Давай отпразднуем развод Дейв Лаура
– Меня и твою маму устраивает то, что происходит. Мы так хотим. Разве не это самое важное?
– Нет. – Джорджия вздыхает на этих словах и слегка улыбается, словно проиграла борьбу.
На этот раз Томас за это с благодарностью на нее смотрит и поворачивается к Нейту:
– Ты в порядке, друг?
– Нет, он не в порядке, – отвечает за него Джорджия. – Он просто не знает себя настолько хорошо, чтобы все понять.
Нейт улыбается замечанию сестры.
– Я в порядке, пап. Думаю, мы с Мэгги пойдем разбирать сумки.
Мэгги смотрит на Нейта. Где ты был раньше?
– Разбирайте. Я никуда не ухожу.
Мэгги смотрит на Томаса и борется с желанием спросить. Насколько я понимаю, это неправда.
Затем Мэгги встает и последний раз смотрит на Будду, задумываясь, что бы он сказал, если бы мог говорить. Возможно, «добро пожаловать в семью». Или скорее «готовься».
Гвин
В буддизме есть слово, означающее «дружелюбие».
Маитри. Оно значит, что для всех поступков есть отправная точка, когда нужно быть добрым по отношению к себе и к другим. Быть открытым ко всем людям и не придавать этому особого значения, ничему не придавать слишком большого значения.
Маитри – прощение.
А как в буддизме будет «предательство»? Или «чертов лгун»?
Гвин смотрит на отражение в зеркале в ванной; сердце выпрыгивает из груди, бешено стучит в висках. Она делает еще одну затяжку, вздыхает, пытаясь успокоиться и сконцентрироваться. Позади. Самая трудная часть позади. Защитить их, защитить своих детей. Гвин думает, что у нее получилось и они купились на упрощенную версию истории. Гвин думает, что они на все купились. А почему нет? Почему им не принять все так, как им преподносят? Она же приняла. Уже давно. Здесь, в этой самой ванной, она сама купилась на эту версию. Гвин стояла у раковины, а Томас сидел на краю ванны и рассказывал, насколько серьезно увлекся буддизмом. Томас держал в руках брошюру в качестве письменного доказательства своих слов. Он ловил ее взгляд в отражении – оба искали друг друга взглядом. Даже тогда Гвин понимала: первый шаг к тому, чтобы их взгляды никогда не пересекались в реальной жизни, уже сделан.
– Я его теряю, – рассказывала Гвин Джилиан по телефону в конце той недели.
Ее сестра жила в Орегоне с безработным журналистом, который выращивал коноплю на заднем дворе. И даже в солнечные выходные журналист спал до двух часов дня и оставшуюся часть дня мечтал провести в кровати. Подумать только, Гвин когда-то переживала за сестру.
– Ты его не теряешь, – ответила тогда Джилиан. – У вас сложный период.
– Период? Не думаю. Решение поехать на сафари в Африку или вступить в книжный клуб может быть во время какого-нибудь периода. Но здесь дело касается религии. И, по словам Томаса, он может уезжать на сессии сразу на несколько недель. На несколько месяцев.
– У вас и до этого были трудные времена.
– Это так. Были. Но мы не исключение.
Когда дети были маленькими, когда Томас не мог найти свое место в жизни; когда он получил годовую стипендию в Неваде и Гвин чувствовала, что ею пренебрегают. И все же. В этот раз все было по-другому с самого начала. Впервые возникло ощущение, что они не вместе. Ощущение, что Томас намеренно пытается заставить ее это почувствовать.
Гвин еще раз затягивается косяком, чувствует, что мир вокруг становится несколько туманным. До этого она никогда не курила, ни в старших классах, ни в университете. Но когда началась вся эта ерунда с буддизмом, Джилиан прислала Гвин по почте небольшой запас марихуаны, спрятанной в маленьких наперстках под тарелкой с шоколадными кексами.
В случае если сложный период не закончится до его дня рождения, – написала она в записке. – В случае если до его дня рождения тебе нужно будет отпраздновать что-то другое.
Джилиан обещала, что к его дню рождения все закончится. На его шестидесятитрехлетие. По теории Джилиан, Томас вел себя так, как иногда поступают шестидесятитрехлетние. (Говорят, такое случается в шестьдесят пять, но на самом деле в шестьдесят три, уточнила она. Это день, когда им кажется, что есть еще время что-то изменить.) Он паниковал, искал, еще больше паниковал. И так как Гвин хотелось верить, что так и есть, она предложила пройти лечение, консультацию для супружеских пар. Гвин могла бы его понять. Но Томас был против. Лечения. Понимания.
– Это не просто неверие, – так он сказал. Так он ответил на ее вопрос. – Это тот, кто я сейчас. Мне хочется иметь новый смысл жизни.
Он не хотел помочь Гвин понять. Жизнь менялась кардинально, и она должна принять этот факт или – если ей кажется, что он превращается в незнакомца, – выбрать для себя что-то иное. В любом случае направление выбирал Томас.
Середины нет. Все просто и ясно. Или Гвин с ним, или нет. Предлагая такую формулировку, конечно, Томас не рассчитывал на то, что жена останется.
Он не рассчитывал на то, что Гвин будет копаться в себе, думать о своем отношении к религии вообще и в частности к той, о которой так мало знает, и поймет: она верит только в мужа. Мужа, за которого вышла замуж тридцать пять лет назад в доме, ставшем для них общим. Томас не рассчитывал на то, что после всех переживаний Гвин соберется с духом и в четверг поедет в Ойстер-Бэй, в буддийский центр, чтобы найти мужа на занятии по медитации. Гвин шла по тихим коридорам в красном платье и с черным шарфом вокруг шеи. Будто она знала, что ей предстоит. Молиться, учиться, меняться. Будто могла понять, как это делается.
Женщина в длинном темном платье представилась, сказала, что она один из преподавателей центра и ее можно звать просто Донна, спросила, как ей помочь.
– Ищу вечернюю группу по медитации. Я пришла к мужу, Томасу Хантингтону.
– Класс по медитации в третьей комнате справа. Вы сказали, вашего мужа зовут Томас? Извините, но в классе никого с таким именем нет.
– Вы уверены? Сколько человек в группе? Может, вы его не посчитали?
– Пять.
Гвин покачала головой и смущенно заморгала:
– Да, но он прошел уже половину шестнадцатинедельного курса.
– Может, он зарегистрирован под другим именем?
– Возможно.
Может, он не хотел, чтобы знали о его деньгах. И не считали выскочкой. Гвин решила все равно пройти по коридору и сама заглянуть в класс. На полу лежали пять человек. Трое мужчин и две женщины. Трое с темными волосами, один со светлыми и один с седыми. Все в коричневых робах молча стояли на коленях у коричневых лавок.
Томаса там не было. Гвин вернулась в машину и больше часа пристально смотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Словно ее лицо могло раскрыть секрет Томаса или подсказать Гвин, что делать дальше. Но этого не произошло. Гвин не могла понять. Не сегодня ночью. Но начала осознавать правду. Гвин знала, что на самом деле происходит с ее мужем.
У него другая женщина.
С голубыми глазами и крупными бедрами, сзади на шее у нее тату – китайский иероглиф «мир», а на одном из бедер – тату «радость». Ей уже далеко за тридцать.
В любом случае у Томаса – другая. Гвин решила не рассказывать мужу, что все знает, и поэтому оказалась в странном положении, когда ей самой надо понять – чего ей меньше всего хотелось, – почему Томас ей соврал и почему соврал так искусно.
Ведь правда была так проста. Интрижка с женщиной помоложе? Абсурд! Клише! Но в то же время ничего особенного. Если бы Томас признался в измене – вместо того чтобы придумывать историю про буддизм, – Гвин бы, конечно, взбесилась, но развод?
Сложно сказать. Многие подруги Гвин пережили измены и с этим справились. Она могла бы выбрать их путь: остаться и бороться. За брак. За мужа. За единственно привычный образ жизни. Но смена религии? Новая вера? Из-за этой версии Томас показался Гвин незнакомцем. А кто хочет бороться за то, чтобы остаться с незнакомцем? Кто? Гвин понимает, что именно поэтому Томас и соврал. Сейчас она понимает. Сейчас Гвин все понимает: Томас не хотел, чтобы она боролась. Не хотел, чтобы она его винила или чувствовала себя оскорбленной. Не хотел быть плохим.
Ему просто хотелось уйти.
– Это не просто неверие, – сказал тогда Томас.
Как же он был прав. И как не прав одновременно. Гвин затягивается в последний раз, берет косяк большим и указательным пальцами. Быстрая затяжка. Потом кладет остаток в шкатулку из орехового дерева и прячет под раковину. Смачивает пальцы и проводит ими по переносице. Успокаивается. Томас так и не понял, что она знает правду. Он ужасно ее недооценил. Недооценил, насколько сильно Гвин хотела бы его понять. Поддержать, какой бы путь он ни выбрал. Он недооценил, насколько сильно она его любила.
И сейчас, накануне их тридцатипятилетней годовщины, он не единственный будет что-то скрывать. И не только Гвин будет спрашивать себя: можешь ты кого-то полностью понять?
Маитри.
Прощение.
Нет.
Не сегодня.
Часть 2
Неожиданные гости
Мэгги
У родителей Нейта – вечеринка по случаю развода. Вечеринка по случаю развода. Мэгги знала, что это случится. Знала, что скоро все случится. Несмотря на постоянные обсуждения и приближение вечера, пати кажется еще более неожиданным. И, конечно, еще более странным. Тут все так странно. Дорогой паркет, мягкие шторы. Огромные окна с видом на океан, тучи и все остальное. И все же слабый внутренний голос задает разумный вопрос, на который ей не так уж хочется отвечать: «Кто ты такая, чтобы осуждать? Зачем это тебе?»
Мэгги было девять, когда мать от них ушла. Ничего похожего на вечеринку не устраивали, никто об этом даже не думал. Может, устрой они праздник, Мэгги стало бы легче. Но мать просто ушла из дома в самый обычный вечер вторника, и об этом Мэгги никто даже не сказал. Первые несколько недель отец делал вид, что Джен Лайонс Маккинзи (29 лет, ландшафтный дизайнер, Овен) уехала на длительные каникулы к своим родителям в Юджин. Может, Эли надеялся, что так и окажется на самом деле. Надеялся, что Джен по молодости поспешно решила расстаться, но потом одумается и вернется. Но чем руководствовался Эли, когда скрывал правду? Отец пытался спасти Мэгги, выбирая ту часть правды, которую она должна узнать.
Конечно, спасти так кого-нибудь невозможно.
Мэгги поправляет сумку на плече и поднимается по лестнице за Нейтом в его детскую, пытается ни о чем не думать. Сегодня день тайн: несметные богатства, друзья детства, ненормальные вечеринки на двести человек.
Вместо того чтобы об этом размышлять, Мэгги обращает внимание на несколько черно-белых семейных фото, которые висят вдоль лестницы. Среди них шикарные фотографии всей семьи, огромные ландшафтные фотографии, в основном с видами Монтока, но внимание Мэгги закономерно привлекают фото с Нейтом. И вдруг она замечает на самом верху большую фотографию, восемь на десять: Гвин и Томас сидят на передних сиденьях старого пикапа, за ними виднеется дорога, и, судя по положению рук, Мэгги догадывается, что фотографировал Томас. Гвин в это время целовала его в щеку. А он смеялся. От души, искренне. Мэгги останавливается перед фото и проводит пальцем по черной раме. Фотография очень красивая, но, когда Мэгги оборачивается расспросить о ней Нейта, оказывается, что он уже куда-то ушел. Нейт поднялся один, отчего Мэгги становится сразу понятно, что на него, возможно, сильно повлиял разговор в гостиной.
Нейт оставил дверь в спальню открытой. Комната угловая, маленькая, с деревянными досками вдоль стен, под потолком – квадратное окно, которое служит единственным источником света. Комната чем-то похожа на корабельную каюту, в ней слишком много голубого: голубое одеяло и ковер, в углу стоит голубой велосипед. Мэгги идет прямо к велосипеду и хватается за седло.
– Это была твоя комната? – спрашивает она.
Нейт кивает.
– Да, моя.
Нейт сидит на краю кровати, Мэгги подходит и садится рядом. У него задралась футболка, и ниже пупка виднеются волосы. Она хочет коснуться.
Взгляд Мэгги падает на доску над столом Нейта: к ней прикреплены вырезки из газет, ленточки, пустые кнопки, державшие что-то раньше, предметы, которых давно уже нет. Мэгги хочет сказать, что комната ей нравится, но Нейт напрягается от одного ее прикосновения, Мэгги чувствует его раздражение или, возможно, замешательство, а может быть, и то и другое. Может, его настроение никак с ней не связано, но Мэгги молча убирает руку.
– Нам необязательно об этом говорить, Нейт, – говорит она.
– Тебе, очевидно, обязательно.
Она глубоко вздыхает:
– Мне просто хочется убедиться, что с тобой все в порядке.
Нейт молчит.
– Все в порядке.
– Заметно.
– Мэг, я понимаю, что ты напугана. Понимаю. Если бы мы оказались в доме твоих родителей и я столкнулся с такой же ситуацией, думаю, я бы тоже струсил.
Когда они приезжали к ее отцу, Мэгги очень беспокоилась: вдруг отец слишком много выпьет и наговорит лишнего? Больше всего она боялась, что он подробно станет рассказывать о своей недавней подружке Мелинде. Все же это и рядом не стоит со страхами Мэгги, да? Может, причина в том, что она рассказала Нейту все о своем отце еще задолго до поездки в Эшвиль. Он знал абсолютно все – все, что могло впоследствии привести к конфликту, – поэтому, когда встреча прошла довольно мирно, Мэгги почувстовала облегчение.
– Если бы это был дом моих родителей, ты бы справился, – отвечает Мэгги.
– А ты справляешься? – интересуется он.
Она пожимает плечами.
– Ты лучше меня.
Она пытается пошутить, вернуть его себе. Уловка на секунду срабатывает. Нейт улыбается. Но потом улыбка исчезает.
– Пожалуйста, не стесняйся. Все в порядке. Родителям так хочется. Я принимаю их решение. Иногда отношения не складываются. Проще расстаться.
Мэгги смотрит на Нейта и удивляется, не упускает ли он чего-то большего – то ли ради родителей, то ли ради них в будущем.
– Что-то тут не сходится, – говорит Мэгги. – Празднование развода. Думаю, тут что-то не так.
– О чем ты? – спрашивает Нейт.
– Пока не уверена, что могу объяснить. У меня плохое предчувствие.
– Плохое предчувствие?
– У меня предчувствие, что все не так просто, как им хочется.
Нейт смотрит на руку Мэгги, поворачивает ее ладонью вверх. На пальце нет обручального конца. Мэгги не хотелось. А сейчас хочется, чтобы оно у нее было. Как доказательство того, что они договорились держаться вместе. Потому что сейчас она ощущает себя вне происходящего.
– Прости, – вдруг говорит он.
– За что?
– За то, что втянул во все это.
Мэгги качает головой, пытаясь отгородиться от того, что вмешивается в их с Нейтом царство. Это странность семьи Нейта, а не его собственная. Нейт всегда старался, очень старался быть для нее хорошим, быть с ней рядом. Глупо волноваться из-за того, что может произойти. Из-за его родителей? Из-за того, что он назовет причинами их развода?
– Я должна извиниться, – говорит Мэгги. – Это твоя семья. Ты знаешь их лучше меня, и мне не стоит делать поспешные выводы.
Она заставляет себя встретиться взглядом с Нейтом.
– Просто я от всего немного устала.
Внезапно Мэгги перестает хотеть обо всем этом думать. Она наконец-то посмотрела на все глазами Нейта. Только Джорджия заметила с самого начала, как расстроен Нейт, как он все отрицает. Как Мэгги могла не обратить на это внимания раньше? Не заметила? Или слишком испугалась в этом признаться?
– Знаешь, давай просто полежим, снимем ненадолго одежду, – улыбается Нейт. – Стоит нам немного поспать, как все покажется не таким странным. К тому же, когда мы проснемся, здесь нужно будет провести еще меньше времени. Как тебе такой план, звучит?
Она кивает:
– Звучит.
Но только они ложатся, в дверь стучат.
– Нейт!
Это Джорджия. Она зовет Нейта и стучит еще настойчивее.
– Можешь на секунду со мной спуститься? Нам нужно поговорить. И не делай вид, что меня не слышишь. Я выломаю дверь, и тогда ты точно услышишь.
– Минутку, Джорджия.
– Нет, – она снова стучит, – сейчас же.
Мэгги касается колена Нейта и пожимает плечами.
– Иди. Все в порядке. Я немного посплю. Поговори с семьей, обо мне не беспокойся.
Нейт поворачивается к Мэгги и касается лбом ее лба, закрывает глаза.
– Я вернусь.
– Я буду здесь.
Он кивает, отклоняется и целует ее в макушку, что, как ему кажется, успокоит Мэгги, но на самом деле производит обратный эффект. Потому что на Нейта это не похоже.
Мэгги слышит, как закрывается дверь, и снова смотрит на доску над столом, на красные ленточки посередине и на пустые кнопки. На стене больше нет фото. Она думает о фотографии на лестнице, где Гвин и Томас сидят в пикапе. На снимке они выглядят влюбленными. Они выглядят очень влюбленными.
Как может все так измениться? Все начинается со лжи, маленьких недомолвок? С одного необходимого разговора, на который никто не решается?
В этот момент открывается дверь. Заходит Нейт.
– Можно сказать тебе то, чего прежде не говорил? – спрашивает он. Нейт неотрывно смотрит на Мэгги, пока она на секунду не задерживает на себе его взгляд. – Ты мне нравишься больше всех.
Она ему улыбается:
– Ты мне нравишься больше всех.
И когда Мэгги больше всего хочется, чтобы он остался, но она не может об этом попросить, – Нейт снова уходит.
Гвин
Гвин уже давно столкнулась с этим многомиллиардным бизнесом. Существует ложное представление, что если женщина ее типа остается красивой и хорошо выглядит, то она находится в безопасности. В жизни, в браке, сама по себе. Сколько раз Гвин слышала, что мужчина оставил жену после того, как она себя запустила? Обычно женщина всегда виновата больше мужчины, который не хочет оставаться с человеком, далеким от совершенства. Только что делать, если ты все еще совершенна, а он все равно от тебя уходит? Кого винить? Особенно когда другая женщина, к которой он уходит, некрасивая? Когда она совершенно не тот человек, которым ты так отчаянно пытаешься быть всеми правдами и неправдами?
Для Гвин ничего хуже быть не может. Она все еще красива, но ее это не спасает. Фактически Гвин стала даже более уязвимой, так как позволила себе расслабиться.
Когда она заходила в комнату, Томас пожирал ее взглядом, гладил спину, говорил, что у нее лучшие бедра, плечи и грудь в мире. Для Гвин его слова много значат. Для нее они стоят в одном ряду с редкими «Я тебя хочу и всегда хотел».
Гвин поправляет платье, выходит из ванной и идет к лестнице у кухни. Было бы отлично, если бы, пока она на кухне, ее никто не беспокоил и не отвлекал, хотя бы какое-то время. Гвин хочет готовить торт. Ей хочется побыть одной. Гвин включает свет на кухне и видит своих детей, которые сидят в темноте там, где она и предполагала их увидеть: Нейт – на стуле у стойки, на которую опирается Джорджия. Ингредиенты для торта отставлены в сторону. Масло для теста, какао и сахар, свекла и свежая пахта, много яиц. Гвин закрывает и открывает глаза в надежде увидеть другую картину. Им могло бы быть по десять или пятнадцать лет, и они сидели бы напротив так же, как сейчас: взрослый широкоплечий Нейт и Джорджия с тоненькими ручками.
Про изменения в детях нужно спрашивать мать. Она ответит, что дети – объективно говоря – абсолютно такие же, как и раньше.
– Тебе придется переехать, – говорит Гвин, нежно потрепав Джорджию за щеку.
Джорджия не двигается с места.
– Мы как раз это обсуждали, мам. Если вы празднуете развод, чтобы нам было получше, то, знаешь, мы в порядке. Без вечеринки было бы куда лучше.
Гвин тянется через Джорджию за яйцами и пахтой. Она вытаскивает продукты из-за спины дочери и начинает готовить.
– Отменять слишком поздно. Все уже приглашены.
– Все уже приглашены? Ты говоришь как британка, – возмущается Джорджия.
Гвин осуждающе смотрит на дочь.
– Они хотя бы знают, на что приглашены? – спрашивает Джорджия. – Знают, что празднуют?
Что Гвин может ответить? Она кивает, потому что «да» – единственный вариант, похожий на правду. Ее друзья знают, что приглашены на вечеринку по случаю развода, они знают суть происходящего: Гвин и Томас расстаются. Но не знают, что у него другая женщина. Скорее всего, они бы и не поверили, если бы Гвин рассказала, не поверили своим ушам, но Гвин это не так уж важно. Она в любом случае не может им рассказать. Гвин не выдержит стандартного «Томас к тебе еще прибежит». Не выдержит, потому что потом ей придется столкнуться с тем, как они ошибаются.
– То есть мы, – Джорджия складывает на груди руки, – просто выставляем гибель семьи напоказ перед всеми знакомыми и таким образом оптимально решаем проблему? Что это за родительский подход такой? Знаешь, что скажет мой психотерапевт?
Гвин сжимает локоть Джорджии.
– Можешь передать своему терапевту, что нам с отцом после советов психолога последний семейный праздник со всеми знакомыми кажется лучшим способом разрешить ситуацию.
– У вас что, есть психолог?
– Нет. Но скажи своему психотерапевту, что есть, хорошо? Так лучше.
– Мам, это не смешно.
– Но забавно.
Гвин смотрит на расстроенную дочь, но догадывается, что причиной обиды стали не ее слова. Джорджии наверняка тяжело смириться с разводом родителей. Гвин понимает, что Джорджии сейчас особенно трудно, ей не хочется думать о расставаниях. Джорджии приходится мириться с тем, что семья считает их пару с Дэнисом следующей.
– Знаешь что? Не надо все так очевидно показывать, мама. Я поняла твой взгляд. Меня и Дэниса это никак не касается, я не волнуюсь за нас с Дэнисом и никак не связываю наши отношения с вами. Мы в порядке. У нас все замечательно.
Гвин сдается:
– Я просто пытаюсь объяснить, что сегодня все будет хорошо. Ведь по каким-то причинам такие пати здесь устраивают все чаще. Только в этом году мы посетили три. В конце месяца ходили к Сирилу и Морин Ливингстон, знаешь пару сценаристов в этом же квартале? – Она адресует вопрос Нейту. – Пару лет назад они написали ужасный сценарий к фильму про грабителей и любовь в самолете. В общем, неважно. Вечеринка была очень красивой, и благодаря ей двойняшкам стало проще смириться с решением родителей.
– А двойняшкам разве не по шесть лет? – спрашивает Джорджия.
– И что? – удивляется Гвин.
Джорджия отталкивается от стойки.
– Пойду лягу, – и добавляет: – Иначе скажу то, о чем пожалею.
Она похлопывает брата по плечу:
– Попробуй ты.
– Попытаюсь, – говорит Нейт немного растерянно.
– Подожди, – говорит Гвин.
Джорджия уже идет к двери, но Гвин вручает ей пачку литературы о разводе, валяющуюся на кухне. Сверху Гвин положила книгу «Нежный развод», которую посчитала лучшей. Она загнула угол странички на главе про пати по случаю развода, где описываются плюсы ее проведения и то, как она помогает семье. Если все сделать правильно, семья поймет, что существует множество форм любви, множество форм сосуществования даже после расставания.
– Превосходно, – замечает Джорджия. – На этом все?
Гвин кивает.
– Если хочешь, – отвечает она.
Гвин смотрит, как уходит ее дочь; со спины Джорджия не выглядит беременной, словно в ней ничего не менялось.
– Так. – Гвин поворачивается к Нейту и говорит: – Ты меня тоже ненавидишь?
Нейт смотрит на мать:
– Нет.
Она надевает передник, ищет под раковиной самую большую емкость для вымешивания теста и огромную ложку под размер миски.
– Хоть что-то, – замечает Гвин.
– Просто не понимаю, мама, зачем было втягивать во все это Мэгги, тем более в первый день поездки. Ей сложно.
Гвин опускает ложку.
– Ты знал, что вечеринка состоится. Знал, сколько будет гостей.
– Я не знал, что будет так.
– И чья это вина?
Нейт молчит.
– Может, моя.
Гвин размешивает в миске ингредиенты и достает помятый пожелтевший рецепт, на котором маркером наверху написано «красн торт», как будто ей нужен рецепт и она не знает его наизусть. Гвин смотрит на сына.
– Я этого не хотела, – говорит она.
– Чего именно?
– Чтобы ты себя некомфортно чувствовал. Мне этого не хочется. Ты же знаешь.
Он теребит волосы, как делает каждый раз, когда хочет что-то понять – семилетний Нейт, тридцатитрехлетний Нейт, – и вдруг с легкой улыбкой встает со стула, идет к раковине и начинает мыть руки. Вытирает руки о джинсы, поворачивается к стойке и открывает пачку масла. Добавляет на глаз шеф-повара три капли в миску и начинает искать экстракт кокоса для теста.
– Что ты делаешь? – спрашивает Гвин.
– А ты как думаешь?
Он ей помогает. Вот что она думает. Сейчас Нейт помогает матери, и, если будет выбор, он всегда ей поможет – семилетний Нейт, тридцатитрехлетний Нейт. На душе у Гвин становится спокойнее, ей важен поступок сына. Может, отчасти она им гордится. Хотя кому интересно это слушать? Точно не ему. Сейчас ему ничего такого не хочется слышать. Поэтому вместо разговоров она гладит его по спине и вручает черную бутылку экстракта с полки со специями. Маленькая крышка неплотно прижата к бутылке.
– Спасибо, малыш, – говорит Гвин, когда он берет бутылку.
– Не стоит.
Она склоняется к нему, пока он по памяти добавляет ее секретный ингредиент, цедру лимона, так, как Гвин ему давным-давно показывала.
– У вас все будет хорошо, ребята, – говорит Гвин.
– У меня и Джорджии?
– У тебя и Мэгги. Люди не расстаются из-за того, что у кого-то в семье неурядицы. Если бы это было важно, никто бы и не женился.
Гвин касается лица сына.
– Прости. Я это уже говорила? Прости, если застала ее врасплох. И вы из-за меня поссорились.
Он качает головой и разбивает яйцо.
– На самом деле я умудрился ее напугать еще за час до приезда. Мне хотелось утром сказать ей то, что должен был сказать раньше.
– Что именно?
Нейт не сразу отвечает, он тянется к миксеру, включает его и держит над миской, медленно опуская в смесь.
– Я многого не рассказывал о детстве. Точнее, рассказал не все. Начнем с того, что я не сказал ей о деньгах.
Гвин вытаскивает миксер из розетки.
– Повтори-ка.
– Никак не находил подходящего момента.
Нейт смотрит на Гвин, и они встречаются взглядом.
– Кажется, они никак не были связаны с моей жизнью. С нашей жизнью.
– Нейт, ваша жизнь – открытие совместного ресторана. У нее было право знать. Ты же не собирался снова одалживать денег, как в прошлый раз. Ты ясно дал нам это понять. Но ты должен был и ей объяснить. Боже, наверно, она так растерянна!
– Да, я уже вижу.
Читать бесплатно другие книги:
