Контакт первой степени тяжести Горюнов Андрей

– Он совмещает. А ночью ходит – «леваков» ловит.

– Билеты дорогие сейчас стали, плацкарт, общий забит, а СВ почти всегда идет полупустой.

– Ну и есть соблазн у нас такой…

– У вас?

– Да нет, вообще – у всех проводников.

– Да ты за всех не говори! Есть и шибко честные товарищи… Встречаются.

– В общем, он прошел, глянул по купе по всем проверить, товарищ следователь, – не решили ли мы с Наташкой прокатить кого-нибудь зайцем, от Буя до Секши…

– До Секши? – заинтересовался Калачев и стал листать свою записную книжку. – До Секши, говорите?…

Воспользовавшись тем, что следователь отвлекся, Наташа еще раз толкнула напарницу – вдвое сильнее на сей раз.

– До Секши, да… – нашел соответствующую запись Калачев. – Так что – до Секши-то?

– Да это просто я к примеру. После Буя будет Секша. А так какая разница: от Галича до Лопарева, от Ней до Поломы – пустил, подвез и заработал. Вот. А Ефим Михалыч смотрит. Проверяет.

– Особенно ночами.

– Ну, ясно. – Калачев кивнул. – А вы не помните случайно: какого числа они ехали в Москву?

– Ну… Давно уж. Это, по-моему, было в августе. В конце.

– А поточнее вспомнить не сможете?

– Сейчас попробую, – кивнула Наташа, доставая тетрадку. – Вот август. Расписание. В Москву мы ехали двадцать второго, двадцать четвертого, двадцать шестого, двадцать восьмого и тридцатого. В один из этих дней.

– Ну, а еще точнее?

– Точнее едва ли сейчас получится. Понимаете, конец августа, пассажиропоток большой, все едут к первому сентября, с детьми. Конец августа, да еще зимние каникулы тоже вот, голова идет кругом.

– А вы же вот что можете… – Наташа оживилась. – Вам их фамилии известны?

– Да.

– Ну, прекрасно! Сейчас билеты в кассах продают ведь по паспорту… Вы обратитесь на вокзал. Они запросят Буй, и по фамилиям вам скажут – когда билеты они покупали и на какое число. И это будет точно.

– Дельно, – кивнул им Калачев и встал. – Я так и сделаю. Ну ладно, девочки, простите, что отвлек, спасибо за беседу. Сухой остаток – эти двое ехали от Буя до Москвы и до Москвы доехали оба?

– Да, да! – кивнули обе.

– Из посторонних к ним никто не заходил?

– Нет, нет!

– И распивать – ни с кем не распивали?

– Что вы, что вы!

– Все. Это все. Удачи вам. Счастливого пути!

Наблюдая сквозь окно вагона, как Калачев, минуя стрелки, удаляется вдоль тупикового пути к вокзалу, Наташа процедила напарнице:

– Ты б ему еще сказала, что мы им две бутылки водки за сорок баксов втюрили.

– С закуской же! – напомнила ей Маша. – Это же, считай, комплексный ужин!

– Ты все же дура, Машка, набитая!

– Да просто не спала всю ночь! Устала как собака.

– Вот я и говорю – собачье помело у тебя, а не язык.

– Тогда ты с ревизорами разными сама и разговаривай! А то меня сначала к ним сунешь, а потом все поправляешь – из-за моей спины – легко это, я понимаю!

– Ага! Не будь меня, так ты б, Машка, давно б уже сидела!

По дороге на вокзал Белов зашел на почту.

– Два письма. Заказное и ценное.

Первое, заказное, было адресовано Власову В. А. в прокуратуру, второе – ценное он отправил на свой же адрес и почти самому себе: «Белову Н. С. для передачи Елене Анатольевне Синицыной». И это письмо было внушительных размеров – формат А4.

– Раз ценное письмо, нужна опись. Вскройте, предъявите. Что в нем?

Белов вытащил из незаклеенного конверта документы, которые он оформил еще вчера по дороге из клуба домой.

– Пожалуйста, вот посмотрите: это генеральная доверенность, тут просто – письмишко небольшое…

«Сейчас заклеят конверт, и письмо уйдет, отслоится от него, заживет своей жизнью, – подумал Белов. – Ушедшее письмо уже не вернешь. Отправление письма – это всегда поворотный пункт, пройденная развилка кусочка жизни…»

– А это что еще у вас? – спросила сотрудница почты, заполнявшая опись.

– А это мое завещание, – ответил Белов.

Выйдя из метро, Белов повернул направо, прошел сквозь строй торгующих всякой всячиной пенсионерок, двинул к суточным кассам поездов дальнего следования.

Внезапно дорогу ему преградила цыганка:

– Остановись на секунду. Сказать тебе надо одно…

Обычно Белов начисто игнорировал цыганские выпады в свой адрес в общественных местах – просто отмахивался молча, продолжая движение. Он знал как дважды два, что остановиться и вступить в беседу с золотозубыми – это мгновенный абзац, смерти подобно.

Но тут, видно, нервы не выдержали напряжения последних дней. Он сбавил ход.

– Что тебе? Ну? – бросил он на ходу.

– Важную вещь хочу рассказать тебе… У тебя, я вижу, любовь была. Большая любовь… Светлая. Сам ты хороший человек, вижу. Друзья твои тебя подвели…

Еще два дня назад Белов не стал бы и слушать дальше весь этот бред: очевидно, что у сорокалетнего хорошо одетого, высокого, представительного мужика определенно была любовь. Любовь бывает только большая. И обязательно светлая. В наличии маленькой и темной любви не признается ни одна собака. Все люди считают самих себя хорошими. У всех есть друзья, которые неизменно подводят – разносят сплетни, из зависти гадят за спиной, совращают жен, отбивают любовниц, не возвращают вовремя долги.

Прекрасно понимая, что цыганка примеряет на него платье голого короля, годное абсолютно для любого, Белов тем не менее остановился как вкопанный.

– Скажу, что будет, тебе… Сейчас скажу… – Цыганка пристально впилась своим взглядом в глаза Белову. – Дорога тебя ждет. Дальний путь.

– Действительно, – Белов, соответствующе экипированный, стоял с рюкзаком за плечами. Кассы пригородных поездов он уже миновал. Дальнюю дорогу в этом случае мог бы предсказать ему даже первоклассник школы для дебилов.

Однако Белов тем не менее, зачарованный цыганской прозорливостью, даже открыл рот.

– Я тебе дальше скажу, что будет… – цыганка протянула руку к его голове и выдернула волосок. – Вот, седой волос твой, не жалей. Сейчас скажу по нему, что будет с тобой и как быть тебе. Возьми волос в руку, в свою…

Белов протянул руку, внутренне удивляясь, как в такой темноте, при паршивом вокзальном освещении – когда и волоса-то самого не видно – можно еще что-то по этому самому волосу предсказать.

«Впрочем, – подумал он, протягивая руку, – цыганок этому с младых ногтей учат».

– Нет! – оттолкнула цыганка его руку. – Голой рукой нельзя волос брать! Беда тебе будет. Накличешь! Смотри! Деньгами волос берешь. Не бойся. Рубль достань. Волос возьми. Я не отниму твои деньги! Не бойся. Мне и доллары доверяют. Люди знают меня. Не обманываю. Любые деньги достань сюда, сам их в руке держать будешь. Чтобы волос свой взять у меня. Все тебе я скажу сейчас. Заговор тоже я дам тебе. Будешь ты цел, невредим. Дорога удачей ляжет. Успех будет под ноги тебе. Сам счастлив будешь. Рубль достань. Волос возьми.

«Остаться целым – это было бы очень кстати, – подумал Белов. – Да и успех под ноги отнюдь не помешал бы. Обычно такая вещь, как успех, под ногами в грязи не валяется. А если и счастье к тому же – помимо успеха. Чего же еще? Большего и желать не приходится! И для этого нужен рубль – всего-то! Рубль – это настолько мало, что даже если десять, двадцать тысяч рублей сорвет с него в комплекте с этим седым волосом цыганка – да это просто пустяки, думать нечего. Но вот беда – где взять этот самый рубль?»

Белов напрягся, вспоминая. Самые мелкие купюры – на билет – лежали у него не в бумажнике, а просто в кармане, вповалку, что называется. Самая мелкая купюра была рублей пятьдесят, вроде бы. Там же еще немного долларов. Тут самая мелкая – десять баксов.

Покопавшись в кармане, как гоголевский Плюшкин – то есть пытаясь на ощупь определить достоинство бумажки, не вынимая ее из кармана – Белов наконец-то вытащил одну под мертвящее сияние криптоновых вокзальных фонарей.

Взглянув на нее, мысленно плюнул: пятьдесят баксов.

– Не бойся. Давай! Не возьму, не дрожи. Покажу только, как волос завернуть. Чтоб счастье было у тебя. Смотри!

Полтинник неуловимо и плавно переплыл в пальцы цыганки и был тут же сложен в четыре раза, превратившись в зеленый конвертик-комок.

Белов протянул руку, чтоб взять его.

– Нет! Нет! – оттолкнула его руку цыганка. – Выкупить надо тебе волос свой. Дай, что не жалко. Рубль хотя бы дай мне. Не бойся. Вот, я держу твой завернутый волос. Выкупить нужно его. Даром нельзя. Будет несчастье тебе.

Белов снова полез в карман. Предыдущая неудача научила его. Пытаясь достать купюру помельче, он достал крупную. Теперь он решил сделать наоборот: постараться найти крупную, чтобы извлечь на самом деле мелкую. На этот раз удалось: пытаясь обмануть самого себя, он самого себя и обманул. Бенджамин Франклин! Тьфу, мать! Сто долларов!

Выкупить пятьдесят баксов за сто означало подарить цыганке пятьдесят долларов. Многовато, конечно. Но это же не просто выкуп, а плата за счастье, удачу, успех. Жизнь выше денег. Любовь не измеряется ни баксами, ни рублями…

Он протянул цыганке сто долларов.

Цыганка сто баксов взяла, но пятидесятидолларовый конвертик с волосом не отдала.

– Смотри вот на меня, хороший господин. Ты денег не жалеешь, это правильно! – завела она очередной этап своей шарманки.

– Отдай мой волос немедленно! – очнулся вдруг Белов и встряхнул головой, словно пытаясь сбросить с себя наваждение.

– Не спеши! – цыганка тут же смяла сто баксов вместе с полтинником, сжала в кулаке, отступила на пару шагов, явно намыливаясь отвалить на крыло в сторону своих многочисленных товарок, кучковавшихся возле выхода на платформы и наблюдавших за происходящим издалека.

– Ну-ка, отдай! – Белов схватил ее за руку, сжал.

– Убивают! – взвизгнула цыганка. – Руку сломаешь! Не смей! Отпусти! За увечье квартиру продашь – не расплатишься!

Товарки тут же устремились ей на выручку.

«Плохо дело!» – только и успел подумать Белов, как вдруг слева от него мелькнула черная молния и разразилась хриплым лаем… Огромная собака непонятной породы рвалась с поводка. Седой кряжистый мужчина еле удерживал пса.

– Убери собаку!

– Деньги брось, брось деньги: спущу – разорвет! – свирепо выдал мужик и тут же ослабил поводок. Собачья пасть почти коснулась лица цыганки. – Бросай или спускаю!

– Ай, сволочь! На!! – Цыганка швырнула деньги под ноги Белова.

– Что ты связался, дурак? С кем ты связался? – мужик, подхватив деньги в полете, протянул их Белову: – Держи! Это ж цыгане! Это ж не люди! Стрелять, поголовно! К стенке всех! Резаком, весь рожок, в три ствола – по коленям, животу и по мордам! В брызги! Без комментариев! К херам собачьим!

«Фашист, – подумал Белов, расправляя баксы. – Фашист, а как вовремя!»

– Спасибо.

– Это ему спасибо скажи! – мужик кивнул на пса. – Без него мы – ноль! Он цыган, бомжей у меня… На тварь двуногую натаскан. Зверь! Золото! Четверых черных загрыз, – он потрепал пса за холку. – Умница!

– Несчастье тебе! – крикнула цыганка из клубка своих сородичей, боясь отделяться от них. – Казенный дом, тюрьма тебе будет. Гад сраный!

– Только стрелять, – резюмировал спаситель, гладя собаку по голове. – Голова, корпус, ноги.

Во все кассы стояли значительные очереди – человек по десять-пятнадцать.

Поезд на Воркуту отходил через сорок восемь минут.

– Товарищи, вы меня не пропустите без очереди? У меня уже сейчас посадку объявят: опаздываю!

– Да все опаздывают!

– Вон, встань в конец, как все!

– Он думает, мы здесь для удовольствия стоим.

– Просто нахал, вот и все!

Белов быстрым шагом двинулся вдоль касс, примериваясь – где людей поменьше.

Конечно, наименьшая очередь тоже ничего не гарантировала по сути: народа, может быть, мало как раз из-за того, что кассирша работает медленно, в темпе утопленницы. Люди это сразу замечают и становятся туда, где хоть и больше народа, но дело идет быстрее.

Он вдруг заметил окошко, за которым сидела кассирша, но народа перед которым не было ни души.

– Один купейный. Или СВ. Любой. Можно плацкартный. До Инты. На Воркутинский. На сегодня. На сейчас.

Кассирша внимательно и с интересом выслушала его тираду целиком, довольно хмыкнула и наклонилась чуть вперед – к окошку, к лицу Белова. Наклонившись, она слегка постучала длинным лакированным ногтем по стеклу, отделявшему ее от Белова, и спросила:

– Читать умеешь? Почитай!

На стекле перед самым лицом Белова висела бумажка с каракулями. Он с напряжением сумел их разобрать.

Там было нашкрябаны два слова: «Техническая пауза».

В воинских кассах кассирша сидела без дела, слушала музыку, покачивая в такт неимоверной прической: с ушей свисала пара черных проводков, соединявшихся на ее бюсте в один, сбегающий вниз и где-то там, под столом, оканчивавшийся, наверно, штекером, воткнутым в соответствующее гнездо ее скрытой от постороннего взгляда «мыльницы».

– Девушка, милая! Я не военный, но военнообязанный, я сержант! Сержант запаса! Мне б до Инты, а? Битте! Ну, пожалуйста!

Кассирша, не снимая наушников, мимически показала ему: «Погоны-то где?»

– Да я в гражданском, не видите разве – я в отпуске! Все так же безучастно, отдаваясь волнам музыки, кассирша сделала руками жест, показывая: «Документ?»

– Да черт вас взял бы, формалистов! – вскипел Белов и стукнул кулаком слегка, в досаде, около окошка.

Милиционер, дежуривший в зале, мгновенно обратил свое внимание на нарушителя спокойствия.

А девушка-кассирша только покачала головой – насмешливо и озорно: в такт музыке.

У этого окошка надпись гласила: ветераны, инвалиды, кавалеры трех степеней, лауреаты, депутаты, герои соцтруда, президенты, резиденты и все такие прочие – без очереди.

Но и к этому окошку очередь была не меньше, чем везде.

«Надо дать кому-нибудь взятку», – подумал Белов и оглянулся в поисках деловых.

Явных жучков, как на грех, в поле зрения не было.

Один только мент торчал посреди зала, уперевшись в Белова сосредоточенным взглядом слившихся воедино у переносицы глаз – как Полифем, циклоп – на Одиссея.

Белов отчего-то интерпретировал этот взгляд как предлагающий услуги. Конечно, мент же должен знать бандитов, спекулянтов, проституток: он с них кормится.

– Простите, – подошел Белов к фараону. – Вы мне не скажете, кто здесь обилечивает? За бабки, разумеется?

– Билеты в кассах продают кассиры, – ответил мент, чеканя каждое слово.

Подумав чуть, Белов решил, что мент обкуренный или торчит с колес: алкоголем от него не пахло.

– Спасибо! – поблагодарил он милиционера за полученную справку и направился к началу очереди в окошко депутатов-ветеранов-героев.

Время до поезда оставалось в обрез, и Белов решил действовать круто, уже не миндальничая с толпой.

Перегородив рукой подход к окошку кассы и отсекая тем самым уже получающего билет от всех остальных в очереди, Белов спросил первого:

– Так. Вы депутат?

– Я?! – слегка опешил тот.

– Вы!

– Да! – сообразил наконец первый. – Я депутат.

– Документ предъявите! – потребовал Белов, беря на слабо.

– Нет, я не депутат.

– Герой? Тогда, пожалуйста, удостоверенье.

– Не понял…

– Что вы не поняли? Ксиву предъявите.

– А по какому, собственно, праву вы можете требовать?

– А по такому, что я-то с документом, ясно вам? Ну вот. Тогда вы и подвиньтесь.

Встряв, таким образом, к самому окну, Белов тут же сунул кассирше сразу две корки: «Союз художников РФ» и «Заслуженный художник».

Кассирша их взяла – брезгливо, двумя пальцами и, осмотрев, вернула, с презрением продавив сквозь зубы:

– Это все не то.

– Нет, это то! – Белов решил идти ва-банк. «Ч-черт! – мелькнуло в голове. – Я ж бабки-то забыл вложить вовнутрь».

Теперь это делать было уже поздно: несколько парь глаз впивались в то же окошко из-за его правого плеча. Оставалось одно: врать внаглую, напропалую.

– Вне очереди мне полагается – смотри приказ по МПС от девятнадцатого сентября – достаньте-ка и посмотрите, если вы читать умеете.

– Ах, очень надо мне читать! – кассирша усмехнулась. – Такие страсти, да прямо на ночь! Я лучше вас послушаю. Художник… – добавила она весьма насмешливо. – Что надо-то, болезный?

– Один билет мне надо – всего-то. В СВ или купейный. На воркутинский. До Инты.

– Когда вы едете?

– Сегодня. Сейчас прямо еду.

Она защелкала по клавишам компьютера.

– Нет. Нету ничего. Не поедете.

– Плацкартный? Общий?

– Ничего!

– А на сегодня – пассажирский? В Лобытнанги?

– Нет, тоже нет.

Тут очередь, все осознав, заволновалась.

– Влез – сам не знает, что в хочет!

– Гоните этого «героя» с рюкзаком!

Стоявший за Беловым, им отодвинутый «не депутат» и «не герой» вдруг оттеснил его рывком от кассы и добрым голосом сказал:

– Тебе б до Вологды доехать, а там и до Инты можно. Пересел на Ленинградский, например. Еще быстрей, чем на прямом. Тот ведь экспресс.

– Действительно! – Белов сделал движение назад, к окошку, но «не герой», закрыв ему рукой подход, добавил с явной издевкой в голосе:

– Ну, нет уж, чурики сгорели! Одна попытка на лицо. Я тоже композитор – он махнул в воздухе книжкой. – Теперь давай в конец, встань в очередь, как все!

Зайдя через служебный ход к администратору билетных касс, Калачев предъявил свое удостоверение.

– Я вас слушаю, – кивнула женщина-администратор.

– Меня интересуют люди, точнее фамилии людей, купивших двадцать четвертого августа билеты на Москву на пятьдесят девятый поезд в Буе.

– В Буе? Это сложно, – вздохнула женщина.

– Я понимаю вас, – пожал плечами Калачев.

– Вы понимаете! – эхом откликнулась администраторша. – Тут надо Буй запрашивать.

– Я вам сочувствую, – кивнул Иван Петрович.

– У меня в компьютере есть информация только по Москве.

– А у меня и вовсе компьютера нет, – признался Калачев. – Все время самому приходится все делать. Даже думать, верите?

– Присядьте, – предложила она, поняв, что от этого посетителя можно отвязаться только одним-единственным способом – сделать то, что он просит.

Иван Петрович, собираясь присесть согласно приглашению, оглянулся в поисках стула, но, не найдя оного, аккуратно присел на край стола кзастенчиво констатировал:

– Присел…

– Я сначала только отобью всю текучку, а потом будем выходить с вами на Буй.

Несколько минут спустя администраторша повернулась к Калачеву и указала на оживший и зазвеневший вдруг в бешеном темпе принтер:

– Из Буя распечатка для вас, боюсь, пришла.

– Спасибо.

– Вы подождите-ка благодарить, вы сразу начинайте сматывать ее, а то здесь сейчас будет тесно.

– Простите?

– Ну, много бумаги. Не повернуться, все завалит. Не понимаете, что ли? Вон он как разошелся! Хватайте быстрей!

– Не понимаю? Что хватать?

– Ловите быстрей ее, говорю, свою распечатку, и комкайте, комкайте! Тоже мне, угрозыск!

Принтер в бешеном режиме изрыгал, печатая, погонные метры рулонной бумаги, заполняя все пространство вокруг себя.

– Они прислали информацию обо всех проданных билетах, на все направления, на все поезда, в августе месяце на всех-всех станциях Буйского участка Северной железной дороги.

– Но мне-то нужен один поезд из Буя, и то за двадцать четвертое только!

– Ох, вы какой шустрый! Вот сразу видно – не железнодорожник! Мы иначе не умеем. Здесь не Америка, не Япония. Сминайте, сминайте быстрее ее – враз завалит!

Калачев бросился в борьбу с распечаткой.

– А вы… вы… Предупреждать же надо.

– И так понятно. Вы же просили? Ну вот, получайте!

– Да, программисты, видно, в Буе буевые, – предположил Калачев.

– Там их вообще нет. Это мы систему ставили, Москва. На всю Россию сразу, повсеместно. Вот! Да не топчите, отрывайте поперек – как раз вон лезет, что просили: двадцать четвертое, пятьдесят девятый. Ох, прет, как немец в сорок первом! Ну, и нагнали пурги-то вы мне здесь! Где-где? Под ногой у вас уж давно. Сами же топчете! Вот он, кусок ваш. Держите! Остальное я сама потом в угол домну.

– Спасибо! – Калачев взял оторванный клок распечатки и углубился в ее изучение.

– Красавица! Послушайте! – В окно администраторши билетных касс постучал Белов, доведенный уже до белого каления путешествием по окошкам суточных касс Ярославского вокзала. – Мне срочно! Девушка! Царица! Помогите! Хелп ми!

– Что вам?

– Один! Всего один! До Вологды! Любое место, поезд – хоть под лавкой! Но на ближайший! Срочно! – Белов просунул в окошко администраторши свое удостоверение «заслуженного» с двадцатью баксами внутри. – Смерть как надо быстро!

Калачев наконец-то нашел. Вот они: Тренихин и Белов: вагон девятый, СВ, места седьмое и восьмое, точно!

Он поднял глаза и вдруг увидел сквозь стекло лицо Белова – просящее, издерганное, взвинченное, капли пота на лбу.

Калачев быстро сложил обрывок распечатки и, сунув ее в карман, быстро покинул отсек администратора – так же, как и попал в него: через служебный ход.

Ему надо было мгновенно найти кого-нибудь – муниципалов или патрулей – кого угодно, кто бы проверил и взял в разработку пытающегося уехать Белова. Еще одна распечатка с его «редкостной» фамилией – совсем уж тут не документ, фуфло. В суде адвокат так умоет этой распечаткой – утрешься.

– Вагон номер три, купейный, место пятнадцатое, нижнее, до Вологды, отправление через двадцать минут, уже объявлена посадка на шестом пути – администраторша протянула билет Белову и улыбнулась ласково: – Счастливого пути, и не волнуйтесь вы так!

– Спасибо вам, спасибо!

– Да не за что: за полчаса всегда мы бронь снимаем. Поезда сейчас ведь, бывает, целиком бронируются. Идут пустые, воздух возят…

Белов не удержался, чтобы еще раз не рассыпать комплименты: ведь кашу маслом не испортишь.

– Без вас бы мне ни за что не повезло бы!