Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья Алиева Марина

А монах договорился до того, что Жанна – это истинная помазанница Божия, едва ли не выше самого папы, – и ведёт она к престолу законного короля, как наместника на земле! Так что выходило, будто коронация дофина – это нечто вроде посвящения, где Жанна является восприемницей, то есть лицом, полномочия которого куда значимее королевских!

Клод ощутила, как беспокойство её усилилось.

Эти разговоры были плохи и, скорей всего, из-за них всё и стало меняться! Дофин явно сердит, и, дело тут, конечно, не в зависти… или не только в ней. Клод стала вспоминать, что Жанна рассказывала про первую встречу с Шарлем, про то, как увидела в его глазах, такое знакомое и ей, сомнение в своём праве. Вдруг это сомнение снова вернётся вместе с чьим-то злобным шепотком? Новая Дева, чтобы развеять их, не придёт, а Жанна, из спасительницы превратится в соперницу, которую обязательно захотят как-то убрать!

Клод сцепила в замОк ледяные от страха ладони. Она понятия не имела, что нужно делать, чтобы исправить положение! Разве только поделиться своими опасениями с Жанной? Но сможет ли и она прекратить этот поток опасных восхвалений? Всем рты не заткнуть, особенно тем, кто делает это не из добрых побуждений.

Клод опустила лицо в ладони. Раньше она бы и представить не смогла, что, после всех побед, Жанне будет желать зла кто-то, кроме англичан. Но теперь, окунувшись в этот чуждый мир непонятной ей придворной политики, приходилось признавать даже самое абсурдное – среди ближнего окружения недоброжелателей тоже хватало. И давние предостережения герцога Лотарингского вспомнились вдруг сами собой.

Впрочем, он тогда говорил что-то о некой защите, которая у Жанны есть… Ах, знать бы! Дай Бог, чтобы она оказалась действенной…

За спиной послышались шаги, и девушка обернулась.

Барон де Ре неторопливо шёл к ней, неся на согнутой руке, как корзину, обычный солдатский шлем. Всем видом он словно говорил: «я тут случайно, но настроение хорошее, есть время для беспечного отдыха и можно составить компанию даже мальчишке-пажу». Однако, Клод почему-то не сомневалась – барон здесь не случайно и искал именно её.

– Судя по всему, как паж Девы, ты питаешься только святым духом, – с обычной ухмылкой заметил де Ре. – Хотя сама она только что отобедала весьма плотно, как и все мы, и я в том числе. Было вкусно. А хороший обед всегда действовал на меня умиротворяюще. Сам себя не узнаю – до того хочется чего-нибудь благодетельного. Так что, держи. Тут по дороге целые заросли, а мне нечего было делать…

С этими словами барон протянул девушке шлем, до половины наполненный лесной малиной.

У Клод, почему-то, перехватило дыхание.

Она попыталась встать, но де Ре присел рядом, махнув ей, чтобы оставалась на месте, сорвал травинку и блаженно развалился на траве.

– Вижу, тебя что-то огорчает, – сказал он, покусывая сорванный стебелёк, когда вдоволь насладился стрекотом кузнечиков. – Скорбная поза, уединение… глаза вон на мокром месте. Не хочешь поделиться?

Клод отрицательно покачала головой. Низко опустив голову, она ела малину и еле сдерживала слёзы, которые, действительно, в одно мгновение, непонятно из-за чего навернулись на глаза.

– Жаль, – пожал плечами де Ре. – Может быть как раз я смог бы объяснить, что всё не так страшно, как тебе кажется.

– Откуда вы знаете, ЧТО мне кажется?

Де Ре засмеялся.

– Я наблюдательный. Разве ты не заметиЛА?

Клод замерла, не донеся до рта очередную ягоду.

В первый момент ей захотелось поправить барона, изобразить негодование, обидеться, наконец! Но перед глазами покачивался на коленях шлем с малиной, сквозь который, вызванный воображением, проступал совсем новый образ этого, вечно насмехающегося, рыцаря, трогательно обирающего ягоды с кустов. Обирающего теми же руками, которыми, тогда, под Турелью, он сжимал окровавленный меч, не подпуская к ней никого из врагов… Клод знала, что кусты эти совсем не по дороге – она любила малину и обязательно бы заметила, идя сюда – значит, барон искал малинник – сделал крюк, чтобы принести ей ягод… Из-за этого всякие лживые слова показались неуместными. В конце концов, они с Жанной давно, ещё под Орлеаном, поняли, что де Ре не обманывается, относительно того, кем на самом деле является паж Девы, но, судя по всему, никаких лишних и неудобных вопросов задавать не собирался.

Еле заметно она кивнула – дескать, да, заметила – и тихо произнесла:

– Тогда скажите, что всё не так страшно.

– Если буду знать, что тебя пугает – скажу.

– Но я не смогу выразить это словами.

– Значит, и говорить не о чем. Когда сама не знаешь, чего боишься, выходит, что не боишься ничего, и просто хочешь, хоть чего-нибудь, бояться.

Клод засмеялась, не поднимая опущенной головы, но крупная слеза выдала её, упав со щеки прямо на ягоды.

– О-о… – барон выдержал паузу. – Неужели всё так серьёзно?

Клод кивнула.

– А я думал, только меня одного не радует лёгкость этого похода.

Быстро проведя рукой по глазам, Клод, наконец, решилась поднять глаза на де Ре.

– Вас тоже что-то беспокоит?

– Увы…

– Может быть, ВЫ сумеете высказать, что именно?

Теперь засмеялся он.

– Высказать… Какое осторожное слово. Я бы предпочёл – высказаться… Высказаться начистоту о том, что наш дофин не так уж отважен, не очень умён, нерешителен и завистлив. То есть, говоря по совести, короны достоин только при условии, что рядом нет никого более достойного.

Клод закашляла, поперхнувшись.

– Вы не можете говорить так, сударь – вы же воюете за него.

– За Францию – не за него. И даже не бок о бок с ним, а с Жанной. Если ты заметила, наш дофин воевать не умеет.

– А разве правителю так важно уметь воевать?

– А разве нет? На коронации ему вручат меч. Думаешь, для подобной церемонии это случайность? Светлой памяти король Иоанн сам водил свои войска в сражения! Да и отец нашего дофина повоевал, пока был здоров. И Генри Монмут – упокой Господь его чёртову душу – бился при Азенкуре в первых рядах… Короли потому и поставлены надо всеми, чтобы служить примером! И в доблести – в первую очередь.

– Может, потому люди и увязли в этой войне? – отведя глаза, спросила Клод. – У них не было других примеров, кроме королей-воителей.

Де Ре выплюнул изжёванную травинку и потянулся за новой.

– Люди будут воевать в любом случае – такова их природа. Разве в твоей деревне любой крестьянин с большим семейством не мечтал расширить свои наделы, чтобы прокормить всех? Наверняка мечтал. И, дай ему волю, отобрал бы землю у соседа. А король обременён целой страной. Ему необходимы завоевания, чтобы считаться добрым хозяином и быть уверенным в своём авторитете перед вассалами, тоже желающими иметь больше, чем у них есть.

– Это так необходимо – иметь больше, чем есть?

– А как же?! Когда все вокруг только этим и живут, глупо отставать. Нужен второй потоп, чтобы изменить сложившийся порядок. Хотя, не уверен, что и это поможет. Новые люди пару сотен лет в благости, может, и поживут. Но потом обязательно появится кто-то, кто снова подумает: «а почему бы не иметь ещё и это?». И возьмёт. И поймёт, что это хорошо…

Клод огорчённо поворошила рукой малину. Нижние ягоды уже подмялись и выпустили сок, окрасивший её пальцы.

– Выходит, вы огорчены тем, что дофин, став королём, не захочет стать захватчиком?

Ничуть не смутившись, де Ре кивнул.

– И этим тоже, как иначе? Я барон, и мне, как всем, хочется иметь больше и больше. Но, чтобы иметь это «больше» законным путём, нужен предводитель – Божий помазанник, захватчик, – назову его так, если хочешь, – но благословленный небесами. Такой, рядом с которым можно остаться в Истории! Королей-миротворцев не помнит никто, потому что они скучны. А Цезарь, Александр Македонский, Карл Великий…, да, что там – даже Монмут, не к ночи будь помянута его душа, – все они здорово встряхнули этот мир, который их уже не забудет. И, между прочим, если посмотреть на вещи беспристрастно, не залезь король Гарри своим сапогом в наше сонное королевство, не появилась бы и Жанна. Будь дофин, хоть наполовину, таким же, как она, я первый бы сказал, что он именно тот предводитель, за которым можно идти, не стыдясь за его цели, доблести и не сомневаться в его правах вести за собой к любой цели с положенной доблестью.

– А сейчас вы сомневаетесь?

– Я – нет. Однако, договор в Труа был подписан, и для многих, по сей день, является документом единственно законным. – Де Ре кисло скривился. – Но, даже если принять во внимание обстоятельства и всякие политические интриги, на многое можно было бы закрыть глаза, прояви себя наш дофин более мужественным и решительным. Однако, факт остаётся фактом – он очень хочет положить себе на голову корону, но ответственности, которая ляжет вместе с ней, боится, как огня.

Клод сосредоточенно собрала мятую малину в горсть и отправила в рот.

– Выбрось, там уже нечего есть, – заметил де Ре.

Но девушка отрицательно покачала головой. Образ рыцаря, собирающего для неё ягоды, при всём несоответствии с его теперешними речами, никак не отпускал. Ей было жаль каждой этой ягоды, и, несмотря на то, что они превратились уже в настоящий кисель, Клод решила доесть все до одной.

– Я что, расстроил тебя ещё больше? – спросил барон.

– Нет. Меня огорчало совсем другое.

– Правда? – Рыцарь искренне удивился. – А я думал, тебе тоже не по душе то, что Жанна, с её великой миссией, тратит свои силы ради ничтожной цели.

– Она в своей миссии не вольна.

– Вот именно!

Де Ре, как будто, только этих слов и ждал.

Рывком усевшись возле Клод, он выплюнул травинку, забрал у девушки шлем, словно он мог помешать разговору, и зашептал азартно и страстно:

– Я даже скрывать не буду, что никогда не верил во всякие чудеса, будь они от Бога, от Дьявола, от папы римского, или от сумасшедшей, вроде нашей Катрин! Я и теперь не верю ни во что, кроме одного – Жанна необычна, как настоящее чудо! Кем бы она там ни была на самом деле, не может просто так случиться, чтобы девушка обладала этаким военным чутьём, такой отвагой и силой – воистину рыцарскими – и таким разумом, просто ради того, чтобы на трон Франции сел непонятно кто!

– Дофин законный король!

– Только потому, что рождён от короля и королевы? Но, если поверить его матери, что останется тогда? Бастард, наделённый сомнительными правами, в которых он же, первый, и сомневается? Без отваги, без твёрдых убеждений, а если послушает Ла Тремуя и затеет переговоры с Бургундцем, отца которого убил, то останется ещё и без чести! Тогда, как Жанна – совсем иное дело… Меч Мартелла сам лёг в её руку8! Сейчас её любят и почитают, как посланницу Божию, особенно после того, как этот английский монах уверовал в неё, подобно святому Павлу. А что будет, если на самом деле объявить её помазанницей, как он говорит?!

Клод отшатнулась, но де Ре, похоже, вполне был готов к такой реакции.

– Сама подумай, что она станет делать после коронации? – зашептал он, придвинувшись ближе. – Ты можешь представить её, живущей, как раньше? Вернётся ли она, или останется при дворе – это будет не её жизнь! После того, как сражалась, вела за собой войска, после всей этой власти, которую она приняла, и которой распорядилась по-королевски достойно, оказаться в стороне? Выйти замуж – хоть бы и за Алансона – нарожать детей и сидеть в каком-нибудь замке на привязи по примеру наших прочих дам?

– Она сама это решит.

– Нет. – Де Ре покачал головой, не сводя глаз с лица Клод. – Если сейчас судьбу Жанны вершит только Бог, то потом все права на её жизнь получит король.

– Что ж, она сама наделит его таким правом и подчинится, как и следует. Иначе, ради чего всё это было?

– А если бы и Жанна оказалась королевской дочерью, что бы ты тогда сказала?

Клод повернулась к де Ре, серьёзная и строгая. Было видно, что вопрос барона врасплох её тоже не застал.

– Вы это точно знаете?

Де Ре смутился. Что-то в голосе и во взгляде девушки убедило его, что сама она о королевском происхождении подруги не знает ничего.

– Мало ли… – он неопределённо пожал плечами. – Здесь многие не верят, что она простая крестьянка…

– Это так. Её отец когда-то был дворянином.

– Это не её отец.

– Кто вам сказал?

Де Ре косо усмехнулся.

– Я просто знаю…

– Нет. Не просто. Откуда вы можете это «просто знать»? – Клод снова почувствовала, что к её глазам подбираются слёзы. – Вы так уверенно сказали… Вы что-то знаете о Жанне?

Барон отвёл глаза. В наступившем молчании стрекот кузнечиков словно усилился.

– Люди разное говорили… Может они действительно что-то знают… – выдавил он, наконец.

– А если они неправы? Зачем вы их слушали?

Де Ре вздохнул.

– Не знаю. Интересно… Хотя, иногда мне кажется, что я слушаю слишком много лишнего, и не всегда от тех, кого вообще стоит слушать.

Он покосился на Клод. Неосторожное замечание о Жанне вылетело в разговор, как раз-таки из-за сильного желания услышать что-то от неё – одобрение или, хотя бы, намёк на то, что его мысли, так назойливо лезущие в голову последнее время, верны, и пришли не просто так, а неким, его собственным откровением, ЕГО МИССИЕЙ! Потому что, одно дело, пойти за Жанной по зову герцогини Анжуйской, рассказавшей тайну её происхождения, и, совсем другое, по какому-то внутреннему наитию, самому распознать в никчёмном мальчишке-паже ту, несомненно истинную Деву, которая заставила войско Саффолка уйти одним только своим видом, голосом, светом, охватившим её в тот момент…

Впрочем, и это теперь казалось ерундой!

Без конца размышляя о том, что такого особенного могла бы принести им подлинная Дева, де Ре вдруг понял простую вещь – в пророчестве говорилось о том, что Дева государство спасёт. А что может спасти Францию надёжнее всего? Только одно: род Валуа продолжит более достойная наследница! И Клод должна убедить её принять власть тем особенным даром, который вложил в неё сам Господь!

– Почему ты молчишь? – спросил барон, не узнавая собственного голоса

– Я тоже не люблю знать больше, чем нужно, – еле слышно ответила девушка. – Тоже не люблю узнавать от кого-то о том, что можно познать самой – это только мешает. Вы что-то узнали о Жанне, и это заслонило уже известное о ней. Но она никогда не поступит бесчестно! И иметь больше, чем у неё есть, тоже не захочет. Все мы имеем жизнь, куда уж больше… Дарить её своим детям более достойно, чем бесконечно воевать – так мне кажется. И неважно, посланницей Божьей ты являешься, или помазанницей, или просто девушкой… Я видела, что делает с людьми война. Думаю, отцы семейств, чьи дома пожгли, а детей убили, с радостью вернули бы то, что они имели и большего уже не желали. Люди возвращались в разорённые дома после набегов, плакали над убитыми с самым горьким отчаянием, хоронили, скорбели. Но, вздыхая, оправдывали всё войной, как будто весь этот ужас был частью их жизни, как зима или лето. Им, видно, тоже сказали, что война необходима… Но вот появляется Жанна. Невероятная, как чудо – вы сами это сказали. Девушка, не желающая ничего, кроме жизни, которую никакая необходимость не имеет права отнять! Неужели вы думаете, что пришла она только за тем, чтобы присвоить себе чужую власть и просто повернуть войну в другую сторону?.. Вы говорите, что людей не изменить. Может, и правда, об этом я судить не могу. Но, может быть, люди никогда и не пытались поменяться?… Они говорят всё время «Божий замысел не постичь», и тут же толкуют всё с ними происходящее, как кому удобно. А весь замысел – вот он, на виду! Он заложен в каждом с самого рождения и виден в наших умениях и желаниях, пока никто другой не начинает навязывать свою волю… Вы говорите, что дофин не воин. Но, может, именно такой государь сейчас и нужен?! И не герой-полководец, а только Жанна – девушка, не желающая иметь больше, чем у неё есть, должна привести его к трону?! Да, он не хотел этого похода, боялся новой крови, но Жанна знала, что идти необходимо, и то, что до сих пор не произошло ни одного сражения, самое верное доказательство её правоты! Она вершит, что должна, не больше. А дофин… – он тоже выполняет своё предназначение так, как чувствует его…

Клод подтянула колени к подбородку и обхватила себя руками, словно хотела согреться, несмотря на жару.

Или защититься? Отгородиться ото всех?

Де Ре вообще вдруг показалось, что говорит она не с ним, а с кем-то внутри себя – слабым и ей совсем не нужным, мешающим, но кого ещё можно было, если и не заставить исчезнуть, то, хотя бы, переубедить.

– Все желают мирной жизни. И все воюют, чтобы её достичь… – говорила девушка. – Не знаю, почему переговоры считаются бесчестьем, а уничтожение целой армии, состоящей из живых людей, приносит вечную славу, но очень хочу думать, что Божий замысел в отношении Жанны, как раз в том и состоит, чтобы показать истинный смысл и величия, и позора. Да и понять, наконец, что действительно ценно…

Девушка легко вздохнула и теперь уже обратилась к барону.

– Вы думаете, что родители Жанны могли быть людьми королевской крови?.. Не отвечайте, если не можете, но подумайте и признайтесь честно сами себе – так ли уж это важно для неё? Да и для вас тоже, если, конечно, вы хотите остановить эту войну? Помогите Жанне короновать дофина и предоставьте самой решать, что делать дальше. Всё получится хорошо и правильно, если не вмешиваться в ход вещей с ненужными знаниями. Но, если вы, на самом деле, хотите большего, как говорили… – она запнулась. – Не хочу в это верить… но, если так, то знайте – вы погубите Жанну и ничего больше не добьётесь. Ей от своего пути отступать нельзя.

*  *  *

В шатре дофина заканчивали обед молодые рыцари, из числа тех, кого Шарль пригласил разделить с ним трапезу, а затем, когда Жанна и люди возраста более почтенного ушли, задержал для свободной дружеской болтовни.

Из-за синего тяжелого полога то и дело доносились взрывы хохота под мелодичные звуки новой баллады, сочинённой придворным менестрелем. Эта баллада, немного фривольная, но с положенной долей почтительности, была посвящена лебедю – королевской эмблеме Монмута – чьё изображение, вышитое на тканной панели, герцог Алансонский обнаружил в том самом зале, где был подписан когда-то позорный для дофина договор. Теперь, неприкосновенная ткань служила скатертью для стола Шарля, а серебристая птица со свисающей с её шеи цепью и слегка распахнутыми крыльями, словно пыталась выбраться из-под тяжёлых блюд и кубков, страдая и оправдывая слова, посвященной ей язвительной баллады.

Ла Тремуй, прогуливался возле шатра в ожидании, когда гости разойдутся. Он внимательно слушал, досадуя на слишком резкий, по его мнению, голос менестреля. Но, тем не менее, смог разобрать слова Алансона о том, что дофин проявил больше милосердия и благородства, чем когда-то Монмут, унизивший своей трапезой пленных рыцарей. «Ты, Шарль, предпочёл унизить всего лишь эмблему». И ответ хохотнувшего Ла Ира о том, что у них и пленных-то нет…

«Интересно, – подумал министр, – как наш король унизит всех этих спесивцев, когда я представлю ему свои умозаключения?»…

Он мог бы войти в шатёр, если б хотел, но решил остаться всего лишь рядом. Тут лучше думалось…

Под ногами чавкнуло, и Ла Тремуй брезгливо выдернул ногу из лошадиного помёта. Он уже отвык от походной жизни и, наверное, был бы не очень доволен необходимостью проводить большую часть дня в седле, не появись у него, в качестве компенсации, возможность наблюдать, как развиваются события именно в военной среде.

До сих пор армия была и оставалась самым преданным союзником Жанны, в основном, благодаря ненавидящим министра Ришемону, Бурбону, Бастарду со всеми его капитанами, и прочим псам помельче, которых так старательно вскармливала герцогиня Анжуйская. Но до сих пор, и среди остальных придворных, и среди духовенства, те, кто не слишком верил в явленное чудо, всё же говорили полупочтительно, полуопасливо: «Наша Дева». А теперь – что в письмах, что в разговорах – всё чаще стало мелькать: «Эта девушка…».

«Эта девушка прибрала к своим рукам слишком много власти», – сокрушались в приватных беседах прибывшие епископы, которым надлежало стать пэрами от Церкви на коронации. «Теперь только от неё ждут истинного слова Божьего. Но победы победами, а грех гордыни неизбежно ведёт к ереси… Что вы говорите? Думаете она в него не впадёт? О, не будьте наивны! Эта девушка всего лишь человек. К тому же, низкого происхождения…».

Слушая подобное, Ла Тремуй сразу напускал на себя вид смиренно скорбящего. А в последние дни скорбь вообще не сходила с его лица. Дофин даже попенял ему, дескать, в период таких успехов следует смотреть веселее. На что Ла Тремуй только слабо улыбнулся. Он готовил почву и боялся лишь одного – не перехитрить бы самого себя и не пропустить момент, когда удобнее всего будет дёрнуть за все верёвки, чтобы полновесно обрушить на Шарля разоблачение!

А момент был уже близок…

Ла Тремуй провёл ладонью по запотевшей шее и улыбнулся. Эта Катрин оказалась весьма умелой. Ей всего-то и было сказано – осторожно внушать всем, что Дева изыскивает средства на содержание армии.

«… К примеру, может же она попросить отдать ей – Спасительнице – всё ценное, что осталось. Разве кто-то посмеет отказать? А выполненная один раз просьба легко превращается в приказ при умелом подходе». Это неопределённое замечание министр ненароком обронил в разговоре с де Вийо, но тот явно понял…

Трудно сказать, кто из них – сам ли он, или мадам Катрин – выдумали эту неведомую святую в золотых одеждах? Во всяком случае, вещая о ней на каждом углу, мадам пророчица была очень убедительна. Многие верили. И Ла Тремуй, с тайным удовлетворением уже не раз замечал на лицах в толпе то, особое удивление, которое обычно предшествует разочарованию.

Одно плохо – эта кликуша, при всём своём двурушничестве, всё же считала себя вполне набожной и сильно струхнула, когда в Труа этот блаженный монах, отец Ричард, завопил о святости Жанны. Так струхнула, что едва не сбежала в какой-то монастырь, где, по словам де Вийо, собиралась замаливать свой грех. Ла Тремуй тогда запретил. Однако, внимательно послушав монаха, чуть было запрет не снял, и передумал только потому, что два всегда лучше, чем один.

Он до сих пор ломал голову, кто мог подослать этого отца Ричарда – англичане или герцог Бургундский? Но, кто бы ни был, он здорово помог.

О том, что монах был искренен сам по себе и речи идти не могло! Только злейший враг пожелал бы Жанне такую славу, которую он ей создавал, работая куда тоньше мадам Катрин!

Божья помазанница! Без пяти минут, та самая ересь, которую так ждут епископы-пэры! И, в то же время, какая подсказка поверенным герцогини Анжуйской, кто недоволен трусоватостью дофина! А за руку не поймаешь – святой отец восхваляет Деву Франции, и это особенно ценно, потому что сам-то он англичанин!

«О, Господи, благослови того, кто научил этого монаха, кем бы этот человек ни был!».

Ла Тремуй снова покосился на тёмно-синий полог, из-за которого донёсся очередной взрыв хохота. Может, всё-таки войти? Но, нет. Ему был нужен сын мадам Иоланды Шарло, и нужен, вроде бы, случайно, а там, в шатре, во всеобщей сутолоке, когда начнут расходиться, ничего случайного уже не получится.

– Что вы тут делаете, Ла Тремуй? – вывел его из задумчивости низкий голос Танги Дю Шастеля.

Министр с достоинством обернулся.

– Дела, мессир, дела. Они, к сожалению, не разбирают ни дня, ни ночи, ни сна, ни обеда.

– Тогда, почему вы не заходите?

– О, – Ла Тремуй сделал легкомысленный жест рукой. – Молодым людям охота повеселиться, и я решил подарить им ещё несколько минут. Пусть… Бог знает, когда ещё доведётся. Да и доведётся ли… Война всех нас приучила жить только тем, что есть сейчас. А коронация и вовсе может всё переменить.

– Что вы имеете в виду?

– Только тот факт, что будет, наконец, должным образом проведена церемония объединения двух миров – как там говорится по ритуалу? «Космическая гармония Неба, Церкви и Государства, да? – после которой его величество уже не сможет быть прежним беззаботным молодым человеком.

– Я бы и сейчас его таким не назвал, – пробурчал Дю Шастель. – Так что, заходите, сударь, не стесняйтесь.

Решительно отодвинув полог, он шагнул внутрь шатра, откуда тотчас стали появляться раскрасневшиеся от еды и питья молодые рыцари.

– Ах, как же это я забыл! – хлопнул себя по лбу Ла Тремуй, краем глаза заметив среди них Шарло Анжуйского.

Он очень умело изобразил замешательство и придержал молодого человека за руку с таким видом, словно только на него и надеялся.

– Хотел узнать у мессира Танги, но, коль уж вы здесь, сударь, ещё и лучше… Не скажете ли мне, когда собирается прибыть ваша матушка?

– Зачем вам? – выпятил губу откровенно хмельной Шарло.

– Сейчас с его величеством мы будем обсуждать состав светских пэров на коронации, и я должен знать…

– Странно, что вы этого до сих пор не знаете, – не дослушал молодой человек. – Матушка, как всегда, прибудет вовремя. Насколько мне известно, она уже выехала. Возможно, уже сегодня прибудет в Шалон.

– Вот как…

Ла Тремуй, вскинул брови. Лицо его сделалось озабоченным.

– А вы знаете, что вчера захватили двух разбойников, которые рассказали о целом их отряде, промышляющем, как раз в окрестностях Шалона?

– Но ведь их захватили, что тут страшного?

– Только двух. Остальные, скорей всего, затаились, пропуская армию, но когда поедет ваша матушка возможны всякие неприятности.

– Матушкина свита армии не уступит, – засмеялся Шарло, а вслед за ним и его рыцари.

– Ваше дело, – пожал плечами Ла Тремуй. – Я просто подумал, что вы должны знать. Как заботливый сын, могли бы и отправить ей навстречу кого-нибудь, хотя бы для того, чтобы предупредить… Вот, хоть этого молодца.

Ла Тремуй кивнул в сторону смеющегося Филиппа де Руа.

– Его новые доспехи достаточно хорошо сверкают, чтобы разогнать всех разбойников в округе и доставить удовольствие дамам…

Договаривая фразу, министр постарался придать голосу как можно больше презрения, и вполне в этом преуспел. Потом слегка поклонился Шарло, небрежно кивнул его рыцарям и скрылся в шатре, оставив собеседника в полном недоумении.

– Я ничего не понял, – покачнулся Шарло, поворачиваясь к де Руа. – С чего бы это Ла Тремуй так озаботился безопасностью матушки? И почему именно тебя, Филипп, он советует послать к ней?

Молодой человек пожал плечами.

– Я слышал, что её светлость едет вместе с королевой, королевскими детьми и пригласила в поездку мадам Ла Тремуй, – сказал кто-то из рыцарей. – Может, поэтому он и беспокоится?

– Вот как? – удивился Шарло. – А я и не знал… Никогда бы не подумал, что матушка может позвать с собой кого-то из Ла Тремуев… Но, всё же, почему он выбрал именно тебя, Филипп? Уж не напроказничал ли ты с мадам его супругой?

Де Руа засмеялся, обнажив безупречный ряд крепких зубов.

– Будь так, он пожелал бы отправить меня в противоположную сторону, сударь.

– Кто-то другой, может быть, но только не Ла Тремуй. – Шарло понизил голос. – Этот лис уверен, что все анжуйцы его ненавидят и никогда не сделают так, как он просит. Скорей всего, он и ждёт, что я отправлю к матушке кого-то другого. Но… – Шарло критически оглядел Филиппа. – Глядя на тебя, я вдруг понял, что его милость абсолютно прав! Ты и в самом деле очень представителен в этих доспехах! Не разорился, когда покупал?

Под общий хохот Шарло похлопал де Руа по плечу.

– Бери столько солдат, сколько нужно, и поезжай, встреть её светлость матушку и её величество сестру. Да смотри, с особенным старанием позаботься о мадам Ла Тремуй, чтобы мне было чем порадовать её заботливого супруга!