Чистилище. Охотник Кликин Михаил

– «Гнездо»… «Гнездо»… Слышите меня?

Мичман проверил частоту. Вроде все было в порядке.

Он передал гарнитуру Гарику, велел повторять позывной в эфире. Но база ответила почти сразу, и Теребко тут же отогнал Дылду.

– Слышу вас, «Птенец». Что у вас?

– Беглеца догнали, – отчитался мичман, пытаясь угадать, с кем он сейчас разговаривает. – Но наткнулись на местных. Трое убитых, двое тяжелораненых.

– С чьей стороны?

– С нашей.

– Да вы там издеваетесь?! С дикарями не можете справиться?

– Справились, – поспешил сказать Теребко. – С их стороны все мертвы.

Конечно, он не был в этом уверен. Но кто проверит?

– А беглец?

– Застрелен.

– Чёрт!.. Теребко, это ты, что ли?

– Так точно.

– Ну я и не сомневался – ты в своем репертуаре.

– Николай Иваныч?

– А что, сразу не узнал?

– Да шумит же тут… По голосу не разобрать, кто говорит.

– Ты задницей чуять должен, с кем говоришь… Ты хоть понимаешь, что сорвал мне все планы? Я надеялся с местными договориться. И только если это не получилось бы, то лишь тогда нам пришлось бы действовать радикальней. А ты, оказывается, взял и всех расстрелял. Молодец!

– У нас выхода не было, – угрюмо сказал мичман. – Они первые начали. Меня в плен захватили. Одного нашего сразу убили, оружие у него забрали. Что мне оставалось делать?

– Надо было заранее думать! На шаг вперед! На два шага! Как в шахматах! Помнишь, что такое шахматы, или совсем дурак стал?

– Да всё внезапно как-то вышло… Мы ведь даже в переговоры с ними вступили. А потом… Не задалось… Но я тут подумал, Николай Иваныч, – а откуда они узнают, что это мы их группу положили? Свидетелей-то нет!

– Точно, дурак ты, Теребко… Ты хоть какую-нибудь хорошую новость мне приготовил, чтобы я тебя не четвертовал прилюдно?

– Есть хорошая новость, товарищ капитан второго ранга: здесь на удивление чисто. За все время встретили только двух мутантов. Обоих убили.

– Это ожидаемо. Пленник рассказывал.

– И еще кое-что хорошее: мы примерно знаем, где находится селение. Охотники, напавшие на нас, не успели уйти далеко от дома. Это было понятно по их запасам, по внешнему виду. Думаю, нам потребуется максимум три дня, чтобы отыскать поселение дикарей.

– Это хорошо. Чем вы заняты сейчас?

– Возвращаемся в Гнездо. Люди потрепаны. Мне тоже немного досталось. У противника было огнестрельное оружие. В том числе самодельное.

– Любопытно… Буду ждать подробный отчет.

– Уже готовлю. А как там дела в Гнезде?

– Отбили одну атаку мутов, потом зачистили берег. Но их тут тоже оказалось мало. Время от времени появляются новые, но их немедленно уничтожает береговой отряд, не позволяя скапливаться.

– Ясно… Ждите нас к концу дня.

– Понял.

– Конец связи?

– Конец…

Мичман, сняв гарнитуру, шумно выдохнул. Похоже, у начальства было хорошее настроение сегодня – обошлось почти без ругани. Он подозвал Дылду – тот уже жевал чего-то. Сам худющий – а вечно в три горла жрёт! Куда только всё девается? И второй радист – Галунин – такой же.

– Слушай, Дылда, я тут пока радиостанцией займусь, а ты метнись назад. Я там видел, ягоды растут, на малину похожие, княженика, что ли, называются. Собери, сколько получится, порадуй меня и ребят свежими витаминами. Ну и сам от пуза нажрешься.

– Да чего там жрать-то? – заканючил Дылда. – Я уже их попробовал. Вот если бы мясо…

– Это приказ, Дылда! – объявил мичман. – Давай дуй!

– Ладно…

Теребко покачал головой, мысленно обкладывая заров трехэтажным матом. Они, хоть и носили военную форму, но о реальных армейских порядках имели весьма относительное представление. Попадались, конечно, среди них люди дисциплинированные, с правильным пониманием – ну вот тот же Кира Баламут. Но остальные – это какой-то сброд! Уж сколько с ними возятся Чистые, пытаясь вывести послушных и преданных солдат. Всё без толку! Зары они зары и есть – как ты их ни воспитывай. Те, что родились в казармах или были отданы на воспитание в младенчестве, – эти еще хоть на что-то годные, ведь с ними работают с детства. А пришлые из-за стены – порой натуральные бандиты.

Мичман потянулся, зевнул, лег на сухой мох, подставив лицо теплому солнцу. Прикрыл глаза, вслушиваясь в окружающий шум, безмятежно улыбаясь.

Представься ему возможность отмотать жизнь назад – он, наверное, не стал бы ничего менять. Знай он с самого начала, что после заражения не умрет и не мутирует сразу, – намного раньше вдохнул бы свежий воздух, глотнул бы сырой воды. Что за мука – существовать в стальных и бетонных стерильных утробах! Чистых стоит пожалеть…

– Хорошие здесь места, – пробормотал мичман и закрыл глаза.

Он не заметил, как уснул.

И снилась ему прошлая жизнь – серая, скучная, похожая на какой-то полузабытый фильм ужасов про запертых в бункере людей…

24

– Бегите, – простонал Тагир Сагамов, цепляясь за едва держащегося на ногах Нолея. – Бегите…

Федька Гуров передал автомат оторопевшему Геннадию, шагнул к раненым, измученным товарищам, придержал их, заставил сесть.

– Что здесь произошло? – Он снял с пояса флягу, дал напиться сперва Тагиру, потом Нолею.

– Это моряки… Издалека…

– Моряки? – не понял Федька. Слово было вроде бы знакомое. Школьное слово. Кажется, учителя на одном из общих уроков рассказывали, что были такие люди, плавающие по морям на железных кораблях. Федька, помнится, тогда еще спрашивал, почему корабли из железа, а не тонут. Над ним посмеялись, а умник Захар и его младшая сестра Настя уже после занятий принялись объяснять ему про выталкивающую из воды силу и какого-то Ахримеда, живущего задолго до появления мутов. Федька кивал, внимательно слушал, но так и не понял, как этот самый Ахримед заставил железо плавать.

– Моряки, – сказал Нолей, сплевывая загустевшую кровавую слюну. – Военные. Вы бегите. Бегите! Предупредите наших, что они придут.

– И скажите, что «западных» больше нет, – добавил, задыхаясь, Тагир. – Всех убили. Всех! Кому-то надо нас заменить. На Большой Охоте. Или Ламия придет…

Федька и Геннадий переглянулись. Они оба одновременно вспомнили каркающее предсказание Эдика Бабурова, словно опять услышали его:

«Всё пошло не так! Всё кончится плохо!»

– Почему они стреляли? – спросил Геннадий.

– Им нужен Коктейль, – сказал Нолей. – Они пришли за ним. И не уйдут, пока его не получат.

– Мы станем защищаться, – неуверенно сказал Федька, помня рассказы старших товарищей о зимней войне с кочующим племенем, пришедшим однажды откуда-то с востока. – Убьем их всех.

– Их слишком много. И они сильны. У них есть оружие. Много оружия. Настоящего. Как твой автомат.

– Откуда ты знаешь?

– Я был у них. Целый год. Я плыл с ними по морю. Видел, как они отстреливают мутов. Мы не справимся, не сможем их одолеть. Я хотел предупредить вас. Но не успел. Поэтому бегите в деревню – скажите, что надо всё бросать и уходить.

– Куда?

– На зимние стойбища.

– Туда не пройти до морозов, – сказал Федька. – Ты сам это знаешь.

– Значит, надо прятаться.

– Мы не можем сейчас разделяться, – сказал Геннадий. – Это опасно.

– Опасно оставаться на месте, – сказал Нолей.

– Муты сейчас активны.

– Их не так много. Моряков больше.

– А Большая Охота? С ней что?

– Охоту надо прекратить.

– Но Ламия!

– Может быть, нам повезет, и тогда моряки встретятся с Ламией.

– Но её нужно накормить, чтобы она опять залегла в спячку.

– Моряков много. У нее будет достаточно еды.

– А если они её убьют? – спросил Федька.

Все недоуменно на него посмотрели. Похоже, такая простая мысль не приходила им в головы.

– Ламию нельзя убить, – сказал Геннадий. – Ты что, совсем тупой?

– Чего вы ждете? – опять опомнился Тагир. – Бегите.

– Но как же вы?

– Оставьте нас. Мы как-нибудь сами. Если сможем.

– Нет, – Федька покачал головой. – Так нельзя.

– Можно, – возразил Геннадий. – Я вернусь в деревню и предупрежу остальных. А ты догоняй группу, расскажи всё Максу и Вове.

Федька нахмурился, глядя на раненых. Те молча сидели на земле. Они уже выговорились и устали.

– Хорошо, – сказал он, признавая старшинство Геннадия. – Так и сделаем.

25

Собирать ягоды и прочий подножный корм Дылда не любил с детства. Он и пошел в казармы, так как думал, что военные подобной ерундой не занимаются.

Ага! Как же!

Дылда рвал полуспелые ягоды, складывал их в котелок, вспоминал детство. Ему повезло – он помнил мать живой, она была с ним почти восемь лет. Помнил он и то, как она мутировала и оказавшийся рядом военный патруль прострелил ей голову и сердце. Ему тогда вручили бумажку с напечатанным текстом и картинкой, изображающей бравых солдат, штыками теснящих жутких мутантов. Солдаты были красные. Муты – зеленые. Буквы – черные.

Бумажка называлась повесткой. Прочитать её Дылда смог только через два года. Многие из его товарищей читать не научились вовсе, предпочитая постигать более насущные знания – где прятаться от мутов, как выращивать съедобные грибы, чем ловить птиц и крыс.

В тринадцать лет Дылда отправился к стене, окружающей казармы, встретил там патруль и вернул им повестку.

Так он стал военным.

Конечно, оружие ему доверили далеко не сразу. И личный бокс для жилья он получил, только когда ему исполнилось семнадцать лет. Но жить за стеной было намного лучше, чем по ту сторону. И уже не нужно было скрываться от мутов, уподобляясь червям. Военный становился настоящим человеком, особенно после того, как заканчивал начальные курсы, получал личное оружие и место в команде. Военный мог встретить мута лицом к лицу, встав плечом к плечу с товарищем. Конечно, не каждая схватка заканчивалась победой. Но лучше красиво погибнуть героем, чем всю короткую жалкую жизнь быть подножным кормом для полчищ мутантов…

Собирая ягоды, поглощенный мыслями Дылда не замечал, что всё дальше и дальше уходит от своего отряда. Ему казалось, что ягоды гуще растут внизу, за кустами – и он, торопясь быстрей наполнить котелок, постепенно перемещался в ложбину, по дну которой протекал тонкий ручеек.

Со стороны лагеря эта низина была не заметна – её стеной заслонил разросшийся ольшаник.

Когда котелок был почти полон, Дылда заметил черную дыру в десяти шагах от себя. Края дыры поросли мхом. Выглядела она совсем небольшой – метра полтора в диаметре. Заинтересовавшись, Дылда оставил котелок и подошел ближе.

Из пещеры неприятно пахло.

– Эй! – крикнул он в черноту, гадая, насколько далеко может тянуться это естественное подземелье. Он ждал, что ему ответит эхо, но его не было – тьма словно проглотила звук без остатка.

Дылда опустился на четвереньки, подполз к самому краю дыры, не замечая, что его держит не прочная порода, а подгнившие корни нависающей над провалом старой березы и полуметровый слой дёрна.

– Эй, – опять крикнул Дылда и, подобрав с земли то ли ветку, похожую на кость, то ли кость, похожую на ветку, забросил её в пещеру. От резкого движения под его левым коленом что-то хрустнуло, пласт дёрна дрогнул, испугавшийся Дылда вскочил на ноги – и старый корень не выдержал.

Дылда вскрикнул, взмахнул руками, пытаясь за что-нибудь зацепиться, – и вместе с комьями земли полетел в провал.

Он упал на бок и на пару секунд потерял сознание. Очнувшись, повернул голову и увидел над собой светлый круг с неровными краями – выход из пещеры. Он был не так уж и высоко – до него, наверное, можно было дотянуться кончиками пальцев, если встать на цыпочки.

Дылда попытался сесть и охнул от острой боли, пронзившей ногу ниже колена, – будто раскаленный прут воткнули в кость. Перед глазами всё померкло. Прошло минуть двадцать, прежде чем Дылда набрался смелости и шевельнулся еще раз.

Нога была сломана. Он понял это, осторожно её ощупав. Чтобы окончательно убедиться, Дылда достал нож и разрезал штанину. Вид ноги испугал его – место перелома сильно распухло, горячая кожа имела неестественный цвет и была больше похожа на ошпаренную шкуру баклажана.

Дылда выругался, злясь не на собственную глупость (за каким, спрашивается, чертом полез к этой пещере?), а на мичмана, пославшего его собирать ягоды.

Впрочем, только мичман теперь и мог его спасти. Скоро Семёныч спохватится, что витаминов всё нет, пошлет на ягодную лужайку еще кого-нибудь.

А может, уже послал?

– Помогите! – крикнул Дылда, морщась от боли и осознания собственной беспомощности. – Ау! Кто-нибудь! Я здесь, внизу!

Он прислушался, не будет ли ответа. Ему показалось, что он слышит какой-то звук – то ли шелест травы под чьими-то ногами, то ли шуршание осыпающейся земли и мелких камней.

– Эй! – заорал он что было мочи. – Я тут! Помогите!

Он все ждал, что в светящейся дыре вот-вот появится темный силуэт спасителя. Он не верил, что его могут не найти тут. Он даже мысли не допускал, что его могут бросить, что про него могут просто забыть.

– Помогите! Кто-нибудь! – кричал он всё слабеющим голосом. – Помогите!..

26

Мичмана разбудили крики.

Он не сразу понял, что происходит. По многолетней привычке первым делом схватился за оружие. Потом разобрал в общем многоголосье смех и успокоился – всё, значит, в полном порядке, раз люди смеются и шутят.

– Уходим, Семёныч, – по-приятельски объявил Кира Баламут, заметив, что начальник проснулся.

– Вроде только на привал встали!

– Да уж почти два часа прошло. Ты дрых, как сурок. Я решил не трогать тебя.

– Два часа? – Теребко огляделся. – Я даже поесть не успел!

– Выспаться порой важней, чем наесться, – успокоил его Кира. – Перекусишь на ходу, мы тебе там оставили кое-что.

– Ну, спасибо.

Бойцы уже строились в колонну. Многие привели себя в порядок: почистились, заправились, помылись. Они уже не выглядели, как стадо. И настроение у людей изменилось – это сразу чувствовалось. Они знали, что скоро окажутся дома, в относительной безопасности. Они рвались в дорогу. Даже раненые, лежащие на носилках, сделанных из жердей и одежды, заметно приободрились и уже не выглядели так, словно собирались через минуту помереть.

– Времени даром не теряли, – одобрительно сказал мичман и тяжело поднялся. Всё тело ныло, но он знал, что это скоро пройдет, – главное, не жалеть себя и продолжать двигаться.

Он закинул автомат за спину, глотнул воды из поднесенной фляги, взял разогретую на углях лепешку с луком и направился во главу готовой выступить колонны…

Про Дылду и ягоды мичман Теребко вспомнил только вечером, когда личный состав под присмотром берегового отряда загружался в шлюпки, чтобы вернуться на место дислокации – на борт баржи, больше похожей на маленький посёлок…

27

Когда стало темнеть, Дылда понял, что из ловушки надо как-то выбираться самостоятельно. К тому времени боль уже притупилась, и он смог кое-как перебинтовать ногу, зафиксировав сломанную кость с помощью нескольких подобранных палок и разорванной на полосы рубахи – в казармах учили оказывать первую помощь.

Постанывая, Дылда поднялся, придерживаясь рукой за крошащуюся под пальцами стену пещеры. Ступать на больную ногу он не решался; дополнительной опорой стал раздвоенный ствол тонкой осинки, тянущейся к свету со дна провала, – Дылда срубил деревце ножом, срезал ветки, оставив рогатку. Костыль получился довольно удобный, но не слишком крепкий. Тем не менее с ним вполне можно было передвигаться, почти не страдая от боли в онемевшей ноге.

Дылда попытался достать руками до осыпающегося края норы, в которую он провалился. Ему удалось зацепиться за торчащий корень, но стоило чуть потянуть его к себе – и он обломился, засыпав глаза сухой пылью.

– Чтоб тебя…

Ругаться уже не было сил.

Дылда побродил в пятне света, поглядывая наверх, понял, что ему не по силам со сломанной ногой выбраться в эту дыру. И тогда он обратил внимание на глубокую темноту впереди.

У пещеры вполне мог оказаться еще один выход.

Собравшись с духом, он шагнул во мрак, почему-то уверенный, что ему опять не повезет и он почти сразу наткнется на прочную стену. Но впереди была пустота. Он чувствовал её несвежее дыхание – и это убеждало его, что где-то там есть и другие дыры, возможно, достаточно большие, чтобы человек со сломанной ногой мог выползти через них на свободу.

Дылда ковылял и ковылял вперед, пристально вглядываясь во мрак. Сперва он хоть что-то различал в темноте, а если он оборачивался, то видел позади мутное светлое пятно – это его приободряло.

Но вскоре пещера как-то незаметно изогнулась – и свет исчез.

Зато усилилась вонь.

Дылда каждый свой шаг проверял костылем. Автомат висел у него на шее, и он был готов в любую секунду выдать длинную очередь, чтобы отогнать тьму вспышками выстрелов.

Под ногами что-то хрустело.

Над головой порой слышались какие-то звуки – он заставлял себя думать, что это возятся летучие мыши, и старался не обращать на них внимания.

Подземный ход всё тянулся и тянулся, и в какой-то момент Дылда уже стал сомневаться, правильно ли он поступил, отправившись в столь тяжелое для него путешествие. Что, если вернуться назад он уже не сможет? Будет долго и мучительно умирать во тьме. В провале хоть был солнечный свет, и свежий воздух, и дождевую воду можно было собирать. А здесь – как в могиле.

Когда отчаянье сделалось невыносимым, остановившийся Дылда вдруг заметил свет впереди. Это придало ему сил, хотя секунду назад он думал, что не сможет продвинуться дальше и на пару метров.

Он сделал восемь шагов, опираясь на свой костыль.

И вдруг мутное световое пятно мигнуло.

Дылда замер, не понимая, что это может означать.

Вот опять…

Он застыл, слыша стук своего сердца. Медленно привалился плечом к стене. Осторожно выпустил костыль. И тихо взялся за автомат обеими руками.

Впереди кто-то был.

Свет пропадал, когда неизвестный перекрывал его своим телом.

Может, это кто-нибудь из отряда? Искали пропавшего товарища, нашли дыру в земле, спустились в нее…

Или это зверь?

Или мутант…

Дылда боялся дышать, ждал. Ствол автомата был направлен вперед – нацелен точно в мутное светящееся пятно. Палец лежал на спусковом крючке.

Негромкое ворчание, раздавшееся в темноте, едва не лишило его чувств.

А потом тьма колыхнулась. Он почувствовал отвратительный запах. Кожей ощутил движение воздуха. И поддавшись страху, со всей силы нажал на спусковой крючок.

Грохот выстрелов оглушил его.

Короткие вспышки осветили нечто живое и проворное, рванувшееся ему навстречу по узкому подземному ходу.

Это был не человек и не зверь.

Жуткая тварь, не похожая ни на что виденное Дылдой ранее, раззявила пасть, полную острых зубов, и тонко запищала.

Дылда был уверен, что несколько пуль попали муту в голову.

Но пронзительный писк не прекратился, только стал еще громче, еще невыносимей.

А потом черная тень бросилась грудью прямо на выстрелы и одним ударом разорвала несчастного Дылду пополам.

28

Поздней ночью отяжелевшая Ламия выползла из своего логова.

Голод унялся, но она знала, что так будет недолго.

Повалявшись в мокрой траве, Ламия помчалась к болотам. Там она искупалась в жиже, наглоталась тины. Возвращаясь к пещере, она заметила в отдалении сонную цаплю, стоящую в камышах. Подкралась к ней ближе, припадая к земле. Легко скакнула вперед метров на десять, пришлепнула птицу лапой – только перья полетели.

Ламия чувствовала себя прекрасно. Но вместе с тем что-то мешало ей. Она изменилась. И какое-то новое, не знакомое ранее чувство куда-то гнало её. У нее появились необычные желания – найти еще одно убежище, поближе к еде, натаскать туда живой пищи, устроить там теплую лёжку. Это чувство, а вовсе не голод, и разбудило её чуть раньше срока…

Ламия, пофыркивая, обошла знакомую округу, почти не изменившуюся за время её спячки. Низко приседая, она оставила метки под деревьями и камнями.

А утром, когда солнце стало пригревать по-настоящему, к ней вернулся голод.

Ламия без труда отыскала след ночной жертвы, попутно слизнув длинным раздвоенным языком ягоды из пахнущего огнем котелка. Через пару минут она была на месте, пропитавшемся человеческим запахом. Ламия как взбесилась, рыская по истоптанной людьми лужайке, – проглотила окровавленные бинты, разрыла остывающее кострище, сломала растущее неподалеку дерево.

Голод терзал её.

Она взбежала на каменистый склон, замерла там, вытянув нос по ветру. Ей не нужны были глаза, чтобы видеть след людей, – она чуяла его.

Но в какую сторону бежать?

Инстинкт подсказывал Ламии, что еду надо искать в проверенных местах. И она, тихо ворча, кинулась по следу людей, ловя ноздрями волнующий запах крови.

Ламия бежала от моря – туда, где раньше всегда находила пищу.

Туда, где лежали тела расстрелянных охотников.

29

Иван Рыбников и Вова Самарский, кряхтя, взвалили на сруб очередное бревно. Крепить его они не стали – не дом строили, а всего лишь ковчег.

Внутри небольшой бревенчатой коробки лежала разделанная и уже попахивающая туша убитого в деревне мутанта, а также всякая мелочь, встретившаяся охотникам на пути и не сумевшая от них спастись: заяц-беляк, куница, две куропатки и гусь. Для первого «стола» – вполне достаточно.

Сложенный из стволов сруб должен был защитить угощение от местных хищников и падальщиков, в первую очередь от волков и песцов. Если бревен поблизости не оказывалось, то ковчег делали из крупных камней или любого другого подходящего материала. Ламии не составляло труда разломать сооружение, внутри которого для нее была оставлена еда. Пожалуй, только медведь мог разорить подготовленный охотниками «стол». Но медведи не уживались с мутами – так что встреча с ними была большой редкостью.

Ковчег не только защищал жертвоприношение от зверей леса и тундры. Он также сохранял мясо, закрывал его от прямых солнечных лучей. В каменном или бревенчатом строении, прикрытом ветками, всегда было чуть прохладней, чем снаружи. Ламия хоть и не брезговала подгнившей падалью, но свежее мясо, кажется, нравилось ей больше.

– На втором столе надо оставить что-нибудь живое, – сказал Максим Шуманов, знающий о повадках Ламии больше, чем кто бы то ни было.

– Капканы у Лёвки, – отозвался Иван. – Поставим на ночь. Петли сделаем. Кто-нибудь попадется.

– На моей первой Охоте, помню, был случай, – проговорил Максим, укрывая стены ковчега мхом. – Я тогда еще ребенком был. Брат меня с собой взял – так вышло, что охотников не хватало, вот и пришлось заменять…

– Я помню тот год, – сказал Вова Самарский. – Меня тоже звали. Но потом передумали. Я тогда сильно обиделся.

– Ага, – кивнул Максим. – Так вот: на третий день Охоты мутировал Женька Полухин. Помните такого?

– Помню, – Вова кивнул. – Отец Марины, да?

– Он самый… Мутировал вечером, да так быстро, что мы ничего понять не успели. Хорошо, что он уже пристегнулся. В общем, связали мы его кое-как и решили оставить Ламии – живого. Рано утром проснулись и повели через луг к «столу». Я шагал первый, дразнил его, чтобы он шел за мной и не отвлекался. Как сейчас помню: руки у него на всякий случай были отрублены, а за собой он тянул здоровенные такие каменюки… Борозды от них, кажется, и сейчас не затянулись…

Максим поёжился:

– Вот вспоминаю, и жуть берет. А тогда не боялся совсем. Перед самым рылом его прыгал.

– Ну так его держали, наверное, – сказал Иван.

– Держали… Севу Лодочника тоже держали…

– Довели? – спросил Гоша Ермолов.

– Довели. Примотали к дереву, ноги отрубили по колени. Даже ковчег, помню, не стали делать, так оставили.

– Я бы не хотел, чтобы со мной так же, – пробормотал Лёвка Мартынов. – Вы, если что, просто пристрелите меня – и всё.

– Конечно, – легко пообещал Максим. И все поняли, что он сделает так, как посчитает нужным…

Закончив работу, охотники ушли в перелесок, чтобы чуть отдохнуть и перекусить. Для себя из всей добычи они оставили еще одного гуся. Гоша Ермолов уже ощипал его и вычистил, вывалив потроха на «стол» и жалея вслух, что их нельзя отдать собакам.

Будь его воля, он своим псам отбирал бы лучшие куски, а людей и Ламию кормил бы остатками да объедками.

Пока Гоша мастерил для гуся вертел, Лёвка Мартынов сноровисто высек пучок искр на сухой трут и раздул огонь. Максим Шуманов, обойдя лесок, передал Эдику Бабурову потертый бинокль и велел забираться на старую березу, растущую на опушке. С высокого дерева хорошо просматривалась округа, да и устроиться наверху можно было с комфортом – сучья там образовывали подобие кресла: рогатина – сиденье, ствол – спинка, упругие ветки – подлокотники. Сиди себе да поглядывай по сторонам. Ну а внизу тоже расслабляться не станут – Иван Рыбников и Вова Самарский уже заняли позиции, готовые в случае чего первыми встретить появившегося врага, кем бы он ни был: диким зверем, мутом или вооруженным чужаком.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Учебное пособие соответствует требованиям Государственного образовательного стандарта третьего покол...
Супружеская чета Лужайкина-Буторкиной – идеальная крепкая пара. По административным возможностям мэр...
Оказавшись однажды осенней ночью в гротескной Больнице, девушка по имени Химена ищет нечто важное. В...
Главная героиня — женщина, которой не чуждо ничто человеческое. Покинув родной дом в поисках счастья...
Часто ли городские жители смотрят не себе под ноги, а наверх, или хотя бы по сторонам. Насколько они...
В книге приведены различные исторические периоды. Приводятся две поэмы – героические рассказы с подр...