Мы над собой не властны Томас Мэтью
— Эйлин, ты о чем-то поговорить хотела? — спросила Бренда. — Я забегалась и забыла, зачем ты пришла.
— Дай поесть бедной женщине! Смотри, она еще не прожевала, а тут ты с вопросами.
Эйлин замахала рукой, спеша проглотить еду. Донни смотрел на нее с доброжелательным интересом. Широким, мясистым лицом он напоминал боксера. И такие же, как у боксера, были мощная спина и руки. Мог бы удариться в депрессию вслед за братом или увязнуть в азартных играх, как отец, но нет — он старался как-то выстроить свою жизнь. Одно время он связался с дурной компанией — сейчас, задним числом, они казались почти безобидными по сравнению с нынешними укурками. Однажды Грег, лучший друг Донни, разбился на мотоцикле — врезался в фонарный столб, — и с тех пор Эйлин больше не видела в доме ребят из той компании. Донни с помощью отца получил работу сантехника. Авторемонтом тоже продолжал заниматься, но теперь уже только по выходным, не столько для заработка, сколько в качестве хобби. Соседи, семья Палумбо, разрешали ему ставить машины возле своего дома.
— Как вы этот соус делаете! — вслух восхитилась Эйлин. — У меня вот никогда так вкусно не получается.
— Главное — надо свежую колбаску брать. Можно пряную, можно не очень, по вкусу. Берите подороже. И обжарьте в сковородке, до угольков.
— Прямо чтобы подгорела?
— Когда подгорит, добавляете помидоры. Кислый сок растворяет подгоревшую корочку, и все это идет в подливку. Я вам как-нибудь покажу.
— Не слушайте ее! — вмешался Донни. — У мамы вкусней.
— Раз в жизни наш дурень правду сказал. Так, как мама, никто не готовит. Ну ничего, я еще подучусь.
— Да уж подучись, — отозвался Донни. — А то никто замуж не возьмет.
— Да ну тебя! — Бренда отвесила ему подзатыльник.
Сидя у них за столом, невольно заражаешься общим настроением. Неудивительно, что Коннелла отсюда приходится клещами тащить.
— В машине у вас что-то стучит нехорошо, — сказал Донни, почесывая подбородок. — Обращали внимание?
— Даже не знаю...
— Давайте я посмотрю, пока хуже не стало.
— Не надо, я могу и в мастерскую съездить.
— В мастерской три шкуры сдерут, а я бесплатно гляну и починю лучше. Она у вас еще сто лет бегать будет!
— Спасибо, — виновато ответила Эйлин.
Нервно дергая ажурную кайму старенькой скатерти, она нечаянно порвала кружево. Все оказалось еще трудней, чем она боялась. Ну вот как ему сказать, что она собирается при первой же возможности купить другую машину, получше? Положив салфетку на колени, Эйлин отодвинулась от стола.
— Что-то не так?
— Просто слишком быстро еду заглотала.
— А когда Бренда готовит, по-другому и не получается! — отозвался Донни. — Остановиться невозможно, пока все не слопаешь.
Малышка Шерон опять захихикала.
Эйлин решила уже махнуть на все рукой и уйти к себе — в другой раз заглянет, когда соберется с мыслями, но пора было размещать объявление о продаже, а будущие покупатели захотят осматривать все квартиры.
— Кто хочет кофе с печеньем? — спросила Бренда, когда затихло звяканье вилок о тарелки.
— Ну что вы, я не хочу вас еще больше обременять!
— Какое там «обременять»! Идите пока в гостиную, а я кофейку сварю.
Донни провел Эйлин в гостиную и усадил на желтый диван в цветочек — Эйлин всегда считала эту расцветку слишком кричащей. Обивка протерлась на подлокотниках и по краю сиденья. Как характерно — большой новый телевизор они купили, а это уродство оставили. Усаживаясь на диван, Эйлин поразилась, до чего он мягкий. Комната, в которой она видела образец того, как не надо обставлять свое жилище, излучала необыкновенный уют. Обшарпанное пианино в углу словно притащили сюда, разграбив какой-нибудь салун. Иногда Эйлин у себя на первом этаже слышала, как здесь разучивают гаммы, и только сейчас вдруг поняла, что это было приятно.
Донни сел на диван напротив. Прибежала Шерон и пристроилась к Эйлин под бочок. Телевизор работал с выключенным звуком; Донни время от времени косился на экран.
На стене висели детские рисунки в рамках.
— Это твои? — спросила девочку Эйлин.
Шерон кивнула.
— Прямо не знаю, в кого это она, — сказал Донни. — В нашей семье ни у кого способностей нет. А видели бы, как она учится! Скажи миссис Лири, какие у тебя в дневнике отметки.
Девочка засмущалась.
— Давай, скажи!
— Все пятерки! — выпалила та.
— А я даже полную среднюю школу не окончил! Горжусь этой малявкой. — В его глазах появилось мечтательное выражение. — Стараюсь ей помогать, да куда там. Вот и с моей дочкой так же. Еще двух лет не исполнилось, а умеет считать до десяти. Это не мое наследство, уж точно. Я всегда говорю Шерон, чтобы с вас и мистера Лири брала пример. Вы — люди другого уровня. Я вот образования нормального не получил, а ей говорю — не делай, как я. Учись!
— Не говорите так! — возразила Эйлин. — Я уверена, Шерон гордится таким дядюшкой.
Сказала — и вдруг поняла, что не покривила душой.
— И отец из вас получится замечательный!
Донни устало улыбнулся, но не возразил. Бренда принесла тарелку печенья с кремовой прослойкой и всем по кружке кофе. Эйлин стала искать взглядом салфетку под кружку.
— Да не беспокойтесь, прямо на стол ставьте! Он старше меня, что ему сделается.
Столешницу сплошным узором покрывали круглые следы от стаканов и чашек — словно памятные знаки долгих разговоров. И что-то в них было такое трогательное, что Эйлин вдруг удивилась: почему она сама с таким рвением оберегает идеальную поверхность своих столов? Они и выглядят словно вчера куплены, без всяких следов прошлого.
— Я должна вам кое-что сообщить, — начала Эйлин, когда Бренда устроилась на диване рядом с Донни. — Даже не знаю, как начать...
Бренда беспокойно заерзала, словно радаром уловив опасность.
— Мы с Эдом решили переехать. Придется нам продать дом.
Брови Донни поползли вверх. Бренда отпила кофе, держа кружку обеими руками.
— Это же здорово! — сказал Донни. — И куда переезжаете?
— В Вестчестер. В Бронксвилл.
— Это, кажется, в районе Йонкерс? Там красиво.
Эйлин удивилась, что Донни мгновенно определил местность. Хотя она бы не удивилась, если бы оказалось, что он все крупные шоссе знает в радиусе ста миль.
Бренда вытащила сигарету и поправила рукав халата, усаживаясь поудобнее. Этот жест почему-то царапнул Эйлин. И сразу же стало заметно, что квартира вся пропахла дымом. От Коннелла тоже несло дымом каждый раз после того, как зайдет к Орландо. Возмутительно, что мальчик подолгу сидит в такой атмосфере. А Шерон даже ночью дышит прокуренным воздухом! И между прочим, покупатели тоже могут к этому придраться и сбить цену.
— А когда это будет? — спросила Бренда, выпуская струйку дыма.
Сигарета прилепилась у нее к нижней губе, совсем как у матери Эйлин. От этого появилась неприязнь к Бренде, а заодно и к Донни с Шерон. Бренда, сама того не ведая, упростила Эйлин задачу.
— Скоро. Еще не знаю точно.
— А все-таки?
— Я уже нашла дом, и мы готовы начать переговоры.
— А с нами что будет?
— Право, не знаю. Все зависит от покупателя. Может быть, вам разрешат остаться, а может быть, попросят съехать.
— Так уже и покупатель есть?
— Я просто говорю предположительно.
— Я не хочу никуда уезжать, — сказала Бренда. — Если квартплату повысят — не страшно. Мы как-нибудь заработаем.
Донни протянул руку, словно удерживая сестру:
— Эйлин, вы к нам были очень добры. Мы это ценим.
Помолчали. Бренда нервно прихлебывала кофе.
— Странно будет здесь без вас, — произнес Донни.
— И без нас, — уточнила Бренда.
— Мы можем чем-то помочь? — спросил Донни.
Он расправил плечи и прямо смотрел на Эйлин, а на его круглом добродушном лице нельзя было приметить и следов отчаяния.
— Покупатели захотят осмотреть все квартиры, и на верхних этажах тоже. Будет назначено несколько дней для осмотра. Я вас предупрежу заранее.
— Хорошо, — сказал Донни.
— Риелторское агентство требует, чтобы в эти дни вас здесь не было. Это и к вашей маме и Гэри относится.
— Понял.
— Возможно, риелторша захочет принести сюда разные вещи для украшения интерьера. Свечи, подушки и так далее. — Эйлин прибавила, помолчав: — И в нашу квартиру тоже.
— Нет проблем.
— Когда, вы сказали, это будет? — Бренда с силой затушила сигарету в пепельнице.
— Скоро. Наверное, на следующей неделе начнем.
Бренда подозвала к себе Шерон. Девочка забралась на диван между мамой и дядей. Эйлин как будто оказалась одна против троих.
— Простите, что все так неожиданно. Мы совсем недавно решили, и я сразу пришла к вам.
— Поймите меня правильно — я вас не виню, — сказала Бренда. — И дай вам бог! Я бы отсюда немедленно выехала, было бы куда.
Эйлин, опустив глаза, рассматривала свои переплетенные пальцы.
— А после того как вы продадите дом, сколько времени у нас будет?
— Не знаю даже... Месяц? Два, три? Не представляю.
— А у нас как у жильцов есть какие-то права?
— Не знаю. Мы же не оформляли договора о сдаче квартиры. Можно спросить у риелторов...
— Ерунда какая! — воскликнула Бренда. — Оформите договор о сдаче. Дайте нам хоть немного времени!
— Жарко сегодня, — заметил Донни. — Пива кто-нибудь хочет?
Он вышел в кухню.
Эйлин кашлянула.
— С жильцами дом продать сложнее. Тем более что квартплата ваша значительно ниже средней.
— Так повысьте! Я не против. Хоть вдвое!
— Давайте сейчас не будем в это углубляться, — сказала Эйлин. — Может быть, покупатель захочет занять весь дом целиком. Когда у меня будет больше информации, тогда и посмотрим.
— А может, мы сами выкупим дом? — Донни вернулся из кухни со стаканом воды.
Эйлин поняла, что он сказал про пиво, просто чтобы разрядить атмосферу.
— Будет где дочке переночевать, если придет навестить.
Донни оглянулся на сестру — как она отнесется? Лицо Бренды приняло жесткое выражение. Она словно говорила: «А деньги откуда?»
— За нас не беспокойтесь, — вздохнул Донни. — У вас наверняка и без того забот хватает. А мы разберемся. Если сможем чем помочь — дайте знать.
Эйлин подумала, что должна бы сама сообщить новость Лине, но у нее не хватало духу подняться наверх и все это пережить по второму разу. Лина во всем придерживалась строгих принципов. Она была из тех несгибаемых старух, что целыми днями сидят в церкви, искупая грехи прочих смертных.
— У меня еще одна просьба...
— Да? — отозвался Донни. — Все, чем можем.
— Пожалуйста, расскажите об этом вашей маме.
День для осмотра дома Джен назначила через неделю. Эйлин было неприятно, что посторонние люди придут разглядывать ее мебель, ее вещи, ее ванную комнату. Но потом она сказала себе: «Пусть приходят! Пусть увидят, какой оазис мы создали». Джен явилась на час раньше, чтобы расстелить на кроватях другие покрывала. Орландо по первому требованию освободили обе квартиры на верхних этажах. Эйлин зря боялась, что они останутся сидеть на крыльце, кто с несчастным, кто с озлобленным видом. Джен также расставила безделушки на столах и комодах, а в кухне поставила на плиту кастрюльку с каким-то рагу. Дом сразу показался чужим.
Интересно, кто придет смотреть? Сейчас не то что селиться в этом районе — бежать отсюда надо без оглядки, но мало ли, вдруг какие-то нибудь отважные молодые люди вообразят, что им достанет сил и терпения основать форпост в стране будущего. Не ее дело разъяснять, что для этих мест уже все в прошлом.
Эйлин пока отправилась в парикмахерскую. Вернулась, когда все должно было полчаса как закончиться, и увидела на крыльце Джен, разговаривающую с высоким индийцем. Эйлин остановилась возле дома Палумбо, наблюдая издали. Индиец бурно жестикулировал и кивал на каждое слово Джен. Рядом на тротуаре стояла женщина — должно быть, его жена — с двумя детишками, мальчиком и девочкой. Малыши прижимались к матери. Эйлин подавила желание подойти познакомиться. Когда посетители ушли, Джен сказала, что они, возможно, предложат свою цену. Дом им нужен целиком, поскольку семья большая — братья, сестры, племянницы и племянники, дедушки и бабушки. Так вот как они живут, подумала Эйлин.
Пару дней спустя индиец сообщил, что готов заплатить сумму, которую изначально запросила Эйлин, — триста шестьдесят пять тысяч долларов. А Джен считала, что это дороговато! Эйлин позвонила Глории, узнать, не продан ли еще дом в Бронксвилле. Затем позвонила Донни, сообщить, что появился покупатель.
— Много предлагают?
Когда Эйлин ответила, Донни присвистнул, а потом долго молчал. Знает ли, насколько дешевле она в свое время купила этот дом у его отца?
— Неплохо, — сказал он наконец. — Поздравляю.
— Спасибо.
Он еще помолчал.
— Когда нам надо выехать?
Довольно скоро, ответила Эйлин. Недели через две, самое большее. Она хочет как можно скорее завершить сделку.
— Вы не могли бы хоть немного подождать? — спросил Донни. — У меня тут наклевываются кое-какие варианты, но на них нужно время.
Эйлин не представляла, у кого Донни рассчитывает занять денег и как будет потом расплачиваться. Впрочем, это его трудности.
— Я постараюсь потянуть, сколько получится, — ответила она и повесила трубку.
Тянуть не хотелось. Она дождаться не могла, когда наконец уедет отсюда.
Эйлин сказала по телефону Глории, что готова предложить свою цену за дом в Бронксвилле.
А на следующий день, заранее простив себе эту ложь, сообщила Донни, что появился другой покупатель, который предлагает более высокую цену, однако ему нужен ответ немедленно.
Донни сказал, что он пока не собрал необходимую сумму на первый взнос.
— Мне очень жаль, — ответила Эйлин. — В таком случае я приму предложение того покупателя.
За дом в Бронксвилле она предложила цену ниже первоначальной, и владельцы приняли ее без споров, поскольку других желающих не нашлось.
Индиец хотел въехать через месяц, но Эйлин выторговала два месяца, сославшись на бедственное положение жильцов. Хотя бы это она смогла для них сделать.
Донни все-таки отремонтировал ее машину.
33
Коннелл проснулся от крика отца. Тот стоял возле постели и тыкал пальцем чуть ли не ему в лицо:
— Черт, черт! Знаешь, что ты наделал?
Коннелл, как ни старался, не мог припомнить за собой никакой особой вины.
— Ты забыл убрать желе в холодильник! Оставил так и даже крышкой не закрыл!
Коннелл начал было просить прощения, но отец только отмахнулся:
— Как ты мог?!
Он затопал ногами, словно давил виноград. Такое детское выражение ярости напугало Коннелла больше, чем крики.
Через десять минут отец снова пришел к нему в комнату. Присел на край кровати:
— Сам не знаю, что на меня нашло...
В то лето он заставил всю семью экономить электроэнергию. Заявил, что не обязательно принимать душ каждый день, вполне хватит и через день. Стоило отойти на минутку, выключал стереосистему. Если слишком долго моешь посуду, протягивал руку тебе через плечо и закручивал кран с горячей водой. В машине кондиционер не позволял включить — можно, мол, открыть окошко. И в комнатах попробовал кондиционер вырубать, но тут мама пригрозила, что уйдет из дома. Только это и подействовало, а так ничего не доходило. Кондиционер папа разрешил, зато повыдергивал из розеток тостер, кофеварку, стереосистему, телевизор и компьютер «Эппл IIe».
Как-то вечером папа что-то писал за столом в кухне, слишком сильно нажал на карандаш, и грифель сломался.
— Чертова штуковина, совсем никуда не годится! — взвыл папа и разломал карандаш надвое. — Совсем никуда!
Мама несколько раз возила их на ознакомительные прогулки по окрестностям будущего дома, но отец не отходил от машины — так и стоял все время со сложенными на груди руками. Однажды они поехали в Йорктаун, собирать персики. Пока мама наполняла корзину самыми красивыми персиками, папа стоял, сунув руки в карманы и прислонившись к огромному колесу трактора. А когда они направились к сараю, где полагалось расплачиваться, папа вдруг стал выбрасывать персики из корзины на землю.
— Не нужно столько!
— Да что с тобой?
Мама его оттолкнула, но он успел выкинуть чуть ли не полкорзины. Мама заозиралась — не заметил ли кто эту дикую выходку.
— Ты с ума сошел?
— Нам так много не надо! — Папа шагал следом за мамой, давя рассыпанные персики. — Мы столько не съедим!
— Я просто хотела пирогов напечь, — сказала мама Коннеллу, словно прося рассудить их.
Он в ответ только пожал плечами. Говорить что-нибудь было опасно.
— Не надо мне твоих пирогов! — крикнул папа. — Хоть бы никогда в жизни их больше не пробовать!
Тогда мама перевернула корзину, вытряхнула оставшиеся персики на землю, корзину бросила следом и зашагала к машине. За весь обратный путь — больше получаса — никто не проронил ни слова. Коннелл воткнул в уши наушники, хотя «Уокмен» не включил. Он все ждал и ждал, когда же закончится тишина. Не дождался. Только почти уже у самого дома услышал еле заметный всхлип со стороны пассажирского места, где сидела мама. Тогда Коннелл врубил музыку в плеере.
34
Они переехали в конце августа, в небывало жаркий день. В такую жару все только и мечтают удрать из города. Несколько недель подряд Эйлин паковала вещи. В тех местах, где стояли шкафы и висели картины, на стенах остались более светлые участки — словно фотография их прежней жизни, сделанная с увеличенной выдержкой. Глядя на эти призрачные силуэты в строгих пустых комнатах, на скопившуюся в углах и под плинтусами пыль, еще сильнее хотелось уехать отсюда. Приехали грузчики, перетаскали вещи в грузовик.
— Пройдемся по дому на прощание? — спросила Эйлин мужа — он сидел на крыльце с Коннеллом.
— Я уже отпустил его, — сказал Эд.
Ей стало обидно, что муж попрощался с домом без нее. Она планировала откупорить бутылку хорошего вина в самом начале сборов или отпраздновать с шампанским последний вечер на старом месте — но не было ни того ни другого.
— Не хочешь взглянуть в последний раз?
Эд не ответил. Коннелл, судя по всему, тоже предпочитал сидеть где сидит. Чтобы не протискиваться мимо них, Эйлин обошла вокруг дома и поднялась на второй этаж по черной лестнице. Заглянула в дверь. Пустота квартиры подействовала на нее угнетающе; Эйлин долго не могла себя заставить переступить порог. Все казалось, сейчас увидит Донни, Бренду и Шерон, хотя они еще на прошлой неделе переехали в трехкомнатную квартиру неподалеку — Бренда и Шерон в одной комнате, Донни и Гэри в другой, Лина в третьей. Громада многоквартирного дома, окруженного сплошным асфальтом, и сравниться не могла с чудесными зелеными двориками.
— Ау? — осторожно позвала Эйлин.
Ее голос гулко прозвучал в пустой столовой. Эйлин перешагнула порог и остановилась в точности там, где сообщила семейству Орландо о своих планах. Здесь же они с Эдом всегда ели, пока их было только двое, и еще несколько лет после рождения Коннелла. Вдруг стало жутко. Эйлин бросилась вон из комнаты.
Сбежав по лестнице, заглянула в свою квартиру. Теперь она могла так и называть ее мысленно — квартирой. А раньше всегда говорила себе, что живет в отдельном доме, просто верхние этажи не использует.
Тогда, в восемьдесят втором, Анджело Орландо продал дом ей, потому что ему некуда было деваться. Не прошло и десяти лет, как у его наследников появилась возможность выкупить отчий дом. Они ею не воспользовались. Прожив столько лет на одном месте, вынуждены теперь мыкаться по временным пристанищам — чужим домам, чужим квартирам. Такое происходит постоянно: в чье-то бывшее жилище вселяются новые люди. Замазываются штукатуркой дыры от гвоздей, на которых висели семейные фотографии, свежая краска скрывает следы от чьих-то ботинок у двери, слой лака выравнивает протоптанные дорожки на паркете, и вот уже все готово для новых жильцов.
Семья, купившая их дом, оставит здесь свои отметины. Их гвозди пробьют дырки в новых обоях, запахи их еды пропитают диванную обивку, их смех, их крики боли и радости отразятся от стен. Они заполнят собой все три этажа и со временем забудут, что это здание когда-то принадлежало другим людям. А Эйлин тоже думать забудет, что не всю свою жизнь прожила в Бронксвилле.
При окончательном оформлении документов о купле-продаже Эйлин познакомилась с семейством Томас. Удивительное дело, главу семьи не только по фамилии, но и по имени звали Томас. Правда, между этими двумя Томасами в контракте стояло еще одно имя, больше похожее на то, что можно было ожидать: непроизносимый набор гласных и согласных. Эйлин не сумела скрыть своего удивления от такого странного имени: Томас Томас. Высокий индиец в тонированных очках объяснил, что в своем родном городе он не один такой. Имя необычайно популярно благодаря тому, что в первом веке нашей эры там побывал святой Фома, проповедуя христианство среди еврейской диаспоры. Эйлин сочла эту историю нелепой выдумкой. Может, святой Фома и посетил Индию, но никто из апостолов просто не мог там побывать раньше, чем в Западной Европе и в Ирландии. Томас Томас, кажется, образованный человек, но в датах он явно запутался.
Подумать только, ее дом купили индийцы, да еще с кучей родственников! Набьются туда от подвала до крыши. Еще одно напоминание, что Джексон-Хайтс — огромный котел, а ее, Эйлин, выбрызнуло наружу с пузырьком пара. Наверное, во всем мире не найдешь подобного смешения разных народов на одном клочке земли. Какая-нибудь возвышенная натура умилилась бы такой полифонии, а Эйлин хотелось жить среди людей, похожих на ее родню.
Осталось только проверить собственную квартиру — не забыли ли чего. В гостевой спальне валялся на полу игральный кубик. Эйлин уже наклонилась подобрать, но в последний миг отдернула руку.
В кухонном чулане швабра подпирала стену, как неудачливый ухажер на танцах, и, хотя во дворе ждали Эд с Коннеллом, Эйлин не удержалась, смела в кучу катышки пыли и обрывки упаковочной бумаги на полу. Вспомнилось, как девочкой в Вудсайде она методично подметала кухню, словно завоевывая дюйм за дюймом линолеума, покрытого узором из королевских лилий. Тогда она едва смела мечтать о таком доме, который покидала сейчас. Когда у нее повысились требования? Дом, куда они переезжают, такой просторный, светлый, так замечательно смотрится с улицы — поросший травою склон перед входом, ставни из мелких планочек, каменные колонны перед крыльцом. Лучшего и пожелать нельзя! Эйлин старательно отгоняла мысль: а не обрыднет ли когда-нибудь и этот дом, точно так же как прежний?
Она огляделась: ни совка, ни хотя бы картонки, чтобы собрать на нее мусор. Ну и ладно, все равно грузчики его растопчут или Томасы уберут. Это уже не ее печаль. В кухне будет новая хозяйка. Есть нечто триумфальное в том, чтобы уехать и бросить помещение неубранным, но, с другой стороны, Эйлин всю свою жизнь занималась уборкой. Как-то при ней Эд рассказывал Коннеллу, что значительную часть пыли составляют отмершие клетки человеческой кожи. Если так, в этой кучке есть микроскопические частицы самой Эйлин. Осторожно, чтобы не порвать чулки, она опустилась на колени и сгребла мусор в сложенную ковшиком ладонь. Потом выбросила в раковину. Смочив мизинец, подобрала с пола оставшуюся дорожку пыли — последнее свидетельство их жизни в этом доме.
Эд и Коннелл уже сидели в «шевроле-каприс» Эда. Свою «корсику» Эйлин прошлым вечером после работы перегнала к новому дому. В окнах было темно, задерживаться там одной не хотелось, и Эйлин почти бегом заторопилась к поезду.
Эд не злился, что ему пришлось ждать. Просто сидел с пустыми глазами. Эйлин это устраивало: пустоту можно чем-то заполнить по своему вкусу. Зато во взгляде Коннелла клубились какие-то сложные переживания, и вот с этим Эйлин в ту минуту разбираться категорически не желала. Она молча устроилась на заднем сиденье, «каприс» тронулся с места, за ним следовал автофургон с пожитками.
День был ясный, окрестные дома дремали на солнышке. Коннелл помахал какому-то старику, которого Эйлин не знала. Да и все вокруг казалось незнакомым, словно она медленно пробуждалась от долгого сна. Лица разморенных жарой прохожих излучали добродушие. Парочки, компании, даже одиночки — все словно радовались чему-то. Эйлин больше их не боялась. Бацилла страха была изгнана из ее организма. Накануне Эйлин рассмеялась вслух от облегчения при мысли, что ей больше нет нужды ходить пешком по Северному бульвару и посещать проповеди отца Чаудхари.
Мелькнул за окошком продавец в лавчонке, расставляющий на полке консервные банки. Эйлин откинула голову на подголовник, глядя в потолок, а когда выглянула снова, они уже приближались к повороту на шоссе Бруклин—Квинс. Дорогу до Бронксвилла Эйлин выучила наизусть и сейчас мысленно уже видела следующий поворот и следующий, вплоть до нового дома, где начнется второй акт их семейной пьесы. Осталось только доиграть финальный кусочек своей нынешней жизни. Эйлин смотрела на бульвар — быть может, в последний раз, — и ничто не шевельнулось в душе. Она даже глаза прикрыла, чтобы поскорее миновать эту часть пути. Тьма за сомкнутыми веками дарила блаженную пустоту; спокойствие смерти. Эйлин всю жизнь трудилась ради этой минуты и сейчас чувствовала себя измотанной до предела. Кажется, годы могла бы проспать беспробудно.
Уличный шум доносился в наглухо закрытую из-за кондиционера машину все тише и тише, и вот наконец они свернули на подъездную дорожку. Первая мысль была: дом не такой, как ей запомнилось. Меньше размером, более обычный. Эйлин чуть не сказала мужу, чтобы дал задний ход: им не сюда, это какая-то ошибка, он сбился с дороги. Потом увидела, как из-за угла выезжает автофургон с вещами.
Выйдя из машины, Эйлин потянулась, разминая руки и ноги, стряхивая дремоту. Эд и Коннелл бесцельно озирались по сторонам. Эйлин сообразила, что только у нее есть ключи.
Дорожка перед домом в это засушливое лето растрескалась на жарком солнце. С холодами трещины еще увеличатся. Прогноз погоды обещал пару дней без дождя — надо будет отправить Эда в магазин за асфальтом и механическими щетками. Если завтра Эд с Коннеллом с самого утра возьмутся за дело, к вечеру, может, асфальт уже затвердеет.
Эйлин отперла дверь. Все трое разбрелись по разным углам кухни и застыли в оцепенении перед неизвестностью, что подстерегала в других комнатах. Эйлин открыла дверцу шкафчика — та закачалась, как маятник, вися на одной петле. Эйлин все это видела раньше — и облезлую краску, и вспучившиеся обои, и старые шкафчики, и безобразные пластиковые столешницы с щербатыми краями. Просто она как-то подзабыла, насколько все это ужасно. А ведь в прежнем доме кухня у них была в сто раз лучше... Понемногу приходило осознание, сколько еще предстоит работы и расходов.
Хотелось сказать что-нибудь значительное, как-то обозначить начало жизни в новом доме, но Эйлин побоялась, что любые слова прозвучат по-дурацки, и без громких фраз отправила мужа с сыном выгружать вещи из машины. Будет еще время просмаковать все подробности новой жизни и оценить ее преимущества.
Эйлин вышла на крыльцо. Осторожно прислонилась к шатким перилам. К дому, слегка покачиваясь, плыл над газоном диван, за нем переваливался тяжелый ореховый комод — грузчики пошатывались под его тяжестью. Казалось, что мебель плывет по невидимым волнам. Эйлин вообразила, что спаслась при кораблекрушении и стоит теперь на палубе нового корабля, направляющегося к неведомым берегам.
Эйлин вернулась в дом. Ей пришлось посторониться, уступая дорогу дивану, огибавшему вестибюль по широкой дуге. Эйлин присмотрелась к плиткам пола. Нужно немедленно счистить с них лак в палец толщиной. Она почувствовала, что возвращается к жизни.
Грузчики внесли диван в гостиную и воззрились на Эйлин: куда ставить? От этого простого вопроса она совершенно растерялась. Велела поставить прямо тут, а она пока подумает. Комод отправился наверх. Эйлин хотелось оставить все прочие вещи в фургоне, чтобы следующий этап новой жизни так и пребывал вовеки блистательной возможностью. А то грузчики уедут и они втроем останутся в пустом помещении, которое она с таким трудом приобрела.
Подумав, она распорядилась, чтобы диван поставили вплотную к стене у окна. Первое решение в новом доме не принесло удовлетворения. И не только потому, что поначалу все вещи неизбежно будут бесприютными, пока не обретут наконец свои постоянные места, на которых ее душа успокоится, — ко всему прочему ее терзало неотступное чувство, что она теперь капитан корабля и отныне все решения принимать придется только ей.
Грузчики снова направились к фургону. Эйлин попросила их на секунду задержаться. Они остановились на ступеньках крыльца, глядя на нее снизу вверх. Все, в том числе и сама Эйлин, ждали — что она скажет. А она старалась сохранить это мгновение в памяти. Наверняка ей захочется возвращаться к нему снова и снова. Будущее скрывалось в тумане, где все неясно и ничего не разглядеть. В настоящую минуту дом был совсем не таков, как ей хотелось. Он может стать таким, но на это потребуются время и деньги, а Эйлин боялась, что того и другого может не хватить. Реальность притаилась там, в темной глубине автофургона. Зато грузчики были все на виду. Прислонившись к перилам, они теребили края пропотевших футболок. Нужно им что-то сказать; еще минутку, и она придумает те единственные необходимые слова. Грузчики начинали терять терпение. У них работа простая — перевезти вещи по указанному адресу. Откуда им знать, что каждый поставленный на место предмет мебели еще на шаг приближает Эйлин к ужасному разочарованию.
Часть IV. Надежно, прочно и бесповоротно 1991–1995
35
Пройдя через длинную темную арку, Коннелл очутился во внутреннем дворике среди взволнованно гудящей толпы мальчиков, дожидавшихся, согласно полученной по почте инструкции, пока кто-нибудь не проведет их в школу. В отсутствие взрослых они были отданы на милость друг другу, без всякого спасительного буфера. Каждый был у себя в классе лучшим, а тут сделался всего лишь одним из многих. Какой-то парень возвышался над общей массой на целую голову, и до Коннелла долетели обрывки разговоров о том, что этот длинный наверняка пойдет в баскетбольную команду и сможет крушить противников на городских соревнованиях. Всем страшно понравилось воображать, как он отомстит за годы обид и насмешек, перенесенных ими, несчастными зубрилами, в средней школе. Рост этого парня — символ их грядущих свершений. Доказательство, что прошлое — всего только предисловие, подготовительный период, когда все они были еще личинками.
Коннелл, внезапно расхрабрившись, как бы нечаянно переместился поближе к высокому — у того оказалось совсем детское лицо. Коннелл назвал себя, и долговязый мальчик неожиданно низким, хоть и застенчивым голосом назвал в ответ свое имя: Род Хенни. Как выяснилось, он тоже ездил в школу из Вестчестера — из городка под названием Доббс-Ферри.
Наконец всех позвали в аудиторию. Преподаватели произносили речи, потом ученики заполняли анкеты, потом им выдали учебники, и взволнованная толпа новеньких отправилась в столовую. Когда всех отпустили по домам, Род и Коннелл вместе поехали на метро до вокзала Гранд-Сентрал, переполненные впечатлениями. Назавтра договорились встретиться утром под часами.
Утром, когда Коннелл приехал, Род уже ждал на условленном месте и, наклонившись, точно подъемный кран, вскинул на плечо школьный рюкзак. Коннелл занервничал, предчувствуя начало новой дружбы, которая может принести радость, а может и закончиться горьким разочарованием. Он боялся что-нибудь сделать не так и все безвозвратно испортить.
— Как дела? — Коннелл с размаху шлепнул Рода по ладони, старательно делая вид, будто ему все нипочем.
— Так в школу хочется! — взволнованно ответил Род. — Вот не думал, что когда-нибудь это скажу!
Род смотрел на Коннелла, явно ожидая одобрения. Нет, этот парень его не защитит. Глаза Рода сияли, и весь он изогнулся вопросительным знаком, а надо бы ему стоять прямо, расправив плечи.
В спортзале подозрения Коннелла подтвердились. Род не мог ни мяч поймать, ни противника обвести. И в кольцо мяч забросить уж точно не мог. Ему едва удавалось подпрыгнуть, не потеряв мяча. Сокрушить на баскетбольной площадке он мог разве что самого себя.
Всю первую неделю Род ходил за Коннеллом не отлипая; никак от него не отделаешься. И на тренировку по кроссу вместе с ним потащился. Приглашали всех желающих, без отборочных испытаний. Будешь ходить регулярно — возьмут в команду.
Кросс — не особо популярный вид спорта. Кому охота приезжать в выходные ни свет ни заря, бегать каждый день после школы и терпеть насмешки «настоящих» спортсменов? Коннелл гордился тем, что он-то — «настоящий» спортсмен, бейсболист, да только об этом до весны никто не узнает. Он вступил в команду по кроссу, чтобы укрепить ноги, повысить скорость и выносливость, а потом понемногу втянулся, начал выкладываться на тренировках и страшно злился, что физические данные не позволяют добиться максимальных результатов. Мышцы у него были крепкие, сухие, и в целом он держался в хорошей физической форме. Бег освоил достаточно, чтобы понимать разницу между собой и действительно хорошими бегунами на длинной дистанции. Когда они увеличивали разрыв, он всем телом чувствовал, чего ему не хватает, чтобы стать с ними наравне.
Род на тренировках работал с убийственной серьезностью. Тренер Амедур постоянно ставил его другим в пример. Говорил, что к зиме сделает из него первоклассного барьериста, хотя было совершенно очевидно, что Роду координации не хватит перепрыгнуть даже через один барьер, а не то что несколько подряд.
Сколько бы Род ни лез из кожи, на его результаты это никак не влияло — он неизменно приходил к финишу на целую минуту позже самых тихоходных участников. Мучился он этим ужасно и нещадно себя клял. Причина такой суровой самокритики выяснилась, когда на соревнования приехал папаша Рода. Как только Род пересек финишную черту, мистер Хенни начал на него орать прямо при всех. Коннелл и другие ребята из команды окружили Рода, хлопали его по спине и подбадривали — а на тренировках сами принялись его шпынять, почуяв слабину. Высмеивали его походку, тяжелое дыхание, потливость, даже его спортивные трусы. И Коннелл издевался вместе со всеми. Сам понимал, что это нехорошо, и Род это знал тоже. Когда Коннелл изощрялся в остроумии за его счет, Род смотрел на него с немым укором. Коннелла от бедолаги Рода отделяла только чуть большая природная одаренность, да, наверное, еще психованный папочка сыграл свою роль. Вот уж не подарок... Но зачем Род ходит с таким наивным, беззащитным выражением лица? Это нервирует, и хочется что-нибудь сделать, чтобы он перестал так смотреть.
Вернувшись с тренировки, Коннелл застал отца на четвереньках в кухне — тот железной щеткой отскребал заскорузлый лак с кирпичного пола, постепенно продвигаясь в сторону прихожей. Коннелл переоделся в старые джинсы и стал ему помогать. Они работали молча, скрючившись бок о бок. С силой нажимая на щетку, Коннелл начал ощущать последствия сегодняшнего кросса — мышцы ныли после пятимильной пробежки.
— Так мы хорошо если к двухтысячному году закончим, — буркнул он.
— Работай давай.
— Дышать невозможно!
В кухне работал вентилятор и все окна были открыты, но день стоял жаркий для сентября. Пары от растворителя так и висели в воздухе.
— Голова болит!
Коннелл сел на пятки и осмотрел свои ладони в поисках мозолей.
— Не хочешь помогать — не надо.
— Я помогаю.
Читать бесплатно другие книги:
