Не зови меня больше в Рим Бартлетт Алисия Хименес
Он послушно закивал. Мы пошли ко мне в кабинет, и я пересказала ему разговор с Торризи, потом мы стали обсуждать, какие именно вопросы стоит задать этому капо. Однако нам еще не было известно, какие сведения получили итальянцы на последних допросах, поэтому мы решили положиться на интуицию Гарсона. И я дала ему один совет, которым он должен будет руководствоваться в любых своих действиях:
– Главное для нас – Катанья, к нему все и сводите. Боюсь, что, расследуя мафиозные дела, итальянские коллеги в конце концов отодвинут на задний план убийство Сигуана. Вы должны тысячу и один раз возвратиться к связям этих типов из каморры с фабрикой Сигуана. А еще – тяните из них сведения про местопребывание Марианны Мадзулло.
– Не беспокойтесь, инспектор, я постараюсь сделать так, чтобы как можно больше внимания было уделено нашему делу.
– Договорились. Может, это прозвучит и некорректно, но пусть они хоть всю каморру целиком арестуют, нас это мало волнует, нас интересует совсем другое.
Гарсон отбыл на следующий день. Я осталась одна, но тревога меня не отпускала. И хотя все предусмотренные законом процедуры выполнялись без промедления, я только через день смогла допросить обоих подозреваемых. Из Италии были получены копии результатов проверки счетов, которые доказывали участие магазина “Нерея” в отмывании денег. Сангуэса работал над финансовыми документами, моя же роль во всех этих хлопотах практически сводилась к нулю. Коронас по согласованию с начальством все силы нашего комиссариата бросил на дело мафии, которое теперь приняло международный масштаб, расследовалось совместно с итальянской полицией и невероятно широко освещалось прессой. Убийство же Адольфо Сигуана, то самое вновь открытое дело, которое нам пока так и не удалось довести до конца, как будто уже никого не интересовало. Ну и пусть! Я все равно буду им заниматься.
Допрос следовало начинать, имея продуманный план, который помог бы мне добиться признаний, однако запасы моих стратегических возможностей уже давно иссякли. Я решила побеседовать с каждым по отдельности – и первым будет Рафаэль Сьерра.
Нетрудно было заметить, насколько плохо он выглядел. Его и без того тощее тело от переживаний словно еще больше усохло, под глазами залегли черные круги. В комнате для допросов находился также его адвокат. Я посмотрела на них весьма недобрым взглядом. Потом положила перед ними копию подробного отчета Сангуэсы.
– Все это с полной очевидностью доказывает участие “Нереи” в отмывании денег неаполитанской каморры.
– Комиссар поставил нас в известность, что мой клиент будет допрошен завтра. Не думаю, что вам есть смысл дублировать этот допрос.
Я глянула на адвоката, как смотрят на назойливое и весьма противное на вид насекомое.
– Хорошо, в таком случае вы можете удалиться, а мы с вашим клиентом побеседуем с глазу на глаз. Пожалуй, вашему клиенту такой вариант пойдет только на пользу.
Они обменялись взглядами, и, к моему удивлению, адвокат поднялся и вышел из комнаты. Когда мы остались одни, Сьерра едва слышно проговорил:
– Адвокат сообщил мне, что намерен отказаться от моей защиты. Он предпочитает держаться подальше от всего, что имеет хоть какое-то касательство к мафии.
– Может, вы хотите попросить другого защитника? Бесплатного? Вы имеете на это право.
Он печально помотал головой. Все указывало на то, что он готов давать показания. Я села, а он, не дожидаясь вопросов, начал:
– Ввязался в эту безумную авантюру сам Адольфо. А я не стал с ним спорить и выполнял его волю, как делал всю свою жизнь.
– Адольфо Сигуана уже не было в живых, когда вы с Нурией открыли магазин. Расскажите подробно о том, как все происходило, Рафаэль, для вас это последняя возможность рассказать правду. Мы ведь уже располагаем исчерпывающими доказательствами вашей вины.
Нервы его не выдержали, он вдруг заговорил торопливо, жалобным тоном:
– Если у вас имеются все доказательства, чего вы хотите от меня?
– Чтобы вы сами объяснили, как это случилось. Уверяю вас, чистосердечные признания облегчат на суде вашу вину.
– А какое вам дело до того, что со мной будет на суде?
– Суд станет для вас очень тяжелым испытанием, Рафаэль, вам грозит обвинение в убийстве.
– Вы с ума сошли!
– Следите за тем, что вы говорите! Нет, я не сошла с ума! Мы ведь знаем, как все было: Сигуан, запутавшись в долгах, пошел на сотрудничество с мафией. Какое-то время спустя он неизвестно почему решил от этого отказаться. Его отказ не устраивал каморру, и его убили. Как вы, так и Нурия были в курсе дела и после убийства Сигуана смогли без помех продолжать работать на мафию. Когда было решено возобновить расследование убийства, возникли некие сложности, и пришлось пойти на новые убийства, чтобы правда не выплыла на поверхность. Дошла очередь и до Катаньи – его смерть стала последней точкой.
Сьерра заплакал и стал, сам того не замечая, с такой силой отрицательно мотать головой, что слезы, ручьем лившиеся из его глаз, полетели во все стороны.
– Никогда, никогда мы не позволили бы убить дона Адольфо! Это не каморра, не они! Это простое совпадение – дона Адольфо убил жалкий сутенер, убил самым абсурдным образом. Никто из нас не имел к убийству никакого отношения.
– И у вас хватает совести говорить это? Вы уже забыли, что “жалкого сутенера”, как вы выражаетесь, заменил в нужный момент и в нужное время некий итальянец?
– Мне ничего об этом не известно, поверьте, ничего. Узнав про итальянца, я вообще перестал что-то понимать…
– А вот ваша компаньонка, надо полагать, все поняла правильно.
Мои слова его возмутили, он смотрел на меня с ужасом.
– Как вы можете так говорить? Это ведь ее отец! И Нурия обожала его, обожала…
– Однако она, судя по всему, не слишком торопилась помочь нам прояснить эту историю.
– А что она могла сделать? Ее так же, как и меня, поражал каждый новый факт, добытый вами после возобновления расследования.
– Вы, по всей видимости, готовы до конца выгораживать дочь своего шефа? Но ведь тогда обвинение в убийстве падет на вас одного.
– Нурия ничего не знала, инспектор, клянусь честью.
Я встала и, не произнеся ни слова, вышла. Этот идиот так и не пожелал сказать ничего, что могло бы меня заинтересовать. Его признание в связях с каморрой сейчас уже мало что давало. Я спрашивала себя, почему он уперся, почему выгораживал Нурию, хотя такое поведение безусловно вредит ему самому. Интересно, они и вправду были любовниками или мне это только почудилось? У меня даже мелькнула мысль, что Сьерра, возможно, и не врет. А вдруг он и вправду не знал, что мафия решила ликвидировать его шефа? Но ведь трудно поверить в то, что он, как и Нурия, сразу же, без тени сомнения, принял первую же, и такую шаткую, версию убийства Сигуана.
Мне нужно было сохранять хладнокровие, но сейчас состояние мое оставляло желать лучшего, нервы совсем разгулялись, поэтому я решила перенести допрос Нурии Сигуан на следующий день. И ведь никто этого даже не заметит; на самом деле все настолько поглощены делом барселонской каморры, что я могла бы прямо сейчас спокойно отправиться домой. Я осмотрелась по сторонам, меня здесь вроде бы и не было. Потом потихоньку надела плащ и вышла на улицу.
Когда я переступила порог своего дома, Маркос еще не вернулся. Я чувствовала себя довольно усталой, но мне вдруг непонятно почему захотелось что-нибудь приготовить. Я заглянула в холодильник: лук-порей, помидоры, баклажаны, кукуруза… Не так уж и плохо, что-нибудь можно придумать… Я резала овощи, а заодно под самый корень отрезала и все мысли о работе. Я начала что-то напевать, и мне стало лучше. Когда все овощи оказались в кастрюле с кипящей водой, зазвонил телефон. Это был Уго, мой пасынок.
– Прости, что я тебя беспокою, Петра, но тут заварилась такая каша… Марина плачет. Может, ты сможешь ее успокоить.
– Какая именно каша – манная, рисовая?
– Петра, дело по-настоящему серьезное. Мать Марины нашла у них дома книжку, ну ту, про певицу, и просто взбесилась.
– Про танцовщицу.
– Что?
– Книга была про танцовщицу, а не про певицу.
– Да какая разница? Главное, что книжку она отобрала и еще как следует отругала Марину за то, что та читает такие вещи. Бедная Марина весь день провела с нами, только она все плачет и плачет. Может, ты ей что-нибудь такое скажешь, чтобы она успокоилась.
– Давай позови-ка ее.
Марина взяла трубку не сразу, и все это время я не переставала осыпать себя упреками: “Ну кто тебя просил лезть со своими книжками? Дура ты, Петра, самая настоящая дура”. Потом я услышала, как кто-то, взяв трубку, хлюпает носом.
– Марина, что случилось?
– Ничего.
– Ты чем-то расстроена?
– Моя мама – истеричка.
Я нажала у себя в голове кнопку осмотрительности, благоразумия и буржуазной добропорядочности – и в итоге изрекла следующее:
– Твоя мама права, а я, наверное, была не права, купив тебе эту биографию. Такое чтение не слишком годится для твоего возраста.
– Да я уже половину прочитала, и мне ужас как понравилось!
– Там рассказывается про жизнь очень несчастной женщины, которая много раз влюблялась, но всегда это кончалось плохо.
– А почему мама отняла у меня книгу? Мне ведь нет дела ни до каких там мальчишек!
– Верно, но злосчастные судьбы – не самая подходящая тема для твоего возраста.
– Но она была чудесной танцовщицей!
– Да, однако вела себя черт знает как, тут не поспоришь.
– А ты сама читала эту книгу?
– Да.
– Тогда хоть расскажи мне, чем там все кончается.
Я чуть поколебалась – следовало контролировать даже тон, которым я говорю. И наконец произнесла, взвешивая каждое слово:
– Она погибла – была задушена собственным шарфом, он намотался на колесо открытого автомобиля, в котором она ехала.
– Ого! – Это был единственный комментарий Марины.
– Сама видишь, какая нелепая смерть.
– Значит, самое интересное я не прочитаю! – воскликнула она с досадой.
Я решила и дальше держаться выбранной линии.
– Марина, тут ничего не поделаешь: твоя мама – это твоя мама. Чуть позже ты непременно дочитаешь эту книгу до конца. А теперь пообещай мне, что перестанешь реветь.
– Хорошо, – сказала она примирительно.
– На выходные увидимся.
Я кинулась на кухню, испугавшись, как бы кипящая вода из кастрюли не выплеснулась наружу, но ничего такого не случилось. Я приготовила-таки ужин, хотя веселое мое мурлыканье сменилось ворчанием – против детей, брака с разведенными отцами и современных танцев в целом.
В половине десятого Маркос появился на кухне, куда его привел запах, от которого он, кажется, просто обалдел.
– Не знаю уж, что за чудо здесь готовится, но я бегу накрывать на стол.
– Прежде чем мы сядем ужинать, я должна сообщить тебе, что говорила с Мариной и…
– Да знаю я, знаю, что ты сейчас сообщишь: Сильвия конфисковала книгу про Айседору Дункан и разыграла трагедию в трех актах. Так?
– Так, а откуда ты знаешь?
– Она сама мне звонила и во всех подробностях описала эту историю.
– И что ты ей сказал?
– Ничего особенного, но потом она совершила ошибку – спросила, как меня угораздило жениться на столь безответственной персоне. И тут я ей ответил, что, если бы мне нужна была персона ответственная и скучная, то я продолжал бы жить с ней.
– Мне жаль, Маркос, я…
– Петра, сегодня я подписал хороший контракт с хорошим клиентом. Я очень доволен, а ужин пахнет волшебно. Не хочу ничем портить себе настроение. Считай, что сегодня это мой лозунг, и я от него ни за что не отступлюсь.
Я расхохоталась, и мы отправились ужинать. Такого рода невозмутимость и умение отодвинуть от себя мысли о неприятном – черта чисто мужская.
Глава 19
Гарсон, позвонивший из Рима, был в то утро первым человеком, с которым мне довелось говорить. Я обрадовалась, услышав его голос. Он же был в восторге от того, что снова на какое-то время оказался за границей.
– Ну как продвигаются допросы, Фермин?
– Я работаю вместе с Торризи и Абате. Когда надо, задаю вопросы, Абате переводит. Ох уж и типы в этой каморре, Петра! Вы даже представить себе не можете! Упертые, с мордами висельников, все их преступления у них на рожах написаны. Вы бы, к слову сказать, велели их арестовать за один только их видок.
– А кроме эстетических впечатлений, что-нибудь еще вам удалось получить?
– Они обо всем рассказывают Торризи: про бизнес в Барселоне, про магазины в Риме… Но вы там у себя об этом уже знаете, я уверен, потому что наши здешние коллеги постоянно обо всем информируют Коронаса. Но если говорить о том, что интересует нас с вами… ничего нового, инспектор. Они ни в какую не желают признать, что пять лет назад отправили Катанью в Испанию с заданием убить Сигуана. Да и свою причастность к ликвидации Катаньи они отрицают. А как там у вас с этими двумя?
– У меня происходит нечто похожее: оба твердят, что знать ничего не знают про убийство Сигуана.
– А вдруг Абелардо Киньонес и вправду был убийцей, а Катанья – просто его дружок, случайно заглянувший на ту квартиру?
– Версия достаточно фантастическая. Ведь тогда получается, что потом миляга Киньонес удрал в Марбелью, чтобы поразмышлять над случившимся, и в конце концов покончил с собой, осознав всю тяжесть своей вины.
– Да, конечно, моя шутка была не слишком удачной, но история с Катаньей приводит меня в отчаяние. Ничего нельзя понять!
– Какие у вас планы на ближайшее время?
– Я послушаюсь совета Торризи и еще на пару дней задержусь в Риме.
– А про Марианну Мадзулло ничего нового не появилось?
– Ничего, но Абате буквально носом землю роет, день и ночь этим занимается. А знаете, что мне сказал ispettore про вас? Он сказал, что вы великолепный полицейский и человек незаурядный.
– Очень любезно с его стороны. Передайте ему, чтобы перестал молоть чушь и нашел наконец Марианну.
– Хорошо, я подумаю, передавать ему это или нет.
– Послушайте, Фермин, я не собираюсь брать на себя роль строгой мамаши, однако хочу вам напомнить: вы должны время от времени звонить Коронасу, а также ежедневно посылать отчеты судье. Да, и не вздумайте снова фотографироваться с центурионами, не то я вас уволю!
– Хорошо, мама… то есть инспектор.
– А теперь спрошу из чистого любопытства: вы взяли с собой жизнеописания императоров?
– Если честно, я это чтение бросил – после Калигулы там все пошло вразнос. Беатрис, правда, рассвирепела и в качестве наказания сунула мне “Грозовой перевал”.
– И вам нравится?
– Не знаю, что сказать, как-то там все, на мой вкус, преувеличено, хотя то же самое я подумал и про жизнь Калигулы, а ведь так было на самом деле.
Я закатила глаза, хотя младший инспектор и не мог меня видеть, а потом простилась с ним, постаравшись приободрить. Мне легко было отыскать нужные слова, потому что именно в таких нуждалась и я сама. Приближался час допроса Нурии Сигуан, и сердце мое временами сжималось. Трудно было преуменьшить значение этого допроса. Последняя карта решала исход игры. Я тщательно проанализировала все обстоятельства, и мне показалось, что я уже довольно неплохо разобралась в психологии этой женщины. И тем не менее меня не отпускал страх – возможно, для спокойствия не хватало присутствия Гарсона, который умел все поставить на свои места. В любом случае мне требовалось побольше уверенности в себе. А так как я не склонна полагаться на немедленный благотворный результат молитв, то сочла за лучшее завернуть в “Золотой кувшин” и выпить виски. Никогда раньше мне не случалось выпивать до десяти утра, и должна признаться, что результат получился блестящим. Мой желудок сразу проснулся, и по всему телу помчался поток горячей крови. Из “Кувшина” я вышла в таком настроении, о каком до этого не могла и мечтать: мне было на все наплевать. Я поняла, что предопределение – не столь абсурдная вещь, как хочет внушить нам католицизм, и бывают случаи, когда сами мы не в силах управлять ходом событий. Короче, если допрос не даст ничего нового, это не будет на сто процентов моей виной. Так что в комнату для допросов я вошла с той единственной надеждой, которая никогда не должна оставлять человека: что судьба проявит ко мне благосклонность.
Глаза у Нурии Сигуан были такого синего цвета, какой трудно встретить в окружающей нас природе. Это был сияющий цвет, тот, что сразу наводит на мысли о чистоте, незамутненности. Взгляд ее был спокойным, но при этом из него исчезла всегда отличавшая его примесь цинизма. Что можно было прочесть в нем сейчас: высокомерие, гордость, желание внушить страх? Справа от нее находился адвокат Октавио Местрес, франтоватый и элегантный красавчик, который, едва увидев меня, сразу шагнул вперед. По этой детали и по тому, что он заговорил сразу же, даже не дожидаясь моих вопросов, я поняла: они уже выработали стратегию защиты, которую намерены использовать против меня.
– Добрый день, инспектор. Моя подзащитная, сеньора Сигуан, целиком и полностью отвергает все собранные против нее улики и намерена заявить, что нарушения, имевшие место в магазине “Нерея”, ни в коей мере не могут быть поставлены ей в вину, потому что она о них не знала. На самом деле она никогда не занималась бухгалтерскими документами магазина на регулярной основе, изо дня в день, всей финансовой частью ведал ее компаньон.
Я глянула на него так, словно он был предметом, который кто-то швырнул из окна прямехонько мне под ноги. И надо полагать, это алкоголь дал мне смелости бросить ему:
– Убирайтесь вон!
– Что вы сказали?
– Я велела вам убираться вон, покинуть помещение, испариться! Теперь, надеюсь, понятно?
Он с напускным лукавством улыбнулся и посмотрел на Нурию, как учитель смотрит на ученика, когда хочет внушить ему: “ Ты ведь знаешь, что надо говорить”. Женщина, не скрывая отвращения, отвела глаза. Когда адвокат уже исчез за дверью, я услышала ее апатичный голос:
– До чего тупы мужчины! Правда?
Мне трудно было поверить, что она словно бы искала моей поддержки. Я внимательно вгляделась в выражение ее лица, стараясь не упустить мельчайших деталей.
– Не знаю, так ли он туп в своей частной жизни, но как адвокат, безусловно, никуда не годится. Короче, именно эту линию поведения вы решили разыграть перед судьей – свалить всю вину на плечи вашего компаньона? Имейте в виду, он ведет себя по отношению к вам совершенно иначе.
– Это логично – видимо, он решил говорить правду.
Я почувствовала, как в ней стало расти напряжение, хотя она старалась изобразить непринужденность. На меня это совершенно не подействовало.
– С такими сказками вы далеко не уедете, Нурия. Если вы сами или этот болван, ваш адвокат, хотя бы бегло прочитали кучу бумаг, на которые опирается выдвинутое против вас обвинение, вы не могли не понять: ваше с Рафаэлем участие в делах мафии доказано безоговорочно.
– Тогда какого черта вы снова взялись меня допрашивать?
– Сегодня я собираюсь поговорить с вами совсем о другом – об обвинении в убийстве.
– А вот для такого обвинения у вас нет ни малейших доказательств, да и судья его против меня не выдвигал.
Без толку было даже пытаться на чем-нибудь подловить ее, а уж тем более запугать. И тогда я подумала: что ж, раз она держит свои нервы в узде, дам-ка я волю своим. Я поднесла указательный палец прямо к ее носу и помотала им вверх и вниз.
– Нурия, хватит валять дурака, вы ведь замешаны в убийстве своего отца. Мне осталось только выяснить, участвовали вы лично в его организации или узнали о преступлении, когда оно уже было совершено. Я допускаю и этот последний вариант – и тогда вы будет считаться лишь соучастницей. Так что, полагаю, вам выгоднее признаться, рассказать мне, как все произошло. Только таким образом вы можете выбраться из этого дерьма.
– Не смейте говорить со мной в таком тоне.
– А вы все еще считаете, что находитесь в салоне красоты, а я здесь выполняю роль, скажем, визажистки, так, что ли? Нет, вы находитесь в полиции, и инспектор полиции утверждает, что вы убили своего отца. Поймите же это наконец!
Мой крик ошеломил ее. Она смотрела на меня, словно не веря своим ушам. Изобразить оскорбление было бы в данной ситуации слишком мало, а как вести себя иначе, она не знала.
– Как вы смеете?..
– А что уж такое ужасное я посмела сделать, Нурия? Закричала на вас, выложила всю правду в глаза графине де Сигуан? Да кто вы такая? Дочка мерзавца, служившего мафии, которого потом вы же и прикончили при помощи своих верных друзей. Я ведь допрашивала и куда более высокопоставленных и уважаемых шлюх, чем вы, и с куда более внушительной родословной.
В первый раз за все время наших встреч маска, которая неизменно заменяла ей лицо, вдруг соскользнула с него, и Нурия разрыдалась. В ее плаче смешались удивление, ужас, стыд и бешенство. То, что она попала в положение, когда с ней смели так обращаться, явилось для нее немыслимым унижением. Мне бы, конечно, следовало и раньше сообразить, как на нее может подействовать самая элементарная полицейская грубость.
– Хватит реветь, ни черта это вам не поможет! Лучше начинайте рассказывать! Кто нанял итальянского киллера? Кто убил Абелардо Киньонеса? Говорите! Сьерра? Или вы вдвоем?
Лицо ее пылало, она сказала:
– Рафаэль Сьерра ничего не знает про убийство! – Она помолчала, и я уже было решила, что она вот-вот сознается. Я задержала дыхание, но она продолжила: – Как вы могли подумать, что он или я… Какой ужас!
– Неужели вы полагаете, что я должна вам верить, верить человеку, который продолжает врать, отрицая то, что уже полностью доказано, и валит всю вину на своего компаньона?
– Я не убивала отца, инспектор, вы должны мне поверить.
– Я не могу вам верить, Нурия.
– Правда, что мы согласились работать с этими типами из каморры, отрицать бессмысленно. Да, я признаю: мы сотрудничали с ними. И схему унаследовали от моего отца, именно он все это закрутил незадолго до смерти. Но отцу очень быстро надоело ходить у кого-то в подчинении, вместо того чтобы самостоятельно управлять собственным предприятием, и…
– И он решил порвать с каморрой, но мафиози и вы двое помешали ему, лишив его жизни!
– Нет! Все было не так! Мы всего лишь условились с ним, что он передаст фабрику в мои руки и в руки Рафаэля, а мы будем продолжать дела с мафией.
– Не похоже, чтобы ваш отец пошел на это, он был из другого теста. Он хотел умереть, не покидая капитанского мостика, а без каморры его корабль давал течь то тут, то там. Легче было убить его, закрыть унаследованную фабрику и начать все заново, не порывая связей с прежними друзьями. Я ведь не ошибаюсь, правда?
– Нет, нет, нет!.. – завопила она, полностью потеряв контроль над собой. – Я призналась в том, что действительно сделала, но вам никогда не добиться, чтобы я взяла на себя преступления, которых не совершала, никогда.
– Может, это сделал Сьерра?
– Я не стану валить убийство на невиновного!
– А откуда вам известно, что он невиновен?
– Он хороший человек.
– Он ваш любовник, Нурия, Рафаэль – ваш любовник?
– Нет, – прошептала она.
– Я не раз задавалась вопросом, не выглядит ли чрезмерной верность Рафаэля Сьерры памяти вашего отца. Но если предположить, что вас с ним связывают любовные узы, это многое бы объяснило.
– Оставьте в покое мою личную жизнь, я замужняя женщина.
– Я имела разговор с вашим мужем, разве он вам об этом не сообщил?
Вопрос оказался для нее неожиданным, а также болезненным, с нее тотчас спала вся агрессивность, она начала вести себя как жертва, хотя и попыталась возразить:
– Неужели вы полагаете, что имеете право на все что угодно, инспектор? Что вам позволено лезть в частную жизнь постороннего человека и своими грязными подозрениями пачкать там каждый уголок?
– Послушайте, Нурия, может, хватит? Я ведь не собираюсь писать вашу биографию, не получив на то вашего позволения, и не сочиняю скандальную статью для дамского журнала. Я занимаюсь расследованием убийства, поймите же наконец! Создается впечатление, что до вас все еще не дошло, в каком положении вы оказались.
– Вы совершенно безнравственная особа.
Я не удержалась от издевательского смеха и быстро стала собирать бумаги, разложенные на столе. Надо было поставить на этом точку, наша беседа уже начала слишком походить на кудахтанье двух куриц, выбившихся из сил.
– Я передам отчет о вашем заявлении судье и еще раз вызову вас на допрос. Можете идти.
Она вышла, не проронив ни слова, и походка ее теперь была куда менее гордой, чем обычно. Я налила себе немного воды и залпом выпила. Задача оказалась тяжелее, чем я воображала, может быть, даже невыполнимой. Я решила пойти к Коронасу. Рассказала ему, что Нурия Сигуан только что призналась в связях с каморрой. Он посмотрел на меня равнодушным взглядом:
– У нас уже собралось столько доказательств ее вины, что признание мало что к этому добавляет.
– Но я никак не могу добиться, чтобы она призналась в убийстве отца.
– Между прочим, и та информация, которую мы получаем из Рима, от Торризи и Гарсона, тоже не наводит нас на след убийцы. Пожалуй…
– Пожалуй – что, сеньор?
– Пожалуй, вам следует разжать челюсти и выпустить добычу. Раз нет доказательств…
– Нет уж, пока я постараюсь их не разжимать.
– Как желаете, но время ваше истекает, пора предъявлять обвинение. Судья вынес постановление о заключении Сьерры и Сигуан под стражу, назначив исключительно высокую сумму залога за освобождение. Что же касается нашей совместной с итальянцами операции против каморры, то, думаю, нам еще предстоит несколько дней работы, но не больше.
– Вас интересует только это, не правда ли, комиссар? Шум на весь мир и успехи в борьбе с мафией. А дело об убийстве Сигуана отошло на самый что ни на есть задний план.
Он выпрямился, не поднимаясь со стула, и посмотрел на меня с такой злобой, какой я никогда раньше в его глазах не видела.
– Что вы сказали, инспектор Деликадо? Вам надо вести себя осторожней, гораздо осторожней. Иногда человек, расследующий то или иное преступление, настолько одержим этим делом, что может совершить много ошибок, а из всех ошибок худшая – грубо разговаривать со своим начальством.
– Простите.
– Так-то лучше. У вас остается очень немного времени, чтобы до чего-то докопаться в деле Сигуана. Мы с судьей дадим вам разумный срок. И если по истечении этого срока не всплывут на поверхность существенные улики или вы не получите от подозреваемых откровенных признаний, вам придется присоединиться к операции “антимафия”, в которой уже задействованы многие ваши товарищи. А дело Сигуана будет закрыто.
– Будет исполнено, – отчеканила я, подчеркивая сугубо официальный смысл этих слов.
Он искоса глянул на меня, но того, что при этом подумал, вслух не произнес. Как и я тоже. Раскрепощение, которое приносит выпитое утром виски, имеет, оказывается, и свои негативные стороны.
На следующий день вернулся из Рима Гарсон. Так как он не предупредил меня о своем приезде, я решила, что он ничего нового не привез. Выражение его лица только подтвердило эти догадки. Мне бы хотелось, чтобы на моем лице никаких чувств не отразилось, однако, без всякого сомнения, мое разочарование было слишком заметно, поскольку Гарсон тотчас сказал:
– Я старался, инспектор, поверьте, я очень старался. Торризи и Абате – тому свидетели. Но задача оказалась выше человеческих сил: или эти типы сделаны из камня, или они и вправду не посылали киллера убивать фабриканта.
И все-таки огорчение мое было относительным. Раз у нас нет убедительных улик, разоблачающих этих мафиози, то чего ради они сами станут в чем-то сознаваться? Ну кто, скажите на милость, возьмет на себя ответственность за убийство, случившееся пять лет назад, за убийство, о котором к тому же мы так мало знаем? И хозяева “Нереи”, и главари мафии, судя по всему, уже давно спрятали концы в воду, и от всего этого начинало омерзительно попахивать висяком. Кроме того, все вокруг вроде бы были рады и счастливы, поскольку наше расследование помогло вскрыть грязные дела каморры в Барселоне. Даже Гарсон, как мне показалось, уже готов был начать отступление.
– Ну что тут поделаешь, инспектор? – ответил он на мою очередную жалобу. – Мы уперлись в стену, и хоть тысячу раз колотись об нее головой, толку не будет.
– Тогда давайте все это бросим и встанем на позицию буддистов: примем все как есть – мол, ничего тут особенного и не произошло, так? Иногда у меня появляется чувство, будто никто, даже вы, в глубине души не хочет знать, что же случилось на самом деле.
– Напрасно вы так говорите! Я продолжаю сильно надеяться на ispettore Абате. Он ведь почти такой же упрямый, как и вы, и так же ни за что не смирится с бесславным финалом. Он обещал мне, что сам, по своей инициативе, продолжит расследование.
– Да уж, в этом вы можете не сомневаться! Чтобы человек, которому никто не поручал участвовать в этом расследовании, а оно к тому же ведется в другой стране, стал таскать за нас каштаны из огня…
– Вы несправедливы, инспектор. Когда у вас плохое настроение, вы бываете страшно несправедливы ко всем вокруг.
Это замечание, которого я никак не ожидала, кольнуло меня хуже укуса какого-нибудь зловредного насекомого. Я разозлилась и заговорила с Гарсоном с тем железным спокойствием, с каким обращаются к врагу:
– Не советую вам забывать о границах дозволенного, младший инспектор. Если я допустила доверительные отношения между нами, это отнюдь не значит, что вы можете позволять себе все что угодно. Каждый должен помнить свое место, ясно?
По лицу его я поняла, что он словно получил удар хлыстом. Но я не заметила и тени гнева – только печаль.
– Извините меня, инспектор, больше это не повторится.
Десять минут спустя я уже раскаивалась в своих словах, но было бы куда хуже, попытайся я сейчас что-то исправить. Я велела привести Рафаэля Сьерру на очередной допрос, хотя настроение мое вряд ли было подходящим для какой-либо работы. Сьерра явился с видом мученика, брошенного в яму со львами; и я, увидев его в таком ужасном состоянии, накинулась на него, словно была еще одним зверем, возжелавшим загрызть беднягу до смерти. Я засыпала Сьерру вопросами, все теми же и заданными все в том же тоне. Он отвечал с трудом, как будто находился на грани своих эмоциональных возможностей. А я все спрашивала и спрашивала, пока он вообще не перестал даже голову поднимать для ответа. Тогда я презрительно расхохоталась:
– Я пришла к мысли, сеньор Сьерра, что, возможно, вы не знаете никаких подробностей, касающихся смерти вашего шефа. Вы знаете только одно: кто совершил убийство.
Он молча покачал головой. Он изнемогал, не мог больше вынести этот натиск – снова и снова повторяющийся, не дающий ему пощады, почти абсурдный.
– Это сделала Нурия, правда?
– Нет, инспектор. Нурия Сигуан никого не посылала убивать своего отца. Если бы она это сделала, она бы мне рассказала.
– Вам, простому компаньону, который прежде был служащим у ее отца? Простите, но я в этом сомневаюсь.
Он посмотрел на меня почти умоляюще:
– У нас с Нурией был роман, и длился он многие годы, инспектор.
– Я так и думала.
– Она вам об этом не сказала?
– Нет. Наверное, она знает, что данное обстоятельство на суде ни ей, ни вам не поможет.
Он махнул рукой, и этот жест очень красноречиво отражал его моральное состояние: ему было уже все безразлично, больше он бороться не хотел, он сложил оружие.
– Я не стану отрицать своих дурных поступков, инспектор, но только тех поступков, в которых уже и так признался. Про убийства я ничего не знаю.
Что ж, подтверждение любовной связи Нурии и Рафаэля существенно вперед меня не продвинуло. Что мне толку от этой информации, чем она может мне помочь? И вдруг я поняла: если это и не бриллиант, то по крайней мере камень, который можно использовать в качестве снаряда. Я не стала слишком долго раздумывать над тем, что собиралась сделать, мною двигало скорее отчаяние, чем здравый смысл, ведь передо мной не открывалось ни единой щелочки, в которую можно было бы просочиться, в моем распоряжении не осталось ни одного трюка, который помог бы добиться успеха. Мы практически подошли к финалу.
Я вызвала в комиссариат мужа Нурии, и он, наверняка зная, что выбора у него нет, согласился прийти. Я приняла его у себя в кабинете с подобающей случаю улыбкой, которую в буквальном смысле слова отрепетировала перед зеркалом.
– Поверьте, я сожалею, что пришлось вас побеспокоить, сеньор Кодина.
– Если мы сразу обратимся к сути дела, беспокойства будет гораздо меньше. Завтра я лечу в Пекин, и у меня еще есть дела, которые надо завершить в Барселоне.
Читать бесплатно другие книги:
