Сонька. Конец легенды Мережко Виктор

— Конечно.

— У нас как-то вечером был похожий разговор. И чем все закончилось?

— Чем?.. Андрей получил телеграмму и приехал в Ялту!

— Именно в тот момент, когда нас увозили по этапу. Как бы и на этот раз история не повторилась.

Перед тем как допросить Михеля Блювштейна, полицмейстер Одессы Соболев, судебный пристав Фадеев и старший следователь Конюшев провели короткое совещание.

Полицмейстер достал из ящика стола несколько газет, раздал их столичным гостям.

— Ознакомьтесь, господа!

Те развернули прессу, и на первых полосах им в глаза бросились фотографии Соньки, Михелины и Михеля, а рядом крупные заголовки:

«В ОДЕССЕ ЗАДЕРЖАНА ЗНАМЕНИТАЯ ВОРОВКА СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА, А ТАКЖЕ ЕЕ СОЖИТЕЛЬ И ДОЧКА».

«ПОЛИЦИЯ ОДЕССЫ ПЬЕТ ШАМПАНСКОЕ: ПОЙМАНА СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА С МУЖЕМ И КРАСАВИЦЕЙ ДОЧКОЙ».

«СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА ПРИБЫЛА В ОДЕССУ ПАРОХОДОМ».

Первым отреагировал на заголовки Фадеев:

— Что за ерунда?.. Откуда это у вас, Аркадий Алексеевич?

— Из типографии.

— Это шутка?

— Если и шутка, то не моя, — засмеялся полицмейстер. — Пришла шифрограмма из столицы всячески способствовать подобным слухам… Даже с фотографиями!

— Но ведь Сонька и ее дочка на воле! — с удивлением воскликнул Фадеев.

— Это мы здесь знаем, — ответил Соболев. — Народ же не догадывается!.. Пусть себе думает, будто знатная аферистка и ее семейка уже кукуют за решеткой.

— А что дает дезинформация? — задумчиво произнес Конюшев. — Может, наверху решили, что Сонька расслабится и таким образом облегчит нашу задачу?

— Как вариант, — согласился Аркадий Алексеевич. — Но я боюсь другого! Не приведи господь, она вынырнет в какой-нибудь воровской бухте и поведает о своем житье-бытье какому-нибудь местному щелкоперу. Вот тогда-то позорища не оберемся!

— Думаю, на такое вряд ли она решится, — возразил Фадеев. — А вот осторожнее определенно станет.

— А может, все рассчитано на подельников воровки?.. Они всполошатся, всей малиной кинутся в Одессу, чтоб помочь ей, а мы их тут и накроем!

— Нам бы, дай бог, с одной Сонькой справиться, — раздраженно махнул рукой полицмейстер, — а вы уже на всю малину замахнулись. Жизни не хватит пересажать всю эту мерзопакость! — И крикнул в сторону двери: — Давайте задержанного!

— Ему говорить о газетах? — торопливо спросил Фадеев.

— Только в самом конце. Сначала поглядим, как вшиварь будет делать следы.

Двое конвойных ввели Михеля в комнату, усадили на стул, расположенный в центре, и удалились. Вор с усталым безразличием оглядел присутствующих. На лице были заметны ссадины то ли от побоев в ресторане, то ли от полицейских «рукоделов».

В окна следственного управления доносился шум моря, частые гудки пароходов.

Допрос начал Фадеев — жестко, напористо:

— Нам доподлинно известно ваше имя — Михаил Изикович Блювштейн. Надеюсь, вы не станете это отрицать?

Михель молчал.

— Вместе с бывшей женой Сурой Лейбовной Блювштейн, более известной как Сонька Золотая Ручка, а также дочерью Михелиной в марте этого года вы совершили побег с сахалинской каторги, что также вряд ли станете отрицать.

Михель продолжал молчать.

— Вы и ваша семья были замечены нашими агентами в одном из ресторанов города, однако Соньке Золотой Ручке и дочери удалось скрыться. В этой связи вопрос: где могут находиться ваши близкие?

Вор никак не отреагировал, по-прежнему смотрел, не мигая, перед собой.

— Федор Петрович, — подал голос Конюшев, — полагаю, задержанный пребывает в некотором шоке и ему следует помочь.

— Вы имеете в виду?..

— Я имею в виду, что следует пригласить кого-нибудь из свидетелей.

— А я уж решил, что вы намерены преподнести несчастному стопочку горячительного!

— Нет, — усмехнулся Конюшев, — стопочку допрашиваемый пока не заслужил. Всего лишь свидетеля. — Подошел к двери, распорядился: — Господина Ильичева!

В комнату ввели старшего помощника капитана «Ярославля», он прошел в центр комнаты, здороваться не стал.

— Уважаемый Сергей Сергеевич, — любезно произнес старший следователь, не предложив сесть. — У нас к вам совсем крохотный вопросик… Ответите, и вы свободны. Знаете ли вы сего господина? — кивнул на Михеля.

— Нет, — ответил старпом, даже не взглянув на задержанного.

— А если приглядеться, напрячь память?

— Нет, не видел.

— Этот господин сопровождал двух дам на вашем пароходе. Мать и дочь… За дочерью ухаживал известный вам банкир. Постарайтесь вспомнить.

— Я уже ответил.

— Жаль, — развел руками следователь. — Искренне жаль.

— Я могу идти?

— Нет, придется задержаться, — ответил Конюшев и кивнул на один из стульев. — Присядьте. — Посмотрел на полицмейстера: — Дальше, Аркадий Алексеевич, по схеме?

— Разумеется, — вздохнул Соболев. — Будем помогать восстанавливать память морскому волку, если его так укачало на океанских просторах. Введите следующего!

Следующим был банкир Крук. За прошедшие дни он заметно изменился — выглядел похудевшим, осунувшимся, ожесточившимся. Переступил порог, отстраненно кивнул.

— Здравствуйте, господа.

— Милости просим, Юрий Петрович, — Конюшев поставил стул напротив Михеля. — Присаживайтесь.

— Могу постоять, — ответил тот, обводя взглядом находящихся в комнате.

— Уж лучше присядьте, Юрий Петрович. А то господин Ильичев только что доказал, что в ногах правды нет.

Банкир нехотя опустился на стул, сидел прямо, бесстрастно.

— Вот этого господина вы встречали на пароходе? — показал Конюшев на Михеля.

Крук взглянул на вора, коротко бросил:

— Нет, не встречал.

— А если постараться вспомнить?

— У меня хорошая память.

— Ладно, я помогу вам. Это отец той самой девицы, за которой вы ухаживали. Теперь вспомнили?

— Я сего господина вижу впервые!

— Ну как же, Юрий Петрович?! Вы ведь сами рассказывали. Их на пароходе было трое — мать, отец и дочка. Мать и дочка общались с вами, отец же все время сидел в трюме. Это ведь он, правда?

— Я сказал, этого человека не знаю!.. Или вас опять послать к чертям?

Конюшев со вздохом повернулся к полицмейстеру, пожаловался:

— У меня не получается, Аркадий Алексеевич. Может, вы как-то повлияете на господина банкира?

— Пусть попробует Федор Петрович, — усмехнулся тот. — Он моложе. А то у меня вдруг нервы не выдержат.

Фадеев взял со стола три фотографии, подошел к банкиру.

— Вы эти снимки уже видели. Теперь наступило время объяснить, кто на них запечатлен.

Крук молчал.

— Девицу, конечно, вы узнали — ваша пассия. Ее папенька сидит как раз перед вами. А дама… Дама, запечатленная на снимке, в некотором смысле уникум. Сказать, кто она?

— Попытайтесь.

— Сия дама, Юрий Петрович, легенда воровского мира, знаменитая воровка, находящаяся в бегах, Сонька Золотая Ручка. Вот такая семейка окружала вас в путешествии, господин банкир. Что скажете теперь?

Крук посмотрел сначала на пристава, затем опустил взгляд на фотографии.

— Позвольте?

— Милости прошу.

Банкир какое-то время внимательно рассматривал снимки, затем аккуратно сложил их пополам и так же аккуратно принялся рвать на части — все мельче и мельче.

Присутствующие молча и в недоумении наблюдали за ним.

Крук закончил процедуру, поднялся:

— Все вранье и чушь!.. Больше мне сказать нечего!.. Я могу идти?

Все ждали, как поступит полицмейстер.

Тот с сожалением вздохнул, взял со стола несколько газет с сообщениями о Соньке, неторопливо поднялся, так же неторопливо и с кряхтеньем стал подбирать с пола клочья фотографий. После этого подошел к двери, приоткрыл ее:

— Конвой!

В кабинет протолкались два рослых охранника, застыли в ожидании распоряжения.

Аркадий Алексеевич вразвалку подошел к бледному и неподвижному банкиру, какое-то время внимательно смотрел ему в глаза.

— Зря порвали фотографии, сударь… Теперь будете собирать их в холодном карцере… В одиночке. Клей вам непременно принесут, — произнес он спокойно, почти ласково. — А заодно рекомендую просмотреть газетки. Думаю, кое-чего полезного там вычитаете, — и повернулся к старпому. — Вас, господин Ильичев, также ждет карцер и также с газетками. У вас будет время почитать, подумать, может, что-нибудь вспомнить. — И махнул конвоирам. — Проводите, братцы, господ в апартаменты.

— Я должен обратиться к адвокату, — заявил Крук.

— Обратитесь. Непременно обратитесь, — ответил Аркадий Алексеевич. — Но вначале соберете фотографии, которые покромсали. А у вас какие просьбы, Сергей Сергеевич?

— У меня больные почки, — произнес тот.

— Застудили?

— Во время рейсов. Продувает… Поэтому если будут бить по почкам, то подохну.

— Хорошо, учтем и вашу просьбу. — Полицмейстер щелкнул пальцами конвоирам: — Увести!

Когда за задержанными дверь закрылась, Соболев взял со стола оставшиеся газеты, подошел к вору, присел на корточки.

— Зубы у кого делал?.. Не у Зямы Шнеерзона часом?

Михель продолжал молчать.

— Видать, не понимает по-русски, — пожаловался полицмейстер столичным чиновникам. — Все по-французски. — И сам перешел на французский: — Парле ву франсе?

Тот продолжал молчать.

— Надо же, и так не понимает… А читать по-русски умеешь? — Аркадий Алексеевич развернул одну из газет, сунул в лицо Михеля. — Видишь, чего написано? — ткнул в заголовок. — Соньку поймали!.. Золотую Ручку!.. И дочку ее тоже!.. Твою дочку!.. Михелину!.. Снимки видишь? — он подцепил толстым коротким пальцем подбородок Михеля. — Поймали твою шоблу!.. Скоро свидишься с ними!.. Побалакаешь!

И в этот момент тот вскинулся и с силой ударил обеими ногами полицмейстера в грудь.

Аркадий Алексеевич охнул, завалился на спину, растеряв газеты. Каторжанин вскочил было на ноги, но на него тут же навалились Конюшев и Фадеев, скрутили, повалили на паркет.

Пристав помог полицмейстеру подняться.

Тот, громко, со стоном дыша, достал из кармана большой белый платок, вытер потекшую из носа кровь, сел в кресло, распорядился:

— Конвоиров!.. И в камеру гумозника!.. Но не бить, ждать особого распоряжения! — высморкался кровавым пятном в платок.

— Конвой! — открыл дверь Фадеев.

Два конвоира увели вора. Фадеев спросил полицмейстера:

— Как самочувствие, Аркадий Алексеевич?.. Может, вызвать врача?

— Обойдется, — отмахнулся тот. — Не впервой… — И вопросительно посмотрел на столичных гостей: — Хреново пока… Но нужно как-то решать вопрос. Причем кардинально.

— А если выпустить вора в качестве приманки? — предположил Фадеев.

— Шутите, что ли?.. Мы выпустим, он возьмет и сделает ноги?! Челдон ведь тертый!

— Есть способ сделать его ручным.

— Это какой же?

— Морфий.

— Что? — не сразу понял полицмейстер.

— Морфий. Вводится в вену морфий, и человек наш…

— Не совсем понимаю.

— От ежедневных инъекций морфия человек становится управляемым. Мягким и послушным. И делайте с ним все, что заблагорассудится. Выложит даже то, чего в жизни не было и быть не могло.

— А если подохнет? — усомнился полицмейстер.

— Исключено. Все зависит от дозы. Организм привыкает к такому состоянию, и человек чувствует себя вполне комфортно…

— Но это, Федор Петрович, слишком уж негуманно, — возмутился Конюшев. — Прямо черте-те что! Мы все-таки не в каменном веке.

— Сей человек именно из этого века, Сергей Иванович, — ответил тот. — Вы внимательно наблюдали за ним? Он и без уколов-то ненормален. А по информации на Сахалине, ходил в натуральных дурачках. Поэтому облегчим ему жизнь, а сами получим возможность добиться положенных результатов.

Соболев подумал, бросил платок в мусорную корзину, кивнул:

— Проконсультируемся с эскулапами!.. А теперь вот еще что… Зубы у вора… Они недавно поставлены. Надо найти зубника, который им занимался.

— Думаю, агенты с этой проблемой справятся, — кивнул Конюшев. — В Одессе не так много зубоделов, которые работают быстро и добротно. Одного вы, Аркадий Алексеевич, назвали.

— Да, Зяма Шнеерзон. Известная личность… Но если агенты определят зубоделов, то наверняка найдут и тех, кто занимается фальшивыми документами? — Полицмейстер потрогал пальцами нос, на котором остались капельки крови. — Пусть поработают не наши люди, а ваши. Их меньше знают в городе.

Глава двенадцатая

Головокружение

На следующий день во двор дома, завешанный простынями, наволочками, одеялами и прочим барахлом, где проживал знаменитый одесский зубник Зяма Шнеерзон, неспешной походкой вошел «жених», повертел головой, высматривая, на каком этаже находится та самая дверь, в которую предстояло войти, и к нему тут же обратился худощавый господин, скучавший в одиночестве на табуретке:

— Вы пришли из интересу или просто из желания посмотреть на эти негритянские трущобы?

— У меня проблемы с зубами, — ответил Лев Петрович, — и я бы желал поговорить с тем человеком, который решил бы данный вопрос.

— Вы желаете поговорить или поменять зубы? — не понял господин.

— Пожалуй, и то и другое.

— Так давайте разделим ваше желание на две половинки. Сначала вы поговорите со мной, и я расскажу вам такое, что не рассказывала даже родная ваша тетя из Бердичева. А потом пойдете к Зяме, который за сумасшедшие деньги поставит вам в рот то, что вы выплюнете на второй же день.

— Все-таки мне важнее зубы.

— Ну, если вам важнее ваш геморрой, поднимайтесь на второй этаж, там где вывеска, и стучите в обшарпанную дверь, пока Зяма не высунется и не скажет, к какой маме вам нужно сходить.

«Жених» подчинился совету господина, направился на второй этаж, по пути чуть не наступив на кошачье семейство и на малыша, который пытался засунуть голову котенка себе в рот.

Какая-то тетка, видимо его мать, дико заорала:

— Сема, хватит жевать Мурзика, не дай бог подавишься и не выплюнешь!

Дверь зубника Зямы была действительно обшарпанная и почему-то сразу с тремя звонками.

Лев Петрович нажал на средний.

Через несколько секунд из приоткрытой двери высунулась женская голова в бумажных папильотках, недовольно спросила:

— Что вы хотели, мужчина?

— Хотел Зяму.

— Так звоните Зяме и не трогайте больше его несчастную бывшую жену.

«Жених» поколебался, выбирая следующую кнопку. И не ошибся.

В дверях показался сам Зяма, буднично и даже скучно поинтересовался:

— Вы ко мне, уважаемый?

— Вы Зяма?

— А кто вам сказал, что нет?

— Хочу, чтобы вы посмотрели мои зубы.

— Боже, опять зубы, — закатил глаза зубник. — Хоть бы кто пришел с цветами или на крайний случай с ружьем, чтоб пристрелить эту всем надоевшую дамочку. — И довольно раздраженно пригласил: — Если не сильно торопитесь, проходите.

Комната, в которой работал Зяма, была небольшая, заставленная эмалированными тазиками, ведрами с водой. Посредине комнаты стояло большое, сильно обшарпанное кресло для пациентов.

— Устраивайтесь, — кивнул на него Зяма пациенту.

— Если клиент будет орать как резаный, я точно выброшусь в окно и разобьюсь насмерть! — заглянула в дверь женщина, которая открывала дверь на первый звонок.

— И наконец сбудется мечта всей моей жизни, — мрачно заметил Зяма и поинтересовался: — У вас есть жена?

— Есть, в Петербурге.

— Счастливые.

— Кто?

— Не кто, а оба. Она вас не видит, вы — ее. Про такую жизнь бедный Зяма может только мечтать!

Когда клиент уселся в кресло, Зяма накинул на его грудь довольно застиранную тряпку и спросил:

— Так на что больше всего жалуетесь, уважаемый?

— На зубы.

— На зубы? На зубы не жалуются. Их либо сразу вырывают, либо под конец ставят новые. — Зубник залез металлической ложечкой в рот пациенту, приказал: — Рот поширше и никаких слов.

Тот выполнил его приказ. Зяма какое-то время внимательно изучал полость рта, затем с возмущением воскликнул:

— Вы пришли сюда с целью показать, что Зяма полный поц?

— Я пришел показать вам зубы.

— Вашими зубами, уважаемый, можно с одного раза перекусить все портовые канаты, а вы крутите мне мои больные бейцы! — зубник укоризненно покачал головой. — Нет, вы наверняка пришли до моей бывшей жены и решили зубами заморочить мне голову! — И громко позвал: — Сарочка, принимай клиента! Он спутал специально адрес!

— Нет, Зяма, — возразил «жених» с улыбкой, — я пришел именно к вам, потому что имею к вам интерес.

— Интерес ко мне? — изумился тот. — С каких это пор мной стали интересоваться упитанные и немного потные господа?.. Неужели я так плохо выгляжу?

— Выглядите вы замечательно, — продолжал улыбаться пациент, — а интерес у меня к вам особый. — Филер достал из нагрудного кармана коленкоровую книжечку, поднес к глазам Зямы. — Сыскной отдел полиции, Зяма.

Тот отвел его руку, пожал плечами.

— Только не устраивайте мне полный капец, молодой человек! Зяма похож на какого-нибудь сумасшедшего революционера?

— Я хочу задать вам пару вопросов.

— Думаете, я такой умный, что могу ответить хотя бы на один?

— На один точно ответите. — «Жених» теперь уже из внутреннего кармана фланелевого пиджака достал фотографию Михеля, сделанную уже в полиции. Причем Михель на ней неестественно широко улыбался, демонстрируя металлические зубы. — Ваша работа?

— Если бы вы, мужчина, были не из полиции, вы бы сейчас уже выбирали себе место на кладбище. А так отвечаю — да, это работа Зямы Шнеерзона.

— Этот господин приходил к вам один?

— Вы имеете в виду — без полиции?

— Я имею в виду — без женщин.

— Женщины были, — кивнул Зяма. — Сидели в экипаже и очень радовались моей работе.

«Жених» достал фотографии Соньки и Михелины.

— Эти?

— Физиономий не помню, а зубы я бы им точно повставлял. Видать, дамочки долго кушали не то, что надо, и жили не там, где нужно. Особенно пожилая… А не подскажете по секрету, что за интерес у вас к этим двум прошмандовкам?

— Подскажу, только не сегодня, — засмеялся Лев Петрович.

— Это не те самые дамочки, о которых шумит весь город и из-за которых полиция гоняет своих поцев по дворам с фотоснимками?

— Какие дамочки?

— Вы заплатите или я скажу это бесплатно?

Жених достал из кармана три рубля. Зубник оценил подачку, презрительно пожал плечами:

— Совсем поганые дела в полиции, если дают деньги за сплетни, — однако сунул деньги в карман и сообщил: — В городе говорят за Соньку и за ее дочку. А ихнего мужа, говорят, уже повязали.

Почти в то же самое время в похожем одесском дворе Яша Иловайский сидел на скамейке под виноградной лозой, растирал в небольшом казанке черную краску, внимательно слушал Груню Гудзенко.

— Бежала из Сахалина. С каторги, — горячо рассказывала она. — Почти полгода на пароходе. Все пришлось пережить — жару, голод, измывательства. И все это ради чего?.. Ради того, чтобы вырваться на волю. Почувствовать себя человеком. И вот вырвалась. И что?.. Хожу по чужому городу, без денег, без родных, никого не знаю… Слезы душат, ноги не держат, руки опускаются…

— Послушайте, мадам, — не выдержал наконец Яша. — Какая мне оттого польза, что я вас так внимательно слушаю? Что вы хотите своей историей мне сообщить? Что у вас нет денег?.. Так скажите прямо и идите своей дорогой!

— Деньги есть, — Груня стала суетливо развязывать узелок. — Только совсем немного. Сколько возьмете за паспорт?

— Возьму столько, чтоб мне не было обидно, а вас не торкала полиция.

— Сколько?

— С вас полкатьки, мадам.

Гудзенко достала из узелка свернутые деньги, пересчитала их.

— Не хватает.

— Хорошо, — согласился Иловайский. — Приходите, когда удачно кого обворуете, або нахально станете плакать где-нибудь на Дерибасовской.

— А как за меня заплатит сестра?

Страницы: «« « ... 3940414243444546 » ... »»