Обсидиановая бабочка Гамильтон Лорел

Глава 17

Дом был саманный и то ли выглядел старинным, то ли и вправду он такой, я в этом не очень-то смыслю, но дом оставлял впечатление старого. Мы выгрузили из "хаммера" мой багаж, а я все не сводила глаз с дома. Дом Эдуарда - никогда бы не подумала, что увижу, где он живет. Эдуард был как Бэтмен - влетал в город, спасал твою шкуру и улетал, а приглашения в Пещеру Бэтмена никто и не ожидает. И вот я у входа в эту пещеру. Класс!

Дом оказался не таким, каким мне представлялся. Я думала, что это современный кондоминиум в большом городе - может, в Лос-Анджелесе. Вросший в землю скромный глинобитный дом - это совсем не то, что я бы могла вообразить. Да, конечно, это его легенда прикрытия, Тедовость, так сказать, но ведь здесь живет Эдуард, и должны быть еще какие-то причины, кроме той, что Теду бы здесь понравилось. Я все больше убеждалась, что совсем не знаю Эдуарда.

У входной двери включился свет, и мне пришлось отвернуться, защищая свое ночное зрение. Я как раз пялилась на этот фонарь, когда он ожил. Мелькнули две мысли. Первая: кто зажег свет? Вторая: дверь синяя. Она была выкрашена сине-фиолетовой краской - сочный, богатый цвет. И еще я заметила ближайшее к двери окно - переплет был выкрашен в тот же яркий цвет.

Я уже видела этот цвет в аэропорту, хотя цвета там были разнообразнее и с примесью оттенка фуксии.

- Чего это дверь и окно синие? - спросила я.

- Может, мне так нравится, - ответил он.

- Я тут успела увидеть много домов с синими и бирюзовыми дверями. К чему бы это?

- Ты очень наблюдательна.

- Есть такой недостаток. А теперь объясни.

- Здесь считают, что ведьма не может войти в дверь, покрашенную синим или зеленым.

Я вытаращила глаза:

- И ты в это веришь?

- По-моему, большинство из тех, кто красит двери, в это сейчас не верят, но таков местный стиль. Рискну предположить, что сейчас мало кто помнит, откуда эта легенда возникла.

- Или, скажем, выставляют тыкву-череп на Хэллоуин, чтобы отпугнуть гоблинов, - сказала я.

- Верно.

- Раз уж я так наблюдательна, еще один вопрос: кто включил свет на крыльце?

- Или Бернардо, или Олаф.

- Твои помощники, - уточнила я.

- Да.

- Как мне невтерпеж с ними встретиться.

- Ради духа сотрудничества и прекращения сюрпризов сообщаю: Олаф не очень любит женщин.

- То есть он гей?

- Нет, и в ответ на подобное предположение он наверняка полезет в драку, так что не надо, пожалуйста. Если бы я знал, что позову тебя, то его бы вообще не пригласил. Вы двое в одном доме и работающие над одним делом, это будет... катастрофа это будет.

- Сурово, - сказала я. - Ты думаешь, мы не сможем сыграться?

- Я это почти гарантирую.

Дверь открылась, и наш разговор резко прервался. Я подумала, не это ли ужасный Олаф. Человек в дверях не походил ни на какого Олафа, но откуда мне знать, как Олафу положено выглядеть?

Этот был шести футов ростом, дюйм туда-сюда. Трудно было определить рост точно, потому что нижняя часть тела скрывалась под белой простыней, которую мужчина прижимал к себе рукой у талии. Ткань спадала к его ногам, как вечернее платье, но от талии вверх никаких признаков парадного костюма не наблюдалось. Мужик был худощавый, мускулистый и отлично сложенный. Ему шел прекрасный ровный коричневый загар, хотя частично это был и натуральный цвет, потому что перед нами стоял индеец, да еще какой. Волосы длиной до пояса падали через плечо и закрывали щеку, густые, черные, спутанные со сна, хотя еще рановато было для отбоя. Лицо сходилось вниз гладким и плавным треугольником, на подбородке ямочка, губы полные. У него черты лица были больше европейские, чем индейские - расизм ли это так думать или просто правда?

- Можешь уже закрыть рот, - сказал Эдуард мне на ухо.

Я закрыла рот.

- Извини, - промямлила я. И очень смутилась. Обычно я не обращаю на мужчин такого внимания, тем более на тех, с кем незнакома. Что сегодня со мной стряслось?

Мужчина на крыльце намотал простыню на руку, так что показались ноги, и смог сделать два шага, не запутавшись.

- Извините, я спал, а то бы я раньше вышел помогать.

Простыня его не смущала абсолютно, хотя пришлось приложить немалые усилия, чтобы намотать ее на руку и суметь второй рукой взять чемодан.

- Бернардо Конь-в-Яблоках, Анита Блейк.

Он держал простыню правой рукой и несколько смутился, когда выпустил чемодан и стал все это перекладывать в другую руку. Простыня соскользнула спереди, и мне пришлось отвернуться - и быстро.

Отвернулась я, потому что покраснела и надеялась, что в темноте это будет не видно. Я замахала рукой за спиной:

- Поздороваемся, когда оденешься.

- Смущаешь девушку, - раздался голос Эдуарда.

- Прошу прощения, - сказал Бернардо. - Я действительно не хотел.

- Мы сами заберем багаж, пойди оденься, - сказала я.

Кто-то подошел ко мне сзади, и не знаю, как я поняла, что это не Эдуард.

- Ты скромница. Я по описанию Эдуарда ожидал чего угодно, только не этого.

Я медленно обернулась. Он стоял очень близко, с чертовским натиском вторгаясь в мое личное пространство.

- А чего ты ждал? - Я вызверилась на него злыми глазами. - Блудницы Вавилонской?

Я смутилась и была не в своей тарелке, а от этого я всегда злюсь. И в голосе это было слышно.

Полуулыбка Бернардо несколько увяла.

- Я не хотел сказать ничего обидного.

С этими словами он поднял руку и тронул мои волосы.

Я отступила на шаг:

- А это что еще за ритуальные ощупывания?

- Я заметил, как ты смотрела на меня в дверях, Я почувствовала, как жар мне бросился в лицо, но на этот раз я не отвернулась.

- Если хочешь появляться на крыльце в виде центральной вкладки из "Плейгерл", это твое право, но не обижайся, что на тебя пялятся. Только не усмотри в этом то, чего нет. Ты лакомая конфетка с виду, но то, что ты на это так напираешь, никому из нас чести не делает. Либо ты блядь, либо меня считаешь блядью. Первому я готова поверить, второе не соответствует действительности. - Сейчас уже я шла на него, вторгаясь в его пространство. Краска смущения сменилась бледностью злости. - Так что осади назад.

Настал его черед глядеть неуверенно. Он отступил, замотался простыней насколько мог и поклонился. Это был старомодный придворный поклон, будто он его уже делал, и делал всерьез. Красивый жест, когда вокруг рассыпаются такие волосы, но я видала его в лучшем исполнении. Не последние полгода, но видала.

Он выпрямился, и лицо его было серьезным, а вид - вполне искренним.

- Есть два типа женщин, которые водятся с мужчинами вроде Эдуарда, вроде меня, зная, кто мы такие. Первые - это шлюхи, сколько бы они на себя ни навешали оружия; вторые - чисто деловые женщины. Я их называю Мадоннами, потому что они никогда ни с кем не спят. Они хотят быть своими парнями. - Улыбка снова заиграла на его губах. - Прошу прощения, если меня разочаровало, что ты - свой парень. Я здесь уже две недели, и мне становится одиноко.

Я покачала головой:

- Целых две недели! Бедный мальчик. - Протолкнувшись мимо него, я взяла свою сумку с вещами и посмотрела на Эдуарда. - В следующий раз предупреждай меня о чужих странностях.

Он поднял руку в бойскаутской клятве:

- Никогда не видел, чтобы Бернардо так себя вел при первой встрече. Клянусь.

Я прищурилась, но, глянув ему в глаза, поверила.

- И чем я заслужила такую честь? Он поднял мой чемодан и улыбнулся:

- Посмотрела бы ты на свою физиономию, когда он появился на крыльце в простыне. - Эдуард засмеялся очень по-мужски. - Никогда не видел, чтобы ты так смутилась.

Бернардо подошел к нам.

- Я честно, серьезно не собирался никого смущать. Просто я сплю без одежды и потому набросил простыню.

- А где Олаф? - спросил Эдуард.

- Сидит и дуется, что ты ее привез.

- Просто блеск, - сказала я. - Один из вас воображает себя Лотарио, а второй не хочет со мной разговаривать. Лучше не придумаешь.

Я повернулась и пошла к дому вслед за Эдуардом.

Бернардо окликнул меня:

- Только не надо заблуждаться насчет Олафа, Анита. Он любит женщин у себя в кровати и в отличие от меня не так разборчив в способах, как их туда затаскивать. Я бы больше опасался его, чем себя.

- Эдуард! - позвала я.

Он уже вошел в двери и обернулся на мой голос.

- Бернардо прав? Олаф для меня опасен?

- Я могу сказать ему о тебе то же, что сказал насчет Донны.

- Что именно?

Мы все еще стояли в дверях.

- Я ему сказал, что, если он ее тронет, я его убью.

- Если ты придешь мне на помощь, он вообще не станет со мной работать и уважать меня не будет ни на грош.

- Это правда, - кивнул Эдуард.

Я вздохнула:

- Ладно, сама справлюсь.

Бернардо пододвинулся ко мне сзади, ближе, чем мне бы хотелось. Якобы случайным движением сумки я его отодвинула.

- Олаф сидел в тюрьме за изнасилование, - сказал Бернардо.

Я поглядела на Эдуарда, не скрывая недоверия.

- Он серьезно?

Эдуард просто кивнул. На его лице было обычное спокойствие.

- Я тебе говорил в машине, что не позвал бы его, если бы знал, что приедешь ты.

- Но ты не говорил о сроке за изнасилование.

Он пожал плечами:

- Да, надо было сказать.

- Что еще надо мне знать о добром старине Олафе?

- Действительно. - Эдуард посмотрел на Бернардо, стоящего за мной. - Ты можешь вспомнить что-нибудь еще, что ей надо знать?

- Только то, что он хвастается тем изнасилованием и что он с ней сделал.

- Понятно, - сказала я. - Вы мне все объяснили. У меня только один вопрос.

Эдуард посмотрел на меня с ожиданием, Бернардо сказал:

- Валяй.

- Если я убью еще одного твоего помощника, я опять окажусь у тебя в долгу?

- Нет, если он это заслужит.

Я бросила сумку на порог.

- Блин, Эдуард, если ты меня все время будешь сводить с психами и мне придется защищаться, я тебе до могилы задолжаю.

- А ведь ты серьезно, - догадался Бернардо. - Ты убила его последнего помощника.

Я посмотрела на него:

- Да, я серьезно. И я хочу получить разрешение убрать Олафа, если он сорвется с нарезки, и не задолжать при этом Эдуарду очередной фунт мяса.

- А кого ты убила? - спросил Бернардо.

- Харли, - ответил ему Эдуард.

- Черт, правда?

Я подошла к Эдуарду, вторгаясь в его личное пространство, пытаясь прочесть что-то в пустых синих глазах.

- Я хочу получить разрешение убить Олафа, если он выйдет из-под контроля, и не быть у тебя в долгу.

- А если я такого разрешения не дам?

- Тогда отвези меня в гостиницу, потому что жить в доме с бахвалящимся насильником, которого мне нельзя убивать, я не буду.

Эдуард посмотрел на меня долгую минуту, потом едва заметно кивнул.

- Решено. Пока он в этом доме. За порогом играй мирно.

Я бы поспорила, но вряд ли добилась бы большего. Эдуард очень бережет своих помощников, и, поскольку я стала одним из них, я могла оценить такое отношение. Подняв сумку с пола, я сказала.

- Спасибо. А теперь - где моя комната?

- Черт, она отлично впишется, - сказал Бернардо, и что-то в его голосе заставило меня глянуть ему в лицо. Но оно стало чистым, пустым, и черные глаза были как два кострища. Будто он снял маску и дал мне заглянуть внутрь, потому что я проявила себя достаточно монстром, чтобы это выдержать. Может, так и было. Но я знала только одно: Олафу или Бернардо, любому из них, лучше не сниться.

Глава 18

У дальней стены был камин, но узкий и белый, той же каменной белизны, что и стены. Над ним висел череп животного. Возможно, что оленя, но он был тяжелее, и рога длинные и изогнутые. Пожалуй, не олень, а что-то на него похожее и не из этой страны. На узкой полке над камином лежали два бивня, будто слоновые, и черепа мелких животных. Перед камином стоял низенький белый диван, рядом с ним большой кусок неотшлифованного мрамора с установленной на нем фарфоровой лампой. В абажуре над лампой был приличный кусок белого горного хрусталя. Еще у дальней стены между двумя дверями находился лакированный черный стол, и на нем вторая лампа, побольше. Напротив камина стояли два кресла, развернутые друг к другу, с резными подлокотниками, украшенными крылатыми львами. Черные, кожаные, и что-то было в них египетское.

- Твоя комната там, - сказал Эдуард.

- Нет, - ответила я. - Очень долго я ждала, когда увижу твой дом. Теперь не торопи меня.

- Не возражаешь, если я отнесу вещи к тебе в комнату, пока ты будешь заниматься исследованиями?

- Да, не стесняйся.

- Очень любезно с твоей стороны. - Эдуард придал голосу чуть-чуть язвительности.

- Всегда пожалуйста, - ответила я.

Эдуард поднял оба моих чемодана и сказал:

- Бернардо, пошли. Можешь одеться.

- А нам ты не дал побродить по дому.

- Вы не просили.

- Вот одно из преимуществ быть девчонкой, а не парнем, - сказала я. - Если мне любопытно, я просто спрашиваю.

Они вышли в дальнюю дверь, хотя в такой маленькой комнате понятие "дальняя" было относительным. Рядом с камином в беловатой плетеной корзине из камыша лежали дрова. Я провела рукой по холодному мрамору кофейного столика, расположенного около камина. На нем стояла ваза с какими-то полевыми цветами. Их золотистые венчики и коричневатые серединки ни с чем в комнате не сочетались. Даже дорожка работы индейцев-навахо, занимавшая большую часть пола, выдержана в черных, белых и серых тонах. И в нише между дальними дверями тоже были цветы. Ниша была достаточно большой и могла бы служить окном, но только она никуда не выходила. Цветы вываливались оттуда, будто поток золотисто-коричневой воды, - огромный беспорядочный букет.

Когда Эдуард вернулся без Бернардо, я сидела на белом диване, вытянув ноги под кофейный столик и сцепив на животе руки так, будто прислушивалась к треску пламени в холодный зимний вечер. Но камин был слишком чист, стерилен.

Эдуард сел рядом, покачал головой:

- Довольна?

Я кивнула.

- И что ты думаешь?

- Не слишком уютная комната, - сказала я. - И ради неба, посмотри ты на пустые стены. Картины бы, что ли, повесил.

- Мне так нравится.

Он расположился на диване рядом со мной, вытянул ноги, руки сложил на животе. Явно он передразнивал меня, но даже это не могло меня сбить. Я собиралась подробно осмотреть все комнаты до того, как мне придется уехать. Можно было сделать вид, что мне все равно, но с Эдуардом я не давала себе труда притворяться. В нашей странной дружбе это было ненужным. И то, что он продолжал играть со мной в игры, было глупо с его стороны. Я, впрочем, надеялась, что в этот раз игры кончились.

- Может, я тебе подарю на Рождество картину, - сказала я.

- Мы друг другу подарки на Рождество не дарим, - напомнил он.

Мы оба смотрели в камин, будто представляя себе живой огонь.

- Наверное, надо с чего-то начать. Например, это будет портрет ребенка с большими глазами или клоуна на бархате.

- Я ее не повешу, если она мне не понравится.

Я посмотрела на него:

- Если только не Донна ее подарит.

Он вдруг стал очень тих.

- Да.

- Это Донна ведь принесла цветы?

- Да.

- Белые лилии или какие-то орхидеи, но не полевые цветы, которые в этой комнате.

- Она считает, что они оживляют дом.

- И еще как оживляют, - сказала я.

Он вздохнул.

- Может, я ей скажу, как ты любишь картины, на которой собачки играют в покер, и она тебе купит несколько штук.

- Она не поверит, - сказал он.

- Нет, но я смогу придумать что-то, чему она поверит и что ты настолько же не выносишь.

Он посмотрел на меня:

- Ты этого не сделаешь.

- Вполне могу.

- Это похоже на начало шантажа. Чего ты хочешь?

Я смотрела пристально, изучала это непроницаемое лицо.

- Так ты признаешь, что Донна и ее команда настолько тебе важны, что шантаж сработает?

Он глянул на меня безжалостными глазами, и снова лицо его стало непроницаемым. Но этого теперь было недостаточно. В его броне образовалась брешь, куда мог бы въехать грузовик.

- Они заложники, Эдуард, если кому-то это придет в голову.

Он отвернулся от меня, закрыв глаза.