Выстрел в спину Леонов Николай

Глава 4

Лева сидел на кухне за большим столом, сделанным из толстых сосновых досок. Дерево, видимо, слегка обжигают, выявляя его фактуру, затем покрывают бесцветным лаком. Прочно и надежно, ничего не пачкается, не скрипит, шляпки огромных гвоздей, выглядывающих из дерева, словно изюмины из пасхального теста, гарантируют нерушимость сооружения.

Ожидая хозяйку, которая говорила по телефону, Лева хотел сдвинуть стол с места и улыбнулся собственной неудаче. Насколько успел разглядеть Лева, все в квартире Перовых было прочно и солидно, и удобно, без броской сиюминутной показушности. Ничего не сверкает, не бросается в глаза, мягкий палас приглушает шаги, свет в холле рассеянный, стены под дерево, все спокойно, очень спокойно.

Только взгляд хозяйки показался Леве неспокойным, лихорадочно блестящим, словно у Ирины была высокая температура. «Такая у меня профессия, – с горечью подумал Лева. – Раз пришел, значит, улыбок не жди, радоваться людям нечего. Многие сравнивают нашу профессию с профессией врача, мол, врач тоже порой делает больно, но лечит, спасает жизнь. Врач делает больно порой, мы делаем больно почти всегда, и как ни деликатничай, а все равно больно. Вот пришел, только «здрасте» сказал, а Ирине уже больно, она хватается за ненужный телефонный звонок».

Ирина вернулась на кухню.

– Извините, – сказала она и попыталась улыбнуться. – Мы, женщины, такие болтушки. Сейчас я сварю кофе.

– Спасибо, – Леве показалось, что Ирина решила варить кофе, тоже чтобы как-то оттянуть разговор.

Что увидел писатель Ветров в этой молоденькой женщине, за что полюбил?

Ирина была маленького роста с тонкой мальчишеской фигурой и легкой походкой. Темно-русые волосы она стригла коротко, брови у нее были темнее волос, а глаза совсем светлые. Внешне она безусловно привлекательна, но не более того, решил Лева. Что-то в ней Ветров увидел еще.

– Вы ищете убийцу Павла, – Ирина не спросила, сказала утвердительно, поставила перед Левой чашку и села напротив.

Лева не ответил, встретился с Ириной взглядом и увидел в ее глазах такую боль и тоску, что быстро отвернулся. «Почему я должен этим заниматься? Но как искать преступника и не беспокоить хороших людей? Она пришла с похорон и ждет мужа, вовремя я приперся…»

– Извините, – Лева встал, – я вспомнил об одном неотложном деле. Извините. Я позвоню вам на днях.

Ирина все-таки не выдержала и заплакала, слезы побежали по ее щекам; она вытерла их ладошкой.

– Не лгите, садитесь и пейте кофе. Курите, – Ирина не стыдилась слез, не прятала лицо. – Я сейчас, я вообще-то сильная. Понимаете, Павел… Так вот, сразу. Я сейчас, – она быстро вышла из кухни.

Зазвонил телефон, аппарат стоял здесь же, на кухонном столе. Лева снял трубку.

– Гуров? – услышал он голос подполковника Орлова.

– Слушаю, Петр Николаевич.

– Обнаружено завещание Ветрова. У тебя телефон не параллельный? – быстро спросил Орлов.

– Не знаю, – соврал Лева, убежденный, что Ирина не снимет другую трубку.

– Девица рядом? Она не может услышать?

– Говорите, хотя я все понял, – сказал Лева.

– Что ты понял? Что? Кто в наше время пишет завещания? Ты? Я? Кто? Ветров знал, что ему грозит опасность. Ты понял? Ты знаешь, кому он все завещает?

– Знаю, – Лева разозлился на начальника, на его радостный и безапелляционный тон.

– Раз ты такой умный, – Орлов рассмеялся, – так тряхни эту девицу как следует. Почему это писатель Ветров, одинокий человек, завещает пай за кооперативную квартиру и причитающиеся ему в издательствах и на киностудиях гонорары замужней женщине? Почему, Лева? Между ними что-то было, и это что-то может оказаться серьезной зацепкой. Знаешь, тащи-ка ее сюда.

– Не стоит, успеем, – Лева улыбнулся вернувшейся Ирине, жестом показал, что извиняется за разговор.

– Кофе пьешь? – спросил Орлов.

– Конечно. Извините за совет, Петр Николаевич, – Лева придумал, как отвлечь Орлова от Ирины и не дать им встретиться. – Почему бы вам не заняться другой половиной?

– А то я не догадался! – возмущенно фыркнул Орлов. – Сейчас я этим бывшим спортсменом займусь. Ну, давай, – и он неожиданно повесил трубку.

– У вас что-то случилось? – Ирина снова попыталась улыбнуться.

– Очередная неприятность, Ирина, – Лева тоже изобразил улыбку. – Можно вас так называть? Какой же я ерундовый сыщик, если у меня на физиономии все написано.

– Вы славный сыщик, Лев Иванович, – Ирина все-таки улыбнулась. Помедлив, сказала: – Я не любила Павла, но лучше человека, чем он, не встречала. Павел был, по-моему, удивительно мужественный и порядочный человек.

– Когда вы познакомились с ним? – спросил Лева.

– В день свадьбы. Он был свидетелем Олега. Помню, товарищи Олега по спорту разобиделись, что пригласил свидетелем постороннего, не из команды. Олег очень уважал Павла, я даже ревновала порой. Павел относился к моему мужу несколько снисходительно, меня это раздражало, затем я поняла… – Ирина замолчала, взяла сигарету и неумело закурила.

– Что вы поняли? – спросил Лева.

– Так, не важно, – Ирина закашлялась.

– Ну а все-таки?

– Мне не хочется говорить на эту тему, – Ирина открыто взглянула на Леву, и он сказал:

– Когда вы поняли, что Павел любит вас? Он говорил об этом?

– Никогда! – быстро ответила Ирина. – Никогда, ни полслова.

«Так ли это?» – хотел спросить Лева, но не спросил. Как установить истину? Ирина производит впечатление человека открытого и честного. Нужны факты, а не впечатления. Если Ирина была с покойным в близких отношениях, то убийцей может оказаться либо Олег Перов, либо кто-то третий, пока неизвестный. Убийство из ревности на данном этапе розыска выглядит наиболее убедительно. Деньги же взяли, инсценируя ограбление, узнал-то о деньгах убийца, возможно, в последний момент. Ирина говорит, что не любила Ветрова.

– Павел любил меня, – сказала Ирина. – Я знала, удивлялась и восхищалась его любовью. Я совершенно ее не заслуживала. Павел не только не сказал ни слова, он не искал встреч со мной. Павел всегда оказывался рядом в нужный момент, умел помочь.

– То, что вы рассказываете, очень важно для меня, – после долгой паузы произнес Лева. – Чтобы найти врага Павла, мне необходимо понять его самого.

Ирина согласно кивнула, но окинула Леву таким взглядом, будто сказала: «Не дано вам, мелко плаваете!»

Лева догадался и покраснел. Когда он смущался, в нем вспыхивала красная лампочка, и Лева этой лампочкой управлять не научился, управлять – нет, а использовать – да. Он посмотрел на Ирину открыто, ничуть не скрывая своего смущения, и сказал:

– Пусть мне не дано понять Павла Ветрова до конца, но я обязан, – он выделил последнее слово, – стараться в силу своих возможностей. А вы, Ирина, обязаны мне помочь, – и повторил, растягивая гласные: – Обя-а-за-а-ны.

Несколько лет назад, в самом начале своей работы, Лева, нанося ответный удар, тем более женщине, да еще молодой и обаятельной, опускал глаза, давал человеку прийти в себя. Сейчас Лева смотрел Ирине прямо в лицо, не гипнотизировал, не угрожал взглядом, просто смотрел, как бы предлагал: сбросим маски, будем естественны.

– А то ведь нехорошо, Ирина, что вам хочется – вы рассказываете, не хочется – умалчиваете. Нехорошо, нечестно.

Лева любил и в неофициальных беседах, и при официальных допросах сводить все к сути, к конкретным понятиям: «хорошо и нехорошо», «честно и нечестно», «долг», «совесть». Он научился этому у отца. Лева запомнил не просто слова, он умел их говорить, обнажая их простую, но почему-то многими забытую суть.

Взгляд Ирины заметался, забился, словно солнечный зайчик, пущенный дрожащей рукой.

– Я вам напомню, помогу, – говорил Лева. – Павел относился к вашему мужу несколько снисходительно. Это раздражало вас, но вскоре вы поняли… – он сделал короткую паузу. – Что вы поняли, Ирина?

Леве оставался всего один шаг, последнее усилие, и он завладел бы тайной. Но именно последнего усилия и не хватило, он допустил ошибку, то ли в тоне, то ли в каком-то лишнем движении, и порвал ту невидимую нить, на которой удерживал Ирину. Она встала, отошла к плите и, не глядя на Леву, ответила:

– Вы ошиблись, Лева, неверно меня поняли.

– Возможно, – как можно беспечнее сказал он, понимая, что не ошибся, однако больше ничего от нее сегодня не добьется. Он уже собирался откланяться, подыскивал подходящие слова, мол, не хочу быть надоедливым, но нам придется еще встретиться, когда вернулись с похорон Олег Перов и Евгений Шутин.

Олег, как часто случается с бывшими спортсменами, за последние годы несколько располнел и выглядел старше своих тридцати трех лет. Шутин же, подтянутый, как всегда изящно одетый, был моложе своих сорока трех. В общем, со стороны они казались ровесниками.

С Шутиным Лева раскланялся, они утром уже говорили по телефону, с Перовым поздоровался, и рука Левы потонула в огромной ладони экс-чемпиона. «Такой не воспользуется пистолетом, шарахнет кулаком, расколет голову, как орех», – подумал Лева, потирая слипшиеся после рукопожатия пальцы.

– Помянем по русскому обычаю, – сказал Олег, натужно откашливаясь.

Шутин смотрел задумчиво, несколько растерянно. Перов, помогая жене накрывать на стол, двигался энергично, несколько нервно, говорил быстро, пытливо поглядывая на Леву, хотел узнать что-то большее, скрытое за ничего не значащими словами.

– Я почему-то считал, что сыщик всегда присутствует на похоронах, – сказал Шутин, начал разливать коньяк, но рука так дрожала, что он отдал бутылку Леве. – Ведь убийца может выдать себя, – он криво улыбнулся. – Правда, он может выдать себя и на поминках, – и вытянул над столом дрожащие руки.

– Убийца – уголовник, он не из приятелей покойного, – глядя на Шутина, спокойно лгал Лева. – Преступника не было на кладбище и не может быть на поминках, – он чувствовал, что Перов ему верит, а Шутин – нет.

– Время рассудит, – сказал Шутин и, расплескивая коньяк, молча выпил.

Сидевший рядом Перов взял Леву за плечо, повернул к себе и спросил:

– Вы его найдете?

– Куда он денется? – Лева высвободил плечо и отодвинулся. – Некуда ему деваться.

– Глупый и нахальный мальчишка, – тихо сказал Шутин и вдруг закричал: – Что же это делается? Что делается? Павел, где Павел? А? – он встал, махнул рукой, снова сел и начал ругаться.

Лева шел по аллее, по которой пять с лишним лет назад бежали со свадьбы Ирина и Олег, Шутин и Ветров.

Никто из них не имеет отношения к преступлению, думал Лева. Они любили Ветрова, безусловно любили. Шутин знал его с детства, чуть ли не с первого класса. Но Ветров добился того, о чем мечтал Шутин. Один добился, другой нет. Они соперничали всю жизнь. Моцарт и Сальери? Лева поддел ногой камешек: «Мне надо менять профессию. Хорош, хорош, нечего сказать, сидишь у людей в доме, ешь и пьешь за одним столом, смотришь им в глаза, а закрыв за собой дверь, начинаешь рассуждать: кто же из них убийца?»

Лева сел на лавочку. Людей нельзя убивать, людей и обижать-то нельзя. Однако Ветрова убили. Кто-то выстрелил ему в спину и убил. Отнял у человека жизнь в расцвете сил, творчества, пусть неразделенной, но всегда прекрасной любви. Этот кто-то может остаться безнаказанным. Не должен. И он, Гуров, обязан найти человека, который выстрелил в спину Павлу Ветрову.

– Лева, дай сигарету. Ты хоть и не куришь, но таскаешь с собой.

Лева повернулся, рядом сидел подполковник Орлов. Лева знал, что он подполковник, а проходившие по аллее люди видели полноватого мужчину лет пятидесяти, чуть курносого, на вид простоватого. Лева дал подполковнику сигареты и зажигалку. Орлов закурил, выпустил сильную струю дыма и спросил:

– Так что девица? Как она объясняет завещание?

– Я не спрашивал, – неохотно ответил Лева.

– «Я не спрашивал», – повторил Орлов, чмокнул, затягиваясь. – Почему же?

– Мы же люди, Петр Николаевич. Нельзя все наваливать на человека в один день. Сегодня хоронили. Пусть отойдут немножко, – Лева тоже закурил, выпустил дым, кашлянул.

– Люди? – Орлов вздохнул. – Ты, Лева, человек. Твой Турилин – человек. Орлов просто профессионал, – он курил, мусоля фильтр сигареты, размочаливая его крепкими, желтыми от никотина зубами, и причмокивал.

Орлов вообще любил казаться невоспитанным, грубоватым человеком, подчеркивая это и в словах, и в поступках. Леву раздражала его нарочитая мужиковатость. Однажды он видел Орлова в кабинете большого начальства. Там даже простой костюм сидел на подполковнике изящно, безукоризненно был повязан галстук под белоснежным воротничком. Объяснялся он в том кабинете четкими округлыми фразами, курил не чмокая и, уж конечно, не шмыгал поминутно носом.

– Мы обязаны относиться к людям внимательно, щадить их достоинство и чувства, – сказал Лева, понимая, что получит в ответ проповедь, основными аргументами которой будут обвинения в слюнтяйстве и псевдоинтеллигентности.

Он еще не закончил говорить, как Орлов заулыбался, ласково поглядывая на Леву маленькими прищуренными глазками. Он взглянул на Леву один раз, второй, как бы примериваясь, с какой стороны удобнее приняться за сей лакомый кусочек.

– Все твои люли-тюли в нашем деле ни при чем, – начал он неторопливо. – Говоришь ты «извините» при обыске или молча в барахле копаешься, когда дом человека переворачиваешь? Скажи?

Лева понял, что его никто не спрашивает, и промолчал.

– В каждом доме люди живут разные. К примеру, мужик – проходимец, мать с женой – хорошие и добрые бабы, – он довольно кивнул и причмокнул. – Разные, Лева. Однако ты все барахлишко своими руками лапаешь. Все, заметь, так как оно в семье общее, и где что припрятано, неизвестно. А души у людей раздельные, каждому своя, а ты все подряд хватаешь, без разбора.

По аллее медленно шла влюбленная пара, и Орлов примолк, выжидая.

– Ишь, любятся, – ерничая, продолжал он. – Поженятся. Малый запутается в каком-нибудь дерьме, ты к ним и придешь, Лева. Представь, – Орлов округло развел руками. – Являешься. Квартирка. Понятые. Заметь, для этой девочки люди, как правило, знакомые. Соседи или дворник с лифтером. В общем, красота. И тут, – он сделал паузу и взглянул хитро, – заметил ты на стене фотографию в рамочке под стеклом. На фотографии той невеста вся в белом, а он, как положено, в черном. Оба, конечно, глупо улыбаются. Ты, Лева, как культурный, говоришь: «Извините, пожалуйста». Карточку со стены снимаешь и ножичком ее аккуратненько отколупываешь. Может, валюта именно там, скажи? Ножичком аккуратненько? – Орлов смотрел на Леву серьезно, уже не чмокал, не ерничал, заговорил он чистым языком, литературным. – В этой ситуации, Лева, твои извинения и расшаркивания сплошное издевательство. Ты пойми, Лева, ты пришел и разломал все, что они годами строили.

– Не я, – сорвался Лева, – разломал преступник.

– Верно. Но для семьи виновником в большинстве случаев являешься именно ты. И не переживай, не бери к сердцу. Ты о зубном враче думал?

– Каком враче? – не понял Лева.

– Который людям больно делает? Думал, думал, мы все думали, – Орлов махнул на Леву рукой. – Представь, если бы врачу каждый раз было бы так же больно, как пациенту. Представил? Мы бы быстренько без врачей остались, они бы все померли. Выводы сам делай.

Лева не ответил, они посидели еще немного, думая каждый о своем, распрощались холодно. Лева дошел до Белорусского, проехал по кольцевой остановку, вышел у зоопарка, до дома рукой подать. Что-то в разговоре с Орловым было не так, в чем-то подполковник его, Леву, надул. Лева размышлял, ворочал мозгами и наконец добился ответа. Орлов решил Перовым заняться и поехал за ним на кладбище. Олег Перов с Шутиным домой вернулись, а подполковник Орлов, видимо, лишь проводил их, поглядывая со стороны. Почему же Орлов не пригласил Олега Перова в управление? Да потому, что подполковник Орлов нормальный ранимый человек. «Разговор наш с Перовым не убежит, что сегодня, что завтра побеседуем, а с похорон друга забирать жестоко».

Так рассудил подполковник Орлов. «Ага, Петр Николаевич! – Лева ликовал. – Значит, ваши штучки-дрючки, жаргончик и прочее – только средство защиты. Умный инспектор Гуров, – уговаривал себя Лева. – Умный, но чуть-чуть с опозданием, раньше бы сообразил да преподнес свои мыслишки подполковнику. Вот бы натюрморт получился».

Лева вышел из лифта и сразу увидел на своей двери записку. Если просят позвонить на работу, утоплюсь в ванне, твердо решил Лева и прочитал: «Срочно позвони. Марго. Срочно». Он вздохнул облегченно. Лева вспомнил Ирину Перову, маленькую, голубоглазую, с копной темных, коротко остриженных кудрей, затем Риту – высокую, гибкую, с длинными прямыми волосами и темными подведенными глазами. Соблазнительный народ женщины. Наверное, я бабник, решил Лева. Хорошо это или плохо? Возможно, нормально. Интересные женщины мне нравятся, что плохого? Но их много, а мне нужна одна. И он вспомнил свою первую любовь, неожиданно ворвавшуюся и уходившую медленно, словно тяжелая болезнь, чуть ли не забирая с собой душу, оставляя измученное тело. И только Лева окреп, встал по-настоящему на ноги, вздохнул свободно, так на тебе… Да еще в своем же доме, да почти несовершеннолетняя, с манерами кинозвезды. Лева не был знаком с кинозвездами, но наверняка они вот такие. Он вновь взглянул на записку: «Срочно позвони. Марго. Срочно».

Лева вытащил из морозилки пельмени, поставил на плиту кастрюльку с водой.

«Такие девочки каждого мужчину, который не плавится под их взглядом, как стеариновая свеча, не начинает громко ржать и бить копытом, воспринимают как личное оскорбление. Она и бегает ко мне каждый день, чтобы доказать свою неотразимость. А я женюсь на маленькой симпатичной толстушке, – назло себе думал Лева, – носик пупочкой и глаза разные: синий и карий. Зато она будет любить меня, а не себя, и чтобы образование не выше среднего, так как если женщина красива, умна и образованна, это уже патология, это не для нормальных людей…»

Рассуждения Левы прервал звонок в дверь. Рита вошла, заложив руки за спину.

– Здравствуй, проходи, – сказал Лева и поспешил к плите, которая возмущенно шипела и брызгала паром.

– Здравствуй, Лева, – Рита продолжала смотреть себе под ноги и осторожно ступала на носки. – Наконец-то я тебя поняла. Друг пишет: «Срочно», а ты быстрее к пельменям…

– А я знаю твой телефон? – обхватив кастрюльку полотенцем, чуть сдвинув крышку, Лева сливал воду и морщился от бьющего в лицо пара.

– Сыщик, называется, – медленно сказала Рита. Лева уже догадался, что сегодня исполняется роль «Я вся такая разочарованная». – Один мальчик, аспирант, достал мой телефон, даже не зная, где я живу.

– Пусть зайдет к нам в кадры, нам такие нужны, – парировал Лева, не удержался и добавил: – Побегает по рынкам да вокзалам, быстро дурь выветрится.

Рита опустила глаза еще ниже, положила книгу, которую держала за спиной, на табуретку, накрыла на стол и села в ожидании пельменей.

– И куда в тебя влезает, в худющую? – спросил Лева.

Рита одернула кофточку, обхватила ладонями талию.

– Международный стандарт. Кто понимает, конечно.

Лева, обжигаясь, ел и пожимал плечами. Когда с пельменями было покончено, Рита убрала со стола, даже протерла его тряпкой и положила перед Левой книгу.

– Я-то о тебе забочусь, а ты…

Лева открыл книгу. Павел Ветров смотрел на него, упрямо наклонив лобастую голову.

– «Скоростной спуск», – сказала Рита. – Неплохое название. И книга ничего. Он быстро ездил, этот Павел. Кто его остановил? – она обошла стол, погладила Леву по голове, и он, продолжая смотреть на Ветрова, взял ее руку и поцеловал. Лева прижался щекой к ладони девушки и думал, что она выразилась исключительно точно. Ветров ездил слишком быстро, таких быстрых любят в спорте, в жизни их тихо ненавидят. Словно подслушав его мысли, Рита сказала: – Мне кажется, что на своем пути к цели он не очень считался с окружающими, – и повторила любимую фразу своего отца: – Он был парень не серийного производства, штучной работы, индивидуальной. Таких многие не любят…

Эти слова отец часто говорил, когда откровенничал с дочерью. Риту возмущало насмешливое отношение отца к поклонникам. «Этот тебе не нравится, другой, какого же парня ты одобришь? Решать я буду сама, но твое мнение мне далеко не безразлично». – «Мужчина не должен походить на костюм из отдела готового платья, – ответил отец. – Можно носить этот, неплохо носить и тот. Надо найти своего, единственного, притираться друг к другу вы будете долго, всю жизнь, но он должен обладать индивидуальными качествами, отличающими его от других, для тебя совершенно необходимыми». – «Какими качествами, папа?» – спрашивала она. «Для тебя необходимыми, – повторял отец, – за которые бы ты его и любила». – «Он, конечно, должен быть идейным», – провоцировала Рита. «Естественно, – серьезно отвечал отец, – иначе он не будет настоящим мужчиной. Лично я больше всего ценю в мужчине любовь и преданность своему делу. Мужчина должен знать, зачем он живет…» – «А женщина?» – перебивала Рита, и разговор заканчивался ее монологом, в котором она учила отца уму-разуму.

…Сейчас Рита смотрела на склоненную голову Левы, чувствовала на ладони его шершавую щеку, понимала, что он думает, как говорит отец, о своем деле, и сердилась. Все мужчины эгоисты, вот она весь день думала о Леве, с большим трудом достала для него книгу, а он…

– Я чуткая и умная, – Рита отошла и повернулась на каблуках. – Ты недостоин меня, Лева. Как тебе нравятся мои брюки?

Лева опустился на землю и возмущенно спросил:

– Откуда ты знаешь о Ветрове?

– Секрет фирмы «Василек», – Рита направилась к выходу, чуть покачивая узкими бедрами: – Спасибо за пельмени.

Неожиданно она вернулась, нашла в ящике стола карандаш и прямо на стене крупно написала номер своего телефона.

Глава 5

В кассе молодой семьи находилось тысяча шестьсот рублей, не считая копеек. Попытка составить смету расходов на приобретение кухни и занавесок, спальни и плафонов, гостиной и торшера окончилась неудачей, так как и Ирина и Олег имели лишь приблизительное понятие о стоимости необходимых вещей. Ирина двадцать лет жила с родителями, где кровати, половики, столы и чашки были со дня ее рождения, а когда что-то покупалось новое, она порой и не замечала либо принимала как должное, не интересуясь ценой. Олег жил в общей квартире, комната, которую он занимал один после смерти матери, была обставлена так, что брать оттуда что-либо в новую квартиру смысла не имело. Когда Ирине нужны были пальто или чулки, она говорила об этом маме, которая совещалась с отцом, и необходимая сумма любимой дочке выделялась немедленно. У Олега с этим вопросом было еще проще, он все необходимое покупал во время поездок, за рубежом, одевался просто, но модно и не задумывался о том времени, когда обстоятельства могут измениться.

Бумажку с набросками сметы порвали и побежали в магазин, решая на ходу, куда в первую очередь: в мебельный, электротоваров или тканей?

Молодые вернулись лишь к вечеру, истратив двадцать рублей на такси и обед и приобретя в «Малахитовой шкатулке» на Калининском проспекте серебряный половник и мельхиоровое ведерко для льда, ведь шампанское у них еще было. Молодые твердо решили покупать в дом только вещи экстра-класса, никакой дешевки у них не будет, пусть на обстановку квартиры понадобится несколько лет, пусть – они не спешат, время есть.

На следующий день Олег перетащил из своей старой комнаты огромную полуразвалившуюся софу. Ирина привезла от родителей чашки, ложки, вилки. Начать решили с кухни, на другое не отвлекаться, на такси больше не ездить, обедать только в дешевых кафе или столовых. Вечером они вернулись на такси, Ирина купила портьеры для гостиной, Олег – букет алых роз. Портьеры за их цвет назвали «Золото Маккены», розы поставили в одну из призовых ваз и принялись составлять план на завтра.

Через две недели кухня куплена еще не была, но в нераспакованных свертках, громоздившихся в углу, покоился столовый сервиз на двенадцать персон с изумительной супницей, честно сказать, из-за супницы сервиз и приобрели, ведь серебряный половник уже существует. В ванной заменили раковину, а в холле повесили огромное зеркало, отчего сразу стало просторнее и веселее.

От магазинов временно пришлось отвлечься, так как у Ирины началась практика, а Олег должен был появиться в отделе кадров завода химического машиностроения, куда получил назначение. Председатель спортобщества обещал, что на заводе Олега примут с распростертыми объятиями, двести рублей – тот минимум, который он, председатель, гарантирует.

Кадровик довольно равнодушно перелистал документы и сказал:

– Рады, Олег Петрович. Поздравляю с началом трудовой деятельности, с вступлением в нашу дружную рабочую семью, – и протянул вялую, испачканную чернилами руку. – Специалист по полимерам нам нужен, просто необходим. Ставка у нас имеется, неплохая ставка, надо сказать, – он почему-то опустил глаза. – Сто пятнадцать для молодого специалиста, вам просто повезло. Сейчас я вас познакомлю с начальством, – он, не поднимая головы, выдвигал и задвигал ящики стола, словно хотел именно оттуда выудить начальство на свет божий. – Уточните круг своих обязанностей и приступайте.

Олег устраивался на работу впервые, никогда в жизни не торговался, услышав же об окладе, смешался. Может, его, как сопляка, обманывают, или это нормальная заработная плата? Он не показал своей растерянности, даже улыбнулся, поблагодарил, однако попросил еще несколько дней, мол, только женился, новая квартира, быт, одним словом.

– Конечно, конечно, – радостно ответил человек с чернильными руками. – Неделька терпит, приходите, мы вас ждем.

Когда за Олегом закрылась дверь, он снял трубку, набрал номер:

– Я спровадил его, Митрофаныч, – сказал, довольно улыбаясь. – Нужен? Тебе работник нужен, а не спортсмен. Ты бы видел этого работягу, костюмчик на нем ого-го, дипломат-аристократ, а не технолог.

Ниночка, секретарь председателя спортобщества, которая месяц назад, заливаясь румянцем, встречала Олега кокетливой улыбкой, холодно посмотрела и, продолжая печатать, обронила:

– Приветик, Перов. Совещание.

Олег недоуменно пожал плечами и легко открыл тяжелую дверь.

Сидящий во главе стола председатель взглянул на открытую дверь раздраженно, узнав Олега, кивнул и указал на стул. Председатель общества, заслуженный мастер спорта, в прошлом неоднократный чемпион страны, был на пятнадцать лет старше Олега, однако взаимоотношения у них уже давно установились товарищеские.

Обсуждался больной вопрос – футбольная команда болталась во второй половине турнирной таблицы.

Председатель закрыл совещание и, глядя в сутулую спину главбуха, сказал:

– Деньги должны быть, хоть воруйте.

И главбух покорно пошел «воровать», то есть срезать последние крохи с других видов спорта. Когда все вышли, председатель пожал Олегу руку и, посмотрев на потолок, сказал:

– Звонили, команду необходимо поднять, – он беззвучно выругался, – была бы моя власть, Олег, я бы их так поднял, забегали бы, как наскипидаренные. Каждый сопляк – прима, слова ему не скажи, он тут же… – председатель вновь посмотрел на потолок. – Или начинает говорить, что у соседей лучше. Ему, видите ли, предложили, обещали… Ну, извини. Рассказывай.

Выслушав Олега, председатель сказал:

– Потому что ты дурак, братец. Зачем раззвонил на весь свет, что выступать больше не будешь? Ты на помосте Олег Перов, а в жизни двадцатисемилетний оболтус с дипломом, – откровенно сказал он. – Может, еще годочек потаскаешь? Как спина?

– Спина чуть повыше… – огрызнулся Олег. – Ты мне обещал, Саша.

– В общем, ты прав, уходя – уходи, – он помолчал. – Я обещал, попробую. Не выйдет, придешь, будем думать.

Дома уже ждала Ирина, но Олег домой не поехал, а созвонился с Павлом Ветровым и отправился к нему.

Она познакомились год назад, в спортзале, куда Павел пришел с кинооператором – делал телевизионную передачу. Олег не очень любил разговаривать с журналистами или писателями. Вопросы всегда одни и те же, в глубь спорта не лезут, скользят по поверхности.

Ветров сразу понравился Олегу, так как не пошел через зал, размахивая руками, давая оператору и всем остальным задания, где стоять и что снимать, а сел у стены на скамеечку и тихо просидел всю тренировку. Изредка он что-то шептал оператору, тот согласно кивал и молча снимал. Ветров появился и на следующей тренировке, так же тихо сидел на лавочке и уже на улице, после душа, подошел к Олегу, представился и сказал:

– Ничего, мужская у тебя работенка. Я вашу железку долгое время не понимал. Ну, тащишь ее вверх, она тебя вниз. И все!

– Так оно и есть, – буркнул Олег.

– Не болтай, – оборвал Ветров. – Я когда-то горнолыжником был, у нас трасса, с ней борешься в слаломе минуту, на спуске чуть ли не три. У вас – секунда. Я могу дрогнуть, затем выправиться и победить. Ты не можешь. Так? У тебя лишь намек на сомнение, лишь искра неуверенности, и железо не простит, сломает.

Павел Ветров понимал в спорте, его передача о тяжелой атлетике была откровением даже для многих штангистов. Он не рассказывал о технике, не восхищался весом снаряда, а копался в людях, в психологии.

Олег и Павел подружились сразу. Обычно, практически всегда, Олег во взаимоотношениях с людьми, будь то мужчина или женщина, сразу захватывал инициативу. Павлу же он подчинился без сопротивления, с радостью. И дело не в том, что Ветров был старше Перова на десять лет, не просто годы, а жизненный опыт, знание жизни решили вопрос старшинства. Они встречались чуть ли не ежедневно, и уже через полгода казалось, что знают друг друга с детства. Их объединяли знания и любовь к спорту, только Павел вышел из спорта в большую жизнь, а у Олега все еще впереди. Но Олег относился к спорту проще и, так сказать, более потребительски. Интересно, много ездишь, видишь, хорошо живешь, тебя знают и любят. Павел смотрел на спорт более идеалистически и философски. Спорт, считал он, закладывает в характере человека фундамент, и самое страшное, когда конец спортивной жизни не становится сигналом к старту дальше, вперед, вверх, а наступает конец активности человека, начало его угасания в воспоминаниях о былом величии.

– Мало, точнее, плохо заботятся о спортсменах, – рассуждал Павел. – Человек в семнадцать, а во многих видах и раньше становится знаменитостью. Печать, радио, телевидение, интервью, поклонники, меценаты. «Надежда», «талант», «представитель страны». А сопливый «представитель» хорошо кувыркается на брусьях, далеко или высоко прыгает или, как ты, больше других поднимает. А перестал прыгать? Как с заоблачных высот опуститься на грешную землю? Крепко встать на ноги, понять, что прошлое лишь прошлое, а настоящее и будущее зависят теперь только от тебя.

– Так ведь и в спорте все зависело лишь от тебя, – возражал Олег. – Спорт в первую очередь труд и пот.

– Верно, – согласился Павел, – но в спорте человек находится в фокусе внимания, с тебя много требуют, но добился, тут же воздается сторицею, даже с излишком. Повседневная жизнь равнодушнее, тебе не рукоплещут, ты один из миллионов, никто тобой не любуется. Переход из одного качества в другое, из-под яркого света прожектора к нормальному свету дня, порой дождливого и пасмурного, для многих оказывается настолько болезненным, что люди надламываются.

Олег подтрунивал над серьезностью Павла, над его философией.

– Говори, говори, – обрывал Павел, – поглядим, как ты закончишь выступать и начнешь кувыркаться на ковре, который называется жизнь. Поглядим, сколько ты тогда поднять сможешь…

Олег только соприкоснулся с жизнью и несколько опешил. Не нужен? Уже не Олег Перов? И, приехав к Павлу Ветрову, Олег ожидал, что тот выслушает и скажет: что, стукнулся? Ведь тебе говорили, ты не верил, теперь хлебай полной ложкой!

Павел, в стареньком, вылинялом тренировочном костюме, в тапочках на босу ногу, открыл дверь, хлопнул Олега по плечу и молча прошел в комнату.

– Молодец, спас меня, – устало сложил бумаги в папку и блаженно потянулся. – Не понимаю, как вообще пишут, творят люди, не имеющие спортивной подготовки? Или талантливым легче? – он провел ладонью по коротко остриженным волосам и лицу, словно умылся. – Вряд ли, чемпионам-мастерам труднее, мы-то с тобой знаем. Мы, грешные, напортачим, ну ругнут нас лениво, да и забудут – какой с нас спрос? А маэстро ошибся-то самую чуточку, занесло на повороте, качнуло – крик, шум, конец света! – он сидел, навалившись на стол, выставив подбородок, и внимательно разглядывал Олега. – Человека нельзя лишать права на ошибку, иначе храбрый превратится в труса, нерешительный в подонка. Пока человек жив, пока барахтается, чего-то хочет, он ошибается.

– Ты мне заранее индульгенцию выдаешь? – рассмеялся Олег.

– Нет, проверяю на тебе тезисы своей статьи, – Павел хлопнул ладонью по папке. – Ты все равно выкладывай, за пазухой не держи.

Олег выложил. Стараясь не размазывать, рассказал о событиях дня.

– Дело не в самолюбии, Павел, – закончил он, – жить-то как? Иришка тридцать восемь и я после вычетов сотню, плюс кооперативная квартира. Ведь ноги протянешь.