Дамы и Господа Пратчетт Терри

– Прошло много лет, с тех пор как они в последний раз просыпались, – покачала головой нянюшка. – Нам потребуется помощь. То есть… когда ты последний раз ходила к Плясунам?

– Ты же знаешь, как оно бывает, – вздохнула матушка. – Когда все тихо… о Них как-то забываешь.

– Надо посмотреть, что там да как. Может, стоит кое-что подчистить.

– Верно.

– Завтра с утра, пораньше, – сказала нянюшка Ягг.

– Да.

– И не забудь захватить серп.

В королевстве Ланкр существовало не много таких мест, где можно было бы спокойно поиграть в футбол – если вы хотели действительно поиграть, а не бегать за постоянно укатывающимся мячом. Большую часть страны составляли вересковые пустоши, лесистые холмы, переходившие в крутые зазубренные горы, на которые не рисковали забираться даже тролли, и глубокие долины-расщелины, угодив в которые солнечный свет никогда не выбирался наружу.

Тропинка к вересковой пустоши, на которой стояли Плясуны, почти заросла, хотя находилось это место всего в нескольких милях от города. Иногда сюда забредали охотники, но только случайно. Не то чтобы охота тут была плохой, просто…

…Здесь стояли камни.

Круги из камней достаточно часто встречаются в горах. Друиды строили их в качестве предсказывающих погоду компьютеров, а всегда легче построить новый 33-мегалитный компьютер, чем сделать апгрейд старому и медленному кругу.

Но друиды никогда не приближались к Плясунам.

Камни эти не имели определенной формы. Они даже не были расположены в каком-то определенном порядке. И солнечные лучи не падали на рассвете определенного дня на определенный камень. Кто-то просто приволок в лес восемь глыб и воткнул их по окружности.

Однако погода здесь была другой. Поговаривали, что если начинался дождь, то внутри круга это происходило на несколько секунд позже, чем снаружи, как будто капли падали откуда-то издалека. И то же самое случалось, когда на солнце вдруг набегала какая-нибудь тучка, – внутри круга солнечный свет исчезал на пару секунд позже.

Через несколько минут Вильяму Скрябу предстояло умереть. Сразу необходимо отметить, что ему не следовало охотиться на оленей не в сезон, тем более на такого прекрасного самца и уж тем более на красного овпцепикского оленя, который официально был признан вымирающим. Впрочем, как уже говорилось выше, опасность полного и окончательного вымирания нависла скорее над Вильямом Скрябом.

Олень шел впереди и так громко шуршал папоротником, что со следа не сбился бы даже слепой.

Скряб крался за ним.

Туман все еще нависал над камнями, но его сплошной покров уже превратился в рваные полосы.

Олень приблизился к кругу и остановился. Нерешительно потоптался на месте, потом оглянулся и вдруг увидел Скряба.

Охотник вскинул арбалет.

Олень повернулся и прыгнул между камней.

После этого момента воспоминания становятся отрывочными. Первое…

…Касалось расстояния. Диаметр окружности составлял всего несколько ярдов, она просто не могла содержать такое большое пространство.

Следующее…

…Касалось скорости. Что-то выходило из круга, какая-то белая точка, становившаяся все больше и больше.

Арбалет был наведен на цель, но сильным ударом существо вырвало оружие из рук Скряба, а потом появилось ощущение…

…Покоя.

И краткое воспоминание о боли.

Вильям Скряб умер.

Вильям Скряб глядел сквозь пальцы на примятый папоротник. А примят он был потому, что в папоротнике валялось тело Вильяма Скряба.

Свежеумершие глаза осмотрели окрестности.

У мертвых не бывает галлюцинаций. Смерть похожа на пробуждение после хорошей попойки: сначала – пара секунд невинной свободы, и только потом вы начинаете вспоминать поступки прошлого вечера, казавшиеся тогда столь логичными и смешными. Затем вы припоминаете действительно поразительную выходку с абажуром и двумя воздушными шарами, над которой все хохотали до боли в животе. После чего осознаете, что сегодня вам предстоит посмотреть людям в глаза, только сегодня вы трезвы и они тоже трезвы, а главное – и вы и они помните.

– О, – изрек Скряб.

Ландшафт словно обволакивал камни. Когда смотришь с другого плана существования, все кажется столь очевидным…

Очевидным. Никаких стен, только двери. Никаких кромок, только углы…

– ВИЛЬЯМ СКРЯБ?

– Да?

– ПРОШУ ПРОСЛЕДОВАТЬ СЮДА.

– Ты тоже охотник?

– СКОРЕЕ ВОР, СОБИРАТЕЛЬ ОСТАВЛЕННЫХ БЕЗ ВНИМАНИЯ МЕЛОЧЕЙ. ПРЕДПОЧИТАЮ, ЧТОБЫ ТАК МЕНЯ НАЗЫВАЛИ.

Смерть с надеждой улыбнулся. Скряб нахмурил ныне бестелесные брови.

– Что? Типа булавок и пуговиц?

Смерть вздохнул. Метафоры редко когда доходят до людей. Порой ему даже казалось, что на самом деле всерьез его никто не воспринимает.

– Я ЗАБИРАЮ ЖИЗНИ ЛЮДЕЙ, – несколько раздраженно пояснил он.

– Куда?

– ВОТ ЭТО НАМ И ПРЕДСТОИТ ВЫЯСНИТЬ.

Вильям Скряб уже исчезал в тумане.

– Эта тварь, которая мне так врезала…

– ДА?

– Я думал, они вымерли.

– НЕТ. ПРОСТО УШЛИ.

– Куда?

Смерть показал костлявым пальцем.

– ТУДА.

До свадьбы Маграт не собиралась переезжать во дворец – людская молва, сплетни и всякое такое. Конечно, во дворце много кто жил, свободных комнат там хватало с избытком, но она будет находиться под одной крышей с… Одного этого достаточно. А если не хватит, то люди додумают.

Так она считала раньше. Но сейчас кровь ее буквально кипела. А и пусть говорят. Известно, кто именно будет говорить. Все известно. Ведьмы. Ха. Пусть болтают что хотят.

Она поднялась рано утром и принялась собирать свои небогатые пожитки. Хижина ей не принадлежала, как, впрочем, и мебель. Ведьмы приходят и уходят, а хижины пребывают вечно, обычно под той же соломенной крышей.

Зато Маграт принадлежали: комплект волшебных ножей, мистические цветные шнурочки, различные чаши и тигли плюс шкатулка, полная колец, ожерелий и браслетов с алхимическими символами самых разных религий. Все это она сложила в мешок.

Кроме того, были книги. Среди ведьм тетушка Вемпер слыла книжным червем. Целая дюжина книг, представляете? Маграт немного посомневалась, а потом оставила их на полке.

И была еще обязательная черная шляпа. Шляпа никогда ей не нравилась, и Маграт предпочитала ее не носить. В мешок.

Обведя комнату безумным взором, Маграт заметила у камина маленький котелок. И его туда же. В мешок и затянуть шнурком.

По пути во дворец, пересекая по мосту Ланкрский провал, она бросила мешок в реку.

Несколько секунд он покачивался на поверхности, после чего пошел на дно.

Маграт втайне надеялась увидеть разноцветные пузырьки или хотя бы услышать шипение. Но мешок просто взял и утонул. Словно не представлял собой ничего особенного.

Другой мир, другой дворец…

Черный конь галопом пересек замерзший крепостной ров, от животного и от тела, лежавшего у него на шее, валили клубы пара.

Всадник-эльф взлетел на коне по ступеням прямо в тронный зал, где, погруженная в свои мысли, сидела королева…

– Господин Ланкин?

– Олень!

Олень был еще жив. Тут эльфы были искусники: попавшее к ним живое существо могло жить целые недели.

– С той стороны круга?

– Да, госпожа.

– Я же говорила, силы слабеют.

– Но когда? Когда же?!

– Скоро, очень скоро. А что прошло в ту сторону?

Эльф попытался отвести глаза.

– Ваш… любимец, госпожа.

– Вряд ли он уйдет далеко от круга. – Королева рассмеялась. – Но повеселится он хорошо, в этом я не сомневаюсь…

На рассвете прошел дождь.

Нет ничего более неприятного, чем пробираться через доходящий до плеч мокрый папоротник. Впрочем, есть. Существует бесчисленное множество вещей, сквозь которые еще более неприятно пробираться, особенно если вы погружены в них по шею. «Но здесь и сейчас, – подумала нянюшка Ягг, – на ум приходит только одна, ну две, не больше».

Само собой разумеется, приземляться внутри Плясунов они не собирались. Сами птицы облетают их стороной. Даже пауки, мигрирующие на осенних паутинках, предпочитают сделать крюк в полмили, лишь бы не пролетать над камнями. Облака разделялись и огибали круг стороной.

Над камнями висел туман. Липкий, мокрый туман.

Нянюшка рассеянно подрезала папоротник своим серпом.

– Эй, Эсме, ты куда запропастилась? – окликнула она.

Из зарослей папоротника в нескольких футах от нянюшки вынырнула голова матушки Ветровоск.

– Здесь что-то не так, – сказала она нарочито холодно и размеренно.

– Да?

– Папоротник и трава вокруг камней примяты. По-моему, здесь кто-то танцевал.

Нянюшка Ягг отнеслась к услышанному, как физик-ядерщик, которому сообщили, что кто-то, чтобы согреться, стучит двумя кусками урана докритической массы.

– О нет, – выдохнула она.

– О да. И вот еще что…

Трудно было представить, что могло случиться нечто худшее, но нянюшка Ягг все же спросила:

– Ну?

– Тут кого-то убили.

– О боги, – простонала нянюшка Ягг. – Надеюсь, не внутри круга?

– Нет. Что за глупые вопросы? Это случилось снаружи. Высокий мужчина. Одна нога короче другой. С бородой. Возможно, он был охотником.

– Но как? Как ты все это узнала?

– Я только что на него наступила.

Лучи солнца пробивались сквозь туман.

А в пятистах милях утренние лучи уже ласкали древние камни стен Незримого Университета – главного волшебного заведения на Плоском мире.

Правда, не все волшебники этот факт признавали.

Для большинства волшебников Незримого Университета первым приемом пищи являлся обед. Вообще говоря, волшебников нельзя назвать ярыми поборниками завтраков. Только аркканцлер и библиотекарь узнали бы рассвет в лицо, зато каждое утро весь Университет был целиком и полностью в их распоряжении.

Библиотекарь всегда вставал рано, поскольку был орангутаном, а орангутаны всегда встают рано; правда, он не оглашал окрестности воплями, чтобы отпугнуть других самцов. Он просто открывал библиотеку и кормил книги.

А Наверн Чудакулли, занимавший в то время пост аркканцлера, любил побродить по сонным зданиям, кивая слугам и оставляя записки подчиненным (цель у этих записок была только одна – сообщить, что аркканцлер уже бодрствовал и занимался делами, когда нерадивые младшие волшебники еще видели сладкие сны[5].

Сегодня, однако, голову аркканцлера занимало нечто иное. Причем «занимало» в более или менее буквальном смысле этого слова.

Оно было круглым. А вокруг росли здоровые волосы. Аркканцлер готов был поклясться, что вчера ничего подобного там не было.

Он вертел головой то в одну, то в другую сторону и рассматривал в зеркале другое зеркало, которое держал над затылком.

Следующим служащим, просыпавшимся после Чудакулли и библиотекаря, был казначей, однако вовсе не потому, что казначей любил вставать рано, а потому, что к десяти часам весьма ограниченный запас терпения аркканцлера иссякал, Наверн Чудакулли вставал на нижней площадке лестницы и начинал орать:

– Казначей!!!

…Пока казначей не появлялся.

На самом деле вопль раздавался ровно в одно и то же время, поэтому вскоре казначей, прирожденный нервоядный[6], научился подниматься и одеваться во сне в точности за несколько минут до рева аркканцлера. Сегодня он принял вертикальное положение, оделся и даже успел дойти до двери – и только потом открыл глаза.

Чудакулли никогда не тратил время на пустые разборки. Разборки должны быть насыщенными – либо никакими.

– Да, аркканцлер, – мрачно произнес казначей.

Аркканцлер снял шляпу.

– Ну, что скажешь? – резко осведомился он.

– Гм… Гм… О чем, аркканцлер?

– Об этом! Об этом вот!

Близкий к панике казначей в отчаянии уставился на макушку Чудакулли.

– О чем? А… О плеши?

– Нет у меня никакой плеши!

– Э-э, тогда…

– То есть еще вчера ее не было!

– А. Ну. Гм. – В определенные моменты что-то замыкало в голове казначея, и он уже не мог остановиться. – Конечно, такое иногда случается, вот мой дедушка, помню, спасался настоем из меда и конского навоза, втирал каждый день и…

– Я не лысею!

Нервный тик исказил лицо казначея. Слова принялись вылетать изо рта самостоятельно, без всякого участия мозга.

– А еще у него была такая штука со стеклянным стержнем, и, и… трешь ее шелковым платочком, она и…

– Это просто возмутительно! В моей семье никогда никто не лысел! Одна из теток, но она не в счет!

– И, и, и он собирал утреннюю росу и мыл в ней голову, и, и, и…

Чудакулли замолк. Он не был злым человеком.

– Ты сейчас что пьешь? – осведомился он.

– Су-су-су… – залепетал казначей.

– Все так же глотаешь эти свои пилюли из сушеных лягушек?

– Д-д-д-д-д.

– В левом кармане?

– Д-д-д-д-д.

– Так… Теперь глотай.

Несколько секунд они тупо смотрели друг на друга.

Потом казначей обмяк.

– М-м-мне уже гораздо лучше, аркканцлер, спасибо.

– Что-то явно происходит, казначей. Печенкой чувствую.

– Как скажешь, аркканцлер.

– Кстати, ты что, в тайное общество какое вступил?

– Я… Конечно, нет, аркканцлер.

– Тогда сними с головы подштанники. Тебе не идет.

– Знаешь его? – спросила матушка Ветровоск.

Нянюшка Ягг знала в Ланкре всех, в том числе и то жалкое существо, которое сейчас валялось в папоротнике.

– Вильям Скряб из Ломтя, – мигом откликнулась она. – Один из троих братьев. Помнишь, он еще женился на девчонке Тюфяксов, на той, у которой зубы с проветриванием?

– Надеюсь, у бедняжки найдется приличное черное платье, – покачала головой матушка Ветровоск.

– Похоже, его чем-то закололи, – констатировала нянюшка Ягг, осторожно, но решительно переворачивая тело.

К трупам она относилась спокойно. Ведьмы часто готовили тела к погребению, а также выступали в качестве повивальных бабок, поэтому для многих людей в Ланкре лицо нянюшки Ягг было первым и последним впечатлением – эти два события настолько впечатывались в память, что вся остальная жизнь между ними могла показаться скучной и серой.

– Насквозь, – охнула она. – Его ж насквозь проткнули. Вот это да! Кто ж сотворил такое?

Обе ведьмы разом повернулись и посмотрели на камни.

– Не знаю, что это было, но точно знаю, откуда оно явилось, – буркнула матушка Ветровоск.

Теперь нянюшка Ягг тоже заметила, что папоротник вокруг камней примят и весь почернел.

– Вот теперь я пойду до конца, – мрачно промолвила матушка.

– Ты, главное, не ходи…

– Я сама знаю, куда следует ходить, а куда не следует. Спасибо за совет.

Плясунами назывались восемь камней, и у трех из них были собственные имена. Матушка двинулась в обход круга, пока не подошла к каменюке по прозванию Трубач.

Она вытащила одну из булавок, которыми была приколота к волосам остроконечная шляпа, поднесла ее к камню, после чего отпустила.

Потом вернулась к нянюшке.

– В камнях еще сохранилась сила, – констатировала матушка. – Ее немного, но есть.

– Кто мог настолько ополоуметь, чтобы прийти сюда и плясать вокруг камней? – изумилась нянюшка Ягг и добавила чуть погодя, когда в голову пришла предательская мысль: – Маграт все время была с нами.

– Кто? Это нам и предстоит выяснить, – ответила матушка с мрачной улыбкой. – А теперь помоги-ка поднять этого беднягу.

Нянюшка Ягг наклонилась над телом.

– Тяжеленный какой. Жаль, Маграт с нами нет.

– А вот я об этом ничуточки не жалею. Слишком уж она легкомысленная. Ей легко вскружить голову.

– Хотя очень приятная девушка.

– Но сентиментальная. Думает, что жизнь можно прожить как в сказке и что народные песни соответствуют истине. Но я все равно желаю ей счастья.

– Надеюсь, из нее получится хорошая королева.

– Мы научили ее всему, что она знает, – сказала матушка Ветровоск.

– Ага, – согласилась нянюшка Ягг, пятясь в заросли папоротника. – Слушай, как ты думаешь… может…

– Что?

– Как думаешь, может, стоит научить ее всему, что знаем мы?

– На это уйдет слишком много времени.

– Пожалуй, ты права.

Письма доходили до аркканцлера достаточно долго. Почту от ворот Университета забирал тот, кто проходил мимо, и складывал на полку. Или использовал для того, чтобы прикурить трубку. Или в качестве книжной закладки. Или, как в случае с библиотекарем, в качестве матраца.

Это письмо попало к аркканцлеру всего через два дня и было практически невредимым, если не считать пары кругов от чашки и бананового отпечатка пальца. Его доставили к столу вместе с прочей почтой, когда преподавательский состав Университета завтракал. Декан вскрыл конверт ложкой.

– Кто-нибудь знает, где находится Ланкр? – вдруг спросил он.

– А зачем тебе? – спросил аркканцлер, резко подняв голову.

– Какой-то король женится и хочет, чтобы мы приехали.

– Мило, очень мило! – воскликнул профессор современного руносложения. – Какой-то мелкотравчатый король женится и хочет, чтобы приехали мы?!

– Это высоко в горах, – тихо произнес аркканцлер. – Насколько я помню, там неплохо ловится форель. Подумать только. Ланкр… О боги. Не вспоминал о нем уже сто лет. Знаете, там есть ледниковые озера, рыба в которых никогда не видела удочки. Ланкр. Да.

– Слишком далеко, – кивнул профессор современного руносложения.

Но Чудакулли ничего не слышал.

– А еще там есть олени. Тысячи оленей. И лоси. Волки везде бегают. И горные львы, ничего удивительного. Я слышал, там даже ледяные орлы встречаются.

Его глаза смотрели куда-то далеко-далеко.

– Их всего-то осталось с полдюжины.

Наверн Чудакулли очень много делал для редких видов животных. В частности, заботился о том, чтобы они оставались редкими.

– Самая что ни на есть глушь, – сообщил декан. – На самом краю карты.

– На каникулах я гостил там у своего дяди, – произнес Чудакулли, и глаза его затуманились слезами. – О, как я проводил там время… Великолепно. Там такое лето… Небо синее, как нигде больше… Там очень… И трава… И…

Он резко вернулся из просторов воспоминаний.

– Значит, нужно ехать, – резко выпрямился он. – Долг зовет. Глава государства сочетается браком. Очень важное событие. Волшебники должны на нем присутствовать. Хотя бы для вида. Положение обвязывает, как говорится.

– Лично я никуда не поеду, – решительно заявил декан. – Это же противоестественно, я имею в виду сельскую местность. Слишком много деревьев. Терпеть их не могу.

– А вот казначею не мешало бы проветриться, – сказал Чудакулли. – В последнее время он стал каким-то нервным, понятия не имею почему. – Он наклонился и уставился вдоль стола. – Казначе-е-ей!

Казначей уронил ложку в кашу.

– Вот видите, – развел руками Чудакулли. – Комок нервов. Я ГОВОРИЛ, ЧТО ТЕБЕ НЕ ПОМЕШАЕТ ПОБЫТЬ НА СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ, КАЗНАЧЕЙ. – Аркканцлер ткнул локтем декана. – Надеюсь, бедняга еще не сбрендил окончательно, – произнес он, как ему казалось, шепотом. – Слишком много времени проводит в помещении, ну, ты-то меня понимаешь.

Декан, который выходил на улицу в среднем один раз в месяц, только пожал плечами.

– ТЕБЕ, ДОЛЖНО БЫТЬ, ПОЙДЕТ НА ПОЛЬЗУ ВЫЕХАТЬ НА ПРИРОДУ, ПОДАЛЬШЕ ОТ УНИВЕРСИТЕТА, А? – прокричал аркканцлер, кивая и жутко гримасничая. – Тишина и покой? Здоровая сельская жизнь?

– Я, я, я… Буду очень рад, аркканцлер, – выдавил казначей. На его лице, подобно осеннему грибу, проступила надежда.

– Молодец, молодец, – похвалил аркканцлер с лучезарной улыбкой. – Поедешь со мной.