Небоскребы магов Орловский Гай
Фицрой засопел, начал присматриваться к тому, что уже взялся за его стремя, а я спросил невесело:
– А где он?
Вожак пожал плечами.
– Думаю, дня за два отыщем. Покинуть седла!
Голос прозвучал зло и решительно, я глазом не успел моргнуть, как он сделал быстрое движение обеими руками, и острый как бритва кончик копья уперся мне в грудь.
Фицрой выругался, меч блеснул на солнце. Я ощутил в ладони рукоять пистолета, выстрелил прямо в лицо вожака, тут же развернулся и всадил две пули во второго, тот широко замахнулся копьем, как дротиком, успел выпустить из ладони, как его опрокинуло на спину.
Сбоку послышался хрип, Фицрой первым ударом срубил руку своего гуцара, а вторым рассек от плеча и до середины груди. Копье того, которого я завалил вторым, пролетело над Фицроем, он пригнулся, его задело древком по спине.
– Быстрые они, – определил он. – Но одного я успел… А ты чего с ними так долго объяснялся?
– Долго? – переспросил я. – Наоборот… когда в руке молоток, все вокруг кажется гвоздями. Потому и борюсь с собой. Я не должен в любой ситуации применять свой… магический арбалет. Вот только человек такая скотинка…
Он криво ухмыльнулся.
– Понимаю. Ты еще хоть как-то сдерживаешься, но будь у меня такая штука, я бы…
– Плохо сдерживаюсь, – признался я. – А это нехорошо. Нехорошо, когда человек использует силу, когда мог бы убедить. Нехорошо и человеку, и сильной стране принуждать слабых к подчинению…
Он посмотрел с изумлением.
– Ты чего?..
– Я культурный, – огрызнулся я. – Не могу иначе!
– Чего? Поступать?
– Говорить, – сказал я сердито. – Поступаю я все еще как надо и как у нас, питекантропов, принято, но уже говорю о высоких духовых ценностях!.. А это важный шаг к переходу в более цивилизованное общество. С культурными запросами. Ты заметил, я даже убивать не люблю топором по голове, это некрасиво и недуховно, а только издали, чтоб я тут нажал, а там что-то упало.
Он спросил с недоверием:
– А это не выглядит… трусостью?
– Это признак высокой культуры и духовности, – пояснил я. – Это эстетично, когда даже не мараешь руки. При соблюдении этих условий даже высокоодаренные ценители прекрасного готовы воевать, не вставая с дивана…
Он содрогнулся.
– Страшные вещи говоришь. Когда топором по голове – это понятно, убил. А когда вот так издали… то вроде бы и не убил, хотя еще как убил!
– Культура и цивилизация, – высокопарно пояснил я, – в том, что можно убивать издали, к тому же сразу тысячами, и не видеть крови!..
Он сказал серьезно:
– Жуть какая. Я за то, чтобы убивать топором по голове. Или мечом. Тогда видишь, кого убиваешь. И точно не убьешь женщину или ребенка. А из магического арбалета… Пускаешь стрелу здесь, а там далеко что-то едва заметное падает. Подумаешь! Когда нет чувства, что убил человека, можно убивать и убивать.
– Для этого все и сделано, – пояснил я, – чтобы не было вины! Когда вот так издали, то любой трус может убить хоть тысячи. Или, скажем, очень совестливый… Тут спустил тетиву, а там в другом королевстве тысяча человек упали мертвыми! Это же какое счастье для тех, кто любит поговорить о культуре и гуманизме!
Он слушал вполуха, а то и вовсе не слушал, настороженно всматриваясь в лесную чащу.
– Мало открытых мест, – проговорил он зло. – Не люблю.
– Вон там редкий лесок, – сказал я. – Проскочим галопом. В крайнем случае на рысях.
– Иди впереди, – предложил он, – а я займусь конями… Нет-нет, я не жалею, что взяли шестерых!
– Сменим, – сказал я. – Боюсь, понадобятся свежие лошади. Но сойдут и полусвежие.
Он остановил коня, двух с поклажей оставили, а с наших сняли седла и перенесли на запасных, это Фицрой хорошо придумал. Пусть не из стратегического расчета, а из простой человеческой жадности, но все равно хорошо, что нам на пользу, а остальные как хотят.
Старались держаться открытых мест, но иногда все же приходится проскакивать через леса, в этом случае даже я безжалостно подгоняю ничего не понимающих коней, пусть и груженых. Это им все равно, в чьи руки попадут, но я эгоист, а еще жадный, как положено любому нравственному человеку – кони здесь ценность.
Гуцары, как и викинги, почему-то не любят коней и предпочитают сражаться пешими. Вообще-то пешими сражались и знаменитые швейцарские наемники, как и чуть позже германские, но для нас отсутствие у гуцаров конницы хорошо тем, что еще несколько раз пришлось пробиваться через мелкие отряды, загораживающие дорогу, но конной погони за нами не было.
Фицрой, то и дело оглядываясь, проронил с уважением:
– Отважный народ!.. Чужие земли не захватывает, но свою отстаивает.
– Мало их, – ответил я сердито.
– Потому и не захватывают?
– А то! Свою страну не создадут, им все равно придется интегрироваться… ну, вливаться в общую семью народов. Или в тот народ, которого намного больше рядом.
– Не захотят, – ответил он уверенно.
– Чтобы выжить, – заметил я, – нужно быть не только отважным, но и гибким.
– Тогда им придется туго, – сказал он.
– Все зависит от них, – ответил я. – Это геркулановцам было не договориться с Везувием… а люди с людьми всегда могут, да только редко делают.
– Да ладно тебе…
– Сам знаю, – огрызнулся я, – но все-таки за миллион лет культурки что-то да застряло, хрен выдернешь.
– А хотелось бы?
– Конечно, – ответил я с убеждением. – Культура всегда жить мешает!
И в самом деле чувствую угрызения совести, этот народ обречен на истребление, отстаивая свои права и свободы, культурка во мне протестует, а вот демократия рационально говорит, что у них была возможность принять власть королевы Орландии и влиться в жизнь большого и богатого королевства на общих основаниях. А то ишь чего восхотели…
И в плавильном котле племен и народов остались бы живы…
Вообще-то отважные гибнут в первую очередь. В конце концов останутся только самые трусливые, они назовут свою позицию гуманизмом и духовностью, заговорят о подъеме культуры… а может быть, все так и есть?
Кони идут споро, даже груженые, хотя какой там у них груз, одна видимость. Еще несколько раз нас пытались ограбить, и, думаю, одним ограблением дело бы не обошлось. Фицрой то и дело пускал в дело меч, красуясь даже передо мной приемами. Вообще-то не слишком уж виртуозными и хитрыми, я и то могу лучше, но понимает, насколько в рукопашной важна скорость, и двигается, как разъяренный кот в стае собак.
Я обычно держал пистолет наготове, но стрелять приходилось редко, Фицрой успевал, хотя потом бахвалился, как и кого зарубил, а я ехидно указывал, сколько ударов он пропустил и где у него будут кровоподтеки.
После восьмого и десятого нападения я сказал с сердцем:
– Все, сдаюсь!.. Мяффнер прав, когда несмотря на свое мягкосердечие соглашался на зачистку этого… племени. Брандштеттер вообще желал бы истребить этот народ с женщинами и детьми.
– Дикари, – согласился он. – Им тут жрать нечего… Это от бедности.
– Здесь хорошая земля, – возразил я. – Паши да сей, на пропитание всегда хватит. Скот надо завести, вон какая долина!.. Охотой, как они промышляют, целому народу не прокормиться.
– А разбоем? Я знавал такие. Правда, мелкие.
– Торговые пути не слишком, – сказал я. – Тут не поживиться. А если бы шел большой грабеж, любой король прислал бы армию и все равно бы их истребили. Но теперь король Антриас выполнит за ее величество всю грязную и неприличную работу…
Он насторожился.
– Какую работу?
Я отмахнулся.
– Не бери в голову. Вон олень побежал… Или это косуля?
– Какую работу? – повторил он.
Я вздохнул.
– Это секретные сведения, Фицрой. Но тебе, как другу, проболтаюсь. Армия Антриаса пройдет здесь, чтобы вторгнуться в Дронтарию.
– Что… ты серьезно?
– Еще как, – заверил я.
У него радостно вспыхнули глаза.
– Это же здорово! Наконец-то все завертится. А то, как муха в сметане, все застыло…
– Война, – сказал я, – беда, Фицрой. Кому-то честь и слава, а Улучшателю ухудшение условий работы. Уверяю тебя, если работа по-настоящему интересная, то она куда увлекательнее любой войны!
Он пробормотал:
– Такое не представляю, но верю на слово. Покажешь такую работу, вообще пойду к тебе учеником. Но пока что война – самое веселое и жизнерадостное занятие! Если Антриас пойдет на Дронтарию, он в схватке с гуцарами потеряет часть своей армии. Пусть малую, но все же…
– Это есть в калькуляции, – заверил я. – Все просчитано. Сколько тысяч человек умрет на поле боя, сколько останется раненых, покалеченных, сколько попытается уползать с распоротыми животами, волоча за собой выпавшие кишки…
Он посмотрел на меня с уважением.
– Ну ты и зверь… И так спокойно говоришь!
– Так я же не про людей, – пояснил я.
– А про кого?
– Про живую силу противника, – пояснил я. – А по завершении кровавых битв нужно говорить насчет того, кто проиграл, а кто выиграл. Понял?.. Всего лишь игра!..
Он покачал головой.
– После таких игр ручьи переполняются кровью, а убитые не поднимаются и не идут пить вино со своими убийцами.
– Об этом думать не рекомендуется, – строго сказал я. – Думать нужно только о положительном. Так рекомендуют самые видные специалисты по играм.
– Юджин, – сказал он с укором, – какие это игры! Это кровавые битвы, где мужчины добывают себе честь и славу, выказывая доблесть и мужество…
– Все правильно, – одобрил я. – Все природой просчитано. В битвах выживают самые сильные, они возвращаются в племя и дают потомство всем женщинам, чьи более слабые мужья погибли. Так совершенствуется человеческое племя, что когда-то придет к идее вообще запретить все войны!
Он посмотрел в недоумении.
– Ты что? Как это вдруг без войн?
– Так это только идея, – сообщил я. – Правда, красивая?
Он фыркнул пренебрежительно.
– Вон там впереди река с холодной водой, остынешь на переправе.
– Там будет мост, – сказал я уверенно.
– Откуда знаешь?
– Рельеф, – ответил я, – у простых крестьян сапоги, а не башмаки, развитая инфраструктура дорог… В общем, увидишь.
Кони домчали до берега реки, в самом деле на ту сторону перекинут мост, хотя можно такую и вброд, но телеги с грузом не пройдут, а здесь заселено довольно плотно…
Фицрой недовольно хмурился, привык быть первым в реальном мире, а я начал объяснять, что такое инфраструктура и почему она позволяет предсказать, что и как даже на другом конце королевства.
Еще через две реки впереди переброшены мосты, насчет третьей указали удобный брод, что ближе моста, а четыре или пять одолели с разбега, не покидая седел.
В селах вдоль дороги узнали, что эти земли под рукой короля Астрингера.
– Дронтария, – сказал Фицрой с удовольствием. – Кстати, мы уже два дня едем по ней. Как только гуцаров миновали.
– Гуцары были буферной зоной, – ответил я. – После нашествия Антриаса кое-что изменится.
Он насторожился.
– Граница с Нижними Долинами будет одна… и могут быть стычки? Уже с Астрингером?
– Сплюнь, – сказал я сердито.
Фицрой, чувствуя как то ли мы приближаемся к столице Дронтарии, то ли она движется нам навстречу, то и дело пускал коня вскачь, однажды остановился далеко впереди на пригорке и широко распахнул руки.
– Мне нравится юг!
Глава 10
Мой конь взбежал к нему, я смотрел на раскинувшийся впереди в зеленой долине город и чувствовал, что да, всего пару сот миль по прямой, а мир уже совсем иной, теплее, ярче и солнечнее. Здания из белого и светлого камня выглядят радостными и праздничными, расположены вдоль прямых улиц, на той стороне города широкая полноводная река…
Хотя нет, город хитро влез в загогулину реки, так что вода с трех сторон, что весьма удобно, а потом постепенно разрастался, перебрался на тот берег, там здания заметно новее и выше.
– Так далеко я еще не забирался, – сказал Фицрой с чувством. – Неужели все? Конец?
– Почему? – спросил я.
– Дронтария упирается в море, – объяснил он снисходительно. – Если отплыть от берега, дальше вода кипит, все погибает, понял?
– Да, – согласился я, – столько ухи, просто ужасно. Как думаешь, от Шмитберга до впадения реки в море далеко?
– Не представляю, – ответил он.
– Вряд ли больше десятка миль, – сказал я. – Если бы не вон те холмы, уже увидели бы море.
– Почему так уверен?
– Все селятся возле воды, – объяснил я. – Крупные города выросли на берегах рек. И все стараются поближе не к истокам, а к устью, чтобы и воды побольше, и сразу выход в море… Ладно, поедем, скоро во всем убедимся.
– Думаешь, это и есть Шмитберг?
– Сейчас все узнаем.
Подъезжая к городу, рассмотрели, что стена вокруг него из такого же белого камня, стражников на ней не видать, а у широко распахнутых ворот в сторонке мирно играют в кости двое часовых.
В нашу сторону только покосились, и на этом таможенный досмотр кончился. Пока ехали через город, Фицрой заинтересованно ерзал в седле, а мне здесь показалось чем-то знакомым: южные города одинаково яркие, цветные, безалаберные и смотрятся курортными, если сравнивать с суровой жизнью городов в сторону севера.
Здания украшены полотнищами золотого и красного цвета, они свисают со всех балконов, хотя мне показалось, что там, в глубине улиц, их меньше, а то и нет вовсе. Зато весь ряд зданий вдоль берега сверкает чистотой, крыши везде с красной черепицей, над входом в каждое здание огромный замысловатый герб, я не всматривался, но сделал вывод, что если герб настолько сложен, то это не ранний период, когда геральдика только начиналась…
Многие вывесили из окон цветные скатерти, тоже красные, алые, бордовые, совсем редко синие или голубые. А через улицы протянулись эдакие растяжки с множеством флажков из дорогих тканей.
– Веселый народ, – сказал Фицрой с радостным изумлением. – Я их уже люблю.
– Праздничный, – согласился я.
Он наконец заметил, что я смотрю по сторонам равнодушно, даже проплывающий вблизи пестрый базарчик не удостоил вниманием, уязвленно нахмурился.
– Свинья!.. Ничего, я когда-то разберусь, откуда ты все это знаешь.
Горожане в нашу сторону поглядывают с ленивым любопытством, определив чужаков издалека, но никто не ринулся предлагать что-то купить, продать или поменять коня на шляпу, что, как мне кажется, разочаровало, а то и насторожило Фицроя.
Он едет красиво, будто король на военном параде, гордо выпрямившись и слегка откинувшись корпусом, одна рука крепко держит широкий повод, усыпанный серебряными звездочками, другая горделиво уперта в бедро, и молодые женщины тут же улыбались ему загадочно и маняще.
Улыбаясь, он шепнул мне с ликованием:
– А тут может быть жарко!
– Может, – согласился я.
– Да ты не туда смотришь!
На одной из площадей, по краю которой мы проезжаем, в центре собрался народ, на возвышении столб на помосте, две женщины прикованы металлическими цепями, но это показалось вначале, что женщины, а потом сообразил: прикованы две химеры, нечто ужасное, чудовищная помесь человека и ящерицы.
Под ноги им уже сложили вязанки сухих дров, двое мужиков с факелами старательно поджигают самые тонкие и сухие ветки, от них огонь побежал по разлохмаченной бересте поленьев.
И хотя обе выглядят отвратительно, но все равно я бы не стал сжигать живьем даже гигантскую змею или исполинского тритона, пусть они и проглотили или разорвали неосторожных рыболовов – люди всегда сами виноваты.
Сердце мое тревожно стиснулось, это не то чтобы жалость, чего их жалеть, но все-таки как бы слишком. Понимаю тех, кто со временем публичные казни на площадях перенес в закрытые помещения, лишив народа таких жизнерадостных праздников, хотя и не принимаю полную отмену смертной казни.
Фицрой ткнул меня кулаком в бок.
– Ты чего?.. Смотри, как там весело!.. Чего хмуришься? Мало сухих дров?
Я мазнул взглядом по довольной толпе, там улюлюкают, строят рожи и показывают прикованным химерам кулаки.
– Это не мое, – ответил я коротко.
– Ты что, – спросил он в изумлении, – не рад торжеству справедливости?
– Не очень, – буркнул я.
– Почему?
– Если надо убить, – ответил я зло, – убили бы на месте. Но зачем глумление? Муки?
Он хохотнул.
– Муки?.. А кто знает, чувствуют ли они муки?..
– Все чувствуют, – отрезал я. – Мы даже овцу стараемся убить одним ударом, чтобы и нож не увидела! А тут… люди.
– Это не люди, – напомнил он. – Хотя… может быть, ты и прав. Убивать надо. А развлечение… не знаю, но если в городе это устраивают, то зачем-то надо?..
– Не знаю, – сказал я. – Не знаю. Поехали-поехали… Рассмотрелся!
Королевский дворец виден издалека, строители расположили его на самом высоком месте. Длинные зубчатые стены, стрельчатые окна, башенки, трепещущие флажки на острых шпилях, вокруг земля вымощена отесанным булыжником, ограда из металлических прутьев в два человеческих роста, расстояние между ними такое, что не пролезть и ребенку, зато дворец виден всем горожанам во всей красе и мощи.
У закрытых ворот рослые королевские гвардейцы в металлических доспехах, я сказал дружелюбно:
– Посол от королевы. От ее величества королевы Нижних Долин Орландии Орнидской.
Гвардейцы смотрели на меня без интереса, один после паузы крикнул:
– Глерд Кракес!
Из крохотной сторожки вышел молодцеватый офицер, быстрый и с подвижным лицом, уверенно зашагал в нашу сторону.
– Кто? По какому делу?
– От королевы Орландии, – сказал я. – По срочному делу к его величеству королю Астрингеру.
Он оглядел меня, а затем и нагло ухмыляющегося Фицроя с головы до ног с нескрываемым подозрением.
– Из Нижних Долин? С посланием от королевы Орландии?
– От ее величества королевы Нижних Долин, – подтвердил я. – А вы что, против дружбы народов?
Он буркнул:
– Да что-то вы не очень…
– Дикие вы люди, – обвинил я. – У вас все по старинке? А где прогресс? Где прогресс, спрашиваю?.. Продвижение вперед? Или, что еще хуже, вы и от моды отстаете?
Он вздрогнул, сказал устрашенно:
– Нет-нет, что вы, глерд, как можно от моды… От всего можно, но только не от моды. Эй, открыть ворота!.. Сейчас я дам провожатого, здесь запрещено болтаться, в королевском саду везде порядок и благорастворение…
Провожатый, еще один глерд помоложе, но в таком же добротно дорогом костюме, выскочил из сторожки, выслушал, кивнул и обратился к нам одинаково нейтрально:
– Глерды, прошу вас. Я младший командир глерд Пэлс Гледжер. Коней можете оставить, их отведут к коновязи.
– Мы надолго, – предупредил я.
– Тогда в конюшню, – уточнил он. – За них не беспокойтесь, коней никто не обидит.
Фицрой хмыкнул, но покинул седло, как и я, но оба мешка снял, пояснив:
– А вдруг у вас тут вместо вина пьют воду?.. Я же умру от жажды.
Офицер улыбнулся.
– У нас хорошие виноградники и отменное вино. Но я вас понимаю, вино должно быть под рукой всегда. Пойдемте!
Фицрой проводил ревнивым взглядом слуг, что набежали из служебных помещений и ухватили коней под уздцы.
– А у вас тут с коням умеют? – спросил он с недоверием. – А то у нас говорят, что в Дронтарии вообще на рыбах ездят…
Офицер усмехнулся.
– На рыбах только колдуны и чародеи. Остальные на конях. Прошу вас, идем воо-он к тому зданию. Старайтесь не привлекать внимания…
– Почему? – спросил я.
– Время тревожное, – ответил он уклончиво.
Фицрой бросил на меня многозначительный взгляд, я сделал непроницаемое лицо, и так шли, вроде бы вскользь поглядывая на встречающихся глердов.
Почти у всех одежда прошита золотыми нитями, жилеты из толстой кожи, что выдержит удар тяжелой стрелы, кожаные штаны и сапоги с раструбами до середины бедра. У каждого на груди, как водится, золотая цепь, но вместо медальона у всех по зеленому камню, то ли изумруду, то ли что-то другое, я не каменист.
Женщин совсем мало, я покосился на приунывшего Фицроя, что-то Дронтария выглядит милитаризованной не меньше Уламрии, все суровые и напряженные.
Со стороны главного корпуса, куда мы направляемся, раздался дикий крик, полный муки и невыносимой боли.
Наш провожатый помрачнел, а я спросил невольно:
– Я думал, пыточные везде в подвалах…
– Здесь юг, – заметил Фицрой с неодобрением. – У них все не как у людей.
Офицер помрачнел, процедил сквозь зубы:
– Его величество предпочел бы пытки.
Крик раздался снова, страшный, нечеловечески мучительный, словно от дикой боли душа стремится расстаться с телом, но то никак ее не отпускает.
Я переспросил:
– Король пытает лично?..
– Король никого не пытает, – отрубил он.
Вид у него был такой, что я спросил невольно:
– Не понял… это король?
Он ответил хмуро:
– Да.
– Что с ним?
– Болен, – отрубил он. – Уже давно. И ему все хуже и хуже. Лекари говорят, осталось несколько дней. А то и часов.
Я покосился по сторонам.
– То-то столько повозок, украшенных золотом. Съехались все претенденты на трон?.. Это понятно. И понятно, почему почти нет женщн.
Он протянул руку, преграждая нам путь.
– Не сюда. Я проведу коротким путем.
Глава 11
Читать бесплатно другие книги:
