Уик-энд Остермана Ладлэм Роберт
Солнце уже поднялось. День начался, и скоро Кардоуны, Тримейны и Остерманы получат первые сигналы тревоги. Как они будут реагировать, что станут делать? Он надеялся, что все трое сразу поставят в известность официальные власти и опровергнут догадки Фоссета. Тогда это безумие кончится.
А вдруг оно только начинается?.. Как бы то ни было, он останется дома. Если угроза опасности существует, он должен быть вместе с женой и детьми. Фоссет не вправе ему этого запретить.
Он убедит Эли в том, что подхватил грипп. Он будет поддерживать связь со студией по телефону, но сам останется здесь, с семьей.
Из офиса звонили непрерывно. Элли и дети, заявив, что несмолкающие звонки сводят их с ума, пошли в бассейн. День был ясным и жарким, лишь к полудню на небе появилось несколько облаков — прекрасная погода для купания. Мимо дома несколько раз проехала белая патрульная машина. В воскресенье это насторожило Таннера. Теперь же он испытывал облегчение и благодарность. Фоссет держал слово. Опять зазвонил телефон.
Джон снял трубку. Наверное, снова с работы.
— Да, Чарли...
— Мистер Таннер?
— О, извините. Да, это Джон Таннер.
— Фоссет беспокоит...
— Подождите минуту! — Таннер выглянул из окна кабинета, проверяя, где находятся Элли и дети. Они по-прежнему были в бассейне. — Что случилось, Фоссет? Ваши люди начали?
— Вы можете говорить?
— Да... Вам удалось что-нибудь узнать? Кто-нибудь из них позвонил в полицию?
— Нет. Если это произойдет, мы немедленно поставим вас в известность. Я позвонил вам не поэтому... Вы совершили большую глупость. Неужели вы не поняли, насколько это неосторожно с вашей стороны!
— О чем вы говорите?
— Вы не поехали утром на работу...
— Разумеется, не поехал.
— Запомните, не должно быть никаких отклонений от вашего обычного распорядка. Не надо ничего менять. Это очень важно. Чтобы обеспечить собственную безопасность, вам нужно следовать нашим инструкциям.
— Вы просите слишком многого!
— Послушайте меня. Ваша жена и дети сейчас в бассейне во дворе вашего дома. Ваш сын Реймонд не пошел на тренировку по теннису...
— Это я не пустил его. Я велел ему постричь траву на лужайке.
— Ваша жена заказала продукты на дом, хотя раньше всегда ходила за ними сама.
— Я сказал, что ей придется сделать для меня кое-какие записи. Она и раньше мне помогала...
— И главное, вы сами не делаете того, что делали всегда. Вы непременно должны следовать заведенному распорядку. Я знаю, как можно вас в этом убедить. Вы не имеете права привлекать к себе внимание.
— Я забочусь о своей семье. По-моему, это вполне естественно.
— Мы тоже о ней заботимся. И гораздо более эффективно чем это можете сделать вы. Они находятся под постоянным наблюдением. Так же, как и вы. Вы выходили к подъездной дорожке перед домом дважды — в девять тридцать две и в одиннадцать двадцать. К вашей дочери во время ленча приходила подружка — Джоан Лумис, восьми лет. Видите, мы внимательны и очень осторожны.
Таннер потянулся за сигаретой и прикурил ее от настольной зажигалки.
— Да, наверное... — помедлив, произнес он.
— Вам не о чем волноваться. Вашей семье ничто не угрожает.
— Может быть. Я вообще думаю, вы все сумасшедшие. Ни один из моих друзей не имеет никакого отношения к «Омеге».
— Возможно. Но если правы мы, они не предпримут ни одного шага, не перепроверив информацию, которую мы им подбросили. Они не станут паниковать: слишком много поставлено на карту. А как только они начнут проверять, то сразу заподозрят друг друга. Ради всего святого, не мешайте им делать это. Живите и работайте как обычно, словно ничего не случилось. Это чрезвычайно важно. Вашей семье никто не причинит вреда. Они не смогут даже приблизиться.
— Хорошо. Предположим, вы меня убедили. Только к подъездной дорожке я выходил три раза, а не два.
— Нет, не три. В третий раз вы остановились в воротах гаража и к подъездной дорожке не подходили. И потом, это было не утром, а четырнадцать минут первого. — Фоссет рассмеялся в трубку. — Теперь вам легче?
— Я солгу, если скажу, что нет.
— Вы не лжец. Во всяком случае, не злоупотребляете этим. Ваше досье не оставляет на этот счет никаких сомнений. — Фоссет снова рассмеялся, и даже Таннер не смог сдержать улыбку.
— Вы настойчивый человек, Фоссет. Хорошо, завтра я выйду на работу.
— Когда все это кончится, вы с Элис должны зайти к нам в гости. Я думаю, наши жены друг другу понравятся. Напитки за мной. Вам — «Диварс уайт лейбл» с содовой, а вашей жене шотландское виски с водой.
— Боже мой! Если вы начнете описывать нашу интимную жизнь...
— Давайте попробуем...
— Идите к черту! — с облегчением рассмеялся Таннер. — Мы принимаем приглашение.
— Вот и прекрасно. Думаю, мы поладим.
— Назовите дату, и мы приедем.
— Договоримся на понедельник. Будем поддерживать связь. У вас есть номер телефона на случай непредвиденных осложнений. Звоните в любое время.
— Не буду. Завтра я появлюсь на работе.
— Прекрасно. И окажите мне любезность, не делайте больше передач о нашем ведомстве. Моему начальству очень не понравилась последняя.
Таннер вспомнил: программу, о которой говорил Фоссет, готовил Вудворт. Сценарий был назван «Пойман с поличным» по первым буквам сокращенного названия ведомства[7]. Передачу выпустили в эфир год назад. Год назад с точностью до недели.
— По-моему, это было неплохо.
— Очень плохо. Я видел программу. Мне хотелось смеяться, но увы!.. Я сидел в это время в гостиной у шефа. «Пойман с поличным»! Надо же! — Фоссет снова рассмеялся, и у Таннера стало легко на душе.
— Спасибо, Фоссет.
Он положил трубку и смял в пепельнице сигарету. Фоссет — настоящий профессионал, подумал он. И Фоссет прав. Никто не сможет добраться до Эли и до детей. Таннер знал, что при необходимости ЦРУ рассадит снайперов на всех деревьях. Ему остается лишь следовать наставлениям Фоссета и ничего не предпринимать. Жить как ни в чем не бывало. Он почувствовал, что теперь сможет сыграть свою роль. Защита, которую обещал Фоссет, должна быть надежной. Лишь одна мысль не давала ему покоя. И чем больше он думал над этим, тем страшнее ему становилось.
Было уже четыре часа дня... Обработка Тримейнов, Кардоунов и Остерманов началась. Однако ни один из них до сих пор не обратился в полицию и не позвонил ему.
Возможно ли, что шесть человек, которых он в течение многих лет считал самыми близкими друзьями, оказались не теми, за кого себя выдавали?
Вторник, девять сорок утра по калифорнийскому времени
Резко свернув с бульвара Уилшир, Остерман погнал машину по Беверли-Драйв. Он знал, что превышает допустимую в Лос-Анджелесе скорость, но сейчас это его не заботило. Он не мог думать ни о чем, кроме полученного предупреждения. Нужно скорее ехать домой, к Лейле. Они должны серьезно все обсудить. Нужно решить, что теперь делать.
Почему выбор пал именно на них?
Кто послал им это странное предупреждение? И что оно может значить?
Возможно, Лейла права, Таннер лучший из их друзей. Но он человек сдержанный и осторожный. Он всегда держится на расстоянии, словно прозрачная стена отделяет его от окружающих. От всех, за исключением, конечно, Эли.
И вот теперь Таннер получил информацию, которая затрагивает важные для Остерманов вопросы и, в частности, касается Цюриха. Но Боже! Как он мог об этом узнать?
Остерман доехал до подножия холма Малхолланд и стал быстро подниматься вверх по улице мимо огромных старомодных особняков, жильцы которых принадлежали когда-то к голливудской элите. Некоторые дома совсем обветшали — реликты былой роскоши. Предельно допустимая скорость в Малхолланде — тридцать миль в час.
У Остермана стрелка спидометра показывала пятьдесят одну. Надавив на педаль акселератора, он принял решение. Он заедет за Лейлой и отправится в Малибу. Там, на шоссе, они найдут телефон-автомат, позвонят Тримейну и Кардоу-ну, и тогда...
Быстро приближающийся пронзительный звук полицейской сирены вернул его к реальности. Что это? За ним гонится полиция? Не может быть. В этом мире декораций нет ничего настоящего. Но сигналили все-таки ему...
— Э... послушайте, я здесь живу. Моя фамилия Остерман. Я живу на Калиенте, номер двести шестьдесят. Вы, наверное, знаете мой дом... — Голос его звучал уверенно: район Калиенте считался престижным.
— Прошу прощения, мистер Остерман. Ваши права.
— Видите ли, мне позвонили на студию и сообщили, что с женой очень плохо... Я полагаю, вы меня поймете. Я очень спешу.
— И все же из-за этого не должны страдать пешеходы. Ваши права...
Остерман протянул удостоверение и отвернулся, чтобы не срывать раздражения на постороннем человеке. Полицейский лениво писал что-то в длинной дорожной квитанции, а когда закончил, звонко пришлепнул к ней права. Остерман повернулся на резкий звук.
— Что, обязательно портить права?
Полицейский устало вздохнул, пряча книжку с квитанциями.
— Вы могли на месяц лишиться прав, мистер. Я уменьшил вам скорость. Заплатите десять долларов, как за билет на стоянку. — Он протянул Берни квитанцию. — Надеюсь, с вашей женой все будет в порядке.
Полицейский вернулся к машине. Уже забравшись внутрь, он высунулся из окна и крикнул:
— Не забудьте убрать права в бумажник.
Патрульная машина отъехала.
Остерман швырнул квитанцию на сиденье и повернул ключ зажигания. Машина покатилась вниз по склону Малхолланда. Берни брезгливо покосился на валявшуюся на сиденье квитанцию.
Затем, нахмурившись, бросил на нее еще один взгляд. Что-то насторожило его.
Форма бланка с печатным текстом была та же. Но бумага... Она казалась слишком гладкой и блестящей даже для бланков квитанций автотранспортного отделения муниципалитета Лос-Анджелеса.
Остерман остановил машину и, взяв в руки квитанцию, поднес ее к глазам. Нарушения были помечены полицейским небрежно, можно сказать, не отмечены вовсе...
И тут Остерман понял, что лицевая сторона квитанции — всего лишь ксерокопия, наклеенная на лист более плотной бумаги.
Он перевернул его и увидел на обратной стороне написанную красным карандашом записку, наполовину закрытую приколотыми скрепкой скоросшивателя правами. Он отодрал права и прочел:
"Получено сообщение, что соседи Таннера находятся с ним в сговоре. Ситуация чрезвычайно опасная. Она осложняется еще и тем, что информация, которой мы располагаем, далеко не полная. Попытайтесь осторожно выяснить, в чем дело. Нам необходимо знать, в чем и как глубоко они замешаны. Еще раз напоминаем: будьте очень осторожны.
Цюрих".
Остерман тупо смотрел на красные строчки. Вновь возникший в нем страх отозвался неожиданной болью в висках. Значит, Тримейны и Кардоуны тоже.
Вторник, половина пятого вечера
Среди пассажиров экспресса, прибывшего в Сэддл-Вэлли в четыре пятнадцать, Дика Тримейна не было. Кардоун, который ожидал его, сидя в своем «кадиллаке», громко выругался. Он звонил в офис Тримейна, и ему сказали, что адвокат ушел обедать немного раньше обычного. Джо не стал просить, чтобы Тримейн позвонил ему, когда вернется. Вместо этого он поехал на станцию и встречал все поезда, прибывающие в Сэддл-Вэлли начиная с половины четвертого.
Кардоун отъехал от станции, свернул у развязки влево и направился на запад, за город. До следующего поезда было целых тридцать пять минут. Может быть, езда поможет ему отвлечься. Он не мог просто так сидеть на вокзале и ждать. Если за ним следят, это может показаться подозрительным.
Тримейн поможет ему ответить на многие вопросы. Дик — очень толковый адвокат и, конечно, найдет какой-нибудь выход — если из этой ситуации вообще есть выход.
Джо выехал на проселочную дорогу, петлявшую между полей. Здесь его обогнал серебристый «роллс-ройс», и Кардоун отметил про себя, что огромный автомобиль развил очень высокую скорость — слишком высокую для такой узкой дороги. Кардоун проехал еще несколько миль, скользя отсутствующим взглядом по живописным окрестностям. У поворота к какой-нибудь ферме нужно будет развернуться. Кажется, скоро должен быть поворот с широкими — он это точно помнил — обочинами. Там он и развернется. Пора уже возвращаться на станцию.
Он притормозил, готовясь резко свернуть направо на широкую обочину. «Роллс-ройс», припаркованный под деревьями, преграждал ему дорогу.
Чертыхнувшись, Кардоун нажал на газ и проехал еще несколько сот ярдов. Здесь — так как поблизости не было видно машин — он с трудом развернулся.
Подъехав к станции, Кардоун взглянул на часы. Пять пятнадцать. С того места, где он стоит, просматривается вся платформа. Он увидит Тримейна сразу, как только тот сойдет с поезда. Кардоун надеялся, что адвокат приедет рейсом пять двадцать пять. Ожидание становилось невыносимым.
Раздался скрип тормозов, и Кардоун оглянулся. Прямо за его «кадиллаком» остановился серебристый «роллс-ройс».
Из автомобиля вышел дюжий детина в шоферской форме — ростом более шести футов — и неторопливо направился к «кадиллаку» Кардоуна.
— Мистер Кардионе?
— Моя фамилия Кардоун.
— О'кей. Как хотите...
Мужчина наклонился и непринужденно положил свои огромные руки на полуопущенное стекло, так чтобы Кардоун имел возможность хорошо разглядеть их и сравнить со своими собственными.
Джо, возмущенный бесцеремонностью незнакомца, резко спросил:
— Это вы обгоняли меня несколько минут назад? На Сэддл-роуд?
— Да, сэр, я, — с готовностью подтвердил громила. — Более того, я весь день находился рядом с вами. Кардоун непроизвольно вздрогнул.
— Весьма странное признание... — Я очень сожалею...
— Мне не нужны ваши извинения. Я хочу знать причину. Почему вы преследовали меня? Я вас не знаю. И мне не нравится, когда ездят за мной по пятам.
— Это вряд ли кому понравится. Но я лишь делаю то, что мне велели.
— Что вам от меня нужно?
Шофер слегка передвинул руки, словно для того, чтобы лишний раз продемонстрировать их внушительные размеры.
— Мне нужно кое-что передать вам. Вот и все. Я проделал долгий путь. Мой шеф живет в Мэриленде. — Что вы хотите мне передать? От кого?
— От мистера да Винчи, сэр.
— Да Винчи?
— Да, сэр. Вы ведь уже слыхали о нем сегодня утром?
— Я не знаю никакого да Винчи... Что вам нужно?
— Не доверяйте мистеру Тримейну.
— О чем вы говорите?!
— Я говорю то, что велел передать вам мистер да Винчи. Кардоун впился глазами в лицо великана. Совершенно очевидно, что он не просто тупой громила, каким пытался прикинуться.
— Почему же вы так долго ждали? Зачем следили за мной весь день? Вы могли сразу заговорить со мной.
— Не было команды. В моей машине есть радиотелефон. Мне приказали вступить с вами в контакт лишь несколько минут назад.
— Кто вам приказал?
— Мистер да Винчи, сэр.
— Но это вымышленное имя! — Кардоун задыхался от гнева. Чтобы успокоиться, он сделал глубокий вдох и спросил:
— Скажите мне, кто этот мистер да Винчи?
— Я должен был передать вам еще кое-что, — продолжал шофер, не обращая внимания на требование Кардоуна. — Мистер да Винчи хочет, чтобы вы знали: возможно, Тримейн уже разговаривал с Таннером. Это еще не точно, но похоже на то.
— О чем? О чем он мог с ним разговаривать?
— Я не знаю, сэр. Мне не положено. Мне платят за то, чтобы я ездил на машине и передавал сообщения.
— Я не понимаю! Что толку в таком сообщении?! — Кардоун стиснул зубы, пытаясь взять себя в руки.
— Может быть, вам поможет последнее, сэр... Последнее из того, что я должен вам передать. Мистер да Винчи считает, что будет хорошо, если вы попытаетесь выяснить, во что Тримейн посвятил Таннера. Но будьте осторожны. Не следует также доверять вашим друзьям из Калифорнии. Запомните, это очень важно.
Великан в шоферской форме отошел немного от «кадиллака» и приложил два пальца к блестящему козырьку своей форменной фуражки.
— Подождите минуту... — Кардоун открыл было дверцу своей машины, но великан молниеносно захлопнул ее.
— Нет, мистер Кардионе. Оставайтесь в машине. Вы не должны привлекать к себе внимание. Поезд подходит.
— О, пожалуйста... пожалуйста! Я хочу поговорить с да Винчи. Где я могу его увидеть?
— Это невозможно, сэр. — Шофер крепко держал дверь.
— Мерзавец! — выкрикнул Кардоун и схватился за ручку, налегая на дверь всем телом. Она слегка приоткрылась, но тут же снова захлопнулась от сильного толчка шофера.
— Я размозжу твою башку! — заорал Кардоун.
К платформе подошел экспресс. Из него вышли несколько человек. Два коротких гудка прорезали воздух. Великан спокойно заметил:
— Его нет в поезде, мистер Кардионе. Он сегодня отправился в офис на машине. Как видите, и это нам известно.
Поезд медленно тронулся с места, плавно набирая скорость. Джо не сводил глаз с огромного человека, державшего дверцу машины. Внутри у него все клокотало от ярости, но он понимал, что криком и угрозами здесь не поможешь. Шофер сделал шаг назад и быстро зашагал к «роллс-ройсу». Кардоун распахнул дверцу и вышел на платформу.
— Эй, привет, Джо! — окликнул его Амос Нидхэм, который только что сошел с поезда, — вице-президент промышленного банка Ганновера и председатель комитета по чрезвычайным ситуациям клуба Сэддл-Вэлли. — Вам, биржевикам, все нипочем. Когда становится совсем туго, вы попросту остаетесь дома и ждете, пока обстановка прояснится, так, а?
— Ты прав, Амос, — рассеянно подтвердил Кардоун, украдкой наблюдая за водителем «ройса», который сел в машину и завел мотор.
— Я тебе вот что скажу, — продолжал Нидхэм, — не знаю, куда вы, парни, нас заведете!.. Слыхал, как котируется Дю Понт?[8] Остальные плавают, а они берут все даром! Скажу своим директорам, чтобы ходили на спиритические сеансы. На вас, брокеров, никакой надежды! — Нидхэм прищелкнул языком и неожиданно замахал рукой, увидев подъезжавший к платформе «линкольн-континентал». — Это Ральф. Подвезти тебя, Джо? Нет, конечно... Ты же на машине.
«Линкольн» подъехал к ним, и шофер Нидхэма открыл дверцу, чтобы выйти наружу.
— Не нужно мне помогать, Ральф. Я еще способен сам сесть в машину. Кстати, Джо... этот «ройс», на который ты так внимательно смотришь, напомнил мне машину одного моего приятеля. Хотя вряд ли это его... Он из Мэриленда.
Кардоун вздрогнул как от удара и уставился на безобидного банкира.
— Из Мэриленда? Кто из Мэриленда? Амос Нидхэм открыл дверцу машины, задержался на мгновение и, добродушно улыбнувшись, покачал головой.
— О, не думаю, что ты его знаешь. Он умер много лет назад... У него было странное имя. Я над ним всегда подшучивал... Его звали Цезарь.
Нидхэм уселся в свой «линкольн» и захлопнул дверцу.
Проехав по привокзальной аллее, «роллс-ройс» повернул направо и помчался по направлению к главной магистрали, ведущей в Манхэттен.
Кардоун остался стоять на перроне железнодорожного вокзала Сэддл-Вэлли. Его охватил ужас.
Тримейн!
Тримейн заодно с Таннером!
Остерман тоже с Таннером...
Да Винчи... Цезарь...
Опять итальянец. Не может быть, что это простое совпадение.
Он, Джузеппе Амбруззио Кардионе, остался один, совершенно один.
"О Господи! Боже милостивый! Святая Дева Мария! Матерь Божья! Окропи руки мои невинною кровью агнца. Господи Иисусе! Прости грехи мои тяжкие! Иисус и Мария! Боже милостивый! Пресвятая Богородица! Вразумите меня!
Что я сделал?"
Вторник, пять часов вечера
Уже несколько часов Тримейн бесцельно бродил по знакомым улицам Ист-Сайда. Но спроси его кто-нибудь, где он находится, он не смог бы ответить. Адвокат был напуган. Разговор с Блэкстоуном ничего не прояснил.
А Кардоун солгал либо жене, либо секретарше, но это не важно. Важно то, что до Кардоуна сейчас не добраться. Тримейн знал, что охватившая его паника не пройдет до тех пор, пока они с Кардоуном не встретятся и не решат, как быть дальше, как вести себя с Остерманами.
Неужели Остерман их предал? Нет, это невозможно!
Дик пересек Вандербилт-авеню, механически отметив про себя, что приближается к отелю «Билтмор».
Он грустно улыбнулся. «Билтмор» навевал воспоминания о прошлых беззаботных временах.
Он вошел в вестибюль со странным чувством, что сейчас увидит кого-нибудь из друзей, своей молодости, и действительно почти сразу же уперся взглядом в человека, с которым не встречался почти двадцать пять лет. Тримейн сразу узнал его, хотя тот сильно постарел за эти годы. Только вот имени не мог вспомнить. Оно бесследно терялось в далеких школьных годах.
Друзья юности неловко шагнули навстречу друг другу.
— Дик... Дик Тримейн! Ведь это ты, Дик, да?
— Да... а ты... Джим?
— Джек, Джек Таунсенд! Как поживаешь. Дик? — Они пожали друг другу руки. — Сколько лет прошло? Двадцать пять или тридцать? Ты прекрасно выглядишь! Как, черт возьми, тебе удается не толстеть? А я распустился...
— Ты тоже выглядишь прекрасно, — солгал Дик. — Нет, в самом деле, очень хорошо... Я не знал, что ты живешь в Нью-Йорке.
— А я здесь и не живу. Просто на пару дней приехал в Толедо. Клянусь, когда я летел в самолете, у меня возникла сумасшедшая идея. Я отказался от номера в «Хилтоне» и подумал, что хорошо бы снять комнату здесь, просто чтобы посмотреть, не заходит ли сюда кто-нибудь из нашей старой компании. Глупо, да?.. И надо ведь, встретил тебя!
— Странно! Действительно странно! Я подумал о том же самом несколько секунд назад.
— Пойдем выпьем!
Таунсенд громко разглагольствовал о корпоративной морали. Тримейн почти не слушал его, он думал о Кардоуне. В третий раз опорожнив свой стакан, Дик обернулся, ища глазами телефон-автомат, который был здесь в дни его юности. Тогда он находился в укромном месте, у служебного выхода, и знали о нем лишь завсегдатаи бара.
Теперь телефона не было. А Джек Таунсенд все говорил и говорил, теперь он вспоминал давно забытые дни, безвозвратно ушедшие в прошлое.
В нескольких футах от них стояли два негра в кожаных куртках.
В прежние времена их бы сюда не пустили.
О, чудесные дни юности...
Тримейн залпом выпил четвертый стакан... Этот Таунсенд никогда не заткнется...
Он должен, должен позвонить Джо. Его снова охватила паника... Может быть, Джо что-то знает? Тогда он быстро рассеет все сомнения относительно Остерманов.
— Что с тобой, Дик? Ты, кажется, очень взволнован?
— Я все, же здесь в первый раз за эти годы... — невнятно пробормотал Тримейн и поднялся. — Мне нужно позвонить. Извини.
Таунсенд мягко удержал его, положив на его руку свою большую ладонь.
— Ты хочешь звонить Кардоуну?
— Что?..
— Я спросил, кому ты собираешься звонить, Кардоуну?
— Ты кто?.. Какого дьявола ты...
— Я друг Блэкстоуна. Не звони Кардоуну. Не делай этого ни при каких обстоятельствах, слышишь? Неужели ты не можешь понять, что сам себе роешь могилу?
— Я ничего не понимаю! Кто ты такой? — Тримейн старался говорить тихо, но голос его гулко разносился по бару.
— Послушай: Кардоун может быть опасен. Мы ему не доверяем. Мы в нем не уверены, как не уверены в Остерманах.
— О чем ты говоришь?
— Возможно, они сговорились. В таком случае ты остался один. Ты должен действовать хладнокровно и попытаться выяснить, как далеко они зашли. Мы будем поддерживать с тобой связь... Мистер Блэкстоун ведь уже сказал тебе об этом, да?
И тут Таунсенд сделал странную вещь. Он вынул из бумажника банкнот и положил его перед Ричардом Тримейном. Он произнес только два слова:
— Возьми это.
Затем он быстро поднялся и вышел из зала.
На столе остался лежать банкнот в сто долларов. «Он что, хотел меня купить, — недоумевал Тримейн. — Нет, это просто символ. Цена. Не важно какая».
Когда Фоссет вошел в гостиничный номер, двое находившихся там мужчин стояли склонившись над столом, на котором были разложены какие-то бумаги и карты. Один из присутствующих был Грувер. Второго звали Коул.
Фоссет снял шляпу и темные очки и положил их на бюро.
— Все в порядке? — осведомился Грувер.
— Все идет по плану. Если, конечно, Тримейн не слишком напьется в «Билтморе».
— Даже если он напьется, — сказал Коул, не поднимая глаз от карты автомобильных дорог штата Нью-Джерси, — какой-нибудь добродушный, падкий на взятки полицейский все уладит.
— Вы поставили своих людей по обе стороны моста?
— Да. И у туннелей. Иногда он едет в город через туннель Линкольна и подъезжает к дому со стороны Паркуэй...
Мои люди все время на связи. — Коул делал какие-то пометки на листе кальки, наложенном на карту.
Зазвонил телефон. Грувер шагнул к туалетному столику и взял трубку.
— Грувер слушает... Да? Хорошо, мы перепроверим, но я уверен, мы бы знали, если бы он... Хорошо. Не беспокойтесь. Держите с нами связь. — Грувер положил трубку и постоял какое-то мгновение у аппарата.
— Что там случилось? — Фоссет снял белый пиджак и стал закатывать рукава.
— Это из Лос-Анджелеса. Между тем моментом, когда Остерман покинул студию и был остановлен в Малхолланде, они минут на двадцать потеряли его из виду. Беспокоятся, не мог ли он за это время связаться с Кардоуном или Тримейном.