Звезда Шолохова Елена

ПРОЛОГ

1 сентября 1983 года, остров Сахалин, СССР

Для подполковника Геннадия Осиповича это было самое обычное дежурство – еще одно в длинной череде дневных и ночных дежурств пилота-перехватчика, несущего службу на самом краю огромной державы. Наверное, только одно отличало это дежурство от многих прочих – сегодня с утра Осипович не вернется, как обычно, в свою офицерскую квартиру и не завалится спать до вечера, а сразу поедет в школу – классная руководительница дочери-восьмиклассницы попросила выступить на Уроке Мира и нужно было подготовиться в спокойной обстановке, чтобы никто не отвлекал, не мешал… Предстать перед школьниками с красными глазами и помятым лицом Геннадий Николаевич не опасался – под утро всегда можно ухватить пару-тройку часов и преотлично выспаться.

Итак, вечером тридцать первого августа подполковник Осипович занял свое старое продавленное кресло в домике дежурных пилотов авиабазы «Сокол» и, поскольку из присутствующих офицеров он был старшим по званию и занимаемой должности, то принял на себя обязанности «ответственного за выпуск», о чем и было доложено на КП полка. Взяв тетрадь в клеточку и шариковую ручку, Геннадий Николаевич решил набросать тезисы, чтобы не сбиться во время выступления и не ляпнуть чего-нибудь лишнего – совсем не предназначенного для детских ушей.

Покусывая ручку, он задумался, а о чем вообще можно и нужно рассказывать детям на таком занятии, как Урок Мира. В голову лезли только лекции о международном положении, с которыми периодически выступал замполит. Если судить о происходящем по официальным сообщениям ТАСС, то внешне этот год и это лето выглядели куда спокойнее, чем, например, лето прошлого года. Год назад Великобритания и Аргентина сцепились друг с другом в войне за Фолклендские острова, и аргентинская хунта позорно сдалась на милость «железной леди» Маргарет Тэтчер – замполит называет это «империалистической войной за колониальные владения». Израиль вторгся в Ливан, и за две недели евреи наголову разгромили хваленые воинские формирования Организации Освобождения Палестины. При этом изрядно потрепали и части сирийской регулярной армии – оказалось, наши союзники на Ближнем Востоке совершенно не умеют драться. Эта война, вылившаяся в продолжительную блокаду Бейрута и в кровавую резню в лагерях палестинских беженцев, всё же закончилась и не переросла в более масштабный конфликт, который, кто знает, в свою очередь мог бы привести и к Третьей мировой войне… К счастью, ничего подобного не случилось, и в текущем году международная напряженность вроде бы пошла на убыль. Вот и Саманта Смит с визитом приехала, и переговоры о сокращении наступательных вооружений ведутся… А с другой стороны, многое еще остается на том же уровне, что и год назад. Рейган объявил программу СОИ и в очередной раз призвал к «крестовому походу» против коммунизма и «империи зла». Не видно конца-края ирано-иракской войне. И в Афганистан мы, похоже, влезли надолго…

Всё это можно рассказать детям, но добавит ли хоть что-нибудь сухое повествование о международном положении к тому, что они уже знают? Ведь живут-то они не в глухой деревне, затерянной на просторах Советского Союза, а на самом краю, там, где кипит невидимая битва нескончаемой войны – Великой Войны Нервов.

Казалось, что в последнее время «война нервов» достигла своего пика. Разведчики «RC-135», «SR-71» и противолодочные самолеты типа «Orion» постоянно крутились возле границ, а в апреле звено палубных истребителей «F-14» снялось с авианосца «Энтерпрайз» и, нарушив советское воздушное пространство, пятнадцать минут совершало облет острова Зеленый, едва не спровоцировав боевое столкновение. Потом этот инцидент расследовала специальная комиссия Министерства обороны, и выводы ее были неутешительны: дальневосточные части не готовы к отражению внезапной агрессии. Осипович (да и многие другие офицеры) мог бы поспорить с таким заключением, однако нет худа без добра – после того унизительного случая командование приняло давно назревавшее решение: обновить парк истребителей-перехватчиков, заменив устаревшие машины на более современные.

Разумеется, информация об инциденте, о комиссии и решениях, принятых в Министерстве обороны, была засекречена, но разве можно что-либо утаить в военном городке, где все, без исключения, связаны или узами дружбы, или родственными отношениями? Здесь даже самые малые дети в курсе того, когда последний раз американский самолет-разведчик подходил к границе, и кто из офицеров летал на его перехват, – они живут «войной нервов», привыкли к ней и вряд ли им будут интересны патетические слова об угрозе американского империализма, о необходимости защищать рубежи, о гонке вооружений и разрядке…

Подполковник пожевал кончик шариковой ручки и огляделся вокруг. В комнате летчиков, кроме него, находились офицеры дежурной пары: лейтенант Астахов и старший лейтенант Николаев. Первый сидел на койке и, поминутно заглядывая в прошлогодний выпуск журнала «Наука и жизнь», пытался собрать кубик Рубика – в журнале был изложен алгоритм, позволяющий, как утверждалось, заметно сократить время решения этой головоломки, однако лейтенанту он пока не давался. Второй офицер сидел за письменным столом и крутил ручку старого радиоприемника, надеясь поймать какой-нибудь развлекательный канал, – наконец что-то такое удалось нащупать, и из динамика полились такты популярного в этом году шлягера группы «Земляне»: «…И снится нам не рокот космодрома, не эта ледяная синева, а снится нам трава, трава у дома – зеленая, зеленая трава…»

– Слушайте, мужики, – сказал Осипович, дождавшись, когда «Земляне» закончат петь, – чего вы мне посоветуете?

– В смысле? – уточнил Астахов, вертя в руках свой кубик.

– Завтра Урок Мира в нашей школе – что посоветуете рассказать?

Лейтенанты переглянулись.

– Э-э… расскажите о сложном международном положении, товарищ подполковник, – предложил Николаев.

– Что я могу рассказать о международном положении? Общие слова…

– А вы не говорите общих слов. Возьмите какой-нибудь пример из жизни.

– Тогда какой?

– Ну я не знаю…

– Я знаю, – поднял руку Астахов. – Помните, весной активно писали о программе СОИ? Вот, Геннадий Николаевич, вы и расскажите о ней. Мол, программа «звездных войн», предложенная президентом Рейганом, – это зловредная попытка американского милитаризма поставить космос на службу военно-промышленному комплексу. А мы в ответ развиваем мирную космонавтику, исследовательскую…

По всему, песня «Землян» о траве у дома произвела на Астахова неизгладимое впечатление, изменив направление его мыслей.

– Тема интересная, – подумав, согласился Осипович. – С этой стороны программу Стратегической оборонной инициативы я как-то и не рассматривал.

– А с какой ее можно рассматривать? – удивился лейтенант.

– Да блеф всё это, чепуха. Любому ясно, что Рейган бредит. Чтобы такую систему развернуть, лет двадцать нужно, а за это время у нас что-нибудь новенькое появится. Вспомните, на чем в пятидесятые летали, и на чем мы теперь летаем…

– Во-во, – поддержал старшего по званию Николаев. – Думаю, адекватный ответ у нас уже готов.

– Серьезно? – Астахов отложил кубик и привстал с койки. – Откуда такие сведения?

– Летние учения прошлого года. Говорят, там не только баллистические ракеты запускали, но и кое-что посерьезнее, – Николаев понизил голос. – Какие-то боевые космические аппараты. Понятно вам? У американцев еще только собираются, а у нас уже есть!

– Заливаешь! – уверенно сказал лейтенант. – У нас космонавтика мирная!

– Мирная, – согласился Николаев. – Но наш бронепоезд стоит на запасном пути!

– Даже если это и правда, – вмешался Осипович, – ты поосторожней с оценками. Всё-таки наша космонавтика прежде всего преследует мирные цели. Когда-нибудь мы полетим на Луну, на Венеру, на Марс… Но если понадобится, конечно, то будем и в космосе воевать.

– Идеальная тема для выступления на уроке, – подытожил Николаев.

– В самом деле, – удивившись, сказал подполковник и потянулся к своей тетради.

Больше у него затруднений не возникало. И к полуночи, с перерывом на ужин, он закончил тезисы. Перечитал, удовлетворенно кивнул, спрятал тетрадку и осмотрелся вокруг. Астахов оставил кубик с журналом и посапывал на койке. Николаев ушел в столовую – пообщаться с официантками. В общем никаких неожиданностей не предвиделось, ночь обещала быть спокойной, и подполковник, полистав старые «Крокодилы» и посмеявшись над забавными карикатурами, притомился и задремал прямо в кресле.

В половине пятого утра Осипович проснулся – словно его кто-то толкнул. Койку теперь занимал Николаев, а Астахов клевал носом за столом. Подполковник сладко потянулся всем телом так, что хрустнули косточки, и выбрался из кресла.

– Пойду – подышу воздухом, – сказал он Астахову.

Тот ничего не ответил, осоловело глядя перед собой, – час стоял такой, что даже закаленные офицеры не выдерживали, отдаваясь искусам Морфея. И тут грянул громкий резкий звонок. Лейтенант протянул руку, снял трубку, послушал, ответил вяло:

– Принял.

Потом повернулся к Осиповичу:

– Товарищ подполковник, вам – готовность номер один.

В самом факте объявления «готовности номер один», когда дежурный летчик должен спешно занять место в своем истребителе, не было ничего необычного. При той напряженной обстановке, которая складывалась вокруг Курил, подобный приказ мог поступить в любую минуту и действительно время от времени поступал. Осипович удивился другому: логичнее было бы послать на «рулежку» одного из лейтенантов дежурного звена, а не старшего офицера, принявшего на себя обязанности «ответственного за выпуск». Тем не менее споры и сомнения в данной ситуации совершенно неуместны, и подполковник быстро пошел к своему шкафчику, а через десять минут уже бежал к истребителю «Су-15» с бортовым номером «805», стоявшему на дежурной площадке. Там уже возились техники, и взревывал двигатель аэродромного «пускача». Подполковник кивнул им и взобрался по стремянке в кабину. Пристегнулся к креслу, проверил показания приборов. Потом, включив радио, связался с КП полка. Там распоряжался подполковник Герасименко, замещавший комполка Александра Балезина на время его отпуска. Объяснять Герасименко ничего Осиповичу не стал, а только подтвердил свой прежний приказ – оставаться в истребителе в готовности номер один.

Время шло. Минута истекала за минутой, а новых указаний с командного пункта не поступало. Другой бы на его месте занервничал, но Осипович умел ждать и всегда был готов к тому, что вылет отменят без объяснения причин. Вот и сейчас он спокойно смотрел на работу техников, и озадачился только, когда они принялись готовить к вылету еще один истребитель. Для провокаций со стороны американцев было рановато – потенциальный противник предпочитал солнце и ясную погоду.

Наконец в пять тридцать шесть утра Герасименко дал команду на взлет. Осипович подтвердил, что понял, и на малом газу поехал в начало взлетно-посадочной полосы. Поставив машину на тормоза, Осипович поднял тягу двигателя до максимального значения, потом отпустил тормоз, позволил истребителю набрать разбег и потянул рукоятку управления самолетом на себя. «Су-15» легко отделился от полосы, земля осталась внизу, а Осипович убрал шасси и вновь вышел на связь с командным пунктом. Доложился по форме, и тут инициативу перехватил офицер наведения, сидящий с боевым расчетом у локатора:

– Восемьсот пятый, это Депутат. Вижу вас на экране…

Получив первое целеуказание, Осипович направил истребитель в сторону Охотского моря, на высоте восьми с половиной километров. Поднявшись над облаками, подполковник больше не сомневался: это учения, приближенные к боевым, у границы крутится наш собственный военно-транспортный самолет, экипаж которого получил конкретное задание: изображая противника, уйти от противодействия сил ПВО. Выполнят – благодарность им, ПВО по шапке. Не выполнят – наоборот, им по шапке, ПВО благодарность. Потому и послали именно его, Осиповича, а не молодого Астахова – молодежь недостаточно опытна, повадок и хитроумных приемчиков ветеранов, играющих за «условного противника», не знает, а значит, находится в заведомо проигрышном положении.

Однако Осипович поспешил с выводами. Через восемь минут полета офицер наведения внезапно объявил:

– Впереди – цель! Самолет-нарушителъ режима полета. Идет встречным курсом.

Далее посыпались сухие данные: азимут-удаление-высота, азимут-удаление-высота, азимут-удаление-высота…

На переднюю полусферу цели перехватчик Осиповича почему-то наводить не стали, пришлось полковнику совершить разворот в воздухе и лечь на догонный курс.

В шесть часов три минуты по местному времени поступила команда:

– Восемьсот пятый, здесь Депутат, готовность радиолокатора!

– Докладывает восемьсот пятый: есть готовность радиолокатора.

Это уже серьезно. Не всякий раз во время учебных вылетов приходится задействовать бортовые системы радиолокационного наведения – чаще обходятся без них.

Наконец Осипович увидел цель – впереди на фоне светлеющего неба нарисовалась двухсантиметровая черта, на которой подмаргивали огоньки – бортовые мигалки. Очень похоже на гражданский лайнер. Что ж, нарушитель – это всегда нарушитель. Помнится, в апреле 1978 года «Боинг» южнокорейской авиакомпании KAL, летевший в Париж, отклонился от курса и над Кольским полуостровом был вполне обоснованно обстрелян нашими перехватчиками. Получил повреждения и сел на покрытое льдом озеро. Мораль этой истории такова: нечего от трасс отклоняться и изображать идиота, потому как прием этот старый и хорошо всем известный – прикрываясь пассажирами, провести «вскрытие» чужой системы ПВО, узнать, на каких частотах работают станции, насколько оперативно действуют службы, как быстро поднимутся в воздух истребители… Сволочи, конечно, но что с них, капиталистов, взять?..

Осипович испытал даже некоторый азарт. Опытные инструкторы, старые летчики годами передавали ему свои знания и умения, и ведь для того только, чтобы сегодня нарушитель не смог безнаказанно войти в воздушное пространство Советского Союза и так же безнаказанно уйти, выполнив свою шпионскую миссию. Кто-то скажет: разве это может быть смыслом жизни? Но мы ответим: может – потому что на западе раскинулась огромная страна, там миллионы людей со своими смыслами, и мы обязаны сделать всё, чтобы они жили в покое и мире, чтобы им не приходилось чем-то жертвовать и чем-то поступаться, лишь бы не услышать вой вражеских бомбардировщиков над головой…

Скорость самолета-нарушителя была под тысячу километров в час. У «Су-15» больше. Пришлось уравнивать. Закончив эту несложную процедуру на расстоянии в тринадцать километров от нарушителя, Осипович доложил на КП:

– Цель – в захвате. Иду за ней. Что делать?

И тут вдруг офицер наведения задал совершенно идиотский вопрос:

– Депутат запрашивает. Цель наблюдаете или нет?

– Наблюдаю.

– Наблюдаете? Сообщите курс и высоту цели.

Подполковник мысленно чертыхнулся. Похоже, офицер наведения потерял цель и теперь пытается исправить положение за счет перехватчика.

Новый вопрос:

– Восемьсот пятый, вы можете определить тип самолета?

– Не совсем, – признался Осипович, – но он летит с мигалками.

Полет продолжается. На земле явно пребывают в замешательстве и не могут принять единственно возможное решение. Но подполковнику уже всё ясно, и он готов выполнить любой приказ.

– Восемьсот пятый, ненадолго включите свои огни, – распорядился Депутат. – Заставьте его сесть на нашу полосу.

– Понял. Выполняю.

Осипович сблизился до восьми километров и включил свои опознавательные огни. Но нарушитель никак не отреагировал на сигналы.

– Депутат, они не реагируют.

– Восемьсот пятый, дайте предупредительные очереди.

– Есть!

Это просто. Подойти еще ближе и выпустить очередь из пушки ГШ-23Л. Так Осипович и сделал, практически опустошив зарядную коробку, рассчитанную на 250 снарядов. Ноль реакции.

Хотя нет – реакция с небольшой задержкой, но последовала. Нарушитель начал заметно сбрасывать скорость – до четырехсот километров в час. Тоже маневр знакомый: более массивный самолет играет на «сваливание» противника в штопор, зная, что для истребителей типа «Су-15» четыреста – нижний предел скорости. Пришлось Осиповичу проскочить вперед.

Внизу уже была земля Сахалина, и наконец поступил долгожданный приказ:

– Восемьсот пятый, цель нарушила государственную границу. Цель уничтожить!

– Не могу, – нервно отозвался подполковник. – Я впереди нарушителя.

– Восемьсот пятый, прибавьте скорость.

– Прибавляю скорость.

Офицер наведения явно запутался в ситуации, но всё пишется на ленту, и, если не выполнить даже нелепый приказ, потом на разборе пилоту вставят фитиль…

– Восемьсот пятый, вы сказали, цель увеличила скорость? – спохватился офицер.

– Снизила! – сердито отвечал Осипович.

– Восемьсот пятый, открыть огонь по цели! – повторил КП.

– Раньше надо было думать! – огрызнулся подполковник в совершеннейшей ярости. – У меня срыв захвата! Я же впереди цели!

– Вас понял. По возможности занять огневую позицию.

Осипович начал снижать тягу двигателя, лихорадочно соображая. Снарядов в коробке практически не осталось, ракеты навести не успею – таранить его прикажете?

Пока он думал, истребитель «провалился» на два километра и разом отстал от нарушителя. Осиповича осенило: он задрал нос «Су» и поводил им из стороны в сторону. «Умные» головки ракет средней дальности «Р-98» захватили цель, в подтверждение чему на приборной доске зажглись две лампочки «ЗГ».

Подполковник еще раз взглянул на нарушителя. Уже совсем рассвело, и с удаления в пять километров был хорошо виден огромный самолет, очертаниями чем-то напоминающий «Ту-16». Осипович знал силуэты практически всех летательных аппаратов разведывательного и военного назначения, но этого нарушителя в его списке не имелось – похоже, это все-таки был гражданский лайнер. Но почему тогда он вторгся в воздушное пространство СССР? Почему не отвечал на сигналы и играл на «сваливание»?..

Подполковник не колебался, и рука его не дрогнула. Одна за другой ракеты сошли с пилонов.

– Пуск произвел, – сообщил Осипович в эфир, потом после паузы добавил: – Цель уничтожена. Выхожу из атаки…

Было 6 часов 26 минут по местному времени.

8 сентября 1983 года, остров Сахалин, СССР

Через неделю на базу «Сокол» прибыла комиссия во главе с маршалом авиации Петром Семеновичем Кирсановым. Командир полка Александр Балезин, прервавший ради такого случая свой отпуск, вызвал подполковника Осиповича в штаб.

– Собирайся, Геннадий, – сказал он, – полетишь в Москву. Будет пресс-конференция…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СПАСИТЕ «КОЛУМБИЮ»!

16 января 2003 года, мыс Канаверал, США

Подготовка к запуску шаттла «Колумбия» шла полным ходом, приближаясь к завершающей стадии, когда руководитель пресс-службы Центра имени Кеннеди вызвал Дэйва Адамски к себе и поручил ему «ответственное задание», а именно: опекать русского журналиста, представителя газеты «Московские новости», пишущего серию очерков об американской космической программе. Работа – всегда работа, Дэйв пригладил непослушную шевелюру и отправился в досмотровую комнату, где томились в ожидании назначенных сопровождающих представители СМИ.

Всего лишь полтора года назад столь «внимательное» отношение к прессе было трудно себе представить, но после террористических актов 11 сентября никакие меры по обеспечению безопасности не казались чрезмерными. И если американские журналисты отделались всего лишь заполнением подробной анкеты, то иностранцев обязали присылать заявку за десять суток до старта, проходить процедуру личного досмотра и перемещаться по Центру исключительно в сопровождении сотрудника пресс-службы.

Входя в помещение, Адамски рассчитывал увидеть своего давнего приятеля – Сергея Деревяшкина, но вместо него навстречу двинулся совершенно незнакомый человек – плотный, среднего роста, с суровыми чертами лица, в новеньком костюме от кутюр. На груди незнакомца красовался бэдж с надписью: «Igor Marinin, Moscow News, To Be Escorted Only». Впрочем, Дэйв не растерялся, улыбнулся новичку, протянул руку:

– Здравствуйте, – сказал по-русски. – Добрый день. Как поживаете?

– Всё отлично, – отозвался Маринин, потом изобразил веселое удивление: – Вы говорите по-русски?

– Немного, – подтвердил Адамски. – Мои предки – русские. Адамовы. Уехали в Америку из Харбина. В годы революции. Я совершенствую свое знание русского языка.

– Замечательно, – сказал Маринин. – Очень хорошо.

Они всё-таки перешли на английский, и Адамски поинтересовался:

– А где господин Деревяшкин?

– О, он заболел и попросился в отпуск. Теперь вашу замечательную космическую программу буду освещать я.

– Понимаю, – кивнул Дэйв. – А позвольте спросить, насколько хорошо вы разбираетесь в космических технологиях и конкретно в проекте «Спейс Шаттл»?

– Достаточно хорошо, – заверил Маринин. – Однако, если вас не затруднит, расскажите мне о шаттлах так, будто бы перед вами дилетант. Вам приходилось читать лекции дилетантам? Туристам? Правительственным чиновникам?

– Да, разумеется.

– Вот и я хотел бы услышать такую же обзорную лекцию, какую вы обычно читаете туристам и конгрессменам…

Адамски пожал плечами:

– Как будет угодно.

«Наверное, этот шпион меня проверяет», – подумал он.

В том, что Игорь Маринин на самом деле является офицером русской разведки, Дэйв не сомневался ни минуты: гражданских лиц, по его мнению, сюда из Москвы не присылали. Даже милейший человек Сергей Деревяшкин был офицером и шпионом, а что уж говорить об остальных… Не стоило бы пускать этих деятелей на Мыс, но мы же все-таки живем в открытом обществе, да и русские нынче – наши союзники по борьбе с всемирным терроризмом…

– Куда мы направляемся? – спросил Маринин, шагая рядом и искоса поглядывая на своего сопровождающего.

– Пожалуй, с этого и стоит начать, – сказал Адамски. – Сейчас мы находимся в Visitor Complex – в зоне для посетителей Космического Центра имени президента Джона Фицджеральда Кеннеди. Помимо зоны для посетителей, Центр Кеннеди включает в себя десятки сооружений по обслуживанию космических кораблей и космодром. Кстати, второе название космодрома – Восточный испытательный полигон. Отсюда стартовали все типы ракет: от модификаций немецких «Фау» до «Сатурнов», доставивших астронавтов на Луну. Сейчас мы с вами сядем в автобус и поедем к стартовому комплексу номер тридцать девять, откуда взлетали «Сатурны». Сегодня этот комплекс переоборудован для запусков космического корабля многоразового использования «Спейс шаттл». Там же расположена специальная площадка для представителей средств массовой информации.

– А это неопасно?

– Никакой опасности нет. Шаттлы взлетают на восток, в сторону океана. А площадка находится к западу от комплекса. Кроме того, мы можем сесть на Большой Трибуне – она хорошо защищена.

«Странный какой шпион, – подумал Адамски о подопечном, – боится старта… А зачем тогда согласился на свою шпионскую работу?»

– Итак, продолжим, – сказал Дэйв вслух. – Космодром Кеннеди позволяет осуществлять запуски космических аппаратов на орбиты с наклонением от двадцати восьми градусов до пятидесяти четырех без маневра на активном участке траектории. С маневром возможны пуски на приполярные орбиты. Что такое наклонение орбиты и маневр на активном участке траектории, вы, надеюсь, знаете?

– Разумеется, – Маринин кивнул.

– Хорошо. Теперь я немного расскажу о системе «Спейс Шаттл». Первая рабочая группа по проекту была сформирована еще в 1969 году. Однако официальной датой начала работ по проекту считается 5 января 1972 года, когда президент Никсон утвердил эту программу НАСА. Конструктивно «Спейс Шаттл» состоит из двух спасаемых твердотопливных ускорителей, и орбитального корабля с тремя маршевыми кислородно-водородными двигателями и подвесным топливным баком. При этом топливный бак является единственным одноразовым элементом системы – всё остальное мы спасаем. Программой полетов предусматривается двадцатикратное использование твердотопливных ускорителей, стократное – орбитального корабля, а кислородно-водородные двигатели рассчитаны на пятьдесят пять полетов. Всего было построено пять шаттлов: «Колумбия», «Челленджер», «Дискавери», «Атлантис» и «Индевор».

– А я еще слышал про «Энтерпрайз»…

– «Энтерпрайз» только похож на шаттл. Это был атмосферный аналог, на котором отрабатывались элементы конструкции, полет в атмосфере и приземление. Сегодня мы будем присутствовать при запуске старейшего из шаттлов, известного под названием «Колумбия». Именно этот корабль совершил 12 апреля 1981 года самый первый полет на орбиту…

– Ага, понимаю, в День космонавтики. А называется ваш шаттл так в честь великого мореплавателя Колумба, открывшего Америку?

Дэйв, приостановившись, взглянул на подопечного: издевается или действительно не знает? Тот выглядел невозмутимым. Ладно, допустим, что не знает.

– Нет, старейший шаттл назван в честь первого американского корабля, совершившего кругосветное плавание. «Колумбия» будет выполнять автономный исследовательский полет по программе миссии STS-107, запланированной еще пять лет назад. Это будет двадцать восьмой полет этого корабля. Впрочем, подробности вы можете услышать на брифинге.

– Я с радостью воспользуюсь вашим советом, – пообещал вежливый Маринин. – Но мне интересна и ваша лекция. Вдруг вы скажете что-нибудь такое, о чем забудут сказать на брифинге. Какую-нибудь важную деталь, которая украсит мой первый очерк…

«Надеется, что я выболтаю какой-нибудь секрет, – неприязненно подумал Адамски. – Зря надеется. Сотрудники пресс-службы отродясь никаких секретов не знали…»

Корреспондент «Московских новостей» и его сопровождающий подошли к автобусному терминалу. Охранник проверил ручных сканером их бэджи и уступил дорогу, пропуская в автобус. Не прошло и пятнадцати минут, как эти двое уже поднимались на Большую Трибуну, откуда открывался отличный вид на стартовый комплекс LC-39A, на котором была установлена «Колумбия».

– Как вы понимаете, – продолжил свою лекцию Дэйв Адамски, – в Центре имени Кеннеди любой объект имеет свою историю. Большая Трибуна тоже имеет историю. В пятидесятые доступ на мыс Канаверал и остров Меррит был закрыт. Поэтому репортеры и журналисты наблюдали за секретными запусками с пляжей Коко-Бич. Впервые пресса была допущена на мыс перед запуском сателлита «Авангард». Но, как вы знаете, сенсации не получилось – ракета рухнула на старте. Тем не менее прецедент состоялся, и руководство полигона стало допускать представителей СМИ на мыс, чтобы они могли освещать запуски в своих изданиях. Поскольку ракетами в те годы распоряжались только военные, на СМИ были наложены некоторые ограничения в распространении информации о запусках. Нельзя было писать об экспериментальных ракетах военного назначения. Нельзя было писать об отсрочках в процессе подготовки ракет. Сами ракеты и стартовые сооружения накрывались кожухами, чтобы журналисты до последнего момента не могли увидеть их форму, а значит, определить общую компоновку… Проще стало после основания НАСА – это произошло осенью 1958 года. Национальное управление по аэронавтике и исследованию космоса является гражданской организацией и всегда считало своим долгом находиться в контакте с представителями СМИ. Уже программа «Меркурий», все ее нюансы подробно освещались в печати, на радио и на телевидении. Потом была программа «Джемини» – связи между Управлением и средствами массовой информации еще более окрепли. Количество аккредитованных журналистов росло день ото дня, и администрация Центра Кеннеди решила построить Большую Трибуну для СМИ в непосредственной близости от стартового комплекса тридцать девять. Первоначально здесь могли разместиться не более трехсот пятидесяти журналистов. Но оказалось, что этого недостаточно, – Трибуна неоднократно перестраивалась, обросла вспомогательными сооружениями: телестудиями, кабинками радиокомментаторов, корреспондентскими пунктами… В истории Большой Трибуны есть свои рекорды. При запуске «Аполлона-11» аккредитацию попросили три с половиной тысячи человек – фактически журналисты сидели на коленях друг у друга, такая была давка. Однако абсолютный рекорд поставил запуск шаттла «Дискавери» в сентябре 1988 года – с просьбой об аккредитации в НАСА обратились более пяти тысяч журналистов.

– А что такого замечательного было в запуске «Дискавери»? – невинно поинтересовался Маринин.

И снова Дэйв не понял, насколько же компетентен его подопечный. Не знает или изображает незнание?

– Это был первый старт американского космического корабля после двухлетнего перерыва, вызванного гибелью шаттла «Челленджер».

– Понимаю… И чем вы объясняете такую… э-э-э… активность журналистской братии?

Адамски объяснял такую «активность» однозначно: втайне каждый из корреспондентов надеялся, что и «Дискавери» взорвется – так же, как взорвался «Челленджер». Все они, журналисты, на одно лицо: их прежде всего интересуют взрывы и пожары, а нормальная работа на Земле и в космосе им скучна. Но так говорить было нельзя, а потому Дэйв увел беседу в сторону:

– Слава богу, все наши проблемы позади, и теперь запуски проходят штатно…

Тут Адамски прервал свою лекцию, чтобы предоставить московскому журналисту возможность послушать короткое сообщение официального комментатора Центра Кеннеди, передаваемое через громкоговорители, установленные над Большой Трибуной:

– Дамы и господа! Члены экипажа корабля «Колумбия» заняли свои места в кабине: Рик Хазбанд, Уильям МакКул, Дэвид Браун и Калпана Чаула – на верхней полетной палубе, а Илан Рамон, Майкл Андерсон и Лорел Кларк – на средней палубе. До старта осталось восемьдесят шесть минут. Отсчет времени продолжается…

– Больше часа осталось, – подытожил Маринин.

– Да, – подтвердил Адамски. – И за это время команда обеспечения запуска должна успеть проверить все системы корабля. Стартовое окно при запуске «Колумбии» больше, чем обычно, но всё равно следует поторопиться – если они не уложатся в отведенный срок, запуск придется перенести, а всю процедуру подготовки и заправки повторить.

– Больше, чем обычно? – переспросил Маринин. – А что значит обычно?

– В настоящее время шаттлы обслуживают Международную космическую станцию, а окно выхода на рабочую орбиту станции составляет десять минут.

– Из ваших слов следует, что «Колумбия» не обслуживает станцию. Это так?

– Совершенно верно. «Колумбия» – не только самый старый из шаттлов, но и самый тяжелый. Использовать его в качестве транспортного корабля снабжения невыгодно, а потому «Колумбии» доверяют только автономные полеты – например, починку телескопа «Хаббл». Скажу больше, на этом корабле нет стыковочного модуля.

– То есть в случае чего он не сможет пристыковаться к орбитальной станции?

Адамски посмотрел на Маринина с искренним недоумением:

– Я не понимаю, о каком случае вы говорите. Но если имеется в виду нештатная ситуация, которая может возникнуть при космическом полете, то это станет серьезной проблемой. «Колумбия» не только лишена возможности стыковки с МКС – она не сможет подняться до опорной орбиты, для нее это слишком высоко. Не забывайте еще и о разнице в наклонениях орбиты шаттла и орбиты станции. Изменение наклонения для столь тяжелого корабля – вообще невыполнимая задача. Членам экипажа «Колумбии» приходится рассчитывать только на себя, и наша главнейшая обязанность здесь, на Земле, состоит в том, чтобы не допускать возникновения нештатных ситуаций, предотвращать их в зародыше.

– И всё-таки какие-то системы спасения для экипажа предусмотрены?

– Разумеется. Неужели вы думаете, что мы отправляем на орбиту камикадзе?

Адамски больше не испытывал сомнений: этот русский журналист прекрасно разбирается в американской космической программе, но старательно изображает профана. Зачем он это делает – другой вопрос, но не Дэйву Адамски, скромному работнику пресс-службы, искать на него ответ.

– Какие же средства по обеспечению безопасности предусмотрены на случай сбоя?

– О! Целый набор средств. Фактически весь орбитальный корабль является таким средством. Просчитаны и опробованы несколько схем прекращения миссии и спасения экипажа. Шаттл может прекратить разгон на этапе выведения и вернуться на взлетно-посадочную полосу Центра Кеннеди. Шаттл может выйти на орбиту, совершить виток и нормальный сход в атмосферу. Шаттл может выйти на опорную орбиту, где экипаж ликвидирует неисправность…

– А если при старте или при посадке, – упорствовал Маринин, – шаттл получит такие повреждения, которые не позволят ему вернуться на Землю? Что тогда?

Адамски ответил легко:

– Для атмосферного участка полета разработана специальная схема покидания шаттла. Сначала пиропатроны отстреливают люк. В люк опускается направляющий шест. По шесту члены экипажа сползают в воздушный поток и прыгают вниз. Шест позволяет им избежать столкновения с крылом, а парашюты сделают всё остальное.

Дэйв предусмотрительно умолчал о том, что эта схема была предложена после гибели «Челленджера» и фактически являлась отпиской на требования конгрессменов усилить меры безопасности. На самом деле ни администрация НАСА, ни астронавты, ни даже сами разработчики столь экзотической схемы не верили, что в случае какой-либо аварии на атмосферном участке полета экипаж сумеет воспользоваться шестом и парашютами. Но это нужно было сделать, чтобы шаттлы вновь летали в космос. И это было сделано.

– Шест? Парашюты? – переспросил Маринин, искусно изображая полную неосведомленность. – Как странно… Простите, конечно, но мне почему-то кажется, что такая сложная процедура не гарантирует спасение экипажа.

– Всё зависит от уровня подготовки, – уклонился от комментария Адамски.

– А почему бы не сделать отделяемую герметичную кабину? – предложил Маринин. – У наших «Союзов» спускаемый аппарат с экипажем отстреливается на любом этапе выведения. По-моему, это логично…

– Такой проект существовал, – быстро сказал Дэйв. – Но отделяемая кабина сильно утяжеляла всю конструкцию шаттла, проект терял привлекательность по весовым характеристикам, и от катапультируемого модуля отказались.

– То есть в экстремальной ситуации экипаж «Колумбии» обречен?

Адамски тяжко вздохнул. Становилось понятным, куда клонит русский журналист. Он хочет во что бы то ни стало добиться признания: мол, космическая система многоразового использования «Спейс шаттл» не обеспечивает элементарной безопасности, а значит, никуда не годится в сравнении с тем же «Союзом». Но нет! Ухватить работника пресс-службы НАСА за язык ему не удастся! Тем более что очень удачно всеобщим вниманием вновь овладел официальный комментатор:

– Дамы и господа! Мы продолжаем внимательно наблюдать за подготовкой космического корабля «Колумбия» к старту. Внешний бак корабля заполнен кислородом и водородом. Экипаж находится на своих местах и осуществляет последнюю проверку всех систем. Люки задраены, и команда, обслуживающая стартовый комплекс, уже покидает его. Всё идет по графику. Никаких замечаний ни от экипажа, ни от стартовой команды не поступало. Хочу напомнить вам, что контроль за подготовкой шаттла к запуску осуществляется не только в Центре имени Кеннеди, но и в Центре имени Джонсона в Хьюстоне, и в Центре Маршалла в Ханствилле, и в Штаб-квартире НАСА в Вашингтоне. Огромные расстояния, разделяющие специалистов НАСА, не являются препятствием. Ведь мы – Управление по космонавтике, не так ли? А в космосе расстояния куда больше, чем на Земле…

Собравшиеся на Большой Трибуне журналисты вяло похлопали остроте комментатора, и тот, выдержав паузу, продолжил:

– Командир экипажа полковник Рик Хазбанд попросил меня рассказать вам, как будет происходить запуск двигателей и отрыв шаттла от стартового комплекса. Дело в том, что это занимает всего несколько секунд, человеческое восприятие не способно угнаться за программой – и когда наступит этот великий момент, ни вы, ни я не успеем отследить все нюансы, мы увидим только столб огня и дыма, на котором наши смелые астронавты вознесутся к звездам… Вот сейчас полковник Хазбанд подсказывает мне, что я слишком увлекаюсь и не говорю о главном. Итак, дамы и господа, очень скоро на электронных часах компьютера Центра управления полетом в Хьюстоне появится отметка зеро. Но за шесть секунд до этого во внутренние цепи шаттла поступит сигнал зажигания трех маршевых двигателей. Жидкий водород и жидкий кислород из внешнего топливного бака по трубопроводам устремятся в камеры сгорания. Топливо воспламенится, и все три двигателя, один за другим, выйдут на режим максимальной тяги в триста семьдесят пять тысяч фунтов, что примерно соответствует шести с половиной миллионам лошадиных сил. При этом каждый из двигателей потребляет в минуту сорок семь тысяч галлонов жидкого водорода и семнадцать тысяч галлонов жидкого кислорода. В момент старта воспламеняется твердое топливо двух ускорителей. Стартовые ускорители шаттла – вы можете видеть эти белые колонны справа и слева от внешнего бака – являются самыми большими ракетами на твердом топливе в мировой истории. Но самое главное – они могут быть использованы многократно. Менее чем за полсекунды твердотопливные ускорители выходят на рабочий режим горения, развивая суммарную тягу в пять миллионов двести тысяч фунтов! Под воздействием объединенной ракетной мощи трех маршевых двигателей и двух ускорителей «Колумбия» оторвется от Земли и начнет набирать скорость и высоту. Ускорители работают всего две минуты, и в эти, самые напряженные, минуты общая тяга составляет шесть миллионов триста двадцать пять тысяч фунтов, что примерно соответствует ста десяти миллионам лошадиных сил. Только вдумайтесь в эту цифру! Сто десять миллионов лошадиных сил!.. Однако с набором высоты тяга снижается. На высоте пятидесяти километров ускорители опустеют и отделятся, и дальнейший путь до орбиты «Колумбия» совершит на маршевых двигателях… Но не будем спешить. Запуск еще не состоялся. До старта осталось пятьдесят восемь минут. Отсчет времени продолжается…

Когда комментатор закончил, Адамски вновь повернулся к Маринину, показывая, что готов и дальше поддерживать беседу, а потому ждет новых вопросов. Однако русский журналист, видимо, почувствовал скрытое недовольство сотрудника пресс-службы и поспешил объясниться:

– Понимаете, Дэйв, я неслучайно спрашиваю вас об аварийных системах шаттла. В журналистских кругах в последнее время циркулируют какие-то невнятные слухи. Мол, космические корабли этого типа не оправдали возложенных надежд. Износ наступил гораздо раньше, чем рассчитывали. Любая подготовка сопровождается многочисленными поломками, из-за которых приходится откладывать запуски. Вероятность крупного сбоя нарастает, но ничего не делается для того, чтобы предотвратить близящуюся катастрофу… Я, конечно, подобным слухам не верю, но мне всё-таки хотелось бы получить опровержение из первых рук…

– И не верьте! – горячо сказал Адамски. – Все эти разговоры ведут дилетанты, не понимающие сути решаемых нами проблем.

– Но всё-таки проблемы есть? Что вы можете сказать о поломках? Я слышал, например, что в июне были обнаружены какие-то трещины в шаттлах – из-за них все полеты были отложены до октября. Потом сломался транспортер, который вывозит ваши корабли на старт…

И вновь Маринин показал, что ему известно куда больше, чем он говорит. И вновь он показал это так, будто бы и на самом деле является дилетантом, который впервые оказался на космодроме и который судит о космической технике по куцей ленте новостей и смутным слухам, распространяемым журналистами.

Так оно было или иначе, но русский попал в точку – в самое что ни на есть больное место. В июне прошлого года при штатном осмотре основной двигательной установки корабля «Атлантис» были обнаружены небольшие трещины в металлических «ламинизаторах потока» – специальных вставках в трубопроводе, связывающем водородный резервуар внешнего бака с одним из маршевых двигателей. Разрушение этих вставок на активном участке взлета могло привести к возникновению турбуленции в потоке жидкого водорода, запиранию канала и, как следствие, к отключению двигателя. Или – к отрыву фрагментов «ламинизаторов», попаданию их в турбонасос с неизбежным возгоранием двигателя. Хотя любой из шаттлов мог продолжать полет даже с двумя отключенными двигателями, такая ситуация считалась аварийной и вела к прекращению миссии. Дополнительные исследования выявили наличие похожих трещин на «ламинизаторах потока» трех других кораблей и даже в трубопроводе стенда для наземных испытаний двигателей.

НАСА пришлось официально объявить о возникновении проблем и отложить запланированные полеты до сентября. Более значительная отсрочка поставила бы Управление в очень неприятное положение: ведь шаттлы обслуживали Международную космическую станцию, в буквальном смысле отвечая за ее жизнь или смерть, и если они перестанут летать, МКС придется законсервировать. В этом случае был бы скандал и страшный позор, а потому решение требовалось отыскать в самые короткие сроки.

Казалось бы, что может быть проще? Организовать специальную группу из опытных инженеров и техников, поставить перед ними четко сформулированную задачу, дать денег, и любая, самая сложная, проблема будет решена. Но что-то прогнило в королевстве датском – менеджеры среднего звена, коих в НАСА в последние годы развелось видимо-невидимо, очень не любили брать на себя хоть какую-то ответственность, вопрос затерялся в офисах столичной штаб-квартиры, и только к августу руководство выдавило из бюрократических недр Управления документ за подписью руководителя программы «Спейс шаттл» Рона Диттмора, в котором сообщалось, что причиной образования трещин является усталостное разрушение металла под воздействием циклических нагрузок, ремонт – сварка и полировка – начнется в ближайшие дни, а запуск «Атлантиса» состоится на исходе сентября.

Всё хорошо, шаттлы вполне успевали навестить МКС до критического срока 31 января 2003 года, но тут случилась новая напасть. Отказал гусеничный транспортер номер два, который должен был доставить собранный шаттл «Атлантис» из Здания вертикальной сборки на площадку стартового комплекса. Причиной поломки стала всё та же усталость металла, но на этот раз треснули сферические подшипники гидроцилиндров. И в этом случае пришлось проводить дополнительные исследования, изучать транспортер номер один и выпускать официальные коммюнике, которые запутывали ситуацию еще больше, поскольку их авторы оперировали самыми разными данными, рисуя противоречивую и лишенную смысла картину происходящего.

Адамски, хоть и не считал себя семи пядей во лбу, а в технике разбирался на уровне рядового бакалавра, но и он отчетливо понимал, что вся эта сумятица неспроста. Пятилетний план трещал по швам, конгрессмены могли чувствовать себя обманутыми, а значит, и в следующем году будет сокращение бюджета, тысяча специалистов получат расчет, какие-то программы модернизации окажутся прикрыты, от каких-то обязательных ранее процедур придется отказаться, безопасность эксплуатации систем снизится, риски увеличатся.

Но даже не это было главной проблемой. Маринин прав: космическая система «Спейс шаттл» старела намного быстрее, чем предполагали ее создатели. Обслуживание шаттлов вместо того, чтобы становиться дешевле за счет увеличения количества коммерческих запусков, дорожало год от года. Всплывали проблемы, о которых не подозревали разработчики, и каждый раз НАСА лихорадило. Руководство не было готово признать существование кризиса, а потому любой вопрос обсуждался долго и мучительно, ежедневно выпускались циркуляры и коммюнике, меморандумы и отчеты. За всем этим словоблудием угадывалось желание спрятать голову в песок, закрыться от вала проблем, сделать вид, будто ничего особенного не происходит. Ведь другой космической транспортной системы с грузоподъемностью в 30 тонн у США всё равно нет и в ближайшее время не появится; нужно пользоваться тем, что дано, и очень не хочется думать о том, что будет, если погибнет еще один шаттл и президент наложит запрет на дальнейшие запуски. Фактически руководство Управления жило текущим моментом, избегая смотреть в будущее. И получалось, что вся программа «Спейс шаттл» обречена…

Всё это Адамски знал и мог бы рассказать Маринину. Однако, будучи сотрудником пресс-службы, он не имел права раскрывать местные тайны постороннему лицу без согласования с руководством, а особенно – если этот посторонний родом из России. Поэтому Дэйв во второй раз за сегодняшний день попытался увести разговор в сторону от обсуждения кризиса в НАСА.

– Да, вы совершенно правы, – сказал он Маринину, – некоторые проблемы действительно имели место в прошлом году. Для этого вам не нужно пользоваться слухами – достаточно запросить наш пресс-центр, и вы получите все необходимые материалы и данные.

– Но как вы лично оцениваете эти сведения?

Адамски вдруг понял, как отвязаться от назойливого русского.

– Вы не будете меня цитировать? – спросил он, заговорщически понизив голос.

Глаза Маринина заблестели, и он тоже понизил голос:

– Нет. Если вы просите…

Дэйв изобразил задумчивость, потом сказал так:

– Я считаю, что трудно предсказать, как поведет себя сложная система, состоящая из десятков тысяч деталей. Любая из этих деталей может выйти из строя и стать причиной катастрофы. Вы же знаете, отчего погиб «Челленджер»? Из-за морозной ночи. Материал уплотнителя на ускорителе потерял эластичность – в результате произошло возгорание в районе стыка и взрыв. Но кто мог предсказать эту морозную ночь? Кто мог учесть эти изменения в уплотнителе? Астронавтика, полеты в космос связаны с риском. Мы стараемся снизить этот риск, но нельзя предугадать и предотвратить все опасности, подстерегающие астронавтов на этом пути…

Маринин, видимо, догадался, что его элементарным образом надули. Он отстранился и поджал губы.

– А я слышал, что в НАСА нашлись люди, которые предупреждали об опасности изменения структуры уплотнителя. Но их уволили, и старт всё-таки состоялся.

Маринин перешел всяческие границы. Его следовало поставить на место, но со всей вежливостью – неизвестно, сколько еще им придется работать вместе.

– Все совершают ошибки, – заявил Адамски суровым тоном. – Вы, русские, тоже их совершаете. Владимир Комаров, затем – Добровольский, Волков, Пацаев. Они погибли, потому что кто-то в вашем руководстве не пожелал прислушаться к рекомендациям специалистов…

– Четверо, – подтвердил Маринин, но тут же добавил: – А вы потеряли семерых.

– Арифметика здесь неуместна! – сердито отрубил Дэйв. – Если уж говорить с позиций статистики, то могу напомнить, что у вас произошло две катастрофы, а у нас – одна! Как вам такая арифметика?

Оба замолчали. Маринин с независимым видом принялся озирать постепенно заполняющуюся Большую Трибуну, а Адамски стал смотреть на электронное табло, на котором сменяли друг друга цифры обратного отсчета. В тот момент они показывали тридцать семь минут до старта, и Дэйв вздохнул. Он довольно хорошо представлял себе, что происходит на двух палубах «Колумбии» и какие переговоры ведет экипаж с Центром контроля запуска, расположенном здесь же, на острове Меррит, и с ЦУПом в Хьюстоне, но самому ему, по вполне понятной причине, еще ни разу не довелось присутствовать в кабине шаттла за полчаса до старта. И, наверное, не доведется. Желающих попасть в отряд астронавтов всегда было более чем достаточно, а он не имел даже законченного технического образования и мог в лучшем случае рассчитывать на роль космического туриста. Впрочем, чего-чего, а самомнения Адамски хватило бы на десятерых, и молодой сотрудник пресс-службы верил, что когда-нибудь пробьет и его час, звезда его взойдет, и он взглянет на Землю с орбиты.

Прошло двадцать минут, и Дэйв несколько оттаял. Похоже, Маринин тоже сообразил, что перегнул палку. Они взглянули друг на друга, и русский журналист (или всё-таки шпион?) сказал:

– Наверное, я зря настаивал на вашем ответе. И вообще это плохая примета – говорить о катастрофе перед стартом. Прошу меня извинить, господин Адамски.

Дэйв кивнул, принимая извинения. Маринин продолжил:

– А на самом деле мне нравится американская космическая программа. Ведь ваши астронавты прогулялись по Луне, а мы так и не собрались этого сделать. Да и программа «Спейс шаттл» хороша. Она, как вы знаете, послужила толчком для инициации нашей программы создания системы многоразового использования «Энергия-Буран»…

– Разумеется, я знаю это, – подтвердил Адамски вполне благожелательно.

И не соврал. При случае он интересовался, как обстоят дела у русских, но, по правде говоря, считал их национальную космическую программу устаревшей, не имеющей перспективы развития. Они, кажется, собираются на Марс? Ха-ха, только не в XXI веке!

– Я пока еще не разбираюсь во многих вопросах, – говорил Маринин. – Но обязательно разберусь. Например, меня интересует чисто экономическая эффективность систем многоразового использования в сравнении с одноразовыми…

Они поговорили и на эту тему, а потом вновь ожили громкоговорители Большой Трибуны: