Мы с тобой одной крови Леонов Николай
Вскоре в кабинет вошли двое в штатском, пиджаки на них обтягивали мускулистые торсы, под левым плечом бугрились пистолеты. Пришедшим было лет под тридцать или чуть больше. Они выложили на стол два металлических чемодана, отстегнули наручники, которыми были прикованы к драгоценной ноше, открыли цифровые замки и перевели дух.
– Теперь это хозяйство за вами, Лев Иванович, – облегченно сказал один.
– Обязательно, – Гуров хлопнул ладонью по лежавшим в чемоданах папкам, поднял облачко пыли. – Роман, мы вроде раньше здоровались.
– Здравия желаю, господин полковник. Так ведь раньше-то мы операми по подвалам и крышам за жульем гоняли. Вы хоть и были меня поглавнее, однако риск всех уравновесит. А теперь, Лев Иванович, вы – господин полковник, главный проверяющий нашего ментовского труда. А от бывшего опера ничего не спрячешь, вы тут быстро накопаете дерьма, с лихвой на генерала хватит.
– Рома, как помню, ты злым не был. Случилось чего?
– Так ведь по мокрым заказным, – Роман кивнул на чемоданы, – раскрываемость, считай, нулевая. Я бы сам тут накопал, на Клондайк хватило бы, а не на два золотых погона. А у вас глаз зорче…
– Бог тебе судья, полковник. – Гуров стал сух и официален.
– Распишитесь.
Гуров, не глядя, расписался в журнале.
– Вы свободны. Возвращайтесь в девятнадцать, мы решим, что вам вернуть, что оставить.
– Приказано одному оставаться с вами, – вмешался второй опер.
– Я сказал: свободны.
– Мой генерал приказал, а я офицер.
– Передай своему генералу, что его просил позвонить генерал Орлов либо заместитель министра Бардин. Артем, закрой за господами офицерами.
Гости ушли, мощные засовы задвинулись, из чемоданов на столы начали извлекать святая святых уголовного розыска – уголовно-розыскные дела. Они отличаются от следственных дел, как земля с ее недрами и низинами, грязью и скалами от неба, порой облачного, но в принципе чистого.
Большая часть документов была под грифом «Совершенно секретно». Тут и агентурные сообщения, написанные практически на неизвестном человечеству языке, и просто пьяная болтовня, подслушанная опером, и запись телефонных разговоров, и сводки наружного наблюдения – в общем, вся информация, которую удалось собрать ментам на всех чистых и нечистых, попавших в круг знакомых убитого, порой и совсем незнакомых людей, но, с точки зрения инициатора розыска, представляющих оперативный интерес. Никто, кроме инициатора розыска и его начальника, данное дело никогда не видит. В первую очередь прокуратура, которая от подобного беззакония попадала бы в обморок. Прокуратура уважает закон, постоянно его нарушает, но официально, подводя под каждое безобразие хитроумное объяснение. Когда вы читаете в газете: «…дело ведет старший следователь по особо важным делам прокуратуры», то знайте, что дело у этого чиновника действительно имеется и он его ведет в зависимости от того, что менты накопают и принесут. А коли нет задержанного либо подозреваемого, так ничего этот «важняк» не ведет, папка со следственным делом лежит в сейфе. Хотя работа следователя прокуратуры тоже не сахар. Только кто его не пробовал, пусть судить не берется. Вообще-то общеизвестно: хорошо там, где нас нет.
Разложили папки, выяснили, что принесли им четыре дела по заказным убийствам.
– Четыре. А нам надо сколько просмотреть? – спросил Гуров.
– Сорок три, мой господин! – Крячко щелкнул каблуками.
– Все просмотрим. Полагаю, за это время еще прибавится.
– Сегодня пятое июля, понедельник, еще несколько дней, и на Москву опустится жара. Дума уходит в отпуск, богатые люди улетают, убийцы уходят в оплаченный отпуск.
– Твоими устами да мед бы пить. Ладно, два дела тебе, два мне, будут сомнения, поменяемся. Сейчас важно выяснить, был ли мальчик, то есть киллер. А то у нас как… Сказал Васька Петьке: «Грохни ты этого выпендрилу». Петька бутылку принял, киллер взял и грохнул. Русский человек для друга завсегда готов пустячную услугу оказать. Артем, ты свободен до завтра, сегодня у тебя работы не будет.
– А если меня спросят, почему я ушел в начале рабочего дня?
– Отвечай, что тебе это тоже интересно, и пусть спросят у полковника Гурова. – Он выставил парня за дверь, задвинул засовы.
Сыщики не читали все многочисленные бумаги, подшитые суровой ниткой в пухлых папках. Менты подолгу изучали лишь описание места происшествия, заключения баллистической экспертизы об использовании оружия, читали и перечитывали допросы людей, хорошо знающих распорядок дня убитых, и характеристики последних.
Около семнадцати часов работа была закончена. Крячко положил перед Гуровым увесистый том.
– Взгляни на осмотр места преступления.
Во всех четырех убийствах сыщики не почувствовали почерка профессионала. В двух случаях жертвы были расстреляны из автоматов, в одном человека убили в момент, когда он выходил из квартиры, убийца выстрелил и спокойно вышел из подъезда. В момент стрельбы и ухода могло произойти множество случайностей, нелепых совпадений, которые профессионал никак допустить не мог. Убийство, заинтересовавшее Крячко, тоже ставил не профессионал. Банкира застрелили, когда он, выйдя из машины, направлялся к подъезду. Перед банкиром в подъезд вошел охранник, водитель остался за рулем, выстрела не слышал, лишь увидел, как хозяин упал. Стреляли из окна полуподвала, винтовку оставили. С точки зрения оперативников работа была грязная, дилетантская. Из окна был крайне узкий обзор: что происходит в пяти метрах справа и слева – не видно. А там может находиться, случайно или не случайно, милицейская машина, выход из подвала в соседний двор также не контролируется, следуя дворами, можно встретить кого угодно. Убийство заказное, но исполнитель дерьмовый. Такой человек Гурова не интересовал. Он прочитал описанное место преступление дважды, перечитал и приметы преступника, которого, конечно, во дворах видели, взглянул на Крячко и пожал плечами.
– Стареешь, маэстро, – самодовольно сказал Крячко. – Последний лист в протоколе того… Бумага не та, ручка другая, да и писал хотя и тот же человек, только ему за столом было удобнее, и почерк изменился.
– Молодец, Станислав. – Произнося имя друга, Гуров делал ударение на втором слоге, и Крячко как бы превращался в иностранца.
– Может, за этим ничего и нет, однако. – Станислав, пародируя Гурова, пожал плечами. – Страницы могли испачкать, бутерброды положить, стакан поставить.
– Могли, – согласился Гуров. – Только выдернули две страницы, а вставили одну, нумерацию в открытую поменяли, что, как нам известно, случается. Обождем, спросим… Пока кофе свари, отодвинь засовы.
Крячко кофе варить не стал, заказал Верочке по телефону.
Секретарша, расставляя чашки и тарелку с бутербродами, неодобрительно заявила:
– Петр Николаевич велели не беспокоить, иначе я бы давно принесла.
– Верунчик, ты наша надежда и оплот. – Крячко не мог проглотить кусок, хлебнул кофе и обжегся.
В это время в дверь постучали, Гуров впустил оперативников, которые утром принесли дела, Верочка ушла, засовы задвинули.
– Присаживайтесь, господа, в ногах правды нет.
Роман, который был явно за старшего, усмехнулся:
– Лев Иванович, легко ты в господина превратился. Хотя, по правде сказать, всегда был не ментовских кровей.
– Не обижай моего шефа, Роман, – откликнулся Крячко. – Они и на пол сплюнуть могут не хуже вашего, и слова разные знают отлично, а уж подраться, так вам обоим сто очков форы. Они все умеют, только не любят.
– Да все я про Гурова знаю, – миролюбиво ответил Роман. – Много по делам нацепляли? Справку пришлешь генералу или нам в руки доверите?
– Во-первых, Рома, все о Гурове ни я, ни даже он сам не знает. Дело ваше в нормальном милицейском порядке, никакой справки составлять не будем, мы люди занятые.
Гуров пил кофе, курил, словно разговор шел о постороннем.
– Так мы можем забирать секретную макулатуру домой?
– Обязательно, – копируя своего друга, ответил Крячко. – Кажись, у Льва Ивановича один вопрос пустячный.
– Да? – Роман насторожился. Ему была прекрасно знакома манера матерых оперов задавать ерундовые вопросы перед отправкой в камеру.
– Данное дело кто ведет? – Гуров отодвинул папку.
Роман все понял, обреченно кивнул.
– Мое дело.
Гуров открыл папку в месте, где она была заложена шариковой ручкой.
– Где десятая и одиннадцатая страницы?
Оперативник не испугался, длинно сплюнул, разразился витиеватой матерщиной, несколько успокоившись, заговорил:
– Упреждал я этого козла в золотых погонах, что дела не на инспекторскую проверку несем и нечего опытным сыскарям лапшу навешивать. А он: мол, выполняй, что приказываю.
– Так я же не сужу тебя, Рома, – миролюбиво сказал Гуров, – лишь спрашиваю, где страницы, а коли уничтожили, что в них было?
– Вы сначала докажите, какие страницы были и пропали, – впервые заговорил второй оперативник. – Докажите, потом вопросы задавайте…
– А тогда какие вопросы? – удивился Крячко. – Я не расслышал при знакомстве, вы кем, собственно, будете?
– Я старший офицер милиции…
– Обыкновенный придурок. – Роман вздохнул. – Генеральский прихвостень из канцелярии.
– Что придурок – видно. – Крячко кивнул. – Ваше удостоверение, пожалуйста.
– Да подавись. – Опер швырнул на стол удостоверение.
– Лишнее, что ли? – Крячко взял удостоверение и прочитал: – Подполковник милиции Кокин Семен Семенович, состоял на службе…
– Как это – состоял? – Кокин привстал, но Роман дернул его за штаны, усадил на место.
– Лев Иванович, извини дурака, весь спрос с меня.
– Кокин, либо ты будешь молчать, либо я тебя выставлю за дверь мотаться по коридорам, так как ксиву я тебе не верну, – сказал Крячко, убирая удостоверение Кокина в стол. – Понял?
– Розыскник, мать твою, на ровном месте раскололся! Не боись, я генералу доложу, он тебя за мотню к потолку подвесит.
– Мы зря теряем время, – взглянув на часы, сказал спокойно Гуров. – Давай, Рома, повествуй. Ты же не заставишь меня знакомиться со следственным делом в прокуратуре? Выдернуть листочки из него вам не удалось, не так ли?
Роман взглянул на Кокина, вздохнул.
– Ну, как есть…
– Не отвлекайся, больному не поможешь. – Гуров закурил, угостил сигаретой Романа, подвинул пепельницу.
– Спасибо, – Роман жадно затянулся, открыл папку с делом, разложил фотографии и начал пояснять: – Значит, вот подъезд. Из этого окна его застрелили, туда он упал замертво. А вот здесь, в стене дома, рядом с входной дверью, на высоте сто семьдесят один сантиметр я нашел пистолетную пулю девятого калибра. Откуда взялась пуля и когда, может, прошлым годом – неизвестно.
– Что говорят баллистики, вид оружия, свежесть? Они многое могут – наука. Расстояние, с которого был произведен выстрел?
– Начальство решило, что нам одной пули, которую выпустили из винтовки, вполне достаточно. А эта, неизвестно откуда прилетевшая, вроде бы лишняя. Она и в опись не попала, значит, и экспертизу не прошла.
– Цела? – Гуров заметил, как Кокин взглянул на сигареты и облизнул губы, но закурить не предложил.
Роман достал из кармана маленький мешочек, вытряхнул из него кусочек свинца.
– Полагаю, что стреляли из «ПМ».
– Ширина улицы? – Гуров взял пулю.
– От подъезда до дома напротив сорок один метр.
– Какого роста убитый?
– Сто восемьдесят. Если стреляли в него, то в голову, одновременно. Пуля из подвала попала точно в сердце, расстояние шесть метров, а вторая пуля опоздала.
– А что прокуратура? – спросил Гуров.
– Лев Иванович, – Роман развел руками, – и в прокуратуре работают люди, никто лишнего на свою шею не ищет.
– Это точно, даже обязательно. – Гуров допил холодный кофе. – А кто в домах напротив живет? Гостевал кто, какие чердаки?
– Я просил участкового походить, проверить. Он не проверил, и я сам не пошел. Я один виноват.
– Я распоряжусь, тебе на пару дней МУР несколько человек выделит. Дело это пока оставляю, генералу твоему позвонят, он будет тихий. Ну а в дальнейшем он тебя, конечно, сожрет, тебе из твоего управления надо уходить. Спасибо. Возможно, ты нам очень помог.
Когда оперативники упаковали три дела в металлические чемоданы, оставив одно на столе Гурова, и ушли, Крячко спросил:
– И какие мысли? Ну, первое дело ясно – попытаться установить, откуда стреляли? Второе – как человек в это место пришел, как ушел? Кто его видел, если видел? И почему стрелка было два, причем один очень простой, а второй шибко хитрый?
– Ответы на первые вопросы будешь искать с операми района и МУРа. На последний вопрос существует лишь один ответ, если в принципе наша версия верна и было два исполнителя. – Гуров замолчал, закурил сигарету. – Ты, Станислав, не ругайся. Возможно, я несу бред.
Крячко согласно кивнул, устроился поудобнее. У него не было вариантов, ему интересно было взглянуть, что сыщик может высосать из пальца.
– Заказчик дал задание настоящему киллеру. Не знает его ни лично, ни опосредованно. Связь односторонняя, то есть киллер может связаться с заказчиком, вернее, с его посредником, а обратной связи нет. Истинный хозяин, то есть человек, кровно заинтересованный в смерти, скорой смерти Олега Даниловича Белоуса, торопится. Возможно, его подгоняют обстоятельства. Он торопит своего подчиненного. И что человек делает, когда ему сказали: «месяц», а связи нет? Признаться хозяину? Разумно, но разумные решения принимают в последнюю очередь. И посредник решает нанять второго убийцу. Найти настоящего киллера трудно, поэтому он нанимает обычного бандита, что поплоше, подешевле, зато побыстрее… Белоуса убивает второй наемник. После смерти банкира ему звонят, интересуются, когда можно будет получить деньги. Думаю, заказчик пытается изобразить возмущение. Происходит следующий короткий разговор: «Разве вам не звонили?» – «Звонили, но, видите ли, обстоятельства…» Но договорить посреднику, думаю, не дали, объяснили, что он не картошку покупает и вообще непонятно, о чем разговор, и, коли он возобновится, то оратору придется иметь дело с человеком, который звонил. Так, полагаю, все и было, – сказал Гуров, хотел закурить, но вместо этого взял пепельницу, встряхнул.
– А дальше? – спросил Крячко и, не знай он наверняка, что перед ним ас розыскного дела, подумал бы, что слушает рассказчика, который принял граммов несколько и развлекает публику.
– Новоявленным бизнесменам, как детям, спички давать нельзя. Босс еще и рубля не заплатил, а уже хочет музыку заказывать, торопит. Я уверен, что и срок договорный не истек, а посредник наложил в штаны и нанял парня попроще и подешевле, который и обосновался с винтовкой у подвала. Киллер, выслеживающий жертву, новобранца засек, решил, что у богатых свои приколы, звонить и требовать, чтобы дурня с ружьем убрали, не стал, а пошел за ним – след в след. Киллер не сомневался, свое он в любом случае получит, ведь даже дурак знает, что сегодняшним днем жизнь не кончается. Место убийства определил человек с винтовкой, оно киллера по какой-то причине не устраивало, но иметь «слепого» напарника киллер согласился: в случае неудачи менты берут человека с ружьем и успокаиваются. Стреляли одновременно, киллер целил в голову, убийца в грудь. – Гуров непроизвольно почесал место, куда два года назад засадил пулю покойный Эфенди. – С шести метров стрелять в грудь – это очень непрофессионально. Думаю, стрелка давно нет в живых. Боевичок – средняк, расходная карта. Но он был намного ближе, его пуля оказалась быстрее. Если изначально мы не обмишурились, то расклад мне видится именно такой.
– Как ты свои байки придумываешь, для меня загадка по сей день, – сказал Крячко.
– Не прибедняйся и не держи меня за дурака. Ты сам знаешь, что я изложил историю, похожую на правду, хотя, может, та пуля из иной истории. Завтра с утра подскочишь на Петровку, сдашь пулю на экспертизу.
– Она без паспорта, не возьмут.
– Ты бывший начальник отдела, сейчас выполняешь задание начальника главка. Пулю выковырял из собственного уха, тебе необходимо знать все о ее происхождении, в принципе все, что баллистика может из нее выжать.
– И мы начинаем работать по данному делу?
– Не торопись. Главное – ознакомиться с остальными «мокрыми висяками», которые причисляют к заказным, постараться установить, действовал ли где киллер-одиночка. Потом мы начнем дела изучать и загружать компьютер.
– Позже мы будем отбиваться от генералов…
– Не беги впереди паровоза, Станислав. Поживем – увидим, – ответил Гуров.
Глава 3
На следующий день Гуров просматривал новые розыскные дела, которые принесли два молодых незнакомых оперативника. Артем Ермаков что-то бормотал компьютеру, разговаривал, как с живым человеком. Около четырнадцати позвонила секретарь Орлова, передала, что генерал просил зайти. Гуров обрадовался – от долгого сидения его начинало клонить в сон, однообразная работа наводила тоску.
– Запрись и никого не пускай, хоть министра, хоть президента. Ты даже на стук не отвечай. – Гуров убрал документы в сейф, оставив Артему одну папку, с которой он работал.
– Пуля, которую вы со Станиславом нашли, интересна, но сильное сомнение вызывает, – отвечая на приветствие Гурова, пробормотал Орлов. Вытащив из-за стола свое короткое, крепко сбитое тело и разминая затекшие ноги, пробежался по кабинету. – Бери кофе, кури, усаживайся на свой насест, черт с тобой!
Гуров взял чашку кофе, примостился на подоконнике. Орлов прошелся по кабинету, помассировал короткими пальцами шишковатый лоб и бесформенный нос, вновь опустился в кресло.
– Ты сам-то полагаешь, это нормально, что стоило Гурову бумагами пошелестеть, как обнаруживается криминал?
На риторические вопросы Гуров никогда не отвечал, понимая, что слушает увертюру, вызвали его по другому вопросу, о котором Петру говорить не хочется и он, так сказать, разминается.
– Куда Гуров ни ткнется, обязательно скандал. Полагаешь, прокуратура от твоей находки в восторге? Я знаю, что откопал сокрытие не ты, а Станислав. Знаю, что прокуратура о пуле в стене изначально знала, но люди договорились молчать, а Гуров пришел и нагадил.
– Фи, мой генерал! – Гуров передернул плечом. – Не распаляй себя, Петр, валяй по существу, чего тебе от меня надо?
– Тебя Бардин в гости звал? Звал. А ты, хам, даже не позвонил. Бардин – парень совсем неплохой. Заместители министров не привыкли, чтобы их приглашения игнорировали. Это элементарно, в конце концов. Он супружнице сообщил, та подруге растрепалась, а тебя нет. Нехорошо… Может, они пирог испекли.
– Петр, конкретного разговора не было…
– Приглашение старшего равносильно приказу и всегда конкретно, – перебил Орлов.
– Честно сказать, забыл. Теперь определенно не пойду, не уговаривай.
– А зачем мне тебя уговаривать? Я тебя попрошу, и ты побежишь. Сегодня вечером. С цветами.
– Нечестно, Петр…
– Лева, прошу. Мне это нужно.
Бардины жили в переулке за Таганской площадью. Гуров по бульварам выехал на набережную, миновал Кремль, гостиницу «Россия» и, хотя особо не приглядывался, почувствовал, что его «ведут». Он ехал чуть медленнее общего потока машин. Серая «Волга»-такси «засветилась» невольно: могла проехать на мигнувший желтый, но остановилась рядом. Гуров приспустил боковое стекло и спросил у мужчины, сидевшего рядом с водителем:
– Земляк, время не подскажешь?
– Без пятнадцати восемь, – недовольно ответил «пассажир».
– Спасибо. У тебя ко мне есть вопросы?
Зажегся зеленый, «Волга» сорвалась с места и умчалась, а Гуров, посмеиваясь, неторопливо прокатился мимо высотки на Котельнической, занял левый ряд, стал ждать, когда зажжется стрелка.
– И чего я людям кровь порчу? – пробормотал Гуров, сворачивая в переулок. – Им показали, как они делают свою работу. Только вот кому я мог понадобиться?
Дом, в котором жил Бардин, был один из трех домов, построенных недавно в тихом переулке, кирпичной кладки, с полукруглыми лоджиями и остальными признаками того, что строительство велось с большой любовью и уважением к будущим жильцам.
У подъезда выстроились машины, в основном иномарки. Инспектор ГАИ прогуливался, лениво поглядывая вокруг, словно девушку ждал, потому как поста здесь не полагалось и инспектор был знаком уважения ментов к святому месту. А скорее и уважение отсутствовало, а был мент на разводе, и пост этот вручался провинившемуся в виде наказания со словами: мол, лучше без денег смену отгулять, чем потом, когда, не дай бог, что-нибудь случится, отчитываться и без бани потеть.
Гуров выставил свою вишневую «семерку» в начальствующий ряд, кивнул инспектору, взял из салона свернутую в трубочку газету, в которой покоилась роскошная чайная роза, и вошел в просторный подъезд. Гуров знал код, но вахтер тем не менее вышел из стеклянного укрытия. Смотрел вежливо, но настойчиво.
– К Бардиным, – сказал Гуров.
– Пожалуйста.
Вахтер ушел за перегородку и снял телефонную трубку. Гуров оглядел просторный холл, диванчик, столик журнальный. Не высшая категория, но солидно, кивнул одобрительно, словно решил купить, освобождая розу и пряча газету в карман, вошел в лифт.
На лестничной площадке перед открытыми в квартиру дверями его поджидали две молодые женщины. Они стояли обнявшись, с одинаковыми улыбками и ямочками на щеках и вообще столь похожие, как только бывают сестры-близняшки.
– Здравствуйте, Лев Иванович, очень рады вас видеть, – произнесли они хором.
Гуров смутился, так как роза у него была всего одна.
– Прелесть! – Одна из сестер взяла у Гурова розу, озорно глянула на сестру. – Будешь хорошо себя вести, дам понюхать.
Они взяли Гурова под руки и повели в квартиру.
– Меня зовут Алла, я жена Бардина, а это моя сестричка Ирина. Я завидую ей – она разведена, но не завидую вам, хотя при вашем опыте и хватке…
– Не говори о старшей сестре гадости, – сказала Ирина, закрывая двойные двери. – Вы понимаете, полковник, что я приглашена исключительно для того, чтобы вас развлекать и оберегать.
– Что будем делать? – Хозяйка оглядела Гурова, как осматривают старый холодильник или телевизор, который выбросить жалко, а поставить некуда.
– Предлагаю временно поставить в угол, – улыбнулся Гуров.
Прихожая или гостиная, не поймешь, была обставлена шикарно: вдоль стен книжные полки, кожаная мебель, огромный телевизор – все новое и вызывающе современное.
– Николай Ильич еще не вернулся? – тихо спросил Гуров, хотя из-за дверей напротив доносились громкие голоса.
– Если бы! – Хозяйка свернула направо. – Веди гостя на кухню! Будем думать.
Кухня сверкала хромом, современной аппаратурой, белым столом и полукруглым диваном.
– Сажай за стол и наливай, – командовала хозяйка.
Гуров безропотно повиновался.
– Лев Иванович, вот какая история с географией получилась, – рассказывала хозяйка, помогая сестре накрывать на стол. – Заявился к нам дружок Бардина, они раньше служили вместе. Доронин Иона Пантелеевич. – Она бросила на Гурова быстрый взгляд, и сыщик понял – предполагается, что он должен знать «дружка», но он не знал, потому ответил просто дружеской улыбкой.
– Случается. У друзей дела, так я только рад: не каждый день простому менту удается бывать в подобных апартаментах в обществе очаровательных женщин.
– Он опасен, – сухо сказала сестре Ирина. – Водка, коньяк, виски?
– Это известно, его и Бардин побаивается.
– Мне плевать на твоего Бардина. Ему побаиваться должность обязывает, а я говорю о нас с тобой.
– У меня есть справка, – быстро сказал Гуров. – Я не ем маленьких девочек, даже самонадеянных. – Он взял из рук Ирины бокал виски со льдом, поклонился, увидел, как она опустила ресницы, мазнула языком по полным губам, и понял, что эту женщину он может забирать хоть сию минуту. И не потому, что женщина распущенна или мужчина неотразим, а вот так, без объяснений и понимания, встретились взглядом и предохранители враз и все до последнего перегорели.
И хозяйка случившееся поняла, хотя взглядом ни с кем не встречалась, просто электрический заряд ударил такой мощности, что в стерильной кухне запахло паленым.
– М-да… – Алла покачала головой. – Только этого все же не хватало.
– Так уж лучше я, чем ты, – произнесла Ирина, глянув на Гурова невинным взором.
– За знакомство, Лев Иванович! – Хозяйка чокнулась с Гуровым, сделала глоток.
Гуров кивнул каждой из сестер персонально, лишь пригубил и сказал:
– Дружок, как я понимаю, из высокопоставленных и не совсем трезв.
– Волшебник, – прошептала Ирина.
– Только сыщик, – поправил Гуров. – Они во хмелю гневны, не любят милицию, и девушки опасаются, что об их гостя будут вытирать нож. Милые девочки, если собрать в одно место всю обувь, которую об меня вытерли, то в Лужниках можно открывать ярмарку. Одной парой больше – даже не смешно.
В глубине квартиры хлопнула дверь, раздались шаги, и в кухню вошел хозяин.
– Лев Иванович, привет! Спасибо, что заглянул. Как тебе мои девочки?
– Высший класс. – Гуров хотел встать, но сестры схватили его за руки.
– Дорогой, у тебя своя компания, у нас своя. Мы твоего Иону православного вот так наслушались! – Хозяйка провела рукой по горлу. – Нам ваши дела неинтересны.
– Алена, ты собственница и эгоистка, – рассмеялся Бардин. – Ты же знаешь, что Иона в Думе курирует милицию, ему интересно увидеть живого милиционера.
– Никогда не знал, что в Думе нас тоже курируют. – Гуров отставил стакан с виски. – А до милиции господин курировал сельское хозяйство?
Бардин сдержал довольную улыбку, промолчал, а жена взяла Гурова под руку.
– Пойдемте. У меня просьба: если Иона вам очень не понравится и вы решите его ударить, бейте так, чтобы он не мучился. Он парень вздорный, но неплохой.
Иона Пантелеевич Доронин оказался сухощавым, костистым мужчиной, лет сорока, с лысиной, которую он пытался прикрыть длинными редкими прядями, перекинутыми от одного уха к другому. Сейчас, когда он поднялся, жидкие волосы свесились на одну сторону, обнажив лысину, отчего вид у депутата получился комический.
Гуров пожал Ионову ладонь, сел на предложенный стул и расстроился. Он собирался выпить в обществе красивых женщин, поговорить ни о чем с Бардиным, забросив несколько проверенных крючков, уехать часиков в десять с сестрой хозяйки и провести ночь, как решат женщина и Бог.
Теперь все рушилось. Гуров никогда не пил, если за столом оказывался агрессивно пьяный. Милицейский опыт доказывал, что подобная ситуация непредсказуема, может кончиться катастрофой. А трезвым он не умел ухаживать за женщинами, становился молчаливым и злым, а, теряя легкость и остроумие, переставал нравиться, в общем – замкнутый круг.
– И что же милиция думает по поводу преступности? – как можно мягче спросил депутат. – Как воспринят указ президента, который предоставил вам все права?
– Оставь, Иона, человек в гости пришел, – вмешался Бардин. – Вы почему не пьете, Лев Иванович? Мне докладывали, что отнюдь не чураетесь.
– Я за рулем, Николай Ильич.
– Обижаете, я вам дам сопровождающего.
Доронин выпил стопку водки, хрустнул огурцом и неожиданно схватил Гурова за рукав.
– Выпей, мент, не выдрючивайся!
Бардин хотел вмешаться, но Гуров взглядом остановил хозяина.
– Иона Пантелеевич, я не пью за рулем, с пьяными и когда просто не хочу пить. Надеюсь, что этого достаточно.
– Лев Иванович, мне пора. Проводите? – Ирина встала из-за стола.
– Ирка, стерва, ты в соседнем подъезде живешь. – Депутат снова дернул Гурова за рукав. – Не ходи, мент, пожалеешь.
Гуров взял пальцы Доронина в горсть, подвернул на перелом, депутат взвизгнул и шарахнулся в сторону.
– Извините, не хотел. – В голосе Гурова зазвучали скрежещущие нотки, которые приобретает розыскник за многие годы работы. Они часто убеждают людей быстрее, чем милицейское удостоверение и даже оружие.
– Алла… Николай Ильич… – Гуров поднялся, развел руками и поклонился.
– Извини, Лев Иванович, – сказал Бардин, провожая свояченицу и Гурова до лифта. – Он парень хороший, только пить ему нельзя.
Квартира Ирины была не такой шикарной, но подавляющее большинство москвичей о такой и мечтать не могли. Женщина молча достала из холодильника бутылки, Гуров так же молча налил, и они выпили. Гуров налил себе сразу вторую порцию, быстро выпил, бутылки убрал в холодильник, закурил, после небольшой паузы спросил:
– Сколько тебе лет?
– И сто, и пятнадцать, зависит от настроения. В паспорте записано, что тридцать восемь.
– Давно развелась?
– Черт его знает! – Женщина потерла висок. – Сейчас соображу… Четыре, нет, шесть лет назад.
– Где работаешь?
– У отца в фонде. Ты знаешь, как моя фамилия?
– Знаю, что не Горбачева, и слава богу.
– Но мой отец…
– Извини, мне неинтересно.
– А что тебе интересно? Тебе кто-нибудь, кроме тебя самого, интересен?
– Возможно. – Гуров поцеловал женщину в висок. – Извини, но я не виноват.
– А кто виноват?
– Стоит подумать. – Гуров шагнул к дверям, поправил галстук, одернул пиджак. – Вопрос интересный, главное – оригинальный. Я на днях позвоню.
– И не вздумай, я не желаю тебя видеть.
– Лгать нехорошо. – Гуров вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Человека, который стрелял из пистолета с чердака дома, расположенного через улицу от подъезда, где застрелили банкира, звали Борис Сергеевич Галей. В юности он пытался выяснить, откуда у него такая несуразная фамилия, но мать не знала, отец же жил так, что не то что фамилию, имя собственное забыл, а вскорости от белой горячки и помер. Борису было тогда шестнадцать, его меньшому брату Сашке – семь, мать Евдокия, женщина по паспорту молодая, а по виду и здоровью вином окончательно пришибленная, после кончины супруга и основного собутыльника продержалась всего ничего – через год схоронили. Братья остались одни в двухкомнатной по тем временам отличной квартире, которую у них наверняка бы отобрали, а самих запрятали в детдом, если бы не один момент, о котором чуть позже. Пацаны, прячась от семейных скандалов и драк, целые дни проводили на «Динамо» – в те шестидесятые знаменитом стадионе. Разница в десять лет не мешала ребятам быть всегда вместе, наверное, их объединяла цель – заработать на еду и нежелание идти домой. Подмести, полить, подкрасить – да мало ли дел на таком огромном стадионе. Сашке было пять, а Борису четырнадцать, когда вся стадионная обслуга знала ловких, услужливых мальчишек отлично. Урны покрасить, лавки переставить, из взрослых кто с похмелья ног не волочет, а кто уже опохмелился и ему ноги переставлять неохота, и тогда раздавался вопль: «Пацаны! Галеи, черти, где вас носит?» И братья, как чертенята, сразу же вырастали из-под земли. Они выслушивали задание, кивали и стояли истуканами, пока взрослые не называли цену. Бутылка молока, батон хлеба, рубль, талончик в столовую – братья брали все и работу выполняли. Но вскоре все знали: если заплатишь мало, то больше не придут. Пацаны никогда не торговались, не брали цену вперед, они были молчаливы и сосредоточенны в драке за эту жизнь. Они давно поняли: на отца с матерью рассчитывать нечего, есть они двое, Борька и Сашка, и никто им не поможет. Они твердо знали, нельзя пить и красть, потому как пропадешь. Вином у них пропахли стены дома, а от воровства их отучили мелкие жулики с наколками и финками, которые сновали на стадионе и словно челноки кружились между тюрьмой и волей. Ворье братьев уважало за молчаливость, дикую злобу и стойкость в драке, не трогало, не соблазняло, между собой называло «мужичками». Борис попробовал себя в спорте, ловко дрался на ринге, таскал мячи за футболистами и сам один сезон отбегал в команде мальчиков. Но у него был острый и цепкий ум, он быстро понял, с какого момента в спорте приходят деньги и сколько пота и крови надо пролить, чтобы выловить свой шанс. И еще он увидел, что к тридцати «звезды» уже никому не нужны. Цепким мужицким умом он просчитал, сколько лет надо умирать и «пахать», в случае удачи сколько лет можно будет по-людски пожить, потом сызнова лизать барские задницы за подачки с чужого стола.
Когда отец с матерью выпили последние стаканы и сгорели в крематории, Борису исполнилось шестнадцать, а брательнику шесть. Они были вполне самостоятельные, зарабатывающие себе на жизнь люди. Младший шастал по магазинам и готовил еду, старший добывал деньги, не гнушаясь никакой работой. Сосед по площадке, одноногий фронтовик, знавший пацанов с рождения, усыновил их. Вопрос о детдоме отпал. Они сами сделали ремонт, отциклевали пол, побелили, проветрили, и квартирка засверкала. Так и жили брательники, пока старшему не пришел срок идти в армию. Тут помогло родное «Динамо». Бориса пристроили в часть, стоявшую у «Сокола», где служили спортсмены – мастера невеликого ранга. Борис быстро выучился на шофера, а всегда трезвый и аккуратный шофер ценится в России со времен, когда еще не существовало автомобиля. В части быстро проведали, что у водителя Галея имеется младшенький, и ежедневно в кабину ставили судки, из которых можно было накормить не только Сашку, но и одноногого ветерана-опекуна.
Читать бесплатно другие книги:
