Приключения в дебрях Золотой тайги Фаб Станис
Первым, разумеется, захохотал Яковлев, разбиравшийся в минералогии. Остальные крепились, но вскоре все у костра смеялись так заразительно и искренне, что даже Дженкоуль и Никола, которые улыбались мало, не удержались от улыбок. И только сам Черчилль не мог понять, в чем причина этого гомерического хохота.
– Ой, держите меня, и вот благодаря этому мы могли бы пойти на дно Енисея. Вы представляете, сколько лишних килограммов мы чуть не взяли на борт. – Яковлев тыкал в кучу камней пальцем и продолжал хохотать.
– Фрэнк, Фрэнк, я погибаю, но это же самая обыкновенная галька!
– Да, но это наша енисейская галька, – поддакивал Яковлеву Катаев. – Такой во всей Америке днем с огнем не сыскать.
– А что, представьте себе: прийти на благотворительный бал в Нью-Йорке в колье и серьгах из енисейской гальки! Представляете, огромный зал для приемов и объявляют: «Элен Гладсон и Фрэнк Черчилль!». Вхожу я, а на шее такая роскошь, а рядом первооткрыватель чудесного булыжника…
Черчилль только вздыхал и уныло поглядывал на свои новые находки. Но когда все наконец успокоились и, забыв о неудаче Фрэнка, переключились на другую тему, он незаметно взял несколько камней и убрал в карман брюк. На всякий случай! Ошибаются все.
Сосновые полешки потрескивали и выбрасывали в темноту снопы искр. В этот момент даже непроглядная чернота неба оживала, искры будто бы прибавлялись к мерцающим звездам. Путешественникам казалось, что сидят они под волшебным куполом из горящих точек.
– Интересно, а как появилась Ангара? – спросил Степан.
– А этого точно никто не знает, сынок.
К Степану и Катаеву подсел Сидоров.
– Это как так? Никто не знает, как появилась такая большая река?
– Гипотез и предположений хоть отбавляй. Ну вот, к примеру, один ученый муж доказывает, что когда-то давным-давно Байкал был бессточной котловиной. Он доказывает, что в древнее время такой, какой мы ее видим сейчас, Ангары просто не было. Истоки прапра-Ангары лежали где-то на северо-западе от Балаганска! Но самое интересное, что она впадала в Байкал, а не вытекала из него! А вот Верхняя Тунгуска, она же Подкаменная, уже была и впадала в Енисей… А затем природные стихии – землетрясения и вулканические подвижки – размыли водораздел между Ангарой и Подкаменной, и в конце концов древняя Ангара захватила верховья Тунгуски. По другой версии, возникла Ангара от того, что в самом Байкале воды стало слишком много и она, прорвав горную преграду, пошла в Енисей по уже существующей протоке. Байкальская вода расширила себе путь, и появилась новая могучая река Ангара.
– Откуда у вас, приказчика, такие познания?! Не обижайтесь, ради Бога, я искренне восхищаюсь вашей эрудицией.
Элен внимательно слушала рассказ Катаева.
– Дорогая Элен, я, как и вы, читаю газеты, – рассмеялся Катаев. – Ну а если серьезно, то все это итог самообразования. Учусь, знаете, везде, где только можно. Книги, книги, книги – вот источник всех фактов и рассуждений. В Енисейске, в Иркутске, Томске – где только не жил, можете мне поверить, каждый день событие: научные лекции профессоров, путешественники рассказывают о своих поездках, имеются серьезные научные общества, музеи. Великая сила просвещения, знаете ли. Когда-нибудь, Элен, я покажу вам нашу домашнюю библиотеку. В ней книги, выписанные со всего света. А уж местные-то издатели дарят свои произведения.
Вот вы удивляетесь, я и сам порой удивляюсь, какими странными путями мы идем к знаниям. Наша экспедиция, если разобраться, чистая авантюра. Никто на Подкаменную не забредал, не изучал серьезно. Сумеем добыть новые факты – будет польза, не сумеем – пустая поездка.
– Будет, будет вам, – растроганный Вадим Петрович приобнял Катаева. – Вон Черчилль уже великую пользу здешним местам принес: полберега Енисея от гальки очистил. Напишу-ка я об этом прелюбопытнейшем факте в газету. Вот только бы международного скандала не случилось. Скажут, что мы его заставили бесполезную работу делать. Да, Фрэнк?
Фрэнк фыркнул:
– Но и самоцветы, кажется, тоже здесь!
– А то, полные карманы! Ты, Фрэнк, давай, не затягивай. Как приедешь в Америку, вези сюда своих компаньонов, будем добывать самоцветы и галечку.
– Ой, как смешно, как смешно! Я бы и галечник продал. Не сомневайся. Нет вы посмотрите, какой он красивый, округлый, разноцветный! А как блестит в воде! А представьте, что им выкладывается дно, интерьеры квартир и магазинов, бассейнов! А? Немножко рекламы – и камешки пойдут на ура! Это тебе не руль «Зяблика» крутить. Реклама – это тоже двигатель! Она не то что колеса крутит, она мир толкает к движению.
– Господа, вам осталось только выйти на ринг, – Элен строго посмотрела на спорщиков. – Ваша пикировка заставляет меня думать, что вы просто не знаете, чем себя занять. И кстати, Вадим Петрович, я, кажется, готова вложиться в галечное дело.
Мне идея Черчилля не кажется такой уж странной. Мы еще выясним, нельзя ли использовать здешний камень в строительстве. А цемент? Разве в цемент не добавляют различного рода… э-э-э…
Ну вот забыла! Кто поможет?
– Щебень, дробленный камень, – подсказал Сидоров.
– Ну вот, я же говорила, дело не такое уж и пропащее.
– Элен права, извини, Фрэнк, это из-за отсутствия «Зяблика». Сейчас бы порулить с часок, и нервная энергия перешла бы в физическую.
Катаев потер руки.
– Ну, вот и славно, международный конфликт исчерпан. А вы, Фрэнк, не сильно расстраивайтесь.
Ваша ошибка хотя бы не разорила вас. Помните ли, друзья, те береговые участки Ангары ниже Кежмы с неестественными для равнинного берега холмиками-возвышенностями? Кто-то из вас предположил тогда, что золотодобытчики забивали там шурфы. Очень близко к истине, земляные работы действительно вели, но не старатели, а первопроходцы. В каждой ватаге был хотя бы один, жаждущий быстрого обогащения.
Везде тогда чудилось золото или серебро. Когда русские пришли на Ангару, они встретились с бурятами. А у тех вся конская сбруя из серебра, седла в серебре, стремена искусными мастерами из серебра сработаны, на одежде что у мужчин, что у женщин серебряные вставки. И решили тогда наши мужики, что там, где буряты кочевали, серебра полно. Перекопали да просеяли все вокруг, но ничего не нашли. Да и откуда ему, серебру, взяться у реки Ангары.
– А сбруя? А одежда?
– Серебро, Фрэнк, из Монголии брали. Впрочем, чудеса случаются. Вот вы самым непостижимым образом на одном месте столько самоцветов и поделочных минералов отыскали.
…Во мраке ночи тайга чернела неприступной сплошной стеной. Было тихо-тихо, но хорошо слышался прибой. И только яркий и жаркий костер, который разговаривал на языке огня, мог поспорить в этой тишине с говорливой водой. Снопы искр на мгновение расширяли видимое пространство, тени у костра словно начинали двигаться, жить своей, отдельной жизнью.
Путешественники молча смотрели на огонь, и каждый думал о своем.
– Дженкоуль, а, Дженкоуль, расскажи сказку, – попросил Степан.
Все враз встрепенулись и стали в один голос выпрашивать у проводника-тунгуса какую-нибудь историю.
– Такую мне сказку в детстве напевала бабушка… Раньше далеко на юге Енисея жили кето.
Все у них было из того, что нужно лесным людям. Но вот однажды пришли из пустыни великаны-людоеды. Совсем худые люди-великаны.
Не стало кето жизни. Долго думали они, как спастись от беды. Кинулись к лодкам. Легли на дно, и понес их дедушка Енисей прочь от родных мест. Вот стали они уплывать от страшных великанов. Но злой человек всегда что-нибудь за пазухой держит. Великаны воды боялись, плавать не умели, но плохие всегда хитрят. Стали они хитрить. Забежали великаны вперед. Собрали все горы вокруг, сложили крепкую стенку и бросили на Енисей. Стена была крепкая, и как река ни старалась, не могла пробить ее. Раздался Енисей вширь. Охотники плачут, женщины плачут, детки плачут. Получается, снова беда у кето.
Но был у них свой богатырь Анба. Взял Анба топор, размахнулся и рассек каменную стену. С тех пор и стоит на Енисее Осиновский порог.
– А где теперь живут кето? – спросил Степан.
– У самого Енисея, в месте впадения Подкаменной Тунгуски, – подсказал Катаев. – Мне приходилось бывать в тех краях, когда доставлял грузы на прииски. Пришлось однажды заночевать на Черном острове, в фактории, что недалеко от старинного русского села Закаменного. Поверьте, друзья, удивительные места. Сама фактория на крутояре, окна зимовьюшек прямо на реку глядят. А вокруг тайга, словно океан безбрежный, ни конца, ни края – тайга до горизонта и, кажется, за ним тоже.
Должны мы были в Кузьмовку груз сплавить. А как тут сплавишь, места-то незнакомые, тайга нехоженая, на реке шиверы да мели. Пошли, что называется, на свой страх и риск. Ох, и натерпелись мы страху! Плывем. Спокойная вода, тишина стоит. Поворот. Глядь, а впереди горная гряда,
целая россыпь порогов и порожцев, как зубцы они торчат. Сплошной частокол каменных шишаков.
Две лодки потеряли, но все же пробились. Только в себя пришли – новый страх: настоящая колоннада отшлифованных ветром и водой каменных пальцев. И так до Кузьмовки.
– Скажи, отец, а кето – как Дженкоуль или на нас больше похожи?
– У каждого народа свой облик, свои наряды, свои обычаи. Охотники кето носят грубошерстые кафтаны, свободные и просторные. Им так удобно за зверем бегать, а еще их одежда тепло держит. На кафтанах яркие нашивки, на ногах мягкие сапоги из оленьей кожи. В ножнах деревянных нож, кисеты для табака. У мужчин и женщин на шее платки. Они охотники, и Дженкоуль охотник. Но тунгусы и кето люди разных племен.
– Табак у кето шибко хорош, – добавил Дженкоуль. – Трубка березовая. Табак злой, листьями идет. Встретим кето, обязательно покурим, – причмокивая, зашептал проводник…
Скоро люди, уставшие за день, крепко заснули в лодках. У костра расположился только Дженкоуль. Из-за дальней лодки тихо выскользнула тень и растворилась в ночной черноте. Если бы кто-то наблюдал за тунгусом, он подумал бы, что проводник забылся глубоким сном. Но проводник не спал. Он хорошо слышал, как хрустнула сухая ветка. Он знал, что это не был треск костра. Он видел, что вслед за первой тенью метнулась вторая. Дженкоуль очень, очень удивился.
Востротин Степан Васильевич
Историческое отступление, в котором мы знакомимся с потомственным почетным гражданином, золотопромышленником, енисейским городским головой, членом III и IV Государственных Дум – депутатом от Енисейской губернии, а также путешественником и подвижником в деле изучения северных морских путей
С целью изучения Северного морского пути Востротин совершил две экспедиции из Лондона в Енисейск: в 1894 с капитаном Виггинсом и в 1912 с Фритьофом Нансеном. Идею Северного морского пути отстаивал он в Государственной думе.
Родился Степан Васильевич в 1864 году в Енисейске, в Томске окончил гимназию, в 1887 году – с отличием Казанский ветеринарный институт.
После смерти отца в 1889 году Востротин становится владельцем большого торгово-промышленного хозяйства, включающего 17 приисков.
Кроме коммерции занимается попечительством и благотворительностью. Неоднократно избирался гласным городской думы, в 1894 году становится городским головой г. Енисейска. Состоял председателем Общества попечения о начальном образовании в г. Енисейске, был начальником Вольно-пожарного общества. С 16 июля 1892 года высочайше утвержден в звании директора енисейского тюремного отделения. Состоял членом Попечительского совета Енисейской женской гимназии с 1890 года, а с 1896 года – действительным членом императорского Русского географического общества. С 1896 года – председатель Енисейской окружной переписной комиссии. За труды по первой всеобщей переписи населения 30 января 1897 года высочайше пожалован темно-бронзовой медалью. Приказом по Министерству юстиции от 26 июня 1897 года назначен почетным мировым судьей Красноярского окружного суда на трехлетие с 1 июля 1897 года, а приказом от 19 февраля 1901 года – на следующее трехлетие.
Постоянно и настойчиво отстаивал интересы Енисейского края и родного города, был активным сторонником освоения Северного морского пути, о чем вышла в 1902 году его книга. В газете «Сибирские вопросы» (в 1905 и 1906 годах) опубликовал об этом ряд статей, а именно: «Северный морской путь и Сибирь», «Обь-Енисейский канал и внутренний водный сибирский транзитный путь».
Еще в 1893 году в Енисейск Северным морским путем прибыл английский капитан Виггинс. Груз составляли рельсы для восточных участков Сибирской железной дороги. С. В. Востротин сблизился с капитаном Виггинсом и решил тщательно изучить вопрос о северо-морских сообщениях Сибири с Западной Европой и Россией. С этой целью он отправился в 1894 году вместе с женой в Англию. Отсюда Востротины и капитан Виггинс приехали на пароходе в Норвегию, а затем на старом норвежском китобое «Звезда» направились к устью Енисея по Северному океану.
Плавание прошло благополучно. Были привезены не только разные грузы, но вместе с ними следовали и казенные суда – туера для организации передвижения в порожистых частях рек Енисея и Ангары.
По инициативе Востротина енисейские и красноярские купцы организовали «Товарищество пароходства по р. Енисею», в основном для торговли с заграницей. «Товарищество» приобрело 3 парохода, два из которых были доставлены на Енисей через Карское море и океан. Это были суда полуморского типа, стоимостью до 400 тысяч рублей. «Товарищество» вошло в соглашение с иностранной фирмой об обмене грузами в устье Енисея.
В 1898 году правительство решило совсем закрыть северо-сибирский торговый путь.
Востротин вместе с известным исследователем Арктики, почетным членом Петербургской академии наук Фритьофом Нансеном совершил плавание на пароходе «Коррект» от берегов Норвегии через Баренцево и Карское моря в устье реки Енисей.
Понимая огромное значение транспортных связей для торгово-промышленного развития Сибири и Енисейской губернии, Востротин отстаивает идеи строительства железных дорог Ачинск – Енисейск, Ачинск – Минусинск, Томск – Енисейск.
Глава пятнадцатая
Странное исчезновение Черчилля
Утром к завтраку не вышел Черчилль. Вначале решили, что он занимается изучением береговой линии, бродит в поисках самоцветов. Но прошло больше часа, а Черчилль не появлялся. Обеспокоенные, все разбрелись в его поисках. Скоро выяснилось, что нет и Николы.
– Я не понимаю, что происходит. Его нигде нет, – растерянно сказал Яковлев, вернувшись с очередного «обхода». – Как сквозь землю провалился. И Николы нет! Пропали разом, словно сговорились… А может, их… украли?
– Конечно, украли, да так тихо, что ни одна ветка не хрустнула, – иронически заметил Сидоров. – У меня такое чувство, господа, что здесь что-то не так.
– Неужели кто-то думает, что Черчилль сбежал?! – задохнулась от возмущения Элен. – Этого не может быть. Черчилль очень отважный американец.
Вы даже не представляете, какой он смелый, но я-то знаю!
– Да что вы, Элен, никто и не думал такого. Пока что мы только констатируем факт пропажи, – развел руками Катаев. Голос его был напряжен.
– Дженкоуль, а ты ничего не слышал ночью?
– Нет, хозяин, ничего не слыхал. Виноват, Дженкоуль не уследил.
– Никто ни в чем не виноват. В общем, так, ждем еще несколько часов, но если Черчилль и Никола не появятся, нам придется отплыть без них. По распоряжению Катаева большая часть экспедиции отправилась прочесывать прибрежный лес, а оставшиеся собирали вещи.
– Ну, Черчилль, ну, приятель, куда же ты подевался? Не хватало нам только международного скандала. От тебя только камешки остались, много камешков.. – бубнил Яковлев, собирая вещи Черчилля. Когда же дело дошло до большого мешка с галькой, который американец, несмотря на насмешки друзей, решил везти с собой, Яковлев и вовсе разошелся. Он пыхтел, морщил брови, усы его воинственно шевелились. Вместо того, чтобы разом опорожнить мешок с камнями, автомобилист доставал оттуда по две-три гальки и подходящими запускал «блинчики», считая их вслух:
– Раз-два-три; раз-два; раз; раз-два-три-четыре.
И чем дальше, тем серьезнее становился Яковлев.
Он никогда не приветствовал экстравагантные поступки американского спортсмена. Но эта выходка и вовсе никуда не годится! Ушел в глухой тайге, никому не сказав ни слова! Оставались считанные минуты до отплытия.
Путешественники уже собрались у лодок, и последняя надежда дождаться Черчилля и Николу таяла. Все смотрели на реку, на лицах была тревога и озабоченность. Таяли сомнения в том, что Черчилль и Никола добровольно покинули лагерь, ушли, оставили экспедицию. Никаких следов борьбы не обнаружили, берег был чист, предполагать, что с обоими случилось несчастье на воде, не было причин. Может быть, они ушли ради самоцветов? Или ради чего-то еще? Яковлев, примостившийся на корме, кидал в воду последние гальки из мешка американца. Он все еще метал взгляды вглубь берега, на что-то надеясь.
Вдруг раздался вопль. Это кричал Яковлев. И тыкал пальцем в сторону берега. То, что он увидел, было сначала точкой у дальней опушки. Точка увеличивалась и наконец раздвоилась. Сомнений не оставалось: к берегу шли, торопясь, Черчилль и Никола.
– Это Черчилль и Никола! – закричала Элен.
– Похоже они, – лицо Катаева сделалось строгим.
– Да конечно, кому же тут еще быть, – быстро и с радостью согласился Яковлев и прошептал Катаеву: – Ну, и задам я американцу хорошую русскую трепку! По мере того как фигуры приближались, становилось понятным, что идут они как-то странно: словно специально для них провели прямую линию к тому месту, где стояли лодки, а потом завели в обоих внутренние моторчики. Люди двигались, как деревянные солдаты или как зомби, по прямой вперед, не сгибаясь, не меняя положения рук или головы.
Путешественники призывно махали им, крича: «Быстрее! Пора отправляться!» Но фигуры не ускоряли движения. Они приближались с прежней размеренностью.
Когда Никита и Черчилль подошли достаточно близко, путешественники разглядели их лица: отстраненные, не выражающие ничего, пустые.
Ни тот, ни другой будто бы не замечали скопления народа на берегу и продолжали упрямо двигаться, подобно машинам. И так вошли бы в воду, а потом бы ушли под воду, если бы их не удержали у водной кромки. Столкнувшись с препятствием, оба остановились, а затем рухнули на песок.
Они лежали, как неживые, хотя, определенно, дышали. Сил подняться и что-нибудь объяснить у них явно не было. Вернувшихся закидали вопросами, которые оставались без ответа.
– Ну, и что прикажите с ними делать? – Вадим Петрович встревоженно, как курица, бегал вокруг лежащих и причитал: – Они даже объяснить не могут, что с ними произошло! Может быть, они объелись каких-нибудь галлюциногенных грибов? Черчилль, друг, ты не ел каких-нибудь грибов? Очнись, Черчилль!
Элен опустилась рядом с американцем, взяла его за руку и попыталась ласково заговорить. Она терла ему щеки, слушала сердце. Но тот лежал, уставясь в небо, без движения – будто бы из него утекла жизненная сила.
– Как сказал бы один мой приятель: мы теряем их. Надо принимать решительные меры.
– О чем вы, Сидоров, мы, кажется, потеряли их – по крайней мере, на данную минуту. Господа, я честно не знаю, что делать в этой ситуации с двумя взрослыми мужчинами, которые еще недавно были вполне нормальными людьми, – растерянно произнес Яковлев.
Пока все возились в Черчиллем, Катаев внимательно осмотрел Николу.
– Здесь мы им ничем не поможем, если вообще поможем. Давайте устраивать их в лодки.
Переход предстоит несложный, по спокойной воде пройдем сколько сможем. А там поглядим, может, отойдут еще.
– Я, пожалуй, соглашусь с Николаем Мироновичем. Ждать у моря погоды бессмысленно.
Мы понятия не имеем, что с ними такое. Поплывем дальше. Пойдем, голубчик, Черчилль. – Яковлев поднял приятеля, поставил на ноги. Ноги были как ватные, не держали. Едва он усадил американца на корму, тот скатился на дно суденышка, забитое экспедиционным грузом. Там его и оставили в покое, придав его телу позу эмбриона. То же проделали с Николой.
Ничто больше не задерживало путешественников на этом берегу. Лодки столкнули в воду. Экспедиция продолжила свой путь.
Теперь не Ангара, а Енисей нес путешественников к намеченной цели. Быстрое течение словно бы в награду за потерянное время помогало нагнать расстояние. Плыли молча, время от времени поглядывая на Черчилля и Николу, которые то ли спали, то ли находились в забытьи.
Когда уже явно стало смеркаться, пристали к берегу, на котором различили в сумерках несколько строений и от которого доносился запах хорошего дыма. Того домашнего, печного, который невозможно спутать с дымом пожарища или костра.
Оказалось, и вправду, деревенька. Судя по тому, чем был заставлен берег, вполне рыбацкая. Низенький, хорошо сложенный причал узкой прямой змейкой уходил к воде. На высоких рогулинах сохли сети. В воздухе стоял густой запах рыбной требухи, видимо, рыбу тут же и разделывали. Неподалеку стоял видавший виды, почерневший от сырости сарай-амбар, в каких обычно разбирали и солили улов.
Катаев удовлетворенно потер руки:
– Может, тут лекарства какого поищем, да отпоим наших болезных…
Еще не ступили на землю, а уж тут как тут стая дворовых собак встретила путешественников заливистым лаем, оповестив о прибытии чужаков всю деревеньку. До ближайших домов было рукой подать. Катаев дал знак оставаться на месте, при лодках, и знакомиться с местными пошел один. Поднялся по откосу на взгорок и растворился в серой пелене из дымка и тумана, который к ночи окутал все вокруг. Те, кто остался на берегу, наблюдали, как в оконцах домов мигало пламя от лучинок, свечек, лампадок.
Вернулся Катаев хотя и скоро, но в полной темноте, такой полной, какая бывает только в речных местах. Появился он неожиданно, словно вынырнул из ниоткуда. Элен охнула. Дженкоуль слышал приближение Катаева по шороху песка и за мгновение до его появления сделал шаг ему навстречу. Катаев посмотрел на Дженкоуля, словно желая ему что-то сказать. Но сказал всем:
– Слава Богу, нам дадут ночлег и пищу. А Черчилля и Николу осмотрит знахарка. Есть тут такая бабка, травками да настойками лечит. Здешний башлык, рыбацкий начальник сказал, можем прямо к нему в дом заходить, который второй с краю. Из бани дым валит, а все оконца мигают, словно фонарями кто сигнал дает. Как на взгорок поднимемся, тропинка влево, а там и увидите.
Вот уж воистину, бывает путь короткий, а усилий на него сколько, кажется, на всю жизнь хватит.
Пока лодки чалили, пока Черчилля с Николой выволакивали, пока дотащили их до крыльца, потом до угла в той избе, что любезно башлык отвел, темень наступила полная. Но глаза уже привыкли к этой темноте. Серая пелена растаяла, и небо стояло ясное, звездами усыпанное, и все сразу стало видно. Точнее различались дома, что ручейком тянулись к склону, сараи, приткнутые к ним, телега и даже собачья будка.
– Меня кто старшим кличет, кто – башлыком, а кто по главному имени – Федор-Григор я. Ну, вы тут располагайтесь, а я нашу знахарку Хиростинью покличу. Поди, не спит еще. А после за стол сядем. Живу-то я один, хозяйки у меня нет, не случилось пока что. Ну, чем Бог помог, не побрезгуйте.
– Чудное имя, однако, что у вас, Федор-Григор, что у знахарки вашей, – подметил Сидоров.
– Чудное? У нас – Сибирь, кругом сплошные чудеса. Так-то я записан Федором, отец здешний был, тоже рыбак, Григорием звали. Но на реке разве есть время длинно величать? Вот и получился Федор-Григор. А Хиростинья не наша, прибилась. Откуда – толком никто и не знает. Молчаливая больно. Ну, домов у нас парочка пустых осталась, померли рыбаки, детки разлетелись. До времени стоят дома без дела. А мы не супротив, значит – пущай живет у нас, коли лекарка. Все польза рыбакам. Так что снимайте походное, располагайтесь, а я за лекаркой схожу.
Башлык ушел. А путешественники, ожидая его возвращения, собрались за большим столом, сработанным из обычных лиственничных плах, но сработанным мастерски. Столешница глянцево отсвечивала от лампадного огня. Мастер, видать, знал свое дело, сразу захотелось погладить дерево, набраться его силы. За столом поместились все – такой он был большой.
Черчилля и Николу уложили в сенях на широких лавках, как и велел Федор-Григор. Они по-прежнему находились в странном оцепенении, словно их опоили чем-то. Только глаза говорили, что они живы.
Такая Хиростинья могла присниться только во сне. Она была из сказки: маленькая, горбатенькая, смугленькая, сколько лет, не угадать – ни дать ни взять, Баба-Яга. Клюка, которая будто срослась с рукой, двигалась без остановки. Уж не слепая ли бабушка? Нет, вроде, глазки живые, остренькие, кажется, буравят насквозь, под таким взглядом не соврешь.
Она зашла, и словно бы что-то изменилось в доме, словно бы что-то торкнуло каждого. Федор-Григор не переставая крестился, крестным знамением как будто бы обороняясь от Хиростиньи.
Вот она подошла к Черчиллю, затем к Николе.
Вот припала к груди каждого, громко шмыгала носом, обвела лежащих своей клюкой, будто-то бы карандашом контур обрисовала. Потом словно бы снимала с них одежду: кинула клюку и начала двигать руками вверх-вниз. Элен подумала, что бабушка руками машет, как заправский дирижер.
Потом Хиростинья склонилась к Черчиллю и Николе и стала неожиданно громко шмыгать носом, вдыхая воздух, который только что баламутила над своими пациентами.
Наконец лекарка устало села на краешек лавки, где лежал Черчилль, и, поманив Федора-Григора, что-то шептала ему. Они вместе вышли из дому, и скоро башлык вернулся с несколькими пучками травы.
– Велела заваривать эту траву и поить их всю ночь.
– Что с ними? Она сказала, что с ними? – Элен взяла траву и стала ее рассматривать.
– Ничего не сказала. Что-то шептала про «Чертово кладбище» и, вот, траву дала.
– Чертово кладбище? Погодите, что-то я слышал про это… – стал вспоминать Катаев.
– Чертово кладбище, очень худо, худое-прехудое место, – покачал головой Дженкоуль.
– Я вспомнил, – воскликнул Катаев. – Местные газеты писали об аномальных местах в сибирской тайге. Их именно так и называли:
«Чертово кладбище». Мы проплывали то место, где речка Кова впадает в Ангару. У Ковы есть приток Какамбара. Где-то там есть выжженные поляны, скот и птица залетная на них исчезают. Да и люди нередко в тех местах пропадали.
– Я тоже слышал про Чертово кладбище, – Дженкоуль склонился над Николой. – Какамбара красивая река, я там ходил. Видел такую поляну. Правильный круг, а внутри все черное, словно большой костер жгли. Ни травы, ни деревца, просто черная земля. Шибко страшное место. Все живое там гибнет. Там корова погибла, доставали ее веревками с крючьями, и когда ее разделали, мясо было красное-красное.
– Про последствия падения метеорита говорят в этой связи. Но вряд ли, конечно, наш случай как-то связан с удивительным космическим событием – падением Тунгусского метеорита, хотя граница его падения недалеко, – заметил Катаев.
– Ну, что, давайте отпаивать наших спутников. Если не приведем их в чувство до полудня завтрашнего дня, будем просить рыбаков приютить их у себя до полного выздоровления. А там нагонят нас.
– Я займусь отваром. А вы ужинайте и отдыхайте. Посплю во время следующего перехода, – сказал Элен.
Хозяин заставил стол простой рыбацкой пищей: соленой да вяленой рыбой, свежим хлебом. Вместо чайной заварки использовал иван-чай. Чудесным было здешнее масло кедровое.
– Эх-ма! Сколько вкуснотищи! – растрогался Яковлев. – Да что еще нужно: кедровое масло есть таежный эликсир!
– Вы как рекламный агент заговорили, – усмехнулся Сидоров, поднося хлеб ко рту. – Осталось добавить: «из лучших лесов Енисейской тайги».
Сидоров, видимо, хотел сказать что-то еще в том же духе, ироническое, но сосредоточился на жевании. На лице его обозначилось удивление.
– О, вкусно! Редчайший продукт. Целебный, говорите?
– Он и раны заживляет, – Вадим Петрович был горд за таежное масло.
– Господа, – Сидоров схватил еще хлеба, макнул его в плошку с кедровым маслом и стал жевать, причмокивая от удовольствия, – нужно продавать маслице! Продавать в Европу! Нарасхват пойдет!
– Что ж вы такой неугомонный, Григорий Матвеевич, – устыдил его Яковлев. – Всех бы подождали, неудобно перед хозяином.
– А я, представьте себе, не ем, а пробую новый уникальный пищевой продукт, который отлично подойдет для жителей центральных городов России, Европы и Америки. Господа, вы представьте себе изящную стеклянную баночку с яркой этикеткой, на которой изображены кедры-великаны, кедровые шишки и надпись: «Таежный эликсир от 100 болезней. Из лучших лесов Енисейской тайги.
Показано всем женщинам и детям, мужчинам рекомендуется всегда. Восстанавливает организм за три дня».
– Эка ты хватил, братец. Откуда три дня взялись? – рассмеялся Яковлев.
– Это я к примеру. Реклама! Вот вам и капиталы. Что, Федор-Григор, будешь нам маслице-то поставлять?
– Пошто нет, цену дадите хорошую, я мужиков со всего берега соорганизую. И масло, и орех, и канифоль поставим, а надо – и березовый уголек, деготь выгоним. Мы много чего умеем. Зимой-то особой рыбалки нет. Ну, а теперь давайте к столу, поздновато, утро скоро, а мы не емши. Вам завтра в новый путь, нам завтра – привычный ход.
Сели за стол молча, ели без особых разговоров.
Появилась Элен.
– Мне кажется, им стало лучше. Влила в них весь отвар, и они снова спят… – словно в подтверждение слов Элен в сенях раздался такой мощный храп. Все заулыбались, раздался смех, путешественники захохотали. Напряжение дня уходило…
– Ну, с таким-то рычанием будут здравствовать, – заметил Федор-Григор, и всем стало легче.
– Раз такое дело и к выздоровлению путь наметился, выпьем за полнейшее изгнание недугов.
Не знаю, чего там Хиростинья про Чертово кладбище наговорила, а наш способ изгонять чертей верный. Перекрестимся и за здоровьице приложимся.
Федор-Григор достал из угла косушку самогонки.
– Чистейшая рыбацкая бульбулька.
– Чистейшую бульбульку гонят из красной рыбы, я слыхал про такой рецепт, – отшутился Сидоров.
Но Вадим Петрович, который так волновался об американце и сейчас, когда все шло хорошо, на радостях поверил бы любой нелепице.
– Да не может быть! – удивился он, выпив стопку. —
Запах рыбный не присутствует.
Все засмеялись.
– Не слушай их, любезный, – башлык налил еще по стопочке. – Этот напиток розового цвета из местной рябинки получается. Лекарство наше – промокнешь весь до костей, а тут рябиновая бульбулька.
Спать легли далеко за полночь. Тревога за Черчилля и Николу прошла. Стало как-то сразу легко, путешественники расслабились, слово цеплялось за слово, тек неспешный и доверительный разговор. Когда небо над рекой стало сереть, закемарил говорливый Яковлев, а Сидоров к тому времени уже сладко посапывал, уткнувшись в его большое плечо. Элен прикорнула возле своих пациентов, часто просыпаясь и прислушиваясь к их дыханию… В этом доме не ждали беды и потому отдыхали и душой, и телом.
Первыми проснулись Черчилль и Никола. И тот, и другой ничего не могли вспомнить, чтобы как-то объяснить свое странное состояние.
– Что, совсем ничего не помните? – сердился Вадим Петрович. – Как это ты, Фрэнк, ничего не помнишь! Ну, хоть что-то?
– Ничего, ровным счетом ничего. Ночью перед сном меня Никола отозвал. Сказал, что пока валежник для костра собирал, наткнулся на гору, бледно-зеленоватую. И предложил посмотреть. Он ведь про камешки мои драгоценные слышал вашу перепалку. А я подумал: может, это изумрудная гора! Отчего ж не глянуть. Ну, пошли, взяли лампу масляную и, видимо, заблудились. Плутали, плутали. А потом ничего не помню, как будто кто-то стер мне память. Я даже не знаю, как мы к реке потом вышли.
Никола поддакивал, искоса поглядывая то на Дженкоуля, то на Катаева.
– Ничего не помню, ничего.
Дальнейшие выяснения были бесполезными.
Экспедиция стала спускаться к лодкам. Прощались на берегу с гостеприимным башлыком Федором-Григором.
И только Дженкоуль, невозмутимо покуривая трубочку, был немного в стороне от компании, думал, пытался слепить из кусочков увиденного и услышанного картинку. Видел он, как уходили Черчилль и Никола, но видел и третьего, незаметного, тихого, как тень. Тень эта ползла за путешественниками. И повадки у нее были очень схожи с теми, что имеют лесные люди, когда выходят на охоту, выслеживают зверя. Но Дженкоуль мог поручиться, что это не был тунгус и не был кето. А раз так, решил Дженкоуль, значит, учили всему «третью тень» лесные люди. Значит, эта тайна не Дженкоуля. Значит, пока не время раскрыть ее перед всеми. Именно поэтому он промолчал, не рассказал Катаеву, как Никола и Черчилль уходили в лес.
Чертово кладбище
Историческое отступление, составленное долгие годы спустя по воспоминаниям Михаила Панова, доказывающее, что аномальные явления в здешней тайге все же существуют
Летом 1938 года, будучи в гостях у своего школьного товарища (нам было лет по 13) в деревне Рожково Кежемского района Красноярского края, я услышал от пожилого колхозника рассказ о «Чертовом кладбище». Он сам видел это место и был свидетелем его гибельного влияния на все живое.
«Ангара-матушка в том году совсем без воды была, в порогах да шиверах голые камни торчали, – вспоминал он. – Катера и илимки стояли на приколе, а мясо и хлеб сдавать государству надо. И вот решили перегнать стадо, предназначенное для районных поставок, через тайгу…»
Из рассказов колхозника мы узнали, что с целью сокращения перегона был выбран путь от деревни Ковы вдоль одноименной речки через деревушки Уяр и Карамышево.
Главная забота проводников – уберечь стадо от самого страшного «зверя» сибирской тайги, мелкой мошки. Если комаров можно отогнать на стоянках дымными кострами, то мошку в довоенное время можно было отпугнуть только дегтем. Но кожа животных, если смазывать ее часто, разъедается в кровь. Вот почему стоянки были долгие, обязательно возле воды. Вечерами стадо до темноты стояло в воде. И только наутро, по холодку и росе, пока еще не проснулась мошка, разбредалось в поисках пищи. И вот однажды, когда перегонщики уже собирались повернуть на восток, к Ангаре, при проверке недосчитались двух коров.
Предположение, что их задрал медведь, отпадало, потому что собаки вели себя совершенно спокойно. А волков в тех краях не водилось. Двое из бригады погонщиков (в том числе и рассказчик) отправились на поиски. Через некоторое время они услышали тревожный лай убежавших вперед собак и, на ходу заряжая ружья, поспешили в том направлении. Каково же было их удивление, когда перед ними открылась чистая, круглая поляна, совершенно лишенная какой бы то ни было растительности. Собаки, уже выбежавшие на черную землю, с испуганным визгом, поджав хвосты, повернули назад. А на расстоянии 15–20 м от последних деревьев, на голой, будто выжженной земле лежали трупы пропавших животных.
Случившееся ошеломило погонщиков. А их старший, опытный охотник, отлично знавший здешнюю тайгу, оказывается, уже слышал об этом месте. «Наверное, это Чертово кладбище, – сказал он. – Приближаться к голой земле нельзя, там смерть». Действительно, круглая, около 200–250 м в диаметре поляна навевала ужас: на земле кое-где виднелись кости и тушки таежных зверушек и даже птиц. А нависающие над поляной ветви деревьев были обуглены, как от близкого пожара.
Старший торопил уходить от гиблого места. Так и ушли они, не выяснив, отчего пали их коровы. Выделения газов, часто наблюдаемого в болотистых местах, здесь не ощущалось. Собаки же, пробывшие на Чертовом кладбище всего минуту, перестали есть, стали вялыми и вскоре подохли.
…Исчезло ли за прошедшие полвека гибельное действие этого места? Чем оно объясняется? Не упал ли здесь какой-нибудь необычный «космическицй пришелец»? Ведь примерно в 400 километрах к северу начинается район, где все живое было сметено в 1908 году знаменитым Тунгусским метеоритом… Возможно, «эффект гиблого места» вызван чисто земными причинами, пока неизвестными ученым…»
Глава шестнадцатая
Могила шамана
Приключения Черчилля и Николы были главной темой дня. На каждой из лодок обсуждали их исчезновение и возвращение. Удивлялись, как они сумели выбраться из страшного гиблого места. Может, кто помог им, вытолкнул за пределы аномалии?..
К здешней природе уже стали привыкать. Один берег более пологий с перелеском, где высоченные хвойники соседствуют с обычной березой, осиной, кустарниками. Другой более суровый, местами скалистый, обрывистый. Здесь уже явлена была вся мощь енисейского кряжа, живописно проглядывало его древнее происхождение.
Плыли спокойно вот уже несколько часов. После вынужденной остановки в рыбацком стане, после больших волнений к путешественникам постепенно возвращался покой. Слава Богу, очередное препятствие удалось преодолеть без потерь. Хоть к трудностям и неожиданностям наши герои стали уже привыкать, но усталости от этих преодолений меньше не становилось.
Ниже рыбацкого стана Енисей оказался на удивление спокойным. Изредка на поворотах, где река вдруг вихляла из стороны в сторону, появились небольшие скальные обнажения. Но куда ни кинь взгляд, пока еще природное однообразие, сплошняком таежный лес. Местами, и это было видно даже с берега, он шел чахлый, скорее всего, стоял в болотистых низинках. То тут, то там среди великанских лиственниц поднимались высокие и стройные ели. А выше, на самых верхушках больших холмов, виднелись шапки сосновых рощ.
– Отец! – позвал Степан.
Катаев оторвался от карты и взглянул на левый берег, куда указывал сын. Там на бережку примостился медведь. Время от времени он бил своей лапой по воде, поднимая фонтаны брызг.
– Амикан рыбу ловит, хороший рыбак, – с удовольствием и с улыбкой сказал Дженкоуль.
Течение стало заметно быстрее. Люди увидели впереди выступ скалы, которую огибала река.
Дженкоуль насторожился. Его острый слух уловил, что там, за поворотом, река течет не так, как обычно.
– К берегу, хозяин, к берегу гребите. Порог очень злой, хватает всех без разбора. К берегу, хозяин!
Путешественники вцепились в весла – с каждым гребком лодка все хуже поддавалась управлению. Навалились на весла с еще большей силой, с трудом стали выгребать к берегу. В обычной ситуации они бы уже давно заметили несколько небольших деревянных строений на взгорке. Но сейчас никто не обратил на них внимания, все были заняты спасением экспедиции…
Наконец первая лодка уткнулась в поросший лесом берег, следом вторая, третья. Гребцы устало бросили весла. Лодки наполовину вытащили из воды, для пущей безопасности, чтобы не стянуло обратно, привязали к дереву.
– Давайте осматриваться, остановка незапланированная. Поглядим, что вокруг. Никола и Черчилль пусть останутся с лодками, я и Сидоров поднимемся на сопку. Остальные – как хотят, но далеко не разбредайтесь, – скомандовал Катаев.
После приключений Черчилля и Николы никому не хотелось разбредаться, и все увязались за Катаевым.
За скалой русло реки раздваивалось. Теперь уже две реки бежали бурными потоками между каменных нагромождений. Левый – противоположный – берег подходил к реке высоким обрывом. Вода у порога кипела и вышвыривала на скалистые берега клочья пены вперемешку с песком, отчего пена казалась коричневой. За порогом русла вновь соединялись, вода влетала в общее русло с каким-то особым шлепком. Путешественники смотрели во все глаза. Только теперь они поняли, от какой беды спас всех Дженкоуль.
Катаев подошел к проводнику.
– Спасибо, Дженкоуль. Твоя бдительность спасла нас. Уж без лодок и снаряжения мы остались бы точно.
– Спасибо, хозяин. Моя работа, а Дженкоуль любит работать.
– Отец, смотри, какая интересная скала – к низу заточенная, словно карандаш.
– И впрямь карандаш. Ну, если нет у нее своего имени, так и назовем ее – Карандашная.
Но ты не все подметил, Степан. Погляди на те черные прослойки, вон видишь, словно разграфили Карандашную. Не угольные ли это пласты? Давай-ка запишем координаты, может быть, опытным рудознатцам и пригодится.
Путешественники дошли до грубо сколоченного домика, примостившегося почти у самой скалы.
Здесь образовалась терраса, которая уступами спускалась к воде. Получалась, что с одной стороны зимовье опиралось на естественный откос, и эта часть жилья была защищена скальником, другая стена выходила на небольшую полянку, которая продолжалась склоном, спускающимся к воде. Отсюда хорошо просматривалась и сама река, и ее берег.
Читать бесплатно другие книги:
