Сонька. Конец легенды Мережко Виктор
— Не надо… Я догадываюсь.
— Значит, что?.. Будем работать?
— Да.
Гришин зашел к Грибову с другой стороны.
— Кого из погибших вы знали лично?
— Губского Ефима Львовича. Главного из них.
— Еще?
— Еще одного. Но я не знаю, кто он такой. Честное благородное.
— Кто еще посещал конспиративную квартиру?
— Многие, всех не упомню. Тем более что волнуюсь.
— Называйте, кого помните. Остальных потом.
Хозяин магазина с усилием потер пальцами виски, виновато посмотрел на следователя:
— Голова вдруг разболелась. Если можно, воды.
Тот налил из графина в стакан, допрашиваемый жадно выпил.
— Благодарю.
— Имена!
— Девушка была одна. Зовут Ирина… Но ее в этот раз не было. Часа за два ушла.
— В чем ее особенность?
— Как я догадываюсь… она убивала.
— Убивала?.. Кого?
— Неблагонадежных… Я как-то случайно подслушал.
— У них были неблагонадежные?
— Как в каждом обществе, господин следователь. У вас своя власть, у них своя.
— Кого же они считали неблагонадежным?
— Графа Кудеярова, к примеру. Константина Георгиевича… В последнее время Ефим Львович очень на него гневался.
— Граф бывал у них?
— Бывал, и неоднократно. Затем вдруг перестал посещать, за что и впал в немилость.
Гришин подошел к столу, записал.
— Любопытно… Еще?
— Барон Красинский. И чаще всего не один. А с мадемуазель.
Следователь оторвался от бумаги, с интересом посмотрел на Грибова:
— С мадемуазель?
— Да, с мадемуазель.
— Это была его барышня?
— Скорее сообщница.
— Их к чему-то готовили?
— Не могу знать…
— Но ведь она зачем-то приходила?
— Мадемуазель поначалу была весьма активна… Затем надолго исчезла. И появилась только в тот день, когда…
— Что?
Хозяин магазина молчал, испуганно глядя на Гришина. Тот сделал шаг к нему, недобро поинтересовался:
— Вас что-то смущает?
— Нет.
— Так говорите. В какой день мадемуазель появилась?
Грибов теперь уже без разрешения потянулся за графином, налил воды, выпил. Затем с отчаянием тихо промолвил:
— В тот день, когда она всех перестреляла.
— Что?.. Что вы сказали?
— Стреляла мадемуазель… И никого живым не оставила. Меня почему-то пожалела. А может, не успела.
Егор Никитич от такого поворота сюжета присел на стул, осмысливая услышанное.
— Имя мадемуазель знаете?
— По имени никто ее не называл. Просто мадемуазель…
— Внешность помните? Какие-нибудь особенности лица?
— Не заметил.
— Шрам, увечье?
— Не видел. Она всегда прикрывала правую половину лица прядью волос.
— Еще что-нибудь. Увиденное, услышанное.
— Могу только домыслы. Будто она была когда-то прославленной артисткой, но затем ее судьба сложилась весьма плачевно.
— Имя артистки не помните?
— Не интересовался, господин следователь.
Гришин помолчал, затем всем корпусом развернулся к Грибову:
— Вы упомянули девицу по имени Ирина. Чистильщицу!
— Да, — кивнул Грибов.
— Она расстреляла эсеров!
— Ее во время расстрела там не было.
— Она была и расстреляла!.. Вы поняли меня? А о мадемуазель артистке вы мне не рассказывали! И вообще никому о ней ни слова! Вы все забыли! Ее там не было!
— Но меня будут вновь допрашивать — могу не выдержать.
— Допрашивать вас буду только я. И только я могу не допустить пыток. Поэтому еще раз предупреждаю — на последующих допросах трепитесь о ком угодно, только не о мадемуазель артистке. Ее там не было, вы ее не видели, она не стреляла. Ирина стреляла! А брякнете не то, тогда уж пеняйте на себя.
Егор Никитич вошел в кабинет Икрамова последним. Здесь уже присутствовали сыщик Миронов, следователь Потапов, а также следователь жандармского управления Дымов Иван Иванович.
— Простите, ваше высокородие, задержался по семейным обстоятельствам, — произнес Гришин, стараясь отдышаться.
— По-моему, других обстоятельств у вас не бывает, — усмехнулся князь.
— К сожалению. Семья — счастливое падение в ад.
Ибрагим Казбекович бросил на него удивленный взгляд, но комментировать не стал. Взял со стола листок с пометками, взглянул на собравшихся.
— Нам, господа, предстоит обсудить три важные новости, хотя о них, полагаю, вы уже кое-что знаете. Как минимум из газет. Первая — расстрел эсеров на конспиративной квартире. — Он посмотрел на Дымова. — Ваше мнение, Иван Иванович?
Тот неуверенно поворочался в кресле.
— Происшествие более чем загадочное. Структура была настолько законспирирована, что даже мы о ней не имели никакого представления. — Дымов на секунду задумался, улыбнулся чему-то. — Мне почему-то кажется, что здесь может быть замешана женщина.
— В каком качестве? — удивился князь.
— Как мстительница, как реванш, как протест… Если в организации состояли женщины, то любое происшествие можно объяснить особенностями слабого пола.
— Позвольте, ваше высокородие? — вмешался Гришин. — По моим сведениям, в организации женщина была, но, если позволите, об этом после общих вопросов.
— Интригует, Егор Никитич, — добродушно засмеялся Дымов. — Как всегда, одеяльце на себя!
— Учусь у вас, Иван Иванович.
— Господа, давайте к общим вопросам, — постучал карандашом по столу Икрамов и обратился к Дымову: — Что на квартире было обнаружено?
— Типография, склад бумаги, отпечатанные газеты, листовки, прокламации.
— Оружие?
— Пять фугасов, семь бомб, четыре револьвера марки «Браунинг» и две винтовки.
— Кого из убитых удалось опознать?
— Убиты двое. Их удалось опознать. — Иван Иванович открыл папку. — Это, прежде всего, глава организации Губский Ефим Львович, находящийся в розыске, а также представитель Центрального комитета эсеров Портнов Борис Семенович, также находящийся в розыске.
Князь повернулся к Гришину:
— Кажется, сегодня вы допрашивали одного из террористов?
— А когда же о дамах, господа?! — воскликнул Дымов, и все рассмеялись.
— Дамы сейчас будут, — пообещал Гришин. — Да, я допрашивал. Но не террориста, ваше высокородие. Допрашиваемый является всего лишь хозяином магазина, в котором располагалась конспиративная квартира.
— Он сдавал помещение внаем?
— Так точно.
— Странно, — удивился Потапов. — Человек укрывает преступников, и при этом не является террористом. Кто же он в таком случае?
— Согласно букве закона — свидетель.
— И как давно вы эту букву чтите?
— С того самого дня, когда впервые переступил порог следственного управления, Георгий Петрович! — огрызнулся Гришин.
— Господа! — остановил их Ибрагим Казбекович. И снова обратился к Гришину: — Все-таки какую-то информацию от допрашиваемого вам удалось получить?
— Безусловно. Хозяин магазина назвал некоторые имена, которые должны заинтересовать следствие. Я предоставлю вам список.
— Они эсеры?
— Скорее сочувствующие. Особенно если судить по фамилиям.
— То есть деньги?
— Деньги, связи, а подчас даже непосредственное участие в акциях.
— Назовите сочувствующих.
Егор Никитич пожал плечами, с ухмылкой произнес:
— К примеру, граф Константин Кудеяров.
— О графе нам известно давно, — произнес жандармский следователь.
— Если известно, почему не провели работу, не задержали? — спросил князь.
— Во-первых, фамилия… Любое посягательство на его свободу вызвало бы самую бурную реакцию в обществе. А во-вторых, не было серьезных оснований. Ждали чего-то экстраординарного.
— Вот и дождались.
— Хотелось бы узнать, кого еще назвал хозяин магазина, — полюбопытствовал Потапов.
— Барона Красинского.
— Тоже у нас на примете, — снова заявил Дымов.
— Я у вас еще не на примете? — язвительно спросил Гришин.
— Пока нет, но в нашей жизни все возможно. Как говорится, поживем увидим.
— Благодарю за перспективу, Иван Иванович.
Икрамов сделал пометки на листке, посмотрел на Гришина:
— Если не ошибаюсь, барон — заядлый театрал?
— Совершенно верно, — кивнул тот. — Он часто посещает театры, но предпочтение отдает прежде всего оперетте.
— У него там пассия?
— Такой информации не имею.
— Мы как-то совсем ушли от женщин, — подал голос Миронов. — Может, все-таки развяжете интригу, Егор Никитич?
— Попытаюсь, — ответил тот. — Допрашиваемый обозначил одну девицу, входившую в круг революционеров.
— Кто же она?
— Некая Ирина. Как предполагает хозяин магазина, она в организации выполняла роль чистильщицы.
— То есть? — поднял брови Икрамов.
— Подчищала ряды организации, ваше высокородие. Убирала неблагонадежных и отработанных.
— Так, может, она как раз и убрала неблагонадежных и отработанных?
— Я как раз и склоняюсь к этому, — кивнул следователь. — Особенно если вспомнить расстрел эсера Беловольского по пути из Крестов. В нем также принимала участие некая девица… Возможно, та самая Ирина. Завтра же мною будет дано предписание на поиск указанной особы.
— Портрет ее составлен?
— Да, с помощью хозяина магазина.
Князь помолчал, усваивая услышанное, взглянул снова в листок с пометками.
— Барона Красинского взять под плотное наблюдение. Графа Кудеярова…
— Константина Кудеярова, — уточнил Потапов. — Не следует путать с Петром.
— Константина Кудеярова в ближайшие дни доставить в управление и провести следственно-дознавательные действия. — Икрамов опустился в кресло, обвел взглядом присутствующих. — Теперь вторая новость… На Сахалине совершен очередной побег.
— Ну, это уже не новость, а добрая традиция, — хохотнул Дымов. — Было бы даже странно, если оттуда кто-то не бежал.
— Это, господа, не просто побег, а побег в чем-то уникальный. Сбежал бывший начальник поселка каторжан.
От такой информации Миронов даже негромко присвистнул.
— Кто ж его, бедолагу, довел до такого?
— Нашелся такой человек.
— А фамилию бежавшего можно узнать? — нетерпеливо спросил жандармский следователь. — На моей памяти ничего подобного еще не случалось.
— Поручик Гончаров Никита Глебович.
В кабинете повисла тишина, после чего Потапов неуверенно произнес:
— Сын Глеба Павловича Гончарова? Как такое могло случиться?
Икрамов усмехнулся:
— Любовь. Влюбился в каторжанку… — здесь князь сделал паузу. — В дочку Соньки Золотой Ручки. Помог им бежать, затем последовал их примеру.
— Поймать мерзавца, выпороть и лет на десять опять на Сахалин! — с искренним возмущением воскликнул Миронов.
— Простите, ваше высокородие, — спокойным тоном обратился к князю Гришин, — а о самой Соньке и ее семейке какие-нибудь сообщения поступали?
— Да, поступали, — ответил тот. — И это еще одна новость, о которой я хотел вам доложить. Они уже в Одессе. Их видели ваши филеры, Мирон Яковлевич.
— И не задержали? — возмутился тот.
— Задержали, но только отца семейства. Самой же Соньке и ее дочери удалось скрыться.
— Охламоны чертовы! — выругался Миронов. — Теперь поймай их в этой Одессе!
— Целесообразно было бы вбросить информацию газетчикам, будто задержан не только муж воровки, но и она сама с дочкой, — вдруг предложил Гришин.
Все удивленно повернулись в его сторону.
— Что даст дезинформация? — спросил Икрамов.
— Подельники воровки, даже если не поверят, будут осторожнее в попытках помочь ей. Кроме того, сообщник заставит Соньку понервничать и, как вариант, вынудит совершить ошибочные шаги. Ну и наш авторитет в глазах обывателя сразу вырастет на несколько порядков, — следователь насмешливо посмотрел на присутствующих.
— Это что-то новое в практике Департамента полиции, — под общее оживление заметил Икрамов. — Думаю, стоит об этом доложить господину министру!
— Не забудьте уведомить, кто является автором новшества, — с такой же насмешкой сказал Егор Никитич. — Претендую на лавры изобретателя.
— Все свободны, — объявил Казбек Ибрагимович, — кроме господина Гришина.
Когда остальные сотрудники покинули кабинет, он подошел к приподнявшемуся со стула следователю.
— Прошу наш разговор считать конфиденциальным.
— Таковым он и является, ваше высокородие.
— Мне показалось, в своем докладе о происшествии на квартире эсеров вы излишне упорно педалировали на девице-чистильщице.
— Что вызвало такое замечание, князь?
— Не могу объяснить. Пожалуй, интуиция.
— У вас к делу некий личный интерес?
— Ничего личного… Просто как-то не верится, что в этой компании была всего лишь одна женщина.
— Мне известно только об одной. О некоей Ирине. Но при следующем допросе я могу уточнить показания хозяина магазина.
— Не следует уточнять, — слишком поспешно ответил князь и тут же взял себя в руки. — При следующем допросе, Егор Никитич, я желаю присутствовать лично.
— Как прикажете, ваше высокородие. — Гришин едва заметно усмехнулся.
Мирон Яковлевич и следователь Потапов вышли на улицу из следственного управления, раскланялись, и каждый двинулся своей дорогой.
Миронов подошел к поджидающему его автомобилю, занес ногу на ступеньку и услышал:
— Господин Миронов!
В недоумении он оглянулся, не совсем понимая, откуда шел голос, решил, что показалось, но его вновь окликнули:
— Мирон Яковлевич!
Теперь он увидел, кто его звал. Это была мадам Гуральник. Она сидела в закрытой пролетке чуть в сторонке от входа в управление и нетерпеливым жестом просила его подойти.
Крайне удивленный, сыщик махнул водителю, чтобы тот подождал, направился к даме.
Мадам выглядела крайне растерянно и встревоженно.
— Вы совсем сошли с ума! — рассерженно прошипел Миронов. — Какая нелегкая притащила вас сюда?
— Пожалуйста, без крика и ругани! — ответила та и кивнула на место рядом с собой. — Присядьте.
Миронов забрался в пролетку и недовольно спросил:
— Вас никто не засек?
— Я старалась.
— Какой черт «старалась», если торчите на глазах всей публики?!
— Мирон Яковлевич, я сейчас вытолкну вас, и на этом наш разговор будет закончен!
— Хорошо, что у вас стряслось?
— Дело касается расстрела эсеров.
— Вы были там в это время?
— Я опоздала на каких-то пару минут. Но я увидела ее! Я готовилась покинуть пролетку и увидела ее, бегущей из магазина.
— Ее — это кого?
— Мадемуазель Бессмертную.
— Кого?
— Мадемуазель Бессмертную.
— По-вашему, она расстреляла подпольщиков?
— Да, она.
Мирон Яковлевич на какое-то мгновение потерял дар речи.
— Послушайте, мадам… Это же полная чепуха!
— Вы полагаете, я рискнула приехать сюда ради чепухи?
— Но почему именно она?.. А если это сделал кто-нибудь другой? Например, Ирина! Чистильщица!
— Я ее знаю. С ней я встречалась за час до событий.
— Но это фантазия, сударыня! Бессмертная — артистка! Глупая и беспомощная! С чего вы взяли, что стреляла именно она?