«Трое на качелях» и другие пьесы Лунари Луиджи

Нино, стоящий за его спиной, снова увеличивает план. И вновь на экране только глаза.

Уолтер молча стоит на фоне светящегося экрана. Изображение медленно гаснет.

Затемнение.

3

Экран постепенно разгорается снова. Сопровождаемые музыкой восемнадцатого века, сменяют друг друга кадры с Вандой. Они уже были в первой картине. Ванда позирует в костюме для верховой езды. Ванда верхом на лошади. Ванда задумчиво оперлась на изгородь. Лицо ее сияет счастьем, улыбка не сходит с него.

В конусе света – фигура Клодин, неподвижно стоящей в центре сцены. Она точно в таком же платье для верховой езды. Она сильно изменилась. Ее сходство с кинодивой на экране стало вполне очевидным. По крайней мере, внешнее. Хотя пластика и жесты еще далеки от идеала.

Клодин. Как я выгляжу?

Нино. Почему ты все время спрашиваешь, как ты выглядишь?

Клодин. Потому что я боюсь.

Нино. Чего?

Клодин. Быть непохожей на нее.

Вспыхивает свет.

Нино, с фотоаппаратом в руках, снимает Клодин.

Перед ней стоит зеркало. Клодин то смотрится в него, то глядит на экран, сравнивая себя с Вандой. Поправляет платье.

Нино. Успокойся. Ты очень похожа. Очень.

Клодин. Как я могу успокоиться! Вы меня уже всю издергали! «Она делала так»… «Она смеялась так»… «Такого жеста она не могла сделать»… Знал бы ты, какие сны я вижу по ночам!.. Вот недавно… жуткий кошмар… Я одна, на какой-то скале, посреди моря, а вокруг меня плавают мертвецы. А волны все выше и выше, того и гляди, смоют меня… Я проснулась в луже пота… И какой, по-твоему, была моя первая мысль? Как хорошо, что это был только сон? Нет! Я подумала: а интересно, ей снились такие кошмарные сны?

Нино. Повторяю: успокойся. Главное, не преувеличивай проблему. У тебя впереди полно времени… Тебе же все говорят: у тебя получается.

Клодин. Все. Кроме него.

Нино. Да, он очень требовательный, это всем известно. Но и он доволен. Уж я-то его знаю.

Клодин (не отрывая взгляда от экрана, делает несколько шагов). Как бы мне хотелось уметь двигаться так же свободно, как она… но при этом оставаясь самой собой…

Нино. Бога ради, Клодин, кончай с этим пафосом. Оставь его театральным актерам.

Клодин. Тебе хорошо говорить…

Нино. Чтобы двигаться так же свободно, нужно быть актрисой. Она была. А ты нет. Ты просто ее копируешь. К тому же, плохо. А ты попытайся не подражать ей, а влезть в ее шкуру, то есть в шкуру ее героини, почувствовать себя в ней, как будто это твоя кожа, и сама не заметишь, что начнешь двигаться, как она, и все делать, как она. И при этом останешься свободной, останешься сама собой… если это для тебя так важно. Ну-ка пройдись.

Клодин (делает несколько неуклюжих шагов). Так?

Нино (сдерживая улыбку). Нет. Так ты похожа на голосующую на автостраде немку с рюкзаком за плечами. Ты что, такой походкой выходила и на цирковую арену? Давай еще раз!

Клодин меняет походку: сейчас она идет, уперев руку в бедро и слегка виляя бедрами, как на выходе в парад-алле.

Тебе самой-то нравится? Подай мне, пожалуйста, вон ту книгу. Со стола!

Клодин идет к столу, берет книгу и приносит ее Нино, который, даже не взглянув, бросает ее на кресло.

Вот видишь? Умеешь же ходить! А потому что никому не подражала, была сама собой. Тебе удобно в собственной шкуре, поэтому ты естественна, и все нормально. Актер, когда он играет, должен научиться притворяться самим собой в любой шкуре…

Клодин. Господи, сколько сложностей! Играть, притворяться быть кем-то… кому-то подражать и в то же время оставаться естественной…

Нино. Главное, чего ты должна добиться сейчас, – это научиться выстраивать себя, и точка. Уолтеру это будет больше, чем достаточно. Потом придет все остальное. (Кивает на экран). Она тоже, знаешь ли, была целиком выстроена.

Клодин. Ты же сам сказал, что она умела играть!

Нино. Я и говорю: целиком выстроена.

Клодин. А он говорит, что нет. Он говорит, что она родилась актрисой.

Нино (пожимает плечами). Уолтер, как и все, нуждается в собственном мифе. Переодевайся.

Клодин снимает платье наездницы и надевает белое элегантное платье для пикника.

Одновременно Нино заменяет кадр Ванды в облике амазонки на Ванду в таком же платье для пикника. Он тоже присутствовал в первой картине.

Клодин опять, глядя то на экран, то в зеркало, которое стоит перед ней, пытается добиться наибольшего сходства с актрисой. Поправляет складки платья, распускает волосы, они рассыпаются у нее по плечам. Все это – на фоне продолжающегося диалога.

…И он себе его создал. Все дело в том, что он был влюблен в нее. Он говорил о ней, что она – его великая страсть, и что он любил эту женщину больше всех. Я думаю, она была единственной, которую он любил. Я уверен в этом. Она была красива. Но как многие. Как ты.

Клодин. Тогда все понятно. Это его любовь сделала ее великой актрисой.

Нино (смеется). Где ты это вычитала? (Объясняет). Она была очень фотогенична. А он – профессионал. Только и всего! Фотогеничная женщина, она и есть фотогеничная женщина, и неважно, является ли она самой любимой или самой ненавидимой женщиной на свете. А хорошо выстроенный кадр, он и есть хорошо выстроенный кадр, и неважно, безумно влюблен его создатель или просто высококлассный мастер, который умеет гениально выстроить кадр.

Клодин. А он все время твердит другое.

Нино. То, что он твердит сейчас, не имеет никакого значения. Вся эта лабуда… Что в те годы он еще не умел снимать ее, потому что в те годы вообще мало что умел, а не потому, что был недостаточно влюблен в нее. И что сегодня он мог бы снять ее лучше, но не потому, что больше влюблен, а потому, что вырос как режиссер и может почти все.

Клодин. Господи, голову можно сломать!..

Нино. Не верь тому, что он говорит. В этом нет ни слова правды. Тридцать лет назад он был таким же мастером, как тридцать лет спустя. Он снял ее превосходно! Проблема в другом…

Клодин. Все, хватит, Нино! Ради Бога, хватит! Я уже ничего не понимаю. Вы все такие сложные в кино? Как слоны. Знаешь, какое в цирке самое сложное животное? По характеру, по психологии? Слон. Никакого сравнения со львами или с лошадьми!.. Обезьяны – те вообще такие же, как люди… И когда встречается непонятный человек, в цирке о нем говорят: слон. (Осматривая себя в зеркале). Как я выгляжу?

Нино. Прекрасно.

Клодин (прикидывает соломенную шляпку, снова глядя то в зеркало, то на экран). И все же этого мало: она фотогенична, а он профессионал… Должно быть еще что-то… Какие-то чувства к ней он должен был испытывать.

Нино. Ну и что, если так?

Клодин. А то, что в таком случае со мной у него ничего не получится. Он ко мне абсолютно равнодушен.

Нино. Мне кажется, ты ошибаешься.

Клодин. Нет, Нино, не ошибаюсь. Я для него просто не существую. Он использует меня, это да, но я ему совсем неинтересна. Он смотрит на меня и не видит, его взгляд проходит сквозь меня. Словно, он ищет что-то за моей спиной… И я знаю, что. Он ищет ее.

Нино (притворно зевая). О, Господи, это он вбил тебе в голову такую чепуху? Клодин, все, что он говорит, это только затем, чтобы ты старалась выглядеть еще больше похожей на нее!

Клодин. Я и так стараюсь, как могу.

Нино. Вот и хорошо. Но предупреждаю: одно ты точно должна выбросить из головы… если случайно об этом подумала… то есть если ты рассчитываешь на то, что он влюбится в тебя…

Клодин (прерывает его). У тебя странное представление о людях цирка.

Нино. Причем тут цирк?

Клодин. Притом, что ты думаешь, раз я работала в цирке, то готова броситься в объятья первого попавшегося.

Нино. Я бы не сказал, что он первый попавшийся. (Пауза). Как не сказал ничего, что могло бы обидеть тебя. То, что актриса может… интересоваться знаменитым режиссером… таким мужчиной, как Уолтер, вовсе не значит, что она шлюха. У тебя странное представление о людях кино!

Клодин (надевает шляпу). Как я выгляжу?

Нино. Хорошо выглядишь. А то, что он смотрит сквозь тебя, это верно. Для него ты материал. Мрамор, глина, бумага… Мой совет: не обращай на это внимания и думай о себе, о фильме и о шансе, который тебе выпал.

Клодин. Я похожа на нее?

Нино. Похожа, похожа, успокойся. Есть еще кое-что, что тебе полезно знать. В свое время он не видел и ее тоже! И она говорила то же самое: что его взгляд проходит сквозь ее! Слово в слово. Она так и написала в своем дневнике, черным по белому: его взгляд проходит сквозь меня, словно он что-то ищет за моей спиной.

Клодин. И что он искал тогда?

Нино. А кто его знает!

Клодин. Другую женщину?

Нино. Не знаю. Вряд ли. Во всяком случае, он изводил ее точно так же, как изводит тебя. Придирался к каждому движению, жесту, позе, интонации. Постоянно что-то требовал от нее. Хотел, чтобы она походила на… Бог знает, на кого… наверное, на какой-то сложившийся у него образ. Я говорю тебе это, Клодин, чтобы ты уяснила: ты сейчас испытываешь то же самое, что испытывала она. Мужчина может даже влюбиться в женщину, но если он режиссер… особенно, когда он режиссер, она для него – только материал. Материал для воплощения его идеи. Ты – для идеи ее, она для идеи… для идеи, созданной его воображением…

Клодин. Боже, я не хочу больше говорить на эту тему! У меня мозги взорвутся!

Нино. Ладно, закрыли тему. Не думай об этом. Но поступай, как я тебе сказал.

Клодин (после паузы). Послушай… я могу задать тебе один вопрос?

Нино. Хоть два.

Клодин. Он… очень сильно ее любил, да?..

Нино. Да.

Клодин. Тогда почему?..

Нино. Почему что?

Клодин. Почему… он убил ее?..

Нино (после паузы, безразличным тоном, меняя фото). Никто не доказал, что это он убил ее.

Клодин. Но его посадили в тюрьму.

Нино. Да. Но он всегда отрицал, что сделал это.

Клодин. Но я читала, что он даже не защищался.

Нино. Это правда. Он не сказал ничего в свое оправдание. Хотя, повторяю, все отрицал.

Клодин. Как я выгляжу?

Нино (взрывается). Прекрати без конца спрашивать, как ты выглядишь!

Входит Уолтер. В руках у него пачка фотографий.

Клодин, улыбаясь, спешит к нему навстречу. С неожиданным кокетством делает пируэт, отчего ее широкая юбка взлетает колоколом.

Уолтер смущен, он собирается что-то сказать, но явно меняет намерение.

Уолтер. Делаем успехи. (С нарочитым равнодушием обойдя Клодин, обращается к Нино). Я посмотрел все платья, они маловыразительны.

Нино. Почему?

Уолтер. Не знаю. Мне кажется, они никак не помогают выявиться внутреннему содержанию.

Нино (указывает на платье пейзанки, которое сейчас на Клодин). Но вот же замечательное платье!

Уолтер. Неплохое. Но не подходит. (Протягивает Нино пачку фото). Попроси, чтобы их напечатали в натуральную величину.

Нино. Не проще проектировать их на экран, как и остальные?

Уолтер. Нет. Я хочу видеть их здесь, вокруг себя. Все сразу.

Нино. Если мы их увеличим, они распадутся на пиксели и будут нечитаемы.

Уолтер. Ничего страшного.

Нино. О’кей. Как вам угодно, маэстро.

Уходит.

Повисает долгая пауза. Уолтер берет со стола другую пачку фотографий, рассматривает их, иногда бросая взгляд на Клодин. Выключает проектор. Опять рассматривает фотографии, опять долго смотрит на Клодин. Она стоит неподвижно, явно разочарованная его безразличием.

Уолтер. Пройдись немного.

Клодин подчиняется.

Обопрись на кресло… Положи руки на спинку… Чуть-чуть сдвинься… Закрой глаза. (Подходит близко к ней, смотрит на нее в упор). Нет, ты мне не помогаешь!

Клодин (откровенно расстроенная). Но почему?..

Уолтер. Я не чувствую в тебе тепла! Ты далека от меня и враждебна!

Клодин. Но это неправда! Неправда!

Уолтер. Нет, правда, я чувствую! Эту вуаль, эту ледяную стену, что стоит между нами. Иногда это простое равнодушие, иногда что-то иное, что ставит меня в тупик… Словно ты умышленно отталкиваешь… отвергаешь меня… Порой у меня ощущение, что ты меня ненавидишь… что мое присутствие раздражает тебя…

Клодин (удрученно). Но это не так! Это совсем не так! Клянусь вам!

Уолтер. Этот фильм не может родиться из ничего. Фильмы не делаются за столом офиса или на монтажном станке!.. А ты не хочешь помочь мне…

Клодин. Неправда! Когда вы вошли, я бросилась к вам навстречу, а вы даже не удостоили меня вниманием!

Уолтер. Я велел тебе быть со мной на «ты».

Клодин. Да, конечно… я… я попытаюсь.

Уолтер. А почему «попытаюсь»?

Клодин. Потому что вы… потому что ты знаменитый человек… а я никто… обыкновенная женщина…

Уолтер. Обыкновенная женщина, которая жеманится, сопротивляется, замыкается в себе… Я ведь ничего о тебе не знаю.

Клодин. О, Господи! Да потому что и знать нечего! Обыкновенная невезучая баба. Зачем вы… зачем ты говоришь со мной в такой манере? Почему заставляешь меня ощущать себя виноватой? Не моя вина в том, что ты чувствуешь себя отвергнутым. Не моя вина в том, что я ничего тебе не рассказываю о себе. Я же вижу, что тебе это неинтересно. И не я виновна в том, что в твоих глазах я не похожа на нее. Все дело в тебе! В тебе самом! Причина внутри тебя! (Заплакала).

Уолтер подходит к ней, приподнимает ей голову и нежно целуeт.

Уолтер. А если бы я попросил тебя… лечь со мной в постель?

Клодин. Я бы легла.

Уолтер. Но заметь, я сделал бы это ради фильма.

Клодин. Я тоже. Только ради твоего фильма.

Уолтер. А если бы я попросил полюбить меня?

Клодин. Я не знаю… Я попыталась бы.

Уолтер. То есть в кровать да, а полюбить…

Клодин. Полюбить… и в кровать… это не одно и то же.

Уолтер. То есть в кровати ты можешь притвориться… Именно это я и имел в виду, когда говорил о ледяном барьере между нами. Неужели ты его не чувствуешь?

Клодин. О, Господи! Что опять не так? Что такого страшного я сказала? Я уже ничего не понимаю. Два месяца я живу в чужом мне мире и делаю то, что никогда в жизни не делала… Я хочу вернуться в цирк! Я хочу вернуться к хищным зверям, к акробатам и клоунам… Там нормальная жизнь. И нормальные люди… Когда они разговаривают, я их понимаю… Вам не стоит требовать от меня больше, чем я могу дать!

Сказав это, она делает странный жест: сгибает руки в локтях, сжимает ладонями затылок и, опустив голову, прячет лицо между руками.

Этот жест чем-то поражает Уолтера. Некоторое время он пристально смотрит на нее.

Уолтер. Откуда такой жест?

Клодин. Какой жест?

Уолтер. Этот. Вот только что. Почему ты его сделала?

Клодин. Этот?.. Я не знаю. Может быть, это ее жест? Один из тех, которым вы меня научили. И может быть, я механически…

Уолтер. Но она никогда не делала этого жеста!

Клодин. Нет, делала.

Уолтер. А я говорю тебе, нет! Это не ее жест!

Клодин (не понимает его). Ладно, я больше не буду так делать!

Улотер. Где ты его взяла?

Клодин. То есть как, где я его взяла… Жест как жест…

Уолтер. Где ты это подглядела? Только, не говори, что у нее!

Клодин. Я его увидела здесь… на этой фотографии…

Показывает на фотографию в рамке, стоящую на секретере.

Заметно, как внутреннее напряжение отпускает Уолтера.

Уолтер. Это не она. Это моя мать.

Клодин (растерянно). Я не знала этого.

Входит Нино.

Нино. Фотографии будут готовы послезавтра утром. (Замечает растерянность Клодин). Что-то случилось?

Клодин. Нет, ничего.

Уолтер. Я не могу найти свой фотоаппарат.

Нино (показывает на аппарат, лежащий на диване). Вот он.

Уолтер. Мне надо сделать еще несколько крупных планов.

Нино. До вашего прихода я наснимал их с добрую сотню.

Уолтер. Неважно. (Клодин). Встань туда. (Показывает ей на место у кресла. Клодин подчиняется). Сядь… Положи ногу на ногу… Встань… Нино, встань рядом с ней.

Нино встает рядом с Клодин.

Прижмись к нему… (Клодин). Не прячь лицо… Теперь внимание! Нино, обними ее. (Нино обнимает). Нет, повернитесь так, чтобы я ее видел. (Клодин). Клодин, обними его за шею… Обеими руками… Закрой глаза… А теперь открой!

Клодин в объятьях Нино открывает глаза и из-за его плеча видит глаза Уолтера. Внезапно она вскрикивает от ужаса. С силой отталкивает Нино.

Фотоаппарат падает из рук Уолтера, он отступает на шаг и сбивает на пол стоящую на стойке вазу, которая бьется.

Свет на сцене гаснет. Высвечивается лишь круг, в центре которого – наши герои.

Теперь это Уолтер тридцать лет назад, Ванда и Жерар.

Ванда. Уолтер?!

Уолтер. Ванда! (Жерару). Пошел вон!!

Жерар. Ecoute, Walter! … Je te comprends bien, mais je peux bien t’expliquer.

Уолтер. Я сказал тебе: пошел вон! Вон!!

Жерар. Mais voyons, ce n’est pas le cas.

Уолтер (вне себя от ярости). Во-о-он!!

Жерар не двигается с места, пытаясь сохранять достоинство, но едва Уолтер бросается к нему, исчезает за пределы освещенного круга. Садится на стоящий в темноте диван.

Ванда. Я готова тебе все объяснить, Уолтер… Я понимаю, ты мне не поверишь… но мы просто сидели…

Уолтер. Я видел, как вы сидели! Не надо ничего объяснять, Ванда!.. Стало быть, это правда. Я же чувствовал что-то в воздухе, а что – не мог понять. Вчера на съемочной площадке операторы смеялись, когда ты играла с ним любовную сцену! А я, идиот: «Больше страсти, Ванда!.. Больше правды!». И это притом, что и страсти было предостаточно, и правды. Вы оба были очень искренни! Но зная, что это кино… мозг все это воспринимает как игру, фикцию… как наигранную искренность!.. Но за рамками кино все иначе! Все наоборот!..

Ванда. Ради Бога, Уолтер, избавь меня от твоей ревности! Все, что говорят люди, враньё! Да, был момент слабости, признаю это, но дальше дружеского объятья дело не пошло! Клянусь тебе, Уолтер!

Уолтер. Не надо клясться, Ванда! Я видел твои глаза в этот момент. Нет, сказал я себе, такое невозможно, я не хочу больше этого видеть… как такое возможно… она что, шлюха?..

Ванда (отмахиваясь, как отмахиваются от назойливой мухи). Уолтер, пожалуйста, я тоже устала, у меня нет сил препираться с тобой. Этот фильм измучил всех, не только тебя. Давай завтра поговорим обо всем спокойно. Я люблю тебя, Уолтер.

Уолтер. Замолчи!.. Теперь все стало на свои места! Я убедился, что был прав, когда говорил, что все время чувствую ледяную стену между нами! Ты помнишь, что я тебе сказал в первые месяцы нашего знакомства? Что порой от тебя веет таким равнодушием и даже враждебностью, что у меня создается впечатление, что ты меня ненавидишь… что мое присутствие раздражает тебя…

Ванда. Нет, это не так! Это неправда!

Уолтер. Мой фильм, который должен рождаться из встречи двух человеческих существ…

Ванда (с мукой в голосе). Хватит, Уолтер! Прекрати! Зачем ты мне это говоришь? Почему хочешь любой ценой заставить ощущать себя виноватой? Не моя вина в том, что ты чувствуешь себя отвергнутым. Тебя отвергла не я! Ты, ты сам! Этот лед внутри тебя, Уолтер! Внутри тебя самого!.. Я люблю тебя, Уолтер, но…

Уолтер. Что но?

Ванда. Но мне не нравится, что ты все переворачиваешь с ног на голову. Помнишь, ты как-то спросил меня, легла бы я с тобой в постель, а я ответила тебе «да»?

Уолтер. Помню. И что?

Ванда. Вот я и спрашиваю тебя, Уолтер, почему мы не легли в постель? Почему? Кто из нас сделал шаг назад? Я была там и я любила тебя. И я ждала тебя. Мы оставались одни. Я пришла в твой дом. Ты пришел в мой дом. Мы жили рядом, Уолтер, целый год. Мы вместе работали, путешествовали, постоянно были друг с другом. Почему мы не легли в постель, Уолтер? Разве я сказала тебе «нет»? Разве я тебя оттолкнула? Разве я воздвигла между нами этот ледяной барьер?.. Или ты что, импотент?

Уолтер. Ты же знаешь, что это не так.

Клодин. С другими, может, и не так. А со мной? Почему, Уолтер? В чем дело? (После паузы спокойно, но твердо). Послушай меня, Уолтер. У нас с Жераром никогда ничего не было. Понял? Ни-че-го! Только то, что ты видел. Один поцелуй. Но, может быть, будет. Хотя тебя это уже не касается. Потому что между мной и тобой больше не может быть ни-че-го, Уолтер. Я ждала, когда закончатся съемки фильма. Они закончились, и я могу сказать. Я не буду говорить о том, что я испытываю к тебе, и о том, что – к Жерару, мне это неинтересно. Скажу только то, что я тебя больше не люблю. В тебе есть что-то, чего я не понимаю. Это тот самый лед, который ты чувствуешь и которым полна твоя душа. Твоя душа. Не моя. И это меня пугает. Я хочу уйти от тебя. И прошу тебя об одном: оставь меня. Я попыталась с этим жить и не смогла. Оставь меня, Уолтер! Оставь меня в покое! Будь так добр: оставь меня в покое! Ты не можешь требовать от меня больше, чем я могу тебе дать!

Говоря это, она повторяет тот самый жест.

Уолтер и на этот раз смотрит на нее с изумлением.

Уолтер. Откуда этот жест?

Ванда. Какой жест?

Уолтер. Этот. Почему ты его сделала? Где ты его взяла?

Ванда. Этот?.. О, Господи, Уолтер, прошу тебя! Я больше не могу!

Уолтер. Ты сделала так специально?

Ванда. Специально что? О чем ты говоришь? Ради Бога, давай не будем… Фильм закончен, ты понял?

Уолтер. Замолчи!

Ванда. Фильм закончен, Уолтер! Все кончено!

Уолтер. Замолчи! Замолчи!!

Ванда (истерически). Всему конец! Все кончено! Между нами все кончено!

Уолтер. Замолчи!!!

Подскакивает к ней, одной рукой обнимает ее, другой зажимает ей рот. Она вырывается, пытается закричать, он еще сильнее притягивает ее к себе. Неожиданно она затихает и безвольно обвисает в его объятьях.

Ванда!.. Ванда!!.. Ради Бога, прекрати играть!

Медленно отпускает ее. Она, бездыханная, оседает на пол

Он склоняется над ней).

Ванда! (С ужасом и смятением). Нет… Нет! Только не это! О, Боже! (Кричит). На помощь! Помогите!

В круге света появляется Жерар, останавливается, смотрит на лежащую Ванду, затем на Уолтера.

Жерар. Mais qu’est ce que tu a fait, salaud! Tu l’as tue?

Уолтер (ошеломленный). Нет… сердце… Я только зажал ей рот рукой… чтобы она замолчала… (Отступает от Ванды, останавливается на границе светового пятна. С болью). Ах, мама!.. Мама, мама!..