Интеллект успеха Стернберг Роберт

© Robert Sternberg, 1996

© Перевод. ООО «Попурри», 2006

© Оформление. ООО «Попурри», 2015

* * *

Посвящается госпоже Алекса, моей учительнице четвертого класса Тусканской школы в Мэйплвуде, штат Нью-Джерси.

Спасибо за то, что перевернули мою жизнь.

Предисловие

Основная мысль этой книги очень проста. Почти все, что вы знаете об умственных способностях – том виде интеллекта, о котором чаще всего говорят психологи, касается лишь крохотной и не самой важной части гораздо более широкого и более сложного интеллектуального спектра. Чаще всего речь идет об инертном интеллекте. Что это такое? Согласно словарю «American Heritage Dictionary of the English Language» (третье издание, 1992 г.), «инертный» означает: «1. Неспособный двигаться или перемещаться… неготовый вступать во взаимодействие с другими элементами». Инертный интеллект – это то, что проявляется, когда вы сдаете тест на определение коэффициента умственного развития, IQ (читается как «ай кью») или любой аналогичный тест, используемый на вступительных или выпускных экзаменах. Множество людей неплохо справляется с подобными тестами, демонстрируя при этом немалую толику академической удали – по крайней мере с точки зрения тех, кто верит в тесты. Однако оцениваемый подобным образом интеллект является инертным – он не вызывает целенаправленных действий. В результате наиболее впечатляющими свершениями этих людей могут оказаться очки, набранные при тестировании, или оценки в школе. Тот, кто способен вспоминать факты, или даже тот, кто способен поразмышлять над ними, не обязательно знает, как применять их на практике.

В этой книге я касаюсь вопросов пассивного интеллекта лишь в той степени, в которой он связан с действительно важной в реальной жизни вещью – тем, что я называю интеллектом успеха. Интеллект успеха – это тот вид умственных способностей, который используется для достижения важных целей. Люди, добивающиеся успеха, – с точки зрения своих либо общественных стандартов – это те, кому удалось обрести, развить и применить на практике весь диапазон навыков мышления, а не те, кто полагается лишь на «пассивный» интеллект, столь ценимый в школе. Эти преуспевшие индивидуумы могут и проявлять, и не проявлять себя в обычных тестах, но у них у всех есть нечто общее – они знают свои сильные и слабые стороны; они пользуются сильными сторонами и компенсируют или исправляют слабости. Это и есть самое главное!

Люди, обладающие интеллектом успеха, понимают, что никто не может быть совершенством во всех областях сразу. Это касается и Эйнштейна, и Линкольна, и Да Винчи, и Галилея. Идея о существовании некоего общего показателя интеллекта, который можно измерить коэффициентом умственного развития, – IQ – или его аналогов, есть миф, сохраняющий свое воздействие лишь потому, что диапазон оцениваемых с его помощью способностей достаточно узок. При расширении диапазона значение IQ становится исчезающе малым.

В получении хороших оценок при тестировании нет ничего плохого. Хочу подчеркнуть: демонстрация хороших результатов тестирования не есть препятствие наличию интеллекта успеха. Но и не обеспечивает его. На деле оказывается так, что для некоторых людей оценки настолько затмевают все остальное, что у них так и не развиваются навыки, необходимые для того, чтобы обладать интеллектом успеха.

Я считаю себя счастливым человеком. Я – профессор Йельского университета, был удостоен множества наград, опубликовал более шестисот статей и книг, получил исследовательских контрактов и грантов на сумму более десяти миллионов долларов. Я – член Американской академии искусств и наук, вошел в список «Кто есть кто в Америке». У меня великолепная жена и двое прекрасных детей. Несколько странно, однако, то, что моей величайшей удачей в жизни явился провал. Я провалился при тестировании коэффициента умственного развития, когда был еще ребенком. Отчего же я считаю это удачей? От того, что еще в средней школе я узнал, что если преуспею в жизни, это произойдет не из-за наличия большого IQ. А вскоре после этого понял, что как низкие показатели в тестировании инертного интеллекта не мешают успеху, так и высокие показатели не гарантируют его. И в результате этих уроков и вопросов, которые они подняли, в конце концов и начались мои исследования с целью определить, наличие какого из видов интеллекта можно считать точным предвестником успеха.

Некоторые психологи наконец-то начали понимать, что в умственных способностях есть нечто большее, чем то, что демонстрирует коэффициент умственного развития. Так, книга Дэниела Голмена «Эмоциональный интеллект» представляет собой исследование эмоциональной компоненты умственных способностей, того, как чувства воздействуют на мысли. Говард Гарднер пишет о музыкальном, телесно-кинестетическом и множестве других видов интеллекта. Я, по-видимому, сделаю в этой книге обзор множества тех форм интеллекта, о существовании которых говорят психологи. Некоторые из них весьма специфичны, например музыкальный интеллект. Но основное внимание в этой книге я уделю тому типу интеллекта, обладание которым оказывается существенным для достижения жизненно важных целей каждым человеком – то есть интеллекту успеха.

Часть I. Что важнее: IQ, интеллект или интеллект успеха?

Глава 1. Из плена коэффициента умственных способностей – к интеллекту успеха

Если всем заправляет коэффициент умственного развития, IQ, то лишь потому, что мы ему это позволяем. Допуская подобное положение вещей, мы делаем не лучший выбор. Нас затягивает вся эта кутерьма с процедурами тестирований; но от нее можно и избавиться. Самому мне пришлось мучительно выпутываться из этой кутерьмы.

Тесты, тесты…

Будучи учеником средней школы, я проваливал все тесты, которые мне приходилось сдавать. Проблема тестирования беспокоила меня беспредельно. Один лишь вид школьного психолога, входящего в классную комнату с намерением предложить группе очередной IQ-тест, ввергал меня в безумный приступ паники. А к моменту, когда раздавалась команда психолога «Начали!» и все приступали к заданиям, я уже был настолько перепуган, что едва мог бы ответить хоть на один вопрос. До сих пор помню эту картину: другие ученики уже сдают листки, благополучно расправившись со всем тестом, а я все еще бьюсь над первыми двумя задачами. Для меня игра в сдачу теста заканчивалась, не успев начаться. И результат всегда был на редкость однообразен: я его проваливал.

Разумеется, бесчисленная армия издателей тестов, педагогов, администраторов и школьных психологов будет клятвенно заверять, что такого понятия, как провал IQ-теста, не существует в природе; что, по сути, такой проблемы, как «выигрыш» или «проигрыш» в IQ-тестировании, просто нет. Возможно, и нет, но тогда, возможно, и папа римский – не католик. Тем не менее, если посмотреть с практической точки зрения, когда человек проваливает тест, на него цепляют ярлык тупицы, и вот он уже вне игры.

Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы представить дальнейшее развитие событий. От тупицы никто не ждет многого. Вот и мои преподаватели из первых классов тоже не ждали от меня многого. А мне, как и большинству школьников, хотелось доставить учителям удовольствие. Поэтому я и давал им то, что они ожидали получить. В первых трех классах средней школы я не был в числе успевающих. Были ли преподаватели разочарованы этим обстоятельством? Ничуть. Они были довольны, что я даю то, чего они и ожидали, а я был доволен тем, что довольны они. Итак, все кругом были довольны, я же был всего лишь еще одним неудачником в игре, которую устраивает нам жизнь.

Случилось ли так потому, что у меня просто не хватало серого вещества, чтобы выбиться в успевающие, или это было по сути самореализующимся пророчеством, проистекавшим из осведомленности преподавателей о моем IQ? По большей части истинная причина так и остается неразгаданной, ибо стоит только ученику ступить на путь к неуспеваемости, как он быстро усваивает, что это дорога с односторонним движением, ведущая в сумеречную зону. И как и в шоу с одноименным названием, редко кому из числа попавших в эту сумеречную зону удается выбраться из нее.

Но мне повезло, чертовски повезло; редко кому из учеников выпадает такая удача. На четвертом году обучения, когда мне стукнуло девять лет, я попал в класс миссис Алекса. В то время как преподаватели из прежних классов были старше ее и глубоко окопались в траншеях на территории под названием «тестирование», миссис Алекса только-только окончила колледж и то ли понятия не имела о значимости результатов IQ-тестов, то ли ей было на них наплевать. Она полагала, что я могу заниматься гораздо лучше, чем занимаюсь, и ожидала от меня большего. Вернее сказать, она требовала от меня большего. И добилась своего. Почему? Да потому, что мне хотелось и ей доставить удовольствие, причем даже в большей мере, чем моим учителям из первых трех классов (по правде говоря, я бы не раздумывая предложил ей стать моей женой, не будь она чуть старовата для меня и, как ни досадно, уже замужем).

По-видимому, миссис Алекса была не особенно поражена, зато сам я был изумлен безмерно, когда фактически превзошел ее ожидания. Очень скоро я стал круглым отличником. Вначале я просто почувствовал, что способен стать отличником, а спустя какое-то время действительно стал им. Но в то время мне и в голову не приходило, что этим успехом я обязан своей сообразительности, которую напрочь отрицали плачевные результаты моих IQ-тестов. Напротив, я был уверен, что добился результата вопреки своему ущербному интеллекту. Поразмыслив, я пришел к выводу, что это произошло благодаря моей привычке рано ложиться спать (я и сейчас так делаю).

Препятствия на пути к интеллекту успеха

Как показывает мой собственный опыт, одним из наиболее серьезных препятствий к развитию того, что я называю интеллектом успеха, являются негативные ожидания со стороны авторитетных лиц. Когда ожидания этих лиц, будь то преподаватели, администраторы, родители или работодатели, не слишком высоки, это нередко заканчивается тем, что они получают от индивидуума именно то, чего и ожидают. Этот процесс может начаться в школе, но, как правило, ею не ограничивается. Младшие классы становятся билетом ученика на извилистую дорожку. Таким образом, привести нас к краху может не сам по себе низкий IQ, а те негативные ожидания, которые он порождает.

Будучи аспирантом колледжа, я зашел к нашему декану посоветоваться насчет планов на будущее. И рассказал ему, что хотел бы пойти в аспирантуру на специальность «психология». Он заявил в ответ, что подобные планы представляются ему чересчур амбициозными; по его словам выходило, что я по сути своей «технарь» и должен найти карьеру, подобающую людям с техническим складом ума. Меня это здорово задело. Но моя реакция была примерно такой: спасибо за совет, но он не стоит благодарностей. И я пошел в аспирантуру на специальность «психология». Для интеллекта успеха знать, когда нужно отвергнуть совет, не менее важно, чем знать, когда его следует принять.

Люди, обладающие интеллектом успеха, игнорируют негативные ожидания, даже если эти ожидания базируются на низких показателях IQ-тестирования или иных подобных ему процедур. Суждения окружающих не заставят их отказаться от достижения своих целей. Они находят свой путь и затем неукоснительно следуют ему, понимая, что на этом пути их ждут препятствия и что преодоление этих препятствий есть неотъемлемая часть решения задачи.

Вторым серьезным фактором, препятствующим развитию интеллекта успеха, является недостаток уверенности индивидуума в своих силах. При этом на пути встают не негативные ожидания посторонних, а собственные ожидания. Они могут оказаться «заразными» и в конечном счете лишают человека возможности реализовать свои шансы на успех.

Каждый раз, подолгу плутая по лабиринту улиц Нью-Хейвена в попытках отыскать дорогу, даже если нужный мне объект располагался всего в нескольких кварталах от места моей работы, я лишь укреплялся в мысли, что начисто лишен чувства направления; и так продолжалось годами. Но как-то вечером мне нужно было провести беседу в школе, расположенной в исключительно опасном районе города. Пока я вел машину к школе, было еще светло, и я старательно отмечал в памяти улицы, на которые сворачивал. Маршрут был достаточно запутанным. Когда я покидал школу, а время близилось уже к одиннадцати, мне удалось найти путь из этого лабиринта таящих опасность улочек, ни разу не сделав неверного поворота. Это было невероятно! И я понял, что основной причиной того, что я терялся в прошлом, была моя убежденность в том, что я непременно заблужусь, убежденность столь сильная, что я никогда даже и не пытался запомнить дорогу. Но стоило мне сказать самому себе: я смогу, и я действительно смог.

Люди с интеллектом успеха полны веры в собственные силы. Им присуще мировоззрение, определяемое формулой «я-это-могу». Они осознают, что их возможности нередко ограничиваются тем, что они сами говорят себе «я этого не смогу сделать», но вовсе не тем, что они и в самом деле не способны на это.

Третьим препятствием к реализации интеллекта успеха является отсутствие достойных подражания моделей. Люди с интеллектом успеха нередко могут назвать одного или нескольких человек, сыгравших в их жизни немаловажную роль тем, что помогли им реализовать свой потенциал или, что бывает чаще, свернуть с дороги, ведущей к краху, и встать на путь к достижению успеха. Но просто иметь таких людей в своей жизни еще не достаточно. Главное, чтобы человек реализовал максимум из того, что ему предлагается.

Для меня таким человеком, полностью перевернувшим мою жизнь, стала миссис Алекса. Имей я в четвертом классе другого преподавателя, и сейчас, вполне возможно, не работал бы в Йельском университете, а лишь прибирал его. И это отнюдь не преувеличение. Став однажды на кривую дорожку, с каждым годом все труднее свернуть с нее. Этот четвертый класс подвернулся мне достаточно рано, и я сумел найти путь получше.

Люди с интеллектом успеха активно выискивают для себя модели, достойные подражания. На протяжении всей жизни у них может быть несколько таких моделей, и их собственный успех представляет собой конгломерат лучших черт, позаимствованных у разных моделей. Иными словами, они не просто слепо следуют любой подвернувшейся модели, а, скорее, формируют свою собственную индивидуальность, отличную от других. Кроме того, они наблюдают за поведением людей, потерпевших неудачу, отмечая для себя факторы, обусловившие проигрыш, и затем принимают все меры к тому, чтобы не повторять подобных ошибок.

Яблоко от яблони…

Мои собственные злоключения с IQ-тестами пришлись на пятидесятые годы; то была эпоха начала властвования Никиты Хрущева и международного коммунистического заговора; эпоха Элвиса Пресли и международного рок-н-ролльного заговора; эпоха Дика, Джейн и Салли и организации международного заговора с целью до смерти надоесть детям. Как меняются времена! Хрущев умер; Пресли умер; а Дик, Джейн и Салли все еще пытаются посмертно понять, почему их отстранили от ведущих ролей в учебниках для чтения. А может, они хохочут над нами в своих могилах, потому что в области тестирования никаких заметных перемен не произошло!

Мой сын Сет учился в начальной школе в не столь далеких восьмидесятых, спустя тридцать лет после моих навевающих зевоту приключений с Диком и Джейн. Сет вначале ходил в приличную школу, но затем, после нашего переезда, ему пришлось пойти в другую школу, и тоже приличную. Обе эти школы были чрезвычайно похожи во всех отношениях, вплоть до внешнего вида. Но Сет обнаружил для себя одно потрясающее различие. Если в первой школе он был в лучшей группе по чтению, то во второй оказался в худшей. Мне трудно было поверить, чтобы ребенок, каким бы он ни был, смог настолько отупеть всего за одно лето.

А случилось вот что: когда Сет пришел в новую школу, преподаватели решили выяснить, в какую группу по чтению его можно зачислить. Они не собирались просто принимать на веру свидетельство из первой школы, согласно которому ему полагалось быть в лучшей группе. И предприняли то, что, на их взгляд, могло сойти за научный подход. В первый же день они устроили Сету тест на беглость чтения (который, кстати, очень сильно смахивает на тесты, определяющие уровень умственного развития). И Сет этот тест завалил. Это был его первый день в новой школе, в новом здании, с новым учителем, новыми одноклассниками, плюс новый дом и все те новые проблемы, которые сопровождают любой переезд на новое место. Вряд ли он был в состоянии сосредоточиться на любом сколько-нибудь серьезном тесте вообще. Ничего удивительного, что он показал себя не самым лучшим образом.

Последствия неудачи были незамедлительными и грандиозными. Сета вместе с прочими «отходами» просто вывалили, словно в мусорное ведро, в самую отстающую группу по чтению. Но спустя некоторое время его преподаватель заметил, что Сет читает лучше всех в группе, чему вряд ли приходится удивляться, поскольку он уже овладел навыками, полученными в прежней школе. Вы думаете, что его тотчас перевели в среднюю группу? Как бы не так! Ему вновь устроили тест на чтение.

На этот раз результат был получше. Сет получил высший балл, и его перевели во вторую группу. Однако и здесь через некоторое время преподаватель заметил, что Сет читает лучше детей во второй группе, и, следуя той же логике, ему вновь устроили тест на чтение. На этот раз он показал результат, соответствующий уровню первой группы. Вы, наверное, уже догадались, что сделали после этого.

А может, и нет. Сета оставили в средней группе. Мы с матерью Сета тоже не угадали. Мы никак не могли понять, почему первые два раза преподаватели сочли результаты тестирования поразительными откровениями, а на третий столь грубо проигнорировали их. Мы поговорили с директором, школьным психологом и учителем чтения. И нам объяснили, что, хотя Сет и на самом деле прекрасно справился с тестом на чтение, к настоящему моменту он на целую книгу отстает от ребят из первой группы. И если его перевести в первую группу, то ему будет не хватать всех тех навыков, которым учит эта книга.

Вот и говори после этого о самореализующемся пророчестве! Поскольку в свой первый день пребывания в новой школе Сет был по вполне понятным причинам рассеян, его определили в группу низшего уровня, от которой многого не ждали, что же касается школы, то, по мнению преподавателей, он «влип» бесповоротно. Помножим случившееся с Сетом на сотни миллионов или около того и получим верную картину того, что происходит с детьми в школах по всей стране в этом году. Начните с того, что от вас мало чего ждут, действуйте так, чтобы эти ожидания возникли, и вы получите то, на что рассчитывали, и «подтвердите» то, во что уверовали с первого взгляда.

Основная мысль, на которую наводит досадное происшествие с Сетом, сводится к тому, что тест – этот предсказатель навыков чтения – оказывается более важным, чем способности, которые он, как ожидается, должен предсказать, а именно навыки чтения. Это все равно как если бы считалось, будто прогноз говорит нам о погоде больше, чем собственно погода: уж коль синоптики предрекают дождь, то это и будет иметь значение, а вовсе не то, идет он на самом деле или нет. Подобного рода вывернутая наизнанку логика не ограничивается лишь областью чтения. Порой нам приходится встречать людей, успехи которых оказываются выше, чем можно было бы ожидать исходя из их IQ. И тут этот предсказатель бывает более значимым, нежели само достижение, и мы, вместо того чтобы признать, что что-то не в порядке с тестом, приходим к заключению, что, должно быть, что-то не в порядке с самим человеком!

Большинство результатов исследований, выполненных в области психологии, странным образом отражают тот самый вид самореализующегося пророчества, которое донимало Сета. В одной из работ показано, что IQ лишь в незначительной степени способен спрогнозировать последующие результаты. Но вместо того, чтобы признать данные IQ-тестирования не имеющими большого значения, ряд исследователей, как это ни странно, делают вывод, что именно те способности, что были выявлены с помощью IQ-теста, и обусловливают последующие успехи или неудачи индивидуума. Между тем в упомянутой работе нет ничего подобного! В ней отмечается наличие лишь статистической связи, но отнюдь не причинной[1].

Итак, можно видеть, что получение низких баллов при тестировании приводит в движение цепь событий, которые могут стать причиной низких показателей индивидуума, независимо от того, какие способности измерялись с помощью этих тестов. Достаточно налепить на ребенка ярлык тупицы, как его способности испарятся и все окружающие его обстоятельства, словно сговорившись, будут толкать его к тем результатам, которых только и можно ожидать от тупицы и которые ему полностью соответствуют. Учителя не возлагают на него больших надежд. Определение его в разряд отстающих, будь то в школьных группах чтения или позднее в колледжах, отражает слабость связанных с ним ожиданий. Хорошие показатели воспринимаются с подозрением: возможно, этот тип жульничает или ему кто-то помог. Ярлыки становятся не просто описаниями реалий; они эти реалии формируют.

IQ – это тот же ярлык, который, как предполагается, должен предсказывать, способен ли индивидуум к тому или иному виду деятельности, будь то чтение, письмо или составление бизнес-плана. Интеллект определяет те навыки, которые в действительности позволяют данному индивидууму читать, писать или составлять безупречный в техническом отношении бизнес-план, независимо от того, какой прогноз дают результаты теста. А вот интеллект успеха дает возможность, к примеру, написать рассказ или составить отчет, который мало того что технически безупречен, так еще и способен коренным образом изменить воззрения людей; или, скажем, разработать бизнес-план, который не только совершенен, но и обеспечивает успешное ведение нового дела в мире конкуренции. Концепция связи IQ с жизненными достижениями в целом неверна хотя бы потому, что IQ на редкость неудачно прогнозирует жизненный успех. Мы придаем IQ слишком большое значение, когда уже с начальной школы при определении путей развития ребенка основываемся на показателях, полученных им в этом и ему подобных тестах. И ребенок, который мог бы в один прекрасный день стать великим писателем, так и не получает возможности развить литературные навыки, которые позволили бы ему реализовать свой потенциал. Почему? Да потому, что когда-то в первом классе он завалил тест по чтению!

Есть одна история о человеке, который после смерти попадает на небеса. Святой Петр в ходе ознакомительного тура указывает на некоего индивидуума и сообщает, что тот был величайшим поэтом своего времени. Вновь прибывший недоверчиво смотрит на святого Петра. «Я, конечно, извиняюсь, – говорит он, – но я знаю этого человека. Это всего лишь простой башмачник. Он даже в школу не ходил, да и читать не умеет». «Так оно и есть», – отвечает святой Петр. Этому человеку ни разу не представился шанс развить писательские навыки, и его удивительный талант пропал втуне. Эта история была бы забавной, не будь сказанное выше справедливо в отношении столь многих людей.

Люди с интеллектом успеха понимают, что окружение, в котором они оказались, может как предоставить, так и не предоставить им возможность максимально использовать свои способности. Они активно ищут для себя такое окружение, в котором смогли бы не только компетентно выполнять работу, но и изменить существующее положение дел. Они сами создают для себя благоприятные возможности, не позволяя ограничивать себя обстоятельствам, в которых по воле случая они очутились.

Поступление

Случившееся с Сетом, со мной и со многими другими в начальной или средней школах происходит и на уровне колледжа, аспирантуры и профессиональных школ. Если вы сегодня захотите поступить в колледж, то, скорее всего, вам придется проходить SAT («Оценочный тест для школ») или ACT («Тест для американских колледжей»). Эти тесты различаются между собой преимущественно по регионам страны, в которых они используются наиболее широко: SAT главным образом на Востоке и Западе, ACT – чаще всего на Среднем Западе и в районах Юга, и по типу включенных в них задач. Ни один из этих тестов не содержит в своем заглавии слова «интеллект», что говорит в пользу осмотрительности их составителей, тем не менее оба теста используются для проверки именно интеллекта или по меньшей мере умственных способностей, наличие которых, по всеобщему мнению, и предопределяет успех индивидуума в колледже. И если эти тесты даются вам с трудом, то можете распрощаться с надеждой на то, что вас примут в избранный колледж.

Само собой, стремящимся попасть в бизнес-школу нужно пройти GMAT («Тест на допуск к занятиям менеджментом»); если вы собрались в школу юристов, то вас ждет LSAT («Тест на допуск в школу юристов»); для жаждущих попасть в медицинскую школу это будет MCAT («Тест на допуск в медицинскую школу»); и если вы не в ладах со сдачей тестов, то шансы на то, что вам не удастся попасть туда, куда вы так стремились, очень велики, каким бы ни был при этом ваш интеллектуальный или образовательный уровень.

Одним из наиболее удручающих занятий, которым мне приходилось предаваться за время пребывания в профессорско-преподавательском составе, было наблюдать, как надежды и чаяния вдохновенных аспирантов разбиваются об утесы тестов, вопрос о состоятельности которых, как бы там ни было, остается открытым. Недавно я получил напечатанное на двух страницах через один интервал письмо от женщины, рассчитывавшей поступить в Йельский университет и сделать работу по психологии. Надежды всей ее жизни были перечеркнуты трехчасовым тестом. Вот как она описывает его:

На прошлой неделе я проходила GRE («Проверку знаний выпускников»). При этом я потерпела сокрушительное поражение. Двести часов интенсивной подготовки не смогли прогнать… многолетний страх перед тестами… С самого начала лета я все свободное время и средства вкладывала исключительно в то, чтобы подготовиться к GRE… Я забросила семью и приятелей, не наносила им даже мимолетных визитов… Я купила PowerBook, чтобы попрактиковаться в сдаче экзамена на компьютере, прошла шесть компьютерных версий GRE, чтобы освоиться с компьютерным вариантом теста… Все шло прекрасно до того момента, когда на экране появился первый вопрос, относительно простой, на словесную аналогию. Тут всю меня прямо-таки затрясло, и я все начисто позабыла… Часы отбивали время, а я даже не в силах была дышать… Меня подташнивало. Я была уничтожена. Мое сердце бешено колотилось… И тут, без всякого предупреждения, экран погас. Мое время истекло. Это было ужасно…

Вот так оно и бывает. Прощай GRE, прощай аспирантура.

Почему американцев так занимает вопрос тестирования умственных способностей? Немного в мире найдется стран, в которых в такой же степени полагались бы на результаты тестов. В других странах могут придавать значение тестам на навыки, причем такое же, а то и большее, чем у нас. Но тесты на навыки измеряют то, что человек знает и умеет. Можно понять, почему люди принимают во внимание то, что вы знаете и умеете. Менее ясно, почему люди должны придавать значение тесту, который измеряет то, что вы, возможно, узнаете, а может, и не узнаете никогда.

IQ имеет отношение к различным тестам, используемым в школах и в бизнесе. Интеллект же имеет отношение к тому, чего вы в действительности способны достичь. А интеллект успеха касается тех из ваших возможных достижений, которые способны круто изменить порядок вещей как для вас самого, так и для других. Именно по этому критерию можно отличить тех, кто просто достигает успехов, от тех, кто достигает совершенства. Люди с интеллектом успеха, не умеющие хорошо справляться с тестами, осознают те избыточные надежды, которые наше общество возлагает на тесты, поэтому учатся справляться с ними и тем самым увеличивают свои шансы на то, что им предоставят возможность достичь своих целей. Если же им не удается поднять свои баллы до желаемого уровня, то они находят альтернативные пути к своим целям.

Люди с интеллектом успеха ведут активные поиски таких приемов, которые позволяли бы им не только компетентно выполнять свою работу, но и выделяли бы их из среды обычных исполнителей. Они осознают, что разрыв между компетентностью и совершенством может быть небольшим, но самые высокие награды как внутреннего, так и внешнего свойства причитаются именно за совершенство.

Три традиции в американском образовании

Коль скоро тесты нередко становятся непреодолимым препятствием для людей, работающих на пределе своих возможностей, а низкие баллы по тестам не дают им возможности следовать своим целям, то невольно задаешься вопросом, какой вид мировоззрения из числа тех, что приняты в американском образовании, привел нас к тому, что мы придаем им такое значение? Исторически сложилось так, что в Америке сосуществуют три общественно-политические традиции, которые просочились и в образование, но третья – наиболее позитивная из них – была утрачена в схватке между традиционными левым и правым течениями в американской политике. Каждое из этих политических направлений проистекает из своей, в чем-то отличной от других, точки зрения на американскую систему образования и на феномен тестирования и, соответственно, подразумевает под ними разные понятия.

Гамильтонова традиция

Представителей правого крыла как в образовании, так и в политике я буду называть преемниками Гамильтоновой традиции. Этим я не хочу сказать, что их убеждения в точности совпадают с убеждениями Александра Гамильтона, тем не менее они берут начало если не из буквы, то из духа его взглядов. Что же в таком случае представляет собой Гамильтонова традиция? «Гамильтон хотел сконцентрировать власть… Гамильтон опасался анархии и мыслил в терминах порядка… Гамильтон верил, что только республиканское правительство под руководством правящей элиты способно достичь успеха»[2]. Важный аспект Гамильтоновой традиции с точки зрения образования заключается в том, что людям нельзя доверять управление самими собой, им нужно руководство правящей элиты. Гернштейн и Мюррей в своей книге «Кривая Белла» разделяют это убеждение, когда пишут о возникновении когнитивной (с высоким IQ) элиты, которая в конечном счете возьмет ответственность за безответственную массу не принадлежащих к элите (имеющих низкий IQ) людей, неспособных позаботиться о себе. Итак, менее оснащенные в интеллектуальном отношении, согласно этому воззрению, нуждаются в патерналистском правительстве, которое будет по-отечески заботиться о них, а они будут поживать в своих по большей части изолированных, но хорошо организованных анклавах. Будучи же предоставленными сами себе, они придут, как это бывало всегда, к полному беспорядку.

Книги, подобные «Кривой Белла», только лишний раз высказывают в печати то, о чем неоднократно говорили с начала двадцатого столетия Карл Бригэм, Анри Годдар и другие. А многие из таких же идей восходят корнями еще дальше в глубину веков, к Гамильтону и даже к Платону с его идеей о классе интеллектуальных философов-царей, которые правили бы мудро и справедливо своими менее развитыми в интеллектуальном отношении собратьями.

Но кто они, представители этой самой интеллектуальной элиты? Как их найти, как нужно учить? Вот простейший ответ на эти вопросы – с помощью неких тестов, которые позволяли бы определять уровень умственного развития. И кто получает в этих тестах высокие баллы, того и допускают в высшие учебные заведения. Таким образом, с течением времени использование тестирования в Гамильтоновой традиции обрело прочную основу в образовании вообще и в вопросах допуска к высшему образованию в частности. По иронии судьбы, при приеме в колледжи результаты тестирования стали по-настоящему играть немаловажную роль лишь в шестидесятых годах как средство защиты общества от правящих элит. В пятидесятые годы результаты SAT-тестов в Гарварде были примерно на 100 баллов ниже, чем десять лет спустя. Билетом в хороший колледж в пятидесятых служили хорошие семейные связи – благосостояние, общественное положение, полезные контакты. Когда Инсли Кларк принялся за скрупулезный подсчет результатов SAT в Йельском университете, это было задумано с целью дать тем, кто не имел подобных связей, возможность сделать попытку поступить. Забавно, что этот жест был, пожалуй, анти-Гамильтоновым. Что же произошло?

Когда наше общество отошло от практики открытого приема, при которой семейное происхождение имело громадное значение, ему потребовался какой-то иной условный знак, чтобы метить билет, дававший возможность состоятельным и привилегированным членам общества следовать путями успеха, которые всегда были к их услугам. И для этой цели наилучшим образом подошли тесты. Почему? Да потому, что людям не понадобилось много времени, чтобы понять, что результаты тестирования чрезвычайно тесно коррелируют с общественно-экономическим положением[3]. Пусть не идеально, но достаточно тесно. И теперь вы могли продолжать делать примерно то же, что делали давно, но уже под лозунгом приема, основанного на способностях.

Однако результаты тестирований не очень-то годились на роль замены. Например, в колледжи поступало слишком большое количество школьников из Нью-Йорка. Евреев и выходцев из Азии тоже было непропорционально много, не только по отношению к численности их населения, но и с количеством представителей этих наций в высших социальных классах, где их всегда было не так уж и много.

И тут появляются соображения разнообразия. Понимая, что они в состоянии принять почти всех выпускников Bronx High School of Science, Stuyvesant High School и Hunter High School – этих трех престижных общественных школ в Нью-Йорке, – колледжи решили ввести принцип «разнообразия» и стали требовать от этих абитуриентов гораздо более серьезного подтверждения своих знаний, чем от претендентов, ходивших в другие школы. Добавим сюда непомерно высокую цену за обучение в элитном колледже (в конце 60-х она составляла свыше 30 000 долларов в год), и станет ясно, что колледжам удалось зарезервировать места для относительно состоятельных, потеснив при этом средний класс; в то же время в них остались места для нескольких представителей меньшинств и немногих относительно бедных абитуриентов.

И это еще не все. Колледжи по-прежнему могли отдавать предпочтение «наследникам» (абитуриентам, чьи предки посещали этот колледж) и «развивающимся типам» (абитуриентам, чьи родители до неприличия богаты), так что система поступления в колледж все еще предоставляла отпрыскам общественно-экономической элиты прекрасную протекцию. Пусть не всем из них, но достаточно большому количеству. У столпов общества по сути не было особых причин для беспокойства, разве что они имели несчастье родить непроходимого тупицу.

Итак, то, что начиналось как попытка придать процедуре поступления в колледжи демократичный характер, таковым оставалось недолго, несмотря на то что администраторы тех школ и колледжей, где используются тесты, по большей части действуют с благими намерениями. Они стараются делать все, что в их силах. Но сами по себе они в своей массе являются членами Гамильтоновой элиты, а потому смотрят на вещи со своей собственной, как правило, Гамильтоновой точки зрения.

Короче говоря, Гамильтонова традиция стала практически синонимом тестирования. По иронии судьбы, она сохраняет привилегии с помощью средств, изначально предназначенных для их искоренения. Охваченные привилегиями предпочитают поддерживать институт тестирования не только из-за того, что благодаря ему они преуспели в жизни, но еще и потому, чти их дети тоже собираются преуспеть. Как следствие, сегодня Гамильтонова традиция также преуспевает, а вместе с нею и практика тестирования.

Джексоновская традиция

Левое крыло как в образовании, так и в политике я буду называть Джексоновской традицией, вновь с той же оговоркой, что его воззрения не обязательно в точности совпадают с воззрениями Эндрю Джексона. Каковы были убеждения Джексона? «Джексоновская демократия разделяла то неуважительное отношение к интеллекту, которое является одной из непривлекательных черт демократии повсюду. Между политической демократией Джексона и философской демократией таких людей, как Эмерсон, не было точек соприкосновения… Люди становятся образованными, знания ширятся, хорошая квалификация становится общедоступной. Выдающиеся таланты и сильные характеры встречаются все реже. Общество становится менее блестящим и более процветающим… Обычный человек принимает активное участие в работе правительства почти на всех уровнях, вплоть до самых высоких»[4].

Джексон полагал, что все люди равны не только как человеческие особи, но и в отношении компетентности – любой будет работать не хуже другого на любом месте – будь то в правительстве, в судебных органах или почти на всякой ответственной должности. С таких демократических позиций все люди по сути оказываются взаимозаменяемыми. В переложении на современный язык такую ситуацию можно проиллюстрировать высказыванием одного известного ученого политика, с которым мне однажды довелось работать в комиссии. Он заявил аудитории, насчитывавшей свыше тысячи человек, что любой тест, который у одной группы дает более высокие результаты, чем у другой, по определению должен быть отклонен. Возможно, ему бы также доставило удовольствие видеть, как старшие дети работают наравне с младшими, дабы быть честными по отношению к последним.

Если стать на такие позиции, то отпадает надобность в отслеживании результатов или организации групп в школах, которые только и делают, что жалуют искусственные привилегии одной группе в ущерб другой. Становятся ненужными и тесты на проверку как умственных, так и других способностей, роль которых по преимуществу сводится к тому же. Если одна группа не столь удачлива в получении доступа к ресурсам, как другая, и если усилия обеспечить этой группе равенство не увенчиваются успехом, тогда ей следует предоставить льготы, пока она не достигнет равенства, независимо от продуктивности, но с учетом способностей, поскольку с Джексоновской точки зрения все равны не только в том смысле, что они человеческие существа, но и в конечном итоге по своим способностям. Что действительно имеет значение, так это равенство конечного результата, а не деятельности, приводящей к нему. И в самом деле, с этой точки зрения, если результаты уравнены, то за этим в какой-то мере последует и выравнивание объемов производственной деятельности.

Эта Джексоновская точка зрения привела к неразберихе в нашей образовательной системе. Во имя «полного охвата» детей с серьезными эмоциональными и физическими недостатками, требующих львиную долю внимания со стороны преподавателя и круглосуточного присмотра консультанта, направляют в обычный класс, в результате другим детям достается лишь малая толика учительского внимания. Учащихся, которые могли бы выделиться, отодвигают на задний план, и они опускаются до уровня слабейшей группы, а детей, которые едва соображают, что происходит в классе, помещают в него, чтобы они могли служить неким неуловимым и иллюзорным уравнительным целям. Действительно, сейчас родители даже требуют, чтобы их детям дали ярлыки «нетрудоспособных» или «гиперактивных», тогда они будут получать от школы дополнительные ресурсы. Где сыщешь более извращенную систему распределения ресурсов? Мы делаем вид, что равенство возможностей означает одинаковые знания для всех, и сами пожинаем плоды того, что посеяли, – систему образования, не предоставляющую полные льготы почти никому.

Джефферсонова традиция

Среди господствующих в Америке политических и образовательных воззрений есть и третья сила, которая несколько тушуется на фоне других или по крайней мере привлекает к себе меньше внимания, чем заслуживает. Эта сила представлена Джефферсоновой традицией в политическом менталитете Америки. Опять же, я не собираюсь здесь в точности воспроизводить убеждения Томаса Джефферсона, а лишь вкратце изложу их суть. «Джефферсон опасался прихода тирании и был приверженцем свободомыслия… Джефферсон [верил], что республика должна быть основана на аграрной демократии. Люди, согласно Джефферсону, были самыми надежными и добродетельными, хотя не всегда самыми рассудительными, хранителями власти, и образование лишь способствовало бы совершенствованию их здравомыслия… Джефферсон унаследовал ту идеалистическую концепцию нового мира, к которой питали почтение французские философы, – идею республики с мягкими законами и равными возможностями… отвергающей богатство и силу ради сохранения простоты и равенства»[5].

В Джефферсоновой традиции люди действительно равны в отношении политических и социальных прав и должны иметь равные возможности, но они не обязательно в равной мере извлекают пользу из этих возможностей и за свои достижения вознаграждаются далеко не одинаково. Люди получают вознаграждение за то, что они сделали, воспользовавшись равными возможностями, но отнюдь не за то, что они могли бы или должны были сделать. Потерпевшие неудачу не получают за свои попытки такого же вознаграждения, как те, кто преуспел.

С этих позиций цель образования видится не в том, чтобы благоприятствовать элите или предоставлять ей льготы, но в том, чтобы давать детям возможность в полной мере использовать имеющиеся у них навыки. Тестирование больше не является синонимом элитарности, поскольку круг тестируемых качеств становится гораздо шире, чем сегодня. Дети приходят в школу с неодинаковыми способностями, точно так же как и взрослые работают с разной отдачей. Таким образом, нам нужно тестировать детей, но гораздо шире, чем когда-либо в прошлом, тогда мы не загубим талантов, как, я почти уверен, это происходит сегодня. Мы дадим каждому из детей тот вид образования, который подходит наилучшим образом именно ему, а тем детям, кто показывает незаурядные способности в данной области, будут предлагаться дополнительные задания, чтобы в максимальной степени раскрыть их дарование.

Мои взгляды на образование и тестирование совпадают с воззрениями Джефферсона. Но сегодня нашей практикой использования тестов заправляет Гамильтонова перспектива, занимающая в классном обучении доминирующее положение. В сфере тестирования мы вцепились в Гамильтонов элитаризм, чтобы защититься от того, что представляется нам хаосом, порождаемым Джексоновой концепцией демократии. В преподавании мы крепко держимся за Джексонов популизм в ложной надежде, что в один прекрасный день все учащиеся и впрямь обретут равенство. По моему мнению, нас должна мотивировать именно Джефферсонова концепция демократии и именно ее нужно постараться воплотить в наших школах и на рабочих местах.

Джефферсонова традиция в наибольшей степени способствует процветанию интеллекта успеха. Лишь она созвучна моей концепции интеллекта успеха. Гамильтон был не прав: люди могут обладать успешным интеллектом, но это не обязательно имеет причинную связь с их годами формального образования, их умственными способностями, их происхождением, социальным классом или, уж если на то пошло, с их IQ. Джексон также был не прав: не всем в равной степени присуща способность успешно применять умственные способности. Прав был Джефферсон: каждый обладает умственными способностями, которые можно развить, но не все развивают их в равной мере.

Люди с интеллектом успеха извлекают выгоду из своих умственных способностей, направляя их на компенсацию и корректировку своих слабых сторон. Родители, школа и работа должны способствовать развитию интеллекта успеха всеми доступными средствами, усматривая в умственных способностях не статичность и жесткость, а, напротив, гибкость и динамичность.

Зависимость от тестов: как мы становимся «тестоманами»

Как известно, люди с постепенно усиливающейся зависимостью от наркотиков рано или поздно достигают точки, когда уже не могут представить себе жизни без наркотиков. И продолжают принимать их, причем не потому, что наркотики несут приятные ощущения, но с тем, чтобы избежать «ломки», сопровождающей процесс отвыкания. То же и с нашим обществом – мы развили в себе зависимость от тестов, которые позволяют измерить лишь уровень инертного, пассивного интеллекта, но не его продуктивность или достижимый потенциал. Мы боимся, что небо обрушится, если перестать использовать эти тесты. Но когда в колледже Бодуэна отказались от применения теста SAT, небо не упало. Почему наше общество так привыкло к тестам, измеряющим качества, которые, если смотреть в перспективу, оказываются не столь уж и важными? Одним из факторов является такая национальная черта американцев, как страсть к точным измерениям.

Если спросить у мистера Спока из пресловутого сериала Star Trek, какова температура за окном, и уточнить, что вы предпочитаете шкалу Фаренгейта, а не Цельсия или Кельвина, он не задумываясь ответит, допустим, «72,849273 градуса». Что касается знания температуры, то здесь нет ничего общего с точностью. Фактически в нашем обществе нет и намека на точность, когда дело доходит до знания практически всего, включая измерения уровня интеллекта. От знакомства с результатами стандартизированных тестов остается ошеломляющее ощущение точности; а по сути, аккуратности. Можно сказать, к примеру, что IQ равен 116 (с точностью до трех знаков), или что SAT составляет 580, или еще что-либо в том же духе. Но тут есть одна проблема. Наша способность измерять температуру и уровень интеллекта вовсе не одинакова.

В случае с температурой точно известно, какой параметр измеряется. В случае же с интеллектом такого знания у нас нет. Более того, единственное, что не дает нам измерять температуру с точностью мистера Спока, – это механическая точность прибора: имей мы достаточно точный термометр, и результат измерения был бы близок к абсолютному. В случае же IQ-тестов мы не знаем, что именно измеряется, и все увеличивающаяся точность измерений по большей части на поверку оказывается иллюзорной. Это как с кино: сколько ни увеличивай резкость изображения на кинопленке, более реальными от этого объекты на экране не становятся.

Значение, придаваемое нашим обществом проблеме точности, не ограничивается только лишь сферой умственных способностей. Отмечая средний за день индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний, кое-кто, возможно, полагает, будто «держит руку на пульсе» рынка ценных бумаг, коль скоро ему с такой точностью известно, что там творится. По существу же индекс Доу-Джонса для промышленных компаний представляет лишь ничтожно малую долю акций на фондовой бирже Нью-Йорка и ни одной акции ни на Американской фондовой бирже, ни на множестве бирж, не являющихся американскими. Более того, этот индекс даже не может служить беспристрастным индикатором состояния дел на рынке.

К примеру, в течение почти всего 1994 года происходивший время от времени лихорадочный рост индекса Доу-Джонса, охватывающего акции больших промышленных концернов, затушевывал тот факт, что на рынке в целом дела обстояли не лучшим образом. Многие немало удивлялись, слыша по радио и телевидению хорошие новости об идущих в гору акциях и обнаруживая, что в то же самое время их собственные ценные бумаги идут в противоположном направлении. А индекс Standard & Poor‘s 500, в большей мере (хотя тоже не полностью) отражающий состояние рынка в целом, едва шелохнулся.

Вызывает серьезные опасения тот факт, что на основании такой псевдоколичественной точности – информации, которая в численном отношении точна, но в концептуальном плане не имеет с точностью ничего общего, – принимаются важные решения. Так, подборщики пакетов акций, вооруженные всевозможными количественными показателями, не всегда оказываются в выигрыше, тогда как случайным образом собранные пакеты акций (по существу привязанные к рыночному индексу курсов), как правило, дают прибыль более высокую, чем портфели, составленные с учетом индексов, производящих впечатление чрезвычайно точных. И в самом деле, управляемые профессионалами взаимные фонды лишь от случая к случаю функционируют успешнее, чем рынок в целом.

Цифры обладают властью и в других сферах. Для примера обратимся к такой далекой от психологии отрасли, как нефтеразведка. Затронув в беседе с директорами компании, специализирующейся в обнаружении залежей нефти, проблему псевдоточности, я был поражен, услышав, что перед нефтеразведочными фирмами стоят те же проблемы, что и перед исследователями, занимающимися психологическими измерениями. Они не могут сказать наверняка, будет ли обнаружена нефть на данном участке. Что они действительно могут, так это получить оценки вероятности обнаружения здесь нефти. А поскольку бурение непродуктивных скважин обходится слишком дорого, нефтяные компании предпочитают вести бурение только там, где нефть есть наверняка. Тем не менее со слов директоров выходило, что сами они обычно предпочитают пользоваться точной количественной информацией, а не сведениями, менее поддающимися количественному определению, даже если эти сведения оказывались в прошлом более достоверными. Иными словами, бурильщики при выборе «потенциально перспективных акций» совершают те же ошибки, что и психологи с педагогами. Они предпочитают «железные сведения», даже если последние представляются подозрительными.

В существовании таких ошибок сомневаться не приходится. В Йельском университете не так уж и редки студенты, чья работа в классах и близко не соответствует сверхвысоким баллам, полученным ими в процессе тестирований. Действительно, время от времени можно встретить людей, которые буквально за пять минут умудряются ввернуть в разговор свои результаты по IQ, SAT, или по тестам Миллера на аналогии, или еще что-либо подобное. Но не проходит и нескольких минут, как становится ясно, что эти высокие баллы были их последним крупным достижением. Когда людей берут в серьезные программы на основании их высоких показателей на тестах, нередко оказывается, что единственное, что смогли предсказать для них тесты, – это схожие результаты на таких же тестах.

По результатам IQ-тестирования и аналогичных ему заданий можно предсказать с псевдоколичественной точностью уровень успеваемости студента в колледже, но их нельзя признать мерилом его умственных способностей – тех самых качеств, которые в действительности определяют и его успеваемость, и способность к другим формам деятельности. Точно так же они не позволяют измерить уровень интеллекта успеха – ментального качества, которое приводит к выдающимся достижениям.

Рыбак рыбака…

Если люди испытывают слабость к кажущимся точными цифрам и, как следствие, чересчур полагаются на результаты тестирований, то это еще не единственный фактор, который ведет к ошибочным оценкам уровня интеллекта. Они испытывают слабость и к себе подобным.

Верно ли утверждение «Пернатые сбиваются в стаю» (аналог пословицы «Рыбак рыбака видит издалека»)? Несомненно. Немного найдется в психологической литературе открытий, доказанных с большей достоверностью, чем тот факт, что нас привлекают люди, в чем-то схожие с нами. Наши друзья обычно походят на нас, а у наших супругов эта тенденция выражена еще ярче. По существу, психометрически измеряемый уровень интеллекта является одним из наиболее примечательных признаков так называемого ассортативного спаривания – нашей тенденции к заключению браков с людьми, похожими на нас.

Несомненно, тот же фактор действует и в приемных комиссиях колледжей. Чтобы предсказать, кто вероятнее всего привлечет внимание членов приемной комиссии, достаточно поинтересоваться, что представляют собой они сами. И, как и всякий другой, они, вероятно, обратят внимание на себе подобных.

Администрация первоклассного колледжа вряд ли станет заполнять вакантные места в приемной комиссии выпускниками какого-нибудь другого заштатного колледжа. Скорее всего, она наймет собственных выпускников, которые хорошо знают колледж и могут послужить хорошей рекламой, расписывая абитуриентам все прелести своей alma mater. В качестве альтернативного варианта в приемную комиссию могут быть набраны «выходцы» из примерно такого же или, что тоже возможно, из конкурирующего колледжа; в последнем случае они могут рассказать абитуриентам, что лишь придя сюда, они поняли, насколько этот колледж, в который те стремятся попасть, лучше его конкурента с дутым реноме, который они сами окончили.

Но таких членов приемной комиссии, помимо их пребывания в равных по уровню учебных заведениях, роднит и еще одно обстоятельство: высокие или по меньшей мере приличные результаты стандартизированных тестов. Почему? Да потому, что при поступлении в колледжи, которые они оканчивали, требуется прохождение тестов и вряд ли их приняли бы, не получи они если не самых высоких, то во всяком случае проходных баллов.

Члены комиссии располагают громадными возможностями. Они вольны казнить или миловать абитуриента и в самом крайнем случае имеют веское слово в спорах в том, кого принять в колледж или аспирантуру, а кого нет. Осевшие во всех высших школах нации, они составляют некую элитную группу и, по-видимому, пребывают в убеждении, что прекрасно устроились в жизни, и это в полной мере соответствует истине. И они склонны принимать из числа кандидатов лишь тех, кто, подобно им самим, прекрасно устроен в жизни или, по крайней мере, выказывает все задатки к этому. Одним из факторов, обусловивших их нынешнее положение, были их высокие баллы на тестах, а поскольку людям свойственно тянуться к себе подобным, они ищут кандидатов… с высокими баллами по тестам.

По-видимому, нет другой группы, которой требовалось бы знать об интеллекте успеха в большей мере, нежели члены приемных комиссий, контролирующие каналы доступа в университетскую систему нашей страны. Но добраться до них исключительно трудно. Во-первых, они рассеяны по тысячам колледжей и университетов по всей стране. Во-вторых, большинство из них не слишком долго задерживаются на этой должности. Она, как правило, служит лишь временным пристанищем, и к тому времени, как они уже не просто прислушиваются к мнению других, но и начинают генерировать собственные идеи, нередко оказывается так, что им уже пора выходить из этой системы. В-третьих, они отвечают не перед обществом в целом, а скорее перед конкретным университетом. И, возможно, самое грустное состоит в том, что члены комиссий в колледжах в большинстве своем полагают, будто индивидуумы с высокими SAT-результатами – именно тот тип студентов, который и нужен профессорам: они хорошо запоминают материал, сильны в академических навыках и проявляют сообразительность при сдаче тестов. В результате члены комиссии, считая себя в какой-то мере обязанными предоставлять профессуре желаемый материал, дают ей то, что она хочет, – студентов с превосходным инертным интеллектом.

Сказать, что члены всегда отбирают лишь кандидатов с высшими или близкими к ним баллами по IQ, SAT или ACT, было бы преувеличением. По сути они и сами в студенческие годы, возможно, не были в числе круглых отличников или студентов, набиравших около 800 баллов по SAT или около 34 баллов по тестам ACT. В противном случае им место было бы не в приемной комиссии, а в медицинской или юридической школе либо в аспирантуре. По собственному опыту работы в приемной комиссии Йельского университета могу сказать, что на самом деле членов приемной комиссии не особенно вдохновляют сверхгениальные типы; впрочем, по той же причине их не особо вдохновляют и обладатели низких баллов. Они не отождествляют себя ни с одной из этих групп. В итоге соискатели со сверхвысокими баллами нередко оказываются в щекотливом положении, вынужденные фактически оправдываться за свои слишком высокие баллы – чтобы их не приняли за «яйцеголовых», умников или просто за идиотов.

Если бы этим кандидатам со сверхвысокими баллами давали в школе дельные советы, они бы посвятили часть времени разнообразным занятиям, выходящим за рамки школьной программы, чтобы впоследствии при поступлении в колледж в ходе собеседования можно было продемонстрировать широту своего кругозора. Конечно, кое в каких колледжах – чаще всего в представляющих тот или иной штат – у них не должно возникать причин для особого беспокойства, потому что там прием производится по формуле: чем выше результат тестирования, тем лучше для студента. Но приемные комиссии таких колледжей, как Ivy League, среди прочего, обращают внимание и на всестороннее развитие будущих студентов, поэтому баллы должны быть высокими, но не обязательно приближающимися к запредельным.

Для тех же, кто не слишком силен в прохождении тестов, наличие такого «довеска» к их биографии вряд ли поможет. Он им даже не понадобится, потому что в престижном колледже они, скорее всего, почувствуют себя не в своей тарелке, если только не принадлежат к группе с неким особым статусом (потомки бывших питомцев колледжа, дети очень состоятельных родителей, на которых можно рассчитывать как на потенциальных спонсоров, и выдающиеся спортсмены). И даже представители групп с особым статусом вряд ли будут приняты, если их результаты окажутся ниже некоего (возможно, не произносимого вслух) проходного балла.

Проходной балл может быть как явным, так и неявным. Чаще всего явного минимального проходного балла в данном тесте не существует. Но неявный может и быть. И ни для кого не секрет, что во многих школах неявный проходной балл имеет разную величину в зависимости от этнической принадлежности, от того, из какого штата прибыл абитуриент (скажем, проходной балл по стандартизированным тестам для жителя Нью-Йорка, штат Нью-Йорк, обычно бывает гораздо более высоким, чем для выходца из г. Мобил, штат Алабама), от высшей школы, в которую он поступает, и т. д. И если ваши результаты окажутся гораздо ниже неявного проходного балла, то вам не поступить.

Вся эта система приемов в университеты хорошо иллюстрирует различие между инертным мышлением и интеллектом успеха. Мне довелось прочитать немало прошений о приеме в нашу аспирантуру. Значимость этого опуса трудно переоценить; по идее, он должен давать возможность отличить серьезных студентов от случайных людей, не имеющих ни ясной цели, ни генерального направления. Так вот, некоторые из самых блестящих в академическом плане студентов пишут такие прошения, что их не приняли бы и в баню, тогда как менее одаренные с помощью своих эссе, составленных так, чтобы апеллировать к читающим их, открывают двери в любую аспирантуру по собственному выбору. Студенты с интеллектом успеха приноравливают эти свои эссе и прочие презентационные материалы под цели, которых стремятся достичь. Те же, кто силен в инертном мышлении, могут написать сентенции, совершенные по форме, но ничего не говорящие о своих авторах.

Интеллект успеха отчасти схож с тем, что иногда называют чувством бизнеса. Оно определяет такое качество, как знание своих клиентов. IQ-тест совершенно непригоден для оценок чувства бизнеса. Действительно, немало людей с высоким IQ, по-видимому, совершенно не осознают ни того, что у них есть клиенты, ни того, какое значение эти клиенты имеют для них. А кое-кто из них даже не удосуживается производить пригодную для продажи продукцию. Похоже, им свойственна психология клиентов, получающих в школе знания, но почти ничего не дающих взамен.

Факты же таковы, что коль скоро существует какая-то продукция, то всегда будут и клиенты – от учителей начальной школы до работодателей. Человек может обладать совершенным инертным мышлением, но по существу не иметь понятия о той важной роли, которую играет клиент. С другой стороны, люди с развитым интеллектом успеха понимают, что для достижения своих целей им нужно подстраивать то, как они подают себя и производимую продукцию или услуги, под конкретный вид клиента (будь то учителя, члены приемной комиссии и начальники на работе).

И тем не менее во многих сферах бизнеса – слепо уверовав в ложные посулы, что инертное мышление способно коренным образом изменить характер выполнения работы, – администраторы используют тесты по методикам, сходным с принятыми в колледжах. Их цель – найти людей, пригодных для конкретных видов деятельности. Тесты получили распространение и в военном деле. «Игра в тестирование» и сама по себе стала крупным бизнесом, тесты используются в ней для отсеивания тех, кому дадут лучшую работу или предоставят шансы на ее получение, от тех, кому этих благ не достанется. Но такая сортировка производится лишь на основании измерений IQ, без учета наличия или отсутствия интеллекта успеха, а он-то и является истинным критерием, определяющим вероятность достижения успеха.

Три прокола – и вы уволены

Поиски работы всегда были занятием не из легких. А в последние годы стало гораздо труднее просто удержаться на своем рабочем месте. Взлеты и падения в экономике, новая психология, допускающая увольнение служащих с тем, чтобы улучшить ситуацию в строке прибылей и убытков годового отчета компании, – все это приводит к тому, что люди все больше времени уделяют охране своих тылов и все меньше времени – самой работе. Рассмотрим сейчас проблему охраны собственных тылов применительно к тем, кто принимает решения о приеме в университет или на работу. Их занятие – нередко единственное – состоит в том, чтобы отбирать на имеющиеся места лучших людей. Если их выбор слишком часто оказывается неверным, их уволят или по меньшей мере должны уволить. В конце концов, им и платят за то, чтобы выбирать победителей, тех, кто будет идти впереди.

Как же узнать, кто станет передовиком? Если вы подыскиваете себе лошадей, то, скорее всего, остановите свой выбор на тех, кто регулярно побеждает. Что вам еще остается? При подборе акций вы, возможно, станете приобретать тот их тип, который имел в прошлом высокие котировки. Если же вы принимаете решения о приеме в колледж или на работу, то вам нужно отбирать людей с успешным послужным списком, а такой список, по крайней мере в нашем обществе, означает высокие результаты тестирований. Причина в том, что результаты тестирований, при всей их неадекватности, действительно предсказывают продуктивность индивидуума в школе или на рабочем месте, но лишь до некоторой степени.

К сожалению, скромный уровень удачных предсказаний по результатам тестов никак не сказывается на решениях о приеме и найме. Почему? Взглянем на ситуацию с точки зрения начальника отдела кадров (неважно, в университете или в компании). Оценим шансы двух претендентов – Твиддлдума и Твиддлди. Твиддлдум имеет высокие результаты тестирования, хотя его менее обязательные показатели – скажем, рекомендательные письма или сведения о внеклассных занятиях – грандиозными не назовешь. У Твиддлди результаты тестирования так себе, но если учесть его необязательные показатели – превосходные рекомендательные письма, грандиозная деятельность в свободное от работы время, например успешное восхождение на гору Эверест в суровых погодных условиях, – то его кандидатура представляется более предпочтительной. Однако количество вакантных мест ограничено, и взять и Твиддлдума, и Твиддлди нет возможности. Поэтому ваша задача – выбрать из этих двоих кого-то одного.

И кого же вы выберете? Когда люди опасаются за свою работу, они нередко прибегают к процессу принятия решения, именуемому «стратегией минимакса». Они стараются минимизировать свои максимальные потери. Результаты тестов Твиддлдума показывают, что он, в самом крайнем случае, будет хорошим студентом или работником. Кандидатура Твиддлди видится более привлекательной, но в то же время сулит и немалый риск. А в трудные времена предпринимать рискованные шаги было бы неразумно.

Заглянем в будущее, когда последствия вашего выбора уже дали о себе знать. Как вы прикрываете тылы, если номер с Твиддлдумом не сработает? В этом случае все достаточно просто. Вы указываете на высокие баллы тестов и клянетесь всеми святыми, что не несете никакой ответственности за неудачу Твиддлдума. В конце концов, имел же он высокие показатели! И эти объективные показатели все время шли в гору. Никто не сможет упрекнуть вас, во всем виновата компания, продавшая вам тест, не дающий точных прогнозов.

А что насчет Твиддлди? Положим, вы выбрали его, а он не оправдал надежд. Теперь у вас больше причин для беспокойства. Босс укажет вам, что этот Твиддлди хотя и прекрасно лазает по горам, но результаты тестов у него слабоваты. И как это вам пришло в голову отдать ему предпочтение? Действительно, если вы сделали такой выбор, значит, с вами что-то не в порядке. Вам следовало бы разобраться получше. Итак, вы оказались в неуютной ситуации, выставив себя в неприглядном свете. По мнению босса, все испортил вовсе не Твиддлди, виноваты именно вы! Вам ни за что не следовало отдавать ему пальму первенства. Три таких прокола – и вас увольняют; в наше время, возможно, достаточно будет и двух, а то и вовсе одного.

В общем случае консервативная стратегия предполагает принятие в расчет лишь неопровержимых данных, тогда у вас будет возможность в любой момент прикрыться ими. В состоянии неуверенности человек склонен в большей мере ориентироваться на то, что представляется «верными индикаторами», в итоге те, кто не дотягивает до этих показателей, будут отвергнуты, причем, возможно, не только одним лишь университетом или компанией, а всеми без исключения.

Если мы хотим изменить положение вещей, то нужно не наказывать, а, напротив, поощрять администраторов по кадрам – будь то в колледжах или в фирмах, – которые идут на риск, выискивают претендентов и абитуриентов, обладающих не просто высоким IQ, а интеллектом успеха. Может показаться несправедливой практика отказывать обладателю высоких результатов тестирования в пользу индивидуума с более широкими и привлекательными характеристиками. Но в первоклассных университетах и компаниях только так и поступают. Кроме того, индивидуум с высокими баллами легко устроится в другом месте. Как ни парадоксально, но претенденту с более привлекательным послужным списком такая возможность может и не представиться, если ориентация исключительно на данные тестирования будет повсеместной.

Однажды мне пришлось крепко поспорить из-за кандидата в нашу аспирантуру, который не то что не получил самых высоких баллов, но не дотянул даже до проходного. С другой стороны, он был автором крупных повестей. Здесь был как раз тот риск, за который работников по кадрам следовало бы поощрять. Пусть в какой-то мере, но все же риск. Этот претендент был принят и показал себя с самой лучшей стороны. Но на бумаге он выглядел далеко не блестяще, а в нашем обществе учитывается именно бумага.

Бумажная травля

Случалось ли с вами такое, что вы нанимаете человека прибрать у вас в доме, присмотреть за ребенком или починить туалет, он приходит, делает свое дело, а затем, когда вы выписываете ему чек, заявляет, что берет только безликой звонкой монетой? Разумеется, есть такие, кто боится, как бы чек не оказался фальшивым, но гораздо больше тех, кто хочет утаить доход и знает, что для этой цели нет способа лучше, чем избежать бумажного следа. Однако не во всяком бизнесе можно скрыть бумажный след. Например, если вы работаете в банке, то знаете, что там все операции задокументированы. Впрочем, все ли?

Недавно одному работнику крупного японского банка удалось скрыть свыше миллиарда долларов убытков, которые он причинил, пытаясь вернуть несколько сотен тысяч долларов, потерянных в сомнительных сделках. А служащий британского банка исчез вместе с результатами своих сомнительных сделок, проводившихся из Сингапура. Эти работники сумели организовать свои операции таким образом, что это позволяло им скрывать свои траты в течение длительного времени. Любопытно, что сегодня скрыть низкие результаты тестирования гораздо сложнее, чем недостачу в банке.

Результаты тестирования постоянно находятся под пристальным вниманием. Множество частных школ и колледжей публикуют средние результаты тестов, а в те, которые уклоняются от этого, обращаются с просьбой «исповедаться» компании, публикующие подобные данные, например Barron’s и Peterson’s, каждая из которых специализируется на издании справочников для поступающих в колледжи. Итак, поскольку результаты тестов как в колледжах, так и в разного рода аспирантурах предаются гласности, члены приемных комиссий оказываются под гнетом необходимости принимать студентов, набравших высокие баллы, чтобы их родные университеты в глазах общественности могли составить конкуренцию другим учебным заведениям. Если в Йельский университет начнут принимать слишком много людей с низкими баллами, то обыватель, едва глянув на средние показатели, заявит, что если раньше он только подозревал, что Йель начинает опускаться, то теперь воочию убедился в этом.

Общественные начальные и средние школы находятся под таким же гнетом. Например, в моем родном штате Коннектикут средние показатели по тесту на мастерство являются достоянием общественности и публикуются в самых разных газетах, последовательно охватывая все школьные районы. В других штатах также можно найти сравнительные данные по разным школьным районам, что вынуждает администрацию школ поддерживать результаты тестов на высоком уровне. Педагогов, имеющих учеников с низкими баллами, порицают за несоответствие их питомцев существующим требованиям; школы порицают за несоответствие как учащихся, так и преподавателей; а далее уже школьные районы вынуждены реагировать на критику несоответствия в адрес администраторов. Так результаты тестов становятся безликой разменной монетой в мире представлений, устраиваемых учебными заведениями.

И действительно, результаты тестов по сути превращаются в безликую твердую валюту – на рынке недвижимости. Недавно мне довелось побывать в сельскохозяйственном районе северного Иллинойса, и там я увидел дома, за которые в пригородном районе северного Иллинойса, или в южном Иллинойсе, по этой причине выложили бы сумму вдвое, а то и втрое большую, чем в сельскохозяйственном районе северного Иллинойса. Стоимость домов определяет множество факторов, но в группу наиболее важных из них быстро вклиниваются результаты тестирований. Бытует мнение, будто результаты тестов могут служить мерой того, что производит тот или иной школьный район, и на недвижимость в районах, отличающихся превосходными баллами по тестам, существует даже специальная наценка. Скажем, за дом в районе New Trier School в пригороде Чикаго приходится платить больше, чем за такой же дом в других районах, даже если они находятся в непосредственном соседстве с ним!

Бизнес, с его постоянным требованием роста производительности, ничем не лучше. Хотя результаты тестов могут относиться к разряду конфиденциальных сведений, но данные о производительности в общем случае к таковым не относятся, по крайней мере в компаниях открытого типа. И компании стремятся наращивать свою производительность до максимума, потому что сегодня они вынуждены или поступать подобным образом, или разоряться. В глазах служащих департаментов занятости производительность работников нередко тесно связана с высокими показателями тестирования. Как следствие, им приходится поддерживать высокие проходные баллы в тестах, используемых для отбора кандидатов на рабочие места, и бывает, что лучшие претенденты не могут получить место лишь по той причине, что их показатели недостаточно высоки по меркам рынка занятости с его обостренной конкуренцией. Но действительно ли показанные в тестах высокие результаты имеют значение для отбора претендентов или подобное упование на баллы сродни какому-то предрассудку вроде танца дождя?

Танцы дождя, кнопки лифта и счастливые амулеты

Время от времени, когда я получаю приглашение посетить какое-нибудь восхитительное место, например американский Юго-Запад или Средний Восток, у меня возникает желание осмотреть все его туристские достопримечательности. А поскольку у меня обычно времени на это не хватает, то единственное, на что я могу рассчитывать, – это что меня пригласят сюда еще раз. Загвоздка лишь в том, что я уже прочел здесь свои лекции по проблемам интеллекта, творчества или еще чего-то, и вполне возможно, что больше меня сюда уже не пригласят. Значит, мне нужно зайти с другого конца.

И вот что я придумал. Чтобы получить такое приглашение, я должен проявить чуткость к потребностям хозяев – а что жителю Среднего Востока требуется больше, чем вода? Дождей там очень мало. Допустим, я предложу им вызвать дождь. Фактически я даже гарантирую это – они получат обратно вдвое больше, чем заплатили, если я не сделаю этого. Отчаявшись, они приглашают меня, и в первое же утро по прибытии я исполняю танец дождя. Пошел дождь? Разумеется, нет. Они требуют назад обещанную двойную сумму. Я говорю: «Да вы шутите! Это же Средний Восток. Здесь ничего не делается быстро. Нельзя же ожидать, что я вызову дождь за один день».

Итак, каждое утро ровно в девять я исполняю танец дождя, а остаток дня посвящаю обзору достопримечательностей. Рано или поздно дождь наконец идет, я благодарю моих хозяев за гостеприимство и отбываю восвояси.

В чем тут суть? Суть в том, что на протяжении тысячелетий люди верят в танец дождя, ведь если неустанно исполнять его, то дождь в конце концов пойдет. Возможно, вы не верите в танец дождя, но не исключено, что у вас имеется какой-то схожий предрассудок или привычка. Скажем, к примеру, вам срочно понадобился лифт. В кабине кто-то есть, и горит кнопка со стрелкой, направленной вверх. Но вы все равно давите на нее. Почему? Потому, что человек, нажимая на кнопку подобным образом, всегда получает вознаграждение – давите на нее не переставая, и рано или поздно лифт обязательно придет!

Понятное дело, сам я никогда не делаю ничего подобного. Но что у меня есть, так это счастливый амулет, который я почти всегда ношу на шее. Приносит ли он мне удачу? Не имею представления. Но зачем рисковать, снимая его? А снимаю я его в единственном случае – когда делаю рентгенографию грудной клетки. Сегодня любому известно, что большие дозы рентгеновских лучей вызывают раковую болезнь. Поэтому я продолжаю связывать снятие моего счастливого амулета с опасностью заболеть раком. Зачем рисковать подхватить рак? Я по сути никогда не даю себе шанса опровергнуть свои прежние убеждения.

И аналогично, коль скоро руководство какой-то организации – будь то начальная школа, колледж или деловая компания – уверовало в способность тестов предсказывать будущее, попробуйте заставить его отказаться от практики тестирования. Занятие это достаточно трудное, ведь если в эту организацию принимают только тех студентов (или берут лишь тех работников), которые показывают в ее тестах результаты, превышающие определенный порог, тогда любой их успех – подчеркиваю, любой – будет приписан именно этому превышению. Иными словами, такая организация находится в положении верующего в действенность танца дождя, в чудо с лифтом или в счастливый амулет. При такой системе она только и делает, что позволяет своим верованиям подтверждаться. Ничему другому из того, что могло бы опровергнуть эти убеждения, сбываться просто не дают.

Ситуация может оказаться еще хуже. Допустим, всего лишь однажды или, может, дважды вы приняли кого-то с баллами ниже проходных – т. е. допустили «тестовый прецедент». Как правило, все знают, что стоит за тестовым прецедентом. Это может быть «не тот» цвет кожи, или одежда, или происхождение, или акцент. Будет ли такой вновь принятый работать так же, как и остальные, при прочих равных условиях? Кто знает, ведь в реальной жизни «прочие условия» никогда не бывают равными. И уж наверняка отношение к нему будет не такое, как к остальным. Таких людей трактуют как особые случаи, как эксперимент. Они иные, и отношение к ним иное. И ожидания, возлагаемые на них, тоже не такие, и тогда нет ничего удивительного в том, что они оправдывают эти ожидания. Чаще всего они с самого начала настраиваются на неудачу, а раз так, то неудача и становится их уделом. Действительно, этим термином и определяются все их успехи: неудача. Здесь тоже педагогам нет никакого резона идти на риск. И все же люди обладают громадными возможностями для развития в себе интеллекта успеха и его выражения; как ни странно, мы слишком часто не даем им реализоваться.

Деньги заставляют мир вращаться

Есть один решающий фактор, делающий результаты тестирований столь значимыми в нашем обществе, – это деньги. На сегодняшний день имеется немало исследований на тему оценки пригодности тестов для прогнозирования эффективности работы субъекта применительно к множеству профессий, и подоплека у всех этих работ одна: сколько денег могла бы сэкономить корпоративная Америка, если бы постоянно пользовалась тестами. Результаты этих исследований показывают, что корпоративная Америка могла бы сэкономить миллионы.

Я ничего не имею против того, что корпоративная Америка станет экономить миллионы, особенно если это выльется как в рост производительности труда, так и в повышение уровня жизни всего населения. Но здесь следует принять во внимание три существенных соображения экономического характера, имеющие непосредственное отношение к проблеме тестирования. Во-первых, на тесты смотрят с точки зрения их финансовой значимости. Пользователи тестов озабочены не общечеловеческими ценностями, а скорее тем, как результаты тестов будут трансформироваться в доллары. Но реальность такова, что, применяй иные виды тестов, они, возможно, сэкономили бы больше, причем с меньшими затратами человеческих ресурсов.

Во-вторых, при переводе результатов тестирования в экономическое русло делаются всевозможные допущения, но суть этих допущений совершенно неясна. Для примера предположим, что все организации при найме служащих пользуются одинаковыми тестами. Как следствие, одни и те же люди, методически заваливая тесты во всех организациях, окажутся в состоянии перманентного поиска работы. В конечном итоге им грозит безработица или, что тоже не редкость, работа, не соответствующая их квалификации. Во что обойдутся обществу их безработица и работа не по специальности? В огромные суммы.

В-третьих, значимость тестов оценивается исключительно с точки зрения той выгоды, которую получат корпорации или иные учреждения. Корпоративные прибыли – это замечательно. Но при этом совершенно не учитывается точка зрения индивидуума, проходящего тест. А ведь в ситуации, когда одному и тому же человеку многократно отказывают в правах на основании результатов тестирований, нет ничего хорошего. Разумеется, в среднем дела в организациях будут идти на лад, даже если какие-то люди постоянно «вытягивают короткую спичку». Но сколько работников этих организаций окажутся в выигрыше или проигрыше в результате тестирования, также не принимается во внимание. Итак, проблема, лежащая в основе подобных тестов, имеет экономический характер, но индивидуального работника она совершенно не затрагивает. Скорее, она является экономической единственно с точки зрения самой организации. Но нельзя отрицать, что здесь обе точки зрения имеют равное право на существование.

Как это ни забавно, но в данной ситуации благо для индивидуума определенно окажется благом и для самой организации. А если принять во внимание более широкий круг способностей человека, то в выигрыше будут не только талантливые индивидуумы, но и организации. Дело кончится тем, что они станут принимать не только тех, кто имеет самый высокий IQ, но, возможно, и тех, у кого наиболее высок уровень интеллекта успеха, что в конечном итоге позволит сэкономить им больше, чем за счет одних лишь людей с высоким IQ. Нежелание или неспособность учитывать интересы не только организации, но и ее работников, составляющих с ней единую систему, ведет к результатам, которые оказываются ниже оптимальных для обеих сторон.

Для получения более ясного представления о проблеме нужен сравнительный анализ таких факторов, как скрытые затраты и явные выгоды тестирования, однако этот анализ блистательно отсутствует в аргументации тех, кто наиболее рьяно выступает в защиту тестов. Но что именно они отстаивают? Свое представление о существовании индивидуальных различий в умственных способностях, рассматриваемых как более или менее фиксированная величина. Мое представление об интеллекте успеха коренным образом отличается от обычных воззрений, базирующихся на уровне IQ. Вот лишь дюжина наиболее существенных отличий:

1. Обычные методы тестирования умственных способностей могут служить мерой лишь малой части интеллекта, но уж никак не большей и тем более не интеллекта в целом. Они ориентированы на инертное академическое мышление и совершенно непригодны для оценки активного интеллекта успеха.

2. Интеллект успеха в том виде, как я его себе представляю, охватывает аналитический, творческий и практический аспекты мышления. Аналитический аспект используется для решения проблем, творческий – для выбора проблем, требующих решения, а практический – для обеспечения эффективности решений. Эти три аспекта в какой-то степени независимы друг от друга. Обычные способы тестирования интеллекта позволяют оценить лишь его аналитический аспект, причем даже не в полной мере.

3. Интеллект не есть нечто застывшее в своей неизменности. Ошибочно полагать, будто человек с определенным уровнем умственных способностей приговорен к пожизненному владению ими. Напротив, умственные способности можно как усилить, так и ослабить. Особенно восприимчив к изменениям интеллект успеха.

4. По-видимому, было бы неверно проводить сколько-нибудь крупномасштабные оценки уровня умственных способностей с помощью одних лишь тестов на выбор правильного ответа из множества вариантов. Что касается интеллекта успеха, то его уровень с помощью таких тестов нельзя оценить вовсе. Поэтому тесты с множеством вариантов следует заменить такими, в которых требуется давать различные формы ответов. Любой индивидуум с одними видами тестов справляется успешнее, чем с другими, поэтому так важно использовать все разнообразие средств тестирования.

5. Умственные способности предполагают в первую очередь не столько количество знаний, сколько сбалансированное представление о том, когда и как использовать аналитические, творческие и практические способности. Умственные способности используются для поисков путей к достижению цели. Интеллект же успеха направлен на поиски оптимального баланса своих способностей для достижения собственных целей индивидуума.

6. Люди, чрезмерно использующие свои аналитические способности, подобные тем, что оцениваются с помощью IQ-тестов, нередко проявляют в различных жизненных ситуациях меньшую эффективность, чем те, кто умеренно пускает эти способности в ход, применяя их только в ограниченном круге ситуаций.

7. Поскольку тесты на определение уровня интеллекта не позволяют оценивать ни творческие, ни практические способности и поскольку эти способности выказывают слабую либо даже пренебрежимо малую корреляцию с обычными тестами, нужно обратиться к методам, позволяющим измерять и эти аспекты интеллекта. Они дают возможность прогнозировать успехи как в школе, так и на рабочем месте по меньшей мере не хуже, а иногда и лучше, чем обычные тесты на интеллект. Более того, сейчас требуется производить оценки аналитических способностей в более широком плане, чем до сих пор.

8. Школам свойственна тенденция поощрять развитие тех способностей, которые в последующей жизни оказываются не самыми важными. Как следствие, школы нередко не дают учащимся практиковаться в тех видах деятельности, в которых те в конечном счете могли бы преуспеть. И в то же время могут поощряться такие, в которых они никогда не достигнут совершенства. Поэтому нужно сделать все для того, чтобы требования школ более тесно соприкасались с требованиями повседневной жизни.

9. Умственные способности отчасти наследуются, отчасти формируются окружением, но разделить эти два источника их изменения чрезвычайно трудно, поскольку они взаимодействуют между собой множеством разнообразных путей. Пытаться приписать степени наследуемости умственных способностей некий средний коэффициент – все равно что говорить о средней температуре в штате Миннесота. Там может быть жарко, как на экваторе летом, и холодно, как на Северном полюсе зимой. Степень наследуемости умственных способностей меняется в зависимости от ряда факторов. А вопрос наследуемости интеллекта успеха до сих пор даже не исследовался, поэтому сейчас нельзя сказать, какое влияние на него оказывает – и оказывает ли вообще – наследственность.

10. Расовые и этнические различия в значениях IQ касаются лишь незначительной части интеллекта как целого, и, как показано с большой достоверностью, эти различия по большей части или даже полностью обусловлены влиянием окружения.

11. Важным элементом умственных способностей является такое их качество, как гибкость. Поэтому нужно учить детей рассматривать проблемы с самых разных точек зрения и, главное, подмечать, как другие люди и представители иных культур воспринимают вопросы и проблемы, стоящие перед мировым сообществом.

12. Люди с интеллектом успеха познают свои сильные и слабые стороны, после чего находят способы обращения сильных сторон себе на пользу – делают максимум того, в чем они сильны – а для исправления слабостей или их искоренения находят пути в обход того, в чем они не преуспели, или развивают в себе нужные навыки, позволяющие выйти из трудного положения.

Таковы некоторые аспекты нового видения интеллекта, в котором так нуждаются наши школы, университеты и бизнес. Это взгляд на интеллект, который не будет порождать самореализующихся пророчеств низких показателей IQ и разрушит якобы свободное от риска упование на тесты, которые, как принято считать, позволяют измерять уровень развития умственных способностей, но на деле обеспечивают в лучшем случае лишь псевдонаучную точность. Это взгляд на интеллект, который менее исключителен, гораздо более демократичен и способен найти в реальном мире гораздо более широкую сферу применения. Наконец, это взгляд на интеллект во всех его аспектах – аналитическом, творческом и практическом, – использование которых будет вознаграждено сторицей.

Часть II. Люди считаются с коэффициентом умственного развития, а он с ними не считается

Глава 2. О чем может рассказать коэффициент умственного развития

Что же такое тесты IQ и откуда они взялись? Трудно вести интеллектуальный разговор о тестировании интеллекта, не зная ответы на эти вопросы. Для начала остановимся на двух историях, связанных с исследованием умственных способностей.

Френсис Гальтон: кто сильнее сожмет рукой динамометр

Безусловно, одной из наиболее влиятельных книг всех времен является труд Чарльза Дарвина «Происхождение видов» (1859). В его основе лежит идея о том, что эволюцию видов и происхождение человека можно объяснить на основе процессов естественного отбора. Книга стимулировала развитие многих научных направлений, одно из которых связано с изучением человеческого разума и его развития. В конечном итоге теория Дарвина базируется на предположении о том, что все способности человека в определенном смысле являются непрерывным продолжением способностей низших животных. Что же тогда объединяет интеллект низших животных с интеллектом людей?

Двоюродный брат Дарвина сэр Френсис Гальтон, пожалуй, первым использовал идеи своего кузена при изучении интеллекта человека. Гальтон предположил, что людей, как более разумных особей, отличает от их менее разумных собратьев два основных качества. Во-первых, энергия, или работоспособность. Согласно гипотезе Гальтона, интеллектуально развитые люди в самых различных областях деятельности выделяются поразительным запасом энергии. Вторым качеством является чувствительность. Гальтон считал, что чем умнее человек, тем чувствительнее он к различным стимулам. Все это может показаться вполне научным, но первые дерзкие опыты Гальтона в области исследования интеллекта отличает то же смешение научных подходов и предубеждений, которое успешно процветает и в наши дни. Например:

У идиотов поразительно низкие способности различать внешние факторы; они едва отличают тепло от холода, а чувство боли у них настолько приглушено, что многие из них, кажется, с трудом представляют, что это такое. В их беспросветной жизни боль вполне может быть воспринята как приятный сюрприз[6].

В течение семи лет – с 1884 по 1890 год – Гальтон возглавлял отдел в Южно-Кенсингтонском музее Лондона, где желающие за небольшую плату могли протестировать свой интеллект. Единственная проблема заключалась в том, что применявшиеся там тесты представляли собой, мягко говоря, занятную смесь, которая позволяла оценивать все что угодно, но только не интеллект в его подлинном смысле. Например, Гальтон изобрел свисток, с помощью которого определялась максимальная воспринимаемая человеком высота звука. Отличный тест на чувствительность слуха, но причем здесь интеллект? С таких позиций кот или другая подобная тварь может быть признана куда более умной, чем любой из нас!

В другом тесте использовалось несколько коробок с револьверными патронами, набитыми дробью, шерстью или ватой. Вид у коробок был идентичен, и отличались они только весом. Суть теста заключалось в том, чтобы отличить более легкие коробки от более тяжелых. Тест на чувствительность к весу? Может быть. Тест на интеллект? Едва ли. Подобное утверждение относится и к тесту на чувствительность к запаху роз. Какие выводы делать в этом случае по отношению к испытуемым с насморком или аллергией на розы?

Должно быть, вы решили, что Лондон потешался над идеями Гальтона. Совсем наоборот. Будь он всеобщим посмешищем, разве стал бы сэром Френсисом? Люди воспринимали его очень серьезно, и, насколько нам известно, служба тестирования принесла ему немалые прибыли. Причем речь идет не только о посетителях музея, которые хотели получить научно обоснованную оценку своих способностей. На знаменитого психолога Джеймса Маккина Кэттела идеи Гальтона произвели столь сильное впечатление, что он начал распространять их в Соединенных Штатах.

Кэттел изобрел свой собственный тест (1890), в основе которого лежали те же принципы, что и у Гальтона. Так, например, в тесте с динамометром необходимо было сжимать его изо всех сил, а показания прибора использовались затем при вынесении заключения об интеллекте. В другом тесте определялось, при каком давлении человек начинает испытывать боль. Пожалуй, единственный раз в жизни восприимчивость к боли оказалась преимуществом – она позволяла получить более высокую оценку интеллекта!

Как вы можете предположить, со всеми этими измерениями была одна проблема. Они ни о чем не говорили. Первым забил тревогу студент Кэттела по фамилии Уисслер. Он обнаружил, что результаты тестов его учителя никак не связаны ни друг с другом, ни с оценками испытуемых студентов, которые они получали в своем Колумбийском университете. Проведенный Уисслером анализ нельзя признать образцом научного исследования, но он позволил убедить современников, что тесты Кэттела являются своего рода миной.

К сожалению, эта мина оказалась миной замедленного действия. Как говорил еще Сантаяна, кто не учится на чужих ошибках, обречен повторять их сам. Сегодня легионы неогальтонианцев возродили работы Гальтона и Кэттела, по существу воскресив полчища мертвецов. Снова используются такие показатели, как время реакции (с какой скоростью вы нажимаете кнопку, увидев световой сигнал) и время идентификации линии (с какой скоростью вам удается определить, какая из двух линий длиннее). Там, где речь идет об интеллекте, развенчание вздорной идеи еще не значит, что эта идея похоронена навсегда. Она может вернуться и принести немало бед.

Порожденные эволюционной теорией Дарвина, идеи Гальтона с точки зрения этой теории были не лишены определенного смысла. Дикие животные с недоразвитыми чувствами, как правило, не выживали. С другой стороны, преимущества получали те животные, которых отличала необычная острота чувств. Возможно, много лет назад наши предки, обладая более развитыми чувствами, имели бы с точки зрения эволюционного отбора главные козыри. Но часто то, что дает определенное преимущество, в другое время не имеет особого значения. Например, моль со светлой и моль с темной окраской оказываются в условиях города как в выгодном, так и в невыгодном положении в зависимости от уровня загрязнения воздуха. Темная моль с дымчатой окраской менее заметна при сильных загрязнениях, тогда как светлая моль при таких обстоятельствах более уязвима. При меньших выбросах в атмосферу относительные плюсы и минусы меняются местами. В наше время обостренные чувства уже не являются тем важным фактором, который обеспечивает преимущества с точки зрения продолжения рода или выживания вообще. Некоторые теории являются пророческими: они появились раньше своего времени. Теория Гальтона, напротив, опоздала на многие тысячелетия.

Альфред Бине: выявление способностей к обучению

В 1904 году министр народного образования в Париже создал комиссию для выработки методов отличия действительно умственно «дефективных» детей от тех, кто не успевал в школе по другим причинам. Какая задача ставилась перед комиссией? Гарантировать то, что дети будут переводиться в классы для умственно отсталых только в тех случаях, когда они «практически не способны чему-либо научиться в обычных школах»[7]. Для решения этой задачи Альфред Бине и его коллега Теодор Симон разработали соответствующую систему тестов.

Отметим, что в основе деятельности Бине лежало желание помочь детям и защитить их, а вовсе не ущемлять их интересы. Если в школе учились несколько человек, которые являлись для учителей сплошной головной болью, то у последних был очень удобный выход из ситуации: перевести таких учеников в классы для умственно отсталых. Никто не утверждал, что учителя были отъявленными мерзавцами, которые стремились просто облегчить себе жизнь, хотя, без сомнения, подобные мысли иногда их искушали. Проблема состояла в том, что нельзя было провести четкого различия между детьми с проблемами в поведении и умственно отсталыми детьми. В результате и к тем, и к другим относились одинаково.

Предложенные Бине и Симоном концепция интеллекта и методы его измерения несколько отличались от подходов Гальтона и Кэттела. Характеризуя тесты других авторов как «потерянное время», Бине и Симон определяли суть интеллекта как рассудительность, называемую также здравым смыслом. «Практическая сметка, инициатива, способность адаптироваться к различным обстоятельствам, умение оценивать, понимать суть и рассуждать – вот ключевые аспекты интеллекта»[8].

Согласитесь, в определениях Бине гораздо больше смысла, чем в подходах Гальтона. Бине приводил пример Хелен Келлер. Результаты ее тестов на визуальную и слуховую чувствительность были просто плачевными, хотя нельзя было усомниться в высоком уровне интеллекта женщины – многие признавали ее умственные способности выдающимися. Бине разработал тесты, которые могли успешно проходить и люди с физическими недостатками. Для Бине интеллект определялся способностью рассуждать, а не остротой чувств.

Многие знают Бине только по его тестам, но он является и автором теории интеллекта, причем хорошей теории. Бине полагал, что разумную мысль отличают три характерных элемента, которые он назвал «направление», «адаптация» и «критицизм». Под направлением понимается знание того, что и как делать. Адаптация касается выработки конкретной стратегии выполнения задачи, следования этой стратегии и адаптации ее в процессе реализации. Критицизм заключается в способности критиковать свои мысли и действия. Скажем, вы хотите купить новый автомобиль. Направление позволяет понять, что нужно узнать об автомобилях и как использовать эту информацию при осуществлении своего выбора. Адаптация вступает в игру, когда предпринимаются конкретные действия, принимаются решения и корректируется по ходу действий стратегия (например, вы решаете, что вполне можно отказаться от телевизора для пассажиров на заднем сидении, которые могут смотреть его, пока вы ведете машину). Критицизм будет использоваться при оценке процесса принятия решения и используемых стратегий выбора марки автомобиля или места его покупки.

Подобно тестам Гальтона, идеи Бине были импортированы в Соединенные Штаты, но на этот раз сразу в Калифорнию, а не в Нью-Йорк. Основываясь на теории и тестах Бине, профессор психологии Стэнфордского университета Льюис Терман разработал американизированный вариант тестов. Достоинства этих разработок оценивало уже время. Система Стэнфорд-Бине до сих пор сохраняет свою конкурентоспособность в бизнесе тестирования интеллекта.

Идеи Бине имели смысл в том контексте, для которого они собственно и предлагались: прогнозирование успехов обучения. К сожалению, как и в многочисленных случаях с другими удачными идеями, они начали использоваться далеко за пределами областей своего оптимального приложения. Тесты для выявления академических способностей стали применяться и в неакадемических сферах. Более того, эти тесты имели и все еще имеют ограничения, которые заставляют усомниться в результатах их использования даже в сугубо образовательном контексте.

Тесты, основанные на теории Бине

Какие же вопросы включают в тесты для определения IQ? Многие из нас слышали о таких тестах, тестировались в свое время раз или два, но едва ли вспомнят конкретное содержание вопросов. В действительности слишком многие любят порассуждать об IQ-тестах, имея смутное понятие об их достоинствах и недостатках. Масса пустых слов отражает часто политические или социальные убеждения, а не объективные факты. Нет ничего плохого в том, что человек привносит в подобные тесты свои политические и социальные пристрастия – я и сам так поступаю. Но сначала необходимо разобраться с тестами, увидеть их сильные и слабые стороны. Так что позвольте мне остановиться на некоторых деталях одного из двух наиболее распространенных тестов, шкале Стэнфорд-Бине, которую можно считать развитием оригинальных разработок Альфреда Бине.

Четвертое издание книги «Шкала интеллекта Стэнфорд-Бине» (Stanford-Binet Intelligence Scale, Forth Edition, SB IV) является последним из серии изданий, первое из которых появилось на свет в 1905 году[9]. Первая ревизия (т. е. второе издание) шкалы Стэнфорд-Бине датируется 1939 годом, а третье издание было выпущено в 1960 году. Тестироваться могут дети в возрасте от двух лет; верхний возрастной предел не устанавливается, хотя реальные испытания тестов (называемые стандартизацией) проводились для молодых людей не старше двадцати трех лет.

В чем достоинства этого теста? Что из себя представляет система Стэнфорд-Бине? Она включает пятнадцать субтестов, но только шесть из них могут использоваться для всех возрастных групп тестируемых. Субтесты разбиваются на четыре категории: вербальное мышление, количественное мышление, фигуральное/абстрактное мышление и краткосрочная память. Рассмотрим некоторые примеры пятнадцати субтестов.

1.-Словарные тесты. Испытуемым предлагается сформулировать значение слов. На низших уровнях слова представляются в виде картинок. Позже они предлагаются в напечатанном варианте. Например, может быть задан вопрос, что означает слово «претенциозный». Словарные тесты предлагаются испытуемым из всех возрастных групп. Вопросы на знание словаря присутствуют во многих тестах проверки интеллекта и других аналогичных испытаниях, например «тестах проверки способностей к обучению». Анализ подобных элементов тестирования позволяет понять сомнения некоторых психологов и педагогов по поводу того, что эти упражнения причисляют к тестам интеллектуальности.

Прежде всего необходимо понять, что укоренившееся представление о принципиальном различии тестов проверки интеллекта, с одной стороны, и тестов оценки достижений, с другой стороны, является во многом мифом. Тесты интеллектуальности, как правило, оценивают достижения испытуемого, которых, как предполагается, он добился за предыдущие несколько лет. Никто, даже самые горячие приверженцы теорий о врожденных и наследственных способностях, не станет утверждать, что мы рождаемся с уже сформировавшимся словарным запасом в мозге. Кроме того, для выполнения тестов оценки достижений также требуется определенный интеллект: как минимум, он нужен для усвоения того материала, который проверяется при тестировании.

Во-вторых, имейте в виду, что при тестировании словарного запаса очень легко может быть нарушен принцип равноправия культур. Тест, основанный на английском словаре, едва ли в той же степени подходит для ребенка, который от рождения разговаривал по-испански, по-вьетнамски или по-японски, как для ребенка, выросшего в англоязычной среде. На практике общее количество слов, которые знает ребенок, говорящий на двух языках, может заметно превышать словарный запас его англоязычного сверстника. Но проблема состоит в том, что тесты формируются только из английских слов, что дает очевидное преимущество тем детям, для которых английский язык является родным.

Что поразительно, желающие использовать тесты проверки интеллекта, разработанные в других странах (как правило, это Соединенные Штаты – крупнейший в мире производитель и потребитель таких тестов), часто просто переводят их на язык своей страны. При этом предполагается, что перевод не искажает тест; что слова, даже после перевода, по сложности и значимости в своем языке эквиваленты словам оригинала; что определение абстрактных слов является в их культуре такой же знакомой процедурой, как и в американской культуре. Как правило, ни одно из этих предположений не выполняется, но это не мешает издавать по существу бессмысленные переводы американских или каких-либо других тестов.

В-третьих, способ тестирования словаря иллюстрирует одно из основных положений настоящей книги – тесты проверки интеллекта оценивают интеллект академический, оторванный от контекста. Не так давно я присутствовал на занятии, где учитель проверял с помощью теста знание словаря учениками средней школы. Каждый ученик должен был дать абстрактное определение слова и использовать это слово в предложении. Рассмотрим два различных ответа, связанных со словом «понижать»:

• уменьшить количество или интенсивность… Чтобы понизить у ребенка температуру, доктор дал ему аспирин.

• сделать меньше… Политик постарался понизить уровень беспокойства в обществе в связи с возможным повышением налогов.

Отметим, что абстрактное определение лучше у первого ученика – у второго оно слишком общее. Но второй ученик, возможно, испытывая проблемы с абстрактным определением, знает, как использовать слово в конкретном контексте. Именно он будет демонстрировать более высокий интеллект в повседневном общении или даже на занятиях в школе. Но с точки зрения IQ-теста преимущество отдается первому ученику.

И последнее (по порядку, но не по значимости). Рассмотрим, что дают эти словарные тесты нашей образовательной системе. Что заставляет учеников средних школ запоминать словарные слова? Это ведь не помогает научиться грамотно писать или читать, говорить или слушать. Наиболее естественный способ обучения состоит в том, чтобы учить слова в контексте – например, читая или слушая других. В конце концов, в жизни важно уметь хорошо читать, писать, слушать и говорить, а не выдавать назубок определения слов. Заучивание словарных слов – не только неестественный процесс; оно очень редко способствует основательному долгосрочному удержанию этих слов в памяти. Поскольку слова учатся в отрыве от значимого контекста, они быстро забываются, как забывается содержание большей части курсов, которые мы зубрим в школе. Но поскольку в школьных тестах проверки способностей знание словаря оценивается, как правило, на основе оторванных от жизни примеров, учителя заставляют миллионы учеников тратить время на запоминание слов, которые они с большой вероятностью не знают, как использовать, и с той же вероятностью очень скоро забудут. Учителя готовят учеников к тестам, а эти тесты вовсе не оценивают то, что действительно должны знать дети или взрослые.

2.-Тесты на понимание. На этом уровне испытуемые должны продемонстрировать понимание общественных или культурных норм – объясняя, например, почему люди иногда одалживают деньги или почему люди голосуют. На первый взгляд может показаться, что эти тесты оценивают интеллект в контексте реального мира, то есть проверяют те способности, в наличии которых мы крайне заинтересованы. Но имеем ли мы здесь дело с действительно реальным миром или карикатурой на этот мир – сказочкой, которую иногда рассказываем себе о том мире, в котором нам хотелось бы жить?

Почему, например, люди просят деньги в долг? Очевидно, потому, что хотят купить то, что в данное время не в состоянии полностью оплатить. Но рассмотрим, почему люди берут взаймы в реальных ситуациях? Иногда, как, например, в случае покупки дома, это связано с необходимостью уплаты налогов. Иногда это вызвано желанием обладать предметами роскоши – автомобилями, яхтами, особняками, – которые они не только не могут, но и не должны покупать. Иногда таким образом добывают себе дополнительные карманные деньги, заведомо не собираясь их возвращать. Иногда эти деньги тратятся на покупку запрещенных препаратов, которые в конечном итоге убивают человека. А иногда, безусловно, и по тем причинам, которые фигурируют в качестве правильных ответов в тесте.

Или почему люди голосуют? В стране, где 99,6 процента населения отдают голоса за узаконенного диктатора (вспомните результаты никого не удивившей недавней победы на выборах Саддама Хусейна), причина в том, что люди вынуждены голосовать за ставленника руководящей верхушки. Иногда, голосуя, люди хотят продемонстрировать недоверие всем выдвигаемым кандидатам – граждане США в подобных случаях вписывают в бюллетени своих кандидатов; иногда люди идут на избирательные участки потому, что им за это платят. Безусловно, иногда голосование есть свободное волеизъявление и выражение своих политических пристрастий – именно такого ответа от вас ждут авторы теста; но в немалом числе случаев данный вопрос не имеет смысла, поскольку в значительной части мира люди не голосуют и никогда в своей жизни голосовать не будут.

В тесте на понимание испытуемые, как правило, излагают не то, что считают правдой, а то, что, по их мнению, желает услышать тестирующий. В смысле оценки понимания людьми «игры в тестирование» эти тесты вполне выполняют свои функции. Они могут быть связанными и с пониманием сути тех игр, которые ведутся в школах. Но эти тесты ни в коей мере не отражают подлинных умственных способностей, особенно у тех, кого с детства не учили разбираться и участвовать в подобных играх. Как это ни странно, многие считают, что подобные тесты связаны с культурой, в рамках которой живут люди, хотя на самом деле это не так. Они связаны с фантазиями конкретных Диков, Джейн и Салли о том, каким образом хочет представить себя эта культура.

3.-Тесты на абсурдности (несоответствия). В этих тестах испытуемым показывают картинки, на которых есть несоответствия, и задача состоит в том, чтобы найти эти несуразности. Например, испытуемые должны указать, что хоккеисты не могут играть на поверхности озера, в котором плавают люди в купальных костюмах. Но откуда ребенку из страны с тропическим климатом знать, что такое хоккей на льду? Сможете ли вы отыскать несоответствия на картинках, изображающих регбистов или играющих в крикет, хотя эти игры вовсе не относятся к числу экзотических? А что вы скажете насчет игры го? Чтобы увидеть абсурдность изображенного, необходимо хорошо знать содержание картинки – и только тогда можно разглядеть хотя бы возможные несоответствия.

4.-Связь слов. Здесь испытуемый должен сказать, что общего у первых трех слов из приведенного набо-ра и почему четвертое слово выпадает из этого ряда. Например, что общего у яблока, банана и апельсина, чего нет у чашки. Тест кажется чрезвычайно простым, но только для тех, кто вырос в среде, где все эти фрукты доступны и, соответственно, хорошо знакомы. Вы знаете, например, что такое гуава? А есть страны, в которых ответ на этот вопрос не вызовет затруднений даже у самых маленьких детей. Очень часто то, что преподносится в качестве тестов на вербальное мышление, оказывается проверкой знания словаря. Оба моих ребенка проходили предварительный тест проверки способностей к учебе, и оба получили одинаковые замечания. Для проверки вербального мышления детям предлагалось находить словесные аналогии, но проблема была не в том, что они не могли найти требуемые аналогии, а в том, что они не знали значения предлагаемых слов.

Таким образом, иногда тесты, предназначенные для оценки одних вещей (вербальное мышление), проверяют главным образом совсем другое (в данном случае знание словаря). Вот пример подобных упражнений, предлагаемых в рамках SAT-тестов: попробуйте указать аналогии – ИНТЕНСИФИЦИРОВАТЬ: УСИЛИВАТЬ: АКТИВИЗИРОВАТЬ: (а) увеличить; (б) уменьшить; (в) усиливать; (г) ослаблять; (д) мешать – если вы не знаете значения указанных слов.

К основным недостаткам подобных тестов относится то, что на основе интерпретации их результатов делаются ложные выводы. Так, в приведенном выше примере те, кто просто не знает значения редко используемых слов, могут получить ярлык людей с неразвитым вербальным мышлением. Думаю, было бы замечательно, если бы каждый знал, что и «интенсифицировать», и «активизировать» может означать «усиливать». Конечно, если вы решили стать учителем словесности, вам положено знать значение подобных слов. В то же время я подозреваю, что очень многие без проблем проживут всю жизнь и, возможно, добьются в ней немалых успехов, не отягощая себя знанием ни одного из этих слов.

5–6.-Анализ и копирование образцов. В тесте на анализ образцов испытуемый воспроизводит с помощью черно-белых двумерных фрагментов различные геометрические формы. Копирование подразумевает воспроизведение нарисованных геометрических фигур.

Эти два субтеста, возможно, отчетливее других демонстрируют ограниченность стандартной точки зрения на интеллект. Само слово «копирование» говорит о многом. Как правило, у испытуемых вознаграждается умение копировать работы других. Так о каком интеллекте идет речь? Это равносильно признанию вершиной творчества деятельность тех, кто день за днем проводит в музеях, копируя работы великих мастеров. В то же время кто возразит, что тесты типа Стэнфорд-Бине нацеливают на учебу, во главу угла которой ставится копирование и точное повторение слов учителя? Преуспеете в этом – будете круглым отличником. Если вы полениваетесь – возможно, потому, что вам претят столь бездумные подходы, – вашу интеллектуальность могут поставить под сомнение. Лично я считаю, что одно из преимуществ взрослых людей перед детьми состоит в том, что от нас, взрослых, уже не требуют закрашивать книжки-раскраски «правильными» цветами, ни в коем случае не выходя за очерченные границы. Если вы верите в подобные тесты, можете использовать эти книжки-раскраски в качестве совершенного мерила интеллекта.

7.-Матрицы. В данном субтесте испытуемому предлагается матрица, часть которой не заполнена, и он должен выбрать среди нескольких альтернатив правильный вариант заполнения. Матрицы уже давно используются для тестирования IQ. Но особое внимание уделяется так называемым «прогрессивным матрицам Равена» – чисто цифровым конструкциям, заслужившим славу наиболее объективного критерия оценки умственных способностей в целом. Их считают образцом справедливости по отношению к различным культурам, поскольку в них отсутствуют слова и, по мнению их приверженцев, они одинаковым образом воспринимаются представителями различных культур. Хотя о подлинном равноправии, конечно, не может быть и речи.

Итак, вы получили некоторое представление о возможных упражнениях, с которыми приходится сталкиваться при индивидуальном тестировании интеллекта. Остановимся теперь на проблемах подсчета и интерпретации результатов.

В методе Стэнфорд-Бине в выборке стандартизации – выборке, на основе которой устанавливается соответствие между количеством правильных ответов и значением IQ, – разность возрастов самых старших и самых младших ее представителей составляет двадцать два года – достаточно широкий диапазон. Данная выборка стандартизации используется в качестве контрольной группы для определения значимых результатов конкретного тестирования. Сколько, по вашему мнению, человек было протестировано для того, чтобы установить однозначную связь между количеством набранных очков (так называемый предварительный счет) и фактическим результатом тестирования (так называемым коэффициентом интеллектуальности, который позже мы обсудим подробнее)? В качестве отправной точки возьмем население Соединенных Штатов, составляющее примерно 250 миллионов человек. Должно быть, вы думаете, что выборка стандартизации включает 500 000 или хотя бы 50 000 человек? А как насчет 5000? Фактически она составляет 5013 человек – не так уж много, когда принятие решений, влияющих на дальнейшую жизнь испытуемых, зависит от точности интерпретации результатов. А если вспомнить, что выборке соответствует возрастной диапазон в двадцать два года, на каждый год возраста приходится менее 250 человек!

Диапазон в двадцать два года выглядит, с одной стороны, достаточно впечатляюще, но если вы посмотрите на проблему с другой точки зрения, он покажется весьма скромным. Он отражает тот факт, что данные тесты предназначены для проверки способностей к обучению. Выборка соответствует тем годам жизни, которые жители Соединенных Штатов проводят за школьными партами и в студенческих аудиториях. Но после двадцати двух лет (или около того) молодые люди покидают стены школы и начинают трудовую жизнь. Способности, которые позволяют добиваться успеха, уже другие, а тесты остаются прежними. Таким образом, система тестирования не только разработана, но и отнормирована с использованием выборки представителей населения со значительным возрастным смещением. Такая застывшая во времени реальность проявляется во всей своей ущербности, когда человеку солидного возраста приходится возвращаться за школьную парту и проходить тесты, отражающие положение вещей для юношей, а не для взрослых людей. Им приходится тратить время на изучение геометрии и прочих премудростей, которые они не использовали уже много лет и, скорее всего, никогда не будут использовать, кроме как при тестировании.

Хотя были предприняты определенные усилия для того, чтобы сделать эту выборку (с возрастным смещением) представительной по отношению к населению США, эти попытки закончились неудачей. Одна группа населения представлена в выборке с избытком – доля ее представителей в выборке выше соответствующей доли в общем населении страны. Что это за группа? Как раз та, которая почти всегда с избытком присутствует в различных психологических исследованиях, особенно в исследованиях интеллектуального развития. Речь идет о людях с более высоким социальным и экономическим статусом. Для компенсации этого недостатка выборки использовались методы статической коррекции. Но подобные корректировки носят заведомо приближенный характер, что опять-таки не добавляет уверенности в точности результатов тестирования.

Страницы: 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Засыпала в этот день Арина счастливая. Она мечтала попасть на съемочную площадку. Ну да, сама Арина...
«– Ну, вот вам наш Николай, – сказал директор и подтолкнул его к сидящим на диване.Их было трое: ста...
«Катя держалась за работу руками и ногами, понимая, что тянуть их обоих придется до последнего. Ей н...
Системные человеческие джунгли творятся разумом подсистем эгосферы человека, включая: разум духовног...
Такой книги еще не было!За четверть века, прошедших после распада СССР, не создано ни одной полноцен...
В книге представлены сведения о наиболее часто встречающихся и опасных болезнях и вредителях, которы...