Стихотворения и переводы Дашевский Григорий

I. Дума иван-чая

От автора

Стихи первого раздела – лирические, то есть написаны от имени некоего идола – от имени невинного и особенного «я». Невинность и особенность поэта остались от времени, когда он был служитель высшего или иного, то есть когда эти свойства были свойствами сана, роли, – но служение, утратив свой прежний предмет, обращается в идолопоклонство – и идол обычно похож на ризы прежних служителей.

Служение этому идолу почти всегда невольно и бессознательно; в него включаешься, начиная писать «просто стихи».

«Я» стоит за спиной пишущего и присваивает себе то, что он пишет; сам же он может думать, что пишет «просто стихи», что пишет их от собственного имени (что на самом деле – очень трудно и потому редко) или по-прежнему от имени какой-то высшей силы («язык» и пр.). Примерно так: выходит дама и объявляет: «Петр!

Ильич! Чайковской! Ария Гремина! Исполняет имярек». – И все, что после этого будет сказано или спето, хочет того имярек или нет, слышал он это объявление или нет, будет арией Гремина – в нашем случае арией «я». «Человеческое я» участвует здесь как во всяком исполнительстве – внешностью, тембром, манерой; не отменяя сюжета оперы, программы концерта.

Лирическая иллюзия собственной невинности и особенности поддерживается и внепоэтически – во-первых, фарисейством любого самосознания; во-вторых (в русском языке), тем, что про себя как целое, как страну люди здесь думают – «мы особенные и невинные; хуже, чем себе, мы никому не сделали». В этом смысле можно сказать, что здесь любые лирические стихи – одновременно и гражданские.

Все «я», взятые изнутри и поодиночке, невинны и особенны, а взятые извне и скопом – виноваты и одинаковы. Естественно, само это сознание своей невинности и особенности – необходимый результат действия тупого и жестокого механизма, в который как детали эти «я» включены и который из них только и состоит. Твердые винтики и должны считать себя незаслуженно страдающими цветочками (механизм же имеется уже там, где есть хотя бы двое – а двое есть всегда). Лучшее, что можно сделать, – от этого идола просто отойти. (Но при этом есть риск, что «я» окажется в зоне священного умолчания; так происходит при искусственном конструировании говорящего персонажа – лиричность витает около любых масок, только уже не в многословии, а в благоговейной тишине.) Но отойти может тот, кто не считается с правилами. А правила здесь – такие же, как с икотой: сойди на Федота, с Федота на Якова, с Якова – на всякого.

Соответственно, второй раздел – это переход от отдельного и внутреннего к совместному и внешнему.

Но это переход от иллюзии не к правде, а к «правде», то есть к трезвому рабству у той же иллюзии, потому что все содержание по-прежнему порождается только ею – у «правдивого взгляда» нет другого предмета, кроме предыдущего тумана. Здесь говорится не: «за этим туманом вот что на самом деле», – а: «это всего лишь туман, он плотный, редкий, серый, розовый и пр., и вот почему на нем мерещатся картинки». То есть по-прежнему изображается только видимость, но теперь как видимость, а не как реальность.

Образцом здесь служат одномерные слова и фразы вроде «здравствуйте» или «спасибо» – но именно образцом, а не предметом обыгрывания или разоблачения, поскольку обыгрывать или разоблачать здесь нечего – все и так видно. Они же – общие слова, то есть те, которые заведомо принадлежат всем и которые поэтому одинаково смешно и ставить в кавычки, и считать своими собственными. Их лучше всех знают дети, у которых взрослые спрашивают: «Что сейчас надо сказать?» или «Как это называется?». И эти же слова – то немногое правильное, которое уже есть у каждого и которое поэтому можно не придумывать и не искать.

1. Стихи 1983–1994

«Никогда не коснусь…»

  • Никогда не коснусь
  • виденного во сне.
  • И опять засыпаю.
  • Волосам тяжек груз
  • рук и воздуха. Падает снег.
  • Я наружу гляжу из сарая.
  • Сквозь проем мне видна
  • белая и без окон стена,
  • и в ней есть
  • ниша, чья глубина
  • неясна зрителю сна,
  • потому что для зрячего света
  • плоскими стали предметы.
  • В этой нише висит вверх ногами
  • мальчик. Мальчика твердое тело
  • слито с известью белой,
  • будто слабое пламя —
  • с воздухом. Рот и глаза
  • оторочены черной каймой.
  • Рассекает мне руки обрез золотой
  • книги тонкостраничной, откуда им взят
  • образец его казни. Я знаю:
  • через час,
  • этим мальчиком став, закрывая
  • умирающий глаз,
  • ты исчезнешь. И не уклониться
  • от рисунка на острой странице,
  • если только я сам
  • не раскрашу его. Волосам
  • тяжек груз посветлевшего воздуха. Блюдце
  • с высохшей кожурой мандарина
  • потускнело. Проснуться
  • и увидеть: окно не светлей
  • смятых простынь и делится длинной
  • полосой населенных камней.
  • Бледный блеск их неровных отверстий
  • неподвижен под утренней твердью.
  • Осыпается снег с ее белого края.
  • И опять засыпаю.
  • И, по пояс в реке
  • теплой стоя,
  • наклонившись туда, где река,
  • в темных складках песка
  • тебя вижу живую
  • и такую же кожу плеча своего я,
  • просыпаясь, целую.

Декабрь 1984

ПАмяти Н.А. Куна

Одиссей у Калипсо (1)

  • Близкий голос во мгле: Одиссей.
  • Он кивает, молчит.
  • Его руки как будто слабей
  • темноты. Он укрыт
  • темнотою, текущей из глаз
  • чьих-то вниз, из глазниц
  • в узкий и поддающийся паз
  • там, поблизости. Лиц
  • не видать, незаметен пробел
  • между нею и им,
  • словно издали кто-то глядел
  • на стан статуи, грим
  • света снявшей и спящей в тоске
  • с тенью, с тенью своей.
  • И наутро, когда вдалеке —
  • моря шум, Одиссей
  • клонит голову вниз, потому
  • что вчера зачерпнул
  • утлым черепом мглы и ему
  • скучен пристальный гул.

Январь 1983

Одиссей у Калипсо (2)

  • Он шел, влача сухою пылью
  • останки тонкой тени, кроме
  • которой только холод тыльный
  • остался утром от проема
  • ночного в пустоту, как будто
  • в укрытую от света смерти
  • плоть, застланную телом, гнутым
  • согласно снившимся отверстьям
  • уст, лона, бедрам, ребрам, шее,
  • ключицам, – так и тень хромая
  • к суставам праха льнула млея,
  • души лишь контур сохраняя.

Август 1983

Дафна (1)

  • Свинцовым острием, гонящим
  • из тела голос, тело – в лес,
  • пронзенная исчезла в чаще
  • седых, прямых стволов и здесь
  • хранима страхом обнаружить
  • взамен пленившей плоти, чье
  • сиянье умножалось стужей,
  • землею твердой и свое
  • приумножало безразличье
  • на узком, сумрачном пути
  • разлучной травли, – только птичью
  • неуловимость глаз, почти
  • невидимых, чей молкнет щебет
  • в ветвях глазниц, и, по живым
  • ветвям стекая, слезы лепят
  • кору из льда, но ствол храним
  • не ею, тонкий стан замкнувшей,
  • текущей всё еще с лица,
  • а страхом, пронизавшим душу
  • изнеможенного ловца.

Декабрь 1983

Иксион

  • Он летит одиноко,
  • от прозрачного жара,
  • от назначенной кары
  • корчится в колесе.
  • Помнит мнущееся от вздоха
  • из сиянья, из сумерек одеянье,
  • облекавшее всех
  • тонкой тканью.
  • Голубая и золотая
  • ткань истлела. Ее изглодали
  • черви очей,
  • в небо с лица уползая.
  • Жар едва ли сейчас горячей
  • прежней, ранней печали,
  • жившей в черепе белом —
  • в расщепленной своей колыбели
  • и в могиле своей.
  • След слезы, текущей вдоль лица,
  • подо льдом мерцал,
  • отражая ясный блеск,
  • проникавший сквозь тонкую кожу
  • сном смеженных небес
  • в тесноту воздушного белка.
  • Озаренный явью сон
  • был пронзен
  • призраком порожним,
  • как отверстием зрачка
  • в облаке из радужных пелен.
  • Началась весна.
  • И не пряча веры ранней,
  • бодрствуя в пещере сна,
  • он вдыхал и пил зиянье,
  • а тому была тесна
  • плоть во льду воспоминаний.
  • «Чем зорче ты в чужом бреду,
  • тем легче он тебя морочит.
  • О, дай, я тоже ночь найду
  • или откройте небу очи!
  • Отверзлись небеса, и в щель
  • забытое вползает пламя,
  • по граням пепельных вещей
  • сверкая ветхими огнями.
  • И я увидел, всё в пыли,
  • лицо, горящее в пустыне:
  • его черты зрачок прожгли,
  • моей сетчаткой став отныне,
  • изнанкой тела огневой,
  • моею пламенною тенью.
  • Я заплатил самим собой
  • за жаркое приобретенье».

Январь – март 1984

Одиссей и сирены

  • По путям воздушным, белым
  • прогремев, сирены пенье
  • проникает твердым мелом
  • в душу в узах слуха, зренья.
  • Мне невыносима жесткость
  • голосов, кроящих душу,
  • я хочу сухого воска —
  • мягче пустоты и суше,
  • чем слепые тротуары,
  • не разбуженные тенью
  • от мельканья мелких, карих,
  • воробьиных глаз сирены,
  • чтобы не крошился с краю
  • свет чужим и белым слоем
  • и свобода восковая
  • засияла тишиною.

Апрель 1984

Одиссей и Гермес

  • Посланец неба кроется то в прежних
  • краях боярышника, опускаясь
  • развилками вины и темноезжим
  • путем ствола в укромный, ранний ярус,
  • то за воздушным слоем отдаленья,
  • стесненного грядущею грозою.
  • И облик летуна в тоскливом зреньи
  • на птичий и божественный раздвоен,
  • а он не различает: то ли болью,
  • то ли простором и листвой измятой
  • искажено лицо того, кто молит:
  • не раздвигай ветвей, времен зубчатых,
  • не покидай неровной душной дали,
  • дай силы в шаткий облик твердо верить,
  • пока видны отчетливо не стали
  • твой острый клюв и твои плечи в перьях.

Июнь 1984

Итака

  • Все ближе ночь. Закат на зданьях чертит
  • грядущие развалины. Проемы
  • и окна углубляет. Как водой,
  • тенями точит камни. Близость смерти
  • ста облаков блистательному сонму
  • пророчит. Точно пыли тонкий слой —
  • на крышах светлые следы провидца,
  • прочь от чужого будущего к дому
  • идущего, глотая голос свой,
  • в лучах которого кровь жирная струится
  • по латам золотым. Наружу голубые,
  • сырые внутренности. С плеч
  • скатились головы большие.
  • В глубоких ртах умолкла речь.
  • Зимою замерзают лужи
  • от зерен ледяных, по образцу
  • которых на асфальте коченеют.
  • Так и душе и плоти нужен
  • проникший плоть и платье и к лицу
  • приникший свет, которому роднее,
  • чем им самим, их будущее. Знаки
  • небывшей жизни выступят наружу,
  • как ложь сквозь строчки ветхого листа,
  • в потерю превратится пустота,
  • чужой песок – в Итаку.
  • То время, когда некуда идти,
  • и есть Итака. Если это вечер,
  • то, значит, вечер есть конец пути.
  • И рубище, скрывающее плечи
  • пришедшего, правдивей, чем
  • о будущем и прошлом речи,
  • не сказанные им. Никем
  • не сказанные. Дождь для похорон
  • на улицах готовит ниши,
  • уже заросшие травой.
  • И в длинных лужах видит он:
  • случайной жертвой неба нищий
  • висит вниз головой.
  • Он ростом с облако, размером
  • с потерянную веру
  • в то, что придет домой.
  • Мох, клевер, подорожник
  • сквозь кости проросли убитых,
  • и отраженье вложено, как в ножны,
  • в асфальт и ржавчиной покрыто.
  • В оконной раме тает белый лед
  • грядущего. Пустеет тротуар.
  • И скоро бледнолицый пар
  • из синего стекла взойдет,
  • из комнатной волны летейских вод.
  • Взгляд возвращается к привычным
  • границам. В ржавых прутьях паутина.
  • Балконные перила в голубином
  • помете. Дикий виноград
  • свисает со стены кирпичной,
  • обвив похожий на себя шпагат.
  • Но мне ли, нищему и у чужих дверей
  • сидящему, сказать: я Одиссей
  • и я вернулся. Мне ли
  • сказать: я узнан. Песни пели
  • плачевные, и нынче льются слезы
  • по моему лицу. Я позван
  • облечь все то, что было прежде,
  • блестящей ледяной одеждой.
  • И сумерки из окон выдвигают
  • тяжелый, светлый отраженья ящик
  • и бледное лицо перебирают,
  • как связку писем, в пустоте лежащих,
  • написанных рукою незнакомой.
  • Ты на Итаке, но еще не дома.
  • Душа идет домой путями плоти,
  • одетой в белые лохмотья,
  • чтобы, придя к небытию,
  • сказать: я узнаю
  • и узнана. Оконная вода,
  • пар заоконных отражений
  • твердеют не в сияньи льда,
  • из тайной мысли ставшего явленьем,
  • а в издавна соседствовавшей раме,
  • обнявшей жизнь смертельными брегами,
  • на чьем песке только мои следы,
  • неровные и полные воды.
  • Одежда ветхая прочнее прежней жизни.
  • Разъятого былого очертанья
  • сшивает ночь, как мертвая вода.
  • Чужая смерть – зерно твоей отчизны,
  • растущей из могильных изваяний,
  • из облаков, застывших навсегда.

Август 1984

Нескучный сад

Открытое кафе на Чистых прудах

В. С.

  • Взгляд отведя от воды, по которой черный
  • лебедь плывет, замыкая угол
  • пены серебряной, видишь снова
  • розовый рот говорящей: не то что покорны —
  • мы к ним относимся словно к слугам.
  • Небо над Ригою будто кусок иного
  • круга: светлее, чем здесь, и выше.
  • В паузах слышен
  • стук голубиных когтей о фарфор
  • блюдец со скользким кремом и чашек с кофейною гущей,
  • сахарный хруст на зубах у ребенка, сидящего рядом.
  • Кроме хрустальных, глядящих в упор
  • глаз и раскрывшихся губ, ничего здесь не сделаешь суше
  • или влажней. Полчаса, и идти уже надо.
  • И остановка трамвая у входа в пустой переулок
  • ближе на взгляд, чем окажется, если со стула
  • встать и стаканы картонные скомкать.
  • И становится твердым
  • камень, который казался бесцветнее дыма.
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Зренье ни капли сиянья не выплачет жидким потемкам.
  • В бледной Москве
  • проступил осязаемый город.
  • Видишь, как сумерками распорот
  • шов между светом и тенью на камне, коре, рукаве,
  • как разрезано имя
  • зданий, деревьев, соседки? Она говорит:
  • Спичек не будет? Спасибо. Я не была здесь лет пять —
  • Сын вот родился, и все. А вы часто сюда? Не видали
  • em>Зебру, Дюймовочку, Старого? Ярче горит
  • черный табак, когда рот прекращает ронять
  • звуки и пепел – рука. Но слова пустоту освещали.
  • На красноглиняной тверди зажглись
  • желтые окна в глубоких квартирах,
  • синие лестниц пролеты с идущими вверх и вниз.
  • Так же поспешно звезда прибавлялась к звезде
  • на небе свежем в четвертый день
  • существования мира.
  • Светлые слезы углов, теневые улыбки улиц,
  • вызванные зарей, забывающие зарю,
  • маскою став, отвернулись
  • к ближнему фонарю.
  • Влага, однажды в зазор
  • между зрачком и сидящей напротив
  • влившаяся, застилает лица
  • мимоидущих, непрочный узор
  • ряби в пруду и бледные ногти
  • молча сидящей. И как чешуя на зеницах —
  • ветхая пленка потопа,
  • ставшая цветом и снов и улиц,
  • блещет на дне кругозора, взглянув в чью пропасть
  • вещи от края ее отшатнулись.
  • Поздно. От ветра качнулись
  • волосы, тополь,
  • облако в тверди воздушной и в каменном небе белье.
  • Ночь заменяет на краткий лед
  • влагу былого, глаза окружая чужою и нежной
  • кожей, не веками и не вещами, слов не оставив между
  • губ, их лишая и звуков и цвета,
  • взгляд отведя от воды до рассвета.

1986

Нескучный сад (1)

  • Справа невидимая река.
  • Улицы гул по левую руку.
  • И муравей проползает по буквам
  • фразы: и царь, объезжая войска,
  • видел… Кленовая тень легла,
  • прорези неба легли на страницу.
  • Шелест послышится, и шевелится
  • плоский узор добра и зла,
  • спрятанный в книгу, если сквозь строк
  • поступь проникнет сандалий узких
  • в чередованье прозрачной и тусклой,
  • в шорох листвы о жесткий песок.

Лето 1986

Нескучный сад (2)

  • Пододеяльник всё светлее,
  • всё громче голоса ворон.
  • Очередной пропущен сон,
  • и тонкий утренний огонь
  • по краю белой рамы тлеет.
  • Сны, не замеченные ночью,
  • как позапрошлый год, могли
  • быть чем угодно. Пыли, мглы
  • и сна еще полны углы.
  • О раковину била звонче
  • застенная вода до света,
  • дыханье близкое слышней
  • ловило темноту, и в ней
  • сквозили звезды, чьих огней
  • во вдохах освещенных нету.

Лето 1986

«Скользкий кафель, известь цвета…»

А. Н.

1.
  • Скользкий кафель, известь цвета
  • легкого пепла изображают
  • скрытую ими
  • стужу снаружи, от стужи спасают,
  • как от лица чужого имя
  • или иней от света.
  • Кто не спит до зари, тот и скажет заря
  • иглам света в стекольном льду,
  • не о них, но о боли своей говоря
  • и о том, как отыскивал сон до утра
  • мнущий простыни, как в неувиденном сне
  • мну сухую траву сквозь снег,
  • и о том, как найду
  • то, что видел вчера,
  • то, что видят другие сейчас, —
  • череду оград
  • для чужих, для вчерашних глаз,
  • бесконечный ряд
  • оболочек ночи – белую розу.
  • Едкий как время воздух
  • шевелит ее, льется по венам,
  • шлет и тленье и шелест,
  • говорящий о тленьи,
  • розе, подснежной траве, человеку в постели.
2.
  • Приблизит тленье ли к цвету летящего
  • в траву сухую снега сухую
  • траву?
  • Найти ли, глядя в себя глядящего
  • и как после смерти стекло целуя,
  • Москву
  • и в щель
  • между дыханьем и отраженьем
  • просунуть голубоглазое лезвие?
  • Связать нельзя ли лица разрезанных
  • на тыл и лица зрением, временем
  • вещей
  • и их чужой, вчерашний их оборот?
  • Произнесет ли не по-немецки рот,
  • стекло туманя: тот человек, тот год?
3.
  • Которому вредно время.
  • Чем дольше взгляд, тем гуще темень
  • стекол, лгущих губным теплом,
  • заоконным снегом лица,
  • тем правдивей свет
  • стен в изразцах.
  • Нет, невозможно, нет.
  • Боль ли сделает из плоти близнеца
  • снега и успеет убелить былое,
  • меж собою и виною
  • пустоту переступить?
  • Нет, невозможно пить
  • воздаянье как воздух губами, глазами ли
  • губы измучив
  • стеклами ночи
  • и глаза пропущенными снами,
  • говорящими: не верь, время не пламя
  • и не спасет от пламени.

Январь – март 1987

«Ты, воздух, всё свое лазурь, лазурь…»

  • Ты, воздух, всё свое лазурь, лазурь
  • о духоте, клонящей в сон меня.
  • И яви ни в одном глазу.
  • Мне трудно дышать тобою, лжецом таким.
  • Но солнце ест глаза,
  • словно оно – дым
  • от иного огня,
  • который будет гореть и уже горит.
  • Оно наклоняет мой взгляд в предлежащий прах,
  • словно оно – споткнуться страх,
  • словно оно – стыд.

1988

«Счастлив говорящий своему горю…»

  • Счастлив говорящий своему горю,
  • раскрывая издалека объятья:
  • подойди ко мне, мы с тобою братья,
  • радостно рыданью твоему вторю.
  • Сторонится мое и глаза прячет,
  • а в мои не смотрит, будто их нету.
  • Чем тебя я вижу? И нет ответа,
  • только тех и слышит, кто и сам плачет.

Сентябрь 1989

«Слабая какая перепонка делит…»

М. К.

  • Слабая какая перепонка делит
  • разведенный спирт и теплый вечер,
  • то гримасничает, то чепуху мелет.
  • Чем же ей потом оправдаться? Нечем.
  • Всё потом, потом – кто поставил в судьи
  • бедному сейчас невинное после?
  • Стыд заискивает перед тем, что будет,
  • будто чище спирт будет завтра розлит.

Август 1990

У метро

  • – Посмотри, не мелькнуло ли да
  • в как всегда опоздавших глазах?
  • – Нет, там карий закат, иногда
  • светло-карий же страх.
  • – Дай пройти ее тихим слезам,
  • фразам, паузам, пережидай,
  • как не тех, поднимавшихся там,
  • пропускал, пропускай.
  • – Но пока оно не раздалось
  • и пока я не встретился с ним,
  • от не тех, от молчанья, от слез
  • разве я отличим?
  • – Оттого-то с нее не своди,
  • словно с лестницы, пристальных глаз:
  • не блеснет ли оно посреди
  • снизу хлынувших нас?
  • – Ты как будто имеешь в виду,
  • что и клятва клянется придти
  • в сердце пообещавшей приду
  • около девяти.
  • – Для меня и для медлящих клятв
  • нету этого сердца милей:
  • так прилежнее, жалобней взгляд:
  • с ними свидимся с ней.
  • – Но привыкнув к навеки, к навек,
  • им и жизнь проволынить не жаль:
  • мил – не мил, что для них человек,
  • вздохи или печаль?
  • – Ждать и жить – это только предлог
  • для отвода неведомо чьих,
  • чтобы ты не спускать с нее мог
  • глаз невечных своих.

Сентябрь 1990

О what is this sound

(из Уистана Одена)

  • – Что это за звук, за дробь рассыпная
  • гремит в долине так рано, рано?
  • – Просто солдаты иду, дорогая,
  • бьют барабаны.
  • – Что это за свет, так больно сверкая,
  • вспыхивает всё ярче, ярче?
  • – Просто штыки блестят, дорогая,
  • блестят на марше.
  • – Смотри: одна колонна, вторая —
  • зачем собралось их так много, так много?
  • – Просто ученья идут, дорогая,
  • а может – тревога.
  • – Зачем они взяли дорогой другою,
  • слышишь: шаги их всё четче, четче?
  • – Наверно, приказ. Почему, дорогая,
  • ты шепчешь Отче?
  • – Они поворачивают, забирая
  • к доктору в дом, правда же, правда?
  • – Нет: ведь не ранен никто, дорогая,
  • из их отряда.
  • – Им нужен священник, я догадалась,
  • именно он – я права ли, права ли?
  • – Нет: ведь они и его, дорогая,
  • дом миновали.
  • – Значит, к соседу, живущему с края
  • нашего сада, нашего сада!
  • – Нет: они входят уже, дорогая,
  • в нашу ограду.
  • – Куда ты? Останься со мной, умоляю,
  • клятву нарушить нельзя ведь, нельзя ведь!
  • – Я клялся любить тебя, дорогая,
  • но должен оставить.
  • К дверям подходят, замок сломали,
  • по коридору скрипит кирза,
  • половицы гнутся под сапогами,
  • горят глаза.

<1990>

«Холодно и людно. Сказав прощай…»

  • Холодно и людно. Сказав прощай,
  • некуда уйти. Перемена поз —
  • вот и вся разлука. Перенимай
  • призрака привычку глядеть без слез
  • (все равно невидимых, лей – не лей)
  • в те глаза, где сам он не отражен:
  • только лица чужих и живых людей,
  • неподвижный поезд, скользкий перрон.

Сентябрь 1990

«За рекою делают шоколад…»

Д.

1.
  • За рекою делают шоколад.
  • На реке начинается ледоход.
  • И мы ждем от реки, но пока не идет
  • не троллейбус, но призрак его пустой —
  • свет безлюдный, бесплотный, летящий вперед
  • под мотора вой
  • и под грохот рекламных лат.
  • Нам не холодно, жди себе, стой.
  • Небо синее, и фонари горят.
2.
  • Каждой новой минуты как призрака ждать,
  • для него одного наводить марафет,
  • пудрить светом лицо – плохо держится свет,
  • а без этого грима ты неотличим
  • не от множества лиц, но от прожитых лет,
  • словно звезды далеких и легких как дым.
3.
  • Но от сладкого дыма, от славы небес,
  • как от книги, на миг подыми
  • заглядевшиеся глаза:
  • как звезда ни сияй, как завод ни дыми,
  • у всего есть край: золотой ли обрез
  • или облака полоса.
4.
  • Отвернувшись от свадеб чужих и могил,
  • не дождавшись развязки, я встал
  • и увидел огромную комнату, зал,
  • стены, стены, Москву и спросил:
  • где тот свет, что страницы всегда освещал,
  • где тот ветер, что их шевелил?
5.
  • Поздно спрашивать: каждый бывал освещен
  • и распахнут на правильном сне
  • для расширенных, точно зеницы, минут,
  • невредимых, как дым или сон:
  • прилетают, блестят, обещанье берут:
  • помни, помни (прощай) обо мне.

1992

Дафна (2)

Д.

  • Память, ходи, как по парку прохожий,
  • хмурься, как злой белокурый идол,
  • строивший куры сменившим кожу
  • на шорох листьев и хвойных игл.
  • Нацепляя то те, то иные очи
  • искалеченных временем аллегорий,
  • помни только себя: курил, мол, ночью
  • на тусклом фоне чужого горя.
  • Белые вспышки и хрупкие линзы
  • жалости, давнего счастья, обиды.
  • Загнанной и бессловесной жизни
  • оцепеневшие виды.
  • Вдруг воспоминаний чужих прохлада,
  • общий шелест, кроме зевак и статуй.
  • Покачнись, заражаясь слабостью сада,
  • чем глазеть-коченеть под листвой, под утратой.

1992

«Как в бессонницу энный слон…»

Читать бесплатно другие книги:

Все всегда возвращается на круги своя. Как бы ни поворачивалась жизнь, все идет по своим законам, ме...
Инновационные продукты, передовые технологии, хитрые конкуренты и промышленный шпионаж — как бы не п...
Полная книга о секретах жизненной энергии на каждый день: упражнения, диета, секреты каждого дня и, ...
Почему человек начинает пить? Что такое алкоголизм, как он развивается и чем заканчивается? Как меня...
Это книга удивительной женщины, которая сумела понять суть красоты, будучи при этом совсем некрасиво...
…Холод сковывает материк за материком, не хватает продуктов и топлива. Приняты суровые законы об эко...