Выбор воина Витковский Алексей

Глава 1

Корабли

«Что ты видишь во взоре моем,

В этом бледно-мерцающем взоре?»

– «Я в нем вижу глубокое море

С потонувшим большим кораблем.

Тот корабль… величавей, смелее

Не видали над бездной морской.

Колыхались высокие реи,

Трепетала вода за кормой.

И летучие странные рыбы

Покидали подводный предел

И бросали на воздух изгибы

Изумрудно блистающих тел…»

Николай Гумилев

– Эге-е-ей!

Крик летит над водой, цепляясь за гребни волн. Волны качают корабли. Широкие паруса наполнены ветром.

– Эге-ге-е-е-ей! На «Пардусе»! Как вы там!

– Хорошо-о!!! – Ветер относит слова в сторону, и они, как птицы, несутся над морем, чтобы исчезнуть вдали. Корабли выходят в Баренцево море, которое здесь называют Студеным. Семь парусов крыльями огромных чаек распростерлись над седыми волнами. Одна чайка – цвета зари. Это «Пардус», – на нем главным Василько. Другая – с солнечным знаком на крыле – «Змиулан». Там Ольбард и Диармайд. Третья – с полосатым парусом – «Волк». Там Буривой, сын Ольбарда…

Сашка Савинов стоит на корме своей лодьи и смотрит назад. Туда, где пляшут на волнах еще три паруса. Пестрый – «Кречета», белый с синим – «Велета», и красный с желтым узором – «Тура». На последнем – побратим Храбр. Его, Сашки, лодья зовется «Медведем». Она тяжелее остальных, а в носу и корме ее установлены метательные машины. Пороки, как здесь говорят.

– Эге-ей! На «Медведе»! Олекса! Как у вас!

Сашка складывает ладони «рупором».

– Хорошо-о! – кричит он. Здесь Савинова зовут Олексой Медведковичем. Его голова выбрита, оставлен только длинный чуб посередине, и его треплет холодный ветер. Ольбард собственноручно сбрил Сашкину шевелюру, посвящая его в вожди. Князь Ольбард…

Год назад где-то в этих местах бесчувственное тело Савинова рухнуло в воду рядом с бортом «Змиулана». Варяги-русь спасли его и приняли в свою дружину. Спасли человека, неведомо как покинувшего свое время, летчика, погибшего в Великой Войне. И он, Герой Советского Союза Александр Савинов, стал одним из них, Олексой Медведковичем. Сначала воином, а потом и вождем. Сейчас на его лодье семь десятков бойцов. Из них пять десятков – его личная дружина. Здесь, в прошлом, которое стало для Сашки настоящим, он нашел свою любовь и дом. Но нет-нет и всплывают в памяти рев мотора и содрогание машины в миг, когда пальцы давят на гашетки и пушки изрыгают пламя. Вспыхивает круговерть воздушного боя и черные кресты на угловатых консолях «Мессершмитта». И лица друзей, которых он больше никогда не увидит… Чем кончилась та война?

Волна ударила в борт. Соленые брызги коснулись щеки. «Теперь у тебя другая война, Сашка».

Они шли требовать ответа за кровь погибших побратимов. Почти пять сотен мечей в дружине Ольбарда. Жди нас, Стурлауг Ингольвсон! Мы идем!

…Из-под бортов с треском вылетели подпорки. Заскрипели катки, принимая на себя вес могучего тела «Рыси». Хирдманы дружно заорали, упираясь плечами в нос корабля. Тот медленно двинулся, величаво выплыл из ворот корабельного сарая и, уже быстрее, заскользил вниз по пологому склону к воде. Волны вспенились, приняв на свои спины грозный шнеккер.[4] Борта цвета подсохшей крови, гордо изогнутый нос, увенчанный вырезанной из твердого дуба головой лесной кошки. Не корабль – творение человека, а хищный зверь, живой и прекрасный…

Стурлауг смотрел, как воины готовят «Рысь» к походу. Как ставят мачту, поднимают рей с парусом, вывешивают на борта щиты. Как таскают из зимовья заготовленные за зиму припасы, укладывают добычу, оружие, доспехи. Вот понесли мехи с пресной водой…

Скоро хевдинг[5] взойдет на борт и отправится домой, навстречу судьбе. О том, какой она будет, Руны молчат. Их предсказания туманны. Слишком много Сил скопилось вокруг, слишком много неупокоенных душ вопиет о мести. Слишком много… А у Стурлауга так мало воинов – чуть больше двух десятков. Когда они пришли сюда, в этот маленький, забытый богами фиорд, людей было больше. Но трое умерли этой зимой, а двоих хевдинг отправил домой, за помощью. Если они дошли, то есть надежда вернуться и возродить свою силу… Если они дошли.

Стурлауг думал о Хагене, своем единственном сыне. О нем Руны отвечали ясно – Хаген Молниеносный Меч возвратился под родимый кров живым и здоровым вместе со своей молодой женой. Ингольвсон больше не называл Сигурни ведьмой, ведь она принесла его сыну удачу. И теперь именно Хаген должен выручить своего отца из беды.

Хевдинг направился к берегу. Галька заскрипела под его могучей поступью. «Я иду, сын мой! Я иду…»

Вдоль побережья Халогаланда на всех парусах спешили три драккара. Их путь лежал на северо-восток. Покрытые искусной резьбой черные борта кораблей отблескивали соленой влагой. Крылья парусов были темнее ночи. Луч солнца, на миг прорвавшийся сквозь пелену клубящихся туч, сверкнул на шлеме воина, стоявшего на носу головного драккара. Исполинские водяные горы, «морские кони», как их называют скальды, несли черные корабли на своих могучих спинах все дальше и дальше. Побережье Халогаланда с врубившимся в него клином Вест-фьорда осталось позади. По правую руку возникли темные очертания множества островов и мелких скал, торчащих из воды. Грохот прибоя, как рев голодного зверя, летел далеко, и сквозь туманную пелену дождя виднелась белая пена на каменных клыках. Острова Вестеролен… потом остров Сенья, потом Рингвассей… Драккары спешили. Скоро, очень скоро им нужно быть там, где берега Скандии поворачивают на восток. Там в большом фьорде, глубоко врезавшемся в сушу почти точно с севера на юг, должен ждать одинокий корабль…

Глава 2

Задолго до того…

Холоден ветер

Пред домом героев,

Мертвыми воины были,

Что лежали меж мною и ветром…

Из ирландской саги

…Снег повалил внезапно, когда Гюльви с Видбьёрном уже достигли перевала. Крупные невесомые снежинки падали так густо, что ничего нельзя было различить и в двух шагах. Воины обвязались веревкой, чтобы не потерять друг друга в снегопаде, и продолжили путь. Вскоре они вышли на западный склон и начали спускаться. Двигались медленно, тщательно проверяя дорогу припасенной заранее длинной жердью. Засыпанные снегом расселины таили смертельную опасность…

К вечеру снегопад стих, и они двинулись быстрее, чтобы до темноты уйти от перевала как можно дальше. Оба воина знали, что здесь часто сходят лавины и ночевать рядом с перевалом небезопасно. Однако еще опаснее было идти ночью в незнакомых горах. Поэтому, достигнув первых деревьев, росших на склонах, вестники остановились на ночлег. Под скальным выступом в плотном, слежавшемся снегу выкопали пещерку…

Сон воина – на грани яви, легкий, неглубокий. Сквозь дремоту чуткое ухо ловит каждый посторонний звук, тело ощущает малейшее сотрясение земли, нос ловит незнакомые запахи. И пробуждается воин не так, как обычный человек. Сон улетучивается сразу, не оставляя после себя ни вялости, ни сонной одури. Поэтому, когда снаружи завыл ветер, оба воина проснулись мгновенно.

– Буран… – Видбьёрн прислушался к звуку. – Дует от перевала…

– Как бы не занесло нас, – отозвался Гюльви и заскрипел снегом, прокапываясь наружу. – Эге! Слышь, Косматый! Давай-ка отправляться дальше – светает уже!

Они принялись было собирать разбросанное по полу пещерки оружие и пожитки, когда земля дрогнула и снеговой потолок рухнул им на головы…

Когда Гюльви, пробив слой снега, вынырнул наружу, лицо его обжег свирепый ветер. Земля непрерывно дрожала. Тяжелый нарастающий грохот не оставлял места для сомнений. Едва снеговой бугор рядом вспучился, являя сизому утреннему свету голову Видбьёрна, Гюльви рывком вздернул друга на ноги и заорал, перекрывая шум ветра:

– Лавина! Бежим!

– Куда… – Косматый осмотрелся. – Куда от нее убежишь?!

Гюльви в отчаянии огляделся. Бежать и вправду некуда. Ниже склон становится круче. Снеговой вал там пойдет быстрее… Какая-нибудь пещера… нет ничего… «Великий Один! Мы не имеем права погибнуть!!!»

Видбьёрн дернул его за рукав:

– Смотри!

В десятке шагов от них стояла старая сосна. Разлапистая и кривая, ствол в три, а то и четыре охвата.

– Туда! – проорал Видбьёрн. – Наверх, а там привяжемся!

Они бросились к дереву. Рев лавины настигал их. Земля сотрясалась, как мечущийся в горячке раненый.

– Не выдержит! – крикнул Гюльви, карабкаясь вверх по стволу.

– Выдержит! – отозвался снизу Косматый. – Ей много зим! А лавины здесь часто!

Потом они перестали слышать друг друга: грохот стал оглушительным. Гюльви уже долез почти до самого верха, когда лавина настигла их. Над скалой, под которой они ночевали, вспухло облако снеговой пыли. Скала дрогнула, как воин, принявший удар на щит. Вал снега, несущий камни и обломки деревьев, накрыл преграду и ринулся дальше. Гюльви заорал и не услышал своего голоса в грохоте лавины. Ему казалось, что снежная волна надвигается очень медленно. В этом почти застывшем движении было нечто столь неумолимое и грозное…

Ему мнилось, он смотрит на происходящее откуда-то сверху. Лишенный чувств, холодный как лед. И видит огромный вал снега и двух маленьких человечков, цепляющихся за тростинку… Человечек наверху судорожно дергает веревку, привязанную к поясу нижнего, но тому не успеть… «Боги! Это же я тяну Косматого!» – подумал Гюльви, и его швырнуло с небес обратно в собственное тело. И стена снега, как пес, сорвавшийся с привязи, ринулась на него… И ударила! Гюльви вцепился в ствол. В первый миг его едва не расплющило, а потом веревка, обмотанная вокруг поясницы, рванула его с такой силой, что затрещали кости: «Косматый сорвался!» Гюльви цеплялся за ствол из последних сил. Дышать было нечем. Он оглох и ослеп. Лавина колотила и терзала его, веревка тянула прочь, и в какой-то миг воин понял, что ему не удержаться. Но он продолжал цепляться – наверное, одной силой воли. Дерево стонало и скрипело, сражаясь заодно с человеком. Оно словно хотело ему помочь, но сил у Гюльви уже не было. Его пальцы онемели и скользили. Поток снега прижимал воина к стволу дерева, плюща о мерзлую древесину как заготовку о наковальню. Напирал, стараясь развернуть, сорвать и швырнуть вниз, в клубящуюся белую муть. А веревка, натянутая как тетива лука, дергала за пояс, передавливая тело пополам. Гюльви казалось, что спина его вот-вот сломается… И вдруг стало легче. Давление на поясницу внезапно прекратилось. «Что… Веревка лопнула!»

– Косматый! – заорал Гюльви в отчаянии. – Косматый!!!

Он не сразу понял, что слышит свой голос. Еще выл ветер и снег напирал на спину, но это был слабый напор неподвижной снеговой кучи. И воин обнаружил себя закопанным по плечи в верхушку здоровенного сугроба. Гюльви сидел в обнимку со старой сосной, а сугроб медленно оседал, ссыпаясь вниз под обрыв. Воин почувствовал, что ужасно замерз, а тело избито так, как будто его лупили дубинками круглый день. И еще он понял, что остался один. Веревка порвалась… Нет! Она не порвалась! Просто Косматый перерезал ее…

Глава 3

Час расплаты

Не любы мне горы,

Хоть и был я там

Девять лишь дней.

Я не сменяю

Клик лебединый

На вой волков…

Из «Младшей Эдды»

Стоянка была временной. Несколько шатров, укрытых звериными шкурами и лапником, и костер, который развели под прикрытием больших валунов. Шатры разбили у подножия скал, вздымавшихся почти от самой воды на головокружительную высоту. Двое из самых молодых и ловких воинов разведали тропку, по которой можно было подняться наверх. Там начиналось поросшее лесом плоскогорье, откуда натащили лапника для шатров и где охотились, чтобы добыть свежего мяса. Там же, наверху, обосновались дозорные, чтобы загодя увидеть идущие корабли. И никто не знал – друзья это будут или враги…

Остатки Стурлаугова хирда стояли здесь уже восемь дней. Это было то самое место, где хевдинг назначил своему сыну встречу. Если весть не достигла цели и посланные с ней воины погибли в пути, тогда остается отчаянная попытка прорваться мимо Халогаланда, идя мористей, так, чтобы с берега шнеккер нельзя было заметить. Но это значит – много дней без свежей воды и пищи, посреди водной пустыни, на большом корабле с немногочисленной командой. А ведь даже для того, чтобы управляться с парусом, нужно несколько человек, да кормчий, да черпальщики воды… Это не говоря уже о том, что ветер может смениться и придется идти на веслах. На шнеккере двадцать пять пар весел, а у Стурлауга всего два десятка человек…

Но хуже всего то, что воины начали роптать. Они предлагали зарыть добычу здесь, а самим налегке отправиться в путь, чтобы потом вернуться сюда с хирдом и, уже ничего не опасаясь, забрать сокровища. Вчера вечером хирдманы подступили к хевдингу с этим предложением, крича, что проклятое золото погубит их всех, как погубило уже их побратимов. Стурлауг понимал, что совет, быть может, и неплох, но воины вели себя слишком вызывающе и кровь ударила хевдингу в голову. Он вскочил на ноги, отшвырнув в сторону меховой плащ.

– Если вы считаете, что я уже не гожусь вам в вожди, тогда пусть любой из вас оспорит мое право! – крикнул он им.

Секира грозно блестела в его руке. И воины, глядя в его налитые кровью глаза, отступились. Никто не захотел выйти против Ингольвсона один на один.

– Ну что ж! – прорычал хевдинг. – Значит, будет, как сказал я! Добычу мы не оставим!

Теперь Стурлауг сидел на плоском валуне и мрачно смотрел, как набегающая волна с шорохом выносит на берег мокрый плавник. Точно так же когда-нибудь она вышвырнет на чужие камни обломки «Рыси» или его собственный вздувшийся труп. Черные предчувствия переполняли душу хевдинга. Его расчетливый ум боролся с алчностью, но последняя побеждала раз за разом. Ингольвсон прекрасно понимал, что воины правы, но никакие силы на свете уже не могли заставить его даже на время отказаться от золота, добытого в этом походе. Стурлауг просто не в силах был сделать это… Ему хотелось верить, что все обойдется, но хевдинг знал, что его старый знакомый Ольбард Синеус тоже умеет считать. Дружина Ольбарда велика, и если варяжский князь придет по его, Стурлауга, душу… Тогда – никакой надежды! А Синеус считать умеет, да еще этот его вещий дар… Он вполне может провидеть и место и время встречи… Остается надеяться на гонцов, отправленных домой. Ингольвсон боялся даже думать о том, что будет, если они попадут в плен к халогаландцам. Нет таких людей, что выдержали бы многодневные изощренные пытки… И тогда вместо Хагена сюда придут вольные ярлы Халогаланда…

Стурлауг поднял глаза к низкому небу, покрытому быстро несущимися облаками. Где-то там сияют сплетенные из клинков стены Вальхаллы. Если Отец Дружин не оставил еще Ингольвсона и не отнял последние крохи удачи, ярлы могут столкнуться здесь с варягами, и тогда у «Рыси» останется надежда удрать от тех и от других…

Поддавшись внезапному порыву, хевдинг выхватил нож и полоснул себя по левому запястью. Широкий клинок окрасился кровью. Стурлауг хлестким движением стряхнул багровую влагу в костер, горевший рядом. Затем сделал то же в сторону моря. Волна жадно поглотила дар.

– Один! – Имя бога, произнесенное вполголоса, ветер украл с губ и унес ввысь. Хевдинг выпрямился, зная, что хирдманы наблюдают за ним, и вдруг почувствовал незримое присутствие за правым плечом. Волна Силы пронзила его насквозь, огнем озноба пронеслась по жилам. «Бог воинов услышал!»

И, словно подтверждая эту мысль, сплошная стена облаков вдруг на миг разорвалась, плеснув в лицо Стурлауга солнечным светом! Хевдинг глубоко вдохнул пряный морской воздух и нащупал на груди заветный мешочек. «Бог слышал! Самое время вопросить Руны…»

Воины видели, как вождь достал что-то из-за пазухи и накрылся плащом с головой. Наступила тишина, лишь чайки стонали над волнами да шумел прибой. И ветер трепал выбившуюся из-под плаща прядь рыжих с проседью волос… Хирдманы замерли, понимая, что хевдинг беседует с богами. Откроют ли они ему будущее? Каким оно будет?.. Стурлауг под плащом вдруг вздрогнул, словно получил удар, и в тот же миг сверху, со скал, раздался крик:

– Паруса! Цветные паруса на Закате!!!

Плащ отлетел в сторону, словно сорванный вихрем. Хевдинг вскочил на ноги и проревел:

– Все на борт! Это халогаландские ярлы!

Но воины нерешительно топтались на месте, а потом один из них спросил:

– Не лучше ли укрепиться в скалах, хевдинг? Обойти нас они не смогут!

Багровая муть вскипела перед глазами Стурлауга. Он глухо зарычал и шагнул вперед, взмахнув секирой. Кровь струилась по его запястью, розовая пена пузырилась на губах, глаза закатились. Воины шарахнулись в стороны. Хевдинг был настолько страшен, что даже у самых храбрых заледенели сердца.

– На борт!!! – не то провыл, не то пролаял Стурлауг. – Что, хотите оставить золото им?! – Он махнул окровавленной рукой в сторону моря.

Хирдманы, решившись, бросились к шнеккеру и общим усилием, хрипя и ругаясь, столкнули его нос с камней. Никто из них раньше не видел хевдинга в такой ярости. Уж лучше добрая драка с халогаландцами!

По крутой тропке с вершины скалы, рискуя свернуть шею, неслись дозорные. Стурлауг смотрел, как они прыгают с камня на камень, и ярость понемногу отступала. Но оставалась обида пополам с горечью. «Неужели мои хирдманы все разом вдруг стали трусами?» Хевдинг сплюнул в прибой и по колено в воде двинулся к борту «Рыси». Воины уже поставили парус и вооружались, готовясь к безнадежной схватке.

«Ветер есть – из фьорда выйти успеем, если дозорные не проспали…»

Стурлауг застегнул подбородочный ремень шлема. Хирдманы поставили весла – по пять на борт. Мало! Но чтобы отойти от берега, хватит.

Запыхавшиеся дозорные с грохотом перевалились через борт. Весла тут же вцепились в волну. Даин, стоявший на корме, переложил рулевое весло влево, и парус с тугим хлопком наполнился ветром. «Рысь» рванулась вперед.

– Сколько? – Стурлауг обернулся к дозорным.

– Три «дракона» и «змей»![6] Паруса полосатые… – ответил один из воинов, поспешно облачаясь в кольчугу.

«Значит, самое меньшее три сотни бойцов, – подумал Стурлауг. – Полосатые паруса – это враги. Хаген должен прибыть под черными».

– Убрать весла! – приказал он и перешел на нос «Рыси». Руна, что выпала ему, не обманула. «Перт», да еще перевернутый – это знак смертельной опасности, приходящей как воздаяние за прошлые ошибки. Впрочем, Руны не предопределяют исхода… Они предупреждают.

След Гюльви отыскал к вечеру, когда достиг предгорий, где унесшая его спутника лавина разбилась о стволы деревьев. Здесь воин обнаружил лыжню. Она пересекала его дорогу и исчезала где-то справа. В первый миг что-то шелохнулось в груди. Тень надежды. Однако Гюльви сразу сообразил – их лыжи засыпала лавина, и даже если бы Видбьёрн выжил, то ему пришлось бы делать снегоступы, вроде тех, что украшают ноги самого Гюльви. Тем более что лыжня была двойная, а посередине след, словно от волокуши. След свежий, оставленный не позже полудня, значит, рядом люди. И люди эти, без сомнения, – враги. Ведь это земли Халогаланда, а Стурлауг никогда не ладил со здешними ярлами. Есть еще и бонды – свободные земледельцы, но их в этих местах мало, и они тоже не любят чужих…

Трезво поразмыслив и тщательно изучив след, Гюльви двинулся налево, тем более что туда и лежал его путь. И к дому поближе, и от врагов подальше… А потом он увидел яму… Она была довольно глубокой. Снег вокруг ямы покрывали многочисленные следы лыж. И именно отсюда начиналась та двойная лыжня, которую он заметил раньше. Гюльви покружил вокруг, разбираясь в следах…

«Значит, пятеро проходили вот здесь… Один заметил справа что-то торчавшее из снега, свернул… Остальные продолжали идти своей дорогой… Этот, зоркий, подъехал поближе, остановился, – вот след от древка копья и засечки от задников лыж. Присмотрелся… Позвал остальных. Те вернулись, помогли зоркому выволочь находку из снега и отправились восвояси, забрав ее с собой… Отправились, кстати, в ином направлении, чем то, в котором шли раньше. Значит, нашли что-то важное… Что?»

Гюльви, конечно, умел тропить след, но во всяком деле для мастерства нужен Дар. У Видбьёрна он был. Косматый точно смог бы определить, что нашли в снегу халогаландцы… Косматый?

Сердце Гюльви гулко забилось. «Неужели?! Яма как раз подходящих размеров. Значит, Видбьёрна вынесло сюда лавиной. И Косматый жив, иначе эти пятеро не стали бы волочь его с собой… Но если так, то они все узнают! И если это люди какого-нибудь ярла…» Выбор настигает человека внезапно, как удар стрелы, пущенной из засады. Гюльви понял, что не может просто отправиться дальше. Он должен вытащить Видбьёрна во что бы то ни стало. Иначе халогаландцы узнают все, и Стурлауг дождется не сына с подмогой, а хищных ярлов, слетевшихся на поживу… Но если и он, Гюльви, попадется в плен или погибнет? Тогда остатки хирда уже точно не дождутся помощи… Воин еще некоторое время раздумывал, затем засмеялся, сплюнул на лыжню и потопал на своих снегоступах туда, куда враги увезли его друга. На то он и Гюльви Сорвиголова, чтобы не упускать случая снести кому-нибудь голову, выручить побратима или потискать девицу. Почему-то десятник Гюльви был уверен, что ему еще предстоит водить в бой сотню хирдманов…

Глава 4

О месте для мести

…Видела дом,

Далекий от солнца,

На Береге Мертвых,

Дверью на север;

Падали капли

Яда сквозь дымник;

Из змей живых

Сплетен этот дом.

Там она видела —

Шли через потоки

Поправшие клятвы

Убийцы подлые…

Из «Младшей Эдды»

Ольбард стоял на корме «Змиулана» рядом с Диармайдом. Тот с привычной легкостью поворачивал тяжелое кормило, рукоять которого его ладони отполировали до блеска. Ветер трепал черные волосы ирландца. Лицо его было суровым, но в глазах, таких же синих, как и у самого Ольбарда, застыло мечтательное выражение. В отличие от большинства воинов, Диармайд знал, что главной целью похода была вовсе не месть. Когда-то давно князь обещал, что доставит ирландца домой. И теперь Ольбард Синеус держит слово.

Князь окинул взглядом закатный горизонт. Ему было грустно. За эти годы, что Диармайд О’Дуйвне ходил кормчим на его лодье, Ольбард успел сдружиться с ним. Они многому научились друг у друга, стали побратимами. И вот теперь близится пора расставания… Что ж, Диармайд заслужил счастье. Там, на Эрине, ждут его жена и сын, который еще не видел отца… Что же до мести… Ольбард не собирался биться со Стурри Трудолюбивым. Он знал, что тот не замышлял худого, и сражение после пира в зимовье оказалось случайностью, хотя и унесло много жизней. Боги отомстили Трудолюбивому руками русов за разорение храма Богумира. Князь чувствовал правду еще до того, как неугомонный Александр Медведкович передал то, что поведал ему сын Стурлауга, Хаген, перед своим отправлением домой. Мол, хотели в тот раз викинги просто потихоньку уйти, да кто-то на кого-то спьяну в темноте наступил… И началась сеча…

Ольбард Медведковичу верил. Князю еще ни разу не пришлось пожалеть, что он вытащил Александра из студеной морской воды. И тот в долгу не остался – не раз спасал князю жизнь. Медведкович умен, удачлив, храбр, и Дар у него… Одно плохо. Не заладилось у них с Буривоем… Князь сына любил. Не настолько, правда, чтобы изгнать неугодного наследнику удачливого воеводу… Однако если Александр сам попросится уйти, отказа ему не будет… Тем более что Ольбард знал: Медведкович попросится обязательно. Может быть, даже после этого похода…

А со Стурлауга князь возьмет справедливую виру за своих погибших воинов. И Стурри заплатит. Ссориться с русами ему не с руки. Вот только… Уже не первый день чудилось Ольбарду, что он может опоздать…

Косматый очнулся от того, что больно ударился плечом о ствол какого-то дерева. Вначале ему показалось, что его все еще несет лавиной. Кусты и деревья пролетали мимо и снежная пыль клубилась вокруг их стволов и ветвей. Видбьёрн попытался ухватиться за них руками, но вдруг выяснилось, что он не может ими пошевелить. Более того – Косматый их не чувствовал. С великим трудом, извернувшись, он сумел посмотреть вниз и увидел, что руки его намертво привязаны к бокам толстой волосяной веревкой. И что его самого волокут по снегу, как тушу добытого на охоте кабана. А справа и слева бегут на лыжах какие-то люди в меховой одежде. Халогаландцы!

Внутри у Косматого все похолодело и сжалось. Сердце пропустило удар, а затем забилось неровно и сильно чуть ли не у самого горла. «Господи, спаси!» Видбьёрн прикрыл глаза и притворился, что продолжает пребывать без сознания: похоже, никто не заметил, что он пришел в себя. А может, этому просто не придали значения… Мысли метались в голове вспугнутыми птицами. Косматый понимал – его будут пытать! Сначала – чтобы выяснить, кто он, затем – чтобы узнать, куда он направлялся. Воин понимал и то, что рано или поздно он скажет все. Никакой, даже самый мужественный человек не сможет долго сопротивляться пыткам. Если, конечно, враги не станут спешить. Тогда у пленника появится шанс умереть раньше, чем они узнают у него что-то важное…

Умереть? Видбьёрн стал из-под ресниц наблюдать за халогаландцами. Он видел только двоих – тех, что по бокам. Еще двое, судя по быстроте бега, волочили его самого, и кто-то один бежал впереди, выбирая дорогу. Косматый прислушался к его бегу, скрипу снега под лыжами, дыханию. Да, пожалуй, этот – самый опытный и опасный. Остальные – обычные дренги.[7] Может, Видбьёрну удастся обмануть их? Куда бы ни тащили его, они в конце концов прибудут на место. И чтобы приступить к пыткам, им придется развязать его и раздеть. Кто же пытает одетого? А голый человек чувствует себя беззащитным. Поэтому они обязательно развяжут его… Косматый, конечно, не надеялся победить всех пятерых. Для этого он был слишком слаб. Все тело болело и мозжило, избитое лавиной, обмороженное. Поэтому победить он не сможет. Но вот заставить убить себя – да! Для этого ему надо будет сразу завладеть каким-то оружием. Косматый знал – это возможно только в том случае, если враги до самого конца не будут догадываться, что пленник уже пришел в сознание. И если ему удастся хотя бы частично вернуть себе власть над телом…

Халогаландцы бежали долго. Уже смеркалось, а они все так же неутомимо неслись сквозь сумрачный лес к ведомой им цели. Судя по тому, что они не останавливались на отдых, эта цель была уже близка. Косматый все это время осторожно обследовал себя, чуть сгибая ноги, приподнимая плечи и делая другие не привлекающие внимания движения. Со стороны все выглядело так, будто безвольное тело само собой вздрагивает на неровностях. Голова Видбьёрна бессильно свешивалась на грудь…

Однако он был в полном сознании и даже с трудом подавлял в себе радость. Тело слушалось! Казалось чудом, что, побывав под лавиной, он отделался лишь множеством ушибов. Но, насколько Косматый мог почувствовать, – все кости целы. Правда, пальцы ног не хотели подчиняться. Казалось – их вовсе нет. «Отморожены! Но это ничего… Ступни слушаются, колени сгибаются, и даже стянутые веревкой запястья ноют и болят, а значит, в них просто застоялась кровь». Пальцы рук, одетых в толстые рукавицы, покалывало. Они занемели, но Видбьёрн мог ими шевелить! Значит, еще не все потеряно!

– Хо! – воскликнул один из халогаландцев. – Пахнет дымом!

Видбьёрн почуял запах еще раньше. Он тут же прекратил всякое движение, чтобы не выдать себя в последний миг. Где-то впереди залаяла собака. Затем Косматый почувствовал, что катится вниз по склону. Скрипнуло дерево. Звякнул металл. Собачий лай раздался совсем рядом. Снова заскрипело дерево, потом взвизгнули петли, и Косматого обдало жаром.

«Дом», – подумал он.

Халогаландцы сразу загалдели, перебивая друг друга. Но чей-то властный голос приказал им заткнуться.

– Кого это вы приволокли?

– На перевале нашли. Лавиной его присыпало. Он не из наших, Оттар, и не прост – сразу видать. Глянь, какой у него меч!

Тот, кого называли Оттаром, что-то буркнул себе под нос. Затем зашелестел вытягиваемый из ножен клинок.

– Ого! – Судя по голосу, Оттар был удивлен. – Гляньте-ка на этот узор! Миклагард![8] Да, не простого человека послали нам боги. Надо бы поспрошать его – что он делал в нашей земле. Или он уже помер?

– Да нет вроде. Без сознания он, но замерзнуть не успел, кажется.

– А ну, тащите его к очагу! Развяжите и разденьте… Да осторожнее! Кто его знает… Как разденете – подвесьте к балке. Посмотрим, что он нам скажет.

Видбьёрна подхватили и поволокли. Жар очага ударил ему в лицо. Сильные руки ворочали безвольное тело Косматого, снимая веревки. Холодный собачий нос вдруг ткнулся в его щеку. Пес фыркнул. Терпкий собачий дух наполнил ноздри Видбьёрна. Он едва не чихнул, но сдержался, чувствуя, как его освобождают от меховой куртки. Чья-то рука ухватилась за серебряное ожерелье на шее Косматого. Дернула. Сейчас!

Он быстро открыл глаза. Человек, пытавшийся избавить Видбьёрна от ожерелья, замер от неожиданности, забыв о ноже, который он держал в левой руке. Косматый схватил его за бороду, ударил коленом в ребра и рванул в сторону. Халогаландец заорал и обрушился прямо в пылающий очаг. Нож выпал из его пальцев. Видбьёрн тут же подхватил оружие и вскочил, чтобы оказаться лицом к лицу с полудюжиной противников. Конечно, он мог просто перерезать себе горло, и враги остались бы ни с чем. Но в Священном Писании сказано, что самоубийство – тягчайший грех. Поэтому Косматый взревел и ринулся вперед. Ближайший из халогаландцев даже не успел поднять топор, когда нож Видбьёрна вспорол ему горло от уха до уха…

– Брать живым!!! – проорал кто-то, а затем все смешалось…

Глава 5

О месте для мести

(продолжение)

…Клену тинга кольчуг[9]

Даю я напиток,

Исполненный силы

И славы великой…

Из «Старшей Эдды»

«Медведь», недовольно звеня такелажем, взобрался на очередную волну. Савинов стоял возле мачты, прислонившись к ней плечом, и всем телом ощущал вибрации корпуса лодьи и мощную, мерную тягу ветра, увлекавшего вперед корабль. Как это оказывается здорово – стоять вот так на палубе, дышать морским соленым воздухом, слушать гул, с которым ветер наполняет парус, и смотреть вперед, на странно близкий горизонт, оттененный сизо-серыми тучами! Пожалуй, не хуже, чем сидеть в кабине самолета. И чудятся впереди, за гранью окоема, таинственные берега и чудеса неведомых земель, только и ждущие, чтобы кто-нибудь открыл их и явил миру. Романтика! Сашка усмехнулся своим мыслям. Романтика – смешное слово, особенно когда ты уже далеко не ребенок. Когда знаешь, что впереди кроме чудес – кровь и смерть. Когда тебя ждут дома и ты не имеешь права не возвратиться! Насколько же было легче тогда, на ТОЙ войне. Легче потому, что некуда было возвращаться… И все-таки здорово! Здорово стоять у мачты и глядеть в глаза неведомому будущему, зная, что рядом друзья, что оружие не подведет и что есть Любовь в твоей жизни. Любовь, ради которой ты просто обязан вернуться! Интересно, здесь кто-нибудь читал «Одиссею» или хотя бы слышал о ней?

А ветер все так же звенел в снастях, с шелестом теребя кожаные чехлы, наброшенные на пороки. Савинов законно гордился своим нововведением. Установить на лодью метательные машины! И ведь спорили с ним до хрипоты. Лодейные мастера, здешние кораблестроители, утверждали, что такой корабль на сильной волне перевернется, а если загрузить для равновесия груз вдоль киля – станет тихоходным и слишком глубоко сядет. Сашка отмахивался, но выяснилось, что, хоть мастера и лишены были математического аппарата для расчетов, чертежи знали лишь самые примитивные и больше надеялись на заветы отцов и интуицию, – суть проблемы чуяли верно. На спокойной озерной воде испытания вроде прошли удовлетворительно, но стоило подняться ветру… На озерах тоже случаются шторма… В общем, Савинов едва не утопил свою команду и не утонул сам. Героическими усилиями удалось привести «Медведя» к пристани, но к этому моменту вода уже плескалась поверх палубного настила. Лодья оказалась такой валкой, что спасло ее только чудо, а поворотные станки Сашкиной конструкции – слишком громоздкими и тяжелыми. Ни о какой стрельбе при хоть сколько-нибудь сильном волнении не было и речи. Пришлось заново корпеть над чертежами. Сколько свечей сожжено – страсть! А решение было простым. Палуба на лодье не является силовым элементом конструкции, как не является и водонепроницаемой. Следовательно – можно сделать в ней окна для станков, которые надо установить прямо на килевую балку, а станки изготовить легкие, чтобы вращались по принципу тележного колеса. И никаких шаровых опор, которые только утяжеляют конструкцию. А сами пороки, они же – как выяснилось – ромейские (греческие то есть) «скорпионы»,[10] взятые кем-то из предков Ольбарда как трофеи в одной причерноморской баталии, весят не так уж много. Соответственно остойчивость лодьи, вооруженной таким образом, немедленно повысилась. Что и сказалось при последующих испытаниях. Савинов был доволен своей маленькой победой, хотя с тех пор за ним закрепилась репутация выдумщика, что при консервативных нравах населения Белоозера вряд ли можно было считать большим плюсом. Однако Сашка был уверен, что, как только его нововведение продемонстрирует свои сильные стороны в реальном деле, все сомнения отпадут сами собой.

Волна с гулом ударила в скулу «Медведя». Савинов ухватился рукой за мачту и ладонью ощутил дрожь напряженного дерева. Хороший ветер! Рядом бесшумной тенью возник Рысенок и протянул Сашке обжигающе горячий горшок с кашей.

– Обед, вождь! – сказал светловолосый стрелок и отправился обратно на корму. Сашка уселся прямо на палубу и, вытащив из-за пазухи ложку, поглядел Рысенку вслед. Тот ловко ступал по качающейся палубе, будто бы не впервые вышел в море. Парню, похоже, все равно – бегать ли по ветвям деревьев в лесу или лезть на мачту.

Савинов помнил, как этот молодой весин,[11] едва сошли снега, пришел наниматься к нему в дружину. Лично к нему! Это было после зимней войны с весью, когда они сражались по разные стороны фронта. Конечно, фронта как такового не было. Были стычки, сражения, нападения из засад. Они пару раз встречались в бою. И при второй встрече Рысенок угодил ему, Сашке, тупой стрелой в лоб. Хорошо хоть Савинов был в шлеме… Он помнил, как силой удара его швырнуло так, что ноги взлетели выше головы. Неясно, как выдержала шея. Савинов впоследствии долго ходил с парой синяков под глазами, и Яра, целуя, в шутку называла его енотом… После того выстрела Сашка попал в плен. Ему удалось вырваться почти чудом. Весь проигрывала войну, и их вождь, Лекша, хотел принести в жертву кого-нибудь из русов. Савинов к тому времени уже командовал у Ольбарда полусотней и был, по мнению весского вождя, подходящим кандидатом на должность проводника в мир мертвых. Однако самого Сашку спросить забыли…

Савинов мрачно усмехнулся своим воспоминаниям. Никто, кроме него самого, не знает, как же ему было тогда страшно. Но он еще с детдомовских времен помнил: проиграл тот, кто заранее сдался. И Сашка не сдался. Вместо этого он убил весского вождя в поединке на тризне.[12] Как потом говорили – неким мистическим способом. Убил и ушел в лес. И никто… ну, почти никто не пытался его остановить… Видимо, он действительно совершил нечто особенное, потому что по весне в Белоозеро заявился Рысенок. А за ним двое мерян, к Сашкиному удивлению оказавшихся самыми что ни на есть славянами.[13] Такие вот кульбиты истории…

Усадьба была небольшая. В ней даже не было настоящего «длинного дома», в котором зимой обычно помещается все хозяйство большого скандинавского семейства, вплоть до стойл с домашней скотиной. Здешняя постройка, хоть и напоминала такой дом, была раза в три меньше. Всего-то шагов двадцать в длину… Если бы не ограда и не дым, поднимающийся из продухов в крыше, ее можно было бы принять за большой сугроб или маленький холм, занесенный снегом.

Гюльви вышел к ней вечером следующего дня. Предыдущую ночь провел в лесу, не разжигая огня и молясь богам, чтобы не начался снегопад и не замел следы. Боги услышали. Распогодилось. Воин весь день упорно шел по следу и наконец добрался до места. Оставалось только надеяться, что врагов в усадьбе немного, потому что Гюльви должен убить их всех. Видбьёрн слишком долго у них в руках. Никто не способен устоять против умелого прознатчика, если у того под рукой костерок и пара железных прутьев…

Сорвиголова тщательно осмотрел жилище снаружи и сразу отказался от мысли проникнуть в дом сверху. Продухи слишком малы – быстро не проскочишь, а разбирать покрытую дерном крышу долго и шумно. Поджечь дом тоже не удастся – слишком много снега намело. Правда, можно запалить дверь… Но вдруг побратим еще жив?

Судя по голосам, внутри были все те же пять человек и еще кто-то, кто не говорил ничего, а только хрипел. Гюльви показалось, что его зубы заскрежетали на весь лес. Косматый еще жив! Голоса халогаландцев звучали возбужденно, но Сорвиголова никак не мог разобрать, о чем они говорят. Если они все уже вызнали, то непременно отправят гонца туда, где обитает их вождь…

Гюльви снял из-за спины лук, чудом уцелевший под напором лавины, вытащил из кошеля тетиву. Осторожно приготовил лук к бою, проверил пальцем натяжение. Хорошо! Наложил стрелу и замер…

Через некоторое время дверь отворилась, и на пороге появился здоровенный детина в теплой куртке из волчьего меха, с копьем и лыжами в руках и… лохматая охотничья собака! Гюльви внутренне похолодел. Хоть ветер и дует в его сторону, но псина может его просто услышать! Собака бодро выкатилась к самой ограде и замерла, принюхиваясь. Детина захлопнул за собой двери и стал на лыжи. Снег заскрипел под ним. Собака прянула ушами, но не обернулась. Сорвиголова увидел, как отразили лунный свет ее глаза. Она явно чует что-то неладное! Он старался не смотреть на проклятое животное, а следить за человеком. Вот тот подошел к калитке, отворил ее… Собака встрепенулась, выскочила наружу… и залилась пронзительным лаем, бросившись к убежищу Гюльви!

Отродье Локи!!! Сорвиголова спустил тетиву. Детина, замерший перед калиткой с копьем наперевес, ничего не успел понять. Стрела угодила ему точно в лоб. В следующий миг отчаянно завизжала собака – вторая стрела сбила ее в прыжке. В доме возбужденно загомонили. Гюльви, не теряя времени, бросился вперед, держа следующую стрелу на тетиве. Снег был глубок, а снегоступы он оставил под деревом. Поэтому он еще не успел добежать до калитки, как дверь в дом распахнулась и на пороге появился еще один халогаландец, со щитом и в шлеме, с тяжелым топором в руке. Сорвиголова выстрелил. Зазвенело железо, и противник рухнул навзничь, перегородив собой вход. Больше из дома выйти никто не пытался. Дверь осталась распахнутой, и снаружи был виден очаг и полуголый человек, привязанный к столбу, подпирающему крышу. Косматый! Гюльви зло ощерился. «Ну, держитесь, собачьи выкормыши! Я пришел за вашими головами!»

Однако те, кто был внутри, оказались неглупыми. По крайней мере один из них точно был опытным воином и предупредил остальных. Наружу они не полезли, а ждали, затаившись, скорее всего, по бокам от входа, когда нападающие (они же не знают, что он один!) сами полезут внутрь. Сами, значит, рисковать не желают…

«Тогда рискну я!» Сорвиголова подобрался почти к самой двери, подняв по дороге копье и взвалив на себя тяжеленное тело первого врага. «Ну-ка!» – он размахнулся и с боевым кличем втолкнул мертвеца в проем. В того тут же вонзились два меча и топор. Труп повалился, увлекая за собой оружие. Мечи высвободились, а топор застрял в черепе мертвеца. На миг в проеме двери показались руки, пытавшиеся удержать топорище. Этого было достаточно! Гюльви молниеносным движением проткнул одну из них копьем. Железко[14] прошло между костями предплечья и засело намертво. Раненый дико завопил. Сорвиголова рванул древко вправо и вниз, выволакивая врага из укрытия. Тот попытался упираться, но боль была жуткой, а кровь хлестала, как из зарезанной свиньи. Гюльви дергал и тянул копье одной рукой, а другой тянул из ножен меч. В проеме показалась всклокоченная борода страдальца… Сорвиголова взмахнул клинком, но кто-то из его противников попытался выручить товарища и рубанул по древку копья. Лучше бы он этого не делал! Проколотый заорал так, что с крыши дома посыпался снег, а Гюльви отрубил кисть дубоголового «спасителя» вместе с оружием.

Теперь орали уже двое. Сорвиголова, помня о том, где притаился последний уцелевший противник, сделал сложное вращательное движение копьем. Несчастный, рука которого была во власти Гюльви, отшатнулся назад, загородив дорогу оставшемуся бойцу. А тот действительно был опытнее остальных. Он, не раздумывая, ударил «проколотого» рукоятью меча по голове и, когда тот упал, вывернув из руки Гюльви копье, бросился вперед.

У врага были щит и шлем да вдобавок кольчуга. Сорвиголова же – без доспехов, в меховой куртке, с одним мечом в руках. Он отступил от двери, и враг ринулся на него, ловко перемахнув через лежащие на пороге тела.

Они сошлись под стоны и ругань однорукого. Меч Гюльви стремительным горностаем проскользнул под щит и глубоко рассек бедро халогаландца повыше колена. Тот хрипло взвыл. Его клинок устремился к шее Сорвиголовы, но вдруг, изменив направление, ударил в живот. Гюльви отскочил вбок, крутанулся и с разворота влепил ногой в щит противника. Тот слишком низко пригнул голову, и край щита заехал ему по зубам. Что-то хрустнуло, и в следующий миг рука халогаландца вместе с мечом полетела в снег. Но он, в отличие от первого, не успел закричать. Новый удар Гюльви перерубил ему шею. Голова в тяжелом шлеме с глухим стуком упала в снег. Шея скукожилась жутким узлом судорожно сжавшихся мышц. Из места разруба выперло шейный позвонок и гортань. Обезглавленное тело рухнуло набок, и только затем хлынула кровь…

Гюльви, не испытывая ни капли жалости, добил обоих подранков и подошел к столбу, к которому был привязан Видбьёрн. Слезы навернулись ему на глаза. Гюльви на миг пожалел, что добил раненых. Вот бы им так же выжечь глаза и истыкать живот раскаленным прутом…

– Боги! – Гюльви чувствовал, как кровавый туман застилает глаза. – Косматый! Я буду мстить за тебя всю жизнь!

Голова Видбьёрна дернулась, и обугленные глазницы, казалось, уставились на воина. Из горла изувеченного человека вырвался хрип.

– Х-х-с-сс… Сорви… голова… это ты? – Речь Косматого была еле слышной. После каждого слова его сотрясал кашель.

– Да, это я, Гюльви…

Видбьёрн вдруг напрягся в своих путах, словно пытаясь их разорвать.

– Останови их! Я не смог… Они знают…

Гюльви положил ему руку на плечо.

– Я убил их, Видбьёрн! Всех убил!

– Сколько?! – Косматый закашлялся снова. – Ск-колько?!

– Пять… Их было пятеро.

– Нет!!! Семеро! Двое ждали здесь… Одного я убил… Но они одолели… Еще один ушел, когда выпытали про добычу и место… А второго хотели отправить, когда узнали… что двое… и если дойдешь, то Хаген… пойдет по их следу…

Гюльви выругался. Косматый повис в путах. Сорвиголова перерезал ремни и уложил побратима на разложенную в углу постель. Видбьёрн тяжело дышал. Его кадык ходил ходуном. Гюльви огляделся в поисках питья и обнаружил кувшин, внутри которого оказалось пиво. Он приподнял голову Косматого и влил ему в рот несколько глотков. Тот откашлялся и, кажется, пришел в себя. Его пальцы сжали предплечье Гюльви. Сорвиголова наклонился к самому уху друга и тихо спросил:

– Что мне делать, Видбьёрн?

Тот понял правильно. Еще раз сжал руку и твердо произнес:

– Добей!

Гюльви кивнул, хотя Косматый не мог его видеть, и вытащил нож…

Некоторое время спустя Гюльви Сорвиголова несся на лыжах по ночному лесу, и на стволах деревьев плясали рыжие отсветы. Позади горело жарко и яростно. «Прости, друг, за погребение, не согласное с твоей верой, но если твой Бог столь велик и милостив, как ты рассказывал, то Он не обидится…»

Глава 6

Морской бой

…Встретились они на морских волнах,

И тогда сказал Ингкел:

Страницы: 12345678 » ... »»