Уик-энд Остермана Ладлэм Роберт

Ричард Тримейн задумчиво смотрел в окно на лужайку перед домом.

— Забавно... — Он усмехнулся. — Но ты, пожалуй, права. Я действительно один из лучших в системе, которую презираю... В системе, которую Таннер разнес бы в пух и прах в первой же своей программе, если бы только узнал, какой механизм приводит ее в действие. Вот о чем сказано в этой записке...

— Я думаю, что ты не прав. Наверное, писал кто-то из тех, кто хочет свести с тобой счеты. Тебя просто запугивают.

— И надо признаться, не безуспешно. То, чем я занимаюсь, действительно ставит нас с Таннером по разные стороны баррикад. Во всяком случае, он так считал бы, если... если бы знал всю правду... — Тримейн перевел взгляд на жену и вымученно улыбнулся. — Правду знают в Цюрихе, но это не мешает им относиться ко мне с доверием.

Вторник, половина десятого утра по калифорнийскому времени

Остерман бесцельно слонялся по съемочному павильону, стараясь не вспоминать о звонке. Однако это ему плохо удавалось.

До утра ни он, ни Лейла больше уже не смогли заснуть и пытались понять, что все это может значить. Когда все возможные варианты были исчерпаны, возникли и другие вопросы. Почему позвонили именно ему? Кому и зачем это могло понадобиться? Может быть, Таннера преследуют за какое-нибудь из сделанных им сенсационных разоблачений? Но если так, тогда какое отношение к этому имеет он, Берни Остерман?

Таннер никогда не говорил с ним о конкретных проблемах своей работы. Разговор, если он заходил, касался каких-то общих положений. У Джона была своя точка зрения на проблемы несправедливости. Их мнения о том, что можно считать честной игрой на рынке, часто расходились, потому они предпочитали попросту не обсуждать этих вопросов.

В глазах Берни Таннер всегда был счастливчиком, которому не довелось хлебнуть в жизни горя. Ему не приходилось видеть, как, возвращаясь домой, отец объявляет, что потерял работу. Или как мать до полуночи перешивает обноски, чтобы сыну было в чем утром идти в школу. Таннер мог позволить себе праведный гнев — ведь свое дело он всегда делал достойно. Но многого он был просто не способен понять. Именно поэтому Берни никогда не заговаривал с ним о Цюрихе.

— Эй, Берни! Постой-ка! — Эд Памфрет, толстый суетливый продюсер средних лет, поравнялся с ним и зашагал рядом.

— Привет, Эдди! Как дела?

— Прекрасно! Я звонил тебе в офис, но девушка ответила, что ты вышел.

— Сегодня нет работы.

— Мне все передали. Тебе, наверное, тоже? Рад буду поработать с тобой.

— Да?.. Я ничего не слышал. Над чем мы работаем?

— Ты что? Шутишь? — В глазах Памфрета сверкнула обида: ему всегда казалось, что им пренебрегают как неудачником.

— Какие шутки? Я все заканчиваю здесь на этой неделе. Что еще за работа? О чем ты говоришь? Кто тебе передал?

— Ну, этот новенький... из секретариата позвонил мне сегодня утром. Я забираю половину сериала о перехватчиках. Он сказал, что ты делаешь четыре серии. Идея мне понравилась.

— Какая идея?

— Ну, план сценария... Три человека проворачивают выгодное дельце в Швейцарии. Сюжет прямо-таки захватывающий...

Остерман резко остановился и сверху вниз посмотрел на Памфрета.

— Кто подослал тебя?

— Как подослал?

— Нет никаких четырех серий. И никаких сценариев. Никаких сделок. Говори прямо, что тебе надо?

Глаза Памфрета забегали.

— О чем ты? Стал бы я шутить с такими китами, как вы с Лейлой. Я обрадовался до смерти... правда... А потом этот тип велел позвонить тебе и попросить сценарий.

— С кем ты говорил?

— С этим, как его... Ну, с новым редактором, которого привезли из Нью-Йорка...

— Как его зовут?

— Он назвал свое имя... Подожди... Таннер! Да, точно. Таннер. Джим Таннер, Джон Таннер!

— Джон Таннер здесь не работает! Отвечай, кто подослал тебя ко мне? — Берни схватил Памфрета за плечи. — Отвечай, сукин сын!

— Отпусти меня, ты что, спятил!

Остерман понял свою ошибку. Памфрет был просто посыльным. Он разжал пальцы.

— Прости, Эдди! Извини... Сам не знаю, что это на меня нашло.

— Ладно, ладно... Ты просто переутомился и все. Слишком много работаешь...

— Ты сказал, что этот парень — Таннер — звонил тебе сегодня утром?

— Около двух часов назад. Сказать по правде, я не знаю, кто он такой...

— Слушай. Это просто-напросто чья-то шутка. Дурацкая шутка, понимаешь? Никакого сериала я не делаю, поверь мне... Забудем об этом, ладно?

— Шутка?

— Даю тебе слово... Знаешь что, нам с Лейлой предлагают здесь еще одну работу — новый сценарий. Я буду настаивать, чтобы продюсером был ты, хорошо?

— Гм... спасибо!

— Не стоит... и пусть та шутка останется между нами, идет?

Остерман оставил очумевшего от счастья Памфрета и поспешил вниз по улице к тому месту, где стояла его машина. Он торопился домой, к Лейле.

На переднем сиденье его машины сидел дюжий малый в шоферской форме. Когда Берни приблизился, он вылез из машины и услужливо распахнул перед ним заднюю дверцу.

— Мистер Остерман?

— Кто вы такой? Что вы делаете в...

— Меня просили вам передать...

— Я не хочу ничего слушать! Я хочу знать, что вы делали и моей машине?

— Остерегайтесь вашего друга Джона Таннера. Будьте осторожны в разговорах с ним.

— Что за чушь вы несете? Шофер пожал плечами.

— Я просто передаю вам то, что меня просили, мистер Остерман. Вы не хотите, чтобы я отвез вас домой?

— Разумеется, нет! Я вас не знаю. И я не понимаю, зачем...

Задняя дверца мягко закрылась.

— Как хотите, сэр. Я просто хотел услужить.

Вежливо откланявшись, он повернулся и зашагал прочь.

Берни стоял неподвижно и смотрел ему вслед.

Вторник, десять утра

—Со «средиземноморскими» счетами все в порядке? — спросил Джо Кардоун.

Его партнер, Сэм Беннет, повернулся на своем стуле, чтобы проверить, закрыта ли дверь. «Средиземноморские» — на звание, которое партнеры употребляли применительно к выгодным, но опасным вкладчикам.

— По-моему, да, — пожал плечами Сэм. — А почему ты спрашиваешь? Случилось что-нибудь?

— Так, ничего определенного... а может быть, вообще wчего.

— Ты из-за этого вернулся раньше срока?

— Нет, не только. — Кардоун понимал, что даже Бенни не стоит всего объяснять. Сэм ничего не знал о Цюрихе, и этому Джо колебался. — Но отчасти — да. Я провел некоторое время на Монреальской бирже.

— И что там услышал?

— По распоряжению генерального прокурора совет фондовой биржи перетряхивает клиентуру. Все подозреваемые в связях с мафией вкладчики, на счетах которых больше ее ни тысяч, находятся под наблюдением.

— Это не новость...

— Не знаю, как тебе, а мне не нравится, когда я слышу разговоры о таких вещах за восемьсот миль от своего офиса. Не могу же я просто так снять трубку и спросить своего компаньона, не угодил ли кто-нибудь из наших клиентов под суд... Телефонные разговоры, как тебе должно быть известно, прослушиваются.

— О Господи! — Беннет рассмеялся. — У тебя просто разыгралось воображение.

— Хорошо, если бы это было так.

— Ты прекрасно знаешь, что я сразу связался бы с тобой, если бы возникла хоть малейшая опасность. Не верю, что ты прервал свой отдых по столь ничтожному поводу. В чем все-таки дело?

Кардоун, избегая встречаться взглядом с глазами партнера, сел за свой рабочий стол.

— О'кей. Не стану лгать. Есть одна причина... Но я уверен, что она не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к делам фирмы. Если выяснится, что это не так, я сразу приду к тебе, хорошо?

Беннет поднялся со своего стула и кивнул. За годы совместной работы он научился не задавать Джо лишних вопросов. Несмотря на кажущуюся общительность, Джо Кардоун был очень скрытным человеком. Его капиталовложения в их общее дело были весьма существенны, но он не требовал больше полагавшейся ему по договору доли. Это устраивало Беннета.

Сэм направился к двери, посмеиваясь.

— И когда ты перестанешь бегать от призрака Южной Филадельфии?

Кардоун ответил вслед ему с грустной улыбкой:

— Когда он перестанет гоняться за мной.

Беннет закрыл за собой дверь, и Джо вернулся к разбору накопившейся за десять дней его отсутствия почты. Ничего, что могло бы иметь отношение к «средиземноморской» проблеме, в ней не было. Ничего, что хоть как-то могло свидетельствовать о конфликте мафиозных группировок. И все же за эти десять дней что-то случилось, и к этому как-то причастен Таннер.

Он поднял трубку телефона и нажал на кнопку вызова секретаря.

— Это все? Больше никаких писем не было?

— Ничего существенного. Я всем говорила, что вас не будет до конца недели. Некоторые обещали позвонить сразу, как вы вернетесь, другие предпочли подождать до понедельника.

— Пусть все так и останется. Если будут звонить, скажите, что я вернусь в понедельник.

Джо положил трубку на рычаг и отпер ящик стола, в котором хранилась металлическая коробка с картотекой «средиземноморской» клиентуры.

Кардоун поставил коробку перед собой и стал быстро перебирать карточки. Может быть, чье-то имя наведет его на мысль, заставит вспомнить какую-нибудь, на первый взгляд малозначащую, деталь, которая на поверку окажется важной...

Зазвонил его личный телефон. По этому номеру ему звонила только Бетти, больше его никто не знал. Джо любил свою жену, но его раздражало, что она постоянно звонит ему по пустякам в то время, когда он хочет сосредоточиться.

— Да, дорогая? В трубке молчали.

— Что случилось, Бетти? Я сейчас очень занят.

Жена не отвечала.

Кардоун похолодел от страха.

— Бетти! Ответь мне!

Незнакомый голос в трубке громко и внятно произнес:

— Джон Таннер летал вчера в Вашингтон. Мистер да Винчи очень озабочен. Возможно, ваши друзья из Калифорнии предали вас. Они находятся в контакте с Таннером.

Джо Кардоун услышал щелчок — неизвестный повесил трубку.

Господи! О Господи! Значит, все-таки Остерманы... Но зачем? Ведь это просто абсурд! Какое отношение имеет Цюрих к мафии? Между ними расстояние в тысячу световых лет! Или он ошибается?

Кардоун попытался взять себя в руки, но это ему не удалось. Он с удивлением обнаружил, что скомкал несколько карточек.

Что теперь делать? С кем он может поговорить?

С самим Таннером? О Боже, конечно нет!

Остерманы? Берни? Нет, черт возьми! Во всяком случае, не сейчас.

Тримейны? Дик Тримейн! Он должен связаться с Тримейном.

Вторник, десять минут одиннадцатого

Тримейн был слишком взбудоражен, чтобы отправиться в Нью-Йорк как обычно на экспрессе. Оставив дома проездной, он вывел из гаража машину.

Когда его автомобиль, набрав скорость, мчался к мосту Вашингтона, он заметил в зеркале заднего вида светло-голубой «кадиллак». Тогда Тримейн взял немного влево, вырвавшись вперед других автомобилей, и «кадиллак» последовал за ним. Потом Тримейн вернулся в правый ряд, втиснувшись в поток медленно идущих машин, — «кадиллак» проделал то же самое.

У поста сбора дорожной пошлины Тримейн увидел, что «кадиллак» поравнялся с ним и идет по параллельной полосе.

Дик попытался разглядеть, кто сидит за рулем.

«Кадиллак» вела женщина. И хотя лица он не смог рассмотреть, в ее облике ему почудилось что-то знакомое.

Набрав скорость, «кадиллак» скрылся. Тримейн так и не увидел лица женщины. Движение по мосту было интенсивным, и пытаться догнать машину не имело смысла. Тримейн не сомневался, что «кадиллак» преследовал именно его. Это было так же очевидно, как и то, что женщина-водитель не хотела, чтобы ее узнали.

Почему? Кто она такая? Может быть, эта женщина и есть Блэкстоун?

На работе Дику никак не удавалось сосредоточиться. Он отменил несколько назначенных встреч, а сам занялся просмотром документов по корпоративным объединениям, которые в последнее время выиграли свои дела в суде. Особенно его заинтересовала папка «шерстяные изделия» Кэмерона. Несколько поколений семейства Кэмерон владели тремя ткацкими фабриками в одном из небольших городков штата Массачусетс. Старший сын Кэмеронов частенько играл на бирже. Шантажом и угрозами его вынудили продать свою долю нью-йоркской фирме, специализировавшейся на продаже одежды.

Новые владельцы немного погодя заявили о желании получить фирменный знак корпорации «Кэмерон».

Получив, что хотели, они закрыли фабрики, и городок захирел. Тримейн представлял интересы этой торговой фирмы в бостонском суде.

В семействе Кэмерон была дочь, незамужняя женщина, которой едва минуло тридцать, упрямая и решительная. А за рулем «кадиллака» сидела женщина примерно такого же возраста.

«Нет, — думал Тримейн, — остановиться на этом варианте — значит исключить все остальные...»

За последние годы через его руки прошло много дел. Кэмероны. Смиты из Атланты. Бойнтоны из Чикаго. Фергюссоны из Рочестера. Эти старые богатые семейства, избалованные почетом и финансовым благополучием, оказались беспомощными в жестких современных условиях.

Лидеры новых корпораций знали, к кому обращаться в случае возникновения юридических трудностей. Тримейн! За хороший гонорар он берет самые сомнительные дела и выигрывает их. Сорокачетырехлетний волшебник, с легкостью манипулирующий новой юридической машиной. Один взмах волшебной палочки — и нет больше ни Кэмеронов из Массачусетса, ни Смитов из Атланты, ни многих других, чьи имена Тримейн уже успел забыть.

Так кто же? У многих есть причины ненавидеть преуспевающего адвоката Дика Тримейна.

Тримейн встал со стула и заходил по кабинету. Он больше не вынесет этого заточения, он должен выйти на улицу.

А если сейчас позвонить Таннеру и пригласить пообедать? Как он отреагирует? Примет приглашение или ответит вежливым отказом? Может быть, если Таннер согласится, удастся узнать у него что-нибудь о предупреждении Блэкстоуна?

Тримейн поднял трубку телефона и набрал номер. Его веко сильно — до боли — дергалось.

Таннера на месте не оказалось. Он ушел на какое-то совещание. Тримейн облегченно вздохнул. Что за глупая идея взбрела ему в голову! Он положил трубку и поспешил прочь из своего офиса.

На Пятой авеню, у перекрестка, дорогу ему преградило такси.

— Эй, мистер! — Из окна машины высунулась голова водителя.

Тримейн оглянулся, пытаясь понять, к кому обращены эти слова. То же самое сделали еще несколько пешеходов. Они недоуменно переглянулись.

— Эй, мистер! Ваша фамилия Тримейн?

— Моя? Э... да.

— Я должен вам кое-что передать.

— Вы? Мне?..

— Я тороплюсь, сейчас загорится зеленый, а мне дали за это двадцать долларов. Меня просили передать, чтобы вы шли на восток по Пятьдесят четвертой улице. Идите все время прямо. Там вас будет ждать какой-то мистер Блэкстоун.

Тримейн посмотрел в глаза шоферу.

— Кто вас просил это сделать? Кто сказал...

— Откуда я знаю... Этот псих сидел у меня в машине с половины десятого утра. У него был бинокль, и он курил тонкие сигары.

Замигал знак «стойте».

— Что он еще сказал?.. Подождите! — Тримейн полез в карман и достал оттуда несколько банкнотов. Он сунул водителю десятидолларовую бумажку. — Вот, возьмите. Только прошу вас, ответьте мне, пожалуйста!

— Но я все сказал, мистер! Он вышел из машины несколько секунд назад и дал мне двадцать долларов, чтобы я передал вам то, что он просил. Это все.

— Нет, не все! — Тримейн в отчаянии схватил водителя за рубашку.

— Спасибо за десятку! — Водитель отстранил руку Тримейна, дал сигнал, предупреждая зазевавшихся пешеходов, и отъехал.

Тримейн с трудом взял себя в руки. Он отступил назад на тротуар и встал у витрины ближайшего магазина. Внимательно всматриваясь в толпу, он тщетно пытался отыскать мужчину с биноклем и тонкой сигарой.

Так никого и не увидев, он двинулся вдоль ярких витрин к Пятьдесят четвертой улице. Он шел очень медленно, вглядываясь в лица идущих навстречу людей. Прохожих в этот час было довольно много. Все они куда-то спешили, и, обгоняя Тримейна, некоторые толкали его в спину, другие же с улыбкой оборачивались, удивленные странным поведением белокурого человека в хорошо сшитом костюме.

На углу Пятьдесят четвертой улицы Тримейн остановился. Дул свежий ветер, и, хотя на нем был летний костюм, он чувствовал, что вспотел от напряжения. Он знал, что здесь нужно повернуть на восток.

Теперь, по крайней мере, ясно, что женщина из светло-голубого «кадиллака» не имеет никакого отношения к Блэкстоуну. Блэкстоун — мужчина с биноклем, курящий тонкие сигары.

Но кто тогда та женщина? Он мог поклясться, что встречал ее раньше. Держась правой стороны, он дошел до Медисон. Никто не остановил его и не окликнул. Никто не обращал на него внимания.

Он пересек Парк-авеню и направился к центру. Никого.

Лексингтон-авеню. Он пошел мимо огромных строительных площадок. Никого.

Третья авеню. Вторая. Первая.

Никого.

Тримейн дошел до последнего квартала.

Тупиковая улица заканчивалась на Ист-Ривер. По обеим сторонам ее тянулись подъезды многоквартирных домов. В конце улицы поперек дороги стоял светлый «мерседес». Он стоял так, словно затормозил в середине разворота. Около него находился мужчина в элегантном белом костюме и шляпе-панаме. Он был намного ниже Тримейна. Даже с расстояния тридцати ярдов бросался в глаза его густой загар. Большие темные очки закрывали почти пол-лица. Он смотрел прямо на Тримейна.

— Мистер Блэкстоун?

— Мистер Тримейн! Простите, что вам пришлось идти так далеко. Мы должны были убедиться, что вы один.

— А почему я должен быть не один?

Тримейн насторожился. Акцент незнакомца явно выдавал в нем иностранца.

— Люди, попавшие в беду, часто — и совершенно напрасно — берут себе провожатых.

— В какую я попал беду?

— Вы получили мою записку?

— Разумеется, но мне непонятно, что это все означает?

— Только то, что в ней сказано. Ваш друг Таннер представляет большую опасность для вас. И для нас тоже. Мы просто хотим обратить на это ваше внимание, как того требуют интересы нашего дела.

— О чьих интересах вы заботитесь, мистер Блэкстоун? Полагаю, Блэкстоун — вымышленное имя. Во всяком случае, мне оно ничего не говорит.

Человек в белом костюме и темных очках сделал шаг к «мерседесу».

— Мы уже все сказали вам. Друзья Таннера из Калифорнии...

— Остерманы?

— Да.

— Моя фирма не ведет никаких дел с Остерманами. И никогда не вела.

— Зато вы ведете, не так ли? — Блэкстоун обошел «мерседес» сзади и остановился с другой стороны машины.

— Вы шутите?!

— Нет, я вполне серьезно. — Он взялся за ручку дверцы, но не спешил открывать ее.

— Подождите минутку! Кто вы?

— Блэкстоун... Большего вам знать не надо.

— Нет!.. Вы сказали... Но вы же не можете...

— Можем. В том-то все и дело. И теперь вы сами убедились, сколь обширно наше влияние. А если этого недостаточно, мы можем предоставить вам более убедительные доказательства.

— К чему вы клоните? — Тримейн облокотился на капот и наклонился к Блэкстоуну.

— Нам вдруг подумалось, что вы можете войти в сговор со своим другом Таннером. Поэтому мы и решили повидаться с вами. Это было бы крайне неосмотрительно с вашей стороны. В этом случае нам пришлось бы сделать достоянием гласности вашу сделку с Остерманами.

— Вы сошли с ума? Зачем мне вступать в сговор с Таннером? О чем нам сговариваться? Я не понимаю, о чем речь!

Блэкстоун снял темные очки. У него были пронзительные голубые глаза. На носу и скулах Тримейн различил бледные веснушки.

— Если это правда, то вам не о чем волноваться.

— Конечно, правда! Почему я должен сотрудничать с Таннером? В чем?

— Что ж, это логично. — Блэкстоун распахнул дверцу «мерседеса». — Действуйте и дальше в том же духе.

— Ради Бога, вы не можете так просто уехать. Я вижусь с Таннером каждый день. В клубе. В электричке. Что мне прикажете теперь думать? Как я буду с ним разговаривать?

— Вы хотите спросить, чего вам следует опасаться? Я бы посоветовал вести себя так, словно ничего не случилось. Словно мы никогда не встречались... Возможно, он станет вас прощупывать. Конечно, если вы сказали правду и действительно ничего не знаете... Он станет делать намеки. Теперь это не застанет вас врасплох.

Тримейн не двигался с места, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

— Я думаю, будет лучше, если вы скажете, кого вы представляете. Честное слово, так будет лучше.

— О нет, господин адвокат, — с легкой усмешкой покачал головой Блэкстоун. — Сказать по правде, мы заметили, что в последние годы у вас стали появляться дурные привычки. Так, ничего серьезного — пока, однако закрывать на это глаза тоже не стоит.

— Привычки? О чем вы?

— Вы стали больше пить.

— Это смешно!

— Я и не говорил, что это серьезно. Со своей работой вы справляетесь. Однако иногда вы теряете над собой контроль. Посему не стоит усугублять ваше волнение, когда вы и так возбуждены.

— Не уезжайте! Подождите...

— Мы будем поддерживать с вами связь. Может быть, вам удастся узнать что-то, что может нам помочь. Во всяком случае, за вашей... за вашими посредническими усилиями мы всегда следили с большим интересом.

Тримейн вздрогнул.

— А Остерманы? Вы должны мне рассказать!

— Если в ваших адвокатских мозгах осталась хоть капля здравого смысла, вы ничего не скажете Остерманам! Остерман действует заодно с Таннером, вы сами в этом убедитесь. Даже если это не так, ему все равно не следует знать правду о вас.

Блэкстоун сел за руль «мерседеса» и включил зажигание. Перед тем как отъехать, он еще раз повернулся к Тримейну:

— Держите себя в руках, мистер Тримейн. Мы скоро дадим о себе знать.

Оставшись один, Тримейн попытался собраться с мыслями. У него сильно дергалось веко, почти наполовину закрывая глаз. Слава Богу, что он не дозвонился до Таннера! В своем неведении он мог натворить глупостей.

Неужели Остерман был таким идиотом или трусом, что проговорился о Цюрихе Таннеру? Не посоветовавшись с ними...

Если это так, Цюрих нужно предупредить об опасности. Там займутся Остерманом. Они проучат его.

Нужно найти Кардоуна. Вдвоем они должны решить, что делать дальше. Он бросился к ближайшему телефону-автомату.

Бетти ответила, что Джо уехал в свой офис. Секретарь Кардоуна сообщила, что он не возвращался из отпуска. Неужели Джо тоже затеял какую-то игру?

Тримейн прижал пальцем левое веко — нервный тик усилился, и этим глазом он уже едва видел.

Вторник, семь часов утра

Так и не сумев заснуть, Таннер встал с постели и направился в свой кабинет. Пожалуй, в первый раз он обратил внимание, что в серых экранах телевизоров есть что-то пугающее. Три пустых и мертвых прямоугольника. Джон закурил сигарету и опустился на кушетку. Он вспомнил наставление Фоссета: сохранять спокойствие, вести себя как ни в чем не бывало и не рассказывать о случившемся Эли. Фоссет повторил несколько раз: «Реальная опасность, и в первую очередь для Эли, может возникнуть лишь в том случае, если она проговорится». Но Таннер никогда ничего не скрывал от жены. То, что они всегда оставались друг с другом искренними, было самой сильной стороной их прочного союза. Даже когда они ссорились, то никогда не оставляли невысказанных обид. Они оба не любили недомолвок. Элис Маккол измучили ими еще в детстве.

Однако «Омега» вынудила его отступить от привычных правил, по крайней мере, на шесть ближайших дней. Пришлось подчиниться требованию Фоссета, ведь тот сказал, что так будет лучше для Эли.