Сома-блюз Шекли Роберт

7. ШЕЛДОН

Моя квартира на Стейт-стрит занимает половину дома, покрашенного в такой цвет, который трудно определить и который забываешь, едва от него отойдешь. Я вошел и с минуту постоял в темном узком коридоре.

– Милар? – позвал я.

– Ее здесь нет, – донесся голос из гостиной.

Это один из тех домов, где есть гостиные-залы и окно в эркере. Спальню наверху мы с Милар сдавали. Шелдон сидел в гостиной. Маленький сильный плотный мужчина южного типа с густой шапкой темных вьющихся волос. Тяжеловатые черты лица. Немного унылый рот. На лице застывшая улыбка. Не того типа человек, с которым я хотел бы иметь личные отношения. И, естественно, не я его выбирал.

– Куда она пошла? – спросил я.

– Она сказала, что сейчас вернется. – Было что-то подозрительное в том, как он это сообщил.

– Ладно, но куда она хотела пойти?

– В частности, никуда, – проговорил Шелдон и, сделав паузу, выпалил: – Она хотела дать нам немного времени побыть вдвоем.

– Ради бога, зачем нам нужно быть вдвоем? – Я вытаращил на него глаза.

– Чтобы попытаться прояснить дела, – объяснил Шелдон.

– Ох, нет, Шелдон, – чуть ли не взвыл я. – Не сейчас. Я устал. У меня появился клиент. Первая беседа отняла много сил.

– Богатый клиент? – спросил Шелдон, моментально просияв.

– Нет. Нормальный, загнанный в угол клиент, какие обычно у меня бывают.

Шелдон встал, прошелся взад-вперед по комнате, ударяя кулаком правой руки в ладонь левой. Уверен, он изображал отчаянную злость. Или, может, злобное отчаяние. В любом случае через минуту он повернулся ко мне и произнес:

– Проклятие, Хоб, так продолжаться не может.

– Точно такое же мнение и у меня. Значит ли это, что ты собираешься уйти? – Шелдон жил с нами благодаря стечению обстоятельств, слишком нелепых, чтобы установить их последовательность во времени. И к тому же не имеющих отношения к событиям моей истории. Но теперь вижу, раз уж я упомянул о них, то должен объяснить.

Я встретил Шелдона пять лет назад, когда международная финансовая служба устроила мне проверку. После обмена бумагами они прислали из офиса в Ньюарке Шелдона посмотреть мои отчеты. Я потратил несколько часов, роясь в мешках, полных бумаг, и потом вывалил все ему на колени. Некоторые отчеты были абсолютно неубедительными листочками с оборванными краями. Такими обрывками пользовались лавочники Ибицы в те дни, когда я жил там и собирал эти листки как документы. Он с раздражением посмотрел на меня.

– Мистер Дракониан, – на том этапе у нас были чисто формальные отношения, – у вас нет лучших отчетов, чем эти?

– Я не большой специалист по обрывкам бумаги, – ответил я. – Поэтому стараюсь сохранить все. Я же знаю, Дядя Сэм хочет, чтобы я все хранил. Но они теряются, понимаете, приятель, что я имею в виду? Правда, вы можете спросить мою жену, Милар, наверно, у нее есть какие-то старые гроссбухи по расчетам наличными. По-моему, у нее сентиментальное отношение к таким вещам.

И тут очень своевременно вошла Милар. Пяти футов девяти дюймов, тонкая, с выступающей вперед грудью, со стройными ногами, лучистой улыбкой и голубыми фарфоровыми глазами. Шелдон увидел (как он потом мне рассказал) в этой леди невероятной красоты в обтягивающих, как кожа, джинсах, в расшитой блестками блузе, в сапожках из змеиной кожи, в ковбойской шляпе, с громыхающими украшениями, с безумным макияжем и пурпурной прядью в волосах воплощение своей самой неисполнимой мальчишеской мечты. Это была любовь с первого взгляда, как он признался мне месяцы спустя после бесчисленных кружек пива у Макджинти на Грит-стрит, недалеко от Мэкэдэма.

Чтобы быть честным, скажу, внезапный интерес Шелдона к моей жене не вызвал у меня недовольства. Я давно раздумывал, как бы отделаться от Милар. Не то чтобы в ней меня что-то не устраивало. Просто у нее крыша поехала в одну сторону, а у меня в другую, и мы так далеко отдрейфовали друг от друга, что только космическая взаимосвязь всего в мире давала нам нечто общее. И тут появляется симпатичный парень с высокими моральными принципами, с постоянной работой, который готов забрать ее и развязать мне руки. Тогда я могу отделаться и от других обязательств, продать дом и воплотить в жизнь мою недостижимую мечту, то есть вернуться в Европу и снова погрузиться в ее магию. Говорят, что нельзя дважды в точности повторить одно и то же. Еще говорят, что если однажды вы все получили и вам не понравилось, то снова не стоит и пытаться. Но имею я право мечтать или нет?

Однако возникла одна трудность. Я стал «делом» Шелдона, на которое он поставил свою репутацию и гордость. Его исключительно отточенное чувство этики могло бы удовлетвориться только одним – успешным завершением моего дела. А это значило для него собрать в пользу Дяди Сэма все монетки до единого динара, которые мне кое-как удалось раскидать вилами по предыдущим годам, еще менее удачным, чем этот. Только тогда он почувствовал бы моральное право и УВЕРЕННОСТЬ (убежден, он называет это именно так), что он может позволить себе без чувства вины забрать мою жену.

Ладно, все это вздор. Я неплохой парень и обязательно заплатил бы правительству сполна, только у меня нет денег. Вот и все. Я должен платить Кэти и детям. Я должен платить за аренду офиса. Я должен туда, я должен сюда. А на все никогда не хватает денег.

Но я помнил время, было это очень давно, когда я жил без денег и без заботы о них. Я жил на волшебном острове, где никто не голодал. И там никого нельзя было вышвырнуть вон, потому что это был ДОМ, самое потрясающее место, где каждый заботился о другом.

Конечно, это фантазия, или, вернее, иллюзия. Но что я могу поделать, если так вижу СВОЙ остров. Каждому человеку нужна мечта, даже если это химера.

У меня, конечно, еще сохранялись некоторые чувства к Милар, на которой я обнаружил себя все еще женатым после безуспешной попытки с помощью наркотика достичь Высшего Союза, объединяющего Кажущиеся Разности. Эти новые галлюциногены иногда могут перенести тебя в самые удивительные места. К примеру, вдруг оказываешься в Лисвилле, штат Северная Каролина, стоишь перед мировым судьей и вопрошаешь, а есть ли у вас хоть какой-то собственный опыт в таких делах? Да? Но ведь вы, проснувшись, наверняка не обнаруживали, что женаты на женщине, которая называет себя Милар и в волосах у нее покрашенная в пурпурный цвет прядь. К тому же она совершенно невозможно паясничает и смеется. Особенно невозможно для человека, чье любимое времяпрепровождение жалеть себя.

Это случилось шесть месяцев назад. Сейчас мы в симпатичной маленькой мышеловке собственного изобретения. Шелдон съехал с квартиры в Хобокене и, когда стало возможным, снял нашу спальню наверху. Совесть Шелдона немного тяготило, что он и Милар так долго живут врозь. Но спать вместе они тоже не могут. Во всяком случае, с точки зрения Шелдона. Иначе приятная душещипательная трагедия превратилась бы в бытовой фарс. Нет смысла рваться на роли идиотов в обзорах, которые с благодарностью публикуют газеты, не дав героям даже хлеба с фрикаделькой. Поэтому Шелдон и Милар живут без секса в состоянии распаленного желания. Такое часто замечаешь при обстоятельствах, принуждающих к целомудрию, пока наконец сами стены не начинают дымиться от сдерживаемой и подавляемой страсти. Поэтому я много времени проводил у себя в офисе или в кино. Но, несмотря на мои самые лучшие намерения, я все равно оставался не ПОЛНОСТЬЮ исключенным наблюдателем.

– Теперь послушай меня, – начал Шелдон. – Ты должен наконец решить эту штуковину. Тебе надо собрать немного денег и заплатить правительству, чтобы я мог закрыть дело и забрать с собой Милар на место моего нового назначения.

– Что за новое назначение?

– Разве я не говорил тебе? Я первый в списке на должность старшего аудитора нашего отделения в Морристауне.

– Поздравляю, – сказал я. – Ты будешь потрясающим аудитором. А Милар будет потрясающей миссис аудитор. Полагаю, у тебя по-прежнему честные намерения по отношению к ней?

– Конечно, честные, – воскликнул Шелдон. – Я хочу, чтобы Милар развелась с тобой, тогда я женюсь на ней и возьму с собой в Морристаун. Но я не могу ничего предпринять, пока не закрою твоего дела.

– Не понимаю, почему не можешь, – удивился я. – Министерство внутренних дел никогда не поставит тебе в укор одно малюсенькое незакрытое дело.

– Меня не волнует министерство, – возразил Шелдон. – На самом деле, пока я не сдал твою папку в архив, только совесть не позволяет мне взять должность с повышением и твою жену. Понимаю, я старомодный, живущий по собственным принципам парень, но с этим ничего не поделаешь. – Он засмеялся с фальшивым самоосуждением человека, довольного собой. Мне захотелось его ударить.

Однако все же лучшая сторона характера Шелдона давала мне шанс избавиться от опостылевшего существования с Милар. Заплатив деньги, Дракониан, ты завоюешь свободу. Но где найти деньги?

– Может, я что-нибудь придумаю с деньгами, – обнадежил я его. – Через пару дней я уезжаю в Париж.

– Ты уезжаешь в Париж? – переспросил Шелдон.

– Да, конечно, – подтвердил я. – Так нужно по делу моего клиента. Пока меня нет, вы с Милар хорошенько повеселитесь, слышишь? – Я искоса послал ему многозначительный взгляд. Не то чтобы я надеялся на такого рода выход из мышеловки. Нет, я просто хотел подбодрить его.

8. МИЛЛИ

Я поехал к Милли, в ее голубятню на Уотер-стрит, потому что она могла устроить билеты на самолет. Милли старый друг с Ибицы. Я открыл дверь своим ключом. Она спала, лежа на спине, и громко храпела, напоминая розового детеныша кита в голубой ночной рубашке. Кроме большой шляпы с обвисшими полями, какую носят на Форментере, и пары сандалий из бутика в начале Дальт-Вильи, она привезла с Ибицы отвратительную привычку – пристрастие к кваалюдину.

Я стараюсь вовлечь в деятельность детективного агентства «Альтернатива» всех своих друзей. Международная организация, которую я создал, состоит главным образом из друзей разных периодов моей жизни. Некоторые из них бывшие хиппи. Большинство занималось и множеством других дел. Наши тропинки пересеклись на Ибице, пожалуй, главной конечной остановке круговращения изгнанников.

Одно из главных преимуществ жизни за границей состоит в том, что вы с друзьями где-нибудь заканчиваете скитания. Единственная трудность – попытаться придумать способ, как задействовать друзей. Я придумал: буду оказывать социальные услуги, предлагая занятие людям, у которых обычно его не было. Покончите с крупными мошенниками, но позвольте мелким не уходить со сцены. Позвольте нашей гаитянской бригаде раскрасить ваш дом.

Нам нужна работа, нам, изгнанникам. Мы представители «третьего мира» западной цивилизации. Поверьте, не обязательно быть черным или латиноамериканцем, чтобы чувствовать себя лишенным наследства и прав в Америке последних лет ХХ века.

И дело тут не в политике, расе или религии. Есть множество ярких личностей, которые оказались придавленными к земле, потому что они не соответствовали, потому что не стали частью убыстряющегося старения всего, что имело какую-то ценность.

В этом смысл и причина создания детективного агентства «Альтернатива». Мы своего рода коммуна. Хотя, конечно, не называем его так. Ведь для большинства людей слово «коммуна» вызывает в памяти образ симпатичных длинноволосых девушек, занимающихся отвратительным сексом с бритоголовыми подонками, у которых под ногтями серая пыль от наркотиков. Тогда как наша организация пытается представить образ нормальных американцев, занимающихся общенациональной игрой: «Делай Деньги Любым Способом, Каким Сможешь».

Детективное агентство «Альтернатива» для меня и моих людей – холдинговая компания. У нас есть отделения во всех уголках мира, где случалось жить моим старым друзьям с Ибицы. Они помогают мне распутывать мои дела, а я включаю их в распределение прибыли, если она бывает. А если нет, мы получаем кайф, болтая о старых временах.

Они мой народ, и они населяют мою настоящую родину, туманное королевство изгнанников, вытесненную на обочину страну воспоминаний. Сбившиеся с пути и бродяги, художники и будто бы художники, мошенники и живущие на деньги, присылаемые с родины, студенты вечно обучающего университета, дрейфующее англоговорящее общество, которое летом устремляется к югу, на Ибицу и в Сен-Тропез, а зимой перебирается в Париж, Лондон и Амстердам. Так во время оледенения пересекали Европу стада благородных королевских оленей.

Каждый слыхал о людесе, так для краткости называют кваалюдин, об этих маленьких белых таблетках, которые дают прекрасное настроение, убивая вас. Но не каждый знает, что на самом деле делает кваалюдин. Во-первых, вы должны принять его натощак, тогда маленькая белая таблетка быстро растворится и через стенки желудка попадет в кровь. Если вы плотно поедите, то не ждите кайфа.

И, конечно, людес не всегда действует как надо. Обычно таблетка срабатывает, но иногда что-то идет не так, может, что-то происходит в организме, и людес дает осечку. Вот тогда дело паршиво, потому что тут начинаешь дуреть.

Когда-то у меня тоже была такая привычка. Примешь таблетку, и лицо становится будто резиновым. Это первое, что замечаешь. А потом чувствуешь себя на седьмом небе. Хотя и платишь за это частичкой собственной жизни. К несчастью, наркотик надолго остается в организме, не меньше двадцати четырех часов, так что на следующий день после таблетки ты не в себе и ни на что не годишься. А если каждый вечер принимать по одной или даже больше таблеток, как это обычно делал я, то ты всегда не в себе и всегда ничего не можешь делать. Другой побочный эффект кваалюдина – камни в почках у тех, кто регулярно им пользуется. Выход камня у мужчины по болевым ощущениям равносилен трудным родам у женщины.

Я тряс Милли, чтобы она очнулась. Милли крупная женщина с седыми прядями в длинных, до плеч, каштановых волосах. Все еще привлекательная и к тому же деловая, несмотря на пристрастье к таблеткам. Мне довольно легко удалось заставить ее понять, чего я хочу. Два билета в Париж, туда и обратно с открытой датой возвращения и самые дешевые, какие только возможно. Надо попробовать получить их в одной из курьерских служб. Потом я все это записал, чтобы она вспомнила, когда опять проснется, потому что, как только я уйду, она неизбежно снова заснет.

Закончив с Милли, я направился к себе в офис. Проходя мимо обувного магазина Тома Макэна, я случайно бросил взгляд в витрину и мне показалось, что за мной следят. На противоположной стороне улицы околачивался без какого-либо дела представительный мужчина в темно-синем костюме. Подумав о слежке, я вспомнил, что видел его и раньше.

Я пошел дальше и, незаметно ловя отражение в стеклах машин и в витринах магазинов, убедился, что он все еще идет сзади. Неторопливым шагом и с демонстративно беззаботным видом я перешел Аргилл-стрит и быстро обогнул квартал, надеясь выскочить позади моего преследователя. Но когда я снова оказался на углу, он исчез.

Я пытался вспомнить всех людей, кто мог бы выслеживать меня. После пятнадцати имен бросил. Однако мое беспокойство не уменьшилось. Прошло десять лет, как я был последний раз в Европе. После турецких событий мне казалось мудрее держаться от нее подальше.

Но, черт возьми, это же было так давно и не по моей вине, во всяком случае, не совсем по моей вине. И нельзя же из-за одной-единственной неудачи провести всю оставшуюся жизнь, избегая Европу. Можно, но если вы не Хоб Дракониан.

Париж – король городов. И остальной Европы. Европы Хоба: Ибица, Майорка, Барселона, Лондон, Амстердам, Афины и острова центральной Цикладьи. И Рим. Несравненный Рим.

Как я мечтал вновь увидеть мою Европу. А на пути к ней стояло всего лишь воспоминание десятилетней давности о том злосчастном дне в аэропорту Анкары.

День был жаркий, как в аду. Август в Турции. Аэропорт переполнен, множество туристов. На это мы и рассчитывали. Мы делали так и раньше, и все проходило как по маслу.

Тогда почему такое предчувствие, почему такая обжигающая паника, почему такое состояние, будто меня укусила холодная как лед жаба? Что со мной случилось? Какой тонкий ключ настроил мою систему защиты? Почему у меня в голове мелькали картины турецких тюрем?

Подходя к будке пограничника, я увидел лейтенанта Яросика. В накрахмаленном хаки он возвышался над толпой, черные усы темнели аккуратным треугольником на нежно-оливковой щеке. Моя реакция была бессознательно-автоматической. Я повернулся, как марионетка, заметив, что он еще не выхватил меня из толпы. Не оглядываясь, направился прямо к выходу из аэропорта и сел в такси. Я приказал ехать в порт и успел на последний паром через Босфор на Европейскую сторону.

Я и правда не могу объяснить, почему так поступил. У Яросика ничего на меня не было. Но он не принадлежал к тому сорту людей, которые бы просто так болтались в аэропорту, проверяя туристов, проходивших мимо пограничников. Я догадался: что-то пошло наперекосяк, кто-то заговорил. Я понял: Яросика вызвали потому, что он знал в лицо меня и еще Жан-Клода и Найджела.

В Европейской части Турции я тогда присоединился к туристской экскурсии на развалины Адрианополя, или Эдирны. Потом нормально через пограничный пункт перешел в Грецию. На такси доехал до Комотини, а затем поездом и автобусом в Афины.

Два дня спустя, когда я пил пиво в отеле «Георг V» на площади Синтагмы в Афинах, на пятой странице «Интернэшнл Геральд Трибюн» я увидел сообщение. Таможня аэропорта Стамбула задержала француза и британца.

Конечно, они нашли гашиш. Двойное дно, которое я сделал в чемоданах, не может успешно выдерживать таких методов проверки, какие применяют таможенники, когда знают, что искать.

Суд состоялся в конце того же месяца. Жан-Клоду и Найджелу дали пожизненное заключение. Потом его сократили до двух лет, когда адвокаты доказали, что они всего лишь невинные носильщики чемоданов третьего лица, мистера Большой… в интересах следствия имя не называется. Он, как предполагалось, должен был лететь в этом же самолете, но, по-видимому, в последний момент сумел улизнуть.

Какие-то деньги поменяли хозяев, и мои друзья через год вышли из тюрьмы. Но, как мне говорили, они сердились. Всю вину за провал они возложили на меня. Они осыпали меня оскорблениями и даже угрожали. Однако это было десять лет назад.

Я пытался по-прежнему тянуть лямку. В те дни я стал профессиональным игроком в покер. Не первого ранга, но вполне хорошим для конкуренции, какую можно встретить в Европе. Главное правило – никогда не играть в казино, хотя и там можно заработать на жизнь. Настоящее поле для профессионала покера – домашние вечеринки и номера богатых отелей в Канне, Ницце, Риме. Выигрывать было легко. Труднее заставить себя проигрывать, чтобы не перестали приглашать.

Это требует определенной тактики. Вам приходится КАЗАТЬСЯ человеком, который не выигрывает чересчур много. Вы стараетесь привлечь к каждому проигрышу максимальное внимание окружающих – это обязательное условие. Но в какой-то момент наркотики начинают поглощать все ваши деньги, не делая разницы между выигрышами и проигрышами. Тогда вы ставите вместо денег бумажки и молите бога, чтобы все сошло благополучно. И если выигрываете, то делаете ставки реальными деньгами.

Это тоже своего рода хождение по проволоке, но, мне казалось, я знал, как сохранять равновесие. Пока не начал проигрывать. Я напрягся, стал делать неправильные жесты, посыпались ошибки в расчетах. Уже невозможно было что-то исправить, и мои попытки выиграть становились все более беспомощными. А наркотики больше не помогали.

Вот тогда все начало разваливаться на части.

Паника, паранойя, холодный пот, дурные мысли и Страх.

Так я вернулся в Америку. А теперь снова собираюсь в Европу.

После Турции я понял, что жизнь – это не мечта. Понял, что имею дело с опасным товаром. В те дни почти каждый занимался контрабандой. По правде, я не верил, что меня поймают. Не верил, потому что привык к ощущению тепла, безопасности и неуязвимости, которое дают наркотики, особенно людес. Сладкая апатия затопляет вас, лицо немеет, и вы погружаетесь в сумеречную нереальность, которая называется Путь, Который Тебе Нравится.

Но это было тогда, а сейчас – это сейчас. Я очистился, никаких наркотиков, прошлое похоронено вместе с моим кумиром Джимом Моррисоном[4] на кладбище Пер-Лашез, и я возвращаюсь в Париж.

9. МАРИЯ ГУАШ

В то утро, когда моя детальная телеграмма попала к Гарри Хэму, он не испытывал особого удовлетворения жизнью. Он чувствовал, что ему скучновато. Первый прилив радости от того, что он живет на замечательном острове, прошел. Он привел в порядок дом, подал заявление для получения бумаг, которые нужны, чтобы находиться в Испании на положении постоянного жителя. Сад выглядел прекрасно, он уже завел кое-каких друзей. Но чего-то не хватало, и Гарри сам точно не знал чего.

Он сказал мне, что обрадовался, получив мою телеграмму, потому что в тот момент был готов на что угодно, лишь бы заняться чем-нибудь.

Он оторвал зад от кресла, или, как он говорил, завел свою «мадам сижу», и совершил двадцатиминутную поездку до порта Ибицы. Гарри долго расхаживал по пристани, разыскивая «Индустриас Марисол». И наконец нашел. Маленькую лавку, торгующую скубами, популярными здесь аквалангами, и мелочами для подводного плавания, приткнувшуюся в конце аллеи Калле-дель-Виржен. Лавка была закрыта.

Гарри обошел вокруг, заглянул в окно, раздумывая, что же делать дальше. День стоял прекрасный, порт гудел, был июнь, отличная погода, каждую неделю прибывали туристы, с июля начинался большой сезон.

Немного спустя старик, сидевший через дорогу в лавке, где чинили ботинки, заметил, что Гарри пытается заглянуть в окно «Индустриас Марисол».

– Вы ищете Вико?

– Это его магазин?

– Да, Вико и его брата Энрике.

– Где их можно найти?

– Прошлой ночью Энрике уехал с острова. Как я слышал, он полетел в Сан-Себастьян. А Вико отправился на рыбалку с братьями Гуаш.

– Они скоро вернутся?

– Кто знает? – пожал плечами старик.

– Разве рыбачьи лодки обычно на закате не возвращаются домой?

– Которые нанимают туристы, да. Но братья Гуаш торгуют рыбой. Никто не знает, сколько времени они пробудут в море.

– Есть способ, каким я мог бы связаться с ними?

– Можете попросить морских чаек, – засмеялся старый сапожник.

Продолжая улыбаться, он отвел глаза – сама хитрость. Гарри знал этот взгляд островитян: ничего не говорить чужому.

– А как же их бизнес? Кто ведет дела, когда их нет?

– Мария Гуаш, конечно. Их сестра.

Гарри записал адрес и отправился в Санта-Гертрудис к домику Марии.

Мария жила на маленькой, тщательно ухоженной ферме на холмах недалеко от Санта-Гертрудис. Низкий каменный дом представлял собой одну из старомодных фазенд. Обычно их размеры зависели от величины конькового бруса, для которого брали самую длинную часть закаленного морскими ветрами дуба. Вокруг дома два поля миндальных деревьев. Несколько акров овощей, таких, как капуста и картошка. Небольшой участок в середине полей засажен algorobos, рожковыми деревьями, стручки которых местные жители сушат, размалывают и этой мукой зимой кормят животных. О приближении Гарри объявила собака. Одна из тех длинных, худых, желтоглазых гончих, которых можно считать частью истории острова со времен карфагенян.

Гарри остановился на ответвлении тропинки перед самой фермой. Женщина вышла, встала на пороге веранды и, закрывая глаза от солнца рукой, смотрела на Гарри.

– Разрешите? – спросил он. И когда она кивнула, открыл ворота и пошел к дому.

Хотя хозяйка явно принадлежала к местным, ее одежда не была монотонно черной, как у большинства стареющих женщин острова. Она еще носила длинную пышную юбку, блузку с длинными рукавами и маленький жакет. Женщины Ибицы одеваются так уже много столетий. Но ее юбка была не из черного материала, а украшена коричнево-белыми узорами. И на кремовой блузке тоже виднелись мелкие фигурки. Черты ее лица были строгие и красивые. Волосы, черные, прямые, блестящие, стянуты узлом на затылке.

Для островитянки она была высокой и стройной. В ней чувствовалось спокойствие, что Гарри очень понравилось. Он подумал, что ей под сорок или чуть больше.

Гарри представился. Как принято на Ибице, он рассказал женщине, где живет и как давно поселился на острове. Потом объяснил, что выполняет поручение друга. А проблема у друга такая: он послал сеньору Вико в «Индустриас Марисол» партию товара и не получил оплаты. А он, Гарри, только что узнал, что сеньор Вико ушел рыбачить вместе с братьями Гуаш. И Гарри подумал, не знает ли она, куда они отправились и когда вернутся.

– Об этом они мне ничего не говорили, – ответила Мария. – Но иногда Пабло и Сезар уходят рыбачить и остаются в море несколько дней кряду. Иногда они заходят в порт на главной земле, чтобы заправить баки, и тоже остаются там на несколько дней. Они могут отсутствовать неделю или даже больше.

– И вы не знаете, куда они отправились в этот раз?

– Нет, – ответила она. Однако Гарри заметил, что она обеспокоена. С ними поехал Вико. И, видимо, Мария, так же как и Гарри, подумала: что он мог прихватить с собой в эту поездку? Может быть, пять полностью экипированных виндсерферов, чтобы продать их где-нибудь на Лазурном берегу Франции?

– Есть человек, знающий, куда отправились ваши братья?

– Рыбаки все знают друг о друге, – проговорила она. – Вы можете поспрашивать в доках. Но вам все равно ничего не скажут.

– Да, – вздохнул Гарри. – Спасибо за помощь, но, как я понимаю, мне, наверное, стоит попытаться.

Мария колебалась. С любопытством разглядывала его. Потом спросила, не хочет ли он выпить стакан воды. Гарри ответил, что был бы очень рад. Она предложила ему сесть в тени на веранде под виноградной лозой. А сама вошла в дом и принесла стакан воды.

– Ого, – воскликнул Гарри, сделав несколько глотков, – что за необыкновенная вода?

– Она из колодца на ферме моего деда, – Мария выглядела очень довольной, – на другой стороне за Сан-Хуаном. Это лучшая вода на острове.

– Да, просто замечательная. Спасибо. – Он допил стакан, поставил его на перила и встал.

– Мои братья не попадут в беду? – спросила Мария.

– Насколько я знаю, нет, – ответил Гарри. – Но если они контрабандой вывозят из Испании украденные товары, то у них могут быть неприятности.

– Вы думаете, Вико украл эти доски и использует моих братьев, чтобы куда-то их доставить?

– Похоже на это, – согласился Гарри.

– Подождите минутку, – попросила она. – Братья могут привезти контрабандой немного виски или сигарет, как и все рыбаки. На этих островах контрабандой промышляют столетиями. Но мои братья никогда не станут заниматься перевозкой краденых товаров.

– Наверно, они не знают, что эти доски краденые, – заметил Гарри. – Наверно, они везут их для Вико как обычный груз.

Мария с минуту подумала, потом вошла в дом. Через мгновение она вышла в черной косынке, накинутой на волосы, и в шали, закрывающей плечи.

– Я пойду с вами и поговорю с мужчинами в доках. Иначе вы ничего не добьетесь от них. Кто-нибудь наверняка знает, куда отправились мои братья.

10. ПОЛЕТ В ПАРИЖ

Во время полета в Париж Ракель немного рассказала о себе. Она говорила, что родители у нее невысокого роста, а она, единственная дочь, выросла до пяти футов девяти дюймов и получилась самой высокой в семье почти за сто лет. Она ходила в школу в Уокегене, штат Иллинойс, и живо описывала, какие у них там бывают холодные зимы и как однажды в феврале одичалые соседские собаки начали сбиваться в стаи и покусали случайного доставщика посылок. Она рассказывала, как ее отец, священник англиканской церкви, превратился в рабочего, ремонтирующего жатки фирмы «Маккормик», когда вся его конгрегация, двадцать три семьи, переехала из Литтл Доркинга в Гемпшире на Гавайи.

Мы развлекали друг друга наполовину выдуманными рассказами и двусмысленными взглядами, а самолет устало тащился на восток над гофрированной серой Атлантикой. Солнце ушло за горизонт, и начали показывать кино. Комедию, в которой Джордж Бернс играл Тамерлана. Я надолго погрузился в раздумья, вспоминая лица в толпе провожающих и задаваясь вопросом, не заметил ли я среди них вчерашнего представительного мужчину.

Немного позже кино кончилось, и стюардессы принесли кофе. Ракель заснула, едва опустив чашку на пластмассовый поднос, выданный пассажирам. Я отставил его в сторону и тоже уснул. Проснулся я, когда прозвучало объявление «застегните ремни безопасности». Мы делали последний заход на посадку в аэропорту де Голля.

Часть III