Как жить человеку на планете Земля? Пелевин Виктор

На даче в Подмосковье. Заходящее солнце заливает торжественным желто-красным светом зеленые просторы: холмистые луга, поля, обрамляющие их леса. Большая серая птица бесшумно парит на малой высоте, внезапно падает вниз, – тяжелые взмахи огромных крыльев и вновь парит, – ястреб на охоте. Все громче и шире разливается соловьиное пение в зарослях ивы вдоль ручья с холодной прозрачной водой. Ухает филин, кукует кукушка. И все это сливается в некую симфонию. Солнце скрылось за лесом, лишь в черно-белых облаках синего неба разгорается пожар и быстро гаснет. Темнеет. В небе загорается хрустальная звезда, потом еще и еще, и вот уже большие яркие звезды совсем близко повисли над засыпающей землей. И материализовывались знакомые лица, и подходили, и рассаживались кругом. Каким образом это происходило – не знаю, но происходило.

Первый симпозиум

Персоналии (участники бесед)

Виктор (искатель истины – модератор), \\ классики: Аристотель, Бергсон А., Бердяев Н. А., Бальмонт К. Д., Бубер М., Гадамер Г., Гегель Г. В.Ф., Гераклит, Гесиод, Гоббс Т., Гуссерль Э., Декарт Р., Зедльмайер Г., Витгенштейн Л., Камю А., Кант И., Конфуций, Кьеркегор С., Лейбниц Г., Лессинг Г., Локк Д., Лукреций Кар, Макиавелли Н., Мальро А., Маритен Ж., Маркс К., Ницше Ф., Платон, Плотин, Пушкин А. С., Сартр Ж. П., св. Августин, Соловьев В. С., Спиноза Б., Тейяр де Шарден П., Фрейд З., Хайдеггер М., Хлебников В., Цветаева М. И., Швейцер А., Шелли П. Б., Шеллинг Ф., Шиллер Ф., Шпенглер О., Эмпедокл, Эпикур, Энгельс Ф., Юнг К., Ясперс К.\\

Виктор (модератор): По поручению богини мудрости Афины, священной для нашей памяти и долженствующей пребывать такою в нашем настоящем, коей мы все, любители мудрости, обязаны поклоняться, я (Виктор) вызываю Вас, духи великих предков, для продолжения обсуждения вопросов, по разным причинам оставленным Вами без разрешения. Прошло время и накопились новые проблемы, – человечество вновь, как и встарь, требует их решения. Возможно ли это? Что скажете Вы сегодня? Может быть «просвет» сознания стал несколько шире и уже можно увидеть в нем нечто более широкое, глубокое и отчетливое? Приглашаю совместно поразмышлять по поводу фундаментальных философских проблем: человек, его жизнь и смерть, бытие, смысл жизни, любовь, время, трагедия, красота, свобода, – и иных, с ними связанных, чтобы понять, нужно ли и возможно ли позитивное переустройство общества. Вся тематика представляется чрезвычайно важной. Но существует принципиальный вопрос: вообще, могут ли философы помочь в решении практических вопросов? Можно ли в принципе связать философское теоретизирование с решением практических проблем? Будем идти последовательно и рассмотрим возможности такого синтеза в различных практически значимых областях. В целом предлагается провести несколько собраний наших. Предваряя их, позвольте мне сделать несколько программных заявлений.

Начнем с довольно тривиального утверждения: в любое время любое общество нуждается, как кажется современникам, в совершенствовании. (Тем более это касается нашего времени). Но прежде чем лечить, необходимо иметь общее представление о том, что лечишь. Речь пойдет, таким образом, вначале о понимании сущности социума, о трактовке здоровья или болезни его социального тела, и далее, в частности, о методах и средствах его лечения. Пока, на мой взгляд, политики, политологи, журналисты пытаются только лишь «латать дыры», выхватывая из единой цепи причин и следствий отдельные явления, не усматривая их глубинной связи и, соответственно, последствий такого «латания».

При этом, чтобы найти и сформулировать адекватные ответы, необходима, я полагаю, новая (старая) синтетическая философия, которая пока в современной России еще не утвердилась. (Об этом я говорю и пишу все последние годы). Эта философия не может быть чистой наукой (как в марксизме), а должна выступать как некий синтез всего знания, накопленного человечеством в течение тысячелетий, – и науки, и религиозно-мифологических представлений, и мистических прозрений, и интуиций искусства. Позволю себе напомнить, в связи с этим, несколько суждений (для меня очевидных), которые в дальнейшем можно еще обсудить. Прежде всего, подчеркну, что в такой философии социум рассматривается как результат интеграции различных уровней бытия: чувственно воспринимаемого мира явлений, мира – умосоздаваемого человеком, а также и мира объективно-трансцендентного, лежащего за пределами нашего опыта. Как известно, только первые два уровня признавались в марксистской философии. Однако, наличие третьего уровня вытекает как из умозаключений разума (экстраполяция идеи эволюционного развития человека и человечества), так и из традиционных верований человечества, что и приводит представителей интеллектуальной элиты человечества к признанию существования трансцендентного существа, способного творить миры (Бог-Творец). И только Творец, похоже, может вести нас на нашем пути, в целом, либо к процветанию, либо к Апокалипсису. Если принять известное утверждение «…Вначале было слово… И слово было у Бога…И слово было Бог.», то само это «слово» Бога возможно трактовать как некий Логос, «который всем управляет» (вспоминаю Гераклита), и даже как «вместилище всех вещей», как сотворенная Вселенная вместе с законами ее эволюции (Филон Александрийский). Причем, похоже, не все зависит и только от Бога-Творца конкретного мира (существуют, похоже, еще более значимые движущие силы бытия). Модель социума и следует рассматривать именно в таком ракурсе. Да таким образом она, как мне кажется, и трактовалась всегда лучшими философами разных времен. И на этом фоне будем искать наилучшие пути совершенствования, – по крайней мере, нам доступные.

Существует немало исторических попыток создания (в теории и на практике) различных идеализированных форм социального бытия на Земле, в которых причудливо переплетались добро и зло, истина и ложь, прекрасное и безобразное, жизнь и смерть, радость и страдания. И не прекращались попытки совершенствования реального социума, хотя и без особого успеха. Поиск ведется главным образом вокруг идей: наиболее рациональных форм экономического и политического устройства общества; учета и формирования при этом глубинных мотивационных морально-нравственных настроений человека (установки марксизма, коммунизма, капитализма, фашизма, религии, теория классовой борьбы и т. д.); оптимального соотнесения светских форм власти, государства и религии; исследование утверждений о какой-либо религии, как единственно истинной и т. п. При этом все желают пока, как правило, максимального продления и оптимизации именно этого, земного, чувственно воспринимаемого бытия (хотя есть религии, его отрицающие, – как наилучшей формы бытия). И, представляется, что в этом есть смысл, раз эта форма бытия существует для человека вполне определенно. Но попробуем продвинуться далее, попробуем углубиться в размышления.

Кстати, может возникнуть вопрос, каков смысл такого рода собраний и обсуждений, если философия, похоже, начинается с сомнения и заканчивается сомнением? Конечно, это способ интеллектуального общения,—м. б. даже, в некотором роде, интеллектуальная игра, – действительно. Но сошлюсь на утверждения Канта по поводу трансцендентальных идей: «они не дают положительного знания, однако служат к упразднению дерзких и сужающих область разума утверждений материализма, натурализма, фатализма». Поэтому, если и говорят, что истина рождается в споре, то, действительно, вряд ли и мы ее найдем в чистом виде. Но достигнуть понимания, что она где-то рядом, – это, на мой взгляд, возможно и м.б. даже необходимо. Так что будем продолжать пытаться разгрести мусор словесных нагромождений на этом пути.

В рамках необходимости формирования общего методологического подхода к обсуждаемой тематике не стоит забывать также, как мы понимаем, учета герменевтических исследований. Вообще-то философское исследование напоминает, на мой взгляд, движение путника по болотистой местности, – идет он по кочкам, перепрыгивая с одной на другую, – но стоит ему приостановиться и задуматься, как тут же он начинает погружаться в пучину сомнений. Чтобы не утопнуть, надо двигаться далее, – с одной кочки перепрыгивать на другую и хранить надежду, что удастся все-таки добраться до твердой почвы. Попробуем и мы вначале зацепиться за исследование важнейшего и первейшего вопроса для нашего исследования, что же есть сам человек, в том числе через исследование различных проблем его существования (что есть его жизнь, что есть его смерть, каково предназначение человека, каковы цели его жизни и, в конечном счете, смысл его жизни)? Начнем с этого, а ведь есть целый спектр и других не менее важных вопросов, о которых придется нам говорить: что значат для человека свобода и необходимость, драма и трагизм жизненных ситуаций, любовь и ненависть, красота и безобразие, добро и зло, пространство и время, философская картина мира, бытие и ничто, Бог, в конечном счете? Всего этого и многого другого придется нам коснуться по ходу дела. Однако, приступим. (Большинство духов, – пока, на время, – дематериализуются, – некоторые остаются).

Собрание 1. О смысле жизни человека и человечества

(первая попытка трактовки) (Подмосковье, – все там же)

Участвуют:

Виктор—модератор, Эпикур, Локк, Декарт, Спиноза, Камю, св. Августин, Рационалист, Синтетист, Чайна.

Виктор: И все же, предлагаю начать сегодня с важнейшего вопроса, (который рано или поздно возникает перед каждым человеком, независимо от степени развития его интеллекта, определяя, в конечном счете, мотивацию и эффективность его деятельности), о «смысле жизни человека и человечества». Конечно, очевидно, что каждый термин из этого словосочетания может явиться полем бесконечных словопрений. Поэтому в начале обсуждения (хотя бы в первом приближении) будем исходить из интуитивного их понимания, имеющегося у каждого. В дальнейшем, предполагаю, будет происходить уточнение понятий: что есть сам человек, человечество, что есть и какова сущность жизни вообще, как трактовать другие важнейшие философские проблемы. В конце пути исследования, надеюсь, вновь вернемся к этому первому из поставленных вопросов.

Итак, в чем смысл жизни человека и существует ли он? Правомочна ли вообще постановка вопроса о смысле жизни? Все это есть не только вопросы высокой теории, но и в высшей степени практические вопросы, так как предусматривают решение главным образом упомянутой этической проблематики: как должен жить человек на этой земле, чем руководствоваться. Прежде всего, отметим, что существуют две альтернативные точки зрения: 1. Никакого смысла жизни не существует. С этой позицией солидарны скептики, агностики разных времен. 2. Смысл жизни существует, – его действительно ищут и утверждают в различной форме философы (с позиций онтологии, теологии, космологии, гносеологии, психологии). Но конкретный четкий ответ, понятный каждому, как правило, отсутствует. Тогда опять возникает вопрос «так стоит ли искать?» Полезно, на мой взгляд, учитывать в этом отношении великолепную позицию И. Канта. Отвечая на вопрос, – «что человек может знать?», – он вновь и вновь утверждает наличие у человека неких глубинных трансцендентальных идей, – космологической (пример – «антиномии»), психологической (пример – «апории»), теологической (идея «бога»), которые, «хотя и не дают положительного знания, однако, служат к упразднению дерзких и сужающих область разума утверждений материализма, натурализма, фатализма». (Я лично, господа, ощущаю в себе эту энергетику поиска и призываю всех вас следовать по этому пути). Однако, отмечу, что задача предельно усложняется, когда дополнительно накладывается проблема смыслов вербально-грамматических, проблема их истолкования. (Вспомним позднего Л. Витгенштейна: «Язык науки не имеет преимуществ перед языком магии, – значения слов трактуются всего лишь в терминах их употребления, исходя из контекста, а не как отношение к некой реальной сущности»; Ж. Делеза, – трактовку им «логики смысла», как выявление некой пограничной зоны между предложениями и вещами (чего-то вроде «улыбка без кота… пламя без свечи», – чудесные образы его персонажа «Алисы в стране чудес»). Будем иметь в виду и это.

Продвигаясь далее к большей конкретности, подчеркну, что вся затронутая проблематика сливается воедино, когда ставится вопрос о смысле жизни в этическом плане, когда человек задает себе вопрос: для чего я создан, существую, в чем мое предназначение? Рано или поздно перед каждым человеком могут возникнуть эти вопросы (и у молодого человека, и у человека старшего поколения, – особенно на финише этой жизни). И в поиске ответа часто присутствуют все упомянутые оттенки мысли. Сам же искомый ответ предопределяет решение другого, практического, вопроса: как я должен жить, что я должен делать в этой жизни? Отмечу при этом и то, что часто проблема смысла жизни подменяется иными вопросами, другими психологическими понятиями: в частности, о целях, которые человек ставит в своей жизни индивидуально. Понятие «цель» предполагает, однако, всего лишь ответы на вопросы: для чего человек конкретно действует (или бездействует) и почему это реализуется тем или иным способом? Оно предполагает достижение некоторого зримого результата, – к примеру, «обеспечение определенного уровня жизни для себя или своей семьи». Часто также проблема смысла жизни подменяется вопросами о т. н. «мотивах-целях» разного уровня (термин известного психолога советских времен А. Н. Леонтьева). «Мотивы – цели» могут быть самыми разными: от улучшения, к примеру, благосостояния какой-либо социальной группы до попыток построения общества справедливости и благосостояния на всей земле и т. д. Если рассматривать постановку все более общих целей различными общественными, социальными организациями, то можно сказать, что, реализуя себя в «мотивах-целях», индивид всего лишь как бы вплетает свои конкретные действия и цели в более общую деятельность социальных групп. И это никогда не есть тот искомый подлинный смысл жизни, – всегда может быть выявлен достаточный релятивизм утверждаемых ценностей и смыслов. Поэтому в качестве главной предлагаю использовать идею уровневого подхода, имея в виду взаимосвязанность различных сфер бытия: мира чувственных восприятий, мира умопостигаемого и умосоздаваемого, мира трансцендентного. Две первые сферы были, как уже отмечено, общепризнаны в нашей российской действительности советского периода, а третья лишь сегодня, в постсоветской России, все в большей мере входит в зону нашего анализа, ибо прямо связана с признанием существования некоего трансцендентного существа, а именно Бога-Творца (в разных языках употребляются различные его наименования: Бог-Отец, Год, Готт, Ягве, Аллах и т. д.).

Исходя из этого, и в поисках ответа на изначально сформулированный вопрос о смысле жизни человека, важно, на мой взгляд, вначале выделить две категории людей: верующих в существование Бога-Творца и не верящих в это (и те и другие существуют в нашей действительности). [Причем, договоримся, что понятие «Бог-Творец» не несет в нашем обсуждении смысла, придаваемого ему в каких-либо конкретных конфессиональных объединениях (требующих, в частности, соблюдения определенных обрядов и ритуалов поклонения).

Оно будет употребляться для обозначения некоего всеобщего трансцендентного начала, способного и творить миры, которое иной раз называют Космическим Разумом, Вселенским Разумом и т. п., т. е. тем, что является предметом свободного обсуждения философов).] Дело в том, что у людей, относящихся ко второй категории (начнем с нее, ибо таких довольно много), рассуждения о смысле жизни оказываются, по моему мнению, совершенно бессмысленными (хотя такие речи они и ведут достаточно часто, напуская на себя глубокомысленный вид). Если человек трактуется, как случайное порождение эволюционно-мутационных процессов, происходящих во Вселенной, то можно говорить, как уже было отмечено, лишь о целях, которые он ставит в своей жизни индивидуально; о «мотивах-целях» разного уровня каждого исторического периода, – если рассматривать их постановку различными общественными, социальными организациями. В какой-то степени можно признать, что пропаганда в СМИ может представить дело таким образом, будто речь действительно идет о смысле отдельных действий или даже о смысле какой-либо конкретной деятельности. Но при этом, на мой взгляд, не дается ответа на главный вопрос о смысле жизни человека вообще: для чего, зачем человек живет на этой земле, в чем предназначение человека и существует ли оно? Почему? Да, потому, что для ответа на этот вопрос нужно взглянуть на себя, на окружающий мир как бы со стороны, выйти за пределы собственной телесной и психической организации, за пределы, поставленные восприятием наших органов чувств и даже мышления (ведь все это есть характеристики нашей специфической человеческой земной организации, которая, очевидно, является достаточно ограниченной во вселенском масштабе). И в этом вселенском плане можно ставить еще более общий вопрос о смысле жизни, как таковой. Поэтому, по моему мнению, смысл жизни человека (а может быть и смысл жизни на Земле вообще, – других форм жизни мы не знаем, – по крайней мере, пока) может быть привнесен (как, пожалуй, и сама жизнь) только извне, – от какой-то более высокой инстанции, – в частности, например, от Бога, Вселенского или Космического Разума, сотворившего этот мир и человека в нем. А если их существование не признается, то и разговоры о смысле жизни не имеют смысла. (Само представление о существовании Бога выводится, в частности, как было отмечено, и из эволюционных размышлений вообще).

Рационалист (наш современник – высокий, головастый, лобастый, голубые, слегка выпученные глаза, улыбчивый, – на голове большой шрам, – говорит, что удалили опухоль в мозгу): И, тем не менее, нельзя просто проигнорировать и оставить без более тщательного анализа позицию отождествления смыслов и целей, ибо эта позиция имеет глубокие корни в истории философии. Рассмотрим подробнее цели индивидов, соотносимые часто со смыслом их действий и даже жизни, так как с ними связаны и мотивы-цели (возможно, через анализ тех и других можно выйти на обнаружение какого-то общего их источника).

Виктор: Земной человек современности есть существо, обладающее телесной и психической организацией (по поводу их взаимосвязи или радикального различия существуют разные точки зрения и это отдельная проблема). Поэтому в качестве целей его существования нередко признается достижение оптимума состояний души и тела. На этот счет можно согласиться с Эпикуром и Джоном Локком. При этом, по крайней мере пока, можно абстрагироваться от главной проблемы движущего начала человеческой деятельности. Эпикур, например, хотя и верит в существование богов, однако не считает, что они вмешиваются в управление человеческой жизнью (такая специфическая трактовка богов и позволяет некоторым зачислить его в категорию философов-материалистов).

Эпикур: Да, боги существуют, но они не такие, какими их полагает толпа, – мнение об активном участии богов в человеческой жизни противоречит представлению о боге, как о существе бессмертном и блаженном.

Рационалист: Также и Локк, верящий в существование мира сверхъестественного, твердо, как и многие другие английские философы Нового времени, разделяет, в связи с этим, изучение конечных и действующих причин. Таким образом, в определенной степени упрощается как бы задача исследователей и вносится соответствующий дополнительный импульс в развитие науки.

Эпикур: Что же касается человека, то конечная цель его жизни – телесное здоровье и духовная безмятежность, – ведь все, к чему мы стремимся, это не иметь ни боли, ни тревоги.

Локк; Здоровый дух в здоровом теле – вот краткое, но полное описание счастливого состояния в этом мире, – кто обладает и тем и другим, тому остается желать немногого, а кто лишен хотя бы одного, тому в малой степени может компенсировать это что бы то ни было иное. Сила тела состоит главным образом в способности переносить лишения. Точно также обстоит дело и с душой.

Виктор: Да, действительно, жизненный опыт каждого индивида доказывает, что для ощущения счастья пребывания в этом мире необходимо и телесное и духовное здоровье, и соответствующая сила. В сфере психики традиционно выделяются области чувства, разума, воли и соответствующие целевые влечения, потребности, желания, стремления (осознанные и бессознательные). Конечно, они тесно связаны с телесными физиологическими состояниями и физическими движениями тела. Их удовлетворение или неудовлетворение можно связать с чувством удовольствия, наслаждения (а высшая степень его понимается часто как счастье), либо неудовольствия и даже страдания. И человек, и общественные группы ставят в связи с этим соответствующие цели, а общественная пропаганда может представить эти цели, уже и как смысл жизни и деятельности человека и социальных групп, хотя вопросов и сложностей понимания возникает при этом немало.

Эпикур: Действительно, порой и на благо мы смотрим, как на зло, и, напротив, – на зло, как на благо. Следует выделять наслаждение в покое (безмятежность и безболезненность) и в движении (радость и удовольствие). Наслаждения духовные также следует отличать от телесных, – они сильнее и больше, чем телесные. Точно так же и наихудшей я считаю душевную боль, так как тело мучится лишь бурями настоящего, а душа – и прошлого, и настоящего, и будущего.

Локк; Великий принцип и основа всякой добродетели и достоинства заключается в том, чтобы человек был способен отказаться от своих желаний, чтобы он был способен поступать даже вопреки своим наклонностям и следовать исключительно тому, что указывает разум как самое лучшее, хотя бы непосредственное желание и влекло его в другую сторону. Суть не в том, испытываете или не испытываете вы самих влечений, а в способности управлять ими и отказываться от них, если требуется. Поэтому я считаю в высшей степени важным тщательно заботиться о разуме, чтобы он мог правильно вести человека в поисках знания и в самих актах суждения. Способность управлять разумом, распоряжаться мыслями – наиболее благоприятствует усовершенствованию знания и облегчению жизни, выполнению будничных дел. Но это как идеал. В то же время нет ничего более непокорного и менее поддающегося управлению, чем наши мысли. В частности, исследуя влияние на разум эмоций, мы видим, что предметы, навязываемые нашим мыслям какими-либо из наших страстей, властно завладевают нашими умами, вызывая различные чувства: любовь, страх, гнев, горе и т. п. В связи с этим, я не знаю иного способа освободить ум, как путем укрощения страстей или уравновешивания их другими, что достигается изучением и знакомством со страстями.

Виктор: Итак, проблема приобретает психологический оттенок.

Декарт: Да, – все это страсти. Ошибка многих мыслителей как раз в том, что функции души они не отличают от функций тела. Страсти возникают от тела и могут оказывать на человека и позитивное и негативное влияние. Позитивное назначение всех страстей в том, что они настраивают душу желать того, что природа преподносит нам таким образом, как полезное, и избегать вредного. Но чувства могут обмануть и тогда возникает борьба между низшей частью души (чувствующей) и ее высшей частью (разумной) или же между естественными вожделениями и волей. Совмещение влияний души (при помощи воли) и тела (посредством животных духов) осуществляется в шишковидной железе, – маленькой железе в центре мозга. Самые слабые души те, воля которых не заставляет себя следовать определенным суждениям, а позволяет попеременно увлекать себя страстям, часто противоположным, что порабощает душу и делает ее несчастной. Но нет души настолько слабой, чтобы при хорошем руководстве разума она не могла приобрести полной власти над страстями. В то же время в целом от страстей зависит все благо и все зло в этой жизни. Конечно, у души могут быть особые удовольствия, но что касается тех, которые у нее общи с телом, то они зависят исключительно от страстей. Поэтому те люди, кого особенно волнуют страсти, могут насладиться жизнью в наибольшей мере. И мудрость больше всего полезна тем, что она учит властвовать над своими страстями и умело ими распоряжаться, чтобы можно было легко перенести причиненное их влиянием зло и даже извлечь радость.

Эпикур: Итак, что же составляет наше счастье? Философия не служит никакой иной цели, кроме как воспитанию безмятежности духа через твердую уверенность в главных вопросах, – о богах, о жизни и смерти. Да, боги существуют, но они не участвуют в жизни человека. Смерть не имеет к нам никакого отношения: пока мы живы, ее нет, а когда она приходит, то нас уже нет. Наслаждения, повторю, есть конечная цель нашей жизни, как свобода от страданий тела и от смятений души. Все сказанное и дает ответ на поставленный вопрос.

Виктор: На Эпикура было множество нападок при жизни: обвиняли и в разврате, и в чревоугодии, и в плагиате. Исходя из этого эпикурейский образ жизни, эпикурейская философия часто толкуются превратно. Однако есть и иные свидетельства о том, что жизнь его была скромна и неприхотлива, в духе собственного учения, в котором мы видим четкие указания на то, как должен жить человек, что для него является добром и злом в этой жизни. Но не будем ворошить прошлое, – отметим лишь, что в качестве зла им трактуются страдания тела и смятение в душе, если разум не находит этому оправдания. Таким образом, и утверждается так называемая чувственногедонистическая этика. В то же время, и тогда и в дальнейшем, появлялись попытки либо оспорить эти рекомендации, либо принять их лишь частично.

Спиноза: Опыт научил меня, что все встречающееся в повседневной жизни суетно и пусто. Я увидел, что все, чего я опасался, содержит в себе добро и зло лишь постольку, поскольку этим тревожится дух. То, что обычно считается у людей за высшее благо сводится к следующему: богатству, славе, любострастию. Все это есть то, к чему стремится толпа, и оно не только не дает никакого средства для сохранения нашего бытия, но даже препятствует ему, оказываясь нередко причиной гибели тех, кто имеет это в своей власти, – и всегда, причиной гибели тех, кто сам находится во власти этого.

Виктор: Как видим, вновь появляется проблема гибели, смерти человека, которая требует дополнительного осмысления. Кстати, именно Эпикуру принадлежит и оригинальная трактовка наихудшего зла для человека, а именно смерти, вообще, по его мнению, снимающая эту проблему.

Эпикур: Привыкай думать, что смерть для нас ничто: ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. И нет ничего страшного в жизни тому, кто понял, что нет ничего страшного в не жизни. Таким образом, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения. Мудрец не уклоняется от жизни и не боится «не жизни».

Синтетист (Визуально физически, – некая смесь Сократа, бога Пана, сатира. Старый, мрачный, темный лицом, отяжелевший от времени, от выпитого и съеденного): Господа, но опять возникает вереница вопросов. По Эпикуру, когда смерть приходит, то нас уже нет. Что это означает? Вот наше тело (сосуд, формируемый генами, социальным опытом, но наполняемый при рождении и каким-либо духом). Оно лежит бездыханное. Его покинул животворящий дух. Но куда он удалился? Если он бессмертный, то где и как он будет существовать? Да и что означает «смерть тела»? Только то, что нарушены определенные условия (физические и физиологические) для существования духа человека в этом теле и он покинул его по этой причине. Но в самом-то теле продолжаются жизненные процессы: оно разлагается, растут ногти и волосы. На уровне продуктов разложения, гниения жизнь продолжается через червей, микробов, бактерий, в конгломерат которых трансформируется целостное человеческое тело. Они тоже живые, т. е. обладают своей собственной душой. (Где-то в Италии есть музей, в котором показаны на муляжах все стадии разложения по времени человеческого тела).

Итак, возможно, дух покидает телесную оболочку с неясной дальнейшей собственной судьбой. А что происходит далее? Существуют теории метемпсихоза (переселение души в тело другого человека), – но возникают вопросы, когда, в какой момент это происходит, – в момент зачатия, рождения? Существуют теории реинкарнации (переселение души в растение, животное, микроб, бактерию, в так называемые неодушевленные тела и предметы). Опять вопросы, куда она переселяется, – в их споры, сперму, в иные физические или молекулярные образования? Но ведь там уже есть собственная душа, – происходит поглощение, слияние душ? (Существуют ли вообще неодушевленные тела и предметы? Скорее – нет. Телесность в целом как бы растворяется в духовном, жизненном). Также и с человеком, в частности. Если в «теле-приемнике» душа уже есть, то куда вселяется новая, – в сперму мужчины, в яйцо женщины? И каким образом, кем выбирается «тело-матка»? Чей это проект? При оплодотворении, – души сливаются или одна поглощает другую, – каким образом? Возможно, также, что душа человека после его смерти вначале распадается на некие «дхармы» (есть и такая теория), которые впоследствии образуют какую-то новую душу (добавляясь к уже существующей через сперму, споры, яйца, через атмосферу земли, как некий фермент, либо формируясь и накапливаясь, независимо и отдельно, в одной из субстанций Земли, к примеру). Существует какой-то духовный формирующий цемент, виртуальная модель нового конкретного духа? А возможно, душа целиком или частично остается, клонируется, в продуктах разложения тела, – они дают жизнь другим растениям, животным, через пищу попадают и в человека. Происходит своего рода круговорот (в природе, во Вселенной) и бессмертных душ. Это, кстати, говорит в пользу обычая захоронения в землю тела, а не в пользу его сжигания. Хотя, кто знает, что происходит с клонированной душой при сжигании? Как этот круговорот связан с теорией кармы? Кто управляет, направляет эти процессы или они происходят стихийно? (Платон, кстати, многое в этом отношении стремился объяснить и объяснил. Он как бы «сшивает» теории, ему известные, хотя иной раз и грубо, на уровне мифов). В целом, отметим, что именно при анализе проблемы смерти появляются дополнительные аспекты и, прежде всего, связанные с этической проблематикой жизни. (Эпикур, на мой взгляд, иной раз противоречит себе, своей философии чувственного гедонизма, утверждая, по сути дела, точку зрения стоицизма). И особенно для атеистов.

Камю: Смерть кладет конец всем играм и есть единственная конечная реальность. Иллюзии исчезают перед лицом смерти. Не остается ничего, кроме безразличия к будущему и желания интенсивно исчерпать все, что дано. Вера в смысл жизни всегда предполагает шкалу моральных ценностей, вера в абсурд, – прямо противоположное, – никаких ценностей. В счет идет уже не лучшая, а долгая жизнь. Ценностные суждения устраняются, уступая суждениям фактическим. Такую жизнь считают несовместимой с правилами чести, но «подлинная честность требует в этом случае бесчестия», – так оправдывает себя человек абсурда. Мораль и шкала ценностей получают для него некий смысл только в связи с количеством и разнообразием накопленного опыта, иерархия ценностей меняется вместе с изменением опыта. Абсурд доказывает равноценность последствий всех и любых действий. Выявляется бесполезность угрызений совести, – основной тезис абсурдного человека «все дозволено», ведущий, в конечном счете, и к преступлению. Из осознания абсурда следует отрицание человеком всех этических норм, – единственной ценностью признается только ясность мышления и полнота переживания. Абсурд нужно максимально полно пережить. Ключом к ускользающему смыслу мира оказывается, в какой-то степени, бунт против догм, против несправедливости смертного человеческого удела. Но последовательно проводимая позиция бунта ведет и к убийству человека человеком, в конечном счете, т. е. опять-таки к отрицанию самой жизни. 20 век оказывается перед лицом тоталитарных идеологий, служащих оправданием уже и массового убийства.

Виктор: По сути дела Камю критикует, в конечном счете, чувственно-гедонистическую мораль человека абсурда, ведущую, при последовательном следовании ей, и к уничтожению других людей.

Итак, мы возвратились вновь к вопросу о смысле жизни, который рано или поздно возникает перед каждым человеком, независимо от степени развития его интеллекта. В чем смысл жизни человека и существует ли он? Правомочна ли вообще постановка вопроса о смысле жизни? Все это не только вопросы высокой теории, но и в высшей степени практические вопросы, так как предусматривают решение главным образом упомянутой этической проблематики: как должен жить человек на этой земле, чем руководствоваться. Существует мнение, что «смысл жизни в самой жизни». («Ты еси» – написано на фронтоне храма Аполлона в Дельфах, что и отражает утверждение этого тезиса, по свидетельству и мнению Викентия Вересаева). Но какая жизнь имеется в виду? Любая, независимо от моральных принципов? Просто выживание, несмотря ни на что? Даже в ситуации абсурда? Именно об этом размышляет Камю, не соглашаясь принять эту позицию и, тем не менее, затрудняясь ее опровергнуть. Тем более, с такой трактовкой проблемы смысла не соглашаются представители первой (из ранее упомянутых двух групп, на которые мы поделили все человечество) и гораздо более многочисленной из этих групп, верящие в существование Бога. Они ищут смысл у более высокой инстанции, – у Бога, сотворившего этот мир и человека в нем. Смысл, по их мнению, может быть привнесен только оттуда, – там определено предназначение человека. Кстати, так считает, в конечном счете, и Камю, ссылаясь на Федора Достоевского. (Хотя и сам Ф.М. в этом отношении далеко неоднозначен). Но каков этот смысл, для чего сотворен человек и для чего он живет? Спиноза вновь возвращает нас к трактовке смысла жизни в его наиболее общей формулировке.

Спиноза: Как же жить человеку? Только любовь к вещи вечной и бесконечной питает дух радостью. Что же это за вещь? Исследование добра и зла, смысла жизни позволяет провозгласить, что высшее благо для души есть познание Бога и высочайшая добродетель – познавать его. Но Бог – это природа, вся совокупность вещей во Вселенной. Поэтому истинная добродетель есть не что иное, как жизнь по одному только руководству разума, ибо душа человеческая есть частица бесконечного разума. (Так утверждали еще и стоики). И так как стремление к самосохранению есть первое и единственное основание жизни, то действовать абсолютно по добродетели есть не что иное, как действовать, жить, сохранять свое существование по руководству разума на основании стремления к собственной пользе. Никто не пренебрегает влечением к собственной пользе, т. е. к добру, и стремится избежать обратного, т. е. зла. Под добродетелью разумеется деятельность в соответствии с самой сущностью или природой человека. Основание же добродетели составляет стремление сохранить собственное существование и счастье состоит в том, что человек, руководствуясь разумом, может сохранить его.

Виктор: Похоже, Спиноза принимает и развивает суждения Эпикура. При этом опять слышится тезис: смысл жизни в самой жизни и опять это мало что проясняет. Более того, превозносятся эгоистические устремления человека. Кроме того, провозглашение познания в качестве высшего блага и смысла жизни вроде бы противоречит и самим Божественным установлениям (по крайней мере, с позиции Ветхого Завета). Ведь еще в период творения Бог запретил человеку вкушать плоды Древа познания. А когда человек нарушил этот единственный запрет, то это действие было признано греховным и человек (в том числе и все последующие поколения) за этот грех был наказан смертью (через проявление ограниченности и конечности индивидуальной жизни). Причем не надо забывать, что грех этот был совершен по наущению антипода Бога. Тогда возникает вопрос, неужели Древо познания было создано с единственной целью испытать человека, его послушность Богу? Трудный вопрос. Ведь если Бог создал человека, то он мог его создать и всецело послушным воле Творца. Или не мог? Проблема! Ясно лишь одно, – что бы ни говорили философы и представители религий, человек боится смерти, как наивысшего зла, и всеми силами стремится продлить свое земное существование. Физическое небытие, утрата навсегда общения с любимыми родными и близкими, – пугает в наибольшей степени.

Св. Августин: Смертность тела, безусловно, закономерна. Поэтому естественная печаль должна сопровождаться философским осмыслением этого факта. Всякая душа, скованная любовью к тому, что смертно, – разрывается, теряя, и только потом понимает, в чем ее несчастье. Она несчастна была еще и до потери своей, полюбив смертное существо так, словно оно не подлежало смерти. Прекрасное родится и умирает, не всегда доживает до старости, но гибнет всегда. Таков предел, положенный Богом всем вещам на земле, потому что они только части целого, существующие не одновременно, – уходя и сменяя друг друга, они, как актеры, разыгрывают всю цельную пьесу, в которой им даны отдельные роли (то же, кстати, происходит в нашей речи, которая не будет целой, если каждое слово, отзвучав в своей роли, не исчезнет, уступив свое место другому). В этом мире негде отдохнуть, ибо все в нем безостановочно убегает. Я – земля, идущая в землю.

Виктор: Начинает звучать проблема времени, но о ней мы поговорим несколько позже.

Чайна (современный китаевед, – крупный, малоподвижный, «с телом носорога и головой льва», тяжелые складки лица, черноволосый, нависшие брови, глаза слегка выпученные, вислые усы, борода, толстые губы растянуты в доброй улыбке, заячьи зубы, – прямо оживший Конфуций): Бытие неизбежно имеет конец, но смысл бытия – неисчерпаем.

Виктор: Итак, мы видим, что в течение сотен и тысяч лет человек в лице его лучших интеллектуальных представителей ищет ответы на вопрос о смысле человеческой жизни. И все-таки, все-таки… как же жить человеку? Продолжим и мы на наших симпозиумах и собраниях попытки анализа этих поисков и их практической значимости.

Уильям Шекспир

LIFE, S PHILOSOPHY – «ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ»

(или «Жизнь, как ее трактует Философ»)

Собрание 2. Что есть человек?!

(Греция)

Мыс Сунион. Скалистый обрыв и пропасть Эгея. Храм Посейдона. Последний луч солнца блеснул из-за моря. Быстро сгущалась тьма. И материализовывались знакомые лица, и подходили, и рассаживались кругом. В наступившей черной тьме слились и море, и небо, и суша. Лишь поблескивали огоньки монастырей на вершине горы Афон в Халкидиках, с вершин скалистых столбов Метеории. Таинственно мерцал золотой силуэт богини Афины с Акрополя. С Олимпа доносился шум пирующих богов, а в Дельфах сонное бормотание Кастальского источника, где умывались божественные музы с горы Парнас, смешивалось с шелестом листвы священной рощи Аполлона. Говорили…

Участвуют:

Виктор – модератор, говорят: Синтетист, Рационалист, Швейцер А., Учитель йоги; слушают классики: Аристотель, Бергсон А., Бердяев Н. А., Бальмонт К. Д., Бубер М., Гадамер Г., Гегель Г. В.Ф., Гераклит, Гесиод, Гоббс Т., Гуссерль Э., Декарт Р., Зедльмайер Г., Витгенштейн Л., Камю А., Кант И., Конфуций, Кьеркегор С., Лейбниц Г., Лессинг Г., Локк Д., Лукреций Кар, Макиавелли Н., Мальро А., Маритен Ж., Маркс К., Ницше Ф., Платон, Плотин, Пушкин А. С., Сартр Ж. П., св. Августин, Соловьев В. С., Спиноза Б., Тейяр де Шарден П., Фрейд З., Хайдеггер М., Хлебников В., Цветаева М. И., Шелли П. Б., Шеллинг Ф., Шиллер Ф., Шпенглер О., Эмпедокл, Эпикур, Энгельс Ф., Юнг К., Ясперс К.

Виктор: Приступим к исследованию проблемы, заявленной как концептуально главная, – к проблеме «человека», его сущности. Пожалуй, это просто даже необходимо при разработке идеальной модели социума. Ведь человек – это элемент, кирпичик социума, определяющий в большой степени его устойчивость, конструкционную прочность и сам характер этого сооружения (может быть даже соотносимо с самим Творцом).

Итак, «Что есть человек?». Заявленная тема не предполагает однозначного ответа, – она предполагает, как всегда, в философии, всего лишь поиски ответа. На первый взгляд, ответ кажется очень простым в данном случае: его мы находим при взгляде на самого себя (я смотрю на самого себя в зеркало, я анализирую свои поступки, свои мысли, эмоции). Но уже в этом случае постепенно нарастает ощущение сложности. Оно усиливается при анализе впечатлений от других людей, с которыми мы соприкасаемся непосредственно, – их поступков, мыслей и переживаний в различных сферах и ситуациях жизни. Более того, мы находим много образов других людей в различных памятниках культуры: в искусстве (живопись, литература, скульптура, прежде всего), в науке и религии, в истории и современности. Мы анализируем их деяния, их личности, изучаем размышления о человеке творцов этих и иных произведений (к примеру, в искусстве музыки, архитектуры и т. п.). И все оказывается очень непросто. В конечном счете, представители гуманитарных наук, – философы, прежде всего, – синтезируя эти данные и разные мнения, показывают нам всю сложность ответа на этот кажущийся простым вопрос. Она звучит уже в знаменитом вопросе Сократа (как раз в такой формулировке «что есть человек?»), – и в его призыве «познай самого себя», и в его («мудрейшего среди эллинов», как назвал его дельфийский оракул, по свидетельству древнегреческого мифа) сентенции, резюме: «я знаю, что ничего не знаю». (Могут сказать: Сократ жил в 5 в.д.н. э., а что сейчас? Приведу, как возможный ответ, высказывание А. Эйнштейна в 20 в.: «Как много мы знаем и как мало мы понимаем»). Масштаб сложности становится очевиден (с чем бы мы ни соприкоснулись в этом мире) и через ответ другого древнего грека Протагора на этот вопрос: «Человек есть мера всех вещей». В общем, великие мыслители всех времен пытались давать свой ответ на этот вопрос. В частности, И. Кант переформулировал его через три других вопроса и соответствующие ответы: 1. Что я могу знать? (ответ в фундаментальном сочинении «Критика чистого разума», – рассматриваются вопросы гносеологии). 2. Что я должен делать? («Критика практического разума», – этика). 3. На что я могу надеяться? («Критика способности суждения», – телеология и эстетика). Отвечая на эти три вопроса, важнейшие в трактовке человека, мы, по его мнению, и даем ответ на главный вопрос «что есть человек».

Пойдем далее. Итак, «что же есть человек?». Для большинства обычных людей, не желающих влезать в философские дебри, очевидно, что здесь, как всегда, наука спорит с религией, прежде всего. Главные вопросы спора: загадка антропосоциогенеза (происхождения человека и общества) и соотнесение природного (биологического) и социального начала в человеке. Изначально существует версия божественного сотворения человека. Это широко известные мифы древней Греции, труды знаменитых греческих философов (к примеру, Платона), священные книги древних иудеев, древних христиан, древней Индии, Китая, Персии, мусульманские первоисточники и другие. (Кстати, когда мы говорим о Боге, то нельзя не заметить и роль его антипода, – и в этом процессе и в дальнейшей эволюции человека. Это подчеркивается и в текстах священных книг, и в творчестве философов, священнослужителей, деятелей искусства различных времен: Августин Аврелий, Фома Аквинский, И. Босх, А. Дюрер, Ф. Гойя, Ф. Достоевский и другие). Ветхий Завет называет Адама первым человеком на Земле, – древнеазиатские источники утверждают иное (древнеперсидская Авеста, древнеиндийские Веды и Упанишады, древнекитайские эпосы, древнеегипетские тексты). Елена Петровна Блаватская, замечательный русский философ, незаслуженно забытый сегодня, проведя углубленный поисковый анализ и синтез сохранившихся в истории знаний, создает концепцию последовательного творения на земле различных человеческих (или предчеловеческих) рас: (гипербореи, лемуры, атланты), как этапов творения, среди которых адамическая раса является на сегодня лишь последней («Тайная Доктрина»).

Рационалист: Однако, существует также огромный массив данных современной науки (палеоантропологии). Находят простейшие орудия труда (приспособления для охоты, прежде всего), а рядом кости тех существ, которые ими пользовались. Они получают соответствующие названия, как предки современного человека: синантропы, питенкантропы, африкантропы, австралопитеки. Имеются сообщения о неких «седиба» из Южной Африки с возрастом останков около 2 млн. лет, – в целом, предполагается, что весь процесс этой эволюции (вплоть до появления человека современного) шел около 3,5 млн. лет. Созданы теоретические концепции о происхождении человека, выделяющие наиболее характерные для него качества и определяющие его как: хомо сапиенс (человек разумный), хомо еректус (прямоходящий), хомо фабер (трудовой), хомо хабилис (человек способный, – прежде всего, к творчеству). Все это позволяет маркировать по времени становление и развитие человека в рамках общей научной материалистической эволюционной теории (от обезьяны до современного человека). Но остается главный вопрос: это процесс все-таки самопроизвольный, естественный, или целенаправленно формируемый (каким-то, к примеру, высшим разумом), т. е. сверхъестественный? В нашей стране была популярна трудовая гипотеза Ф. Энгельса («Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»), – до него об этом писал ученый

США Бен. Франклин (18 в.), а еще – знаменитый Чарлз Дарвин («Происхождение видов»). Анализировались вопросы: становление человека через труд и развитие руки, прямохождение, социальное взаимодействие, развитие сознания, языка. С этими вопросами связаны и темы формирования различных социальных образований, отношений между полами, появления моральных императивов, табу, постулатов различного рода. Утвердилась гипотеза неолитической революции (8 тыс. л.д.н. э.), – переход от собирательства и охоты к земледелию, скотоводству, ремеслу (т. н. производительному жизнеобеспечению). Существуют теории эндогамии, экзогамии, агамии, в которых анализируется роль женщины в развитии общественных отношений. Так ли уж противоречат религии эти концепции? Думаю, что нет (Ч. Дарвин, к примеру, всегда оставался верующим человеком). Целенаправленный синтез данных науки и религиозно– мифологических взглядов уже в 20 в. попытался осуществить французский ученый– палеоантрополог и священнослужитель (католик-иезуит) П. Тейяр де Шарден («Феномен человека: преджизнь, жизнь, мысль, сверхжизнь»). Такая тенденция синтеза данных науки и религии становится особенно рельефной и необходимой, на мой взгляд, при анализе соотнесения природного и социального начала в человеке. Рассмотрим подробнее и этот вопрос.

Синтетист: Что есть человек? Человек есть дух, облеченный плотью. Можно сказать и так: человек – это логос, воплощенный в телесности. Плоть на 80 % состоит из телесной воды. Во сне дух, возможно, временно покидает плоть, в смерти – то же самое, но навсегда. (Пока мы не говорим о различении духа и души, что, в общем-то, необходимо). В целом, человека следует рассматривать, как комплекс, – тело, душа, дух. Что касается телесности, то этот вопрос, естественно, наиболее изучен наукой (физический, химический, физиологический состав). Современная наука утверждает также, что тело человека запроектировано и строится его генетическим аппаратом и каждый человек уникален по набору генов (наука генетика изучает т. н. «генотип», как некий управляющий центр в теле человека, – при этом здесь остается много вопросов).

Виктор: В человеке, который рождается из чрева матери, мы различаем, прежде всего, тело и его жизнеспособность, жизненность. Последнее есть как раз то, что называют «одушевленность», – наличие души (психэ), психики. Она присутствует у любого т. н. живого существа (животное, насекомое, растение). Об этом пишет Аристотель (знаменитая работа «О душе», 4 в.д.н. э.). И это уже сфера бестелесного, хотя некоторая связь с телом существует (об этом тоже написал великий греческий философ и наука психофизиология занимается этим). При этом возникает вопрос: тело следует рассматривать всего лишь как оболочку души, объект управления, либо связь между ними содержательная, субстанциальная? Более того, к душевному содержанию у человека добавляется то, что отличает человека от всех других известных нам живых существ, а именно духовное его наполнение, дух (разум, начала нравственности, эстетические критерии, сознательное целеполагание). Откуда это: от бога или его антипода, или всего понемногу от них обоих; либо от социума, в котором также, кстати, могут существовать некие наследуемые прафеномены от прародителей (от которых и начинают отсчитывать историю рода человеческого)? Это т. н. «архетипы» по З. Фрейду и К. Юнгу, также использующим религиозно-мифологические начала при их трактовке.

Синтетист: Но есть и более сложная проблема в трактовке сущности человека. В частности, существует, как основная, точка зрения, что дух (или душа?) после физической смерти тела не распадается, а полностью целенаправленно переселяется в другое тело при рождении того. Причем с младенчества осознанно в нем пребывает, управляя становлением и развитием тела и личности (учение древних индийцев о карме предполагает такую способность, определяя и соответствующую траекторию каждой конкретной жизни, которая сформирована в предыдущей жизни, – ее душа помнит, не осознавая это). Чаще все же предполагается, что перевоплощение вроде бы случайно, – применяют выражение «судьба», – при этом имеют в виду, что в процесс вмешивается нечто более могучее и общее, нежели даже Бог-Творец (т. н. «апейрон», – хочу напомнить, что «апейрон» – термин древнего грека Анаксимандра, который трактует его, как некий конгломерат миров и творящих их богов). Однако есть и иной, уже упомянутый, взгляд: дух распадается на некие «дхармы» после смерти физического тела и потом из этих дхарм формируется новая духовная целостность. Каким образом? Допустим, Творцом. Но для чего? Не есть ли это результат опять-таки воздействий более мощных, например, от «апейрона», отменяющих закон кармы от Творца? Есть и такая теория (санкхья-брахманизм): при умирании живого тела, – перед распадом физического тела, – отделяется тело эфирное (комбинация души и духа). Через некоторое время душа и дух также разделяются: душа – носитель генотипа, дух – носитель кармы. Карма формируется в духе в течение физической, земной жизни тела. Она-то и влечет дух к новой, уже существующей в эфирном пространстве, душе (карма выбирает ее по каким-то предданным признакам?!). Они соединяются, появляется новое эфирное тело (новая комбинация души и духа), они внедряются в новое физическое тело (именно в сперму, ибо яйцо – нейтральная среда) и начинается формирование нового физического тела по генотипу новой души (другой человек, животное, растение, насекомое и т. п., вплоть до так называемого неживого предмета). Отделенная первичная душа также обретает себе нового духа, создавая душевно-духовную основу уже для иной телесности. Очевидно, что множество вопросов и тайн существует для нашего обдумывания и обсуждения.

Виктор: Можно попытаться заглянуть и еще глубже. Итак, душа – это жизнь, как было отмечено. («Энтелехия» по терминологии Аристотеля). Вообще любое живое существо на земле, – тело и душа. Только человек есть комплекс «тело – душа – дух». Однако, пойдем далее. Что касается человека, его сущности, то, в любом случае, можно представить, что есть некое ядро, как материальная основа персоны-личности, и есть иерархия душевно-духовных сфер вокруг него, как неких идеальных обертонов (бесконечность простирается вглубь, «в конечном светится бесконечное», – Гегель). Человек, созданный Творцом из подобного субстанциально-идеального материала, наделяется соответствующими качествами, (органами чувств, мышлением), которые позволяют ему воспринимать этот мир, как то, что принято называть материальной, чувственно воспринимаемой природой (первая природа), и строить на этой основе вторую природу (культуру, цивилизации), также воспринимая ее как материальную (пространство и время следует трактовать в этом случае, как формы чувствования, когда именно слово, «логос» от Бога, делает невидимое видимым). Но пространство и время есть также форма существования материи, природы, которая, как и человек, создана Творцом на соответствующей идеальной основе. Об этом мы также еще будем говорить подробнее несколько позже.

Синтетист: Кровь в теле животного – это тоже душа. (По крайней мере, согласно священных книг некоторых мировых религий, – Ветхий Завет, Коран). Живые организмы – тело, наполненное кровью (душа в мешке, – форма «мешка – тела» формируется геном в развитии).

Генотип – ген создается Творцом. В тело вливается и душа, как некая доза специфической субстанции космической жизни, как кровь. Последняя и есть жидкая среда с красными и белыми кровяными тельцами, количество и соотношение которых, по сути дела, отображает вновь воздействие Творца, формируя облик расы, этноса, нации, отдельного человека, живой особи. (Четыре группы крови, резус фактор – как раз и соотносятся с их характеристиками, – цвет кожи, форма и цвет волосяного покрова, черепа и т. п.). Зачем созданы расы? Это также большой вопрос. (Как один из возможных ответов: разнообразие, – как фактор выживания, приспособления к внешней среде). Кровь, как частично материализованная душа (физиологически она связана с телом), формируется геном также частично. Запрет крови в пищу (Ветхий Завет, Коран) может быть связан с недопущением Творцом возможности незапланированного им изменения души или даже генотипа? Особенно через влияние душ от животных. Но возникает вопрос: в поедаемом нами мясе животных всегда остается кровь. Может быть, поэтому и существует рекомендация вегетарианского образа питания? Но ведь, с другой стороны, душа в некотором роде есть и в бескровном, вроде бы, растении (хотя, может быть, функцию крови там выполняет сок растения). По крайней мере, вегетарианцы убеждены, что овощи, фрукты влияют на человека положительно, а мясо – отрицательно (может быть вследствие каких-то особых специфических качеств сока-крови).

Виктор: Генетическая уникальность каждого человека усиливается уникальным жизненным его опытом (набором физических и социальных условий его существования). Это с одной стороны. Но, с другой стороны, существуют устойчивые биологические признаки рода «хомо», характерные для многих людей какой-либо большой группы, отличающие ее от людей другой большой группы, среди которых можно выделить особо признаки т. н. расы и половых различий. В чем причина этих различий? Существуют, в частности, различные «расовые теории»: Е. П. Блаватская утверждает изначальное творение различных рас (физически различных по цвету кожи, росту, специфике волосяного покрова, психическим свойствам) различными Творцами; популярна также материалистическая теория адаптации человека к условиям обитания; некоторые теории утверждают определяющее влияние социального опыта (породившие, кстати, расистские теории, негативно истолковываемые: Г. Спенсер – «отец эволюционной психологии», Ф. Энгельс, Д. Гальтон). Однако, сегодня вряд ли можно говорить о «чистоте» какой-либо расы в условиях интенсивного всемирного перемешивания генотипов и, тем более, искать здесь какие-то политические дивиденты (хотя вопрос происхождения рас остается). Половые различия – также арена конфронтации науки, религии, мифов, политики (в частности, имеются различные феминистские движения, – борьба за равноправие с одновременным утверждением уникальности женщин и их социальной и биологической роли в человеческой жизни). Есть ли основания для такой борьбы? Сомнительно. Напомню теории андрогинов Платона, В. Соловьева, размышления о садизме-мазохизме З. Фрейда (утверждающие некую природную телесную общность женщин и мужчин). В связи с этим отмечу, что не зря сегодня получили популярность термины «гендер, гендерность», выражающие по сути дела духовную (социальную, как следствие) мужественность (мускулинность) либо женственность (фемининность), присутствующую в духовном мире, как мужчины, так и женщины. Интересно все же, в плане политическом и социологическом, выглядит сравнение исследований социального положения женщин в западном мире и в мусульманском мире, – выявляется традиционное радикальное различие. И в этом факте тоже скрыт некий вопрос.

Подводя некий промежуточный итог, можно говорить о наличии двух видов теорий возникновения и развития общества: т. н. биологизаторских и социологизаторских (и те и другие являются материалистическими и довольно однобокими, так как при этом абсолютизируется то или иное начало). Причем и те и другие претендуют на некую научность, но довольно вульгарны (есть и наука, но и много псевдонаучных спекуляций). К первым можно отнести социал-дарвинизм, когда предполагается, что общественные формы возникают в результате борьбы за существование, – в т. ч. классовой борьбы. Как результат естественного отбора побеждает сильнейший и наиболее приспособленный. Такого рода взгляды отражают произведения знаменитого Т. Мальтуса, Нобелевского лауреата по биологии К. Лоренца, скандально известного психолога-бихевиориста США Б. Скиннера («По ту сторону свободы и достоинства»), З. Фрейда (особо выделяющего инстинкт смерти, агрессии). Теории второго типа: это Д. Локк (душа – чистая доска, «табула раса», на которой социальный опыт пишет свои письмена), К. Гельвеций (из человека общество может лепить, что угодно), марксизм и психология в СССР (теория деятельности А. Н. Леонтьева, проекты переделки человека 20-х годов). (Кстати, следует учитывать, что биологическое начало в человеке – консервативно и самоценно, – никакое насилие над ним не может быть оправдано и, если оно реализуется, то природа неизбежно мстит, – возможно, по этой причине появляются монстры и маньяки). Уместно вспомнить в данном случае и высказывание Фрейда о возникновении неврозов, в результате того, что «человек всегда находится между Сциллой полного развязывания инстинктов и Харибдтой их полного подавления». Конечно, помимо упомянутых, существуют еще общеизвестные теории общества материалистические (в т. ч. утопические) и религиозные.

Рационалист: Кстати, можно поставить вопрос, что является центром телесности человека? Обычно считают, что все органы тела есть некие средства, обеспечивающие поддержание индивидуальной жизни в этом конкретном земном чувственном мире и сосредоточенные именно вокруг головы, сформированной как психический или психофизиологический центр человека. Психика, взаимодействуя с внешней средой, формирует остальное тело. Но и сама психика (мышление, в частности) настраивается, похоже, через физику тела, физиологию (действует комплекс нормализующих и гармонизирующих условий и усилий). Тогда, в последнем случае, можно представить, например, что уже другие органы, например, половые, – это центр, которому приданы голова и соответствующие иные компоненты, как некая периферия. Возникает ряд вопросов. Тогда, похоже, и телесность может быть, какой угодно? Возможно ли вывести животное с телесной внешностью человека, у которого психология, душа будет, как у животного, а не как у человека (т. е. без духовности)? Согласно религиозных воззрений – это невозможно, – человек создан Богом по его, Бога, образу и подобию. Согласно материалистических эволюционных представлений – похоже, также нет (специфика телесности человека обусловлена условиями его жизни). Что характерно для человека? Физическое устройство специфично, но схоже с «животным – млекопитающимся», особенно с обезьяной. Эмоции, интуиция, волевые проявления, память, – все это может быть и у животных, в том числе их осознание, хотя и в различной степени развития. Но у человека специфика психики определяется, главным образом, на базе речи и коллективных действий, увязываемых с процессом постоянных попыток совершенствования социального устройства, в том числе и посредством технических устройств. Фантазии, творчество, воображение – тоже, похоже, специфика человека, как и его рассудок (связь с разговорной речью – логика рассуждений, описаний). Похоже, в целом, имеет место формирующее движение в обоих направлениях. Таков научно-материалистический взгляд.

Виктор: Поставим еще один важный вопрос этического свойства: может ли человек, сознающий свой смертный удел, как телесного существа, быть счастлив? (Здесь кроется еще один важный вопрос, к которому мы еще вернемся, – что означает для человека понятие «счастья», как оно связано с мотивацией его деятельности?). Похоже, да, если снимается проблема смерти его, как целостного духовного сознающего существа (важнейшая проблема, ужасающая его). И все дело в том, как человек снимает эту проблему. Снимает ли? Если сознающая душа отделяется от тела и продолжает жить в ином мире – это одно. Рождает оптимизм, веру в перспективу. Вспомним, к примеру, утверждение Августина Аврелия, что в смерти происходит рождение для новой жизни. (Ранее это предположил древнеримский автор Сенека). И эта последующая жизнь после смерти, – тоже жизнь, как бы в утробе, в которой ее опять ожидает смерть. Мы никогда не перестаем жить в утробе, хотя бесконечно переселяемся из мира в мир, из утробы в утробу. Может быть, отсюда наш повышенный интерес к вопросам пола, сексу (где заключена тайна нашего рождения и развития тела, а не только вследствие ожидаемых удовольствий). С другой стороны, если и там сознающая душа распадается, исчезает, (а есть и такая точка зрения, у древних индийцев, например), – это иное. Порождается пессимизм, отчаяние. В любом случае важен анализ глубинной сущности человека. И поэтому, прежде всего, важен ответ на вопрос: человек добр или зол по своей глубинной сущности, – или в нем всего понемногу? Ведь в зависимости от того или иного ответа на этот вопрос и будут прогнозироваться и строиться и взаимоотношения людей в различных социальных общностях. (Сами понятия «добра и зла» определяются оценкой поведения человека во взаимоотношениях с себе подобными, с другими живыми существами, с природой в целом). Шеллинг (как мы еще покажем далее) дал, по сути дела, исчерпывающий ответ. И, в рамках рассмотрения проблемы соотношения наследуемого природного начала в человеке и социально формируемого, можно сказать, что человек рождается ангелом или демоном, или смесью Добра и Зла (по Шеллингу), а потом собирает (как магнит) соответствующие шлаки общественных испарений, выделений, – и вот он уже демон или святой, в гораздо полной степени, а потом, в эволюционном развитии, и более того. Рождается ангелом, а умирает демоном. И такое возможно. Или наоборот. Вот как! Человек существует, как пылесос, аккумулятор моральной грязи либо святости, всего морального наполнения социума, добра и зла, – чем дольше длится физическая жизнь, чем старше человек становится, тем более. Хотя и вряд ли мы рождаемся, онтологически, первозданно, морально чистенькими или почти чистыми, – думаю, Шеллинг прав.

Как раз на стыке всех этих теорий рождаются общеизвестные и широкоупотребляемые определения человека: индивид, индивидуальность, личность. «Индивид» имеет чаще смысл «отдельный экземпляр, – один из множества». А вот два других термина (индивидуальность, личность) означают признание того, что общество – не есть только внешняя среда обитания индивида, но и живет внутри него, формирует его. (Как крайний случай такого понимания, существует известное определение марксизма «сущность человека есть продукт общественных отношений»). Эти термины выражают различные измерения того, что присутствует в человеке, как социально сформированные качества. Есть выражение «человеком мы рождаемся, а личностью становимся». В словарях, с русским термином «личность» часто соотносятся два латинских термина «персона» и «персоналитас». Второй термин имеет в виду исключительно социальный облик человека. А первый трактует человека, как некую целостность, учитывает и социально сформированные и унаследованные характеристики человека. Он близок к понятию «индивидуальность», трактуемому, как высшая ступень развития личности. (В качестве примера таких высокоодаренных, высокоразвитых индивидуальностей часто называют имена титанов Возрождения, – Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонаротти, Данте Алигьери и др.). Какие же черты придают личности высокий статус индивидуальности? Природная одаренность, талант, – да. Но не только, – еще и высокая степень энергетики, интенсивности проявлений, горения жизни. Часто в таком случае применяют термин «гениальность». И это качество может проявиться не только в искусстве, но и в других сферах деятельности человека (в науке, религии, политике, войне). Часто это качество сопрягается с развитием сознательно-волевых черт личности, решительности, ответственности, самостоятельности в выборе альтернатив, непрекращающимся усилием самодисциплины, самовоспитания, формирующим личностно-независимое поведение, психологическую стойкость. (М. Лютер, основатель протестантизма, как известно, любил говорить, – «на том стою и не могу иначе»; примеры такого поведения и выживания в концлагерях (немецких и советских) давали в наше время глубоко идейно убежденные люди, – прежде всего, верующие в Бога и коммунисты, – об этом свидетельствуют австрийские психологи Беттелхайм, Фромм, русские писатели А. Солженицын, В. Шаламов, сами испытавшие ужасы пребывания там). И опять возвращаемся к вопросу: откуда эта стойкость (от социума или от Бога)? Есть размышления на эту тему у И. Канта (о моральных и легальных поступках). Есть позиция Т. Гоббса (в основу морали кладется эгоизм человека). Есть моральные заповеди различных религий. Но сколько несхожести и даже противоречий в этих взглядах! Это заставляет обратиться к проблеме «свободы и необходимости» в деятельности человека, – в зависимости от того или иного ее решения меняется трактовка сущности человека, направленности его действий, ответственности за результаты. Проблема по-разному практически решалась в истории человечества с последствиями, как известно, нередко трагическими. Об этом мы позднее еще поговорим подробнее.

Рационалист: Рассмотрим еще один важный момент. Целостность социума обусловлена, прежде всего, похоже, этническим фактором, особенно, если исходить из идеи Божественного творения. При этом по поводу возникновения этносов возможны, как минимум, две точки зрения. 1) Все люди на земле произошли от одной пары прародителей, созданной единым Творцом, (или даже от одного первочеловека), у всех единая генетическая основа – природное основание единого социума. Но в различных природных условиях эта основа модифицируется, – появляется специфика традиций, верований, обрядов и т. п. Можно предположить, что и единая некогда религия в этом случае всего лишь модифицировалась природно и социально (породив довольно большое число различных конфессий). 2) Люди, особенно расы, созданы разными Творцами, либо одним Творцом, но в разные периоды его поиска наилучшего варианта расы (отсюда расовая и религиозная специфика). Этнический фактор действует в этом случае в пределах расы, этноса. В пользу первой концепции говорит, к примеру, устойчивость китайского этноса, одного из немногих в этом отношении, и, может быть, также упорство в сохранении своей уникальности евреев. В защиту второго предположения говорит неустойчивость империй, созданных методом завоеваний – Рим, Ал. Македонский, Чингиз-хан, Тимур, Британская, Французская, Германская (Священная), Австро-Венгерская империи, Россия (и гораздо более ранние образования). Как правило, они распадаются на этнические образования, проживающие на своей исконной территории, – которые наиболее устойчивы, – особенно сцементированные религией. Независимо от принятой точки зрения, следует учесть, что может происходить и переселение народов, – естественное, добровольное, под влиянием природных, прежде всего, факторов, или насильственное. Коренное население при этом либо уничтожается, вытесняется, либо происходит обоюдная ассимиляция путем перемешивания этносов, перекрестного оплодотворения. Если этого не происходит, то всегда будут тлеть искры раздора. Следует подчеркнуть при этом, что точка зрения одномоментного создания первой пары человеков (библейские Адам и Ева) представляется все же маловероятной (их можно представить лишь как один из этапов развития жизни на земле, как созданных вновь либо выживших после очередного Апокалипсиса, – подобно Ною и его свите). Таким образом, подводя некий итог, можно сказать, что тот, кто стремится к радикальному переустройству сегодняшнего многоэтнического общества на земле, к созданию его устойчивых основ, должен стремиться подрезать этнические и земельные корни соответствующих сообществ (так поступал, в частности, Сталин на Кавказе). Ну, а далее следует обеспечить свободу проживания и передвижения на земле, свободу бракосочетаний, что значительно ускорит процессы перемешивания этносов, хотя сегодня, фактически, так и происходит. Формируется постепенно тип космополита, гражданина страны Ойкумены, мира, земли. Признается и утверждается единый бог-Творец, создается единая религия, единый, в конечном счете, этнос (земляне). В рамках этого формирующегося (формируемого) единства лидерами, правящей элитой и должна осознанно производиться соответствующая канализация устремлений индивидов и социальных образований, с использованием всех возможных средств. Гипотеза о разных «богах-Творцах» – отбрасывается. Но возможно ли это? (Ведь священные тексты многих религий призывают верить только в конкретного единственного Бога. И тогда борьба оказывается перманентной).

Виктор: В целом, как видим, тема анализа попыток построения идеального общества и их неудачного, как правило, завершения выводит нас на рассмотрение проблемы «трагического». Несколько позже ее и рассмотрим подробно.

Рационалист: Существует проект, предполагающий возможность воскрешения телесного человека (Н. Федоров). Кто скажет, что лучше: воскрешение из мертвых или его отсутствие? Представим, что условия в природе изменились и пошел процесс воскрешения из мертвых (Платон также допускает эту возможность. В это верят и зоро-астрийцы). Каково будет живущим? Рассмотрим возможные результаты. Для воскрешения телесного облика уже сегодня может быть использована методика клонирования: из костей (и иных телесных остатков) умершего человека выделяется клетка, выращивается зародыш, (базовый геном), который донашивается в материнской утробе. Телесность скопирована. Но важно скопировать духовное наполнение индивида, а оно обусловлено рядом формирующих причин. Во-первых, при жизни индивида постоянно идут импульсы «апейрона» и иных природных воздействий. Они спонтанны и их копирование невозможно. Во-вторых, можно и нужно стремиться воссоздать мораль этого конкретного человека через комплекс схожих социальных воздействий. Но это тоже оказывается невозможно, ибо для этого надо воссоздать и других персонажей социального окружения личности. И это невозможно по тем же причинам. В-третьих, интеллектуальные способности оцениваются через геном, – но это конкретный геном на стадии исчезновения, смерти человека. Если были конкретные деформации в течение жизни или в момент смерти, – а деформации всегда будут, хотя и в разной мере (к примеру, болезнь, физические воздействия), то они также копируются. И четвертое: копия не будет обладать и божественно формируемыми качествами при зарождении индивида (нравственность от Бога, богов, их антиподов). Т. е. они будут присутствовать, но совершенно другие, в других пропорциях, ибо формируются в иной исторический момент. И вот, представим, этот результат клонирования живет, развивается, участвует в общественной жизни. Куда его понесет? Будет ли это монстр или обычный человек? Хотя почему монстр, – вряд ли. Скорее это будет, возможно, кто-то вроде родственника своего оригинала. Как отнесется Демиург к такому созданию? Но если он позволит его создать, то, видимо, без особого предубеждения, – ведь ничто не происходит без его участия.

Виктор: Мысли интересные. Но, в заключение, попытаюсь сделать некоторые выводы:

1. При ответе на поставленный вопрос «что есть человек?» совершенно необходимо синтезировать данные науки с данными иных сфер человеческого познания (мифы, религия, искусство). С этих позиций человека можно рассматривать как некий комплекс «тело – душа – дух». Более того, следует подчеркнуть, что признание существования Бога-Творца абсолютно неизбежно, – и это чрезвычайно важно с точки зрения познавательной (по критерию целостности) и этической (по критерию практики). В противном случае невозможно представить жизнь человека (вспомним Ф. Достоевского, – «если Бога нет, то все дозволено»).

2. Человек приходит в этот мир волею Творца и с определенным предназначением (типовым, – большинство, – или специфическим, – избранные, – каждый). Эту задачу он чаще не осознает, но ему даны ряд психических и физических свойств и качеств (в том числе, мышление), главным из которых является все-таки чувство удовлетворения или неудовлетворения, как результат собственных действий, – т. е. дан таким образом как бы «компас для ориентировки».

3. Человек живет, опираясь на эти качества и чувства, понимая, что всего понять и осознать до конца он не может никогда в принципе. При этом надо стремиться обнаружить и некие направляющие знаки трансцендентного в себе и в действительности вокруг себя.

4. У каждого человека существует некое ядро личности (в основном, наследуемое) и иерархия неких обертонов, ценностей, сформированных, в основном, социально, и связанных с ядром в различной степени прочности (осознается не всегда, но проявляется в деятельности, особенно в чрезвычайных ситуациях).

5. Человек живет в конкретном социуме: семья, род, народ, нация, этнос, конфессия, класс, профессиональная среда. Испытывает воздействие импульсов: природно унаследованных (то самое «ядро» личности); социально формируемых (в том числе экономически), – иерархия сфер вокруг ядра; а также – трансцендентных, возникающих как бы спонтанно (от Бога-Творца).

6. Отношения межэтнические и межконфессиональные формируются автоматически и системно, исходя из базовых межчеловеческих принципов взаимодействия, закрепленных в положениях религий и в складывающихся традициях повседневной жизни. Отношения с другими формируются изначально на основе вышеупомянутых принципов, – они постоянно меняются, индивидуализируются. Но они также и постоянно нивелируются в рамках определенной социальной общности, – и эта волна выравнивания и нивелировки мотиваций идет все шире, формируя отношения вплоть до планетарных общечеловеческих.

7. Однако, земное бытие, в целом, – конгломерат уравновешенных систем в условиях реальных множественных импульсов и воздействий (снаружи и изнутри). В каждый момент времени различные элементы и системы конгломерата уравновешены по принципу меры (количество и качество): организм живого существа, биосфера, социосфера, экосфера, сама планета Земля, уровни микро-, макро-, мегамира, живой и неживой природы, естественной и искусственно созданной. Всегда существует устойчивые формы взаимодействия (в том числе, и с частными катастрофическими, апокалиптическими, революционными обвалами). Проявляется диалектика устойчивости и изменчивости.

8. Как жить человеку? Похоже, так, как он и живет, но в большей степени руководствуясь здравым смыслом, традициями, устоявшимися верованиями. Видимо, надо исходить из складывающейся обстановки на доступных анализу уровнях. Регуляцию жизнедеятельности осуществлять осторожно, – тем осторожней, чем обширнее подсистема (с оперативным анализом реакций). Стремиться также увидеть, почувствовать некие «знаки трансцендентного» и стараться руководствоваться ими.

В целом, анализ сущности человека ведет нас к осмыслению этических и эстетических категорий, а также того целостного животворного его чувства, которое мы называем «любовь», соответствующего понимания счастья человека. Об этом еще будем говорить. Однако, пока обратимся к исследованию других фундаментальных философских проблем.

Учитель йоги (среднего роста, хорошо по-европейски одетый, плотного телосложения, смуглый, с пронзительным взглядом ясных карих (золотистых) глаз, с длинными светлыми вьющимися волосами): Я бы хотел обратить внимание собрания на учение йоги. Важный момент йоги состоит в знании науки трех гун и их вклада в образование различных темпераментов. Существами, возглавляющими построение индивидуальностей, являются дэвы, наделяющие каждого различными сочетаниями гун, как чувств и ума, и, соответственно, заданным неповторимым темпераментом, который будет всегда с вами, как ваш проводник и помощник, определяя характерные особенности поведения вашего Я и «не-Я», пока вы не достигнете состояния «самадхи» (об этом я еще буду говорить).

Швейцер: Действительно, древнеиндийское учение школы Санкхья подробно говорит об этом. Утверждается, что в психическом «я» человека могут существовать три такие гуны: саттва (свет, добро, покой), раджас (движение, энергия, жажда деятельности) и тамас (мрак и умопомрачающая страсть, от которой исходят зло и страдания). В процессе эволюции, через перерождения, душа стремится покончить со всеми низкими и темными желаниями от тамас и с помощью саттвы достичь состояния блаженного бессознательного покоя, когда она переходит в лоно невидимой первоматерии. В сенсорном мире этому как раз и способствуют упражнения йоги и аскеза. По замыслу Творца, когда все индивидуальные души достигнут такого состояния, заканчивается один период существования Вселенной и начинается другой период, – рождаются новые Вселенные.

Учитель: Я продолжу, с Вашего позволения. По ходу изложения вы будете все более отчетливо понимать, что имеется в виду, когда мы употребляем эти термины Я и «не-я». Всякий очень мало знает о том, что он называет своей жизнью, – инструменты с которыми он работает (пять чувств и ум, – это мы и называем «жизнь в не-я») слишком узки для того, чтобы получить истинное знание. Действия человека не основаны на какой-либо логике, более высокой, чем физиологические потребности в еде, питье, сне и сексе. Это лишь движение без цели. Методом проб и ошибок, проходя через многие рождения, человек дрейфует, пока не наткнется на ту единственную вещь, которая верна. И тогда мы вступаем на верный путь, – путь практики йоги. Вся область применения йоги состоит в том, чтобы сделать индивидуальную деятельность нашей низшей природы (то, что там называют «не-я») более возвышенной и поглотиться в изначальное существование, в вездесущность нашего «я», которая известна под названием Единого Я (или просто Я), показать необходимость и полезность индивидуальных усилий. Природа действительно дала нам так называемый реактивный уровень чувствования (т. н. отрицательный центр) для достижения некоторой положительной цели: он необходим, ибо без него не было бы ни рождения, ни жизни ограниченного существа. Помните поэтому, что через йогу вы должны лишь приостановить эти реакции, а не устранить их совсем. Йога дает нам знание, как правильно их использовать параллельно и в дальнейшем. Более того, начав практиковать йогу, мы подробно узнаем в целом психологию нашего низшего Я, детали этого механизма, – результатом будет постоянное ощущение состояния комфорта и блаженства. Пока вы в «не-я», гуны создают побуждения, заставляя вас, с одной стороны, чувствовать боль и испытывать страдания, а с другой стороны, постоянно стремиться к счастью. (Страдание – это опыт низшего Я, который служит уроком и стимулом для стремления к высшему Я). Но и потом, когда вам будет позволено жить в высшем Я за пределами условий, задаваемых гунами и их сочетаниями, они будут осуществлять некоторые жизненные функции и вам надо научиться жить и как бы вне их и, в то же время, с ними сотрудничая. Они будут помогать вам на физическом и обычном жизненном планах, не вмешиваясь в высшие функции умственной деятельности. Вам нужно знать это, чтобы продуктивно применять свои состояния «самадхи» и «самьяму» (одновременное существование) и жить в одно и то же время и обычной жизнью и жизнью йога. И еще есть третий и может быть самый важный момент, на который надо обратить внимание, относящийся к привычке. В каждом из нас есть универсальная высшая природа (то, что мы называем «девятая природа»). Вы достигнете ее, постепенно овладевая наукой йоги: сначала освобождаясь от индивидуальных привычек (обусловленных гунами), потом от все более общих: социальных общечеловеческих, биологических, планетарных; потом станете жить по уставу Солнца, потом – космоса. Это и есть достижение наиболее общей универсальной природы. В целом, это способность к творчеству. Вы станете творить, проявлять в своей деятельности только творческие способности. Вы станете положительными во всем, – отрицательных черт (сомнение, подозрительность, ревность, печаль, ненависть, страх и т. п.) в вас не будет.

Виктор: Звучит очень утопично и невероятно. Однако, предварительно поговорим все же о сущности жизни вообще, о диалектике жизни и смерти.

Собрание 3. О сущности жизни

(Испания, Толедо)

«Корона Испании и свет всего мира» – орлиное гнездо с отчеканенным в ясном синем небе белым гранитным Алькасаром на гигантской скале, омываемой Тахо. Сюда доносит ветер из Средневековья запах дыма костров инквизиции с мадридской Плаза Майор. Отсюда ясно просматривается Барселона, ее Саграда Фамилиа (фантастическое творение безумного Гауди), – на фоне ярко синего Средиземного моря высоко вздымаются шпили загадочно-странного храма. И Сарагоса с базиликой Пилар, куда, по легенде, с небес на серебряной колонне спустилась дева Мария на встречу со св. Иаковом. А на западе – мыс Фистерра: край света на берегу Атлантики. А на юге – Гранада: дворцы Альгамбры и райские сады Хенералифе, залитые кровавым светом заходящего солнца, блеск снежных плато Сьерра – Невады, нависающих над городом. Еще южнее – Кордоба, в недавнем прошлом – столица халифата, с чудесным творением арабских архитекторов – мечетью Мескита. Со стороны празднующей Севильи доносятся звуки фламенко. Финикийцы и греки, иберы и кельты, римляне и готы, мавры и франки – все были здесь. Христиане, мусульмане, иудеи. Готика, ренессанс, мудехар. Колония, империя, республика, военная диктатура, королевская республика. Какой фантастический, но и искомый достоверный пейзаж, как фон для обсуждения следующей темы.

Участвуют:

Виктор – модератор, Рационалист, Синтетист, Лейбниц, Аристотель, Св. Августин, К. Бальмонт, Р. Дуганов.

Виктор: Очевидно, что налицо связь данной темы с темой предыдущего обсуждения: «Что есть человек». Сейчас, однако, попытаемся взглянуть на проблему несколько шире, рассмотрев не только жизнь человека, но проблему жизни вообще. Причем, заметим, что заявленная тема, как всегда, в философии, не предполагает однозначного ответа, – она предполагает всего лишь поиски ответа на вопросы: что есть жизнь, что есть смерть и какова взаимосвязь этих явлений? (Опять-таки, для большинства обычных людей, не желающих влезать в философские дебри, очевидно, что здесь наука, как всегда, спорит с религией, прежде всего). На первый взгляд ответ на эти вопросы кажется очень простым: что есть жизнь, в частности, жизнь человека? Родился, пожил, что-то поделал, умер, – такой цикл мы наблюдаем постоянно при анализе впечатлений от других людей, с которыми мы соприкасаемся и непосредственно и опосредованно. Это же касается и всех других живых существ на земле. Однако, почему так часто мы ощущаем неимоверную печаль при этом? Почему всегда, для думающего человека, присутствует ощущение тайны рождения (зарождения) живого существа и его смерти. (Предполагается, при этом, что человек – единственное живое существо на земле, имеющее осознание тех явлений, что мы называем «жизнь и смерть»). При этом возникает вопрос: живое существо, человек в частности, – случайно появляется в этом мире? Всего лишь «дитя случая и нужды» (если вспомнить высказывание демона из древнегреческого мифа)? Или в его появлении на свет есть некое предназначение? Также и в смерти, – все просто или очень непросто? Ответ на этот вопрос, с акцентом на его второй части, мы находим в многообразных образах жизни и смерти людей и в окружающей нас действительности, и в СМИ, и в искусстве (прежде всего, живопись, литература, скульптура), в истории. Все это, а также взгляды представителей различных направлений науки и религии, – и философы, обобщая, – показывает, доказывает нам как раз всю сложность ответа на эти, кажущиеся иной раз такими простыми, вопросы (что есть жизнь, что есть смерть). В результате перед человеком, в конечном счете, встает вопрос исключительной важности о смысле и цели его жизни, что, в свою очередь, определяет мотивацию и эффективность его повседневной деятельности. Это очевидно. Подчеркнем, что, в любом случае, ощущение неизбежной смертности человека (хотя бы даже только телесной) может породить у людей чувства глубокого отчаяния, чувства растерянности. В Библии есть известная глава «Экклезиаст», в которой чувство пессимизма, печали, и даже отчаянья человека выражено чрезвычайно ярко. («Все – суета сует (звучит рефреном). У всех участь одна – смерть… Веселись юноша и ходи по путям сердца своего, виденья очей своих, но за все это бог поведет тебя на суд»). Здесь, правда можно услышать и призыв: бери, пока не поздно, от жизни все, – наслаждайся! Но, с другой стороны, имеется и предупреждение: есть божий суд после телесной смерти, есть, таким образом, некое продолжение жизни и есть какие-то правила игры для этой нынешней жизни, которые все же надо соблюдать! Какие это правила? Каждая религиозная конфессия дает свой ответ на этот счет (какие-то совпадают, другие совершенно расходятся).

В то же время в мировой литературе, в частности, можно выделить ряд авторов, прославляющих жизнь и «волю к жизни». В той же Библии есть замечательные любовные жизнеутверждающие сюжеты, есть «Песнь песней» царя Соломона. А в недалеком прошлом – можно выделить произведения Д. Лондона, Э. Хэмингуэя, Н. Островского, Б. Полевого, к примеру. Можно вспомнить и песни советского периода («нам песня строить и жить помогает»). Однако, всегда существовали и творения, поэтизировавшие смерть, небытие, увядание: поэты 19 в. Ш. Бодлер, А. Рембо, декаденты в России нач. 20 в. Знаменитая Тэффи вспоминает о Ф. Сологубе таким образом: «Его называли смертерадостным. – Рыцарь смерти – называла его я». При этом, отметим, что даже страстные певцы жизни часто добровольно уходили из нее: и Лондон, и Хэмингуэй, – также С. Есенин, В. Маяковский, М. Цветаева (хотя верить в эту «добрую волю» иной раз и не хочется). Такое положение дел вызывает опять-таки множество вопросов. Многие, в том числе атеистически мыслящие, авторы стремились глубоко исследовать эти вопросы. А. Камю пишет об этом в работах «Бунтующий человек», «Миф о Сизифе», где, как один из выходов в поиске (или в отказе от поисков) смысла жизни, исследуется самоубийство и бунт. Самоубийство отвергается. И предлагается метод упорства, стойкости перед лицом смерти: «удержаться на гребне летящей волны!». (Причем, только через признание все же наличия трансцендентного божественного начала нашей жизни, – со ссылкой на Ф. Достоевского). Ф. Ницше в своем специфическом стиле также исследует эту ситуацию. («Дамокл никогда не танцует лучше, чем под нависшим мечом», утверждает он, интерпретируя библейский образ, – доказывая, что сама угроза смерти чрезвычайно интенсифицирует жизнь и, может быть, улучшает ее качество, требуя принять жизнь, какой бы трудной и страшной она ни казалась). И в целом, ответ, похоже, один: да, все очень непросто и исследование тайны смерти ведет к анализу жизненных путей в этой жизни. Как человек должен жить, если в любой момент его может поджидать смерть? «Смириться (пред судьбой) иль оказать сопротивленье»? (У. Шекспир, – вечный гамлетовский вопрос). «Безумству храбрых поем мы песню» или славим болото, где «тепло и сыро»? (М. Горький «Песня о соколе»). Люди любят мужественных парней, но ведь те и погибают первыми. Примеров множество во все времена. Утешают тем, что герои сохраняются в памяти народа. Но проходит время и многое забывается, – более того, ведь и память искажается и история переписывается неоднократно. Теперь рассмотрим подробнее различные точки зрения на жизнь и смерть и со стороны науки, и религии, и философии, и в иллюстрациях искусства.

Рационалист: Вначале – о жизни. Существует, с одной стороны, простой и незатейливый материалистический взгляд на жизнь. На определенном этапе эволюционного развития на земле из неживого вещества возникло живое вещество. В научном плане выделяют, как известно, ряд тщательно изученных уровней организации живого вещества, – от низших до высшего уровня. Система до-клеточной организации: нуклеиновые кислоты (днк и рнк) и молекулы белка. Потом образуется клетка. Клетка – единица жизни. По Энгельсу, как известно, само определение жизни звучит так: «жизнь – это способ существования белковых тел». Высшей сферой развития белков и клеток являются многоклеточные образования, где выделяют их различные организменные типы, – растения и животных. Говорят также и о надорганизменных структурах: «популяции», «биоценозы». В целом существует биосфера земли, – сфера живого на земле (достаточно поверхностное образование, – пленка биосферы). Жизнь, развиваясь, ведет к появлению человека, – возникает антропосфера, социосфера. И еще существует понятие «ноосферы» – специфической сферы разума и соответствующих жизненных проявлений в этой сфере (введено Леруа в 20 в., – в дальнейшем использовалось и развивалось В. И. Вернадским, П. Тейяром де Шарденом). В Европе создавались соответствующие теории (нельзя не упомянуть вновь Ч. Дарвина). В России можно отметить работы Н. Н. Моисеева, В. А. Энгельгарда, Опарина, А. Н. Северцова. В рамках этих теорий есть и точка зрения более-менее плавного эволюционного развития, и позиция т. н. мутационных изменений (резкое изменение наследственности под воздействием окружающей среды).

Виктор: Как видим, ход мысли достаточно последователен. Но!… Возникает вопрос! В этих стройных представлениях, очевидно, упущен главный момент, а именно начало процесса. Повторю: часто говорят «на определенном этапе эволюционного развития на земле из неживого вещества возникло живое вещество». Но как раз фундаментальной философской проблемой является трактовка именно этого перехода «от неживого к живому». Наука не дает четкого ответа и тут в разговор неизбежно вмешивается религия, мистика. У людей всегда существовали определенные представления о взаимосвязи миров живого и неживого, что выражается в определенных терминах (в рамках разного рода религиозно-мистических представлений). Для первобытных народов характерен т. н. анимизм («анима», – лат., – «дух, душа»). Все существующее в природе, – и камень, и дерево, например, – имеет свою душу и живо все до тех пор, пока душа сосуществует с местом ее обитания. Одной из форм анимизма является фетишизм. («Фетиш», – франц., – означает «идол-талисман», – вещь, которая обладает чудодейственными свойствами). Философы стремятся углубить и развить эти представления.

Синтетист: Действительно, существует термин «гилозоизм», который означает, что речь идет о тождественности материального бытия и жизни вообще («гило» и «зоэ», – греч., – переводится как «материя и жизнь»). Все материальное трактуется как живое. В какой-то степени с этими воззрениями солидарен выдающийся немецкий философ Г. Лейбниц (17 в.), выступая с позиций т. н. витализма.

Лейбниц: Повсюду разлита первичная сила, называемая жизнью и хотя она распространена по космическому пространству неравномерно, но каждому телесному образованию присуща своя степень жизненной силы.

Синтетист: Еще одно из общих философских понятий – «панпсихизм», – термин, фиксирующий, и в большей степени конкретизирующий и особо выделяющий качество одушевленности. Об этом размышлял, в частности, древнегреческий философ Аристотель в своей фундаментальной работе «О душе».

Аристотель: Жизнью называются процессы и явления, связанные с питанием, ростом и упадком тела, имеющие основание в нем самом. Сущность живых существ есть жизнь, причина жизни – душа (вот это главное). И она, душа, есть источник жизни, жизненного движения и определяет развитие тела. Одним животным присущи качества души более ограниченные, а другим – более развитые. А также душа есть и в растениях.

Синтетист: И надо отметить еще одно важное, хотя и сложное для понимания понятие Аристотеля, а именно уже упомянутое понятие «энтелехии». Им он также обозначает душу, трактуя ее как некую «идеальную осуществленную возможность», и одновременно «идеальную потенциальную действительность», реализованную в «идее движущей и творящей» (т. е. через нее, душу, реализуется и некая цель и способы ее достижения уже в материальном мире).

Рационалист: О распространении не просто одушевленной, но уже осмысленной жизни в космосе также писали разные авторы: Лукреций Кар (автор древнего Рима) в поэме «О природе вещей»: «Нет конца у Вселенной и надо признать неизбежно, что есть другие вселенные и другие людей племена». В период Возрождения Джордано Бруно возрождает предположения о бесчисленности обитаемых миров во вселенной. Д. Локк, Г. Лейбниц высказывают идеи об иерархии мыслящих существ во Вселенной. И эти идеи в 19–20 веках развиваются, в частности, русскими учеными-космистами (К. Э. Циолковский – в прикладном плане, А. Л. Чижевский, В. И. Вернадский), а также и творчеством различных писателей-фантастов. Но фантазии – это еще не наука, или уже не наука! Поэтому добавим еще о научном вкладе в представления о жизни. В современной науке выделяют ряд материальных характеристик феномена жизни. Н. Н. Моисеев, в частности, выделяет три особенности, или черты жизни: метаболизм, редупликация и гомеостаз. Метаболизм – это обмен веществ и энергии организма с внешней средой. Редупликация – это способность к самовоспроизведению. Гомеостаз – способность и стремление к сохранению равновесия, целостности организма. Периодически появляются сообщения об экспериментальном воссоздании этих качеств, когда вроде бы химически синтезируют вещества, обладающие этими свойствами. (К примеру, Нобелевский лауреат Макс Эйген в 60–70 годы 20 века установил возможность обладания метаболизмами и способностью к редупликации и т. н. неживых объектов). Но, подчеркнем, при этом не упоминается о главной характеристике жизни – о наличии души. И не говорится, таким образом, о наблюдении соответствующей ее активности. Поэтому утверждать о возможности синтеза живого из неживого на основе таких экспериментов – фактически невозможно (синтезируются всего лишь продукты деятельности живого организма, – мочевина, напр.). Хотя уже было сказано и об относительности разграничения живого и неживого, допускаемой некоторыми философами-мистиками.

Синтетист: В целом представления о возникновении жизни в современной науке развиваются и видоизменяются. Говорят, что первые признаки жизни появились на земле около 4 миллиардов лет назад. А первые клетки появились около двух миллиардов лет назад. И именно тогда происходил процесс зарождения жизни из неживого, как бы. (Попробуй проверь!). Преобладает гипотеза, что жизнь зародилась в океане и, эволюционируя, стала выходить на сушу, и в процессе эволюции появился человек. Французский палеоантрополог Пьер Тейяр де Шарден в работе «Феномен человека» описывает процесс возникновения жизни таким образом: «В природе нет абсолютного рубежа, – говорит он, – в один прекрасный момент по прохождении какого-то времени в мировом океане начали кишеть (опять присутствует неопределенность начала!) мелкие существа и образовалась биосфера». Но де Шарден при этом подчеркивает, что собственно жизнь начинается с образования клетки и именно в ней осуществляется связь между миром физики и биологии (это уже звучит вполне определенно!). «Клетка – это крупинка жизни и организм состоит из клеток, так же, как материя состоит из атомов. И каким бы тонким ни был этот корешок земной жизни, он всегда содержал значительное число волокон, уходящих в физический и химический миры», утверждает он. Такая точка зрения уже позволяет в какой-то мере говорить о возможности синтеза живого из неживого и с позиции научного подхода.

В целом в науке есть и оптимисты и пессимисты в поиске возможности научного исследования феномена жизни (ее физических и химических основ). Э. Шредингер (немецкий физик Нобелевский лауреат) убежден, что «неспособность физики и химии описать жизнь, объяснить жизнь сегодня является только временной и в принципе все явления жизни могут быть объяснены естественно-научно и материалистически». Н. Моисеев же подчеркивает, что, «несмотря на достижения науки, она остается беспомощной раскрыть тайну возникновения жизни, – и эта тайна и вопрос о происхождении жизни – всего лишь удел гипотез» (т. е. он более пессимистичен). Тем не менее, ряд ученых отстаивают теорию «все есть живое». В рамках этой теории есть гипотеза панспермии Аррениуса: «семена жизни всегда существуют в космическом пространстве, жизнь на землю занесена из космоса» (рассуждения, близкие Лейбницу). Существует также принцип Пастера-Редди: «все живое происходит только от живого». (Луи Пастер – основатель современной биохимии). Еще подчеркнем, что жизнь – это явление, опровергающие некоторые фундаментальные физические законы, а именно законы распада и энтропии. С развитием жизни связано понятие «нэгэнтропия»: почему-то, в силу неких причин, идет процесс концентрации энергии, а не ее рассеивание, и реализуется организация все более совершенных структурных форм жизни. Тейяр де Шарден (уже как священнослужитель) говорит о некой точке (или зоне) Омега в космосе, откуда идут как бы волны, управляющие эволюцией живых форм на земле, – вроде как осуществляется некое сверхприродное влияние. Зону Омега он трактует и как «ноосферу» («мыслезём», по В. Хлебникову), сферу существования неких мыслеформ и их некого концентрата, – может быть, кстати, как раз того, к чему уже применимо понятие Бог – Творец. Как видим для стройности и полноты картины происхождения и эволюции жизни используются уже религиозные представления. (Кстати, как было уже отмечено, подзаголовок книги Т. де Шардена обозначен как «Преджизнь, Жизнь, Мысль, Сверхжизнь», что соответствует разделам и самой книги).

Виктор: В связи с изложенным, представляется возможным напомнить (и повторить частично) ряд иных суждений. Итак, можно предположить, что Жизнь как гены (семена жизни) рассеяна в космическом пространстве. (У древних индийцев есть только обобщенный образ некой Вседуши, – мы конкретизируем его). Принцип гена можно рассматривать уже как базовую модель мироздания (в противовес, а может быть и в совокупности с физической теорией большого взрыва), предполагающую равноценность представлений относительно Гена, Атома, Вселенной. Т. е. каждый ген формирует некую телесность, как тело, которое, в свою очередь, выступает, в роли «гена» для формирования телесности более обширной. Может быть и земля, и планеты, и звезды, – это тоже гены, все большего масштаба, развивающие и материализующие окружающее пространство? Солнечная система – тоже ген. Вселенная – ген. Это основа всего (и души, и духа, и самого Бога-Творца) в бесконечной иерархии творений и форм, богов и миров, т. е. в том, что названо нами «апейроном». Не здесь ли коренится возможность того, чтобы отдельное мелкое воздействие вызывало катастрофические последствия во вселенском масштабе? Все связано со Всем. Это положение, похоже, как раз и отображается китайской поговоркой: «бабочка взмахнула крылом на одной стороне планеты, а на другой ее стороне по этой причине возник ураган». (Уместным также кажется сравнение со смертельной болезнью клеток, вызывающей смерть всего организма). Что касается человека, – по данным современной науки, тело живого существа формируется так называемым «генотипом» из всеобщей субстанции. Можно предположить, что Генотип живого организма, как некий конгломерат генов, как некий управляющий центр, как раз и создается Творцом. Субстанция, как основа телесности, – универсальная основа Вселенной или ее части. Из нее, как уже было сказано, как из глины, Творец формирует тела – космические, планетарные, земные. На земле – это тела, так называемые неживые и живые. Неживые состоят из атомов, молекул, субатомных частиц и т. д., которые могут нести в себе целые Вселенные. Живые организмы физиологически – это тела, наполненные кровью («душа в мешке», – форма «мешка-тела» в развитии формируется генами). Вообще любое Живое существо на земле, – тело и душа. Однако, только Человек (по крайней мере, из известных нам живых существ) – как было сказано, есть комплекс «тело – душа – дух». (В человека, по мнению многих авторитетных исследователей, Творец дополнительно вживляет и дух, – как носитель сознания, мышления, логики на базе речи, моральных и эстетических принципов). Человек, созданный Творцом из подобного генно-идеального материала, наделяется соответствующими качествами, (органами чувств, мышлением), которые позволяют ему воспринимать этот мир, как то, что принято называть материальной, чувственно воспринимаемой природой (первая природа), и строить на этой основе вторую природу (культуру, цивилизации), также воспринимая ее как материальную (пространство и время следует трактовать в этом случае, как формы чувствования, когда именно слово, «логос» от Бога, делает невидимое видимым). Но пространство и время есть также форма существования материи, природы, которая, как и человек, создана Творцом на соответствующей генно – идеальной основе. И все это, соотносимое друг с другом, развивается, эволюционирует по законам, принципам, также сотворенным Творцом, – в рамках его Логоса. Все это, и иное, нами непознанное, образует целостный конгломерат жизни на земле. (Отмечу и еще один любопытный момент: в сказках, для оживления убитого, сначала его обрызгивали мертвой водой, восстанавливая формы тела, а потом – живой водой, оживляя и одухотворяя одновременно). Добавим, в заключение, что существует, как известно, огромное количество различных форм жизни на земле. Разнообразие форм жизни, похоже, необходимое условие существования жизни на земле. При этом, с одной стороны, исследователи отмечают довольно сильную способность различных форм жизни к выживанию и самоорганизации. Но одновременно очевидна и хрупкость жизни на земле (по крайней мере, некоторых ее форм), – и есть пределы различных допустимых воздействий на жизнь (соответственно, актуальны экологические движения разного рода). Кстати, в рамках гипотезы «все есть живое», можно представить существование жизни и без человека, если тот уничтожит сам себя. Сказанное позволяет плавно перейти к рассмотрению трактовки явления смерти, (как этапа прекращения телесной жизни), где еще в большей степени научные представления дополняются религиозными. Наука борется с религией, а философия пытается как-то их примирить (главный вопрос: смерть живого существа на земле – это действительно окончательное прекращение его жизни или обозначение лишь некоего ее переходного этапа?).

Рационалист: Последовательно проводимый философский материализм отрицает индивидуальное физическое бессмертие. «После момента физической смерти тело еще недавно живого существа начинает разлагаться и фактически исчезает полностью. Речь может идти только о бессмертии человечества, через механизм наследования, – генетический и социальный» (так утверждают материалисты). С этих позиций проблему возникновения смертности живых существ осмысливает, в частности, и Никита Моисеев. «Первые живые существа на земле были телесно практически бессмертны», говорит он. Но они выделяли кислород, который был убийственен для них. Чтобы не погибнуть, эти существа трансформировались в иные, более сложные организмы, которые усваивают кислород. И живое заплатило за это телесной смертностью. Более сложное существо живет все более короткий период времени. Смерть оказывается неразлучной с жизнью. Он признает, что есть в этом некая тайна жизни и смерти. Правда, о том, что, возможно, существует некий великий дирижер этих трансформаций он уже не пишет. (Может быть мешала идеологическая атмосфера советского периода). Кстати, в Библии, как известно, существует собственная интерпретация этого процесса.

Синтетист: Действительно, религии различных конфессий стремятся осмыслить и объяснить верующим эти тайны, вводя общее для всех представление о существовании Творца, о бессмертии души, о возникновении смертности тела. (Например, Библия, Коран и другие священные книги). Философы с древнейших времен вносят свой вклад.

Св. Августин: Я не знаю, откуда пришел в эту жизнь, – наступило ли мое младенчество вслед за каким-то другим умершим возрастом моим или ему предшествовал только период в утробе матери моей? Был я до этого где-нибудь, кем-нибудь?

Синтетист: И приходит к выводу, что смертно только тело, а душа бессмертна! Мистики разного времени (к примеру, Бёме, Сведенберг, Экхарт и др.) также утверждают именно это. Искусство добавляет свои краски: литература Возрождения (Данте А., в частности, – «Божественная комедия»), живопись средних веков (И. Босх, Брейгель, А. Дюрер), – тоже рисуют красочные картины жизни человека после физической смерти тела (описывая соответственно ад, чистилище, рай). До них эту тему живописуют античные авторы (начиная от Гомера). Наши современники – русские поэты Серебряного века продолжили эти традиции.

К. Д. Бальмонт: Несмотря ни на что, – смерти нет. Или она есть, но она не то, что о ней думают. Я чувствую белую Невесту, когда один, в великой безглагольности глубокой ночи, я смотрю на Млечный Путь. Я знаю тогда, что она обворожительна, тихая освободительница, и все мне ясно. Она шепчет мне, что она не обманет, только она одна. Она ведет меня к новому, к неиспытанному и к свежей встрече с теми, с которыми, хоть прощался, не успел проститься, потому что и нельзя прощаться с теми, с кем связан внутренней тайной любви, долженствующей снова привести любимых лицом к лицу.

Синтетист: Бальмонт называл смерть Белой Невестой. Похоже, его привлекал буддизм в этом смысле. В одном из стихотворений («К Камакуре», – местность в Японии) он пишет:……«Поняв, что жизнь и смерть– мне все едино,\ Я принял мысль от Будды-Исполина»\… (Но, заметим, буддизм – это сложное, по-разному, в различные периоды времени, излагаемое учение: есть в нем и полное отрицание жизни с ее тяготами, – «остановить колесо «сансары»; есть и надежда на преобразование ее через любовь). Размышлял Бальмонт и о связи состояний жизни, смерти и сна. (Это специальная тема, о которой размышляют многие мыслители, но сегодня мы об этом говорить много не будем, – замечу лишь, что проблемами снов особенно много занимались европейские психоаналитики З. Фрейд: К. Юнг.). А у К. Бальмонта этой теме посвящено его знаковое стихотворение: «Мой завет»…, – где он утверждает, что любит жизнь, но и славит сон, дающий ощущение соприкосновения с некой прекрасной сферой возможного продолжения жизни, мечтой.

Виктор: Вообще русская литература (особенно до 1917го года) уделяла большое внимание всем этим вопросам. Замечательный анализ этих традиций имеется у нашего современника-писателя и литературного критика Рудольфа Дуганова: от Пушкина и Гоголя до Блока и Маяковского («В.Хлебников и русская литература»). В частности, он отмечает, что «Баня» (произведение В. Маяковского) – это метафора времени, а его фантастическая «машина времени» – это дверь смерти и рождения: «ведь смерть – не что иное, как выход из времени, а рождение – вход во время». Это «дверь» между замкнутым пространством времени, в котором мы живем, и бесконечно открытым пространством вечности. Особое внимание Дуганов уделяет творчеству Велимира Хлебникова, гения Серебряного века, который неоднократно обращался к «космопоэтическому анализу состояния смерти и жизни в их диалектической связи» (причем, с позиций не религиозных, а естественнонаучных, физико-математических).

Дуганов: Велимир Хлебников – певец жизни в ее мифологически-космологическом обличии.

Виктор: Вы выделяете у него, например, повесть «Записки с того света» и строки: «Я умер и засмеялся, – все остается по-прежнему, только во всех членах уравнения знак «да» заменился на знак «нет» и я смотрю на мир как бы против течения». (Кстати, похоже на рассказ «Сон смешного человека» у Ф. М. Достоевского). Также отмечаете и пьесу – «Ошибка смерти» (1915), которую, кстати сказать, сам Хлебников называл «Победой над смертью», подчеркивая ее полемическую соотнесенность с пьесой Ф. Сологуба «Торжество смерти». Важна для нас в этом плане и цитата Хлебникова (из письма Вяч. Иванову в 1909 году о возникновении сюжета пьесы «Маркиза Дэзес») о том, как из напряженнейшего переживания полноты бытия рождается осознание диалектики жизни и смерти: «Мы умираем, начиная с рождения… ощущение смерти следует признать не как конечное действие, а как явление, сопутствующее нашей жизни в течение всей жизни». В заключение хочу обратить особое внимание на анализ диалектики жизни и смерти, также имеющийся у Дуганова при исследовании драматических опытов Пушкина. Выделяется тот факт, что «маленькие трагедии» А.С. были задуманы им не как отдельные вещи, а как единое исследование того своеобразного явления, когда «наслаждения жизни» прямо оборачиваются своей противоположностью, – «стремлением балансировать на грани смерти». (Всего их было задумано десять, но написано только четыре). В «Скупом рыцаре», с такой точки зрения, речь идет о наслаждении богатством, в «Каменном госте» – любовью, в «Моцарте и Сальери» – искусством. Последовательное философское расширение темы можно видеть в «Пире во время чумы».

Дуганов: Жизнь заканчивается, оборачивается смертью, – это для нас естественно. Но когда предощущение смерти оказывается залогом восторга жизни, – как это может быть? Вот основной вопрос, который звучит у Пушкина, волнует его. И в свете этого вроде бы парадокса раскрывается единая тема «маленьких трагедий» А.С.: через «наслаждения жизнью» обретение знания того, что: «Все, все, что гибелью грозит,\ Для сердца смертного таит\ Неизъяснимы наслажденья – \ Бессмертья, может быть, залог!\ И счастлив тот, кто средь волненья\ Их обретать и ведать мог».\ («Моцарт и Сальери»)

Таким образом, ответ может быть таким: предощущение смерти оказывается залогом восторга жизни, как предощущения бессмертия. В отличие от других трагедий, речь здесь идет уже не об отдельных «наслаждениях», а о жизни вообще, о наслаждении «жизнью» в ее целом. Совершенно очевидно, что все описанные эти наслаждения никак не сводятся только к чувственным удовольствиям, к простейшему гедонизму; не сводятся они и к эпикурейской безмятежности и духовной автаркии. Напротив, истинные наслаждения только и возможны, по мнению, похоже, А.С., на самом острие непримиримых противоречий. И тем выше наслаждение, чем напряженней и трагичней противоречия, так что «наслаждения жизни» прямо оборачиваются своей противоположностью, стремлением балансировать на грани смерти.

Виктор: У В. Высоцкого это выражено фразой «постоять на краю», хотя при этом нельзя не вспомнить афоризм Ницше: «если ты долго смотришь в пропасть, – это значит, что пропасть смотрит в тебя». Как раз при этом может возникнуть и мотив самоубийства, что исследует, (и не приемлет), как отмечалось, А. Камю. Кстати, и у М. Цветаевой в беседах с С. Эфроном, добровольчество в белой армии определялось, как «добрая воля к смерти», – воля к смерти через переживание высокого нравственного чувства любви к Родине, через наслаждение этим чувством.

Дуганов: Вот и А. С. Пушкин поет: «Итак, – хвала тебе, Чума,\ Нам не страшна могилы тьма,\ Нас не смутит твое призванье.\ Бокалы пеним дружно мы,\ И девы-розы пьем дыханье, – \ Быть может… полное Чумы!»\ Таким предстает нам драматическое состояние мира в «маленьких трагедиях» Пушкина.

Виктор: Итак, высшее наслаждение жизни трактуется через анализ интенсивности ее переживания «на краю». Здесь, кстати, просматривается связь с проблематикой творчества, трактовкой качества гениальности творца.

Дуганов: И тут-то приходит на память Гераклит, впервые с такой силой и яркостью выразивший подобное парадоксальное и вроде бы «несовместимое» миропереживание: «Расходящееся – сходится и из различного образуется прекраснейшая гармония, и все возникает через вражду». Бытие, – самопротиворечиво и самотождественно в одно и то же время. Процесс жизни есть и процесс смерти. Процесс телесной смерти есть тоже процесс биологический. Распавшиеся элементы живого организма не умирают, а только переходят в новые соединения, переходят в новые состояния.

Виктор: В целом же, действительно, по древнейшим мифологическим представлениям, богиня Гармония – дочь богов Афродиты (богини любви) и Ареса (бога войны), то есть как раз дитя любви и вражды. Отметим, в заключение, что различные религиозно-философские концепции с давних пор пытаются привести разрозненные данные, предположения и точки зрения по поводу жизни и смерти, в том числе и приведенные, в стройную теорию. И тут необходимо вспомнить вновь некоторые важные идеи древней индийской философии, – теории метемпсихоза, реинкарнации, воспринятые и Платоном, – древнегреческим философом. Учение древних индийцев о карме этому соответствует. Есть и другие учения. Итак, пока можно сказать, что «жизнь и смерть» – это различные стороны единого бытия, воспринимаемые таким отделенным друг от друга образом именно в нашем телесном существовании, в нашем телесном макромире. Т. е. возможно и предположить, что умирая, рождаемся, возможно, для новой жизни в каком-то ином качестве. (Также, кстати, как приходим из чрева матери в этот мир, покидая, может быть, какой-то иной мир). В любом случае, похоже, в конечном счете, надо переходить к рассмотрению общей картины мира, в формирование которой вносят свой вклад и наука, и религия, и мистика, и искусство. Об этом поговорим несколько позже. А пока хотелось бы закончить словами из гомеровского гимна: «Ты смертен человек, – поэтому живи, \ Как будто каждый день последний для тебя.\ И вместе с тем, как будто впереди \ Еще полвека глубоко– богатой жизни.\ Законы божеские чти и духом радуйся.\ Нет блага выше!».

Учитель: Кстати, в процессе ежедневной практики йоги вами может быть приобретен опыт замедления дыхания до нуля. Не мешайте ему. Не бойтесь умереть. (Это вовсе не та самовольная остановка дыхания, которая есть самоудушение). Двойная пульсация дыхания будет полностью вверена вечному сознанию. Это сознательный процесс совершенствования дыхания, – ведь мы начинаем так дышать задолго до того, как узнаем о том, что дышим.

Виктор: Это действительно интересный опыт, хотя и кажется опасным и страшноватым.

Учитель: Поясню. Дыхание – это результат двоякой пульсации, – вечной, космической, и регулируемой разумами Шамбалы. В детстве оно у вас уже было соразмерным с этой пульсацией. Однако, с возрастом, постоянно, по разным причинам, оно снова и снова сбивается, – мы каждодневно сбиваем его многие сотни раз. И обретая с возрастом привычку нерегулярного дыхания, мы убиваем преждевременно сами себя. Мы должны разорвать эту цепь, – мы должны знать, как войти вновь в этот процесс. И делается это через мантру дыхания. (Вся методика подробно излагается в «Йоге Патанджали». Здесь я сделаю лишь краткие пояснения). Дело в том, что Вечное Сознание в нас – вне периодичности и оно актуализируется через мантру ОМ. Это слово ОМ, которое состоит из двух слогов «Со-Хам», отображающих свет души и духа и реализуемых в процессе дыхания, как две взаимодополняющие составные части мантры ОМ (центробежные на выдохе и центростремительные на вдохе). Мантра дыхания дается, как мантра «Со-Хам»: вдох регулируется ноздями силой звука «С», а выдох – горловой впадиной силой звука «Х», – таким образом дыхание производит эти два звука. Практически эта мантра распевается в вас низшими проводниками в течение всей вашей жизни (хотя мы этого не осознаем), – ее заберет ОМ с вашим последним дыханием. Теперь мы можем путем практики «пранаямы» восстановить изначальное дыхание. Вы должны развить постоянную осознанность своего дыхания: медитируя при вдохе и при выдохе на двух этих слогах «Со-Хам», медленно, мягко и одинаково, и думая в то же время о своем дыхании, можно восстановить равновесие в своем дыхании. Это и будет первый шаг. Второй шаг – наблюдать телесные движения в процессе каждого выдоха и вдоха (каждый мускул и каждый нерв). Вся активность головы будет выведена таким образом в сердечный центр, а с головным центром, который освобождается от существовавшего до того беспокойства, будут работать разумы Шамбалы, регулируя его. Третий шаг – установить единообразие в дыхании, контролируя его. Работайте медленно, глубоко и мягко (беззвучно). Не допускайте запирания дыхания внутри между вдохом и выдохом, – практика «кумбхака» (путь хатха йоги) не нужна. Ваша осознанность все более настраивается таким образом на музыку основы, пульсации мира, – ум, наблюдающий дыхание, сливается с дыхательной деятельностью. Постепенно вы должны поверить, что ваш ум теперь един с «праной». По мере успокоения ума ваше дыхание замедляется и может даже остановиться, – сердцебиение также может остановиться на некоторое время. Не бойтесь умереть, – это общий опыт, когда человек в экстазе. Нужно это или нет, должна решать природа. Когда ум погружен в пульсацию, разрыва между умом и дыханием нет и смерть при замедлении дыхания не наступает. (Бессмертие – это не что иное, как непрерывное сознание, – пишет Е. П. Блаватская). Йог не умирает, даже когда душа на время покидает тело и дыхание останавливается, потому что никаких перерывов в сознании не происходит, ибо ум и пульсация стали одним. Даже в самом конце телесной жизни, когда законный срок пользования телом завершится, смерти фактически не происходит, ибо душа бессмертна. (Если же между умом и дыханием есть разрыв, при замедлении дыхания наступает именно смерть, – состояние, когда душа уже не может вернуться в тело). В процессе своей ежедневной практики у вас будет опыт замедления дыхания до нуля. Не мешайте ему. Не бойтесь умереть. (Это вовсе не та самовольная остановка дыхания, которая есть самоудушение). Двойная пульсация будет полностью вверена вечному сознанию. Это сознательный процесс совершенствования дыхания, – ведь мы начинаем так дышать задолго до того, как узнаем о том, что дышим. Не нужно бояться, но, прежде чем планировать достижение этой точки, надо уладить свои повседневные дела, чтобы ничто вас не беспокоило. И еще. Люди, не прошедшие дисциплину йоги, не знают, как сотрудничать с природой, покидая тело, которое уже достигло состояния фекальной массы. (Это, как мы слышали, наиболее пугающий и даже ужасающий человека момент в большинстве случаев). Помните: выделение души из тела – позыв природы, которому не следует сопротивляться. Это часть исцеления: смерть тела – целительна для души, которая бессмертна.

Виктор: Все это очень интересно. Появляется возможность предложить для дальнейшего обсуждения еще и следующие гипотезы-суждения.

Творение мира: если принять концепцию первоэлементов милетских мудрецов (земля, вода, воздух, огонь), то процесс сотворения можно представить следующим образом. Бог создал землю из некой «глины» (глина – космическая пыль и влага). Глиной обмазан космический огонь. Испарение влаги дает газ, пар, воздух. Но космическая пыль и влага – это «божественный апейрон Анаксимандра»: смесь телесности (материя и пустота), душевности (жизненности), духовности (божественного). Далее можно принять и научно утверждаемую материалистическую гипотезу, что эволюционный процесс на земле – результат разбегания галактик в «апейроне». Постепенно, и как бы закономерно, на основе глины образуется субстанция все с большим процентом жизненности и духовности. Образуется эволюционная цепочка: микробы и бактерии, насекомые, растения, животные, человек, далее существа с новым космическим сознанием и, возможно, новые боги. Умирая телесно, все новые живые (еще недавно) существа высвобождают все большее количество душевности и духовности, которое концентрируется в космосе в некой точке Омега (согласно терминологии П. Тейяра де Шардена) и способствует рождению нового бога, как первочеловека нового мира, как его основателя (некий Пуруша, согласно индийской мифологии).

Зарождение и развитие живого: в рамках вышеизложенного, появляется возможность новой трактовки зарождения и развития живого. Можно представить, что конкретный Демиург, в определенный период флуктуации «апейрона», вносит в него посредством Логоса и свои законы эволюции, создавая своего рода космические яйца с содержательным галактическим, звездным, планетным наполнением. Они (с позиции теории разбегания Галактик) действуют как своего рода центрифуга: происходит как бы разделение фракций «апейрона», – с выделением тяжелых, легких, очень легких и т. д… Появляются вначале тела космические (так называемая неживая материя, планеты), потом – на поверхности этих тел – живая материя (живая телесность, кровь, душа, зачатки духовности), потом человек (как комплекс: душа – дух – тело), потом – сверхчеловек, новый космический разум, новый бог (идет процесс все большего духовного обогащения), который создает, в свою очередь, новые эволюционирующие миры. Все это время идет и круговорот веществ в планетарной природе. Через циклы «жизнь – смерть» физических тел создается как бы некая почва из множества трупов для воплощения нового типа жизненных тел, – новая телесность (как результат распада старой телесности), новая душевно-духовная аура. (Тело каждого существа хиреет, стареет, умирает, а дух остается молодым и лишь перевоплощается, переселяется, в новую телесность). Для каждого вида живого Демиург задает определенные параметры, качества, влияя на формирование видов (к примеру, раздражимость, чувствительность, инстинкты, разум и т. д., – у человека еще и Этос, – от Бога). Животный и растительный мир периодически погибают в космических и вселенских катастрофах, что неизбежно вследствие одновременного действия законов «апейрона» и Творца (и разных Творцов), но некоторое число их представителей (видов и экземпляров, случайно или по выборке Творца) сохраняется. Таким образом, можно представить, что на основе этих сохранившихся носителей, появились и существуют так называемые разные расы на земле, и различные религиозно-мифологические взгляды. Но у всех у них остается и нечто общее, в том числе, сохраняющееся в мифах и заповедях, как некий общий корень. Там же, кстати, отражена постоянная борьба с некими злыми силами (реально существующими в других мирах, от других Творцов). Отсюда, возможно, и направленность представителей различных рас, их конфессиональных заповедей на борьбу с теми, кто поклоняется другим богам (как предполагается, попавшим под действие иных, трактуемых уже как злые, чар). Но приверженцы Демиурга (нашей Вселенной) изо всех рас, (хотя и носители различных религиозных взглядов), чтобы выжить и победить, должны объединиться на некой единой общей мировоззренческой основе, хотя с иноверцами борьба, похоже, будет бесконечной (ибо и среди них существует стремление к победе). В целом, как результат действия всех этих процессов, Человек на земле, как мы видим, создает, тем не менее, вторую природу, – цивилизации, культуру. И так как при этом сливаются воедино и указания Творца и собственные побуждения (в том числе, и от апейрона и иных неподвластных конкретному Демиургу сил), то устойчивость этого второго мира, которую пытается обеспечить наука и техника, это устойчивость карточного домика, который рано или поздно все равно рухнет. Ибо идет неудержимо непрерывный объединительный и, одновременно, сепарационный процесс эволюции (в том числе и через разрушающие и уничтожающие Апокалипсисы), рождая все более высокий тип мыслящего существа (в том числе и через внутреннее нравственное его самосовершенствование). Очевидно, таким образом, что существуют сложные проблемы со множеством вопросов и тайн, ждущие нашего дальнейшего обдумывания и обсуждения.

Собрание 4. Трагедия

(Великобритания: Англия – Шотландия)

Замок Стирлинг, откуда «вся Англия видна» – на востоке сияет Йорк-Минстер, пламенеет «королевская миля» Эдинбурга, темнеет суровое Северное море; – на западе в туманной дымке дыхание Атлантики, океана; – на севере озеро Лох Несс, несущее в своей утробе неведомое чудище;– на юге… о… на юге и «город сказочных шпилей» Оксфорд, и родина Шекспира – Стратфорд на Эвоне, где великий гений восседает среди своих героев в обрамлении цветущих садов.

Участвуют:

Виктор, Ницше, Гегель, Сартр, Лессинг, Чайна, Рационалист, Эпикур, Синтетист, Камю, Локк, св. Августин, Декарт, Спиноза.

Виктор: На бытовом уровне мы безусловно ощущаем радость жизни, ее красоту, когда хочется жить и мы находим некоторый смысл этой жизни (у каждого он, в основном, свой). Но бывают часто и разочарования, периоды страдания, отчаяния, – и вот уже почти утрачен смысл жизни и ощущается, главным образом, ее трагизм, в конечном счете. В чем здесь дело? И что означает это понятие «трагизм»? В чем конкретные истоки этого чувства «трагического»? Прежде всего, как раз в том, на мой взгляд, по большому счету, что человек знает, что он смертен (по крайней мере, в мире явлений) и его не могут не волновать проблемы жизни, смерти и бессмертия. Человек рождается с инстинктом жизни, свободы, он верит в смысл своего предназначения. Но с течением жизни он видит и все более утверждается в том, что все живое смертно, – ощущение смысла жизни постепенно утрачивается, – тем более, что и в самих людях, в их деятельности, он замечает, как часто проявляется противоположный инстинкт – инстинкт смерти и разрушения. И тогда рождается ощущение абсурда этой жизни.

Камю: И это действительно страшно, ибо человек абсурда лицом к лицу со смертью (это есть наиболее абсурдная очевидность жизни) чувствует себя освобожденным от всего, в том числе и от всех требований человеческой морали. А нет морали – и «все дозволено».

Виктор: Еще один источник трагического – общественные противоречия: человек мечтает о свободе, равенстве и справедливости, но ни одно общественное устройство не может воплотить в жизнь эти его мечтания. Существует трагическая противоречивость личностных устремлений и требований общественной необходимости, социальной активности индивида и необыкновенной сложности бытия, недостаточности знаний о нем. Об этом писал Георг Гегель.

Гегель: Суть трагической личности – в ее стремлении к Идеалу (бессмертие, свобода, добро, справедливость) и его неосуществимости. Чувство трагического есть результат столкновения личности (способной к соответствующему переживанию) и трагических обстоятельств (как создаваемых деятельностью конкретной личности, так и существующих как общая конкретно-историческая обстановка, – это состояние мира).

Виктор: По сути дела, речь должна идти об осмыслении диалектики свободы и необходимости в деятельности человека, как проявлении самой сущности жизни. (Позднее об этом будем говорить подробнее). Возможно, что именно с этим положением можно связать в наибольшей степени ощущение трагизма человеческой жизни: человек, обладающий стремлением к свободе самовыражения в жизни и творчестве, сталкивается, иной раз, с неодолимой необходимостью жизненных обстоятельств мира явлений. Таким образом, и тема анализа попыток построения идеального общества и их неудачного, как правило, завершения выводит нас также на изучение проблемы «трагического».

Рационалист: Есть резон рассмотреть подробнее, что же несет в себе понятие «трагедии». Сегодня оно часто трактуется в двух смыслах: – жизненное явление, связанное с большим несчастьем, с гибельными последствиями для человека, для социальной группы; – драматическое произведение, изображающее эти события, чаще всего заканчивающиеся гибелью героя. Это малопродуктивное, на мой взгляд, многое, особенно с философской точки зрения, не разъясняющее и даже запутывающее истолкование (к примеру, различие между трагедией и драмой, парадокс между физической гибелью героя и его духовным жизнеутверждением). Однако оно побуждает нас обратить большее внимание на два исключительно важных вышеобозначенных момента: «трагическое», как условие возможности высшего проявления жизненного духа, с одной стороны, и, соответственно, как некий апофеоз в развитии различных направлений искусства, отображающих и эти условия, и жизнь человека в этих условиях, с другой стороны.

Виктор: Для прояснения сути дела вспомним этимологию термина. «Трагическое» – в переводе с греческого означает «козлиная песнь» (tragos – козел, oda – песня). Существуют различные версии происхождения слова, – в частности, по одной из них понятие связывается с хоровыми песнями в честь богов Диониса, Пана. Почему? Похоже, термин «козел» увязывается с образом сатира (рога, копыта), в котором как бы своеобразно синтезируются представления о боге, человеке и животном. (Интересны версии Ф. Бэкона относительно трактовки атрибутов «козла»: рога, как символ единения высшей и низшей природы; волосатость, как отображение лучистости тел и, опять-таки, единения высшей и низшей природы; козлиные ноги с копытами – атрибут горных животных, взбирающихся поближе к небесам и т. п).

Ницше: Сатир – это первообраз человека, вещателя мудрости из глубин природного лона, олицетворения полового плодотворного всемогущества природы. Бородатый сатир – истинный человек, ликующий перед ликом своего бога.

Виктор: Существует мнение, что греческая трагедия (как театральная постановка) возникла из греческого хора сатиров и первоначально сама была только хором. Шиллер рассматривает хор в этом случае как живую стену, как бы замыкающую, отделяющую трагедию, разыгрываемую, распеваемую на сцене, от мира действительности, чтобы сохранить поэтическую свободу в изображении мира иного, истинного.

Ницше: Хор – образ идеального «зрителя – хоревта», – в театрах греков с их концентрическими дугами, повышающимися террасами, каждый зритель мог почувствовать себя участником (и таким же сатиром). Хор – самоотражение дионисического человека, видение дионисической массы, которая в мистериях ликует и носится, ощущая в себе возрожденных гениев природы– сатиров, служителей Диониса. Искусство, художественное дарование драматурга способно сообщить дионисическое возбуждение массе зрителей, – охваченный чарами искусства дионисический «мечтатель – зритель» видит себя сатиром, а затем, как сатир, видит бога.

Виктор: Но что за песнь поет этот сатир-козел?

Ницше: Существует представление о сатире, как о дионисически исступленном первобытном человеке.

Виктор: Который видит, ощущает в себе бога?

Ницше: Да, Бога, если угодно, – только совершенно беззаботного и неморального, с моей точки зрения, Бога-художника, который как в созидании, так и в разрушении, в добром и в злом, стремится ощутить свою радость и свое самовластие, – и создавая, и разрушая миры, освобождается от гнета переполненности, от муки сдавленных в нем противоречий, – и как раз об этом поет. Как человек слов я окрестил, не без некоторой вольности, эту оценку жизни, чисто артистическую и антихристианскую, именем одного из греческих богов, – дионисической.

Виктор: Но какое значение имеет то исступление, из которого выросло как трагическое, так, кстати, и комическое искусство, – дионисическое исступление? Может быть, это всего лишь симптом вырождения и падения, пессимизма, признак безумия и моральной распущенности?

Ницше: Ни в коем случае, – оно не есть симптом вырождения и падения, – может быть, как раз, наоборот? Может быть, напротив, существуют неврозы здоровья? Что если именно такого рода безумие принесло Элладе наибольшее благословение? И что, если, напротив, назло всем современным идеям демократического вкуса, победа формального оптимизма, господство видимой разумности, утилитаризм, – только симптом никнущей силы, признак старости, утомления, увядания? И если пессимизм безусловно чаще всего рассматривается как признак падения, то не существует ли пессимизм силы, – интеллектуальное предрасположение к жестокому, ужасному, злому в существовании, вызванное благополучием, избытком силы и здоровья? Нет ли страдания от чрезмерной полноты? А может быть, мужество в этом случае как раз жаждет ужасного, как достойного врага, на котором оно может испытать свою силу?

Виктор: Следует думать, что вы утвердительно отвечаете на все эти вопросы. И возможно в этом звучит Ваш ответ на вопрос о смысле жизни.

Ницше: Пожалуй, да. Греки, именно в богатстве своей юности, обладали волей к такому исступленно-трагическому, были пессимистами силы. Такое исступление есть неотъемлемая характеристика трагического. Здесь выдает себя дух, который восстает против обычного морального значения размеренного, упорядоченного существования, пессимизм «по ту сторону добра и зла», философия, осмелившаяся перенести мораль в мир переменчивых явлений, поставить ее на одну доску не только с явлениями, но и с обманами, как иллюзию, мечту, заблуждение, приспособление. Признается только художественный смысл за всеми процессами бытия,—т. е. смысл жизни отыскивается в самой жизни и именно таким образом.

Виктор: Но это исступление, – какова все же его роль, что оно означает?

Ницше: Чудовищный ужас охватывает человека, когда он усомнится в мире явлений, – но при этом и блаженный восторг также поднимается из глубины его сущности и недр природы (подобно тому, как это происходит под влиянием наркотического напитка либо при приближении весны, – некая аналогия опьянения). И тогда все возрастающие толпы носятся с места на место с пением и пляской (так происходило и в древнем мире, и в средние века). Под чарами Диониса смыкается союз человека с человеком и человека с природой (словно разорвано покрывало Майи, – человек ощущает себя сочленом более высокой общины, его телодвижениями говорит колдовство, человек ощущает своего творца). И «человек-художник» выступает в этом случае, как дионисический художник опьянения.

Виктор: Здесь, похоже, – связь трагического и с комическим, как песней комоса?! Кстати, исследователи ведут этимологию слова «комедия» также от двух греческих слов: «комос» и «одэ», – песня комоса, ватаги гуляк, процессии пирующих, толпы ряженых. Таким образом, и у начала комедии находилось нечто веселое, брызжущее жизнью, ничем не стесненное, свободное от всякого рода нравственных ограничений и запретов (фаллические празднества египтян, сельские дионисии древней Греции, – в современности карнавалы). Серен Кьеркегор («одна из самых утонченных душ в историческом земном ландшафте», – согласно Петера П. Роде, одного из его биографов) с удовольствием вспоминает фарсы, которые он смотрел в королевском городском театре Копенгагена: ликование и громкий смех галерки и второго яруса, народные вопли, крики «браво»; актеры (Бекман и Гробекер), которые были «детьми юмора, способными опьяняться смехом, веселыми танцами, увлекая, лететь в диком мчанье». Нечто подобное стремился отобразить в своих пьесах и Бертольд Брехт. Шиллер описывает наше внутреннее состояние в комедии, как ясное, свободное, веселое, – состояние богов, которых не заботит ничто человеческое. Не в этом ли высшая цель человеческой жизни?

Ницше: Да, в дионисических оргиях греков следует признать значение именно таких празднеств духовного просветления, разрушение аполлонического принципа индивидуации, – этого фундамента всего здания аполлонической культуры. Здесь смешаны снадобья исцеления и смертельные яды: поэтому и страдания вызывают радость, восторг вырывает из души мучительные стоны, в высшей радости раздается крик ужаса или тоскливой жалобы о невознаградимой утрате. «Этот венец смеющегося, этот венец из роз вам я бросаю, о братья. Смех признал я священным. О высшие люди, научитесь же у меня смеяться!», – так говорил Заратустра, это дионисическое чудовище.

Виктор: Но вот вопрос: вы славословите безумие и в современных мне артистических кругах также кое-где признана такая точка зрения, а ведь сознание тоже утверждается божественным даром, выделившим человека из природной среды, из среды животных этого мира. Тогда можно признать, что безумие всего лишь вновь возвращает человека к животному. Однако, похоже, речь идет о каком-то ином безумии, – божественном, сближающем человека с иными мирами, где находятся боги, породившие наш мир и наших богов?

Ницше: Уже само противопоставление искусства некой серьезности существования – грубое недоразумение. Поступательное движение искусства всегда связано с двойственностью «аполлонического и дионисического» начал, как рождение стоит в зависимости от двойственности полов. (Названия эти мы заимствуем у греков, разъясняющих глубокомысленные эзотерические учения не с помощью понятий, а через образы богов). Аполлон и Дионис, – это боги, которые, кстати, отображают в греческом мире противоположность между пластическими и непластическим искусствами (в частности, между живописью, скульптурой и музыкой) и которые актом эллинской воли созидают синтетическое произведение искусства, столь же аполлоническое, сколь и дионисическое, – аттическую трагедию.

Виктор: Значит самая удачная, самая прекрасная порода людей, античных греков, нуждалась в трагедии? Какое значение имеет у греков именно времени расцвета такой трагический миф?

Ницше: Аполлон – бог всех сил, творящих образами, «блещущий», божество света. Он утверждает самоограничение, чувство меры, мудрый покой мира явлений, за которым лежит скрытая действительность. И «человек-художник» может выступать, в этом случае, только как аполлонический художник сна. В греческой же трагедии человек выступает одновременно художником и опьянения и сна: как будто в мистическом самоотчуждении и дионисическом опьянении он падает где-то в стороне от безумствующих и носящихся хоров и аполлоническим воздействием сна ему открывается его собственное состояние, как единство с внутренней первоосновой мира в символическом подобии сновидения. Дионисийское и аполлоническое начала во все новых последовательных порождениях, взаимно побуждая друг друга, властвовали над эллинством. Грек знал и ощущал ужасы существования, реальные и возможные (существует предание: «Царь Мидас спросил у Селена, спутника Диониса, что для человека наилучшее? И Селен ответил: лучше вовсе не родиться, а родившись, скорей умереть»). И грек был вынужден заслониться от этого ужаса порождением грез – олимпийскими богами, которые ведут роскошное, даже торжествующее существование, свободные от христианской святости, аскезы, морали, – все наличное обожествляется, безотносительно к тому, добро оно или зло. Их боги оправдывают человеческую жизнь, сами живя этой жизнью и о человеке Эллады теперь можно сказать обратное изречению Силена: наихудшее – скоро умереть, а второе – быть вообще смертным. Гомер – это памятник аполлонической мудрости и аполлонической иллюзии. Но Аполлон не может существовать без Диониса. И рядом с Гомером появляется Архилох, который пугает нас криком ненависти и презрения, пьяными вспышками своей страсти. В нем поэт-художник стал как бы медиумом, через которого истинно сущий единый субъект (Бог Дионис) вещает. Обнаружено, что с этих позиций он ввел народную песню, как музыкальное зеркало мира, в литературу. С Архилохом выступает новый мир поэзии, противостоящий поэзии Гомера. И если первоначально трагедия есть только хор, то позднее делается опыт явить бога во всей его реальности, в конкретной обстановке, – и возникает драма в более узком смысле. Актеры на сцене, диалоги, – все это уже вновь аполлонический образ. Но объективируется все та же дионисическая сущность. И тогда можно даже утверждать, что все трагические герои греческой сцены есть только маски Диониса, который никогда не переставал оставаться единственным сценическим героем греков. Суть греческой трагедии может быть выражена в формуле: все существующее и справедливо и несправедливо и в обоих видах равно оправдано. Таков мир! Так, например, в «Эдипе» гибнет нравственный мир, закон, – но этими действиями очерчивается более высокий магический круг влияний, создающий на развалинах старого мира мир новый. Поэт, – религиозный мыслитель, – хочет сказать, что благородный человек никогда не согрешает, даже когда совершает поступки, противные принятой морали. Трагедия сообщает нам, что понудить природу выдать свои тайны можно только тем, что противостоит ей, т. е. совершением, на первый взгляд, противоестественного, по мнению большинства. Таково глубокомысленное и пессимистическое, на первый взгляд, мистериальное учение трагедии: единство всего существующего; индивидуация – как изначальная причина зла; искусство – радостная надежда на возможность разрушения заклятия индивидуации и восстановления единства.

Виктор: И таким образом трагедия переходит в песню комоса – комедию?

Ницше: Действительно, хотя Гомер был отодвинут ранее Эсхилом и Софоклом, но и греческая трагедия была, в свою очередь, побеждена Еврипидом и аттической комедией, в которой можно усмотреть лишь отдельные черты ее матери, – трагедии. Еврипид вывел на сцену другого персонажа, – человека, живущего повседневной жизнью. Он стремится выделить (и устранить) дионисический элемент из трагедии и строить ее заново на не дионисическом искусстве. (Дионис, кстати, ему не простил, – он заканчивает жизнь прославлением противника и самоубийством). Но чудесное свершилось: трагедия была побеждена демоном Сократа, говорившим через Еврипида. Следует сдвиг в положении хора, а затем и его уничтожение. Еврипид строит драму на принципах эстетического сократизма, который гласит: «все должно быть разумным, чтобы быть прекрасным» (параллель сократовскому «лишь знающий – добродетелен»). Если Анаксагор со своим «нус» представлял первого как бы трезвого философа среди пьяных, то и Еврипид, таким же образом, – первый трезвый среди опьяненных поэтов.

Виктор: Существует мнение, что и Платон говорит о большой роли бессознательного в творчестве поэтов только иронически!

Ницше: Возможно. Сократ, учитель Платона, как противник трагедии, воздерживался от ее посещения и появлялся только на пьесах Еврипида. Его чудовищный ум, в котором логическая природа была гипертрофически развита, находился под влиянием инстинкта, названного «демон Сократа». Философская мысль как бы перерастает искусство и заставляет его более тесно примкнуть к стволу логики.

Виктор: Таким образом, Сократ славословит сознание, логику мышления, как истинный божественный дар. (И он по-видимому прав, – хотя всего лишь с позиций трактовки только нашего человеческого мира).

Ницше: Но это вопрос. И этот деспотический логик иногда колебался, испытывал временами какой-то как бы укор со стороны искусства (часто ему являлось видение во сне, провозглашавшее: «Сократ, займись музыкой»). Чтобы облегчить совесть, он в тюрьме соглашается заняться этой мало ценимой им музыкой. О чем это говорит? Может быть о том, что существует область мудрости, недоступная логику, что логика науки временами терпит поражение и тогда вновь прорывается новая форма познания, – трагическое дионисическое познание под защитой искусства.

Чайна: Учитель Кун прообраз подлинно гармоничной жизни находил именно в музыке, которая, выражая космический ритм бытия, взращивает все живое, приводит к завершению нравственное подвижничество и является делом огромной политической важности. Она воплощает непостижимое единство внутреннего и внешнего, говорит языком чистой выразительности, обращается непосредственно к сердцу человека. Она отражает идеал мирового согласия, «высокий как небо и глубокий как бездна», который таится в Беззвучном.

Виктор: Кстати, мистический метод познания существует в философии изначально.

Ницше: В русле наших рассуждений можно отметить, что был один мыслитель (Артур Шопенгауэр), который признал за музыкой другое происхождение, нежели у прочих искусств, и другой ее характер, – а именно мистический. Она не есть, по его мнению, отображение явления, а есть образ самой воли, как некой глубинной сущности мира, и, следовательно, по отношению ко всякому физическому началу мира, – начало метафизическое. Это подтвердил своим творчеством Рихард Вагнер. К оценке музыки должны применяться совсем другие критерии, нежели к другим искусствам, – к ней вообще неприложима традиционная категория чувственной красоты. Мир природы и музыка – два различных и противоположных выражения одной и той же «вещи в себе». Последняя представляет сокровеннейшую душу явлений, без тела, и именно это будит в человеке стремления, возбуждения и выражения воли, которые мы определяем как чувство. Отсюда мы заключаем о способности музыки порождать и миф, а именно трагический миф дионисического познания и дионисического исступления. Лишь исходя из духа музыки, мы понимаем радость уничтожения индивида, ибо мы ясно видим волю в ее всемогуществе, вечную жизнь за пределами мира явлений, которая не затрагивается уничтожением индивида. В пластических искусствах напротив, Аполлон преодолевает страдание индивида прославлением вечности явлений в их совокупности, – здесь красота одерживает верх над страданием. Но и дионисическое искусство убеждает нас в радостности существования, – правда, искать эту радость мы должны не в явлениях, а за явлениями. Борьба, муки, уничтожение явлений кажутся нам уже необходимыми при этой чрезмерности стремящихся форм жизни, при этой через край бьющей плодовитости мировой воли. Свирепое жало этих мук пронзает нас в то мгновение, когда мы слились в одно с безмерной изначальной радостью.

Виктор: Кстати, в последних словах Ницше, отметим два момента для дальнейшего их осмысления. Во-первых, спорный момент, – музыка также основана на ощущениях человека, как и любое воспринимаемое и порождаемое им явление природы, – трудно все же признать какую – то ее особость. Во-вторых, и это мне представляется очень важным и необходимым, – в них имеется опровержение светского экзистенциализма 20 в., признающего фундаментальным мироощущением человека чувство абсурдности его существования. В то же время, следует отметить, что, с одной стороны, если даже мы через искусство, музыку и трагедию, ощущаем идею всеединства, то, с другой стороны, очевидно, все же, что Бог по каким-то причинам создал для существования человека именно этот индивидуализированный мир. Это означает, по-видимому, что к реализации идеи всеединства нам предназначено идти только долгим и трудным путем индивидуализированной жизни, имеющей неведомый нам смысл.

Ницше: В целом существуют три ступени иллюзии, порождающие, в зависимости от пропорции их смеси, три типа культуры: александрийскую (сократическую – радость познания), эллинскую (аполлоническую – радость красоты чувственных явлений), буддийскую (дионисическую – радость метафизического утешения). Весь современный нам мир европейской культуры бьется в сетях сократизма и идет навстречу гибели.

Виктор: Будем думать, что это еще вопрос!

Ницше: Возможно. Прозрением Шопенгауэра положено начало осмысления вновь трагической дионисической культуры. И только в этом – спасение. Представим подрастающее поколение с этим бесстрашием взгляда, героическим стремлением к чудовищному, представим отважную поступь этих истребителей драконов. В современном нам мире идет процесс постепенного пробуждения дионисического Духа (немецкая музыка, немецкая философия). И не найти лучшего символа, чем рыцарь Дюрера с диаволом и смертью за плечами: с твердым стальным взглядом, умеющий среди ужасов жизни найти свою дорогу, не смущаясь спутниками. Время сократического человека миновало, – готовьтесь сопровождать Диониса из Греции в Индию. И все же, не будем забывать, – трагедия есть символ братского союза двух божеств (Аполлона и Диониса). В этом – высшая цель трагедии и искусства вообще, в этом – отображение некоего высшего смысла жизни. Всякий народ, как и всякий человек, представляет собой ценность ровно настолько, насколько он способен наложить на свои переживания печать вечности. Греческое искусство и главным образом греческая трагедия задерживала уничтожение мифа, утверждавшего эту вечность, и в этом ее ценность. Теперь нам становится необходимо вновь броситься в метафизику искусства и трагического мифа. Лишь как эстетический феномен существование и мир представляются оправданными. Дионисическое начало является вечной и изначальной художественной силой, вызвавшей к существованию весь мир явлений. При этом в сознании индивида это дионисическое подполье должно выступать ровно настолько, насколько оно может быть преодолено силой Аполлона, – просветляющей и преобразующей.

Виктор: По сути дела, речь идет об отображении сущности жизни, как о диалектическом единстве свободы и необходимости в деятельности человека. (Опять повторим это). Возможно, что именно с этим положением можно, как было отмечено, связать ощущение трагизма человеческой жизни: человек, обладающий стремлением к свободе самовыражения в жизни и творчестве (дионисийское начало), сталкивается с неодолимой, как ему кажется, необходимостью жизненных обстоятельств мира явлений, мира аполлонического. Существует, как уже сказано, трагическая противоречивость личностных устремлений и требований общественной необходимости, социальной активности индивида и необыкновенной сложности бытия, недостаточности знаний о нем.

Рационалист: В целом, в понимании трагического в любом случае, как отмечалось, следует различать трагические коллизии в жизни и их отображение в произведениях искусства. Причем, заметим, возможность пережить это чувство трагического в искусстве влечет человека во все времена. Аристотель видит в изображении трагического вообще вершину искусства, связывая с этим соответствующее пиковое переживание человека (греч. «катарсис», – заряд энергии, внутреннее очищение, просветление) и эта точка зрения живет по сию пору. Но что при этом изображается? В рамках данной дискуссии пока нет возможности проводить полный анализ этой проблемы, – обратим внимание лишь на идеи, отображающие связь (противоречивую, но реально существующую) ощущений ужасного, безобразного и прекрасного, возвышенного. Об этом также позднее поговорим подробнее. Эта неразрывная связь как раз и прослеживается в трагедиях древних греков. Искусство Возрождения (16 в.) обнажило ее в дальнейшем через показ социальной природы трагического конфликта (Ф. Рабле, Сервантес, У. Шекспир). Это особенно ярко проявилось в трагедиях Шекспира: герой оказывается свободным и титаническим в своих жизненных проявлениях, – причем не только в добре, но и во зле («ужасен и прекрасен», как «царь Петр при Полтаве» у А. С. Пушкина).

Смысл жизни трактуется через призыв к высвобождению беспредельной потенциальной духовной энергии человека. Но есть ли это истинное понимание смысла жизни или утверждение таким образом всего лишь одного из аспектов и способов жизни, – вот в чем главный вопрос?! По сути дела Шекспир развивает некоторые идеи Н. Макиавелли, у которого и «злодейство обладает неким величием».

Виктор: Кстати, даже в эпоху классицизма 17 века также считали, что трагическим героем может быть только выдающаяся личность. Просветители 18 в. тоже признавали исключительность и незаурядность трагического характера. Суть трагедии – не в роковой развязке (она часто заранее известна зрителю: древние греки знали сюжеты мифов, лежащих в основе трагедии, иной раз и хор предварительно сообщает ее, – произведения Софокла, Эсхила), а в поведении героя. Он действует в русле необходимости, не в силах предотвратить неизбежное, но не только эта необходимость влечет его к трагической развязке, а он сам своими активными действиями осуществляет свою трагическую судьбу (к примеру, трагедия Софокла «Царь Эдип»). Герой античной трагедии всегда действует свободно, хотя и в рамках необходимости, возможно, иной раз и провоцируя трагический исход, реализуя его, как свой свободный выбор и находя в этом может быть наивысшее блаженство. Так же действует и Гамлет Шекспира, – в этом суть его размышлений «быть или не быть, – достойно ли смиряться перед ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье?» Он, как известно, выбирает последнее, даже ценою собственной смерти. Трагедия Ренессанса, как и античная трагедия, несет, таким образом, героическую концепцию и очищает, как оказывается, и самого зрителя посредством катарсиса. В то же время следует подчеркнуть, что трагическое противоборство героя заставляет нас глубже осмыслить сами последствия реализации принципов «деяния – не деяния», философию «дао», в конечном счете. Ведь каждое действие рождает противодействие, – отсюда, кстати, и теория непротивления злу (тем более, насилием). Вновь возникают сложные философские проблемы, связанные с осмыслением деятельности и ее результатов для человека.

Рационалист: В дальнейшем развитии культуры точка зрения на этот счет неоднократно менялась. Утопия нерегламентированной личности обернулась абсолютной ее регламентацией в эпоху абсолютизма 17 века. Поэтому в трагедиях классицизма (Корнель, Расин) конфликт общественного долга и личных устремлений человека становится центральным. Динамическое равновесие в этом конфликте отображает суть жизни. Но разочарование в общественном прогрессе породило романтизм (кон. 18– нач. 19 века) с его мировой скорбью и утверждением вечности борьбы со злом (Гейне, Шиллер, Шопен, Байрон). Действительность, – нечто таинственное, иррациональное, загадочное, в котором фиксируется разлад мечты и обыденности. Личность – целая Вселенная, у которой есть и «ночная» сторона, обладающая своей притягательностью. В целом, в романтизме уже и безобразное реабилитируется в искусстве (творчество Шарля Бодлера, Артюра Рембо, маркиза де Сада). Критический реализм, в последующем, и в Европе, и в России особенно, раскрывает опять-таки трагический разлад личности и общества (Н. Гоголь, М. Лермонтов, Ф. Достоевский, Л. Толстой). В искусстве социалистического реализма в СССР истинной темой трагедии провозглашаются уже революции, соотнесение человека и истории. Трагическое трактуется, как частный случай героического: своей борьбой и даже гибелью герой стремится проложить путь к более совершенному состоянию мира. Принципы, во имя которых идет борьба, (отображаемые, к примеру, в произведении искусства), настолько важны для героев, что ценятся ими дороже собственной жизни («Овод» Войнич, «Как закалялась сталь» Н. Островского, «Оптимистическая трагедия» Вс. Вишневского). Думаю, что современные политики и политологи недостаточно учитывают этот момент трагедийной жертвенности при анализе ситуации в стране и мире сегодня.

Виктор: Представленные примеры трагедийного содержания искусства (как его высшей формы) отражают размывание традиционного понимания прекрасного, как объективно и безусловно существующего в мире, способствуют такому размыванию и, более того, эстетизации темных сторон действительности. (О чем подробнее еще также будем говорить позднее). В этом плане ХХ век, как эпоха величайших социальных потрясений и кризисов, дает множество примеров напряженных трагедийных ситуаций. Конфликт в трагедии (личность и обстоятельства) непримирим, ибо порождается глубинными противоречиями, – его трагическая развязка должна быть закономерна и необходима. В целом трагедия как жанр исчезает, но как элемент (трагедийный элемент) она проникает во все роды и виды искусства. И все это не противоречит дионисийской эстетике жизни. При этом, если французский экзистенциализм возвел в ранг философской истины мироощущение современным человеком своей потерянности в этом мире (где царствует необходимость), неустойчивости и бессмысленности человеческого существования, если в эстетике декадентства (конец 19 в.), в авангардизме 20 века (например, творчество Сальвадора Дали) безобразное провозглашается уже в качестве единственного эстетического эквивалента абсурдности бытия, то, не желая согласиться с этим, как выход, философы ищут пути к осознанию иного, «подлинного существования», в том числе и путем «великого отказа и очищения». Эстетика Сартра является в этом плане наиболее четко разработанной.

Сартр: Человек – это проект, который выбирается и реализуется им самим, самостоятельно и субъективно. Только в итоге собственной деятельности он определяется как конкретная, та или иная, личность. Человек является тем, что он сам делает из себя и ничем сверх того, – человек находится в жизни в том положении, что и художник в процессе творчества (приступая к созданию картины, художник часто не знает заранее, какой она будет). Главный мой тезис: творчество – это чистая свобода, которая черпает себя в недрах сознания человека, а по сути, в «ничто» (ничто как «нечто», как бесконечный хаос). Художественное творчество есть идеал деятельности (именно в нем, в процессе этой деятельности человек-художник ощущает наслаждение и именно это ощущение самовыражения, как свободного творчества, он переживает как нечто прекрасное).

Виктор: Существование человека трактуется, похоже, как бы предшествующим проявлению его сущности. Это важная мысль, размывающая представления об объективно существующем «прекрасном». И даже, вроде бы, о Боге! Но Сартр не дает ответа на вопрос, почему все-таки человек в своем творчестве выбирает движение к прекрасному или пошлому, доброму или злому? Чистая случайность? Или можно предположить, по сути дела развивая, как мы увидим далее, идеи Ф. Шеллинга, что человек изначально, с момента творения, добр или зол в той или иной степени, и в своей жизни он реализует этот изначальный проект. Но это означает, что опять побеждает необходимость, опять мы вводим представление о Боге, в противовес стремлению человека к свободе, – возможно, в деятельности человека все же реализуется некая карма. И тем не менее человек не сдается. Может быть действуют импульсы более глубокие, – от хаоса, от первовещества? Эта вечная борьба (что-то напоминающее стремление мотылька, летящего в огонь) и есть, возможно, залог совершенствования самой кармы и достижения в конечном счете состояния нирваны, в соответствии с представлениями древнеиндийской философии. Может быть, именно в этом корни оптимизма трагедии, чувства прекрасного и наслаждения, возникающего при этом, когда эти чувства рождают некое предощущение смысла жизни? Лессинг, в частности, развивает концепцию обязательной оптимистичности трагедии в искусстве.

Лессинг: Ужасы и жизненные бедствия следует изображать, ничуть не смягчая их, – но и одновременно показывать, что это есть лишь преходящий момент мира, в котором всегда существует высшая гармония и справедливость. Осмысляя гибель индивидуальности, как непоправимое крушение целого личностного мира, трагедия вместе с тем утверждает прочность, бесконечность всего мироздания. Трагедия – это философское искусство, искусство на стыке с философией, ставящее и решающее высшие метафизические проблемы. Трагедия – скорбная песнь о невосполнимой вроде бы утрате и одновременно – радостный гимн бессмертию и стойкости человека.

Виктор: Может быть, даже гимн именно жизни, витальности, как таковой? Истоки такого оптимизма трагического мировосприятия можно усмотреть в мифологии Греции (Дионис), Египта (Озирис), Финикии (Адонис), Малой Азии (Аттис), Вавилонии (Мардук), – об умирающих и воскресающих богах (в эмоциональной сфере – переход соответственно печали в радость). Эту же идею отображает и древнеиндийская религия, через понятия сансары, реинкарнации, метемпсихоза, сохраненные и в буддизме. В целом, трактовку греческой трагедии следует, похоже, принять, как жизнеутверждающую и оптимистическую песнь «сатира-козла». В любом случае, в трагедии отображаются не какие-то частные, отдельные, в чем-то случайные несчастья человека, а фундаментальная сложность бытия человечества, сказывающаяся на судьбе отдельной личности, которая при этом может это остро переживать и, одновременно, стойко противодействовать в борьбе с обстоятельствами. Иной раз, в связи с этим, говорят о несовершенстве бытия. Конечно, совершенство или несовершенство бытия – это большой философский вопрос, – и, возможно, вообще некорректно его ставить, – в онтологическом плане. Трагическая личность, стремясь к высшей гармонии, силой сопротивляясь насилию, рождает новое сопротивление, новую дисгармонию, что делает трагедию в принципе неустранимой из жизни. С этой точки зрения, «трагическое в искусстве можно уподобить прививке от смертельной болезни, – оно умудряет душу и облегчает встречу с трагическим в жизни» (Фазиль Искандер). В трагедии – смерть, угроза физической смерти тела, – момент истины, когда отчетливей выступают правда и ложь, добро и зло человеческого существования. При этом у человека иной раз появляется все же ощущение некоего смысла этой жизни (пусть и с трагической окраской), но понимания этого смысла, похоже, у него, пожалуй, не будет никогда.

Собрание 5. Свобода и необходимость

(Великобритания: Англия – Лондон)

Отдельно и мощно громоздится Лондон: устрашающе суровеет Тауэр, высится и доминирует над всей округой великий памятник великому архитектору – собор св. Павла. Неповторимым изяществом веет от набережной Темзы с Вестминстерским аббатством и Парламентом, искрится солнечная зелень ухоженных парков и садов. Сверкающий солнечный полдень.

Участвуют:

Виктор – модератор, Эпикур, Платон, Аристотель, Макиавелли, Декарт, Гоббс, Спиноза, Локк, Лейбниц, Чайна, Кант, Шеллинг, Плотин, Ницше, Маркс, Энгельс, Фрейд, Юнг, Т. де Шарден, Камю.

Виктор: Теперь уже очевидно, что проблема трагизма жизни и поиска ее смысла прямо увязывается с философской проблемой соотнесения «свободы и необходимости». Прежде всего, возникает вопрос, – в какой степени свободен человек, идущий по жизни, делающий эту свою жизнь? Причем, при обсуждении данной темы представляется необходимым разграничить два вопроса: о свободе самого человека (фактической и юридической) и о свободе его воли, т. е. свободе его побуждений, мотивации, деятельностных проявлений. Будем, прежде всего, рассматривать второй аспект проблемы, как философски более значимый. Часто именно «необходимость» воспринимается человеком, как непреодолимое действие законов природы, социума, Господа Бога, в конечном счете, что подавляет его волю и обуславливает трагическое мировосприятие. (Что касается первого аспекта, то в этом случае все представляется гораздо более ясным, ибо речь идет, всего лишь, о физических либо юридических ограничениях и запретах для деятельности или бездеятельности человека, т. е. о моментах социальных и политических, которые общество может в той или иной степени регулировать. Этим и занимаются политики, юристы, социологи и т. п., – в разной степени успешно). При оценке этого второго аспекта существует довольно широкий спектр мнений крупнейших философов разных времен. Как крайние противоположные точки зрения, отметим позиции знаменитого маркиза де Сада, с одной стороны («свобода не терпит границ, – она или является преступлением или не является свободой»), и некоторых религий, с другой стороны, развивающих идеи абсолютной предопределенности и необходимой обусловленности всех жизненных явлений (в средние века, к примеру, христианство утверждает идею Божественного Провидения, которое ведет нас по этой жизни; это же, по сути дела, утверждает и возникшее в тот же период мусульманство: все происходит по воле Аллаха). По сути дела, и наука вносит свой вклад в подобную трактовку, оценивая свободу, как осознаваемое человеком существование непреложных законов природы. У большинства авторов-философов позиция все-таки более гибкая. Кстати, возвращаясь к анализу свободы воли человека, с этих позиций подчеркнем, важность предпосылки признания или отрицания существования Бога. Признание существования Бога-Творца может, на мой взгляд, повести к двоякому выводу: 1. Бог создает сами законы и дает первотолчок, а далее все (сам человек и его познание, в том числе) возникает и развивается в соответствии с их сущностью. При этом следует учитывать, что эти законы необходимости исходят от Бога-Творца и, соответственно, ограничены по количеству и качеству, в том числе и в сфере человеческой деятельности, и в сфере этики. Они действуют только на период творения, и в рамках сотворенного мира. Но это уже допускает построение этики, ограничивающей свободу воли человека посредством моральных законов и заповедей, и физики, открывающей все новые законы природы, также ограничивающие свободу деятельности человека. 2. Можно попытаться обосновать какую-то «чистую» свободу воли человека, как, например, «сына Бога» (допуская при этом чистую свободу воли самого Бога, что, в общем, проблематично, как мы увидим далее), – тогда предсказуемость мира и поведения человека, исчерпывающая познаваемость законов природы оказывается принципиально невозможной. В развитие этой позиции, можно также признать за Богом, как Творцом, право свободного изменения правил, право поиска, – «Бог играет, Бог творит чудеса». Отрицание существования Бога автоматически ведет к утверждению о том, что в мире действует только лишь так называемая природная необходимость, – при этом подразумевается существование неких неизменных законов взаимодействия материальных тел и явлений, что, соответственно, ведет к признанию предсказуемости будущего состояния мира. Но это лишь на первый взгляд. Проблема состоит в том, что и в этом случае следует признать бесконечным процесс познания человеком окружающего его, бесконечного вширь и вглубь, мира, признать бесконечным число и фундаментальность законов этого мира и, таким образом, мы вновь сталкиваемся с невозможностью предсказания будущего состояния мира. Опять появляется проблема и возможность допущения опять-таки существования трансцендентного существа – Бога. С этих позиций можно уже, как было сказано, утверждать существование, в какой-то степени, свободы воли человека.

В то же время, независимо от признания или непризнания существования Бога, следует учитывать возможные импульсы воздействия на человека (и на самого Бога, если он признается) от первовещества, от первоматерии (как некой иерархии, конгломерата миров и творящих их богов, – о чем еще будет идти речь подробнее). Тем самым парадигма существования вечно незыблемой природной или Божественной необходимости, фатально определяющей жизнь и деятельность человека и человечества, (хотя это существование и доказывается нам в повседневной жизни действием ее естественных природных законов постоянно) в любом случае оказывается капитально подорванной, – концепция свободы воли видится более приемлемой, в какой-то степени. Но и в этом случае вряд ли можно утверждать безусловную свободу воли человека, свободу его выбора, если он всегда подвержен воздействию неких, кажущихся спонтанными, импульсов от первовещества. Свобода воли проявляется лишь в том, что человек может и не подчиниться (даже себе в ущерб) определенным законам природы или установлениям религии, общественных организаций, если в нем возникнет соответствующий импульс (но сама зависимость от глубинных импульсов сохраняется в любом случае). И вновь возникает вопрос, как, на каких основах строить в этом случае социум и этику, как теоретическую основу человеческого поведения: – исходя, к примеру, из прагматических принципов осуществления человеческого общежития, т. е. двигаясь исключительно по линии здравого смысла, – или взяв на веру определенные Божественные установления какой– либо конкретной конфессии, – либо на основе межконфессионального договора, – или вообще ее не строить, не заботиться о ней? Но в последнем случае и жизнь человеческая может оказаться невозможной, – всегда необходимо соблюдение каких-либо правил ее устроения. Появляется множество вопросов, о которых мы еще будем говорить подробно. Здесь нам потребуется опять совершить небольшой исторический экскурс.

Рационалист: Кстати, отметим, что Лейбницем, как известно, был введен специальный термин «теодицея», – оправдание Бога, оправдание правомерности веры в его существование, допущения его в научные и философские построения. В то же время существует мнение, что материалисты не нуждаются в «теодицее» (вспомним знаменитое высказывание известного физика в разговоре с Наполеоном Бонапартом, – «эта гипотеза, сир, мне не нужна»). Они смотрят на мир как бы снизу вверх и доказывают, что высшие формы возникают стихийно и закономерно из низших форм, а не созданы никаким мировым разумом. И у них не возникают эти сакраментальные вопросы: что определяет всю направленность эволюции, – необходимость, случай или чья-то воля, (развитие, по их мнению, идет циклично и самопроизвольно на основе неких флуктуаций материи); откуда произошел первотолчок (они считают, что его никогда не было, – движение и флуктуация вечны); что определило становление самих законов природы (они существуют вечно). Достаточно логично, вроде бы. Но материалистам также трудно позитивно не ответить на другой важнейший вопрос, (что подрывает сами основы их аргументации и существенно ее дополняет), – почему бог (в том числе и Бог, творящий миры) не может появиться как результат бесконечной эволюции природы, что признается и утверждается теми же материалистами. Итак, существует некая противоречивость во взглядах материалистов, а Лейбниц таким образом, оказывается совершенно прав.

Эпикур: Несчастье – жить в необходимости, но жить в необходимости вовсе не является необходимостью, – пути к свободе везде открыты. Свобода эта обусловлена спонтанным, необъяснимым отклонением атомов. Я смеюсь над судьбой и вместо этого утверждаю, что иное действительно происходит по неизбежности, иное – по случаю, но иное – зависит и от нас.

Платон: С этим можно согласиться, но лишь частично. Сама так называемая спонтанность всегда чем-то обусловлена каузально. Я полагаю, в частности, что над каждой из частей мироздания поставлен правитель, ведающий малейшими проявлениями всех состояний и действий (даже частицей человека руководит такой правитель) и все это направлено к определенной конечной цели: чтобы осуществлялось присущее жизни целого блаженное бытие, и бытие это возникает не ради тебя, – наоборот, ты – создан ради него. Есть и Верховный правитель, который видит, что все наши дела одухотворены и что много в них добродетели, но много в них и порока. Видя это, он придумал специальные места для поощрения и наказания человека, чтобы во Вселенной всегда побеждала добродетель, а порок был бы побежден: если ты станешь хуже, то отправляешься после смерти к дурным душам, если лучше, – то к лучшим душам. Правосудие верховных учредителей никогда и никого не оставит в покое, – каждый понесет назначенное богами наказание или поощрение.

Виктор: Очевидно, что Платон развивает идеи божественного творения и управления, а значит и Божественной необходимости. Им утверждаются и законы эволюции, хоть и от Бога, но, одновременно, похоже, признается и определенная свобода, не подконтрольность Богу воли человека, иначе его незачем было бы воспитывать, – поощрять или наказывать. Именно вследствие этого у него звучит идея воздаяния, возмездия в воспитательных целях. Эти же мысли Платон развивает и при анализе мотивации поведения человека. С одной стороны, он считает, что живые существа – «чудесные куклы богов», сделанные ими с неизвестной нам целью, но обладающие некоторой свободой выбора (можно предположить, что, или это сделано богом сознательно, чтобы, к примеру, «интереснее было играть», или в силу неспособности его самого контролировать импульсы из других миров, от других богов, – те самые начала неразумия). С другой стороны, он утверждает, что каждый должен следовать «златому и священному руководству разума», т. е., по его мнению, разум дан человеку Богом, как некий фонарь в сотворенном им мире, освещающий путь к некой цели. Но эта цель, – кем она выбирается? Самим человеком, Богом-Творцом или его антиподом? Это большой вопрос. Мы видим также, что утверждается определенный смысл человеческой жизни: «ради осуществления бытия сотворенного целого». Но, опять-таки, возникает «проклятый» вопрос о смысле творения самого этого целого. Что это, – результат «игры» или нечто более серьезное?