Обсидиановая бабочка Гамильтон Лорел

Глава 49

На второй день в больнице мне стали снижать дозы препаратов, и появились сны. Я заблудилась в лабиринте высоких зеленых изгородей, одетая в длинное тяжелое платье из белого шелка. И под ним было что-то тяжелое, тянущее вниз. Я ощущала тесноту корсета и знала, что это не мой сон. Мне не могли присниться вещи, которых я никогда не носила. Прекратив бег, я остановилась, подняла глаза к безоблачному синему небу и крикнула:

- Жан-Клод!

Искусительный и жаркий, раздался его голос:

- Где ты, ma petite? Где ты?

- Ты мне обещал не лезть в мои сны.

- Мы почувствовали, что ты умираешь. И встревожились, когда открылись метки.

Я знала, кто это "мы".

- Ричард не вторгся в мои сны, только ты.

- Я пришел предупредить тебя. Если бы ты нам позвонила, в этом бы не было необходимости.

Я обернулась и увидела среди травы и кустов зеркало. Зеркало в полный рост с золоченой рамой.

Очень антикварное, совершеннейший "Луи каторз". И отражение мое потрясало. Дело было не только в одежде - прическа превратилась в какое-то сложное сооружение с висящими темными кудрями. И волос стало намного больше, сразу видно, что часть из них накладные. И даже мушки красовались на щеках. Комичное, должно быть, зрелище, но было вовсе не смешно. Вид утонченный, как у фарфоровой миниатюры, но не смехотворный. Отражение мое колыхнулось, вытянулось, потом исчезло, и в зеркале показался Жан-Клод.

Он был высок, изящен, одет с головы до ног в белый атлас - костюм под стать моему платью. Золотым шитьем сверкали рукава, швы на брюках. Белые сапоги до колен, завязанные широкими белыми и золотыми лентами. Фатоватый наряд, прикольный, говоря современным жаргоном, но он не казался неуместным. Жан-Клод выглядел элегантно и непринужденно, как человек, стянувший с себя деловой костюм и надевший что-то более удобное. Волосы его падали вниз длинными волнистыми прядями. И только неуловимая мужественность тонкого лица и полночно-синие глаза были обычными, знакомыми.

Я покачала головой, и от тяжести кудрей движение вышло неуклюжим.

- Я тут совершенно не к месту, - сказала я и попыталась вырваться из сна.

- Погоди, ma petite, погоди, пожалуйста. Я действительно должен тебя предупредить. - Он выглядывал из зеркала, как узник из-за решетки. - Вот это зеркало - гарантия, что я к тебе не притронусь. Я пришел только поговорить.

- Тогда говори.

- Это Мастер Альбукерка тебя так отделала?

Вопрос казался странным.

- Нет, Итцпапалотль меня не трогала.

Он вздрогнул при звуке ее имени:

- Не говори этого имени, пока мы в этом сне.

- О'кей, но это все равно не она.

- Но ты с ней виделась? - спросил он.

- Да.

Он состроил озадаченное лицо, снял с себя белую шляпу и стал похлопывать ею по бедру привычным жестом, хотя раньше я за ним такого не замечала. Но вообще я его в подобном костюме видела только один раз, и тогда мы дрались за свою жизнь, поэтому подобных мелочей действительно можно было не заметить.

- Альбукерк под запретом. Высший Совет объявил, что этот город закрыт для всех вампиров и их миньонов.

- Почему?

- Потому что Принцесса города убивала всех вампиров или миньонов, которые в этом городе появлялись за последние пятьдесят лет.

Я вытаращила глаза:

- Ты шутишь?

- Нет, ma petite, я не шучу.

Вид у него был тревожный - нет, напуганный.

- Она ничего враждебного в мой адрес не предприняла, Жан-Клод. Честно.

- Для этого должна была быть причина. Ты была там с полицией?

- Нет.

Он покачал головой, снова шлепнул себя шляпой по ноге.

- Значит, ей от тебя что-то нужно.

- И что это может быть?

- Я не знаю.

И снова он хлопнул себя шляпой по ноге, глядя на меня из-за стеклянной стены.

- А она действительно убивала всех вампиров, которые здесь появлялись?

- Oui.

- И почему Совет не послал никого приструнить ее?

Он потупил взгляд, потом посмотрел на меня, и снова в его глазах был страх.

- Я думаю, что Совет ее боится.

Я помнила тех трех членов Совета, с которыми мне довелось встречаться, и брови у меня поднялись до самых волос.

- Как это может быть? Я знаю, что она сильна, но ведь не настолько же?

- Этого я не знаю, ma petite, знаю только, что Совет предпочел наложить табу на ее территорию, нежели воевать с ней.

Вот это уже было просто страшно.

- Это мне лучше было бы знать до того, как я сюда приехала.

- Я знаю, как ты ценишь неприкосновенность частной жизни, ma petite. Я все эти долгие месяцы не обращался к тебе. Я уважал твое решение, но здесь дело не в наших романтических чувствах или их отсутствии, а в наших действительных отношениях, Ты - мой слуга-человек, вольно или невольно. Это значит, что ты не можешь просто ввалиться на территорию другого вампира без некоторой дипломатии.

- Я здесь по делам полиции. И я думала, что могу находиться на чьей угодно территории, если действую от имени полиции. Здесь я Анита Блейк, эксперт по противоестественным явлениям, а не твой слуга.

- Вообще это так, но Мастер, в чьих владениях ты сейчас, не подчиняется указам Совета. Она сама себе закон.

- И что это означает для меня здесь и сейчас?

- Быть может, она боится закона людей. Может быть, не трогает тебя из страха, что люди ее уничтожат. Ваши власти иногда действуют очень решительно. А может быть, ей просто от тебя что-то надо. Ты с ней виделась. Каково твое мнение?

Я ответила, даже не успев подумать:

- Сила. Ее манит сила.

- Ты некромант.

Я покачала головой, и снова из-за накладных волос вышло неуклюже. Во сне я закрыла глаза, а когда открыла их снова, волосы висели у меня до плеч, как обычно.

- Они мне мешали, тяжелые, - сказала я.

- Вполне возможно. Я рад, что ты хотя бы платье оставила. Не могу тебе передать, как давно мне хотелось увидеть тебя в подобном наряде.

- Не начинай, Жан-Клод.

- Прошу прощения, - произнес он с глубоким поклоном, отмахнув при этом шляпой.

- Я думаю, здесь дело не только в некромантии. Она вычислила, что я вхожу в триумвират, как только меня увидела. Я следила, как она разбирала связь между нами троими, будто расплетая нить. Она знала. Я думаю, этого она и хочет. Хочет знать, как это действует.

- А она может это повторить? - спросил он.

- У нее есть человек-слуга, и она умеет призывать ягуаров. Теоретически, я думаю, она могла бы, хотя не знаю, можно установить трехстороннюю связь, если уже поставила метки на человека, а на зверя - еще нет.

- Если метки свежие - возможно.

- Нет, они не новые. Слуга давно уже при ней.

- Тогда - нет. Слишком закаменели метки человека, чтобы расшириться для третьего.

- Если она интересуется мной ради силы, которой сама иметь не может, что же она предпримет, выяснив, что от меня ей толку не будет?

- Лучше всего будет, если она не узнает об этом, ma petite.

- Ты думаешь, она меня убьет?

- Она полстолетия убивала всякого, кто переходил ей дорогу. С какой стати ей менять свои привычки?

Я настолько приблизилась к зеркалу, что видела золотые пуговицы камзола, а также то, как поднимается и опускается дышащая грудь. Я не была так близко к нему уже полгода. Мы просто снились друг другу, но оба знали, что это не просто сон. Жан-Клод поставил между нами зеркальный барьер, чтобы мы не входили в фантазии друг друга. Он раньше посещал мои сны, мое забытье, как демон-любовник. Наяву мы тоже это делали, но в снах это было намного нежнее, иногда прелюдией к яви, иногда само по себе.

Зеркало стало тоньше, будто стекло испарялось. Как тоненькая прослойка. Он коснулся пальцами с той стороны, и зеркало прогнулось, как прозрачный пластик.

Я приложила свои пальцы с другой стороны, и это было как удар тока. Наши пальцы переплелись, ладони соприкоснулись, и даже это целомудренное прикосновение заставило меня задышать быстрее.

Я шагнула назад, но руку не убрала и тем самым потянула его из зеркала. Он покинул золоченую раму и вдруг оказался передо мной, и руки наши все еще соединялись в воздухе. В ладони я ощущала биение его сердца, словно он весь сконцентрировался в этой бледной руке, прижатой к моей.

Он наклонился ко мне, будто для поцелуя, и я испуганно стала отодвигаться, но сон разлетелся, и я очутилась в яви, таращась в потолок больничной палаты. Рядом стояла сестра, читавшая показания приборов, - она-то меня и разбудила. Я не знала, радоваться или огорчаться.

Метки открылись меньше недели назад, а Жан-Клод уже пристает. О'кей, ладно, предупредить меня надо было, но... а, черт. Моя учительница Марианна объясняла, что мне нельзя просто игнорировать ребят, так как это будет опасно. Я думала, она имела в виду не пренебрегать связывающую нас силу, но оказалось, не только это. Я - человек-слуга Жан-Клода, что и осложняет мои передвижения. Территория каждого вампира подобна иностранной державе. Иногда между ними есть международные договоры. Иногда их нет. Случается, два Мастера питают чистую и старую вражду, и если ты в компании одного, то от земель другого тебе надо бежать как от чумы. Отказавшись общаться с Жан-Клодом, я могла все испортить, могла погибнуть или попасть в заложницы. Я только думала, что мне ничего не грозит, когда я занимаюсь делами полиции или подъемом зомби. Это работа. Ничего общего она не имеет с Жан-Клодом и вампирской дипломатией. Но я могла все это время ошибаться - как и сейчас.

А почему, спросите вы, я поверила Жан-Клоду и его предупреждению? Да потому, что ему совершенно не было смысла лгать. И еще я ощущала его страх. Одно из преимуществ меток в том, что благодаря им можно точно знать, что чувствует ваш партнер. Иногда мне это мешало, иногда бывало полезно.

Сестра сунула мне под язык термометр в пластиковом чехле и стала считать пульс. Что мне действительно не понравилось в этом сне - это мое влечение к Жан-Клоду. Когда метки были закрыты, я к нему во сне не прикасалась. Правда, тогда я и не давала ему входить в мои сны. При поднятых барьерах я контролировала сны, не пуская ни его, ни Ричарда. Я и теперь могла бы это сделать, только усилий потребовалось бы больше. А мне давно не доводилось практиковать. Значит, надо снова потренироваться, и быстро.

Термометр пискнул. Сестра посмотрела на экранчик у себя на поясе, улыбнулась мне пустой улыбкой, которая могла означать все что угодно, и что-то записала.

- Я слышала, вы сегодня выписываетесь.

Я подняла на нее глаза:

- Правда? Отлично.

- До выписки к вам зайдет доктор Каннингэм. - Она снова улыбнулась. - Кажется, он хочет лично проследить за вашим отбытием.

- Я одна из его самых любимых пациенток, - сказала я.

Улыбка сестры чуть пригасла. Наверное, она знала, что именно думает обо мне доктор Каннингэм.

- Он скоро придет.

- Но меня точно сегодня выписывают? - спросила я настойчиво.

- Так я слышала.

- Я могу позвонить своему другу, чтобы он меня забрал?

- Я могу позвонить от вашего имени.

- Если я сегодня ухожу, разве мне тогда нельзя позвонить?

Милейший доктор распорядился, чтобы телефона у меня в палате не было. Чтобы я не занималась никакой работой, никакой абсолютно. Когда я пообещала не пользоваться телефоном, если мне таковой будет предоставлен, он только посмотрел на меня, что-то отметил у себя в истории болезни и вышел. Наверное, он мне не поверил.

- Если доктор скажет, что вам можно, я тут же его принесу. Но вы на всякий случай скажите мне номер, чтобы я позвонила вашему другу.

Я дала ей номер Эдуарда, она записала, улыбнулась и вышла.

В дверь постучали. Я думала, доктор Каннингэм, но нет - это явился Рамирес. На нем сегодня была светло-коричневая рубашка и темно-коричневый наполовину развязанный галстук с мелким желто-белым узором. И еще он надел коричневый пиджак под цвет штанов. Впервые я его увидела в полном костюме. Интересно, закатаны ли у него рукава под пиджаком? Он держал букет воздушных шариков с персонажами мультиков. И с надписями вроде "поправляйся скорее" - на шарике с Винни-Пухом.

Я не могла не улыбнуться:

- Ты же уже посылал цветы.

На столике стоял небольшой, но симпатичный букет маргариток и гвоздик.

- Я хотел что-нибудь принести сам. Извини, что не пришел раньше.

У меня улыбка несколько увяла.

- Детектив, так извиняется возлюбленный или любовник. Откуда у тебя это чувство вины?

- А мне все приходится напоминать, что я для тебя не детектив, а Эрнандо.

- А я все забываю.

- Да нет. Ты просто стараешься увеличить дистанцию.

Я посмотрела на него. Вероятно, он был прав.

- Быть может.

- Если бы я был твоим любовником, я бы из больницы не вылезал и не отходил от тебя ни на шаг.

- Даже несмотря на то что ведется расследование?

Ему хватило такта пожать плечами со смущенным видом.

- Я бы постарался не отлучаться от тебя ни на минуту.

- А что произошло, пока я здесь валяюсь? Мой доктор постарался, чтобы я ничего не знала.

Рамирес поставил шарики рядом с цветами. Они были с грузиками, чтобы не улетели.

- В последний раз, когда я пытался тебя увидеть, доктор взял с меня обещание, что я не буду говорить с тобой о деле.

- Я не знала, что ты здесь уже был.

- Ты мало что замечала.

- Я спала?

Он кивнул.

Класс! Интересно, сколько тут народу прошло, пока я лежала в отрубе?

- Я сегодня выписываюсь, так что можно, наверное, говорить по делу.

Он посмотрел на меня - выражение его лица было красноречивым: он мне не верил.

- Почему мне никто не верит?

- Ты сейчас как все копы. От работы не можешь оторваться.

Я подняла руку в бойскаутском салюте.

- Честное слово, сестра мне сказала, что меня выписывают.

Он улыбнулся:

- Не забывай, я видел твою спину. Даже если тебя выпишут, ты сразу к работе не вернешься. По крайней мере активно.

- Как? Меня заставят рассматривать фотографии и слушать, что нашли другие?

Он кивнул:

- Что-то вроде.

- Я что, похожа на Ниро Вульфа? Я не из тех девушек, что отсиживаются дома в тылу.

Он засмеялся, и это был приятный смех. Обычный, нормальный смех. Не было в нем осязательного сексуального подтекста, как у Жан-Клода, но мне нравилось именно то, что он обыкновенный, этот смех. Но... как бы ни был мил и приятен Рамирес, я не могла забыть сон с участием Жан-Клода. Я ощущала прикосновение его руки, оно еще держалось на коже, как держится в комнате запах дорогих духов после ухода надушенной дамы.

Может, это была любовь, но что бы там ни было, трудно найти мужчину, который смог бы конкурировать с Жан-Клодом, как бы мне этого не хотелось. Когда он был со мной, все прочие мужчины будто отступали и расплывались в общем образе, кроме Ричарда. Это и значит - быть влюбленной? И я влюблена? Хотела бы я знать это точно.

- О чем ты задумалась? - спросил Рамирес.

- Ни о чем.

- Чем бы ни было это "ни о чем", оно для тебя серьезно и почти нагоняет печаль.

Он придвинулся ближе, коснулся пальцами простыни. У него было вопросительное, ласковое и очень открытое лицо. Я поняла, что в каком-то смысле Рамирес - мой счастливый билет. Он знал, что и как на меня действует, частично по совпадению, частично потому, что хорошо меня понимал. Он понимал, что я люблю и что не люблю в мужчинах, лучше, чем Жан-Клод, которому понадобились для этого годы. Я люблю честность, открытость и что-то вроде детского шарма. Есть и другие вещи, вызывающие вожделение, но путь к моему сердцу был таким. Жан-Клод почти никогда и ни в чем не бывал открытым. У любого его поступка была дюжина разных мотивов. Честностью он тоже не особенно отличался, а детский шарм... нет. Но Жан-Клод оказался первым, и к добору или к худу, таково было на сегодня положение вещей.

Может быть, и сейчас поможет толика честности.

- Я задумалась, как бы сложилась моя жизнь, если бы я сперва встретила такого человека, как ты.

- Сперва. Значит, кого-то ты уже встретила.

- Я тебе говорила, что дома меня ждут двое мужиков.

- Ты еще сказала, что не можешь из них выбрать. Моя бабушка всегда говорила, что женщина при выборе одного из двоих мужчин колеблется только в случае, когда ни тот, ни другой ей не нужен.

- Не говорила она такого.

- Говорила. За ней ухаживали двое, она вроде как наполовину была с обоими помолвлена, а потом встретила моего деда и поняла, почему колебалась. Ни одного из них она не любила.

Я вздохнула:

- Только не надо говорить, что я попала в семейную легенду.

- Ты мне не сказала, что уже занята. Скажи, чтобы я не терял время, и я перестану.

Я посмотрела на него - на самом деле посмотрела, проследила глазами линию улыбки, искорки веселья в глазах.

- Ты зря теряешь время. Прости, но мне кажется, что это так.

- Кажется?

Я покачала головой:

- Эрнандо, перестань. О'кей, я уже занята.

- Это не так, ты еще не сделала выбор, но о'кей. Значит, я тоже не тот, кто тебе нужен, иначе ты бы знала. Когда ты его встретишь, у тебя не останется сомнений.

- Только не говори мне об истинной любви, о союзе душ и прочем.

Он пожал плечами, теребя край простыни.

- Что мне сказать? Я воспитан на рассказах о любви с первого взгляда. Моя бабушка, родители, даже прадед говорили одно и то же. Они встречали своих суженых, и после этого больше никто для них не существовал.

- Ты из семьи романтиков, - сказала я.

Он кивнул с довольным видом.

- Мой прадед до самой своей смерти рассказывал о прабабке так, будто они еще школьники.

- Это приятно звучит, но я не верю в истинную любовь, Эрнандо. Не верю, что есть лишь один человек, который может составить счастье твоей жизни.

- Не хочешь верить, - уточнил он.

Я покачала головой:

- Эрнандо, ты переходишь грань между юмором и навязчивостью.

- Зато ты хотя бы стала звать меня по имени.

- Может быть, потому что больше не вижу в тебе угрозы.

- Угрозы? В чем? В том, что ты мне нравишься? Что я тебя приглашал куда-нибудь? - спросил он, нахмурив брови.

Я тоже пожала плечами.

- Что бы я ни хотела сказать, Эрнандо, просто перестань. Это ни к чему не ведет. Что бы я ни решила, все равно я буду выбирать между теми двумя, которые ждут меня дома.

- Судя по твоему тону, до этой минуты ты не была так уверена.

Я задумалась на секунду.