Проказы разума Макеев Алексей

Глава 10

Возвращение

Вернувшись в больницу, я припарковался на автостоянке и, оставив в машине куртку, ноутбук и цивильные вещи, выскользнул из-за руля. Снова придерживаясь темных мест, вернулся к черному ходу в здание. Перед тем как влезть на колонну крыльца, глянул по сторонам, но везде было тихо, пустынно. Для меня, спортсмена, ничего не стоило влезть по колонне, словно по шесту, ухватиться за козырек крыльца или пол балкона, это смотря с какого этажа смотреть, с первого или со второго, затем подтянуться, схватиться за перила и перелезть через них. Перила были грязноватыми, да и столб не чистым, я немножко испачкался, но ничего – замою или застираю грязь, мне, холостяку, к такого рода работе не привыкать.

«Универсальным ключом» открыл дверь, скользнул внутрь и вновь закрыл дверь на задвижку. Прислушался. В неврологическом отделении стояла тишина – самый сон; наверняка больные дрыхли без задних ног, да и медсестра с нянечкой, которым, в общем-то, спать не положено, очевидно, тоже где-то дремали.

На всякий случай я заглянул в свою палату, не хватились ли меня мои соседи по боксу, но и они по-прежнему спали на своих местах.

Я снова вышел в коридор. Уже проторенной дорожкой прошел к технической двери, ведущей на крышу, и, открыв ее «ключом», скользнул сначала в нее, а потом к окну ординаторской. В помещении для врачей все так же было темно. Я открыл окно, влез внутрь. Здесь я уже более-менее ориентировался, а потому смело прошел к выключателю и включил свет. Приблизившись к столу доктора Фролова, перебрал истории болезни, отложив в сторону те, на которых стояла дата поступления в больницу вечер второго октября и ночь со второго на третье октября. Оказалось, что в один день вместе со мною в больницу попали, не считая четверых погибших, Дмитрий Миклухо, Александр Посылаев, Исмаил Рахимов и Сергей Васнецов – тот самый, что лежал в отдельной палате, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких. Что ж, выходит, эти четверо – кандидаты в покойники? Их тоже неизвестный маньяк-убийца собирается в ближайшее время уничтожить? И вполне возможно, один из них убийца. Но, разумеется, ни находившийся в коме Васнецов, ни парализованный Рахимов ими являться не могут, значит, это либо Миклуха, либо Посылаев? Хотя не факт, возможно, убийцей может быть и человек, который лег в больницу позже, скажем, на один день. Да-а, поразмыслить есть над чем.

Я снова сложил все истории болезни в одну стопку, выключил свет, потом выскользнул в окно, затем в двери, закрыв их с помощью своего «универсального ключа».

Вернувшись в палату, вошел в санузел, отряхнул брюки, олимпийку, а кое-где замыл водою грязь, затем зашел в свой бокс, разделся и лег спать. Бессонная ночь дала о себе знать, и хоть и существовала опасность повторного нападения на меня неизвестного, я все же уснул.

Проснулся я по больничным меркам довольно поздно – перед самым завтраком. Мои соседи по палате сидели на своих кроватях и разговаривали, если можно назвать разговором то, что Посылаев время от времени задавал Миклухе вопросы, а тот в ответ либо говорил абракадабру, переставляя в словах слоги, а то и объединяя их, либо мычал что-то в ответ, либо, что чаще всего, отмалчивался.

Умывшись и побрившись, я взял у веселой раздатчицы тети Маши тарелку овсяной каши, хлеб с сыром и маслом и кружку чаю и, вяло двигая челюстями, поскольку не выспался и есть совсем не хотелось, позавтракал. А после завтрака пришел следователь Михаил Кристальный. На сей раз проводить беседу в палате он не стал, предпочел вызывать нас в предоставленное ему для опроса свидетелей помещение. Не знаю, с кем он раньше разговаривал и кого приглашал для беседы из нашего отделения, из нашего же бокса вначале он вызвал Миклуху, потом Посылаева и уж третьего меня. «Прием» свидетелей он проводил в конференц-зале – небольшом помещении со столом для президиума и несколькими рядами кресел. Восседал следователь с ромбовидной фигурой, добродушный на вид, но с суровым взглядом, за столом президиума.

– Проходите, Гладышев, садитесь, – буркнул он, даже не подняв от лежащих перед ним бумаг взгляда.

«Что-то здесь не так, раз следователь такой неприветливый», – подумал я, усаживаясь на стул, стоявший по другую сторону стола напротив Кристального.

– Рассказывайте, Гладышев, что вам известно о смерти Виктора Протасова. – Он наконец-то поднял голову и хмуро глянул на меня.

– А что рассказывать-то, – продолжая чувствовать неладное, спросил я льстивым голосом. – Я понятия не имею, что произошло. Я спал, когда меня разбудили Миклухо и Посылаев и сообщили мне, что Дмитрий Миклухо обнаружил в душе нашей палаты мертвого Виктора Протасова. Я посоветовал Миклухе сразу же вызвать медсестру и нянечку, что он и сделал. Медсестра и нянечка сообщила о происшествии куда следует. Позже я заглянул в душевую вместе с еще одним обитателем нашего бокса Александром Посылаевым. Действительно, там абсолютно голый, прислонившись спиною к стене, в душевой кабине сидел мертвый Протасов. Больше я ничего не знаю.

– Да?! – произнес следователь таким тоном, будто хотел издевательски сказать: «Да что ты говоришь!» – А вот мне Миклухо, хоть и с трудом, переставляя слоги, все же сказал, что слышал и видел, как вы незадолго до того времени, когда он обнаружил труп Протасова, выходили из палаты, бродили где-то по коридору, потом заходили в санузел, где был слышен звук льющейся из душа воды – очевидно, там мылся Протасов, – а потом вышли оттуда, вернулись в свою палату и легли спать. А чуть позже он, решив сходить в туалет, поднялся со своей кровати, вошел в санузел и обнаружил там мертвого Протасова. Что вы на это скажете?

Да, хорошенькую свинью мне подложил Миклухо. А ведь у нас в стране негласно стукачество считается если не смертным грехом, то уж точно позорящим честь порядочного человека деянием. Впрочем, понять Миклуху можно. Этот «Гриша, гад, гони гребенку…» из опасения быть заподозренным самому в убийстве Виктора подставил меня, как, впрочем, и я подставил его по той же причине, умолчав о найденном мною раньше него трупе.

Я пожал плечами:

– Что тут говорить. Правду Миклухо сказал. Действительно, я нашел труп Виктора Протасова немногим ранее, но, боясь, что на меня свалят его убийство, промолчал. И так все трупы в неврологическом отделении обнаружены мною.

– Так вы признаете тот факт, – усмехнулся Кристальный, – что убийства совершаете вы?

– Вы с ума сошли! – воскликнул я, отшатнувшись от следователя. – Я такого не говорил, Михаил Александрович, и говорить не собираюсь. Здесь действует хладнокровный расчетливый преступник, который убивает людей, попавших в неврологическое отделение в ночь со второго на третье октября.

Следователь от удивления несколько раз моргнул.

– Что за чушь вы несете, Гладышев?

– Это не чушь! – покачал я головой. – Преступник действительно по какому-то одному ему ведомому принципу убирает людей, поступивших в неврологическое отделение в ночь со второго на третье октября. Проверьте это.

Я не стал говорить следователю о том, что и на меня преступник пытался совершить покушение, поскольку тогда пришлось бы рассказывать о моем проникновении в ординаторскую, поездке домой и прочих действиях, которые выглядели бы подозрительно и еще больше усугубили бы мое положение как кандидата на роль убийцы номер один.

– А мне кажется, что вы просто пытаетесь переложить ответственность со своих плеч на чужие, – изрек Кристальный, глядя на меня в упор.

– Вам так кажется, Михаил Александрович, – твердо проговорил я. – Я обычный тренер по борьбе, и у меня абсолютно нет никакого мотива кого-либо убивать.

Следователь несколько секунд раздумывал, перед тем как заговорить.

– Пока у меня нет оснований задерживать вас, господин Гладышев, по подозрению в убийстве, – наконец заключил он, – хотя все говорит за то, что именно вы, мягко говоря, причастны к этим преступлениям, ибо все указывает на то, что это убийства, замаскированные под несчастные случаи. Да и врачи не разрешат мне забрать вас из больницы до окончания лечения. Того требуют наши гуманистические законы, но как только вас выпишут, я непременно с вами разберусь, уже в стенах отделения полиции и в рамках предоставленного мне государством права.

– Дело ваше, – проговорил я, вздохнув с облегчением: меня вроде пока не собирались арестовывать. – Я могу быть свободен?

– Пока идите.

– Благодарю. – Я отодвинул стул, поднялся и двинулся к выходу. Перед тем как шагнуть за дверь обернулся. – И все-таки, Михаил Александрович, я бы советовал вам приглядеть за теми людьми, что поступили в неврологическое отделение 1020-й городской клинической больницы ночью со второго на третье октября. Не ровен час и они могут быть убиты.

Следователь взглянул на меня недовольно и недоброжелательно.

– Спасибо за предупреждение, Игорь Степанович, – выговорил он с достоинством. – Я буду приглядывать… и особенно за вами. Вы ведь тоже поступили в это отделение в ночь со второго на третье октября.

Это был намек на то, что он будет приглядывать за мной как за убийцей. Я его понял, но, ничего не сказав, молча кивнул и вышел за дверь.

Ну что же, я предупредил следователя о возможных убийствах, а вот внемлет он моему совету или нет, дело его. Я же не могу охранять Исмаила Рахимова, Александра Посылаева, Дмитрия Миклухо и Сергея Васнецова от возможных посягательств на их жизнь со стороны убийцы (который, кстати, вполне может оказаться среди них), это дело полиции. Все, что я могу, это помочь ей в розысках убийцы, к чему непосредственно и приступлю.

Я вернулся в свою палату. Миклуха был ко мне предупредительным, он поинтересовался:

– Ну… ну… что там тель-ова-след вор-го-ил? – говорил он заискивающе, и глаза его при этом бегали.

– Ничего следователь не говорил, – ответил я как ни в чем не бывало. Что же, мне с ним в драку лезть за то, что он, отводя от себя подозрения, наводил их на мою персону?

Миклухо задал мне еще пару вопросов, но, поскольку я отмалчивался, он от меня отстал. Мне же самому не давал покоя один вопрос. В прошлое свое посещение следователь Кристальный интересовался, не произошло ли нечто из ряда вон выходящее в ресторане «Рубин». Вроде ничего особенного не произошло, во всяком случае, в то время, пока я находился в кабаке. Но вот вдруг после того, как я ушел, что-то случилось. Вот вопросом, как это выяснить, я и был озадачен и очень хотел его прояснить. Дождавшись, когда следователь покинет больницу, я отправился в ординаторскую к Фролову.

Мой лечащий врач сидел на своем месте, что-то писал, низко склонив голову. Кроме него в помещении находились еще два доктора. Говорить в их присутствии я не хотел.

– Андрей Михайлович, можно вас на минутку?

Фролов оторвался от своего занятия и поднял ко мне свое холеное лицо.

– Подождите в коридоре, я сейчас выйду, – пообещал он и снова принялся писать.

Я покинул «предбанник» ординаторской, отошел в конец узкого коридора, чтобы никому не мешать, и принялся ждать. Минут через пять появился Фролов. Высокий, стройный, весь такой интеллигентный.

– Я вас слушаю, Гладышев! – Он взглянул вопросительно.

– Мне нужно уйти после обеда, Андрей Михайлович! – заявил я нахально.

Внимательно-сочувствующее выражение на лице Фролова (ибо он, очевидно, подумал, что я пришел к нему с каким-то касающимся моего здоровья вопросом) сменилось на сердитое.

– Что значит уйти?! – произнес он строго. – Вы находитесь на стационарном лечении и уйти домой сможете только тогда, когда вас выпишут из больницы! У нас же с вами уже был на эту тему разговор.

– Тогда выписывайте! – встал я в позу.

– Без больничного листа! – в свою очередь, с вызовом и категорично проговорил Фролов и сложил на груди руки, приняв неприступный вид.

Ну, что же делать, раз нет иного выхода, пусть наш завуч ДЮСШ Иван Сергеевич Колесников поставит мне прогулы и высчитает за пропущенные дни деньги из зарплаты. Не обеднею, поди.

– Хорошо, пусть будет так.

– Вы понимаете, Гладышев, – неожиданно смягчился Фролов, – у меня и так много проблем в связи с несколькими подряд умершими у меня больными. Не добавляйте мне еще большей головной боли. Ну чего вам неймется? Куда вам так необходимо уйти?

Кажется, есть шанс обойтись без прогулов и в следующем месяце полностью получить зарплату – доктора еще можно уговорить.

– Как раз для того, чтобы снять ваши проблемы в связи с умершими в вашем отделении людьми, я и собираюсь отправиться, – понизив тон, чтобы ненароком кто не услышал, проговорил я.

– Что за глупости?! – приподнял брови Фролов. – Вы-то какое имеете к ним отношение?

– Непосредственное, – признался я, и это было чистой правдой. – За мной охотились, и если я не вычислю убийцу, то в скором времени запросто могу пополнить список умерших в 1020-й городской клинической больнице за несколько последних дней.

– То есть? – озадаченно спросил доктор.

– Это долгая история, Андрей Михайлович! – заявил я. – И это не оборот речи, а на самом деле так. И если я начну ее рассказывать, то потрачу много времени, и тогда, возможно, у вас в отделении появится еще один труп. Вы же хотите, чтобы прояснился вопрос, почему в вашем отделении умирают больные?

– Хочу! – честно ответил Фролов.

– В таком случае отпустите меня на пару часов, – потребовал я.

Доктор несколько секунд раздумывал, затем посмотрел на меня в упор.

– Вы понимаете, Гладышев, что если заметят ваше отсутствие, да еще узнают, что я вас отпустил, то меня уволят с работы?

Фролов прав – в нынешнее время кризисов да сокращений работой нужно дорожить, и я не имел права подставлять доктора.

– Давайте поступим так, – изрек я примирительным тоном. – Вы, в случае чего, прикроете меня перед медицинскими сестрами: если вдруг они хватятся меня, скажете, что отправили меня на какую-нибудь процедуру, чтобы они не поднимали шум. Ну а если уж меня хватится кто-нибудь из вашего начальства, то все свалите на меня, скажете, что не в курсе, где я, и тогда пусть меня вышибут из больницы без больничного листа. – Я перешел на проникновенный тон: – Поверьте, Андрей Михайлович, дело действительно важное, и от него зависит не только ваше благополучие, но и моя жизнь, и жизнь других больных вашего отделения.

Я исчерпал все свои доводы и выжидающе уставился на врача. Он несколько секунд медлил перед тем, как что-либо сказать, потом вяло махнул рукой и как-то обреченно проговорил:

– Делайте что хотите, Гладышев! – С этими словами он развернулся и отправился в ординаторскую.

Его слова можно было расценивать как разрешение действовать.

Я отправился в палату.

Глава 11

Алексей Пирогов, или Интересный факт

В нашем боксе с Миклухой работала логопед – симпатичная стройная особа за тридцать лет. Она уже второй раз приходила к Дмитрию и проводила с ним занятия, заставляя Миклуху, как в первом классе, учить детские стишки, читать чуть ли не по букварю слоги, составляя из них слова. Дождавшись, когда логопед уйдет, я записал на клочке бумаги номер своего мобильного телефона и, оставив его Миклухе и Посылаеву, попросил их позвонить мне в случае чего. Затем собрался и вышел за дверь. Покинул я корпус больницы, как был – в спортивном костюме и тапочках. Охранник ничего не сказал, подумал, что я один из курильщиков, которые довольно часто выходят на свежий воздух в специально отведенное место, чтобы «пустить дымок», ибо на территории больницы делать это по закону категорически запрещается. Приблизившись к машине, я влез в нее и включил мотор прогреваться – на улице было хмуро, зябко, и уже через пару минут потянувшее в машине тепло приятно обдало тело.

Хоть в пакете у меня и лежали джинсы и свитер, переодеваться в них не стал, надел только кроссовки – на работе, куда я сейчас собирался, мой спортивный вид будет как раз кстати.

Как я уже упоминал, больница и мой дом находились в одном районе, в нем же находилась и моя работа. А раз в одном районе, значит, в относительной близости, а значит, ехать до ДЮСШ, без учета пробок, минут десять. Таковых по дороге не оказалось, и вскоре я свернул на прямую как стрела дорогу, ведшую к большущим воротам с двумя огромными мячами по обеим сторонам от них и между ними названием нашего стадиона, на базе которого и находилась наша детско-юношеская спортивная школа.

Оставив автомобиль на стоянке, я накинул куртку и двинулся к воротам. Пройдя по аллейке, по обеим сторонам которой росли елочки, ступил в здание спортивной школы. Вроде бы надоедает эта работа, когда каждый день приходится таскаться в это вроде бы опостылевшее здание, но вот поди ж ты, не был в нем всего лишь несколько дней и, оказывается, истосковался по знакомому запаху, какой стоит в спортивных сооружениях, – запаху матов, обтянутых кожзаменителем, железа спортивных снарядов, душевых и пота спортсменов, ежедневно тренирующихся до изнеможения в этих стенах.

Я поздоровался с охранником, прошел по лабиринту переходов и ступил в коридор, по правую сторону от которого располагалась раздевалка, по левую – спортивный зал, прямо – кабинет завуча Ивана Сергеевича Колесникова. Прийти на работу и не поздороваться с начальником – проявить к нему неуважение, да и вообще не проявить уважения не только к начальнику, а к человеку пожилого возраста, поскольку завуч уже давным-давно на пенсии, но работает и еще и нас, тренеров, гоняет. И откуда только у человека силы берутся.

Однако дверь к нему в кабинет была закрыта, на рабочем месте Колесникова не было, и я заглянул в спортивный зал. Было четыре часа дня, в это время заканчивалась моя последняя в этот день тренировка, специально к этому времени я и приехал, рассчитывая застать проводившего вместо меня занятие Владислава Зотова. Однако тренировку проводил Леха Пирогов, чему я не удивился – когда кого-либо из тренеров на работе нет, дырки в расписании закрывают теми, кто под руку подвернется. Вот и Леха, видать, на этот раз попался Колесникову на глаза, и он поставил его проводить вместо меня тренировку.

Заметив меня, спортсмены из моей группы – мальчишки тринадцати-четырнадцати лет – обрадовались, оживились, приветственно замахали руками, а Сенька Ворошилов, работавший на ковре с Саньком Ефимовым (ребята отрабатывали бросок через бедро), воскликнул:

– Вы уже вернулись, Игорь Степанович, на работу?!

Все пацаны в ожидании моего ответа прекратили отработку приема и уставились на меня. Я отрицательно покачал головой и крикнул:

– Нет, ребята, вернусь через недельку!

Ребята продолжили отработку приема, а через пять минут Леха закончил тренировку и отпустил мальчишек домой. Спортсмены гурьбой устремились мимо меня к двери спортзала в раздевалку, на ходу пожимая мне, как взрослые, руку.

Когда спортзал опустел, Пирогов приблизился ко мне и пожал ладонь. Вообще удивительный спортсмен Леха – длинный, худой, абсолютно без мышечной массы, но откуда сила в нем берется. Иной раз просто диву даешься, когда видишь, как он работает на ковре, раз за разом четко, виртуозно, с грацией и мощью выполняет те или иные элементы вольной борьбы. Да и рукопожатие у него крепкое. Зная это, я заранее напряг ладонь и в ответ тоже сильно сжал ему руку.

– Ну как тебе там, на больничной койке, отдыхается? – посмеиваясь, спросил Леха. – Сачкуешь все?

– Да уж лучше бы я здесь на рабочем месте находился, чем в больнице тухнул, – сказал я сущую правду, потому что действительно, не попади я в больницу, не знал бы проблем с убийствами больных, да и мне самому не грозила бы смерть от руки неизвестного убийцы-маньяка.

– Ну, ничего, не грусти! – Пирогов по-дружески хлопнул меня ладонью по плечу. – Через недельку, говоришь, вернешься к своим обязанностям. А то мне тоже с твоими архаровцами проводить тренировки не комильфо. Своей работы валом… Тебя что, из больницы погулять отпустили?

– Сбежал, – признался я.

Леха хохотнул:

– Как Шурик из психбольницы из кинофильма «Кавказская пленница»?

– Вроде того, – засмеялся и я. – Ивана Сергеевича что-то не видно на работе.

– Так ты к нему? – По-своему Пирогов понял причину моего визита.

– Да нет, просто так, раз уж пришел, повидаться с ним хотел.

Леха развел руками, выражая мне сочувствие.

– К сожалению, нет Сергеевича. На совещании у директора спортшколы. Когда освободится, неизвестно. Так что зря ты, наверное, приехал.

– Да я не к нему. – Зал был разделен на две части, одну занимал борцовский ковер, на другой стояли всевозможные тренажеры, к одному из них я и шагнул, положив ладонь на станину. – Я к тебе по делу.

Пирогов взглянул на меня заинтересованно.

– Что же случилось такое, что ты сбежал из больницы ради встречи со мной?

– Да так, выяснить кое-что надо. – Без тренировки мышцы ныли, требуя нагрузки. Если бы у меня было побольше времени, я бы обязательно качнулся на тренажерах, но… Я с сожалением похлопал рукой по станине, а Лехе сказал: – Вопрос у меня к тебе один есть.

Пирогов сложил руки на груди.

– Излагай.

Я внимательно посмотрел на собеседника.

– В тот день, когда мы отмечали твой день рождения в ресторане, там ничего серьезного не случилось?

Леха сощурил глаза.

– Что именно ты имеешь в виду?

Я некоторое время помолчал, соображая, как лучше сформулировать вопрос.

– Ну, скажем, не поругались или не поскандалили ли вы с кем-нибудь после того, как я ушел из кабака?..

– …И за что потом такси, на котором ты ехал, подрезали бы?.. – докончил Алексей мою мысль.

– Вот именно, – согласился я.

Пирогов энергично затряс головой, отрицая такую возможность.

– Да нет, что ты, Игорек, все было чин-чинарем, посидели, выпили, через часик после тебя разошлись.

– Но все же вспомни, – настаивал я. – Может быть, произошло нечто неординарное.

Задумавшись, Леха закатил глаза к потолку, потом раздумчиво проговорил:

– Не знаю, заинтересует тебя или нет, но там мужика одного чуть кондратий не хватил. Все думали сначала, что он пьяный, а потом…

– Это, кажется, еще при мне было, – вспомнил я, перебивая Леху. – Когда уходил из ресторана, из одной из дверей за моей спиной, покачиваясь, вышел мужчина и рухнул на пол рядом с нашим столом. Как мне показалось, он действительно пьяненьким был.

– Да нет, – покривил Пирогов физиономию, не соглашаясь со мной. – Трезвый он был. Говорят, у него инсульт случился. «Скорую» вызвали, врачи приехали и увезли его.

– Что?! Инсульт?! Увезли на «Скорой»?! – вытаращил я глаза, между делом вспомнив, что действительно, когда я стоял на улице и голосовал, останавливая такси, к ресторану в самом деле подъехала «Скорая помощь». – Ты уверен, что у него был инсульт?

– Ну да, – удивленный моей реакцией, пробормотал Пирогов. – Когда он упал, я ему еще попытался оказать доврачебную помощь. Потом мы с ребятами вынесли его из зала ресторана в фойе, кто-то «Скорую» вызвал. Когда врач приехал, он и объявил, что у мужика этого инсульт. Его увезли, а мы отправились снова за свой столик, но настроение было уже не то, потому долго и не гуляли. Посидели, как я говорил, еще часик и ушли.

В моей голове тотчас возникли кое-какие предположения, которые мне безотлагательно хотелось бы проверить.

– Слушай, Леха, – я отошел от тренажера, обхватил товарища за плечи и стал увлекать его к выходу из спортзала, – а ты не мог бы сейчас проехать со мной в больницу?

Воспротивясь моим действиям, Пирогов остановился.

– А это еще зачем? – глянул он на меня изумленно.

– Ну надо, Леха, по дороге объясню. Времени нет. – Я вновь мягко, но настойчиво, придерживая парня за плечо, стал увлекать его к выходу. – Я на машине, ехать туда десять минут, дело отнимет у тебя всего лишь полчаса. Это очень важно, Леха! Ты же свободен?

– В общем-то занятия у меня уже закончились, – озадаченно проговорил Алексей, уже не противясь тому, что я его подталкиваю к выходу.

– Вот и отлично, – обрадовался я. – Едем!

Леха переоделся, накинул куртку, и мы с ним, выйдя из спортзала, закрыли дверь на ключ, потому что в этот день в нашем спортзале занятия закончились. Говорю «в нашем спортзале», потому что в нашей детско-юношеской спортивной школе несколько спортивных залов.

Выйдя на улицу, сели в мой автомобиль, и я погнал машину назад в больницу. По дороге объяснил Пирогову, что от него требуется внимательно посмотреть на людей, которых я ему укажу, и сказать, нет ли среди них того человека, которого в ресторане несколько дней назад хватил инсульт. Потому что у меня такое подозрение, что он находится в том же отделении неврологии, где лежу и я.

– Да ты что?! – округлил глаза Леха. – Как такое может быть?

Я крутанул руль влево, обгоняя автомобиль, и заявил:

– Понятия не имею, но надеюсь это выяснить. Хотя, впрочем, – я вновь повернул уже вправо, закончив обгон, – возможно, я ошибаюсь и этого человека в больнице нет.

Несколько минут спустя я припарковался на стоянке у больницы, переобулся в тапочки, сбросил куртку, мы с Лехой покинули машину и двинулись к корпусу больницы. Алексей сдал куртку в гардероб, мы поднялись на второй этаж и без лишних слов прошли в бокс моей палаты.

– Никто мною не интересовался? – спросил я у валявшихся на своих койках Посылаева и Миклухи.

Дмитрий отрицательно покачал головою.

– Кто-ни.

– В смысле? – удивленный ответом Миклухи, спросил у меня Алексей.

Я махнул рукой:

– Не обращай внимания, у него афазия. Слоги путает и несколько слов может объединять в одно.

Посылаев ничего не сказал, лишь скользнул по мне и Алексею безучастным взглядом и уставился в потолок.

– Мой товарищ Алексей Пирогов, – представил я приятеля. – Тоже тренер по борьбе. Мы вместе с ним в одной спортивной школе работаем… Это Дмитрий Миклухо. – Я указал на больного афазией.

Тот кивнул и сказал:

– Чень-о ят-при-но!

– Это значит очень приятно, – перевел я слегка ошарашенному от увиденного и услышанного Пирогову, который не мог понять, прикалываются над ним по поводу болезни Миклухи или нет.

– А это Александр Посылаев. – Я указал на бывшего зэка.

Тот оторвал взгляд от потолка, повернул голову к Лехе и, помахав рукою, сказал:

– Привет!

Разумеется, можно было обойтись без церемонии представления, мы с Пироговым зашли на минутку и с определенной целью, но я специально затеял это знакомство, чтобы потянуть время и дать возможность Лехе внимательно разглядеть каждого из моих соседей по палате.

Я красноречиво взглянул на Пирогова. Тот понял мой взгляд и отрицательно покачал головою, что означало: человека, которого в ресторане хватил инсульт, среди них нет.

Я для вида поковырялся в своей тумбочке, чтобы оправдать наш приход с Алексеем, мол, не зря притащился в палату, а для того, чтобы что-то забрать, взял ручку, листок бумаги, будто они и были целью моего с Алексеем прихода, и вышел в «предбанник».

– Ну-ка, Леха, загляни-ка сюда. – Я шире открыл дверь в соседний бокс и подтолкнул Пирогова.

Исмаил Рахимов лежал, устремив свое плоское лицо к потолку, рот его был приоткрыт, узкие глаза закрыты. Парень то ли спал, то ли о чем-то думал, кто его, бедолагу парализованного, разберет, что у него там на уме. Койка, на которой скончался Петр Горелов, на сей раз была занята. На ней лежал благообразного вида мужчина лет под шестьдесят, до самого подбородка укрытый одеялом. Глаза у него были открыты, он с любопытством уставился на нас. «Раз в глазах любопытство, значит, вменяемый», – подумал я и спросил мужчину:

– Ходячий?

– Ходячий, – усмехнулся он.

Я подмигнул ему и, сжав руку, приподнял ее верх, выражая таким образом солидарность с мужчиной.

– Так держать!

– Постараюсь, – сказал он и, подкрепляя свои слова, в знак согласия прикрыл на мгновение глаза.

Я схватил Леху под локоть и потащил прочь из «предбанника».

– Ну, что? – поинтересовался я.

Пирогов покачал головой:

– Нет, не тот мужик.

– Ты о ком говоришь? – уточнил я.

Леха указал пальцем за свое плечо, приблизительно в то место, где был бокс, в котором лежали Исмаил и новенький.

– Ну как – о ком? – недоуменно глянул на меня Пирогов. – Само собой, о том мужике, что слева на кровати лежит.

– Да нет, – отмахнулся я. – Я про другого спрашиваю. Того, что справа.

Леха заинтересованно взглянул на проходившую мимо нас медсестру Любу и изрек:

– Так тот же таджик или киргиз какой-то. А тот, что в ресторане, русский был.

– Ах да, действительно, – проговорил я, спохватившись, ибо в самом деле дал маху, потому что если бы тот человек, которого в ресторане хватил инсульт, был нерусским, Леха сразу бы мне об этом сказал, и тащить его сюда не потребовалось бы, так как я сразу бы догадался, что им был Исмаил. – Я как-то не подумал. Пойдем-ка, Леха, еще глянем на больных.

Пирогов не двинулся с места.

– А что, действительно у этого Миклухи болезнь такая, что он слоги путает? – спросил Пирогов, которого, по-видимому, не оставляло чувство, что там в палате его разыграли по поводу афазии у Дмитрия.

– Да, правда, правда, – пряча улыбку, ответил я. – Придешь домой посмотри в Интернете статью про афазию.

Пирогов почесал в затылке.

– Каких только болезней не встретишь в этом мире, – подивился он. – Я думал, вы шутите.

– Да какие уж тут шутки, – вздохнул я. – Проказы разума непредсказуемы.

Пока мы с Лехой разговаривали, на посту появилась медсестра Люба. Дождавшись, когда она уйдет по своим медсестринским делам, я затащил Алексея в «предбанник» палаты напротив и, распахнув дверь шире в правый бокс, сказал:

– Посмотри внимательно.

Леха сунул голову в бокс.

Вадим Савельев и Василий Николаев лежали в тех же позах – вытянувшись, задрав голову и приоткрыв рот, – что и три дня назад, когда я к ним заглядывал. Кто из троицы вор в законе уже определилось, а вот кто из оставшихся – Савельев или Николаев – полицейский, а кто прокурор, до сих пор было неясно. Освободившееся место Посылаева занял очередной больной. Судя по тому, что он тоже лежал, задрав голову, приоткрыв рот, и тяжело дышал, он тоже из неходячих, как и Савельев с Николаевым.

Леха, внимательно осмотрев каждого в палате, отрицательно покачал головой:

– Нет… Нет его.

Оставался последний человек, кого я хотел бы показать Пирогову, и я подтолкнул Леху к двери в соседний бокс. Мы оба заглянули в него. Сергей Васнецов все еще находился в коме, от его тела к установке за спинкой кровати в изголовье тянулись провода, нос и рот закрывала прозрачная маска.

– Он? – спросил я вяло, поскольку моя затея с опознанием мне казалась уже глупостью.

Леха напрягся и замер. Несколько мгновений он стоял не шевелясь, затем, не отрывая взгляда от Васнецова, бросил мне:

– Я подойду ближе. – И он, перешагнув порог бокса, двинулся в глубь помещения.

Я пошел за ним. Приблизившись к больному, Пирогов остановился и всмотрелся в его лицо.

– Знаешь, Игорек, – произнес он медленно. – Мне кажется, что это он.

Теперь пришел мой черед напрячься.

– Смотри внимательнее.

Леха, продолжая разглядывать находившегося в коме Васнецова, медленно, словно рассуждая вслух, проговорил:

– Исхудал, конечно, болезнь никого не красит. Небрит, но это он. Да-да, он, Игорек, – произнес Пирогов уже более уверенно, – сомнений нет.