именно так? Неужели все так серьезно?
– Я не знаю. Я уже говорил тебе, что все время думаю об этом. С тех пор как проснулся, с трех часов ночи и до настоящего момента не уверен, не преувеличиваю ли я опасности.
– Это серьезные шаги, даже рискованные.
– Да, все… так странно. Появление Другого, и то, что он наговорил мне. Но подоплека всего этого еще более странная и гораздо опаснее, чем какой-то лунатик с пистолетом. Причины наших несчастий гораздо более страшные и масштабные. Мы погибнем, если попытаемся оказать сопротивление. Это я почувствовал сегодня ночью. Я был испуган, понимаешь? Гораздо сильнее испуган, чем когда ему удалось заманить детей в машину. А после того что я увидел по телевизору сегодня утром, я еще больше, слышишь, еще больше склоняюсь к мысли, что я прав.
Марти понимал, что обуявший его страх был чрезмерным и грозил развиться в манию преследования. Он не был паникером, но знал, что мог доверять своей интуиции. События, которые случились, развеяли его тревогу относительно его рассудка.
Он хотел бы знать врага в лицо, не этого невероятного двойника, а настоящего, в существовании которого не сомневался. Он чувствовал бы себя гораздо спокойней, если бы смог его идентифицировать. Мафия, Ку-клукс-клан, неофашисты, консорциумы злобных банкиров, совет директоров какого-то жутко алчного международного конгломерата, правые генералы, жаждущие установить военную диктатуру, политическая клика безумных фанатиков Ближнего Востока, сумасшедшие ученые, пытающиеся взорвать мир на мельчайшие атомы просто из интереса, или сам Сатана во всей своей рогатой красе – любой из этого стандартного набора преступников – героев телевизионных драм и бесчисленных романов – был лучше, чем противник без лица, очертаний и имени.
Пейдж стояла, покусывая нижнюю губу и задумавшись о чем-то. Ее взгляд рассеянно блуждал по деревьям, колыхаемых ветром, по морю, машинам, стоявшим на стоянке перед мотелем, потом она подняла голову и взглянула на морских чаек, которые кружили в чистом лазурном небе.
– Ты тоже чувствуешь это, – заметил он.
– Да.
– Гнетущее чувство. За нами никто не шпионит но ощущение именно такое.
– Не только это, – ответила она. – Все вокруг изменилось, а может быть, я смотрю на все уже другими глазами.
– И мне так кажется.
– Что-то… ушло.
"И мы больше никогда этого не найдем", – подумал он про себя.
"Ритц-Карлтон" был замечательным отелем, изысканным, построенным с щедрым использованием мрамора, известняка и гранита. Вестибюли были украшены хорошими картинами и антиквариатом. Куда ни глянь, повсюду композиции из цветов, выполненные в прекрасном высокохудожественном стиле. Ослетт был поражен этим великолепием. Облаченные в темные униформы, гостеприимные вездесущие служащие количеством превосходили гостей. Все вместе взятое напоминало Ослетту дом – имение в Коннектикуте, где он вырос, хотя фамильный дом превосходил по размерам "Ритц-Карлтон"; его дом тоже был обставлен антиквариатом, только музейного уровня, в нем имелся штат слуг из расчета шесть к одному; а нижний холл, такой большой, что в нем помещались военные вертолеты, в которых иногда путешествовал президент Соединенных Штатов со своей свитой.
Номер из двух спален и просторной гостиной, в котором разместились Дрю Ослетт и Клокер, имел массу других достоинств, начиная от полностью укомплектованного бара до душа огромных размеров с мраморным полом и стенами, где проезжий балерун вполне мог оттачивать свои антраша во время утреннего умывания. Полотенца, правда, были не от "Пратези", которыми он пользовался всю свою жизнь, а из отличного египетского хлопка, мягкие и хорошо впитывающие влагу.
Во вторник без десяти восемь Ослетт, уже был одет в белую хлопчатобумажную рубашку с пуговицами из китовой кости от фирмы "Теофилиус" из Лондона, голубой кашемировый блейзер, сшитый его личным портным в Риме, любившим подчеркивать детали фасона, серые шерстяные носки, черные оксфордские ботинки (некое проявление эксцентричности), сшитые вручную итальянским сапожником, живущим в Париже, и клубный галстук в голубую, бордовую и золотую полоски. Цвет его шелкового нагрудного платка в точности совпадал с золотистой полоской в галстуке.
Одетый таким образом, в приподнятом настроении от сознания совершенства портняжного искусства, он отправился на поиски Клокера. Ему вовсе не хотелось оказаться в компании Клокера; просто он предпочитал, для собственного спокойствия, знать, чем занимался Клокер в любое время дня и ночи. Дрю лелеял надежду, что в один благословенный день обнаружит, что Клокер мертв, пораженный обширным инфарктом, или кровоизлиянием в мозг, или какими-нибудь неизвестными смертоносными лучами, о которых этот великан так любил читать.
Клокер сидел на балконе гостиной, игнорируя потрясающий вид на Тихий океан, уткнувшись носом в последнюю главу "Меняющего форму гинеколога темной галактики", или как там называлась эта дурацкая книжонка. Он был в той же шляпе с утиными перьями, твидовом спортивном пиджаке и тапочках, но сменил носки на свежие фиолетового цвета, надел чистые спортивные брюки и белую рубашку. Как обычно, на нем был пестрый свитер, на этот раз в голубых, розовых, желтых и серых тонах. Хотя он не носил галстуков, огромная масса черных волос, высовывавшихся из открытого ворота рубашки, казалась шейным платком.
Не обратив внимания на "доброе утро" Ослетта, Клокер отреагировал только на вторичное приветствие каким-то непонятным кратким восклицанием, каким обменивались герои "Звездного трека", так и не подняв голову от книги. Если бы у Ослетта была пила или большой нож, он, наверное, отрубил бы Клокеру Руку в запястье и выбросил ее в океан вместе с этой книжонкой. Он даже подумал, а не попросить ли прислугу принести сюда что-нибудь острое из коллекции шеф-повара на кухне.
День был теплым, градусов под тридцать. После прошлой холодной ночи яркое голубое небо и мягкий ветер были приятным разнообразием.
Ровно в восемь часов, едва, однако, успев спасти Ослетта от сумасшествия, которое тому угрожало от убаюкивающих криков чаек, усыпляющего шума прибоя и негромкого смеха любителей раннего серфинга, появился представитель "Системы", чтобы информировать их о дальнейшем развитии событий. Он был прямой противоположностью того громадного связного, который привез их из аэропорта в "Ритц-Карлтон" несколько часов назад. Отличный костюм. Галстук члена клуба. Хорошая обувь, Ослетту хватило одного взгляда, чтобы понять, что на нем не увидишь ни одной вещи с фотографией Мадонны с голой грудью.
Он представился Питером Уаксхиллом и, вполне вероятно, сказал правду. Он занимал довольно высокое положение в организации, чтобы не знать настоящие имена Ослетта и Клокера, хотя и забронировал для них номер в отеле под вымышленными именами Джона Галбретта и Джона Мейнарда Кейнза. Поэтому у него не было особых причин скрывать свое настоящее имя.
Уаксхиллу было около сорока, на десять лет больше, чем Ослетту, и его коротко стриженные виски уже серебрились сединой. При росте в шесть футов он казался высоким, но не подавлял окружающих. Был худощавым, но сильным; симпатичным, но не слащавым; приятным, но не фамильярным. Он не пытался изображать себя дипломатом с многолетним стажем, но вел себя, как человек, рожденный для такой карьеры.
После знакомства и замечаний о погоде, Уаксхилл сказал:
– Я позволил себе смелость справиться в отеле, успели ли вы позавтракать, и мне ответили, что нет. И боюсь, позволил себе еще большую смелость заказать завтрак в номер для нас троих, чтобы мы смогли за завтраком обсудить все наши дела. Надеюсь, вы не против?
– Конечно, нет, – ответил Ослетт, на которого произвели впечатление светские манеры и самоуверенность этого человека.
Едва он успел ответить, как в дверь номера позвонили; Уаксхилл впустил двух официантов, толкающих впереди себя сервировочный столик, покрытый белой скатертью и уставленный блюдами. В центре гостиной официанты приподняли складные крылья столика, превратив его в круглый стол, и искусно, со скоростью фокусников, проделывающих трюки с картами, начали его сервировать всем необходимым. Они по очереди вынимали блюда с едой из бездонных ящиков под столом, пока наконец, словно по мановению волшебной палочки, не появился завтрак, состоявший из яичницы с красным перцем и беконом, колбасы, копченой рыбы, тостов, булочек, клубники, посыпанной сахаром и взбитыми сливками, апельсинового сока и кофе в серебристом чайнике-термосе.
Уаксхилл похвалил официантов, поблагодарил их, дал им на чай и подсчитал счет, постоянно при этом двигаясь. Уже в дверях он вернул им авторучку и блокнот, которые едва не оставил себе.
Когда Уаксхилл закрыл за ними дверь и вернулся к столу, Ослетт спросил:
– Гарвард или Йель?
– Йель. А вы?
– Принстон. Потом Гарвард.
– В моем случае, Йель, потом Оксфорд.
– Президент учился в Оксфорде, – заметил Ослетт.
– Не может быть, – ответил Уаксхилл, притворяясь, что это для него новость. – Что ж, Оксфорд все выдержит, знаете ли.
Вероятно, закончив последнюю главу "Планеты гастроэнтерологических паразитов". Карл Клокер вернулся с балкона в комнату, выглядя смущенным, как заметил Ослетт. Уаксхилл познакомился с любителем фантастики, пожал ему руку и ничем не выдал своего презрения и желания рассмеяться.
Пододвинув к столу три стула с прямыми спинками, они приступили к завтраку. Клокер так и не снял свою шляпу.
Когда они накладывали себе еду из сервировочных блюд, Уаксхилл сказал:
– Вчера мы откопали несколько интересных фактов из прошлого Мартина Стиллуотера, самым важным из которых является госпитализация старшей дочери пять лет назад.
– А что с ней было?
– Врачи сами сначала этого не знали. Но некоторые симптомы указывали на рак. Шарлотта – это их дочь, ей было тогда четыре года – очень плохо себя чувствовала, но постепенно выяснилось, что причиной этого был необычный биохимический дисбаланс крови, который легко вылечивается.
– Ей повезло, – сказал Ослетт, хотя ему было совершенно все равно, выжила бы дочь Стиллуотера или умерла:
– Да, ей повезло, – повторил за ним Уаксхилл, – но в самом начале, когда доктора опасались самого худшего, ее мать и отец сдали пробы спинного мозга. Это означает, что специальной иглой у них была произведена вытяжка спинного мозга.
– Наверное, болезненная операция.
– Несомненно. Докторам необходимы были образцы для определения, кто из родителей будет лучшим донором в случае необходимости пересадки спинного мозга. Спинной мозг Шарлотты производил недостаточно новой крови, и подозревали, что болезнь кроется именно в процессе обновления крови.
Ослетт проглотил кусок яичницы. Она была приготовлена с базиликом и получилась очень вкусной.
– Не могу понять, какое отношение имеет болезнь Шарлотты к нашим сегодняшним проблемам.
Выждав для большего эффекта, Уаксхилл ответил:
– Она лежала в "Седар-синаи" в Лос-Анджелесе. Ослетт застыл, не донеся вилку со вторым кусочком яичницы до рта.
– Пять лет назад, – повторил с ударением Уаксхилл.
– Какой месяц?
– Декабрь.
– Какое было число, когда Стиллуотер сдал пробы спинного мозга?
– Шестнадцатое. Шестнадцатое декабря.
– Черт. Но у нас были и простые анализы крови, что подтверждало…
– Стиллуотер тоже сдавал простые анализы крови. Один из них складывался вместе с пробами спиного мозга для исследований в лаборатории.
Ослетт донес вилку до рта, прожевал, проглотил, произнес:
– Как могли наши люди так проколоться?
– Мы, вероятно, никогда этого не узнаем. Кроме того, важно не это, а то, что они действительно прокололись и нам придется смириться с этим.
– Значит, с самого начала получилось не так, как мы хотели.
– Скорее мы получили не того, кого хотели. Клокер поглощал еду, как лошадь без торбы. Ослетту хотелось набросить полотенце на голову этого великана, чтобы уберечь Уаксхилла от неприглядной картины такого яростного поглощения пищи. Но, по крайней мере, любитель фантастики не вмешивался в беседу и не делал своих невероятных замечаний.
– Копченая рыба исключительная, – сказал Уаксхилл.
Ослетт ответил:
– Тогда придется попробовать. Отпив апельсинового сока из бокала и промакнув рот салфеткой, Уаксхилл продолжал:
– А что касается того, как ваш Алфи узнал о существовании Стиллуотера и смог отыскать его… существуют два мнения в данный момент?
Ослетт отменил, что Уаксхилл сказал "ваш Алфи", а не "наш Алфи". С одной стороны, это могло ничего не означать, но с другой, могло указывать на то, что "Система" уже пыталась найти способы снять с себя ответственность и свалить вину на него, несмотря на неопровержимый факт, что катастрофа была результатом неуклюжих научных экспериментов и не имела ничего общего с тем, как руководили Алфи в течение четырнадцати месяцев его работы.
– Во-первых, – сказал Уаксхилл, – имеются люди, которые считают, что Алфи мог натолкнуться на книгу с фотографией Стиллуотера на суперобложке.
– Это было бы слишком просто.
– Согласен. Хотя, конечно, в краткой справке об авторе, которая дается в двух его последних книгах, говорится о том, что он живет в Мишн-Виэйо. Это могло подтолкнуть Алфи на поиски.
– Любой, увидевший фотографию своего близнеца, мог бы заинтересоваться этим человеком и постараться прочитать что-нибудь о нем, но только не Алфи. Если нормальный человек свободен в своих действиях, то Алфи нет. Он четки предопределен в своих поступках.
– Нацелен, как пуля.
– Именно. Но он сорвал всю программу, что само по себе огромная неприятность. Черт, и не только программу, гораздо больше. Это мягко сказано. Обучение, внушение, промывка мозгов – все пошло прахом.
– Он запрограммирован.
– Да, запрограммирован. Он лишь немногим отличается от машины, и то, что он увидел фотографию Стиллуотера, не заставило бы его вырваться из-под контроля. Все равно что персональный компьютер в вашем офисе вдруг начнет вырабатывать сперму и отращивать волосы только потому, что вы ввели в его память фотографию Мерилин Монро.
Уаксхилл мягко рассмеялся.
– Мне нравится такая аналогия. Думаю, что возьму ее на вооружение, чтобы переубедить кое-кого. Буду ссылаться на вас.
Ослетт остался доволен похвалой Уаксхилла.
– Отличный бекон.
– Да, действительно.
Клокер продолжал поглощать пищу.
– Во-вторых, имеется и другое мнение, но у меньшинства, – продолжал Уаксхилл, – предполагающее более экзотическое, но, на мой взгляд, и более убедительное объяснение относительно Алфи, а именно: Алфи обладает тайными способностями, о которых мы не подозревали и которые он сам, возможно, не очень понимает и контролирует.
Читать бесплатно другие книги:
