Кот, который читал справа налево (сборник) Браун Лилиан

— Маунтклеменс не дал мне такой возможности. Ну он и бестия! Когда я пришел к нему, он усадил меня на кухне и зачаровал свежим ананасом, жареной цыплячьей печёнкой и яйцами в сметане. Это был нежнейший ананас. Ну что я мог поделать?

— Тебе придётся выбирать между гордостью и обжорством, иного выхода нет. Разве ты не любишь кошек?

— Разумеется, я люблю животных. Однако этот кот в большей мере человек, чем многие из моих знакомых. Он заставляет меня испытывать неприятное чувство, будто он знает больше меня, при этом не говоря, что именно.

Арчи не поверил ему:

— Вокруг нашего дома всё время бродят кошки. Дети приносят их домой. Однако ни одна из них не заставила меня испытывать комплекс неполноценности.

— Твои дети никогда не приносили домой сиамских котов.

— Потерпи ещё три-четыре дня. Если будет невмоготу, мы пошлём туда печатника со степенью магистра. Уж с котом—то он управится мастерски!

— Тихо! Сюда идёт Одд Банзен, — предупредил Квиллер.

Ещё до того, как фотограф вошел, в воздухе распространился запах сигары и послышался его голос, жалующийся на плохую погоду.

Одд похлопал Квиллера по плечу и спросил:

— Это что у тебя на лацканах пиджака? Кошачья шерсть, или ты был на свидании с блондинкой, стриженной под «ёжик»?

Квиллер расчесывал усы соломинкой для коктейля.

— Мне тут оставаться на ночь. У вас нет желания, парни, перекусить вместе со мной? — предложил Одд. — Я могу потратить на обед целый час.

— Я составлю тебе компанию, — ответил Квиллер.

Они нашли столик и ознакомились с меню. Одд заказал бифштекс, сделал комплимент официантке, а затем обратился к Квиллеру:

— Ну а ты ещё не раскусил старину Маунти? Если бы я оскорблял всех подряд, как это делает он, я бы сгорел со стыда или со мной приключилось бы что-нибудь похуже. Как ему удается избегать неприятностей?

— Вседозволенность критика. К тому же газеты любят скандальных авторов.

— И как он умудряется добывать столько денег? Я слышал, что живет он очень неплохо. Много путешествует. Ездит на дорогой машине. Он не смог бы позволить себе этого на ту мелочь, которая перепадает ему от «Прибоя».

— Маунтклеменс не ездит на машине, — возразил Квиллер.

— Ездит, ездит. Я сам видел его за рулем сегодня утром.

— Но он сказал мне, что у него нет машины. Он ездит на такси.

— Может быть, у него и нет своей машины, но за рулем он иногда сидит.

— И как же, ты думаешь, он управляется с вождением?

— Запросто. Автоматическая коробка передач. Ты что, никогда не управлял одной рукой? Ты, должно быть, неважный любовник. Я обычно одной рукой управляю, переключаю скорости и ем хот-дог одновременно.

— У меня тоже есть несколько вопросов, — сказал Квиллер. — Так ли в действительности плохи местные художники, как говорит Маунтклеменс? Или он обыкновенный жулик, как думают художники? Маунтклеменс сказали что Галопей — шарлатан. Галопей говорит, что полотна Зои Ламбрет — не что иное, как профанация. Зоя считает, что Сэнди Галопей ничего не смыслит в искусстве. Сэнди говорит, что Маунтклеменс безответствен. Маунтклеменс думает, что Фархор как директор музея некомпетентен. Фархор говорит, что Маунтклеменс дилетант. Маунтклеменс сказал, что Эрл Ламбрет трогателен. Ламбрет восхищается вкусом, честностью и последовательностью Маунтклеменса. Так что же… кто прав?

— Слушай, — сказал Одд, — кажется, мне передают сообщение.

Голос, бормочущий из системы оповещения, был едва различим из—за шума, царившего в баре.

— Да, это для меня, — подтвердил фотограф. — Должно быть, что-то случилось.

Он отправился к телефону, а Квиллер погрузился в раздумья относительно сложностей внутреннего мира искусства.

Одд Банзен вернулся из телефонной будки. Он был сильно взволнован. Квиллер подумал, что фотограф ещё очень молод и прямо—таки загорается в случае какого—либо происшествия.

— У меня для тебя есть новости, — сообщил Одд, наклонившись над столом и понижая голос.

— Что случилось?

— Происшествие по твоей части.

— Что за происшествие?

— Убийство! Я сейчас же еду в галерею Ламбретов.

— Ламбрет! — Квиллер так быстро вскочил, что опрокинул стул. — Кто убит? Только не Зоя…

— Нет, её муж.

— Тебе известно, как это произошло?

— Сказали, что он заколот. Хочешь поехать со мной? Я сообщил начальству, что ты здесь, и они просили передать, что было бы неплохо, если бы ты освещал это происшествие. Кенден уехал, а оба репортёра заняты.

— Отлично, я еду.

— Лучше перезвони им и скажи, что согласен. Моя машина на улице.

Когда Квиллер и Банзен остановились напротив галереи Ламбретов, на улице царила неестественная тишина. Финансовый район обычно пустел после половины шестого, и даже такое происшествие, как убийство, не смогло собрать толпу народа. Пронзительный холодный ветер дул вдоль ущелья, образованного близко стоящими бизнес—центрами, и только несколько дрожащих бродяг мерзли на тротуаре, но и они вскоре ушли. Улица стала совершенно безлюдной. Отдельные голоса звучали в этой тишине необычно громко.

Квиллер представился полицейскому, стоявшему в дверях. Ценные предметы искусства и роскошная мебель галереи создавали дисгармонию с наводнившими помещение незваными гостями. Полицейский фотограф щелкал камерой перед варварски изувеченными полотнами.

Банзен увидел инспектора из полицейского участка и Хеймса, детектива из отдела по расследованию убийств. Хеймс кивнул им и ткнул пальцем вверх.

Квиллер начал было подниматься по винтовой лестнице, но затем отступил, давая дорогу мужчине, искавшему отпечатки пальцев и теперь спускавшемуся в холл. Он разговаривал сам с собой: «Как они смогут пронести тело на носилках по этой лестнице? Им придется опускать его через окно».

Резкий голос наверху произнес:

— Поднимайтесь, ребята. Внизу вы будете путаться под ногами. Давайте пробирайтесь.

— Это Войцек из отдела по расследованию убийств, — сообщил Банзен. — С этим будь начеку.

Мастерская по изготовлению рам выглядела почти такой же, какой её запомнил Квиллер, за исключением людей с полицейскими значками, фотоаппаратами и блокнотами. На пороге офиса Ламбрета стоял полицейский, вглядывающийся в каждого входящего. За его спиной Квиллер увидел совершенно разгромленный офис. Тело лежало на полу около письменного стола.

Квиллер подошел к Войцеку, достал из кармана и раскрыл небольшой блокнот:

— Убийца известен?

— Нет, — ответил детектив.

— Жертвой убийства стал Эрл Ламбрет, директор галереи?

— Верно.

— Орудие убийства?

— Заколот каким-то острым инструментом из мастерской. Острым резцом.

— Куда был нанесен удар?

— В горло. Очень чистая работа.

— Где было обнаружено тело?

— В его офисе.

— Кем?

— Женой убитого, Зоей.

Квиллер судорожно вздохнул и нахмурился.

— Имя произносится 3-О-Я, — сообщил детектив.

— Я знаю. Какие-нибудь признаки борьбы?

— Офис практически перевёрнут вверх дном.

— Что насчёт акта вандализма в галерее?

— Повреждено несколько полотен. Разбита статуя. Внизу вы сами можете всё увидеть.

— В какое время всё это случилось?

— Электрические часы на столе остановились в четверть седьмого.

— В это время галерея была закрыта?

— Верно.

— Есть какие-нибудь следы взлома?

— Парадную дверь мы обнаружили открытой. Миссис Ламбрет не обратила внимания, была ли закрыта дверь, ведущая в аллею.

— Что-нибудь украдено?

— Ничего такого, что было бы сразу замечено. — Войцек собрался уходить. — Это всё, что нам пока известно.

— Ещё один вопрос Вы кого-нибудь подозреваете?

— Нет.

Внизу, пока Банзен бродил, делая снимки, Квиллер изучал повреждения.

Два полотна, написанные маслом, были разрезаны по диагонали каким-то острым предметом. Картина в раме лежала на полу, стекло было разбито, как будто его продавил каблук. Скульптура из глины красноватого оттенка, казалось, была специально сброшена с мраморной крышки столика; на крышке виднелись царапины.

Полотна, написанные Зоей Ламбрет и Скрано, единственные, с которыми детально ознакомился Квиллер во время первого посещения галереи, не были повреждены.

Он припомнил скульптуру, которую видел во время своего предыдущего визита. Продолговатой формы фигура со случайно на первый взгляд расположенными выпуклостями в конце концов оказалась женской. Табличка, оставшаяся на пьедестале, гласила: «Ева, работа Ригза, глина».

Лежащую на полу акварель Квиллер на прошлой неделе не видел. Картина напоминала зигзагообразную головоломку из множества цветов — просто приятный для глаза узор. Она носила название «Внутреннее», имя художника было Мэри О.

Квиллер внимательно изучил полотна, написанные маслом. Они представляли собой волнистые линии, нанесенные широкими мазками на белом фоне. Цвета были самые разнообразные: красный, пурпурный, оранжевый, розовый, — и казалось, что полотна буквально вибрируют, как натянутая струна.

Квиллер задумался: «Неужели на эти расшатывающие нервы образчики современного искусства находятся покупатели?» Лично он предпочитал своего второразрядного Моне.

Подойдя ближе, чтобы рассмотреть таблички, он увидел, что одна картина носила название «Пляжная сцена № 3», работа Милтона О. Другая, «Пляжная сцена № 2», — того же автора. В любом случае таблички с названиями были полезны для понимания картин. Картины начали напоминать Квиллеру марево жары и волны, набегающие на горячий песок.

Он обратил на них внимание Банзена:

— Посмотри на эти две картины, Одд. Можешь ли ты сказать, что они изображают пляжные сцены?

— Я бы сказал, что художник был пьян в стельку, — ответил Одд.

Квиллер отступил на несколько шагов и начал пристально вглядываться в эти полотна. Внезапно он разглядел несколько стоящих фигур. Между красными, оранжевыми и пурпурными полосами располагались белые просветы; которые образовывали контуры женских тел, абстрактных, но узнаваемых. Он подумал: «Женские фигуры в этих белых полосах… Женское тело, изваянное из глины… Нужно ещё раз взглянуть на акварель».

Когда он знал, что ищет, найти уже было нетрудно. В изогнутых цветных линиях, составлявших картину Мэри О., он сумел различить окно, кровать, на которой возлежало тело, похожее на женское.

Квиллер сказал Одду Банзену:

— Я бы хотел уйти отсюда и зайти к Ламбретам домой. Может, Зоя захочет поговорить со мной. У неё должны быть фотографии погибшего. Я позвоню в редакцию.

Передав по телефону все детали дежурному редактору и получив «добро» от редакции, Квиллер втиснулся в малолитражку Одда, и они поехали на Самплит-стрит, 3434.

Дом Ламбрета был современным, скромно спроектированным зданием, заменившим собой прежние трущобы.

Квиллер позвонил и подождал у дверей. Большие окна были занавешены портьерами, но всё равно было видно, что во всех комнатах горит свет.

Он ещё раз позвонил. Наконец дверь открыла женщина в брюках, её руки были воинственно уперты в бока. Квиллеру показалось, что он её уже где-то видел. Выражение её миловидного лица было весьма суровым.

— Да? — спросила она вызывающе.

— Я друг миссис Ламбрет, — представился Квиллер. — Хочу спросить, могу ли я её видеть и предложить ей свою помощь. Мое имя Джим Квиллер. Это мистер Банзен.

— Вы оба из газеты. Она не хочет видеть сегодня никаких репортёров.

— Мы тут с неофициальным визитом. Мы ехали домой и подумали, что смогли бы чем-нибудь помочь. Вы ведь мисс Болтон?

Из глубины дома донёсся тихий, усталый голос:

— Кто там, Батчи?

— Квиллер и ещё какой-то человек из «Прибоя».

— Всё в порядке. Пусть войдут.

Газетчики вошли в комнату, обставленную в современном стиле. Мебели было немного, но вся она была превосходного качества. Зоя Ламбрет, одетая в тёмно—красные брюки и блузку, стояла прислонясь к дверному косяку. Она выглядела изнуренной и смущённой.

Батчи сказала:

— Ей следует прилечь и отдохнуть.

— Всё в порядке. Я слишком потрясена, чтобы лежать, — возразила Зоя.

— Она не хочет принять успокоительное.

— Присядьте, джентльмены, — предложила Зоя. Лицо Квиллера выражало сочувствие. Даже его усы, казалось, выражали скорбь. Он тихо сказал:

— Нет нужды говорить вам о моих чувствах. Хотя знакомство наше было очень коротким, мне кажется, я потерял близкого человека.

— Это ужасно. Просто ужасно. — Зоя села на самый краешек дивана, сложив руки на коленях.

— Я посетил вашу галерею на прошлой неделе по вашему приглашению.

— Я знаю. Эрл говорил.

— Просто невозможно представить, какой это, должно быть, шок для вас

Батчи прервала его:

— Я не думаю, что ей следует об этом напоминать.

— Батчи, я должна об этом говорить, — возразила Зоя. — Иначе я сойду с ума.

Она взглянула на Квиллера своими широко распахнутыми карими глазами, которые он так хорошо помнил со времени их первой встречи. Теперь они напоминали ему глаза с Зонных полотен.

— Это по привычке вы зашли в галерею после закрытия?

— Совсем наоборот. Я редко туда хожу. Это выглядит непрофессионально — бродить по галереям, где выставлены твои работы. Особенно в нашем случае — муж и жена. Это бы выглядело странно.

— Галерея произвела на меня впечатление высокопрофессиональной, — сказал Квиллер. — Весьма подходящей для финансового района.

Батчи с искренней гордостью в голосе произнесла:

— Это была Зоина идея.

— Миссис Ламбрет, почему вы сегодня зашли в галерею?

— Я была там дважды. В первый раз я зашла перед самым закрытием. После полудня я всё время провела в магазинах и заехала спросить, собирается ли Эрл остаться в центре на обед. Он ответил, что сможет освободиться не раньше семи вечера, а может, и позже,

— Который был час, когда вы закончили разговор?

— Парадная дверь была ещё открыта, так что было, видимо, не позже половины шестого.

— Он не объяснил вам, почему не может покинуть галерею?

— У него было много работы, поэтому я поехала домой. Но я очень устала, и мне не хотелось заниматься стряпней.

— Она работает день и ночь, готовится к персональной выставке, — заметила Батчи.

— Так что я решила принять ванну и переодеться, — продолжила Зоя, — и вернуться в центр к семи часам, чтобы оторвать Эрла от его работы.

— Вы позвонили ему и сообщили о том, что вернётесь в галерею?

— Кажется, позвонила. А может быть, и нет. Не помню. Я думала о том, что нужно позвонить, когда в спешке одевалась. Я не помню, позвонила или нет!.. Вы знаете, как это бывает. Вы делаете всё автоматически, не думая. Иногда я не могу вспомнить, чистила ли я зубы, и должна посмотреть на зубную щетку — влажная ли она?

— Когда вы приехали в галерею во второй раз?

— Почти в семь, я полагаю. Эрл забрал машину, чтобы отдать в ремонт, поэтому я вызвала такси и велела водителю привезти меня ко входу в галерею со стороны аллеи. У меня был ключ к задней двери, на всякий случай.

— Дверь была заперта?

— Вот и это я не могу вспомнить. Она должна была быть закрыта. Я вставила ключ в замочную скважину и повернула дверную ручку, не задумываясь об этом. Дверь открылась, и я вошла.

— Вы не заметили какого-нибудь беспорядка на первом этаже?

— Нет, потому что свет был выключен. Я пошла прямо к винтовой лестнице. Как только я подошла к мастерской, я почувствовала что-то неладное. Было тихо, как в склепе. Я даже не сразу решилась войти в его офис. — Зоя болезненно поморщилась. — Но я вошла. Первое, что я увидела, — бумаги и всё остальное разбросано на полу, а затем… — Она закрыла лицо ладонями, и в комнате воцарилось молчание.

Чуть погодя Квиллер мягко сказал:

— Не хотите ли вы, чтобы я известил Маунтклеменса, хотя он сейчас в Нью-Йорке? Мне известно, что он хорошо относился к вам обоим.

— Как пожелаете.

— Вы уже предприняли какие-нибудь шаги по организации похорон?

Батчи сказала:

— Пышных похорон не будет. Зоя этого не одобряет.

Квиллер встал:

— Мы сейчас уйдём, но только позвольте мне узнать, миссис Ламбрет, может, я могу что-нибудь для вас сделать? Иногда, чтобы помочь человеку, нужно просто с ним поговорить.

— Я здесь. Я присмотрю за ней, — сказала Батчи.

Квиллер подумал, что эта женщина ведёт себя как хозяйка.

— Ещё один вопрос, миссис Ламбрет. У вас есть хорошая фотография вашего мужа?

— Нет, только портрет, который я написала в прошлом году. Он находится в моей студии. Батчи вам покажет его. Я думаю, что мне пора идти наверх.

Без дальнейших объяснений она вышла из комнаты.

Батчи провела репортёров в студию, расположенную в задней части дома. Там на стене висел портрет Эрла Ламбрета, холодного, высокомерного, написанный без любви.

— Великолепное сходство, — с гордостью заметила Батчи. — Она действительно ухватила в нём самую суть

Щелчок камеры Одда Банзена был почти не слышен.