«Трое на качелях» и другие пьесы Лунари Луиджи

4

Синьор кажется растерянным. Бомж, напротив, держится непринужденно. Или притворяется, что непринужден. Достает из кармана табак и бумагу, сворачивает сигарету, жестом просит у брата огня. Синьор подходит к нему, достает из кармана зажигалку, дает брату прикурить.

Синьор. Уезжай, Джанни, исчезни!.. Твоя ненависть ко мне приведет к тому, что погибнет всё. Я… компания… мама…

Бомж. Я не испытываю к тебе никакой ненависти, Карло.

Синьор. Тогда как назвать все это? Ответь! Безумством? Сумасбродством? Издевательством?.. Я прошу тебя, исчезни. Исчезни хотя бы на несколько дней из города… как ты исчез из компании и из нашего дома. Исчезни на пару недель, чтобы можно было сказать: его нет в городе, уехал отдохнуть. Или: он в клинике на обследовании… (Другим тоном). Джанни, мы здесь одни, я и ты, никого больше… Попробуем поговорить. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Поговорить. Как когда-то, когда мы были детьми и рассказывали друг другу все. Я твой брат. И я люблю тебя… Давай поговорим!.. Скажи, что с тобой происходит?..

Бомж. Это длинная история.

Синьор. У нас есть время. Вся ночь, Джанни. Вся ночь… и даже больше, почти вся жизнь… Ну попробуй… закрой глаза и говори… как если б ты разговаривал сам с собой.

Бомж. Я не знаю, что говорить.

Синьор. Неправда! Так не бывает! На такой шаг, какой сделал ты, не решаются, не подумав прежде, зачем! И если это ясно мне, то тебе уж подавно. Не может быть, чтобы ты над этим не подумал. Как говорили древние римляне: рэм тэне, вэрба сэквэнтэр.

Бомж (автоматически поправляет). Сэквэнтур.

Синьор. Брось, и так понятно: держись сути дела, а слова найдутся. Если тебе самому не все до конца ясно, если у тебя в голове каша… говори, как есть. Я постараюсь понять тебя. Я твой брат, Джанни.

Бомж. У меня нет никакого желания обсуждать это, Карло. Ты можешь сказать все, что угодно… Скажи: он сошел с ума… Мне все равно.

Синьор. А мне нет, Джанни! Ты не сумасшедший!

Бомж. Почему я должен обсуждать это с тобой? Я совсем не уверен, что ты способен понять меня.

Синьор (едва сдерживаясь). Ради Бога, оставь этот тон, Джанни! (Передразнивает). Я даже не уверен, что ты способен понять меня!.. За кого ты меня принимаешь, Джанни? Человеколюбие ниже твоих моральных терзаний? Я настолько невежествен, настолько глуп или в чем-то дефективен, что недостоин даже сесть рядом и послушать, что с тобой случилось?.. Ладно, если все так, если я, как ты считаешь, неспособен понять тебя, позволь мне, по крайней мере, защитить себя. Мне достаточно одного звонка, Джанни, и через полчаса здесь будет «скорая помощь» с врачом и парой санитаров, которые доставят тебя в психушку, где ты будешь в своей тарелке, общаясь с докторами, которые привыкли понимать таких, как ты.

Бомж (помолчав). Я не хотел сказать ничего обидного для тебя, Карло.

Синьор (успокаиваясь, или делая вид, что успокаивается). Хорошо, оставим эту тему.

Бомж. Только я не понял, от чего ты должен защищать себя.

Синьор, огорченно вздыхая, качает головой.

А, ты боишься, что люди могут подумать, что прав я? Зря боишься. Люди похожи на тебя, Карло, они все будут на твоей стороне.

Синьор. Кто это все?

Бомж. Все жертвы и пленники твоей машинерии, Карло! Все, заблудившиеся в созданном тобой лабиринте! Ты в этом нисколько не виноват. Ты и сам жертва. Сам пленник. Ты тоже отравлен.

Синьор (с сарказмом). Я да, а ты нет?

Бомж. Я нет, Карло. Я не хочу, чтобы сложилось впечатление, что я не такой, как все. Я не считаю себя лучше других только потому, что в какой-то момент мне показалось, что у меня открылись глаза, и я понял, что этот мир…

Синьор. Что этот мир? Давай, говори, что этот мир? Что он – сплошная ошибка? Что он несется к гибели?

Бомж. Слушай, оставь меня в покое. Что ты от меня хочешь? Если кто-то бросает карты и встает из-за стола, потому что больше не желает играть, вы что делаете? Силой усаживаете его за стол? Или везете в психушку?.. Я больше не играю, Карло. Я встал из-за стола. Я выбрал другой путь…

Синьор. Итак… ты тот, кому открылась истина, у кого открылись глаза. Ты Избранный, вышедший за пределы Мрака. В то время, как все мы, жалкие людишки, напротив…

Бомж (перебивает его). Не говори со мной таким тоном, Карло. Клянусь тебе, я не испытываю никакого чувства превосходства. Я даже не претендую на свою правоту. Не исключено, что правы вы и правильно все, что вы делаете. Я вовсе не виноват в том, что вдруг…

Синьор. И что случилось с тобой вдруг?..

Бомж. Ты знаешь, что происходит, когда проявляется фотография? То, что на негативе было белым, становится черным, а то, что было черным, становится белым. Все превращается в свою противоположность. Именно так случилось со мной. И именно вдруг. Неожиданно я почувствовал себя родившимся заново … или воскресшим… у меня будто пелена спала с глаз … все стало ясным, конкретным и очевидным. Небесный Бог, сказал я себе, что это за мир, в котором мы живем? И ради чего мы живем? И что мы творим во имя такой жизни? Работа, любовь, войны, все наши усилия, страдания… для чего все это?.. Деньги, власть, обложки журналов, свет юпитеров… Вспышка, пустяк… И ради чего? Человек, царь мирозданья, для чего он?

Синьор (возвращая его на землю). Ты сказал: вдруг. И когда это вдруг с тобой случилось?

Бомж. Я стоял в очереди на бензоколонке. В полночь цену на бензин должны были поднять вдвое, и я решил залить полный бак. Хотел сэкономить десять евро. Смешные деньги, правда? И тем не менее, я провел там полчаса, полчаса моей жизни в очереди, где стояли десятки других машин…

Синьор. И там на тебя снизошло озарение? Многим было достаточно меньшего. Ньютону – яблока, Архимеду – кольца…

Бомж. Очередь за бензином была лишь фоном. Главное заключалось в том, что в этот день… это был день, когда умирал папа…

Синьор. Замечательно! Это был день, когда умирал папа, а ты начинаешь с бензоколонки!..

Бомж. Вы мне позвонили, и я поспешил домой.

Синьор. Поспешил?… Сильно сказано!

Бомж. Ты прав. Я очень боялся увидеть папу умирающим. Возможно, я и встал в очередь еще и поэтому… чтобы как-то оттянуть… И вдруг… (Закрывает лицо руками).

Синьор. И вдруг что?..

Бомж. Вдруг я услышал голос папы. Он позвал меня… Я отчетливо расслышал сквозь уличный шум его голос… Я обернулся… Он был там, клянусь, я его видел! Всего на миг, но я его увидел, как вижу сейчас тебя. Он грустно улыбнулся и сказал: проклятые деньги!.. Как он часто говорил. Но сейчас это сказал умерший человек, понимаешь? И в этой фразе больше не было никакой двусмысленности! Она прозвучала как истина. Абсолютная истина! Проклятые деньги!.. Послание. Установка. Вот тогда у меня и открылись глаза…

Синьор (после паузы). Я не понимаю. Я могу, конечно, представить, или заставить себя представить, твое состояние. Но при всем моем добром желании, если ты мне не объяснишь, я не пойму, как это возможно, стоя в очереди, чтобы сэкономить десять евро, вдруг сделать открытие, что деньги – проклятая вещь!..

Бомж. Папа всегда так говорил.

Синьор. Да, говорил. Делая при этом миллионы!

Бомж (разочаровано). Ты не понимаешь…

Синьор. Я сам тебе сказал это первым. Я сразу же признался.

Бомж. Молодец.

Синьор (задумывается, словно ищет и, наконец, находит правильное решение). Послушай, Джанни, я знаю, что тебе со всем этим делать! Ты должен написать книгу. Возвращайся домой. Плюнь на дела компании… как, впрочем, ты и всегда делал… занимайся только собой. Пиши. Выложи на бумагу все, что накопилось у тебя внутри, все, что с тобой произошло, о чем ты думаешь, что испытываешь… Может получиться бестселлер!.. Как тебе идея?

Бомж. Идея неважная.

Синьор. Может, ты даже заработаешь кучу денег!.. Хотя, извини, этого я не должен говорить. Деньги – зло! Согласен. Однако они помогли бы объяснить кое-что себе самому…

Бомж. Мне себе не надо ничего объяснять.

Синьор. А другим? Забудь на минуту о том, какой ты сейчас. Вспомни, каким ты был год назад. Какими мы все тогда были. Нам, другим, хотелось бы понять: это твой естественный поступок – поставить крест на собственной жизни и сбежать жить на помойку? Да еще утащив за собой мать?..

Бомж. Оставь в покое маму.

Синьор. Это я должен оставить ее в покое? Не ты?

Бомж. Тебе хорошо известно, что она сама так решила. Я здесь не при чем.

Синьор. Ради Бога, не ври, что ты не при чем!

Бомж. Я все время прошу ее вернуться.

Синьор. Вранье!

Бомж. Она меня не слушает.

Синьор. Представляю, как ты ее просишь! Ты лицемер, Джанни!

Бомж. Да если бы мне удалось убедить ее вернуться жить с тобой, я бы чувствовал себя самым счастливым человеком!

Синьор. Ты лицемер, эгоист и врун!

Бомж. Я ни в чем не нуждаюсь…

Синьор. Только в маме!

Бомж. И ни в ком!..

Синьор. Ни в ком! Надо же! Еще один повод презирать тебя, Джанни! Да-да, презирать! Потому что очень удобно сидеть здесь, отгородившись от остального мира, как отшельник или индийский святой и ощущать себя абсолютным совершенством, с невозмутимым видом не замечая страданий, на которые обречены ради тебя другие… Я не верю тебе, Джанни! Я не верю в твои проблемы, в твои терзания! Я не верю ни одному твоему слову! Ты червяк! Посмотри на себя! Я тебя оскорбляю, а ты как себя ведешь? Безразлично пялишься в небо! Неужели тебе все равно? О чем ты думаешь? О своей сверхчеловеческой мудрости? О миссии, которая, как ты считаешь, тебе доверена? Тебе, единственному из людей, прозревшему и постигшему Истину! Вообразил себя равным Богу? Ты утверждаешь, что не нуждаешься ни в чем и ни в ком. А сам тем временем отравляешь жизнь маме, которая губит себя, мне, вынуждая ежедневно приходить сюда, чтобы умолять поговорить со мной, чтобы достучаться до тебя и заставить тебя образумиться. Ты благосклонно принимаешь эти жертвы, словно идол, к ногам которого их приносят! Ты монстр, Джанни! Понял? Монстр!.. Что ты на это ответишь?.. Молчишь! Среагируй как-то, ради Бога! Неужели тебе самому не надоела эта роль? (Кладет руки ему на плечи, трясет его). А если я сейчас сброшу тебя в воду? Если разобью тебе морду? Ты будешь доволен, правда? Как же! В таком случае ты еще и мученик!.. Отвечай же, черт тебя побери!!..

Синьор с ненавистью смотрит на невозмутимого, словно в отключке, сидящего на земле с закрытыми глазами брата.

Бомж (не открывая глаз, спокойно). Мама идет.

Синьор поворачивается к тропинке, по которой спускается Женщина. Она подходит к ним, садится в креслице.

Женщина (Синьору). Ты уже уходишь?

Синьор. Да.

Женщина. Так рано?

Синьор (чуть грубо). Да, так рано.

Помахав остальным рукой, уходит.

5

Бомж и Женщина одни.

Бомж. Дни стали намного длиннее. Замечательный вечер сегодня, ты не находишь?

Женщина. Пожалуй.

Бомж. А что ты сегодня без дела? У тебя что, нет… не знаю… что-нибудь заштопать?…

Женщина. Почему ты спрашиваешь?

Бомж. Потому что когда ты рядом и ничего не делаешь, у меня создается впечатление, что ты за мной наблюдаешь, исследуешь меня… И тогда я теряюсь, не могу ни думать, ни разговаривать… А у меня еще столько всего, о чем я хотел тебя спросить.

Женщина поднимается, молча уходит в лачугу, но скоро выходит, в руках у нее какая-то одежка. Начинает ее ремонтировать.

Знаешь, мама, Карло не верит, что я постоянно уговариваю тебя вернуться домой. По-твоему, я, действительно, хочу, чтобы ты оставалась со мной?

Женщина. Я этого не знаю.

Бомж. И ты никогда не задавала себе этот вопрос?

Женщина. Нет.

Бомж. Но ведь такое можно предположить.

Женщина. Зачем? Что ты хочешь сказать?

Бомж. Я хочу сказать, что раз ты здесь… ты, наверное, думаешь, что я в тебе нуждаюсь, или что это доставляет мне радость.

Женщина. Я об этом даже не задумывалась. Я сделала то, что чувствовала нужным сделать.

Бомж. Или что должна была сделать?

Женщина. Нет. Я не понимаю, о чем ты.

Бомж (смеясь). Ты у меня феномен, мама. Всякий раз, когда тебе трудно ответить или когда ты не хочешь отвечать, ты говоришь, что не понимаешь.

Женщина. Твой брат тоже, когда общается с тобой, говорит, что не понимает тебя.

Бомж. В его случае это правда, мама. Но не в твоем. Ты все понимаешь. Тебе все известно.

Женщина. Мне известно только одно: мое место здесь.

Бомж. Но почему? Почему?

Женщина. Я тебе уже сказала, что не знаю. Это как спросить у собаки, почему она защищает своих щенков.

Бомж. Или у тигра, почему он их съедает. А от чего ты меня защищаешь, мама? Или от кого? Ты ошиблась объектом. Если тебе кого и надо защищать, так это Карло. Ты поняла?

Женщина не отвечает.

И вот еще о чем я хотел спросить. Этот вопрос пришел мне в голову, когда я последний раз разговаривал с Карло. Только, пожалуйста, не отвечай мне: я этого не знаю. Ладно? Ты должна попытаться ответить, сделай над собой усилие, если на самом деле хочешь помочь мне разобраться в себе… (Помолчав). Что имеет в виду… что имел в виду папа, когда говорил: проклятые деньги? Он, действительно, так считал?

Женщина. А что тебе ответил Карло?

Бомж. Карло? Он ответил: да-да, он всегда говорил «проклятые деньги», а тем временем делал миллионы.

Женщина. Так оно и было.

Бомж. Мама, не делай вид, что ты не поняла! Мне тоже известно, что он тем временем делал миллионы. Но почему он говорил: проклятые деньги? Почему говорил: проклятая фабрика? Почему? Это было лицемерие? Или просто манера выражаться? Одна из тех дежурных фраз, которые говорятся другим, чтобы те думали, что и у богатых тоже свои неприятности, и жалели их?

Женщина. Твой отец очень переживал… Нет, конечно, он был доволен тем, как шли дела… И одновременно переживал, что так много хорошего осталось в прошлом…

Бомж. Возможность знать по имени каждого рабочего?

Женщина. Да… это перестало быть возможным, когда их стало больше трех тысяч…

Бомж. Чувствовать себя своим, играя с ними в карты в траттории?

Женщина. Это было одно из самых сильных его переживаний. Он показывал мне свои ладони. Смотри, говорил он, у меня еще не сошли мозоли, и у тебя руки в мозолях, видишь, почему же все так изменилось?!..

Бомж. Он хотел бы вернуться назад?

Женщина. Нет. Нет. Он очень много работал, чтобы стать таким, каким стал. Может, он представлял себе, что все это будет немного иначе… Да, верно. Он представлял себя другим. Растущим, богатеющим, да… но не теряющим других по дороге. Не рассчитывающим на то, что с ним будут вести как с чужаком… почти как с врагом… Я даже не могу сказать, что я коммунист, говорил он, потому что люди будут насмехаться надо мной, уверенные, что я лицемерю.

Бомж. А ты?

Женщина. Что я?

Бомж. Что ты ему отвечала?

Женщина. Я ему говорила: не обращай внимания, двигайся дальше.

Бомж. А тебе никогда не приходило в голову остановить его?

Женщина. Остановить?!..

Бомж. Да, остановить. В какой-то момент. Когда он еще знал по именам всех рабочих, когда мастерская еще не стала фабрикой, а вы… вы уже начали жить хорошо. Вам обязательно нужно было большое предприятие? Вам было так уж необходимо открывать фабрику на Сицилии, а потом еще одну в Тунисе?

Женщина. Что значит было необходимо? Какие вообще есть необходимость в этом мире? Необходимо было идти вперед, и баста!

Бомж. Вперед до какого предела, мама?

Женщина. Как то есть до какого предела?

Бомж. Вот ты и показала когти. А ты… ты не думала о том, чтобы самой остановиться?

Женщина. Я никогда не играла в карты, никогда не ходила в тратторию, я всегда работала, и когда твой отец падал духом, я работала еще больше, чтобы он видел, как я работаю… до тех пор, пока он опять не присоединялся к мне!

Бомж. (После паузы). Отвернись.

Женщина. Что?

Бомж. Отвернись. Смотри в другую сторону. Я не хочу, чтобы ты видела мое лицо, когда я задаю тебе свои вопросы.

Женщина. Тебе недостаточно, что я занята делом?

Бомж. Нет.

Женщина послушно переставляет креслице. Сейчас она сидит спиной к сыну и, вероятно, к публике.

Все время вперед, все время дальше и дальше! Как будто если остановишься, то, действительно, проиграешь! Но вперед – куда? Чтобы достигнуть чего? Если с каждым новым шагом перед тобой возникают новые финишные ленточки, маня и притягивая, словно магнитом? Я вспоминаю сказку, которую слышал в детстве. Бедный рыбак освободил доброго джинна из бутылки, его туда заключил злой волшебник, и в награду рыбак попросил красивый дом, вместо жалкой лачуги, где он жил с женой. Но потом пожалел, что попросил так мало, и потребовал дворец, чтобы жить синьором, а затем и королевство, где стать королем. Но и этого ему показалось недостаточно. И он позвал джинна и приказал ему, чтоб тот сделал его императором, а потом самим Папой римским. И всякий раз джинн давал ему то, что он требовал. И вот однажды рыбак замахнулся на то, чтобы сделаться ни больше ни меньше, как Богом. И на этот раз джинн исполнил его пожелание. Королевства и дворцы исчезли, а рыбак вновь очутился на берегу своей реки, нищим и голодным, как в тот первый день. Ты меня слушаешь?

Женщина. Да.

Бомж. И что ты на это скажешь?

Женщина. Ничего.

Бомж. Это то, что имел в виду папа?

Женщина. Я этого не знаю.

Бомж (улыбаясь). Неправда, мама, ты знаешь. Просто не можешь этого сказать. Или не хочешь. Потому что понимаешь, что правда на моей стороне, и что тебе было бы правильнее уйти к Карло и помогать ему, когда он карабкается изо всех сил к всемогуществу. Я знаю, что папа имел в виду именно это. И он мне это сказал. Или я каким-то иным образом унаследовал от него это знание. И я, скажем так, вовремя вышел из игры. Я увидел, что это постоянное движение вперед похоже на падение в водоворот, из которого нельзя выбраться и которое уже не остановить. Я признаю, что невозможно стоять на месте. Что вперед идти надо. Но только так, чтобы не получилось, как в случае с Вавилонской башней, когда люди уже не желали остановиться, а тянули ее выше и выше, к самому небу… до тех пор, пока не сошли с ума и не перестали понимать друг друга… Ты меня слушаешь?

Женщина. Да-да, продолжай.

Бомж. Видишь, ты опять говоришь: продолжай. Значит ты меня не слышишь. Сколько раз я заводил с тобой разговор на эту тему!.. Сегодня это последний. Мне больше нечего тебе сказать. Может, только… одну или две вещи. Или сто тысяч вещей. Потому что, ты видишь, мама, я начинаю думать и не могу остановиться… Это тоже водоворот… Другого типа, но по сути тот же самый. Начинаю с какой-нибудь глупости… например, принял ли я таблетку сегодня утром? Или – существует ли Бог? А потом пошло-поехало, одна мысль за другой. Пока не заболит голова… Хорошо ли мы сделали, покинув земной рай?.. А, мама?.. Шимпанзе, увидевший однажды, как мы встали на ноги, подняли голову и ушли, что он подумал о нас?… Нет, точнее, что он подумал бы, если бы мы вернулись? Да еще деформированными по вине какого-нибудь вируса, поглупевшими из-за озоновой дыры, дрожащими, словно желатиновые, лишенные костей… Что скажешь, мама?.. Ты где?

Пока он говорил, Женщина ушла в лачугу и теперь выходит с одеялом, которое набрасывает на плечи сына.

Женщина. Накинь, становится прохладно.

Бомж. Спасибо, мама. Ты всегда знаешь, что важнее всего. Я продолжаю философствовать, а ты замечаешь, что становится холодно… Я тебя очень люблю.

Женщина вновь садится в креслице и принимается за прежнее.

Интересно устроены женщины. Вы привязаны к вещам. Как в той истории, с рыбаком. Кстати, я упустил одну деталь. Это не рыбак был таким амбициозным. Это его жена. Это она его постоянно пилила: какой же ты дурак, что попросил так мало, зови джинна сюда, чтобы он сделал тебя королем, императором, Папой римским!.. И так было во все времена: Ева с яблоком, леди Макбет с отравой…

Женщина. Женщины здесь не при чем.

Бомж. Как это не при чем? Женщины определяют путь мужчины! Мужчины только затем идут по нему… вперед, вперед, дальше… до полной катастрофы!..

Женщина что-то пробормотала.

Что ты сказала?

Женщина. Что это не проблема мужчин или женщин.

Бомж. Может быть. Не знаю, почему мне пришла в голову эта история с женщиной. Она здесь совсем не при чем, ты права. Или, может быть, я чего-то не знаю?.. Чего?..

Смотрит на мать, ожидая ее реакции, но та молчит.

Разве не ты стояла за папиной спиной? Может, это не ты его подталкивала? Подгоняла вперед? Ответь что-нибудь, мама.

Женщина. Я ему помогала. Когда он приходил в уныние, я говорила ему: мужайся. Когда он уставал, я говорила ему: соберись с силами, подумай о Карло, подумай о Джанни.

Бомж. А он?

Женщина. Находил. И силы, и мужество.

Бомж. А тебе не приходило в голову, что думать о нас могло означать совсем другое? Наше сиротство с понедельника до пятницы… его нет… тебя нет…

Женщина. Я не задумывалась.

Бомж. Я понимаю. Думать – вообще нелегкое занятие. Порой оно причиняет боль. И не только, когда нужно выбирать, как поступить в том или ином случае. Но и когда… когда просто думаешь, и все. Как я. Это похоже на блуждание в лабиринте, в хаосе тропинок и дорог, которые открываются перед тобой. Ты поворачиваешь направо и оказываешься в глухом тупике, возвращаешься назад, идешь налево, и оказываешься там же, где только что был. Хотя и в разговоре существует верное направление, но в нем столько возможностей отвлечься, отвлекаешься на то и на это – и теряешь нить… На чем я остановился? Прежде чем… отвлечься?..

Женщина. Почему мы продолжали идти вперед.

Бомж. Вот именно. Почему вы продолжали идти вперед. Какой был в этом смысл? Вперед – куда? Зачем? Чтобы жить лучше? Нет! Что хорошего, когда люди постоянно заняты, делаются дерганными, нервными, у матерей больше нет времени сидеть с детьми, и все кончается тем, что ими вообще перестают заниматься! А все ради денег. Ради того, чтобы забить дом вещами, чтобы на всю катушку пользоваться плодами прогресса… путешествия, телевизор, автомобили, одежда!.. Кто остановился, тот проиграл. Вперед, дальше, выше, копить, делать карьеру, каждый шаг открывает перед тобой возможность следующих двух!.. Это водоворот, и он все быстрее тащит тебя на дно…

Женщина. Не накручивай себя. Тебе это вредно.

Бомж (несколько раз глубоко вдохнув, берет себя в руки). Тебе известно, каким был самый впечатляющий подарок, который в средние века рыцарь мог сделать своей даме? При виде него не могла устоять ни одна женщина. Он раздвигал ноги даже монашкам-затворницам… Не знаешь? Ножницы! И все потому, что это был авангардный продукт, продвинутая технология. Это ценилось больше, чем украшения. Скажи, кто сегодня не в состоянии подарить своей женщине ножницы? Дедушка, если помнишь, раз в год запрягал двуколку и ехал в город послушать оперу на открытом воздухе. А сегодня простым нажатием кнопки на пульте телевизора или, вставив си-ди в проигрыватель, можно увидеть все, что хочешь: оперу, фильм, футбол… А у кого сегодня нет шкафа, забитого одеждой, которая регулярно выбрасывается, потому что вышла из моды четыре месяца назад? Кто сегодня не ездит в горы кататься на лыжах? Не совершает заграничных путешествий? Не лечится, если заболеет? Книги дешевы. Дети ходят в школу. Не все пока, конечно, но спокойствие! Гонка только начинается!.. Пока еще есть различие между высоким и низким, богатым и бедным. Но чем шире прогресс, тем больше вещей для всех! Не одних ножниц! И если продолжать делать вещи, их будет столько, что в конце концов не хватит даже жизни воспользоваться ими! Их будут просто выбрасывать на свалку! У людей есть все, мама! Больше, чем все! Какой смысл завидовать тому, кто имеет много, если последний человек в нашей волшебной стране изобилия имеет в сто раз больше того, чем в состоянии употребить? Какая необходимость в революциях, отстаивании прав, социальных битвах?.. Подумай о коммунистах, мама! Если бы сто, двести лет назад им показали, как сегодня живет последний батрак… знаешь, что бы они сказали? «Как! Рабочий день всего восемь часов?! И есть те, кто предлагает работать еще меньше? И зарабатывают люди столько, что в состоянии купить себе автомобиль? И голосуют, и решают, и прекрасно одеваются, и посылают детей учиться в университеты? Но тогда, – сказали бы они, – тогда все сделано, тогда мы победили, это рай земной, это коммунизм!» Пришлось бы объяснять им их заблуждения. Но они, с их шестнадцатичасовым рабочим днем, с их детьми, обреченными на ту же беспросветную жизнь, с их болезнями, никогда бы нам не поверили!.. «У нас будет всего больше, чем мы можем мечтать!» Вместо: «У вас всего слишком много, поделитесь с бедными!» «А теперь у нас все права, и нет необходимости рассчитывать на милостыню или христианское милосердие! Мы победили! Карл Маркс послал в задницу Иисуса Христа!»… Как ты считаешь, мама, папе понравился бы такой разговор? А тебе? Тебе нравится, что я говорю? (Приближается к матери, обходит ее, чтобы увидеть лицо, без удивления). Ты плачешь? (Ласково). Да, ты права, тут нет ничего смешного. Бедные люди!.. (Отходит от нее и вновь поворачивается к ней спиной). Потому что этот механизм, который все время несет нас вперед и наверх, делающий нас все богаче… деньгами, вещами… позволяющий нам владеть, потреблять, бесконечно работая, чтобы производить больше и больше… этот механизм поражен вирусом, все разъедающим, все развращающим и, в конце концов, ведущим к гибели. Вперед, вперед, все время вперед… А что на финише, скажите, Бога ради, если у нас каждый – враг всем, каждый должен взять верх над другими, рискуя надорвать себе пупок! Кому нужна победа такой ценой? Мы вернулись в лес, мама! И кто победит, здесь, в лесу? Кто окажется более сильным, более способным выжить? Какой человеческий вид готов к этому? Только существа без памяти детства, безжалостные, не знающие нежности и любви! Внедренные словно шестерня в систему сцепления по имени жизнь, с заложенной в них программой производить, строить, зарабатывать, рваться вперед! Какими монстрами будут выглядеть те, кто окажется самыми приспособленными и кому удастся победить в этой гонке?.. Я очень испугался тогда, мама. Когда мне привиделся отец в очереди на бензоколонке. Ужас, который я испытал, отбил у меня желание жить этой жизнью. И я решил выйти за ее пределы. Хватит, довольно, сказал я себе. Жизнь – здесь, коль скоро она невозможна в другом месте. Здесь моя земля, река, эта ужасная манна, которая каждый день падает с неба… Я роюсь в ней, чтобы прочитать в этих никому не нужных газетах о том, что происходит там, у них… Там разрушают мир, мама, ради того, чтобы сделать еще один шажок вперед, единственный мир, который у нас есть… И когда мне удается в моих размышлениях придти к какому-то выводу, прежде чем моя голова начинает раскалываться от боли, я вижу такую финальную сцену: обезумевшая молекула, угасающий глаз, бессмысленные слова, вытекающие, словно слюна изо рта, уши, сплавляющие разрозненные звуки в одно мучительное беспрерывное мычание, и люди-призраки, бродящие среди руин… И при всем при том, мама, это все же не трагедия! Другие божьи твари продолжают свою отрегулированную мудрую жизнь. Растения и травы покрывают руины, пчелы таскают нектар в ульи, обезьяны ловят блох у своих малышей, дельфины танцуют в волнах, рыбы замечают, что вот уже некоторое время в морях живется лучше… И только человек, покинув рай земной, бросил вызов Богу и выиграл, но не сумев распорядиться победой, плохо кончил! Придется подождать другого раза! У жизни достаточно времени, правда, мама? Однажды, быть может, попытается кто-нибудь другой! Или нет. Что ты скажешь на это?

Поворачивается к матери. Но той уже нет. Она ушла в лачугу, оставив его в одиночестве.

Бомж качает головой, впрочем, без разочарования.

Как обычно, я разговаривал с ветром.

Встает и уходит по тропинке.

6

На сцене одна Женщина. С тазом в руках она подходит к воде, и начинает полоскать вещи.

По тропинке спускается Синьор. В руке у него смятая газета.

Синьор (сердито). Где он?

Женщина (вздрагивает). Сейчас вернется.

Синьор (подходит к ней, берет за руку). Мне обязательно видеть, чем ты занята? Ты нарочно? Скажи мне, ты делаешь это нарочно?

Женщина. Мне надо прополоскать…

Синьор. В этой воде? Ты что не видишь, какая она грязная? Тебе твой сын никогда не говорил, что фабрика ее загрязняет?.. Тогда почему ты в ней полощешь?

Женщина прекращает работу.

Молчишь? С тобой что-то случится, если ты скажешь хоть слово, мама? Ты всегда стараешься отмолчаться. Ты словно резиновая стена, мама! Вы сговорились, да? Чтобы заставить меня сойти с ума… чтобы разрушить… погубить все!.. (Трясет у нее перед носом газетой). Ты это видела?

По склону спускается Бомж.

(Агрессивным тоном, брату). Ты! Ты видел газету?

Бомж. Нет. Мне не досталась.

Синьор (с ехидством). Ну разумеется! Она закончилась сегодня в семь утра! Ее расхватали!

Бомж. Не можешь оставить мне? Или сделать фотокопию?

Синьор (с недоумением смотрит на него, поворачивается к Женщине). Ты слышала?

Но ее уже нет, ушла в лачугу.

Как всегда, как только слышит запах грозы, она уходит! (Зовет). Мама!.. Мама!..

Бомж. Оставь маму в покое.

Синьор. Это ты ее оставь!

Бомж спускается вниз. Синьор подходит к нему, потрясая газетой.