Цвет волшебства Пратчетт Терри

– Улыбайтесь, – прохрипел Ринсвинд.

Из коробки раздалось жужжание.

– Готово.

Высоко над Диском парил второй альбатрос. Он летел так высоко, что его безумные оранжевые глазки видели весь Плоский мир – и даже все огромное, сверкающее Круглое море. К одной из ног птицы была привязана желтая почтовая капсула. Далеко внизу, невидимый за облаками альбатрос, доставивший патрицию Анк-Морпорка первое письмо, неторопливо взмахивал крыльями, возвращаясь домой.

Ринсвинд изумленно смотрел на маленький стеклянный квадратик. Это действительно он – крошечная фигурка, совсем такая, как в жизни. Стоит на фоне группы стражников, лица которых сведены перекошенными от страха ухмылками. Толпящиеся вокруг Ринсвинда люди вытянули шеи, заглядывая ему через плечо, и загудели в бессловесном ужасе.

Ухмыляющийся Двацветок извлек из кошелька пригоршню мелких монеток по четверти райну и подмигнул волшебнику.

– У меня были похожие проблемы, когда я останавливался на Коричневых островах, – сообщил он. – Тамошние жители посчитали, что иконограф крадет у них частичку души. Это ж смех, да и только!

– Аг-ха, – отозвался Ринсвинд, а потом, поскольку одного «аг-ха» было как-то маловато для поддержания разговора, добавил: – Однако, по-моему, я здесь не очень на себя похож.

– Обращаться с ним очень легко, – продолжал Двацветок, пропуская его замечание мимо ушей. – Смотри, тебе нужно всего-навсего нажать на этот рычажок. Все остальное иконограф сделает сам. Сейчас я встану вот здесь, рядом с Хруном, а ты снимешь меня на картинку.

Монеты непонятным, ведомым только золоту образом успокоили возбуждение собравшихся, и через полминуты Ринсвинд с удивлением обнаружил, что держит в руке миниатюрный стеклянный портрет Двацветка. Маленький турист размахивал огромным зазубренным мечом и улыбался так, словно сбылись все его мечты.

Они пообедали в небольшой харчевне рядом с Медным мостом; Сундук все это время просидел под столом. Еда и вино, значительно превосходящие по качеству то, чем обычно довольствовался Ринсвинд, помогли волшебнику отчасти расслабиться. Все не так уж и плохо, решил он. Чуть-чуть изобретательности, немножко смекалки – вот и все, что нужно.

Двацветок, казалось, тоже о чем-то размышлял.

– Видно, трактирные потасовки довольно обычная вещь в этих краях… – задумчиво глядя в кубок, сказал он.

– О, очень даже обычная.

– И, наверное, постоянно страдает меблировка, бьется утварь?

– Мебли… а, понял. Ты имеешь в виду лавки и все такое прочее. Да, скорее всего.

– Это, должно быть, очень огорчает трактирщиков?

– Я как-то никогда об этом не думал. По-моему, это их профессиональный риск.

Двацветок задумчиво посмотрел на волшебника.

– Здесь я, возможно, смогу помочь, – сообщил он. – Риск – это мое ремесло. Послушай, тебе не кажется, что пища чуть-чуть жирновата?

– Ты сам сказал, что хочешь попробовать типичную морпоркскую еду, – напомнил Ринсвинд. – Так что ты там говорил насчет риска?

– О, про риск я знаю все. Это моя работа.

– Я так и думал, что ты произнес именно эти слова. В первый раз я им тоже не поверил.

– Нет, лично я риску никогда не подвергаюсь. Пожалуй, самое захватывающее приключение в моей жизни случилось со мной, когда я опрокинул чернильницу. Нет, я оцениваю риск. Изо дня в день. Тебе известно, какова вероятность того, что в квартале Красного Треугольника в Бес Пеларгике случится пожар? Один к пятистам тридцати восьми. Это я сам сосчитал, – с оттенком гордости добавил он.

– За… – Ринсвинд попытался подавить отрыжку. – Зачем? Пр’сти.

Он подлил себе еще вина.

– Затем, чтобы… – Двацветок внезапно умолк. – Я не могу передать это на тробском, – объяснил он. – По-моему, у тробцев нет такого слова. На моем языке это называется…

Он выдал набор чужеземных слогов.

– «Страх-и-в-ванне», – повторил Ринсвинд. – Вот чудне слово. И что оно значит?

– Ну, допустим, у тебя есть судно, груженное, скажем, золотыми слитками. Оно может попасть в шторм или подвергнуться нападению пиратов. Ты не хочешь, чтобы это случилось, и поэтому берешь «пол-лисы» для «страх-и-в-ванне». На основе прогнозов погоды и данных о пиратстве за последние двадцать лет я вывожу вероятность того, что груз пропадет, затем прибавляю кое-что, а потом ты платишь мне некоторую сумму, рассчитанную на основе этой вероятности…

– …И кой-чего… – подчеркнул Ринсвинд, торжественно подняв палец.

– После этого, если груз действительно пропадает, я возмещаю тебе убыток.

– Возмечтаешь?

– Плачу тебе стоимость груза, – терпеливо растолковал Двацветок.

– А, понял. Это нечто вроде пари, да?

– Пари? Ну, чем-то похоже.

– И ты зарабатываешь деньги этим «страхом-и-в-ванне»?

– Конечно. Это дает проценты с вкладов.

Ринсвинд, нежась в теплом желтоватом сиянии, которым его окутало выпитое вино, попытался представить себе «страх-и-в-ванне» в терминах Круглого моря.

– П’моему, я не п’нимаю этот «страх-и-в-ванне», – твердо сказал он, лениво наблюдая за плывущей перед глазами обстановкой. – Вот магия – это да. Магию я п’нимаю.

Двацветок усмехнулся.

– Магия – это одно, а «отраженный шум подземного духа» – другое, – сказал он.

– Чево?

– Что?

– Што это за п’тешное слово ты сказал? – нетерпеливо переспросил Ринсвинд.

– «Отраженный шум подземного духа»?

– Никогда о таком не слышал.

Двацветок попытался объяснить.

Ринсвинд попытался понять.

Весь день они бродили по той части двуединого города, что располагалась по вращению от реки. Двацветок, на шее у которого висела на ремешке странная коробка для картинок, возглавлял шествие. Ринсвинд тащился сзади, время от времени поскуливая и проверяя, на месте ли его голова.

Вслед за ними пристроились еще несколько личностей. Жители города, в котором мирное течение жизни регулярно нарушалось публичными казнями, дуэлями, драками, распрями волшебников и необычными происшествиями, довели профессию любопытствующего прохожего до вершин совершенства. Все они, как на подбор, были высококвалифицированными зеваками. Одним словом, Двацветок с восторгом делал картинку за картинкой, запечатлевая людей, занятых, как он это называл, типичной деятельностью. Поскольку вслед за этим монета в четверть райну, как правило, меняла владельца, компенсируя «причиненное беспокойство», то вскоре за Ринсвиндом и Двацветком выстроился целый хвост ошеломленных и счастливых новоиспеченных богачей, надеющихся, что этот псих-чужестранец в конце концов взорвется и на землю прольется настоящий золотой дождь.

Торопливо собранный в Храме Семирукого Сека совет жрецов и специалистов по ритуальной пересадке сердца пришел к заключению, что возвышающаяся на сотню пядей статуя бога представляет собой слишком значительную святыню, чтобы делать из нее магическую картинку. Однако плата в два райну буквально ошеломила их и заставила согласиться с тем, что Он, Сек, возможно, не так уж и свят.

Продолжительная сессия в Шлюшьих Ямах породила на свет большое количество цветных и очень поучительных картинок, ряд из которых Ринсвинд припрятал за пазуху для дальнейшего детального изучения частным образом. По мере того как из его головы улетучивались винные пары, волшебник начал серьезно задумываться над принципом работы иконографа.

Даже маги-недоучки знают, что некоторые вещества очень чувствительны к свету. Может, стеклянные пластинки обрабатываются при помощи некоего волшебного процесса, которой замораживает проходящий сквозь них свет? Во всяком случае, имеет место быть нечто в этом роде. Ринсвинд и прежде догадывался, что магия – не самая могущественная в мире вещь. Обычно его догадки не подтверждались, и он оставался весьма огорченным.

Тем не менее он все чаще и чаще обращался к Двацветку за позволением поорудовать коробкой. Чужестранец с превеликой охотой доверял ему иконограф, поскольку таким образом сам мог присутствовать на картинках. Тогда-то Ринсвинд и подметил некую странность. Тот, в чьих руках оказывается коробка, приобретает мистическую власть: каждый, кто предстает перед гипнотическим стеклянным глазом, покорно повинуется самым бесцеремонным приказам насчет позы и выражения лица.

Катастрофа разразилась в тот момент, когда Ринсвинд был занят изготовлением картинок на Площади Разбитых Лун.

Двацветок позировал рядом с обалдевшей торговкой амулетами, а толпа его новообретенных почитателей с интересом следила, не выкинет ли он какой-нибудь потешно-сумасшедший фортель.

Ринсвинд опустился на одно колено, чтобы получше разместить всех на картинке, и нажал на волшебный рычажок.

– Ни фига не выйдет. У меня кончилась розовая краска, – произнесла вдруг коробка.

Перед глазами Ринсвинда распахнулась незамеченная им прежде дверка. Оттуда высунулась маленькая, зеленая, покрытая ужасающими бородавками человекообразная фигурка, ткнула когтем в заляпанную красками палитру, зажатую в лапе, и принялась орать.

– Нету розового! Видишь? – верещал гомункулус. – И чего толку жать на рычажок, когда розовой краски нет? А коли тебе хотелось розового, нечего было делать те картинки с молодыми дамами! Все, приятель, переходим на черно-белый цвет. Усек?

– Усек. А то как же. Отчего ж не перейти? – согласился Ринсвинд.

Ему показалось, что он разглядел в одном из темных уголков коробки мольберт и крошечную неубранную постель. Ринсвинд понадеялся, что это ему только показалось.

– Ну, раз ты все усек, тады пока, – огрызнулся уродец и хлопнул дверью.

Ринсвинду померещилось приглушенное ворчание и скрип передвигаемого по полу стула.

– Двацветок… – начал было он, поднимая глаза.

Двацветок исчез. Ринсвинд вытаращился на толпу, ощущая, как по спине путешествуют войска неприятных мурашек. Что-то мягко ткнуло его в поясницу.

– Повернись. Только не делай резких движений, – прошуршал, словно черный шелк, чей-то голос. – А не то распрощаешься со своими почками.

Толпа с интересом следила за действом. Судя по всему, денек сегодня выдался тот еще.

Ринсвинд медленно повернулся, чувствуя, как кончик шпаги скребет по его ребрам. В человеке, находящемся на другом конце клинка, он узнал Стрена Визеля – вора, жестокого рубаку, кандидата на звание худшего человека в мире.

– Здрасьте, – выдавил волшебник.

Он заметил, что нескольких ярдах пара несимпатичного вида личностей, откинув крышку Сундука, возбужденно тычет пальцами в мешочки с золотом. Визель улыбнулся. Улыбка на его изрезанном шрамами лице производила поистине устрашающее впечатление.

– Я тебя знаю, – сообщил он. – Волшебник подзаборный. Что это у тебя за хреновина?

Ринсвинд вдруг осознал, что крышка Сундука легонько подрагивает, хотя никакого ветра не было и в помине. Он опустил взгляд и обнаружил, что по-прежнему сжимает в руках иконограф.

– Это? Оно картинки делает, – жизнерадостно объяснил он. – Да, да, улыбайся вот так! Сейчас, сейчас…

Он быстренько отступил и нацелил коробку.

Визель на мгновение заколебался.

– Чего-чего?!! – переспросил он.

– Во, замечательно, так и стой… – приказал Ринсвинд.

Вор еще немного помедлил, а потом, зарычав, занес шпагу для удара.

Сзади раздались громкий лязг и дуэт ужасающих воплей. Ринсвинд не стал оглядываться из страха перед жуткими вещами, которые он мог увидеть. К тому времени, как Визель снова начал его искать, он очутился уже на другой стороне площади. Взяв ноги в руки, Ринсвинд набрал ход.

Альбатрос снизился, закладывая широкие медленные круги, которые закончились недостойным трепыханием перьев и шлепком, когда он тяжело плюхнулся на свою платформу в птичьем садике патриция.

Смотритель садика, мирно дремавший на солнышке, едва ли ожидал, что новое межгосударственное послание придет так скоро – ведь прошлая депеша была доставлена не далее как этим утром. Он рывком вскочил и взглянул вверх.

Несколько минут спустя он торопливо пробирался по коридорам дворца, сжимая в ладони почтовую капсулу и – поспешность чревата небрежностью – посасывая ободранное запястье, сильно пострадавшее от клюва альбатроса.

Ринсвинд, не обращая внимания на доносящиеся из коробки яростные вопли, с топотом промчался по переулку и перемахнул через высокий забор. Драный балахон взметнулся вокруг него подобно перьям взъерошенной галки. Приземлился Ринсвинд во дворе лавки ковровщика, расшвыряв в стороны товар и клиентов, после чего, рассыпая по пути извинения, шмыгнул в заднюю дверь, пронесся по другому переулку и вовремя затормозил, угрожающе нависнув над мутными водами Анка, куда чуть не ввалился с разбегу.

Говорят, существуют мистические реки, капля воды из которых способна лишить человека жизни. Протекающий сквозь двуединый город Анк очень напоминал одну из таких рек.

Раздававшиеся вдали разъяренные вопли заглушил крик отчаянного ужаса. Ринсвинд огляделся по сторонам, отыскивая лодку. Хотя бы какой-нибудь выступ на отвесных стенах, которые возвышались по обе стороны от него…

Он очутился в ловушке.

В его мозгу нежданно-негаданно начало подниматься Заклинание. Сказать, что Ринсвинд его выучил, было бы неправильно; скорее, оно выучило его. Именно этот эпизод привел к тому, что волшебника с позором выставили из Незримого Университета: воспользовавшись тем, что университетский библиотекарь отвлекся, Ринсвинд на спор осмелился заглянуть в последний сохранившийся экземпляр Октаво, магического трактата, гримуара, принадлежавшего самому Создателю. Заклинание соскочило со страницы и немедленно зарылось глубоко в мозг Ринсвинда, откуда его не смогли выманить даже объединенные усилия светил факультета волшебной медицины. Какое именно это было заклинание, они тоже не смогли уточнить, объявив во всеуслышание только то, что оно входило в состав восьми основных заклинаний, которые вплетены в саму ткань пространства и времени.

С тех пор Заклинание выказывало дурную наклонность ловить момент, когда Ринсвинд чувствовал себя подавленным или загнанным в угол, и пытаться произнестись.

Он крепко сжал зубы, но первый слог все же протиснулся сквозь уголок его рта. Левая рука волшебника непроизвольно взлетела вверх и, повинуясь вихрю магической силы, начала испускать октариновые искры…

Сундук стремительно вылетел из-за угла; несколько сотен его коленок работали, как поршни.

У Ринсвинда отпала челюсть. Заклинание скончалось непроизнесенным.

Сундуку, казалось, ничуть не мешали ни узорчатый ковер, залихватски перекинутый через крышку, ни вор, чья рука застряла внутри. Мертвый груз в самом прямом смысле этого слова. Также из-под крышки торчали огрызки двух пальцев, отхваченных у неведомого грабителя.

Сундук затормозил в нескольких футах от волшебника. На миг замерев, ходячий ящик поджал ноги и опустился на землю. Ринсвинд не заметил у Сундука глаз, но тем не менее пребывал в полной уверенности, что эта штуковина на него смотрит. Выжидающе.

– Кыш, – слабо велел волшебник.

Сам Сундук не шелохнулся, однако крышка его со скрипом откинулась, высвобождая мертвого вора.

Ринсвинд вспомнил про золото. Видимо, Сундук должен иметь хозяина. Может, за отсутствием Двацветка он выбрал его, Ринсвинда?

Начинался отлив, и в желтом послеполуденном свете в сторону шлюза, расположенного в каких-то ста ярдах ниже по течению Анка, плыл разнообразный мусор. Присоединить к нему бездыханное тело вора – секундное дело. Даже если труп потом найдут, вряд ли это вызовет пересуды. Да и акулы, обитающие в устье Анка, привыкли к регулярным, плотным обедам.

Ринсвинд смотрел, как вор медленно уплывает прочь, и обдумывал свой следующий шаг. Сундук, наверное, сможет держаться на воде. Все, что нужно сделать, – это подождать до темноты, а потом вместе с отливом отправиться вниз по реке. В нижнем течении Анка есть множество необжитых мест, где можно выйти на берег и… Что ж, если патриций действительно сообщил о Ринсвинде всем остальным правителям, то смена одежды и бритва разрешат эту проблему. Во всяком случае, есть и другие страны, а способностями к языкам Ринсвинд не обделен. Дайте ему только добраться до Химеры, Гонима или Теавыбена – и полдюжины армий не смогут привести его обратно. А потом – богатство, безопасность, комфорт…

Но вот как быть с Двацветком? Ринсвинд позволил себе на минутку взгрустнуть.

– Ну, могло быть и хуже, – сказал он, как бы прощаясь. – На его месте мог оказаться я.

Он уже собрался было тронуться в путь, но тут обнаружил, что его балахон за что-то зацепился.

Вывернув шею назад, он установил, что край его одеяния зажат крышкой Сундука.

– А, Горфаль, – любезно кивнул патриций. – Заходи. Садись. Не желаешь ли отведать засахаренной морской звезды?

– Я полностью в вашем распоряжении, повелитель, – спокойно отозвался старик. – За исключением, пожалуй, тех случаев, когда речь заходит о вяленых иглокожих.

Патриций пожал плечами и ткнул пальцем в лежащий на столе свиток.

– Прочти, – распорядился он.

Горфаль взял пергамент в руки и, увидев знакомые идеограммы Золотой империи, слегка приподнял одну бровь. С минуту он молча читал, после чего перевернул свиток, чтобы детально исследовать печать на обороте.

– Ты слывешь человеком, который разбирается в делах империи, – сказал патриций. – Можешь ли ты объяснить вот это?

– Познание империи заключается не столько в том, чтобы отмечать отдельные события, сколько в том, чтобы изучать определенный склад ума, – ответил старый дипломат. – Это послание любопытно, да, но ничего удивительного в нем нет.

– Сегодня утром император предписал, – патриций позволил себе роскошь нахмуриться, – предписал мне охранять этого Двацветка. Теперь, похоже, я должен приказать, чтобы его убили. Тебе не кажется это удивительным?

– Нет. Император – всего лишь ребенок. Он… идеалист. Энтузиаст. Народ его обожествляет. В то время как второе письмо исходит, если не ошибаюсь, от Девяти Вращающихся Зеркал, то есть от великого визиря. Он уже стар и за свою жизнь успел послужить нескольким императорам. Для него они – необходимая, но подчас утомительная составляющая успешного управления империей. Он терпеть не может, когда что-то или кто-то выходит из-под его контроля. Империя была построена именно для того, чтобы каждый знал свое место. Такова его точка зрения.

– Я, кажется, начинаю понимать… – протянул патриций.

– Вот именно. – Горфаль улыбнулся себе в бороду. – Этот турист забыл свое место. Я абсолютно уверен, что, выразив согласие с пожеланиями своего господина, Девять Вращающихся Зеркал тут же предпримет меры, имеющие целью не допустить, чтобы этот вот путешественник вернулся домой, привезя с собой заразу недовольства. Империя предпочитает, чтобы люди оставались там, куда она их определила. Так что будет лучше, если этот Двацветок навеки исчезнет в варварских землях. То есть здесь, ваша милость.

– И что ты посоветуешь? – спросил патриций.

Горфаль пожал плечами.

– Ничего не предпринимать. Наверняка все уладится само собой. Тем не менее, – он задумчиво почесал ухо, – может, Гильдия Убийц?..

– Ах да, – вспомнил патриций. – Гильдия Убийц. Кто там у них сейчас президент?

– Злорф Мягкоступ, о повелитель.

– Поговори с ним, хорошо?

– Слушаюсь, ваша милость.

Патриций кивнул. Так будет значительно легче. Он разделял мнение Девяти Вращающихся Зеркал: жизнь и так достаточно сложна. Людям следует оставаться там, куда их определили.

Сияющие созвездия проливали свет на Плоский мир. Один за другим торговцы закрывали ставнями окна своих лавок. Один за другим карманники, воры, джентльмены удачи, потаскушки, фокусники, рецидивисты и домушники просыпались и садились завтракать. Волшебники отправлялись по своим многомерным делам. Этой ночью должно было случиться слияние двух могущественных планет, и воздух над Кварталом Волшебников дрожал от заранее подготовленных заклинаний.

– Послушай, – сказал Ринсвинд. – Так у нас ничего не выйдет.

Он медленно двинулся в сторону. Сундук, как верный пес, последовал за ним, угрожающе приоткрыв крышку. Ринсвинд поразмыслил над возможностью перепрыгнуть через Сундук и попытаться сделать ноги. Крышка предвкушающе причмокнула.

В любом случае, сказал себе Ринсвинд, ощущая, как сердце проваливается в пятки, проклятая штуковина сразу бросится в погоню. Упрямство из нее так и прет. У волшебника появилось нехорошее предчувствие, что, даже если ему удастся спереть какую-нибудь лошадь, Сундук все равно будет преследовать его. Бесконечно. Неторопливо. Переплывая реки и океаны. Понемногу нагоняя его – ведь Ринсвинду придется когда-то спать. А потом, в один прекрасный день, в каком-нибудь экзотическом городе и много лет спустя, он услышит за своей спиной топоток сотен маленьких ножек. Все ближе, ближе…

– Ну что ты ко мне прицепился? – простонал он. – Я-то тут причем? Я ж его не похищал!

Сундук немного продвинулся вперед. Пятки Ринсвинда и реку разделяла узенькая полоска скользкого причала. Мгновенная вспышка озарения подсказала волшебнику, что этот ящик плавает быстрее, чем он. Ринсвинд попытался не думать о том, каково будет утонуть в Анке.

– Лично мне кажется, что он не отцепится, – непринужденно заметил тонкий голосок.

Ринсвинд опустил взгляд на иконограф, по-прежнему висящий у него на шее. Дверца была открыта. Гомункулус, прислонившись к косяку, покуривал трубку и явно развлекался, наблюдая за происходящим.

– По крайней мере, я прихвачу тебя с собой, – скрипнув зубами, пообещал Ринсвинд.

Крошка-бес вынул трубку изо рта.

– Что-что ты сказал? – переспросил он.

– Я сказал, что прихвачу тебя с собой, тысяча чертей!

– Да на здоровье. – Демон многозначительно постучал по стенке коробки. – Посмотрим, кто утонет первым.

Сундук зевнул и продвинулся еще на долю дюйма.

– Ну ладно, ладно, – раздраженно бросил Ринсвинд. – Только тебе придется дать мне время на раздумья.

Сундук медленно отступил. Ринсвинд бочком переместился на относительно безопасное место и уселся наземь, прислонившись спиной к стене. За рекой светились огни города Анка.

– Ты же волшебник, – сказал бес-живописец. – Ты наверняка придумаешь, как найти его.

– Боюсь, волшебник из меня аховый.

– Ты можешь неожиданно наброситься на похитителей и превратить их в червей, – ободряюще добавил бес, никак не отреагировав на последнее заявление Ринсвинда.

– Нет. Превращение в животных – это заклинание восьмого уровня. А я даже не закончил учебу. Я знаю только одно заклинание.

– Ну что ж, этого хватит.

– Сомневаюсь, – безнадежно возразил Ринсвинд.

– Почему? Что оно делает?

– Не могу сказать. Даже не хочу говорить об этом. Но если честно, – он вздохнул, – от заклинаний мало толку. Нужно три месяца, чтобы запомнить простейшее из них, а только ты его используешь, как оно – пшик! – и исчезло. Это самое дурацкое в магии. Ты двадцать лет тратишь на то, чтобы выучить заклинание и вызвать себе в спальню обнаженных девственниц, но к тому времени ты насквозь пропитываешься ртутными парами, а твои глаза перестают видеть, испорченные чтением старых гримуаров. Ты даже вспомнить не сможешь, зачем тебе эти девственницы понадобились.

– Мне никогда не приходило в голову взглянуть на магию с этой стороны, – признался бес.

– Послушай-ка… Это все неправильно. Когда Двацветок сказал, что у них в империи магия лучше, я подумал… подумал…

Бес выжидающе смотрел на него. Ринсвинд мысленно выругался.

– Ну, если тебе обязательно нужно знать, я подумал, что на самом деле он имел в виду не магию. Не магию как таковую.

– А что еще он мог иметь в виду?

Ринсвинд почувствовал себя по-настоящему несчастным.

– Не знаю, – признался он. – Наверное, их магия лучше нашей. И в ней есть какой-то смысл. К примеру, они, должно быть, умеют обуздывать молнии.

Бес посмотрел на Ринсвинда добрым, но жалостливым взглядом.

– Молнии – это копья, которыми сражаются друг с другом громовые великаны, – мягко напомнил он. – Установленный метеорологический факт. Их невозможно обуздать или запрячь.

– Знаю, – удрученно отозвался Ринсвинд. – Тут, конечно, мой пример подкачал.

Демон кивнул и исчез в глубине иконографа. Пару минут спустя Ринсвинд почуял запах жарящегося бекона. Волшебник сначала терпел, а потом, когда его желудок напрочь отказался выносить эту муку, постучал по стенке коробки. Бес немедленно высунул голову.

– Знаешь, я тут подумал над твоими словами… – заявил он, прежде чем Ринсвинд успел открыть рот. – Предположим, надел ты на нее упряжь, но как ты заставишь ее тянуть телегу?

– О чем ты говоришь, чума тебя задери?

– О молнии. Она же летает вверх-вниз, а тебе нужно, чтобы она двигалась вдоль земли. Кроме того, она мигом прожжет твою упряжь.

– Плевать мне на молнию! Как я могу думать на пустой желудок?

– Ну так съешь что-нибудь. Логичный выход.

– Как? Стоит мне шевельнуться, этот проклятый ящик сразу начинает хлопать крышкой!

Сундук, как по команде, широко разинул пасть.

– Видишь?

– Чего ты боишься? Он и не думает тебя кусать, – сказал бес. – Там, внутри, есть еда. Ему лично без надобности, чтобы ты помер с голоду.

Ринсвинд всмотрелся в темное чрево Сундука. Действительно, среди кучи коробок и мешочков с золотом лежали несколько бутылок и нечто, завернутое в промасленную бумагу. Ринсвинд цинично рассмеялся и, порыскав по заброшенному причалу, нашел кусок дерева нужной длины. Как можно вежливее он вставил доску между крышкой и ребром Сундука, а затем выудил себе один из плоских пакетиков.

В пакете содержались сухари, которые на поверку оказались твердыми, как алмазное дерево.

– ’тоб им пу’то бы’ло, – пробормотал Ринсвинд, держась за поврежденную челюсть.

– Настоящее Дорожное Питание капитана Восемьпантера, – сообщил бес, стоя в дверце коробки. – Эти сухарики спасли жизнь многим людям, очень полезны в открытом море.

– Ну да, конечно. Их что, спускают на воду вместо плотов или кидают акулам и смотрят, как те тонут? А в бутылках что? Яд?

– Вода.

– Но вода есть везде. Зачем ему понадобилось везти сюда воду?

– Доверие.

– Доверие?

– Да. Это то, чего у него не было. Не доверяет он здешней воде. Сечешь?

Ринсвинд открыл бутылку. Находящаяся в ней жидкость вполне могла сойти за воду. Вкус у так называемой «воды» был никакой.

– Ни вкуса, ни запаха, – ворчливо пожаловался Ринсвинд.

Сундук негромко скрипнул, привлекая к себе внимание, а потом медленно, с ленивой, точно рассчитанной угрозой закрыл крышку, перемалывая импровизированную распорку, точно сухую веточку.

– Ладно, ладно, – сказал волшебник. – Сейчас что-нибудь придумаем.

Штаб-квартира Аймора располагалась в Падающей башне на пересечении Заиндевелой улицы и Мерзлого переулка. Близилась полночь. Одинокий охранник, прислонившись к стене, взглянул на сходящиеся планеты и от нечего делать задумался над тем, какие изменения в его судьбе может предвещать это небесное явление.

Неподалеку раздался слабый-преслабый звук, точно зевнул комар.

Охранник посмотрел на пустынную улицу и заметил, что в нескольких ярдах от него в грязи что-то блеснуло. Он поднял загадочный кругляш. Свет луны еще раз отразился от золота, и судорожный вдох охранника эхом разлетелся по безлюдному переулку.

Загадочный звук повторился, и в канаву на другой стороне улицы покатилась вторая монета.

К тому времени, как охранник подобрал ее, появился третий кругляш – уже чуть подальше. Закрутившись, монетка с тихим звоном упала на землю. Золото, вспомнил охранник расхожее поверие, образуется из замерзшего света звезд. До сих пор он считал это враньем – не могут такие тяжелые штуки, как золотые монеты, естественным образом падать с неба.

В тот момент, когда охранник поравнялся с противоположным концом переулка, сверху упало сразу несколько монет. Только эти золотые лежали в мешочке, их было ужасно много, и Ринсвинд с силой опустил их на голову незадачливого телохранителя.

Придя в себя, охранник обнаружил, что смотрит в безумные глаза какого-то волшебника. Чокнутый маг поднес к его горлу обнаженный меч. Что-то темное и квадратное сжало его ногу.

Хватка неведомого существа намекала, что с охранником церемониться не будут.

– Где он? Где богатый чужеземец? – прошипел волшебник. – Быстро!

– Меня что-то схватило за ногу! Что это? – в голосе охранника прозвучала нотка ужаса.

Он попытался высвободиться. Давление на ногу усилилось.

– Лучше тебе этого не знать, – сказал Ринсвинд. – Прошу тебя, не отвлекайся. Где чужестранец?

– Не здесь! Его держат в таверне Пузана! Его все ищут! Ты ведь Ринсвинд, да? И ящик… ящик, который кусает людей… о-нет-нет-нет… пожалуй-с-ста-а-а…

Ринсвинд уже исчез. Охранник почувствовал, что державшая его незримая рука – или, если его опасения верны, крышка – ослабила хватку. Но когда он попытался подняться на ноги, нечто огромное, тяжелое и квадратное, вылетев из темноты, врезалось в него и устремилось вслед за волшебником. У этого нечто были сотни маленьких ножек.

Пользуясь своим самодельным разговорником, Двацветок пытался объяснить таинства «страх-и-в-ванне» Пузану. Жирный трактирщик внимательно слушал, а в его маленьких черных глазках что-то поблескивало.

Аймор с легкой насмешкой наблюдал за ними с другого конца стола, время от времени бросая какому-нибудь из воронов кусок со своей тарелки. Рядом взад-вперед расхаживал Визель.

– Ты слишком нервничаешь, – сказал Аймор, не отрывая взгляда от сидящей напротив пары. – Я чувствую твой страх, Стрен. Кто осмелится напасть на нас здесь? А этот подзаборный волшебник сам придет. Он слишком большой трус, чтобы не прийти. Он станет торговаться. И окажется у нас в руках. Вместе с золотом. И сундуком.

Визель сверкнул единственным глазом и ударил кулаком по затянутой в черную перчатку ладони.

– Кто бы мог подумать, что на всем Диске наберется столько разумной груши? – посетовал он. – Откуда нам было знать?