Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров Мережко Виктор

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1860 год. Городское еврейское кладбище утопало в зелени. В солнечный летний день оно походило на лесную лужайку, усыпанную, будто серыми пенечками, надгробиями. Черноволосая и черноглазая Сура-Шейндля, рослая девочка лет пятнадцати, стояла возле гранитной плиты, немигающими глазами смотрела на красивую вязь староеврейского языка и едва слышно шептала:

— Моя дорогая мамочка… Мне так одиноко, так тяжело без тебя. Ты снишься мне почти каждую ночь, и во сне я тихо плачу. Папа живет с грубой и неотесанной Евдокией, которая непонятно откуда взялась на нашу голову Она никого не любит — ни меня, ни Фейгу. Один раз она так била меня по лицу, что из-за синяков я целую неделю не выходила на улицу. Для этой жлобки главное — чтобы папа побольше воровал. А это, мамочка, может плохо кончиться. Полиция уже много раз приходила в наш дом, они хотят узнать, с какими блатыкайными имеет дела папа. Он молчит, но все равно это плохо кончится. Единственный, кто любит меня, кроме тебя, конечно, это пани Елена. Ты должна помнить ее — она занималась со мной музыкой. А кроме музыки, мы теперь читаем по-французски и по-английски. Она очень добрая и красивая, эта пани Елена…

Брусчатая улица городка Повонзки была сплошь загажена пометом гусей и кур, то тут, то там лежали лепешки конского навоза. Дневная духота к вечеру только усилилась, и город непривычно опустел: жители попрятались от жары, кто в своих домах, а кто охлаждался в местной таверне.

Выбеленный пожелтевшей известкой двухэтажный дом, в котором жил Лейба Соломониак, выглядел бестолково большим. Из окна второго этажа доносилась бойкая фортепианная музыка, на первом этаже слышался голос самого Лейбы, который громко бранился с прислугой Матреной.

— Послушай, Матрена! Или я слепой идиот, или ты просто толстая ленивая корова! — кричал по-русски тощий и нервный Лейба, одетый, как и полагалось правоверному еврею, в черный сюртук и черную ермолку.

— Скорее все-таки первое, пан Лейба. Извиняйте, конечно, — огрызалась раскормленная Матрена, плавая по комнате широченными бедрами и лениво переставляя глиняные кувшины.

— Я рассчитаю тебя сегодня же! — окончательно выходил из себя хозяин. — Нет, завтра, как только уедут гости! Сейчас же наведи порядок в доме, иначе я сгорю от стыда и позора!

— Сколько раз обещали и ни разу таки не сгорели, — снова огрызнулась Матрена.

Из своей спальни не спеша выглянула старшая дочь Лейбы, пухлотелая и волоокая Фейга, с печальным укором посмотрела сначала на прислугу, потом на отца.

— Ой, перестаньте, папа, так громко кричать. Голова и без того на части разваливается.

В дверях соседней комнаты тут же показалась моложавая грудастая Евдокия, по-хозяйски прикрикнула на Фейгу:

— Что за манеры, детка? Мужу будешь делать замечания, а не отцу.

— Будет муж, будут и замечания, — лениво огрызнулась Фейга и снова направилась в спальню. — А вам, мадам Дуня, я не детка, а госпожа Фейга.

— Хамка!

— От такой слышу!

— Лейбик, ты слышишь, как твоя дочь разговаривает с мачехой? — повернулась к господину Соломониаку Евдокия.

— Фейга, — сурово прикрикнул тот, — либо извинись перед Дуней, либо исчезни!

— Лучше, папа, я исчезну, — ответила дочь и скрылась в своей комнате.

Худенькая пятнадцатилетняя Сура сидела в своей комнате и самозабвенно музицировала на фортепиано, не обращая никакого внимания ни на крики внизу, ни на полуденную духоту. В паузе между аккордами девочка вдруг услышала цокот копыт, скрип колес, а затем протяжный визг ворот. Она оставила инструмент и выглянула в окно. Сура увидела, как отец широко открыл ворота, и во двор въехала крытая повозка, запряженная двумя лошадьми.

Лейба помог полному господину ступить на землю, подобострастно потряс ему руку, поздоровался еще с одним человеком, тоже приехавшим в этой повозке, затем увел гостей в дом. Матрена принялась закрывать ворота. Когда прислуга тоже скрылась за дверьми дома, а повозка осталась без присмотра, Сура юркнула вниз по черной лестнице и выскочила во двор.

Почти не дыша, девочка осторожно обошла повозку, заглянула за тяжелый брезент и увидела там множество узлов, мешков и мешочков. Она ловко нырнула внутрь повозки и принялась торопливо изучать ее содержимое. Здесь были какие-то украшения, посуда, фигурки из глины и фарфора, меди и бронзы, дорогие платья. Вдруг в одном из мешочков Сура нашла золото, много золота: кольца, браслеты, ожерелья. Со знанием дела она выбрала из этого богатства самый крупный перстень, сунула его под платьице, выпрыгнула из повозки и стремительно побежала со двора.

Модистка пани Елена, молодая ухоженная дама лет сорока, как раз натягивала сшитое платье на манекен, когда в двери ее дома раздался стук. Женщина поспешила вниз по лестнице, но не успела даже подойти к дверям, как они распахнулись и в прихожую влетела Сура. Девочка замерла в двух шагах от пани и изящно выполнила книксен.

— Пани Елена, можно я побуду у вас?

Модистка оставила манекен.

— Что случилось, Сура?

Сура плюхнулась в кресло.

— Пани Елена, я же просила не называть меня этим дурацким именем.

— Но это имя дали твои родители, твоя покойная мама!

— Все равно. Мне больше нравится — Соня.

— Хорошо, Соня. Ты этюд выучила, Соня?

— Конечно!

Сура-Соня быстро подошла к стоящему в углу пианино, уселась на стульчик, заиграла легко и изящно. Пани Елена стояла за спиной девочки, с нежной улыбкой наблюдая за ее игрой. Соня закончила этюд, вопросительно оглянулась на женщину в ожидании похвалы. Та подошла к ней, взяла ее ладошки, нежно погладила их:

— Сонечка, девочка, ты очень талантлива. У тебя поистине золотые ручки. Но тебе надо больше работать, чтоб стать знаменитой пианисткой.

Соня, откинув голову, с удовольствием расхохоталась:

— Красиво: Соня Золотые Ручки! Я хочу, чтобы меня так все называли — Соня Золотые Ручки! Маме понравилось бы.

— Как у вас дома? — спросила модистка.

Соня пожала худыми плечиками.

— Фейгу выгнал очередной муж.

— За что?

— За то же самое. За очередного любовника.

Пани Елена внимательно посмотрела на девочку:

— Ты знаешь, что такое любовник?

— Как не знать? — рассмеялась Соня. — У Фейги как очередной муж, так и очередной любовник.

— А отец, как у него с Евдокией?

— Не знаю. Я с этой дурой не разговариваю.

— Соня!

— Простите, пани Елена.

Соня вдруг замолчала, заговорщицки посмотрела на пани модистку. Осторожно полезла под платьице, вынула оттуда украденный перстень и показала женщине.

Та взяла украшение, некоторое время внимательно рассматривала его.

— Откуда это?

— Нашла.

— Нашла? Это же очень дорогая вещь. — Пани Елена взяла ладонями личико девочки, повернула к себе. — Ты правда нашла это, Соня?

— Нашла, — лукаво улыбнулась Соня. — В повозке людей, которые приехали к отцу. В мешочке.

— То есть… ты украла?

— Там много мешочков. Никто даже не заметит!

— Но ты украла!

— Пани Елена, — Соня перешла на доверительный шепот. — Я не украла. Я просто взяла украденное. Мой отец ведь перепродает ворованное, ему привозят, часто привозят… а он продает!

Пани Елена вернула перстень девочке, сухо произнесла:

— Ты должна сейчас же вернуться домой и положить вещь на место.

— Но они же жулики! И отец мой — жулик! — воскликнула Соня.

— Не знаю, может быть. Но ты должна оставаться честной девочкой. Ступай домой и сделай то, что я тебе велела. И выучи на завтра следующий музыкальный этюд.

— Хорошо, пани, — понуро произнесла девочка, снова спрятала перстень под платьице и направилась к выходу. — До свидания, пани.

Когда Соня вернулась домой, было уже довольно темно. Во дворе она увидела отца, который расхаживал здесь с фонарем в руке и внимательно смотрел себе под ноги, словно что-то искал. Рядом с ним топтался грузный гость, который тоже время от времени опускался на корточки, разгребал палочкой бугорки и пыльную траву. Неподалеку ковырялась в земле толстая Матрена.

— Что вы ищете, папа? — спросила Соня, присаживаясь рядом.

— Не мешай, ступай спать, — отмахнулся отец.

— Ой, как будто ты не знаешь, что ищет твой папа! — в голос крикнула Матрена. — Бриллиант потерял, вот и ищет.

— Вы правда потеряли бриллиант, папа? — удивилась девочка.

— Не действуй мне окончательно на нервы, и без того мозги сохнут. Спать, сказал! — потерял терпение еврей.

— Зачем вы кричите на ребенка, Лейба? — вмешался гость. — Пусть доченька поможет нам, глаз у нее востренький. — И объяснил Соне: — Мы потеряли очень дорогую вещь, детка. Жалко, если не найдем.

— Найдем, — уверенно заявила девочка и с готовностью стала шарить по земле.

— Она найдет! Эта обязательно найдет! — хмыкнула Матрена.

Соня незаметно достала из-под платья перстень, бросила его под ноги.

— Вот! — сказала. — Вы эту вещь ищете?

— Ну, надо же! — обрадовалась Матрена. — А я чего говорила?

Толстый гость взял перстень из руки девочки, поднес к глазам.

— Умница, — благодарно погладил ее по голове. — Это очень дорогая вещь. Она стоит всего, что я привез твоему отцу. — И он растроганно поинтересовался: — Как тебя зовут, детка?

— Соня, — улыбнулась она. — Соня Золотые Ручки.

— Какая Соня? Какие золотые ручки?! — возмутился Лейба. — Зачем ты морочишь голову взрослому человеку, Сура?

— У вашей дочки большое будущее, — заметил гость. — У нее хороший глаз и в самом деле золотые ручки.

Мужчины ушли в дом, Соня завернула за угол к черному входу, открыла скрипучую дверь и тут была перехвачена Евдокией. Мачеха жестко взяла ее за локоть, привлекла к себе.

— Признавайся, детка, ты перстень украла?

— Вы что, пани Дуня? — попыталась освободиться Соня. — Я нашла его и отдала пану. Спросите у папы!

— Сначала украла, потом нашла. Ты воровка, детка.

— Не хватайте меня так, пани!

Мачеха не отпускала.

— Запомни, детка: в моем доме ничего не должно пропадать. Воруй где угодно, только не здесь. Замечу — убью.

Неожиданно Соня резко оттолкнула Евдокию от себя, со злой ухмылкой заметив:

— Смотри, Дунька, как бы я тебя не убила.

И нарочито не спеша, поднялась наверх в спальню.

Соня проснулась от сильного стука в ворота. Стук повторился, потом послышались крики на польском языке:

— Откройте! Сейчас же откройте, пан Соломониак! Полиция! Откройте, пан Соломониак!

Девочка соскользнула с постели, подбежала к окну, чтобы посмотреть со второго этажа на происходящее. Двор был пустой, вечерние гости уехали. Только сонная Матрена стояла в растрепанной ночной сорочке и кричала во весь голос:

— Чего вы ломитесь, окаянные?! Ворота развалите!

Девочка увидела, как из дома в белом исподнем выбежал отец, заспешил к воротам.

— Открою, сейчас открою! Кто там? Что стряслось? Матрена, сейчас же скройся!

Матрена нехотя покинула двор. Лейба открыл ворота, и во двор тут же ринулись около десятка полицейских.

— В чем дело, панове? — пытался остановить незваных гостей Лейба. — Я прошу объяснить, Панове, причину вашего визита.

Полицейские оттолкнули его, решительно двинулись в сторону дома. В доме испуганно заорала Матрена, полицейские ударом распахнули дверь, оттолкнули причитающую служанку. Лейба не отставал, пытаясь остановить хоть кого-то из визитеров. Он бросил растерянный взгляд на вышедшую из дома Евдокию и, увидев вдруг рядом невысокого худощавого пана в цивильной одежде, зацепился за него.

— Нижайше прошу вас, пан офицер, объясните бедному Лейбе, что вы хотите найти в его нищенском доме?

Худощавый мельком взглянул на него, на ходу бросил:

— Тебе лучше знать, что мы хотим найти!

Соня набросила на себя какую-то кофту и побежала вниз по лестнице. По пути ее чуть не сбили с ног трое полицейских, направляющихся в спальные комнаты. Девочка посторонилась, пропуская ночных гостей, и поспешила в гостиную, откуда раздавался грохот.

В гостиной Лейба и окружившие его испуганные женщины растерянно наблюдали, как во всю старались полицейские. Те выдвигали комоды и сундуки, били посуду, переворачивали вверх дном мебель и даже ломали ее, искали что-то под матрацами, под дощатым полом, в темном подвале. Соня, прижавшись к старшей сестре, ждала окончания кошмара. Матрена изредка вырывалась вперед и возмущенно водружала какую-нибудь вещь на место.

— Почто машете лапами?! Убирать, небось, мне придется! Чтоб вам гореть в огне!

Соня стояла рядом с Фейгой, не сводя с происходящего глаз.

— Панове, прошу вас! Не надо делать бедлам! — кричал Лейба, мечась между полицейскими. — Кто даст мне денег на ремонт? На чем будут спать мои несчастные дети? Не надо ломать мебель, панове! Не крушите стены! Скажите, что ищете, и я вам все выложу на блюдечке, панове!

На него не обращали никакого внимания, пару раз сильно толкнули, а худощавый полицейский ударил его так, что Лейба отлетел к своим детям.

— Вот, — жалостливо объяснил он высокой Фейге, — твой отец обращается к ним, как к людям, а они бьют его, как скотину.

— Так они сами ведут себя как скотина! — не выдержала Матрена.

— Сейчас же замолчи! — прикрикнул на нее Лейба.

Соня придвинулась к отцу, одними губами спросила:

— Они что-нибудь найдут?

Отец бросил на нее испуганный взгляд, едва заметно отрицательно повел головой. К ним тут же быстро подлетел худощавый господин.

— О чем ты спросила у папы, девочка?

Соня молчала, глядя на пана большими немигающими глазами.

— Она спросила, — вмешался Лейба, — может ли отлучиться по-маленькому.

— Я не пана спрашиваю, а панну. Что панна сказала своему папе?

Соня молчала.

— По-маленькому она хочет, — снова вмешалась Матрена. — По-маленькому, пан офицер!

— Матрена! — взорвался Лейба.

— Ой, не орите вы на меня, если полицейских испугались, — отмахнулась та.

— Пан начальник, — подала голос Фейга, — оставьте ребенка в покое.

— Не мешайте, пани. Я веду допрос.

— У вас дети есть? — не отставала Фейга.

— Есть, двое, — ответил полицейский. — А при чем тут это?

— Окажись они в положении этого ребенка, они бы не только описались, но и обкакались.

Соня хохотнула в кулачок, Лейба испуганно взглянул на старшую дочь, а Евдокия от противоположной двери укоризненно покачала головой.

Была глубокая ночь. В доме стоял полнейший бедлам — все было разбросано, развалено, разрушено. Из домочадцев никто не спал: ни Евдокия, ни Фейга, ни Соня. Дети сидели на обломках кровати, мачеха продолжала стоять в дверном проеме. Матрена расставляла по местам какие-то вещи. Все наблюдали за допросом, который вел господин в цивильной одежде.

За спиной Лейбы стояли несколько полицейских, сам он сидел на обломках, которые с трудом можно было назвать стулом. Человек в цивильном расположился напротив. Он смотрел на старого еврея внимательно, с нескрываемой неприязнью.

— Ну что, пан Лейба? Будем признаваться или в очередной раз морочить голову?

Тот виновато улыбнулся, с готовностью кивнул.

— Конечно признаваться, пан офицер. Только сначала объясните, в чем я должен признаться?

— В который раз вы меня видите?

— В своем доме?

— Да, в вашем доме.

— Наверное, в первый… Знаете, я старый больной человек, и у меня плохая память на лица. Особенно на такие.

— Напомню, в пятый. Загадка: почему это я так часто к вам наведываюсь со своими людьми?

Лейба пожал плечами, улыбнулся:

— Наверно, кто-то вам здесь понравился. Может, даже моя старшая дочь.

Пан офицер перевел брезгливый взгляд на напрягшуюся Фейгу, придвинулся почти вплотную к Лейбе, свистящим шепотом сообщил:

— Скупка ворованного, перепродажа, контрабанда. Фальшивые деньги. Все это висит на тебе. И я поймаю тебя, Лейба. Сегодня не поймал — поймаю завтра.

Тот захлопал ладонями по тощим ляжкам, поднял глаза к потолку, забормотал:

— Боже мой, боже мой, за что ты меня так наказываешь? — И с недоумением спросил офицера: — Хотелось бы знать, кто наговорил вам обо мне столько глупостей?

— У заборов есть уши, а у домов глаза.

Лейба неожиданно расплакался:

— Чтоб эти уши завяли, а глаза полопались! Вы видите, пан офицер, в какой нищете живет бедный Лейба и его несчастные дети?!

— Пан офицер, — подала голос Матрена, — перестаньте издеваться над старым человеком.

— Замолчи, наконец! — сделал суровое лицо Лейба. — Если уважаемому человеку приятно издеваться, пусть издевается. Мне даже нравится. Я благодарен Богу, что Он послал такого хорошего человека в мой дом.

Пан офицер обвел насмешливым взглядом понурое семейство, в упор посмотрел на самого Лейбу.

— Когда от тебя уехали блатыкайные?

— Блатыкайные?! От меня, честного еврея? Вы, пан офицер, держите меня за полного бандита! Как можно принимать в правоверном доме блатыкайных?

— Блатыкайные уехали от тебя два часа назад, — раздельно произнес офицер.

— Боже мой! — вскинул руки Лейба. — Если вы знали, во сколько они уехали, так почему не задержали их? О боже! И такие люди работают в полиции!

— Что ты сказал? — побледнел пан офицер.

— Я сказал, что, будь я вашим начальником, вы давно бы маршировали младшим чином. Без погон! — хмыкнул еврей и, дернув плечом, добавил: — Надо же, знали, что были блатыкайные, и не задержали. Погром устроили бедному еврею!

Худощавый некоторое время молча смотрел на насмешливое лицо старого Лейбы и неожиданно ударил. Сильно, в самую переносицу. Лейба рухнул на пол, офицер вскочил со стула и принялся избивать его сапогами.

— Смеяться над паном офицером? Издеваться? Получай же, жидовска крэв!

Матрена заголосила, Фейга кинулась на помощь отцу.

— Что вы делаете?! Вы же его забьете!

Соня тоже сорвалась с места, вцепилась зубами в ляжку офицера, старалась ногтями расцарапать его физиономию.

— Чтоб ты сдох, пан! — кричала она. — Чтоб ты сдох!

Полицейские оттаскивали дочек, офицер уворачивался от ногтей Сони, продолжая яростно избивать лежащего на полу Лейбу. Матрена схватила палку с мокрой тряпкой, пыталась достать ею полицейского офицера. И только Евдокия продолжала стоять на месте, с ухмылкой наблюдая за происходящим.

Ночь плавно перетекала в утро. Фейга и Соня сидели в темной гостиной на разбитых ящиках и не сводили глаз с дверей отцовской спальни. Платье старшей сестры было изодрано, лицо Сони казалось багровым из-за кровоподтеков. Тихо плакала в сторонке Матрена.

Дверь спальни открылась, оттуда вышел доктор с саквояжем в сопровождении Евдокии. Он посмотрел на привставших дочек, перевел взгляд на мачеху.

— Есть все основания ждать худшего.

— Худшего для кого? — спросила Фейга.

— Для вас. А для пана Лейбы — лучшего. Через час-другой он может оказаться в гостях у самого Господа Бога.

Матрена громко запричитала. Фейга охнула и слегка сползла по стене. Соня придержала ее за плечо. Евдокия бросила холодный взгляд на дочек и жестом пригласила доктора следовать за ней. Проходя к дверям, сильно толкнула Матрену, от чего та сразу умолкла.

У ворот дома мачеха отдала доктору деньги за визит.

— Вы еще придете к нам, пан доктор?

— Если в этом будет необходимость.

Доктор покинул дом, в гостиной остались трое — Евдокия, Фейга и Соня. Мачеха вернулась, снова обвела взглядом девушек, спокойно и твердо произнесла:

— Хочу предупредить о следующем: в моем доме не раскисать. Уйдет отец — останусь я. А я сумею вывести вас в люди.

Проводить Лейбу в последний путь на городское кладбище пришло человек пятьдесят. В основном это были пожилые евреи в черных шляпах и черных сюртуках. Правда, в этой толпе выделялся десяток краснолицых мужиков, явно не семитского розлива, но кем были эти люди покойному, никто не знал. Они стояли отдельно, печально слушали раввина, так же печально смотрели на осиротевших дочек, на грудастую энергичную мачеху.

Матрена искренне плакала, крестилась и молилась по-христиански. Евдокия, одетая в черное закрытое платье, выглядевшая в нем эффектно и даже соблазнительно, переходила от одной группы людей к другой, о чем-то предупреждала, иногда улыбалась и скользила дальше.

Соня, не сводя с мачехи злого тяжелого взгляда, тихо сказала Фейге:

— Я ее ненавижу.

Сестра опустила на нее красивые печальные глаза, так же тихо ответила:

— Спокойно, сестра. С этой коровой можно варить кашу.

— Ты хочешь иметь с ней дело? — удивилась Соня.

— Я уже имею. Поговорим после похорон.

Раввин закончил молитву, и близкие люди принялись выполнять похоронный ритуал. Евдокия тут же устроила прощальный визгливый плач с причитаниями, Соня осталась стоять на прежнем месте и издали наблюдала за происходящим. Глаза ее были сухими и застывшими. Почувствовав на себе чей-то взгляд, она обернулась и увидела, что на нее внимательно и влюблено смотрит упитанный пятнадцатилетний Соломончик, сын известного в городке лавочника. Соня показала ему язык и отвернулась.

Спустя несколько часов печальная часть церемонии похорон наконец перешла в другую, тайно ожидаемую всеми присутствующими, — в поминки.

С первого этажа дома доносился шум поминального обеда. Соня сидела на подоконнике в своей комнате и смотрела в окно, как по двору кучками разбредались люди. Раздался скрип лестницы, в спальню поднялась Фейга. Уселась на кровать, широко разбросав ноги, с усмешкой уставилась на Соню. Она была слегка пьяна.

— А ты у нас хорошенькая! Пора подыскивать жениха.

— Подыскивай лучше себе, — огрызнулась Соня.

— В этом не будет проблем. Открою дом приемов, там всякой швали будет навалом.

— Какой дом приемов? — не поняла Соня.

Фейга подсела к сестре поближе, обняла за плечи, заговорила доверительным шепотом:

— Ты ведь догадываешься, чем занимался наш покойный отец и почему к нам так часто заглядывала полиция?

— Пани Евдокия должна подать в суд на офицера из полиции.

— И не подумает.

— Почему?

— Если суд начнет заниматься смертью нашего бедного папочки, мы с тобой останемся без порток.

Соня удивленно посмотрела на сестру.

— Я что-то не понимаю.

Та придвинулась еще плотнее к ней, крепче обняла за плечи.

— Полиция искала и не нашла. Знаешь почему? Потому что пани Евдокия хорошенько все перепрятала! — Сестра довольно рассмеялась, подмигнула малышке. — Так перепрятала, что даже бедный папочка не мог найти.

— А много там всего?