Мы над собой не властны Томас Мэтью

— Лицо. Подбородок разбил, и зуб надкололся.

— Эдмунд, открой рот!

Отец сидел с каменным выражением.

— Открой рот! — закричала мама.

Потом спросила Коннелла:

— Сильно он поранился?

— Крови много было.

— Открой рот! — повторила мама.

Села рядом с отцом и пальцами раздвинула его губы. Он стиснул челюсти, но Коннелл увидел дырку на месте зуба. Мама не стала на Коннелла кричать. Даже не посмотрела на него. Она пригладила мужу волосы и поцеловала в щеку:

— Ах, Эдмунд... Что же с тобой делать?

— Ничего. — Наконец-то отец подал голос. — Ничего. Оставьте меня в покое.

Все это время он не отрывал взгляда от телевизора и только сейчас быстро глянул на Коннелла. Взгляд был пристыженный, и в то же время в нем мелькнул вызов.

Коннелл знаками позвал маму в кухню. Она встала не сразу. Коннелл отошел от двери, чтобы не маячить на глазах у отца. Ему было стыдно.

Снова раздалось бормотание телевизора, и через минуту появилась мама.

— Что тебе?

— Я, наверное, не смогу. — Он ухватился за край кухонного стола.

— Чего не сможешь?

— Да вот, с папой. Не знаю.

— Что все-таки случилось?

Коннелл опустил глаза:

— Папа упал, и все.

— Надо было лучше за ним смотреть!

— Вот и я то же самое говорю. Я не могу. Думал, что смогу, а выходит — нет. Слишком тяжело... Просто — все это слишком.

— Я то же самое делала в десять лет.

— Я же не ты, — сказал Коннелл. — В этом все и дело.

— Ну замечательно.

Мама прошла мимо него и, наклонившись, достала из шкафчика разделочную доску.

— Я совсем спячу скоро, — сказал Коннелл.

— А мне, думаешь, легко?

— Ты на работу уходишь.

— Я никуда не ухожу. Весь день мыслями я здесь.

— Прости. Не хочу тебя разочаровывать.

Мама сняла с курицы тонкую пластиковую обертку.

— Побеспокойся лучше о том, что ты меня без помощи бросаешь. А помощь мне нужна, черт побери!

— Я пойду работать. Зарабатывать. Чтобы ты могла кого-нибудь нанять.

— Оставь свои деньги себе, — сказала мама. — Они тебе понадобятся — платить психоаналитику.

— Зачем ты так?

— Я думала, если ты приедешь, будет лучше и ему, и тебе. — Мама ткнула ножом в его сторону. — Что делать, нет — значит нет.

— Я правда хотел, но не могу.

— Можешь, — сказала мама. — Просто ты этого не знаешь.

Она начала резать курицу и вдруг отложила нож:

— Давай-ка ты! Справишься? Или для этого мне тоже кого-нибудь другого нанять?

У Коннелла вся кровь отхлынула от лица. Мама наверняка заметила.

— Тоненькими ломтиками, поперек волокон, — сказала она, смягчившись.

Достала из холодильника брокколи.

— Как закончишь, нарежь вот это. Кубиками. А у меня ноги болят.

Она ушла в гостиную.

Коннелл закончил разделывать курицу и вымыл брокколи. Потом осторожно заглянул в гостиную. Мама сидела на диване, положив ноги на сиденье. Она растирала себе ногу рукой, а другой рукой придерживала тюлевую занавеску, глядя на улицу. Коннелла она не заметила. Когда он был маленьким, она часто просила его размять ей ноги. Он ворчал, потому что у мамы после целого дня работы ноги были влажные и не слишком хорошо пахли. С годами подошвы еще больше загрубели и растрескались, но сейчас ему хотелось их растереть без всяких жалоб. Он не знал, как ей об этом сказать, поэтому молчал. А она словно что-то высматривала за окном. Он и не помнил, когда в последний раз видел ее на этом месте. В первое время после переезда она целыми днями здесь просиживала.

Он вернулся на кухню и стал резать брокколи, стараясь посильнее ударять ножом о доску: мама когда-то говорила, что ей нравится слышать стук ножа по разделочной доске. Закончив, он еще какое-то время с размаху опускал нож на доску, чтобы казалось, будто и вправду что-то режут. Затем пошел в гостиную. Мама больше не терла себе ноги и не смотрела в окно, просто сидела на диване. На Коннелла поглядела устало:

— Что еще?

— Давай помогу?

— Брокколи нарезал?

Он кивнул.

Мама тихонько вздохнула.

— Сейчас приду доделаю. Оставь там все как есть.

— С ногами давай помогу?

— С ногами?!

— Хочешь, разомну?

Мама скривила губы, словно собиралась ответить какой-то колкостью. Но все-таки удержалась.

— Ты предлагаешь размять мне ноги? — спросила она с сомнением.

Коннелл вспомнил дырку от зуба у отца во рту и лужицу крови под языком.

Он уже несколько лет не прикасался к ступням матери и думал, что больше никогда не придется.

— Да, — сказал он.

Мама изогнула брови:

— Это было бы очень приятно.

Коннелл сел на диван и, как когда-то, положил ее ногу себе на колени. От смущения его подташнивало. Он осторожно приложил ладонь к ее ступне. Все так знакомо — влажная кожа, шероховатые волоски на суставах пальцев, лопнувшие мозоли, заскорузлые ногти.

— Как там папа? — спросила она.

— Да нормально. Смотрит телевизор.

Мама расслабилась, откинув голову на спинку дивана. Коннелл приступил к делу, с нажимом обеими руками разминая мамину ступню. Почему-то у него это всегда хорошо получалось. Да и что сказать, тренировки хватало. Отец работал у себя в кабинете, а мама, отложив газету, просила Коннелла размять ей ноги и жаловалась с очаровательно-умильным выражением, что на работе ни на минутку не присела. В другое время она никогда с ним так не разговаривала. Сейчас Коннелл вдруг отчетливо понял смысл ее слов. Вся история ее работы была здесь — в проступающих венах, в сведенных судорогой мышцах, в мозолях и шишках. Нарядные мамины туфли скрывали в себе пространную повесть о долгой трудовой жизни, и когда она их снимала, правда выходила наружу.

Коннелл старался находить самые болезненные точки и убирать эту боль. Мама тихонько вскрикнула с облегчением. Позже она вспомнит, как он ее подвел, но сейчас, наверное, думает только о том, чтобы он не останавливался. Руки у него стали сильнее. Раньше он всегда ныл, что устал, мама упрашивала продолжить еще минуточку, а потом все-таки сдавалась. Сейчас-то он так быстро не отступится. Пусть она первой скажет: «Хватит». В соседней комнате надрывался телевизор. Коннелл пристроил и вторую мамину ногу себе на колени, разминая по очереди то одну, то другую. Может, маме последний раз в жизни растирают ноги. Вдруг у них такой минуты больше не случится? Физический контакт с матерью тяжело давался Коннеллу. С подружками куда легче. Им он постоянно предлагал размять ступни. Обрушивал на них всю свою нежность, надеясь, что хоть часть потом вернется к нему. А если нет — все равно отдавал, даже еще больше, потому что у каждого найдется что-то, что необходимо отпустить.

75

На сына рассчитывать Эйлин больше не могла, но и очередную медсестру нанимать не хотелось. Требовался кардинально иной подход. По сути, она прикована к Эду. Все, что она делает помимо работы, неизменно связано с ним. Необходимо, чтобы в доме находился кто-то еще — тогда у нее появится хоть немного свободного времени. Нужен человек, у которого хватит сил поднять Эда, если тот упадет. А то и по хозяйству помочь. Нужен мужчина в доме.

Круглосуточную работу придется и оплачивать соответственно. С тех пор как они с Эдом купили дом, проценты выплат по закладным заметно снизились; Эйлин решила этим воспользоваться. Она переоформила закладную, чтобы вместо десяти и трех десятых процента в месяц платить всего восемь с небольшим, высвободив чуть больше денег на текущие расходы.

Эйлин поспрашивала в больнице, развесила несколько объявлений, но ничего подходящего не попадалось. И тут Надя Карпова, медсестра из их отделения, сказала, что у нее есть старший брат Сергей — надежный и физически сильный. Силища эта зря пропадает, потому что Сергей работает таксистом в ночную смену, баранку крутит. Ему уже за пятьдесят, и опыта ухода за больными никакого, зато он спокойный и терпеливый. Своей машины у него нет, а живет он на Брайтон-Бич, но готов ездить с пересадкой на метро. Эйлин собиралась ему предложить девятьсот долларов в неделю — намного больше, чем зарабатывает водитель такси. На это уйдет (после вычета налогов) почти вся пенсия Эда вместе с социальными выплатами.

Надя прибавила, что Сергей, наверное, будет рад проводить часть недели подальше от жены.

— Она русская, — коротко пояснила Надя, выгнув бровь.

Эйлин сочувственно кивнула, будто имела какое-то представление о кошмарности русских жен.

В тот день, когда Сергей с Надей должны были прийти для предварительного разговора, Эйлин сказала Эду:

— Сегодня у нас гости. Подруга с работы и ее брат, его Сергеем зовут. Я думаю, вы с ним поладите. Он почти никого здесь не знает и очень хочет с тобой познакомиться. Они из России. Будь с ним поприветливей, пожалуйста!

После этих слов Эд так и застыл за кухонным столом. А Эйлин хотела, чтобы он вначале посидел в комнате, дал Сергею время осмотреться. Пусть Сергей увидит, какой у них хороший дом, пообвыкнется, а там уж можно его и с Эдом познакомить. Да только Эд уперся — и ни в какую. С минуты на минуту Сергей появится! Эйлин уже заранее представляла себе эту сцену: Эд с воплями заламывает руки, и по лицу Сергея отчетливо видно, что он решил — да ну его, другую работу поищу, а здесь уж слишком все запущено. Рад был познакомиться, очень приятно... Вежливо распрощается и уйдет, а она опять останется наедине с Эдом. Изредка еще Коннелл возникнет и сразу исчезнет, словно привидение, пока снова не упорхнет в университет.

Эйлин попробовала выманить Эда из кухни тарелкой с сыром и крекерами, но он только что-то пробормотал, а с места не сдвинулся. Эйлин махала ему, указывала место на диване рядом с собой — ничего не помогало. Он как почуял, что она задумала предательство.

Эйлин выключила телевизор и тоже устроилась на кухне. Поставила тушиться рагу, словно собралась дом продавать и ждала покупателей. В каком-то смысле так оно и было. Говорят, русские любят читать. Может, Сергею понравится, что у Эда столько книг? Вдруг ему захочется их все проштудировать. Подтянуть английский.

Налив бокал вина, Эйлин развернула газету, но поймала себя на том, что в сотый раз пробегает глазами одну и ту же фразу. Когда позвонили в дверь, она бросилась открывать, наскоро поправив Эду воротник. За стеклом двери улыбалась Надя. У нее за спиной маячил силуэт брата.

Сергей сдернул шапку и, переступив порог, мгновенно заполнил собой прихожую. За руку поздоровался с Эйлин, потом прошел в кухню и пожал руку Эду. На макушке у него виднелась крошечная лысинка, и виски поседели, а в остальном Сергей казался воплощением мужественности: румянец во всю щеку, а распахнутый ворот рубашки открывает густую поросль на груди. Даже в джинсах и кожаной куртке он выглядел одетым сдержанно и строго. Ростом ниже Эда, но шире в плечах.

— Какой чудесный дом! — заахала Надя. — И район прекрасный! Скажи, Сергей?

Он кивнул. Эйлин пригласила брата с сестрой садиться и отнесла их куртки в прихожую, а когда вернулась, Надя сидела рядом с Эдом. Сергей — напротив. Надя смотрела на Эда с жалостью, хоть Эйлин и просила держаться, как будто они просто пришли в гости. Зато Сергей восхитил Эйлин непробиваемым спокойствием. Он тоже смотрел сочувственно, однако сел чуть в стороне, давая Эду простор. Похоже, он отчасти понимал, каково Эду приходится. Руки Сергея напомнили Эйлин отцовские. Легко представить, как он вытаскивает из грузовика пивные бочонки, подцепляет их железным крюком и опускает в подвал или выбивает железным штырем пробку из бочонка, не рискуя, что струей сжатого воздуха ему оторвет голову.

Оставив Эда с Надей, Эйлин провела Сергея по дому. Когда показывала гостевую спальню, половицы скрипнули у него под ногами и вдруг показалось, что Сергей сейчас провалится сквозь пол — перекрытия не выдержат его веса.

В три часа утра Эд проснулся в диком беспокойстве. Эйлин погладила его по голове — он оттолкнул ее руку и выругался сквозь зубы. Тут она почувствовала, что простыня под ними мокрая насквозь. Должно быть, Эд все содержимое мочевого пузыря выпустил. Обычно Эйлин перед сном водила его в уборную, а сегодня, видимо, забыла. Такое уже не в первый раз случалось. Эйлин до того дошла, что иногда не будила его и сама засыпала снова, не обращая внимания на сыроватые простыни, однако сейчас было настоящее наводнение.

Эйлин пробовала надевать ему на ночь памперсы для взрослых. Эд жаловался, что они громко шуршат при каждом движении и на поясницу давят, но Эйлин понимала, что дело в другом. Ему унизительно было носить памперсы. Однажды он лег спать без них и все равно напустил лужу в постель. Эйлин махнула рукой и больше не заставляла его их надевать.

Эд со стонами поднялся и начал бродить по комнате, словно что-то искал. Эйлин постелила сухое белье, то и дело отвлекаясь, чтобы отогнать Эда от лестницы, не то еще свалится. Закончив, она стянула с Эда футболку. Трусы менять он не дал. Спорить не было сил; Эйлин позволила ему лечь мокрым на чистые простыни. А сама до утра не спала — то и дело тянулась пощупать, высохли у него трусы или еще нет.

К приезду Сергея она отдраила оба этажа до блеска. Впускать в дом чужого человека было тревожно. Его рабочая неделя начиналась в воскресенье. Эйлин всегда недолюбливала воскресные вечера — не могла изжить детский страх «завтра в школу».

Она то и дело будто бы мимоходом упоминала о Сергее, надеясь исподволь приучить Эда к его постоянному присутствию. Наверное, сам Эд испытывал схожее чувство, постепенно вводя подопытным крысам несмертельные, микроскопические дозы кокаина.

— Сергей будет помогать по хозяйству, — то и дело говорила Эйлин. — Это можно будет поручить Сергею... Сергей придет в воскресенье. Может быть, Сергей погостит у нас недельку.

Утром они зашли ненадолго в церковь, а потом Эйлин два часа водила Эда по городу. Усталый, он вел себя лучше. И все равно, когда Эйлин открыла Сергею дверь, Эд сказал:

— Нет, нет, нет!

И повторял это снова и снова. Под конец слов было уже не разобрать, он только кричал тонким голосом — похоже на плач младенца.

— Сергей пришел нам помочь, — сказала Эйлин в отчаянии, видя, что у Эда уже лицо синеет. — Знаешь что? Он пришел не ради тебя. Понятно? Он будет здесь, чтобы я, пока на работе, могла не волноваться, как ты и что. Он здесь для меня!

Эд понемногу успокоился и смог нормально вдохнуть. Лицо снова приобрело свой обычный цвет.

Эйлин проснулась среди ночи оттого, что Эд, приподнявшись, навалился на нее. Сердце у него бешено колотилось. Кто знает, понимал ли он, что делает? Может, он и не проснулся толком. Эйлин заставила его лечь, успокоила чуть-чуть и сама забралась сверху. Было не очень удобно и немного грустно, однако кровь быстрее побежала по жилам. Иные из ее подруг и такого внимания от мужа не получали годами.

Сергей оставался у них всю неделю и уезжал в пятницу вечером, дождавшись, когда Эйлин вернется с работы. Эйлин платила ему в неделю девятьсот долларов. Наверное, он согласился бы и на меньшее, но ей хотелось дать понять, насколько серьезно порученное ему дело. К тому же она отнимала этого человека от семьи, от жены... Хоть Надя и говорила, что он рад отдохнуть от домашних неурядиц.

В основном задача Сергея состояла в том, чтобы готовить, кормить Эда и составлять ему компанию. Вечером в пятницу неизменно возникала неловкость. Эйлин отсчитывала пачку пятидесятидолларовых купюр и вручала их Сергею, отводя глаза. Иногда он перед уходом еще смотрел с Эдом телевизор, а иногда ждал Эйлин у двери. Даже в общительном настроении говорил он мало — плохо владел английским. В этом плане они с Эдом были друг другу под стать. Эйлин представляла себе, как они без нее общаются посредством нечленораздельного бурчания, точно троглодиты. Не самая отталкивающая картина, кстати. Случись это при ней, Эйлин изобразила бы возмущение, а так только посмеивалась про себя.

76

Мама удивлялась, почему Коннелл до сих пор не вернулся в университет. На самом деле он готов был считать себя рохлей, но не социопатом. Совсем наплевать на семейные проблемы — это уж как-то слишком. Не настолько он все-таки скотина! Он сказал матери, что согласен помогать по возможности, просто не готов полностью взять на себя ответственность за отца. Она ответила — пусть не утруждается. В конце концов Коннелл просто сказал, что не хочет возвращаться в Чикаго до конца каникул.

Как-то утром за завтраком он обмолвился, что собирается навестить своего прежнего учителя, мистера Корсо.

— Очень мило, — равнодушно ответила мать — в последнее время она всегда говорила с ним таким тоном.

— Хочу попросить у него совета. Вдруг он мне поможет кое в чем разобраться.

— С этим не к учителю идут! — От ее притворного равнодушия и следа не осталось. — С этим приходят к отцу! Он все еще твой отец.

— Что я ему скажу? Я сам не знаю, как все объяснить.

— А учителю что ты скажешь?

— Мистер Корсо сразу поймет, что к чему.

— Никто не умеет так понять другого, как твой отец.

— Да ладно, мам. Папа же не в себе.

— Все равно — с такими вопросами надо обращаться к отцу! Кто такой этот твой мистер Корсо — царь Соломон? Марк Аврелий? Нет? Тогда поговори с отцом, пока он еще здесь.

В кабинете мистера Корсо, набитом разнообразными кубками, висели по стенам фотографии школьных команд и самого мистера Корсо рядом с преуспевшими учениками — известным адвокатом, крупным голливудским деятелем... Коннелл толком и не знал, зачем пришел — то ли за советом и поддержкой, то ли просто побыть немного рядом со взрослым мужчиной. Когда учился в колледже, он часто видел в этом кабинете бывших учеников мистера Корсо. Можно понять, почему они возвращались даже спустя десятилетия. Мистер Корсо был из тех людей, кто и шашлык поджарит идеально у себя на даче в Бризи-Пойнте, и наглядно объяснит, почему на длинной дистанции Достоевский по очкам уверенно обходит Толстого. Для мистера Корсо вся жизнь — состязание, и он каждого встречного тянет в свою команду.

— В голове не укладывается, что ты бросил бейсбол! — говорил мистер Корсо, откинувшись на спинку красного кожаного кресла и заложив руки за голову. — Какой удар был! А теперь к болтунам переметнулся. Они человека до смерти заговорить могут.

Мистер Корсо не уставал его попрекать с тех пор, как еще на втором курсе Коннелл перед самым началом бейсбольного сезона перешел в дискуссионный клуб. Мистер Корсо обожал теоретические споры не меньше, чем мистер Котовски, руководитель дискуссионного клуба, но предпочитал делать это на спортивной площадке, грызя семечки, — после занятий он помогал тренеру. Они по-дружески соперничали с мистером Котовски — тот уже несколько поколений студентов отметил печатью своего неповторимого стиля ведения диспута, требуя от них в первую очередь отточенно-четкого выражения мыслей; а мистер Корсо ворчал, будто бы мистер Котовски беспардонно заманивает в свой клуб первокурсников прямо на занятиях.

— Я буду писать диплом по английской литературе, — сказал Коннелл. — Во многом благодаря вам. Хотел сказать спасибо!

Мистер Корсо засмеялся, покачиваясь в кресле, — пружины скрипели под его весом.

— Лет через двадцать посмотришь свой счет в банке — не жалуйся тогда!

Он подался вперед, опираясь о край стола сцепленными руками. Загорелая кожа местами облезла, оставив розовые пятнышки. Глаза под нависшими бровями смотрели цепко и внимательно. Морщины и оспины придавали лицу выражение какой-то особой суровости. Коннелл, уйдя из бейсбольной команды, весь второй курс его боялся, но когда пришло время выбирать факультатив на следующий год, он записался именно к нему, на курс модернистской литературы. Целый семестр они изучали «Улисса», «Авессалом, Авессалом!» и «Шум и ярость», а Коннеллу всего лучше запомнились обрывки отеческой мудрости, умело внедренные мистером Корсо в ткань урока. Однажды, объясняя, как спрос и предложение влияют на формирование цен, мистер Корсо предложил студентам провести мысленный эксперимент: пусть каждый представит, что подходит к продавцу хот-догов, а у того в лотке одиноко плавает последняя сосиска и уже начинается дождь. «Как вы думаете, сколько он за нее сдерет? — спросил мистер Корсо. — Думаете, цены на все товары навечно высечены на скрижалях, спустившихся к нам с небес?»

— Где подрабатываешь на каникулах?

— Я приехал домой, помочь с отцом, — волнуясь, ответил Коннелл. — Только, по-моему, уход за больными — не моя стихия. Понимаете?

Мистер Корсо с минуту молча смотрел на него.

— Считаешь, это нормально — вот так уйти с поля посреди матча?

— Мама собирается нанять помощника, — промямлил Коннелл. — Так будет лучше для всех.

— Твои родители — хорошие люди, — пророкотал мистер Корсо. — Ты пока еще не соображаешь, что это значит, а?

Коннелл отвел глаза.

Снова наступило долгое молчание.

— Твои приятели из дискуссионного клуба... Они летом подрабатывают?

— Это, скорее, что-то вроде стажировки. В серьезных компаниях.

— А ты хочешь работать?

Наверное, за этим Коннелл и пришел, сам того не сознавая.

Он кивнул:

— Ага. Мне нужна подработка.

— А ты работать-то можешь по-настоящему?

Мистер Корсо побарабанил по столу толстыми пальцами с аккуратно подстриженными ногтями.

Еще одна долгая пауза. От кондиционера шел сквознячок, и у Коннелла волоски на руках и голых ногах встали дыбом.

— Конечно...

— Тут поблизости, на Парк-авеню, управляющий жилым домом предлагал временную работу на лето для наших старшекурсников. Швейцарами, уборщиками.

Он поворошил бумаги на столе и точным жестом выцепил один листок — словно и так знал, где тот находится.

— У этого управляющего есть сын? — спросил Коннелл.

Мистер Корсо хмыкнул:

— Мальчонке десять лет всего. В наши дни к поступлению готовятся заранее.

Коннеллу было неловко пользоваться старым знакомством, но он не подал виду.

— Сообщить ему, что места в нашем колледже не покупаются?

— Лучше помалкивай. — Мистер Корсо сложил бумагу втрое и официальным жестом вручил Коннеллу. — Если справишься, можно будет основать добрую традицию лет этак на... пять, наверное? А может, и дольше, если малыш вдруг поступит. Назовем это — Мемориальный фонд Коннелла Лири. В память о твоей несостоявшейся спортивной карьере.

77

Рабочее место Коннелла располагалось в подвальном этаже, рядом с одним из четырех служебных лифтов. Нужно было ждать, пока не прозвонит звонок и не загорится индикатор. Закрыв двери лифта, Коннелл возносился на указанные этажи, доставляя нянек в прачечную, а владельцев кладовок — в их крохотные вотчины.

Вместе с ним работали несколько пареньков-албанцев, студенческого возраста — хотя и не студенты — или чуть постарше. Судя по тому, как они бросались выполнять указания мистера Марку, ребята рассчитывали выслужиться и перейти на работу в вестибюле. Были среди них типы совершенно бандитской наружности, а некоторые, из недавних иммигрантов, почти не говорили по-английски. Коннелл понимал, что шансов продвинуться по службе у него куда больше, только надо подстричь свои лохмы и сбрить клочковатую бородку; но ему было лень. Мистер Марку наверняка с первого взгляда понял, что Коннелл здесь не задержится.

Лифт вызвала красавица-иностранка, работавшая помощницей по хозяйству у здешних жильцов. Пока она загружала в стиральную машину хозяйские простыни, Коннелл воображал, что соблазняет ее, а потом, остановив лифт между этажами, занимается с ней сексом. Доставив ее снова наверх, он немного постоял на площадке — представлял себе, какие спальни в квартире за закрытой дверью. Затем спустился в подвал, сел на свой стул и снова стал думать о красотке. Думал-думал, наконец пошел в раздевалку и заперся в туалетной кабинке, но Садик забарабанил в дверь и помешал ему довести дело до конца.

Коннелл взял мусорное ведро, поднялся на верхний этаж и двинулся вниз по лестнице, собирая мусор из корзинок на площадках. На двенадцатом из квартиры выглянула дряхлая миссис Брейверман и протянула Коннеллу бутылочку кока-колы. Ее миниатюрный холодильник был битком набит такими бутылочками, словно одна цель в жизни осталась — делать маленькие подарки швейцарам и уборщикам. Странное впечатление производила убогая обстановка ее жилища — обшарпанная старая мебель, облезлые обои. Ничего похожего на роскошь соседних квартир. В кухне каменная столешница — словно речная пристань. У миссис Брейверман были дети, но они никогда ее не навещали. Оказывается, деньги — еще не гарантия достойной жизни.

Из квартиры номер 10Б выглянул мистер Колдекотт, с мусорной корзинкой в руках. Увидел Коннелла, вздрогнул и поскорее шмыгнул к себе. Коннеллу стало неловко, будто его поймали за подглядыванием. Надо сказать, основания для такого чувства имелись. Накануне Коннелл сделал то, что хоть изредка позволяли себе даже самые большие гордецы из его коллег, — порылся в баке с мусором в поисках не столько даже ценных вещей, сколько материальных свидетельств богатства и могущества здешних жильцов. Банковские квитанции, служебные записки, чеки с такими суммами, что глаза на лоб лезут... Словно прикасаешься к чужой великолепной жизни.

После полудня дом погрузился в дремоту. Коннелл уселся рядом с лифтом и, прислонившись к крашеной кирпичной стене, раскрыл «Человека-невидимку». Попользоваться на халяву услугами электросети было не так-то просто — аскетичную протяженность подвала лишь кое-где подсвечивали блеклые флюоресцентные трубки. Только в лифте висела под потолком голая лампочка накаливания. Коннелл рискнул переставить стул прямо в кабину, но выдержал всего несколько минут — струсил, как только в вестибюле раздались шаги.

Строго говоря, на работе читать вообще не полагалось. А уж если расположиться с удобством — начальство точно заметит и прикопается. Поэтому Коннелл часами простаивал на пороге лифта, а услышав, что кто-то идет, быстро прятал книгу. Если мимо проходил мистер Марку — в тот день он великодушно возвещал о своем приближении, театрально насвистывая, — Коннелл вперял взор в индикаторную панель, словно лабораторная мартышка, ожидающая сигнала от экспериментатора. Всего один раз Коннелл не успел вовремя убрать книгу с глаз долой. Мистер Марку никогда не просил и не приказывал. Он, будто обладая даром предвидения, сообщал о том, что Коннелл сейчас сделает.

— Пойдешь подметешь во дворе, — сказал мистер Марку. — Потом сбегаешь в магазин, купишь мне блок «Мальборо-лайт» и упаковку «Хайнекена».

Когда мистер Марку в первый раз велел купить ему пива, Коннелл возразил, что он несовершеннолетний, на что мистер Марку ответил: «Когда ты в форме, никто придираться не будет» — и оказался прав.

— Как вернешься, займешься пожарной лестницей.

На пожарные лестницы отродясь никто не заходил, но Коннелл на этой неделе уже трижды их драил. Четыре пожарные лестницы по шестнадцать пролетов каждая. На всех — ни пылинки.

78

Вечер был необычно теплый. От машины до дому Эйлин шла, окутанная благоуханием посаженных ею цветов. Сергей стоял на заднем крыльце и курил, а над ним раскинулось небо, полное звезд. Эйлин неловко поздоровалась, не зная, пригласить ли его войти. В принципе, докурит — сам зайдет. Он словно специально ее дожидался.

Эйлин поднялась наверх, и через несколько минут Сергей отрывистым кашлем дать знать о своем присутствии. Лежа в кровати с мужем, странно слышать в доме другого мужчину. С тех пор как у них поселился Сергей, Эйлин могла спокойно спать. Она даже не просыпалась до конца, когда Эд принимался ночью бродить по комнате.

Сергей поднялся наверх. Послышались негромкие голоса и смех из телевизора да иногда — приглушенный смех самого Сергея.

Чем он занимается у себя в комнате, оставалось загадкой. Эйлин как-то заглянула туда в его отсутствие и не нашла почти никаких личных вещей. Телевизор и радиоприемник, небольшой столик и кресло. Стопка русских книг в английских переводах, русско-английский словарь, пузырек лосьона после бритья и чемодан с одеждой. И конечно, кровать.

Где-то в глубине Эйлин ощутила дрожь непрошеного желания. Постаралась отгородиться от него, но ничего не вышло. Даже кончики пальцев покалывало, и в комнате вдруг стало невыносимо жарко. Простыни царапали кожу. Чувствуя себя предательницей — ведь рядом спал Эд, — Эйлин стала тихонько трогать себя, чего не делала уже много лет. Она не останавливалась до самой разрядки. Собственный придушенный вскрик показался ей неизъяснимо скорбным. Потом долго лежала, неудовлетворенная, переводя дыхание рваными сухими вдохами. Вторая попытка закончилась ничем.

79

Коннелл не слышал, как подошел мистер Марку. Подняв глаза от страницы, вдруг увидел его перед собой и невольно ойкнул.

— Зайди ко мне в кабинет, — сказал мистер Марку и прибавил, когда Коннелл встал: — Сперва газеты перевяжи.

Когда Коннелл вошел в кабинет без окон, управляющий рассматривал огромный, во всю стену, аквариум.

— Ты много читаешь, — заметил мистер Марку.

Коннелл нерешительно кивнул.

— Слыхал про книгу Камю «Падение»?

Коннелл заподозрил ловушку. Мистер Марку любил ошарашить человека под конец смены, когда реакция уже не та, а Коннелл и так попал в немилость за воскресное опоздание на смену «с семи до трех». Он думал, что мистер Марку то ли никогда не спит, то ли установил на всех входах и выходах скрытые камеры, — а оказалось, что просто Садик на него наябедничал. Ребята делали карьеру всеми доступными средствами.

— Слышал, но не читал, — ответил Коннелл.

Мистер Марку гордился тем, что целый год проучился в Иона-колледже, прежде чем долг перед семьей заставил его бросить учебу. Он несколько раз обмолвился при Коннелле, что мечтал получить диплом по литературе.

— Эта книга — притча о преисподней, — сказал мистер Марку. — Дьявол — этот бармен. А, ладно, долго объяснять... — Он выбил из пачки сигарету и закурил. — В среду явишься утром, в шесть сорок пять. Побреешься. Наденешь форму швейцара, вот эту.

Мистер Марку протянул Коннеллу аккуратно сложенную одежду.

80

Пока Бетани заводила мотор, Эйлин увидела, что к крыльцу приближается Коннелл. Обычно он возвращался после полуночи, а если назавтра не надо было работать в утреннюю смену, то и на рассвете.

— Курица в холодильнике!

Эйлин думала, что Коннелл махнет рукой и пойдет дальше, а он остановился:

— Куда ты едешь?

Эйлин оглянулась на Бетани. Та молча пожала ей руку.

— Так просто, покататься, — сказала Эйлин. — Еще картошка есть. Подогрей в микроволновке.

Когда Эйлин вернулась домой, Сергей в кухне прихлебывал некую жидкость, с виду напоминавшую кофе, а что там на самом деле — может, водка, кто его знает.

— Сегодня тяжело, — сказал Сергей.

— Все в порядке?

— Даже в России я так не работать.

— А что? Случилось что-нибудь?

— Что говорить.

— С Эдом все нормально?

— Спит.

— Это хорошо, — сказала Эйлин.

— Я не против работа, но очень тяжело, — сказал Сергей.

И присвистнул почти восхищенно, с одобрением профессионала. Эйлин сочувственно кивнула.

— Он в туалете какашки по стенкам размазывать, — сообщил Сергей. — А я отмывать. Между плитками. Все чисто.

— Спасибо! — сказала Эйлин. — Вы уж его простите...

— Можно?.. — Сергей уже держал сигарету в зубах, рассеянно щелкая зажигалкой.

— Давайте снаружи, — предложила Эйлин.

Они вышли в патио. Сергей закурил. Эйлин молчала — просто не знала, что сказать. Сергей смотрел на нее, попыхивая сигаретой. В его глазах тлело пламя. Невысокий ростом, он был тем не менее крепкий, будто литой, и волосы вокруг крошечной пролысинки оставались густыми. Стоя посреди патио, Сергей словно занимал большую его часть.

— Хотите? — спросил он, протягивая пачку.

Страницы: «« ... 2223242526272829 »»

Читать бесплатно другие книги:

На судьбу человека влияют звук и цвет имени. От конфликта или созвучия имен зависит мир и война в се...
Повести и рассказы о похождениях Ната Пинкертона, Ника Картера, Шерлока Холмса и прочих «великих сыщ...
Рассказ о курортном романе одного из героев произведения «На переломе эпох». События происходят пред...
В книге канд. юрид. наук А. В. Воробьева рассматриваются исторические, теоретические и практические ...
Отдых в отеле «Пляжный клуб» на райском островке напоминает сказку.Кто-то год за годом вновь и вновь...
Книга известных ученых-сексологов посвящена восстановлению сексуального здоровья и интимных взаимоот...