«Трое на качелях» и другие пьесы Лунари Луиджи
Бьянка Мария. Тем более, что я ваша будущая теща.
Джакомо (смиряясь). Рассказывайте. Я не могу вам запретить.
Бьянка Мария. Вы когда-нибудь слышали о Бад-Дойч-Альтенбурге?
Джакомо. Это имя отца?
Бьянка Мария (словно рассказывая сказку). Это маленький уютный городок на Дунае, в Австрии, в нескольких шагах от венгерской границы. На его окраине дом, где родился Иосиф Гайдн. Но мы, я и мой муж, только что справившие свадьбу, находились там не из-за композитора. Шел ноябрь 1956 года, Венгрия восстала против коммунистической тирании, и советские танки топили восстание в крови. Мы, мой муж и я, вместе с собранной архиепископом Турина группой пожилых бойскаутов, профессоров католических университетов, членов мальтийского ордена пытались внести посильный вклад в борьбу против коммунистического проникновения в наш мир. В этом уголке Австрии на границе свободного мира, на последнем его рубеже, куда можно было добраться без особого риска, мы как могли облегчали страдания благородного венгерского народа, помогали патриотам, сумевшим убежать от русских орд и искавшим убежища на западе. Наши мужчины встречали их на границе с бутербродами и горячим питьем, мы, женщины, ждали их чуть подальше, в Бад-Дойч-Альтенбурге, где оказывали беженцам первую медицинскую помощь и расселяли их по небольшим белым палаткам, скромным, но чистым. Мы, в элегантных униформах Красного Креста, улыбались им и раздавали маленькие образки Святого Стефана, патрона Венгрии, а я по вечерам играла им на скрипке «Нинна-нанна» Брамса… В тот день… это была пятница… царило спокойствие. Попрощавшись с мужем, который отправлялся на границу, я уединилась, чтобы почитать книгу о житии святых, подаренную моим духовным отцом. Это были святые, которым молятся и над жизнями которых размышляют. Не знаю, почему, но читая описания экстаза, в который приходили Святая Маргарита Кашская или Святая Тереза Айяльская, проводя долгие часы коленопреклоненно в своих кельях и созерцая обнаженное кровоточащее тело Христа на кресте… не знаю, почему, но я, вместо того, чтобы проникнуться благочестивыми мыслями, испытывала сильное смятение чувств. Я ощущала необычайное возбуждение. Я мечтала, как вернусь к моему мужу, но иначе, не так, как обычно. Без вежливых поцелуев в лоб, без ритуальных вопросов о мигрени, которая тогда изводила меня… без его аккуратного обязательного похода в ванную до… до всего… Нет, мне вдруг представилось возвращение страстное, как показывают в кино или пишут в романах!.. Но когда я попыталась сконцентрироваться на подробностях, я должна была признать, что мужчина, к которому я мечтала вернуться, совсем не походил на моего мужа!.. У него скорее было лицо распятого Христа… со страницы сто восемьдесят второй!.. Белое окровавленное лицо, пронизывающий взгляд горящих глаз, длинные ниспадающие рыжие волосы… Несмотря на то, что день был холодным и холодной – палатка, я кожей чувствовала горячие языки тепла. Я вышла за порог. В небе, одна на другую, наползали огромные черные тучи. Но даже это зрелище, вместо того, чтобы навести меня на естественные размышления о красе мироздания, снова оживило только что прочитанные страницы, где рассказывалось о насилии язычников над мучеником Святым Орсолой и одиннадцатью девственницами. И вновь то же возбуждение овладело мной. В этот момент группа измученных венгерских беженцев добралась до нашего лагеря. Оборванные, усталые, голодные, терзаемые мыслями о потерянной родине… Один из них привлек мое особенное внимание. Бескровное лицо страдальца, вырвавшегося из-под коммунистического ига, горящие глаза гуманиста, сохранившего веру в свободу, рыжие ниспадающие волосы непреклонного рыцаря-путчиста. Он ничем не походил на моего мужа, но я не могла оторвать от него глаз. Он заметил мой взгляд. Со странной улыбкой покинул своих товарищей и направился к моей палатке, товарищи проводили его веселым напутствием. Робея, я отступила в палатку и укрылась внутри. Но полог открылся. Он возник на пороге. Бросив свою суму, он направился прямо ко мне. Я отступала все дальше к кровати. Я протянула ему образок Святого Стефана Венгерского, но он на него даже не посмотрел. Он что-то крикнул по-венгерски. Я не знаю, что это было, может, слова радости от обретения свободы или дружелюбный привет. Это была его первая встреча со свободным миром… И когда он уходил… глубокой ночью… чтобы никогда больше не вернуться, его лицо лучилось новой верой в человека… Это все, Джакомо. В венах Марии Виктории течет кровь гунна.
Длинная пауза. Джакомо подает ей стакан воды.
Спасибо.
Джакомо. А ваш муж? Что он?
Бьянка Мария. Не думаю, что бы он мог это понять. Я предпочла не ставить его в известность.
Джакомо. А сейчас?
Бьянка Мария. Я готова на все ради счастья дочери, но меньше всего мне хотелось бы рассказывать это мужу.
Джакомо. Но тогда, извините, зачем вы рассказали это мне?
Бьянка Мария. Чтобы вы поискали способ сообщить ему услышанное… А я должна отправиться за покупками.
Джакомо. Я поискал?!
Бьянка Мария. Учитывая ваши с ним отношения, вы, может быть, единственный, кто… И ни о чем не спрашивайте меня больше, Джакомо. Ни о чем.
Появляется Мария Виттория.
Мария Виттория. Мама, ты же собиралась пойти за покупками!
Бьянка Мария. Да, дорогая… но я себя еще неважно чувствую. Пойду полежу немного. Оставляю вас одних. И советую вам… доктор Коломбо!.. (Уходит в дом).
Джакомо. Любовь моя!
Мария Виттория (жестом останавливает его). Что с тобой? Ты сделал то, что я тебе сказала?
Джакомо. То есть?
Мария Виттория. Ты поговорил с моим отцом? Высказал ему свои резоны? Заставил его дать согласие?.. Нет? Тогда причем здесь «любовь моя»?
Джакомо. Любовь моя, я прошу у тебя прощения. За те сомнения, которые, не скрою, владели мной… У тебя могло сложиться впечатление, что я тебя недостаточно люблю, что я отказался от тебя без борьбы… Но теперь все позади. Я готов жениться на тебе, чего бы мне это ни стоило, против воли кого бы то ни было!
Мария Виттория (глядя на него с подозрением). Когда? Давай назначим дату.
Джакомо. Я не знаю… Когда хочешь… Как можно скорее… Но без спешки!..
Мария Виттория. А мой отец?
Джакомо. Мы ему скажем… в свое время…
Мария Виттория. Я все поняла! Я прочитала это в твоих глазах, Джакомо Коломбо!.. Ты говоришь «без спешки», «в свое время». На что ты рассчитываешь? Что после недавнего инфаркта он, глядишь, скоро умрет и все станет на место само собой? Нет! Я просила тебя о такой малости! Чтобы доказал мне, что ты мужчина, а не слизняк. Этого я хочу! Так же, как хочу выйти замуж с благословения моего отца!
Джакомо. Мария Виттория, зачем оно тебе? Да тебе же плевать на него!
Мария Виттория. Ты прав. Но все равно ты должен поговорить с ним, добиться его разрешения, чтобы доказать мне то, что я хочу.
Джакомо. Но это бесполезно. Я знаю.
Мария Виттория. Ты боишься порвать с ним, чтобы не остаться в подвешенном состоянии раньше, чем устаканится твоя карьера? Я угадала?
Джакомо. Мария Виттория, чего я меньше всего боюсь, так это порвать с твоим отцом. Я готов предложить тебе самое радикальное решение: мы убежим, сыграем свадьбу и поставим его перед свершившимся фактом.
Мария Виттория. Ты просто дешевый шут! Ты знаешь, что я на это никогда не соглашусь. А деньги? Я поэтому и хочу благословления моего отца, что его согласие означает квартиру в городе, загородный домик в Червинии, мебель, автомобиль и медовый месяц в Бангкоке!
Джакомо. В этом и заключается твоя любовь ко мне?
Мария Виттория. Ради всех святых, Джакомо, прекрати валять дурака! На деньги моего отца рассчитывали мы оба. Ведь мы же никогда не собирались жить в любви, но нищими. Так что давай, поторапливайся! Иначе все было бессмысленно. Включая траты на фотокопии.
Из дома доносятся веселые голоса. На веранде появляется сенатор Орси. Он спускается в сад, разведя руки и улыбаясь, словно готовый объявить об избрании нового Папы.
Сенатор Орси. Сорок три процента голосов наши! Это уже официально. Доктор Фокс – сенатор!
Из дома выходит Фокс, за ним следуют остальные.
Джакомо спешит им навстречу.
Джакомо. Это конечно чуть меньше того, что я ожидал, но все равно приятно, что наши надежды оправдались. Мои поздравления, сенатор!
Фокс (пожимает протянутую руку). Спасибо, Джакомо.
Мария Виттория (подходит к отцу). Поздравляю, папа.
Фокс. Спасибо, моя девочка. (Целует ее).
Падре Гатти. Примите и вы наши поздравления, доктор Коломбо. На следующей ассамблее вы станете членом административного совета Католического банка. (Переглядывается с сенатором Орси). И владельцем пакета его акций.
Джакомо (с легким поклоном). Благодарю вас и вашего друга!
Адвокат Акуила. А сейчас нам остается подождать результатов голосования в нижнюю палату, и если они окажутся не хуже верхних, мы разопьем шампанского!
Сенатор Орси. Я отправлюсь в Федерацию.
Адвокат Акуила. Я – в редакцию.
Падре Гатти. А я в церковь, прочту «Те Деум».
Сенатор Орси. Увидимся позже. Еще раз мои поздравления, сенатор.
Адвокат Акуила. Спасибо за чай. Он, действительно, великолепен!
Падре Гатти. Наша признательность синьоре.
Фокс. Я передам. До свидания, дорогие друзья. Спасибо. Жду вас вечером.
Троица покидает сад. Пауза. Фокс садится. Время расслабиться.
Джакомо. Устали?
Фокс. Напротив. Какие же они кретины! Все оказалось намного проще, чем я думал. Я бросил им несколько крошек, и они, сияя от счастья, бросились подбирать их, словно манну небесную… Я оставляю вам ситуацию всевластия, Джакомо… после того, как уеду в Рим.
Мария Виттория направляется к дому.
Мария Виттория, ты уходишь?.. Куда?
Мария Виттория. В дом. Джакомо собирался поговорить с тобой, папа. Не хочу мешать. (Уходит).
Фокс. Что она имела в виду? О чем еще вы собирались поговорить со мной, Джакомо? Я слушаю.
Джакомо. Мария Виттория хотела сказать… что я и она… что мы любим друг друга…
Фокс. Вы сами понимаете, о чем вы говорите?
Джакомо. Разумеется. (Пауза. Неожиданно легко). Дело в том, что я совершенно не чувствую голоса крови. Больше того, мой стихийный импульс остался прежним естественным импульсом мужчины, который любит женщину, и…
Фокс. Вы меня пугаете, Джакомо!
Джакомо. И тем не менее…
Фокс. Оставим в покое голос крови, он, и правда, может оказаться чистым литературным вымыслом. Но даже самые дикие и примитивные племена…
Джакомо. Да я знаю, знаю… Но с научной точки зрения нет достаточно мотивированных доказательств…
Фокс. Инцест, Джакомо! Инцест. Вот это грязное слово, которое…
Джакомо. Мне и оно известно. Тем не менее фараоны древнего Египта…
Фокс. Фараоны передавали из поколения в поколение наследственные болезни!
Джакомо. А Зигфрид?
Фокс. Я поражен! Джакомо, ради Бога! Существуют священные табу, которые даже самые «зеленые» из «зеленых» никогда не осмелятся путать с борьбой за гражданские права…
Джакомо. И все же…
Фокс. Все же что? (Пауза). Джакомо, ты… вы… достаточно умны, чтобы с таким упорством отставать абсурдные идеи!.. Или есть еще что-то, о чем я не знаю? Вам что-то стало известно?
Джакомо. А что бы могло стать мне известным?
Фокс. Ну, скажем, вы узнали, что ваша мать…
Джакомо. Что моя мать?
Фокс. Что ваша мать… допустим, имела… ну не знаю… другой опыт, который смог бы поставить под сомнение…
Джакомо (вспыхивает, всем видом показывая, что решительно отвергает любые подозрения подобного рода). Моя мать, сенатор, заплатила за свою единственную ошибку жизнью, проведенной в молитвах!..
Фокс (перебивая). Да-да, вы уже говорили. Но тогда что? К чему весь этот разговор?..
Джакомо не отвечает.
Почему вы молчите, Джакомо?..
Джакомо молчит.
Значит, я не ошибаюсь, вам, действительно, стало известно что-то, чего не знаю я. Ответь же, Джакомо, сын мой!
Джакомо (делая над собой усилие). Я скажу… скажу… скажу, как Кориолан у Шекспира… Папа!.. Ты обрел сына, но ты потерял дочь!
Пауза.
Фокс. Такого не может быть!.. Это правда?.. Это сказала… моя жена?.. (Не дожидаясь ответа). Ну, естественно, она. (Оглядывается по сторонам, с трудом произносит). Где она?
Джакомо. Должно быть, в доме.
Фокс с усилием встает и медленно направляется к дому.
Джакомо, не двигаясь с места, провожает его взглядом.
На сад опускается вечер.
С противоположной от дома стороны слышатся оживленные голоса. Это – сенатор Орси, падре Гатти и адвокат Акуила.
Адвокат Акуила. Дорогой Коломбо, прекрасные вести со всех фронтов! Наша партия прошла превосходно! Коммунисты потеряли кучу голосов!..
Сенатор Орси. Итальянский народ твердо высказал свою волю – продолжать в том же духе. Вперед, синьоры!.. Еще тридцать лет у руля государства!..
Адвокат Акуила. Что и требовалось доказать!
Падре Гатти. Мы, действительно, можем позволить себе отпраздновать это событие шампанским! (Оглядывая сад). А где сенатор?
Пауза. Отсутствие сенатора воспринимается троицей как некий тревожный знак. Все смотрят на Джакомо.
Джакомо не реагирует. И этим троица также встревожена.
Внезапно Джакомо срывается с места, взлетает по ступенькам наверх и исчезает в доме.
Троица недоуменно переглядывается.
Адвокат Акуила. Что происходит?
Сенатор Орси. Случилось что-то?
Падре Гатти. А что случилось?
Долгая, напряженная пауза.
Возникает Джакомо. На мгновение останавливается на верхней ступеньке, опираясь на поручень.
Адвокат Акуила (увидевший Джакомо первым). Сенатор?..
Джакомо (спускаясь с лестницы). У сенатора Фокса случился новый сердечный приступ. На этот раз, к сожалению, сердце не выдержало. Он умер.
Троица ошарашена.
Сенатор Орси. Как? Именно сейчас?!
Падре Гатти. Сейчас, когда мы обо всем договорились?!
Адвокат Акуила. Но ведь его только что избрали!!
Джакомо. У этого человека, казавшегося железным, имелось одно слабое место – человеческие чувства. Истинные политики умирают только от старости. Его сердце отказало там, где политики продолжают жить.
Сенатор Орси. Бросьте, Коломбо! Признайтесь, что это его очередная глупая шутка!
Адвокат Акуила. Комедия!
Падре Гатти. Фарс!
Джакомо. Все так и начиналось. Финал оказался непредвиденным. Слишком печальным и для шутки, и для комедии, и для фарса… Я хотел бы привнести немного радости… хотя понимаю, что это, может, и не самый подходящий момент… Я объявляю о нашей свадьбе с синьориной Марией Витторией Фокс, дочерью… сиротой… сенатора Фокса… Само собой разумеется, свадьба состоится, как только закончится должный период траура.
Сенатор Орси. Как вы можете говорить об этом в такую минуту?! Что, этот человек совсем ничего не значил для вас?!
Джакомо (спокойно). Вы правы, действительно, я, как и вы, ждал, что он освободит свое место для меня, и теперь, не скрою, испытываю некое смятение. Я надеюсь, это не те чувства, которые убили сенатора Фокса. Если мы собрались управлять страной следующие тридцать лет, мы должны избегать этой ошибки. Фатальной ошибки. Я принимаю на себя наследие и обязательства сенатора Фокса и перебираюсь в Рим, воодушевленный самими лучшими намерениями. Впрочем, скоро вы в этом убедитесь. (Пауза). Не хотите ли попрощаться с покойным?.. Вдове и сироте будет приятно услышать от вас слова утешения.
Механически переставляя ноги, троица направляется к дому.
На веранду выходит Виттория. Каждый, кто минует ее, пожимает ей руку и что-то говорит. Падре Гатти целует ее в щеку.
Мария Виттория спускается в сад.
Мария Виттория. Джакомо, что ты ему сказал? Что его убило?
Джакомо обнимает ее, оставляя вопрос без ответа.
Конец
Под мостом, вдоль реки
Действующие лица
Бомж
Женщина
Синьор
…И предал я сердце свое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость; узнал, что и это – томление духа: потому что во многое мудрости многое печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.
Экклезиаст, 250 до РХ.
Все происходит на окраине города, у реки, под мостом.
Под металлической конструкцией моста пристроена лачуга из досок и картона. У входа в нее лежит мешок. В противоположной стороне – куча мусора – незаконная свалка.
Сзади крутой склон с редкой растительностью. Петляющая тропинка ведет на гребень склона, за которым, вероятно, шоссейная дорога.
1
БОМЖ, мужчина лет тридцати, не особенно грязный, не запущенный, не опустившийся. сидит, глядя на текущую воду. Одежда, поношенная и несвежая, но, судя по фасону и материалу, дорогая. В руке у мужчины палка, ею он задерживает различные предметы, которые течение тащит мимо него. Он рассматривает их и отпускает плыть дальше. Поворачиваясь в сторону лачуги, ведет репортаж.
Бомж (кричит). Подушка!.. Только вся рваная!.. Пакет из-под молока… Кукла… А знаешь, за несколько недель до того, как ты пришла сюда, здесь проплыл труп… Женщина, почти голая, с широко раскрытыми глазами… точнее, с тем, что осталось от глаз… Я не трогал ее, пусть плывет дальше, и никому ничего о ней не сказал… Мне хватило того одного раза, когда я вытащил раненого из разбитой машины и отвез его в госпиталь… Заработал кучу проблем… с клиникой, с полицией… Помнишь? Я тогда только-только получил права… Да еще все заднее сидение в моей машине насквозь пропиталось кровью…
Шум остановившейся на мосту мусоровоза. Бомж поднимает глаза, ждет.
Сверху на кучу мусора сыплется воз макулатуры, банок, тряпья и прочего.
Вот и манна небесная… (Подходит к свежему мусору, перебирает его палкой, проверяет пачку сигарет – пуста, пробует зажигалку – не работает. Поднимает обрывок журнальной обложки, разглядывает, читает). Святая Маргарита из Лимы… Ора про нобис… Ну да, нам здесь только святых не хватает, чтобы занялись нами. Молитесь, молитесь за тех, кто нуждается в милости Божией!.. (Комкает бумагу и бросает обратно в кучу мусора). Ничего интересного!
Звонит мобильный телефон.
Женский голос (из лачуги). Телефон!
Бомж. Это не мой! (Пауза). Я сказал, что это не мой!..
Из лачуги выходит ЖЕНЩИНА, лет шестидесяти. Ее одеяние тоже в неплохом состоянии, может, на ней даже вытертая шубка.
Женщина подходит к мешку, лежащему у входа, роется в нем, выуживает телефон, открывает его.
Женщина. Алло?.. Да, я… Здесь… Не знаю, может, отключил. Он всегда выключает телефон… Да, я поняла. (Отключается. Бомжу). Он пытался дозвониться на твой мобильный, но ты не ответил. Где он? Выключен?
Бомж. Я его выбросил.
Женщина. Почему?
Бомж. Потому что он мне ни к чему. У тебя же есть. Одного вполне достаточно.
Женщина. И куда ты его выбросил?
Бомж (зевнув). Не помню… Он там (показывает на кучу мусора) … или там (показывает на реку). Мне не нравится, что я доступен каждому, кому приспичит достать меня, когда ему вздумается… От этого у меня чувство, что за мной шпионят. И даже хуже. Что я заключенный с маячком на ноге.
Женщина. Если не хочешь ни с кем общаться, мог бы его не включать.
Бомж. Тогда какая разница, есть он или нет.
Женщина. Ты можешь включать его, когда захочешь.
Бомж. Поскольку я никогда не хочу, я его выбросил… Ладно, схожу за газетой.
Женщина. Подожди минуту. Сейчас он придет.
Бомж. Он поэтому звонил?
Женщина. Да.
Бомж. А почему ты мне сразу не сказала?
Женщина. Я тебе и говорю.
Бомж. Я пошел за газетой.
Женщина. А если он придет, когда тебя не будет?
Бомж. Ничего страшного. Подождет, пока вернусь. (Встает и идет к тропинке).
Женщина. Ты сегодня умывался?
Бомж. Да.
Женщина. И шею мыл?
Бомж. И шею тоже. И даже за ушами!
Женщина. Мне кажется, что ты грязный.
Бомж. Это потому, что вода грязная. Это же обычные промышленные стоки. Полно грязи. Ты должна сказать об этом. Знаешь, кому?
Женщина. Знаю, знаю.
Бомж (уходя). Хозяину фабрики!
Женщина провожает его взглядом, затем опускается на колени на картонную коробку или на что-то похожее, что может сойти за церковную скамейку для коленопреклонения, крестится и, шевеля губами, читает молитву.
Спустя несколько мгновений слышится звук подъехавшего автомобиля. Женщина уходит в лачугу и выходит с одеялом в руках, вешает на ферму моста и начинает выбивать его.
На вершине склона появляется СИНЬОР, он чуть постарше Бомжа, одет со скромной элегантностью: дорогой серый костюм, поверх которого пальто из верблюжьей шерсти.
Некоторое время смотрит на Женщину, затем спускается по тропинке. Подходит к ней, вопросительно смотрит, как бы спрашивая: ну и где он?
Женщина. Пошел за газетой.
Синьор. Когда вернется?
Женщина. Не знаю, зависит.
Синьор. Уфф! Обычно сколько это занимает?
Женщина. Пять… десять минут… Хотя однажды он пришел через два дня.
Синьор. Он тебе не говорит?
Женщина. Этого он сам не знает. Он так поступает не специально. Так у него получается, и все тут.
Синьор вздыхает и недовольно качает головой.
Хочешь сесть?
Синьор. Куда?
Женщина. У нас есть стул.
Скрывается в лачуге, выносит откуда что-то, напоминающее креслице, бывшее когда-то мягким, теперь нечистое и полуполоманное. Ставит рядом с Синьором, который с брезгливой гримасой усаживается в него, стараясь, насколько это возможно, не испачкать костюм и пальто.
Синьор (после паузы). Он должен подписать кое-какие бумаги…
Женщина. Опять?
Синьор. Думаю, что это последние… Если он, конечно, не передумал.
Женщина. Уверена, что он не передумал.
Синьор вздыхает. Женщина вновь принимается выбивать пыли из одеяла.
Долгая пауза.
Синьор. Знаешь… дела идут неплохо. Совсем неплохо. Я даже боюсь, как бы не сглазить. Мы вынуждены были ввести на фабрике третью смену… и на той, что в Румынии, тоже.
Женщина безучастна.
Тебе это не интересно?..
Женщина. Я очень рада за тебя.
Синьор. Почему только за меня? Я даю работу трем тысячам работников: пятнадцать тысяч человек имеют еду и кров, потому что я… потому что мы… Мне кажется, это немало. Я кормлю пятнадцать тысяч человек!
Женщина. То есть тех, кто кормит тебя.
Синьор (с горькой усмешкой). Чьи это слова?