«Трое на качелях» и другие пьесы Лунари Луиджи

Альдо. Никак. Мне тогда было всего год. Что я мог запомнить? Я же сказал, что в сознательном возрасте нигде не был… за исключением России и… дома.

Розмэри. Мама возвращалась из Парижа с чемоданами платьев и драгоценностей. Она так и говорила каждый раз: поеду в Париж одеться. И уезжала… на пару недель, на месяц… Однажды она даже мебель там купила…

Альдо. Вряд ли такое могло произойти у моих родителей.

Розмэри. Когда она возвращалась, она говорила, что она чувствует себя в нашем доме, как в тюрьме. А я была еще маленькая и не понимала, что она этим хочет сказать. Однажды я даже расплакалась…

Альдо. Из Парижа мы перебрались в Москву. Вот ее я помню неплохо.

Розмэри. …Папа взял меня на руки… (Внезапно замолкает, мрачнеет, уходит в себя).

Альдо. А дальше?..

Розмэри молчит.

Ну же! Что дальше?..

Розмэри. Дальше ничего.

Альдо. Неправда! Продолжай!..

Розмэри (с усилием). Он взял меня на руки и сказал: не плачь! Никогда не плачь! Запомни, в нашей семье не плачут!

Альдо. А дальше?

Розмэри (вновь замыкаясь в себе). Все. Я тебе все это уже рассказывала.

Альдо. Когда это?!

Розмэри. В первый же день, как только мы появились здесь. Ты забыл?

Альдо. В первый же день?! Да ты в первый день вообще рта не открыла! Тебе понадобилась целая неделя, чтобы начать рассказывать!.. Итак, твой отец взял тебя на руки и сказал тебе: не плачь! Никогда не плачь! Запомни, в нашей семье не плачут! А дальше?

Розмэри. Это все.

Альдо (сдаваясь). Ну и ладно, всё так всё. (Пауза). Кстати, моя мать мне тоже говорила, чтобы я не плакал. А сама то и дело плакала. Рассказать, почему?

Розмэри. Не надо.

Альдо. Ты до сих пор мне не доверяешь? Или не понимаешь, почему я здесь? Не понимаешь, почему нас поместили вместе?.. В моей стране есть поговорка, которая гласит… Ты знаешь, что такое поговорка? Так вот она гласит: браки совершаются на небесах.

Розмэри. Что это значит?

Альдо. Это значит, что когда ты видишь вместе мужчину и женщину, то порой задаешься вопросом, как так случилось, что они вместе? Настолько невероятным тебе кажется, что могло найтись что-то, что соединило бы их. Взять, например, твоего отца и твою мать…

Розмэри. Я тебе уже сказала, что не хочу ничего ни рассказывать, ни слушать ни о них, ни о себе!

Альдо. Хорошо. Не хочешь, не надо. Просто я стараюсь донести до тебя тот факт, что существуют интересные явления, которые никто не может дать четкого объяснения. Например, некоторым идеям, необычным тем, что кажется, их порождает кто-то извне. И он знает, намного лучше нас, как успешнее реализовать их. Нам словно хотят сказать, что кто-то думает о вас, одни называют это Богом, другие как-то иначе. Это он выбирает вас и соединяет вместе. И нужно полагаться на него. В этом смысл поговорки. Не то, что я верю в Бога. Как говорил один друг моего отца: слава Богу, я атеист! Но если я и ты, или, точнее, ты и я оказались здесь, и нам предназначено быть здесь вдвоем, то мы должны быть до конца откровенными друг с другом… помогать друг другу пережить этот момент, выплеснуть наружу все, что у накопилось в наших душах, облегчить их, и уйти отсюда, навсегда освободившись от того, что составляет сегодня, от воспоминаний, от всего, что связано с нашими отцами… и обрести, наконец, хоть кроху покоя… и засыпать вечером, и спать без кошмаров, без страха от мысли, что завтра проснешься… или еще хуже, – что меня пугает всегда больше всего. – проснешься ночью, не понимая, кто ты, где ты, и почему ты здесь в полном одиночестве, и где все остальные? Или же… когда одно и тоже постоянно происходит со мной днем, в людской толпе… словно у меня вдруг открываются глаза и кружится голова… Но разве мои глаза были до этого закрыты? И тогда что это все означает? И кто все эти люди? Что им надо? И хочется только одного: запереться дома, опустить жалюзи и крикнуть: все, хватит! Я не хочу никого видеть рядом! Не смотрите на меня! Меня не существует! Меня больше нет ни для кого! Хватит, хватит, хватит!..

Альдо трясет от возбуждения.

Розмэри (встревоженная подходит к нему, нежно обнимает его, прижимает его голову к своей груди). Успокойся… успокойся, прошу тебя!.. Пожалуйста! Ты не должен думать о таких вещах… не терзай себя…

Звонит телефон.

Альдо успокаивается, достает из кармана, вытирает глаза, подходит к телефону.

Альдо. Алло!.. Нет… нет, спасибо, мне ничего не нужно… Да, мы уже здесь некоторое время, я помню… Нет, это не легко… В остальном все хорошо, спасибо… Да, конечно.

Протягивает трубку Розмэри. Та подходит, берет трубку.

Альдо роется в своей сумке и достает оттуда ежедневник, отходит, садится и что-то ищет в книжке.

Розмэри (в трубку едва слышно). Да?.. Да, первой прибыла я… Пока трудно, особенно разговаривать… Нет, это я не хочу разговаривать… Все, что угодно, пожалуйста, но изливать душу, нет!.. Да, может быть.

Медленно опускает трубку. Кажется, она вот-вот расплачется.

Альдо с участием смотрит на нее.

Розмэри кладет трубку на телефон и отходит к своей сумке. Достает из нее толстый цветной пластиковый пакет, открывает его, что-то ищет, вынимает стеклянный пузырек. Подходит к мойке, берет стакан, наливает на палец воды, капает из пузырька несколько капель, считая их движением губ.

Альдо (тепло, словно разговаривая с ребенком). Что это?

Розмэри. Мое лекарство…

Альдо. Но, сокровище мое, зачем оно тебе?

Розмэри. Я не могу без него.

Альдо. Здесь?

Розмэри. Ты прав, незачем. Это я… по привычке.

Альдо. Не надо, не пей, оно тебе не поможет. (Подходит и обнимает ее). Я думаю, тебе станет легче, если ты немного поплачешь. Попробуй.

Розмэри. Нет! Я никогда не плачу!

Альдо (с грустной улыбкой качает головой). Достойная ученица своего отца.

Розмэри (будто не слыша его, поднимает стакан с лекарством). Ладно, если оно мне не поможет, значит и не повредит…

Альдо (с улыбкой). И ты тоже права… Прими его.

Розмэри пьет.

Пауза.

Розмэри. Видишь? А ты говорил, не поможет. Мне сразу стало легче.

Альдо. Эффект плацебо.

Розмэри. Эффект чего?

Альдо. Плацебо. Это латынь. Иллюзорный эффект. Тебе дают таблетку мела или капли чистой воды, говоря, что это сильное лекарство. Ты его принимаешь и чувствуешь себя лучше. (Листает ежедневник и читает). Плацебо. Слушай внимательно. «Неактивная фармакологическая субстанция, даваемая пациенту для иллюзорного удовлетворения его ожиданий, при этом эффект достигается использованием в ней названий символических лекарственных компонентов, а также со степенью авторитетности врача, прописывающего это мнимое лекарство». Поняла?

Розмэри. Что это за книга?

Альдо. Это не книга, это мой ежедневник. Я выписывать эти слова, когда стал подозревать, что меня все время пичкают чем-то подобном. А на самом деле я здоров.

Розмэри. Но мое лекарство – настоящее. И мне действительно помогает.

Альдо (серьезно). Розмэри, перестань принимать любые лекарства. Ни одно из них здесь тебе не нужно. Помнишь, что я сказал тебе недавно, перед тем как идти спать? Ты тоже должна облегчить свою душу, бросить все на весы судьбы, должна развязать все узлы… Выговорись!.. Преодолей себя, распрощайся с прошлым. Сделай это, и сама увидишь, насколько легче тебе станет! (С шутливой патетичностью). Ты должна встать с колен, выглянуть в окно и крикнуть: господа, вот она я, я – Розмэри Кен…»

Альдо не успевает произнести ее фамилию целиком, поскольку Розмэри прерывает его.

Розмэри. Замолчи!!.. Молчи!

Альдо (смущенно). Прости… Прости меня. (Берет в руку пузырек с лекарством, читает этикетку). Да, это лекарство настоящее. Но оно, действительно, не поможет. Это иллюзия.

Розмэри молчит.

Я ведь такой же, как и ты… Я достал свой ежедневник. Это мой дневник. Я, как делал до этого каждый день, хотел оставить в нем запись: сегодня, в такой-то день, в такой-то месяц, такого-то года… я появился здесь, с рекомендательным письмом в кармане, и встретил Розмэри… Так я хотел написать, но не смог. Не нашел ни одной свободной страницы. (Открывает ежедневник и показывает ей). То есть, я больше ничего не могу записать в него. Это лишено всякого смысла. Точно также бессмысленно для тебя принимать свои лекарства. Видишь? Ни одной чистой страницы. Здесь точка. Конечная остановка. Наша последняя страница.

Розмэри. А когда ты его купил…

Альдо. Мне его подарили.

Розмэри. Он уже кончался на этой странице?

Альдо. Не знаю. Но страниц было очень много. Я подумал, что их хватит на целую вечность! Разве есть кто-то, кто не думает, что будет жить вечно?

Розмэри (смотрит на ежедневник и указывает пальцем на последнюю страницу). Значит… ЭТО случилось … тогда?

Альдо. Да.

Розмэри. Это и мой день тоже?

Альдо. Не знаю. Может быть. Просто такие дни, вероятно, похожи один на другой.

Розмэри. Ты что-нибудь запомнил?

Альдо. Нет. ЭТО случилось во сне. Помню только то, что было накануне вечером… последнюю мысль… Она была обычной: о, Господи, будем

надеяться, сегодня ночью я не проснусь. (Улыбается). И действительно, я не проснулся.

Долгая пауза.

Розмэри. Приготовить что-нибудь перекусить?

Альдо. Я не голоден… и к тому же, не сказал бы, что твоя стряпня очень соблазнительна.

Розмэри (улыбаясь). Я знаю. В нашем доме все делали повара. Я ничего не умею готовить. Умею только открывать коробки, пакеты и банки.

Альдо. Я это заметил… Столько дней на консервах!

Розмэри. Ну, прости.

Альдо. Не бери в голову, сегодня коробки открываю я. А ты накрываешь на стол. (Принимается за работу).

Розмэри (некоторое время стоит молча, затем после некоторого колебания, тихо) А я… я болела. И все время проводила в постели… с закрытыми глазами. Если меня пересаживали в кресло, я не сопротивлялась, но глаз не открывала. Каждый вечер я слышала, как приходили врач и медсестра-сиделка. Врач всегда начинал с одной и той же фразы…

Альдо (с улыбкой). Ну-с, как мы сегодня себя чувствуем?..

Розмэри. Да. Как мы сегодня себя чувствуем? И сиделка отвечала: она ничего не есть. А он: не ест или не хочет есть? Сиделка в ответ: так продолжается уже несколько дней. Потом врач что-то со мной делал. Я не открывала глаз. Потом он говорил сиделке: вы заставляйте ее есть, только никакого насилия… Никакой… как же он сказал?..

Альдо. Никакой терапевтической жестокости.

Розмэри. Точно. Потом я слышала, как они уходили. И помню его слова: от нее уже стонет вся семья… и я их всех понимаю.

Альдо. Он имел в виду отца, мать и братьев?

Розмэри. Братьев нет… К этому времени они все уже умерли.

Альдо. Значит отца и мать.

Розмэри. Нет, маму тоже нет. Ее тоже уже не было.

Альдо. Тогда отца!

Розмэри. Да, моего отца… Знаешь, а ты сущий дьявол! Я же тебе говорила, что не хочу рассказывать о семье, а ты все-таки вынудил меня… Причем рассказывать тебе, человеку, с которым я никогда прежде не виделась и который ничего не знает ни о нас, ни о нашем мире! Что ты можешь понять? Нет, все, больше я тебе не скажу ни слова! Тебе, нет!

Альдо. Да успокойся ты. Согласен, я мало что знаю о вашем мире. Но я все-таки не последний болван, и могу себе представить, как выглядит ваш мир и какие люди его населяют.

Розмэри. Может быть, но вряд ли твои представление о них, и уж, точно, о моем отце соответствуют действительности. Для этого нужно было его понять.

Я его понимала… Не скажу, что до конца, но все-таки. Он был большой, красивый, сильный. Прямая противоположность мне, особенно по характеру. Он бился как лев, если хотел заполучить что-то. Всегда стремился побеждать. Да-да, он был из тех, кто всегда побеждал. В нашем доме все решал он. Он решил, что мои братья должны стать чемпионами, в спорте, в жизни. И он никогда не сомневался в своей правоте! Никогда не выказывал ни малейшей слабости и сомнения. Мой брат должен был стать героем войны, решил он. И брат стал героем войны!

Альдо. Какой из братьев?

Розмэри. Самый старший. Который погиб в Европе. Он был летчик.

Альдо. «Мой брат был летчик. Он желал покорить множество земель и улетел на войну. И завоевал в Испании, близ Гвадалахары кусок земли длиной два метра, глубиной полтора». Это стихи Брехта.

Розмэри (с горькой усмешкой). Все-то ты знаешь. По всякому поводу у тебя есть, что сказать. Ты бы понравился моему отцу.

Альдо. Надо еще посмотреть, понравился ли бы мне твой отец. Я не уверен.

Розмэри. Если бы ты ему понравился, он бы тебя купил.

Альдо. Что?

Розмэри. Это был один из его способов побеждать. Деньги – сильное оружие, говорил он. И он сделал его для себя с нуля. Когда что-то или кто-то ему нравился, он спрашивал: сколько?

Альдо. Не думаю, чтобы это пришлось бы мне по вкусу. А что касается того, что я все знаю, ты не права. Ничего я не знаю. Хотя прочел гору книг. Особенно ребенком. Тогда только этим я и занимался.

Розмэри. Твоим родителям это нравилось?

Альдо. Разумеется. Они же мне их покупали. Отец всем говорил, что я прочел больше книг, чем он. Это он так шутил. (Пауза). Ну а дальше?

Розмэри. Ты о моем отце?.. Да, мой отец был очень целеустремленный… так он был устроен. А я… я нет. У меня ничего не получалось ни в учебе, ни в спорте. Я всегда была последней…

Альдо. Последней в чем?

Розмэри. Во всем: двигалась хуже всех, соображала хуже всех. А вот мои братья были копия отец: статные, красивые блондины… как киногерои. А я…

Альдо. Ты тоже не страшилка.

Розмэри. Я была никакая. Отец, как мне казалось, меня очень любил… но я… я нутром чувствовала, что смущаю его. Может быть, он стыдился меня. Когда кто-нибудь приходил к нам в дом, он всех нас знакомил с гостями… и когда он представлял им меня, на его лице я прямо-таки читала: как было бы хорошо, чтобы тебя не было. Не знаю, может быть, я сама была в этом виновата… должна была стараться добиваться большего, как мои братья… не так разочаровывать его… Я помню, как однажды, я была совсем маленькой, я помогала няне накрывать на стол… Отец вошел…

* * *

«Отец Розмэри» (строго). Что ты делаешь?

«Розмэри» (испугано). Помогаю няне накрывать на стол.

«Отец Розмэри». Почему такой тон? В чем дело? Ты меня боишься? Меня? Ты не должна никого бояться. Никогда. Ты когда-нибудь видела, чтобы я или твои братья кого-то боялись?

«Розмэри» (чуть слышно). Прости…

«Отец Розмэри». И просить прощения тоже ты никогда не должна. Можно только ради дела… чтобы выиграть время, притупить бдительность конкурента…

«Розмэри». Да, папа.

«Отец Розмэри». Положи вилки и подойди ко мне.

Розмэри кладет вилки на стол и походит к отцу.

(стараясь говорить приветливее и радушнее). Видишь ли, Розмэри… ты не должна помогать няне. В доме ты хозяйка, понимаешь? Ты пока еще маленькая девочка, но должна привыкать к этому уже сейчас. Твое дело приказывать. Мы из тех, кто приказывает. Когда я был маленьким и жил в Ирландии, я насмотрелся на тех, кто приказывает, и на тех, кто им подчиняется. И я приехал сюда, в Америку, чтобы стать тем, кто приказывает. Такими должны быть и вы, мои дети. Мы все одной группы крови!

«Розмэри». Но я…

«Отец Розмэри». «Но я» что? Ты такая же, как все в нашей семье. И должна многому учиться! Тянуться за своими братьями. Ты единственная, кто не умеет ни плавать, ни играть в теннис…

«Розмэри». У меня не получается…

«Отец Розмэри». Никогда не говори так! Если этого не скажешь ты, рожденная приказывать, этого не скажет никто. Посмотри, как поступают все в нашей семье, как ведут себя наши друзья! Если ты будешь вести себя, как сейчас, добьешься того, что будешь все время в тени, тебя перестанут замечать. Ты этого хочешь, да? Хочешь выпасть из нашего круга? Хорошенько подумай над тем, что тебе говорит твой отец. Я и твоя мать, мы тебя очень любим, думаю, нет необходимости, убеждать тебя в этом. Ты наша дочь. Но если ты не будешь такой, как все мы, если не хочешь быть похожей на нас… меня это очень расстроит. Я не могу рисковать из-за тебя всем тем, что я построил в жизни, и тем, что намерен еще построить. Для тебя, для твоих братьев. Твой брат делает первые шаги в политике, его ждет великое будущее, и ничто не должно помешать ему на этом пути. Ясно? Поверь, я поставил на карту всю свою жизнь. И не должно быть ни малейшей тени, ни одного препятствия, которые помешали бы нам добиться высокой цели. Ты меня понимаешь?

«Розмэри». Да, папа…

«Отец Розмэри». Все мы должны быть на высоте положения. Ну, а если ты не хочешь быть такой, как все мы, скажи мне это прямо сейчас.

* * *

Розмэри вновь принимается накрывать на стол.

Розмэри. Как-то раз он сказал мне: если ты не хочешь быть такой, как все мы, скажи мне это прямо сейчас… Я хотела. Я пыталась. Но это давалось мне с огромным трудом. Больше всего я желала бы походить на мою мать, которая вообще ничем не занималась. Все время находилась в тени моего отца, то и дело сбегая в Париж… Она, наверное, была единственным человеком, которой он позволял такое. Однажды я услышала, как он сказал ей: по-моему, наша девочка отстала в развитии.

Альдо. И что ответила мать?

Розмэри. Не помню. Скорее всего, что-то неопределенное.

Альдо. Что-нибудь типа: может быть… или же: ты не прав. Причем одним и тем же тоном.

Розмэри. Я этого не помню.

Долгая пауза.

Альдо. А как с тобой произошло… ЭТО, помнишь?

Розмэри. Да. Это случилось в один из вечеров, после очередного визита врача. Я не спала. Просто лежала с закрытыми глазами, ожидая, что что-то должно случится… И случилось. Сначала послышался один голос, потом к нему добавился другой, затем по облакам принялась скакать зеленая лошадь, и какой-то крестьянин в смешной мятой шляпе-цилиндре разлегся в небе и начал играть на скрипке. Он играл плохо, будто лягушка квакала, но мне нравилось, я даже рассмеялась. Потом появилось много других животных… коза, которая объедала виноградную гроздь, запряженный в груженную сеном телегу бык… Затем на переднем плане оказались жених и невеста… он в черном, она в белом, словно в старом черно-белом фильме. У нее в руках был букетик ландышей, и когда она меня увидела, она мне его бросила, а я его поймала и… все… Голоса звали меня по имени… В какой-то момент я подумала, что это голоса моих братьев, которые ушли раньше меня, но нет, это были не они… И не мама… и конечно же, не отец!.. Но я не знала никого другого, после стольких лет в клинике… Кто это мог быть?.. Тем не менее, я чувствовала, что могу доверится им… больше того, что я уже давно, очень давно их ждала. Голоса были торжественные, звучавшие словно большой орган с серебряными трубами, и они произносили простые слова… «Давай, ну же, чего ты ждешь? Иди к нам? Мы уходим, пойдем с нами! Решайся!»

Альдо. Это все, что ты подумала?

Розмэри. Да. Причем в один миг.

Альдо. А потом?

Розмэри. Хватит, я устала. Не заставляй меня говорить так много.

Альдо. А ты понемногу.

Розмэри. Не настаивай! Тем более, что это всё.

Альдо молча смотрит на нее.

Эй! Конец рассказа.

Альдо (после паузы). Рассказ можно начать и с конца. (Другим тоном). Давай что-нибудь съедим.

Розмэри. А что у нас есть?

Альдо. У нас есть все. Мясные консервы, спагетти в пачке, горошек в жестянке, фруктовый салат…

Розмэри. …в стеклянной банке.

Альдо. Смотри, как много всего я выставил на стол. Кстати, я привык есть, глядя телевизор.

Розмэри (с недоумением оглядывая комнату). А где он?

Альдо. Его нет. Это я смотрел когда-то. И знал, что здесь его не будет. Так даже лучше. Так мы можем поговорить.

Розмэри. Ну, говори. Мне больше нечего рассказывать.

Альдо. Скажи мне только одну вещь. Тебе стало всё ясно, когда… когда ты внимала этим голосам?

Розмэри. Да.

Альдо. Потому что до этого… все было запутано?

Розмэри. Да.

Альдо. Ясно все-все? Как если бы пелена спала с глаз?

Розмэри. Да. Как когда ветер разгоняет туман.

Альдо. Или когда открываешь окно?.

Розмэри. Нет, скорее, как когда открываешь глаза.

Альдо. Глаза мозга.

Розмэри (смеется). Да, ты хорошо сказал: глаза мозга.

Альдо. Видишь, как мы хорошо понимаем друг друга? А ты боялась…

Розмэри. Я не боялась.

Альдо. Скажем так… опасалась.

Розмэри. Немного… я же тебя не знала.

Альдо. Тебе не нужно оправдываться. (Пауза) Ты довольна?

Розмэри. Да.

Альдо. Ты не голодна?

Розмэри. Нет.

Альдо. Я бы что-нибудь съел. Скорее, по привычке. Я всегда, когда ел, смотрел телевизор. Так я мог ни с кем не разговаривать. Пансион, в котором я жил…

Розмэри. Что за пансион?

Альдо. Видишь, тебе тоже нравится задавать вопросы! Окей, не совсем пансион… больница. Клиника. Наверное, как твоя. Хотя твоя была для богатых… Ох, прости меня, это не в укор тебе… Меня поместили туда, когда умер мой отец. Нет, когда мой отец ушел… бросил мою мать и ушел к другой. Я не знал, как мне быть: ехать с ним – он жил в Риме, или остаться с мамой. Я был уже взрослый, мог жить своим умом, но… было много всего, чего я не знал. Сказать вернее: я был неприспособлен к жизни. Знаешь, я так и сказал это врачу. Отец привез меня в Москву показать своему другу, психологу, который

провел десять лет в сталинской тюрьме. Тот осмотрел меня, то есть… мы поговорили. Потом вошел отец, и они мне сказали, чтобы я подождал в прихожей. Я слышал все, о чем они говорили: у меня был исключительный слух, но я никому не рассказывал об этом. Они разговаривали по-русски, а я понимал русский. Они наговорили много всякого о моем детстве, о моих отношениях с мамой, с папой, все правильно, но ничего конкретного. Ты понимаешь, что я хочу сказать? В какой-то момент, когда они говорили о том, что я мог бы делать в будущем, я вошел и сказал врачу: доктор, знаете, в чем моя главная проблема? Я неприспособлен к жизни. Так и сказал: я неприспособлен к жизни.

Розмэри. А он?

Альдо. Кто? Доктор?

Розмэри. И доктор тоже.

Альдо. У доктора челюсть отвалилась. Видимо, в одной это фразе я выразил все, что он думал. Для меня все обстояло именно так. Для него, очевидно, также.

Розмэри. А твой отец? Он что?

Альдо. Он не произнес ни слова. Но… как это сказать… казался обескураженным. А я подумал: так тебе и надо! Это послужит тебе уроком! Знаешь, я порой становлюсь немного агрессивным. Но только чтобы скрыть свою робость. Я лучше всего себя чувствовал, когда сидел один, закрывшись в своей комнате, с телевизором на столе… А когда я был вынужден общаться с кем-то, я как будто послал вперед кого-то другого. Может быть, я также поступаю и с тобой тоже. Я посылаю разговаривать от своего имени другого… общительного, уверенного в себе, а сам прячусь за ним. Я играю роль и сам же наблюдаю за тем, как я ее играю. А самого меня… как бы ни существует.

Розмэри. Как это звучит по-русски?

Альдо. Я неприспособлен к жизни… Так что, меня отвезли обратно в Италию. Хотя я мог отправиться, куда бы захотел, найди я сил решиться на это. В Риме мой отец стал большим человеком, важной политической фигурой. Его звали Пальмиро… А фамилия, которая так громко звучала в мире, тебе вряд ли что-то скажет. Но ею даже назван город в России… город Тольятти. Вряд ли ты когда-нибудь слышала о таком… Отцу я только мешал. Что же до моей матери, она посвятила мне всю жизнь. В какой-то момент мне показалось, что она сделала для меня достаточно и уехал. Вот почему я уехал с отцом. Но потом я вернулся к ней. В один прекрасный день моя мать умерла… и я оказался в клинике. Для меня это было равносильно исчезновению. Но надо признать, я был счастлив, да-да, очень счастлив…

Розмэри. Я тоже чувствовала себя счастливой в клинике. У меня было все. Мне не хватало только моей семьи. Но я понимала, что я для нее обуза. Потом убили моего брата, за ним и второго. Потом умер отец. И не стало никакого смысла…

Альдо (перебивает). Нет, подожди! Надо вернуться немного назад… В нашу комнату в военной Москве. Чем была Москва во время войны, я понял позже.

Когда наступил мир, дали свет, и стало возможно есть все, что хотелось. А самым удивительным было… пространство… место… Его хватало для всего. В Москве мы жили в гостиничном номере с двумя кроватями для родителей. Днем их ставили одна на другую и придвигали к стене. На диване спал я. Стол был очень похож на этот. В соседних номерах жили такие же семьи, как наша, политэмигранты со всего света. Ребята были моими друзьями, мы прекрасно понимали друг друга, хотя все разговаривали на разных языках, русский только начинали учить. Моим лучшим другом был польский мальчик мой однолеток, но однажды Сталин расстрелял его отца и он исчез неизвестно куда. С другими я общался меньше, предпочитал сидеть дома, играя с паровозиком, который склеил из спичечных коробков отец, когда ему выпало провести со мной целый день. Один единственный день. Света всегда было мало, а дни короткие и никогда не кончались… И еще, я все время мерз…

* * *

«Мать Альдо». Если тебе холодно, надень гольфы.

«Альдо». Я и так уже в них, мама.

«Мать Альдо». Тогда набрось пальто.

«Альдо». А где папа?

«Мать Альдо». Ты же знаешь, он на работе.

«Альдо» стоит на коленях спиной к зрителю, и рассеяно играет с паровозиком.

«Альдо». Вчера я прочитал в книге про одну семью, которая всё время проводит вместе… Нет, не всё, но много времени. Почему у нас не так?

«Мать Альдо». Потому что идет война, сынок.

«Альдо». А когда она закончится?

«Мать Альдо». А когда она закончится, мы вернемся в Италию, и у папы появится больше времени быть с нами, играть с тобой. В книге, которую ты прочел, та семья жила в мирное время. К сожалению, порой случается и другое.

«Альдо». Почему? Объясни…

«Мать Альдо». Что тут объяснять. И потом … ты еще слишком маленький. Вырастешь, сам все поймешь.

«Альдо». Ну, мама…

«Мать Альдо». Хорошо, постараюсь объяснить. Бывают моменты, когда… по многим причинам к власти приходят плохие люди, и начинают командовать другими. И тогда, хорошие, желающие всем добра, вынуждены скрываться, бороться против плохих, страдать и даже приносить страдания тем, кого любят…