Лучшие мысли и изречения древних в одном томе Душенко Константин

«Письма к Луцилию», 12, 4

Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть.

«Письма к Луцилию», 12, 5

Смерть ‹…› должна быть перед глазами и у старика, и у юноши – ведь вызывают нас не по возрастному списку.

«Письма к Луцилию», 12, 6

Нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было надеяться на лишний день.

«Письма к Луцилию», 12, 6

Каждый день нужно проводить так, словно он замыкает строй, завершает число дней нашей жизни. ‹…› Отправляясь ко сну, говорить весело и радостно: «Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен». А если бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью.

«Письма к Луцилию», 12, 8

Поблагодарим бога за то, что никто не может навязать нам жизнь.

«Письма к Луцилию», 12, 10

Я не устану потчевать тебя Эпикуром, и пусть знают все, кто твердит его слова и ценит их не за то, что в них сказано, а за то, кем они сказаны: лучшее принадлежит всем.

«Письма к Луцилию», 12, 11

Воображение ‹…› доставляет нам больше страданий, чем действительность. ‹…› Многое мучит нас больше, чем нужно, многое – прежде, чем нужно.

«Письма к Луцилию», 13, 4

Вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки.

«Письма к Луцилию», 13, 9

Порой и жертве удавалось пережить палача.

«Письма к Луцилию», 13, 11

Если бояться всего, что может случиться, то незачем нам и жить.

«Письма к Луцилию», 13, 12

Беда глупости еще и в том, что она все время начинает жизнь сначала. (Со ссылкой на Эпикура, но, вероятно, это собственная формулировка Сенеки.)

«Письма к Луцилию», 13, 16

До чего противно легкомыслие тех, ‹…› кто перед кончиной начинает надеяться заново. ‹…› Что гнуснее старика, начинающего жизнь сначала?

«Письма к Луцилию», 13, 16–17

Многим пришлось бояться оттого, что их можно было бояться.

«Письма к Луцилию», 14, 10

Кто мудр, тот во всем смотрит на замысел, а не на исход. Начало в нашей власти; что выйдет, решать фортуне, над собой же я не признаю ее приговора.

«Письма к Луцилию», 14, 16

Мы не должны ни во всем уподобляться ‹…› толпе, ни во всем от нее отличаться. ‹…› Больше стойкости в том, чтобы оставаться трезвым, когда весь народ перепился до рвоты, больше умеренности в том, чтобы, не смешиваясь со всеми, не выделяться и не составлять исключения и делать то же самое, что все, но иначе.

«Письма к Луцилию», 18, 3–4

Чего ты дожидаешься? ‹…› Исполнения всех желаний? Такое время не наступит! ‹…› Такова цепь желаний: одно родит другое.

«Письма к Луцилию», 19, 6

Покуда ты будешь на все зариться, все будут зариться на тебя.

«Письма к Луцилию», 19, 7

Заблуждается тот, кто ищет друзей в сенях, а испытывает их за столом.

«Письма к Луцилию», 19, 11

Люди больше всего ненавидят тех, кому больше обязаны.

«Письма к Луцилию», 19, 11

Малая ссуда делает человека твоим должником, большая – врагом.

«Письма к Луцилию», 19, 11

[Благодеяния надо] не разбрасывать, а распределять. ‹…› Дело не в том, что ты дал, а в том, кому ты дал.

«Письма к Луцилию», 19, 12

Люди не знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят чего-нибудь.

«Письма к Луцилию», 20, 6

Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, нежели все время висеть.

«Письма к Луцилию», 22, 3

Немногих удерживает рабство, большинство за свое рабство держится.

«Письма к Луцилию», 22, 11

Все заботятся не о том, правильно ли они живут, а о том, долго ли проживут; между тем жить правильно – это всем доступно, жить долго – никому.

«Письма к Луцилию», 22, 17

Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы.

«Письма к Луцилию», 23, 5

Плохо живут те, кто всегда начинает жизнь сначала. ‹…› Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А ‹…› некоторые кончают жить, так и не начав.

«Письма к Луцилию», 23, 9, 11

Зачем сейчас портить себе жизнь страхом перед будущим? Глупо ‹…› чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.

«Письма к Луцилию», 24, 1

Если ты хочешь избавиться от всякой тревоги, представь себе, что пугающее тебя случится непременно, и какова бы ни была беда, найди ей меру и взвесь свой страх. Тогда ты наверняка поймешь, что несчастье, которого ты боишься, или не так велико, или не так длительно.

«Письма к Луцилию», 24, 2

Поверь мне, ‹…› смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничто не страшно.

«Письма к Луцилию», 24, 11

Надейся на справедливое решение, но будь готов к несправедливому.

«Письма к Луцилию», 24, 12

Отдели смятение от его причины, смотри на само дело – и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.

«Письма к Луцилию», 24, 12

Как водяные часы делает пустыми не последняя капля, а вся вытекшая раньше вода, так и последний час, в который мы перестаем существовать, не составляет смерти, а лишь завершает ее: в этот час мы пришли к ней – а шли мы долго. ‹…› «Смерть, уносящая нас, – лишь последняя смерть среди многих».

«Письма к Луцилию», 24, 20–21

Только люди бывают так неразумны и даже безумны, что некоторых заставляет умереть страх смерти.

«Письма к Луцилию», 24, 23

Мудрый и мужественный должен не убегать из жизни, а уходить. И прежде всего нужно избегать той страсти, которой охвачены столь многие, – сладострастной жажды смерти. Ибо помимо прочих душевных склонностей есть ‹…› еще и безотчетная склонность к смерти, и ей нередко поддаются люди благородные и сильные духом, но нередко также и ленивые и праздные. Первые презирают жизнь, вторым она в тягость.

«Письма к Луцилию», 24, 25

Все, в чем мы нуждаемся, или стоит дешево, или ничего не стоит.

«Письма к Луцилию», 25, 4

Гнет возраста чувствует только тело, а не душа, и состарились одни лишь пороки и то, что им способствует.

«Письма к Луцилию», 26, 2

«Размышляй о смерти!» – Кто говорит так, тот велит нам размышлять о свободе. Кто научился смерти, тот разучился быть рабом. Он выше всякой власти и уж наверное вне всякой власти.

«Письма к Луцилию», 26, 10

Совершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно и продавалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато низость покупается ежедневно.

«Письма к Луцилию», 27, 8

Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя? (Со ссылкой на Сократа.)

«Письма к Луцилию», 28, 2

Насколько выше была б ему цена, если б толпа ценила его пониже.

«Письма к Луцилию», 29, 8

Передышками нельзя пренебрегать: тяжелобольным временное улучшение заменяет здоровье.

«Письма к Луцилию», 29, 8

Не смей пересчитывать всех, кто тебе страшен. ‹…› К твоей смерти доступ открыт только одному, сколько бы врагов тебе ни угрожало.

«Письма к Луцилию», 29, 9

Только низким путем можно снискать любовь низких.

«Письма к Луцилию», 29, 10

По-моему, умирая, человек мужественнее, чем перед смертью. Когда смерть пришла, она и невежде дает силу духа не бежать от неизбежного.

«Письма к Луцилию», 30, 8

Кто не хочет умирать, тот не хотел жить. Ибо жизнь дана нам под условием смерти и сама есть лишь путь к ней.

«Письма к Луцилию», 30, 10

Мы боимся не смерти, а мыслей о смерти – ведь от самой смерти мы всегда в двух шагах.

«Письма к Луцилию», 30, 17

Стыдно человеку, который одолел самые высокие вершины, обременять богов. Что нужды в молитвах? Сделай сам себя счастливым!

«Письма к Луцилию», 31, 5

Из тесного угла можно вознестись к небу – только воспрянь.

«Письма к Луцилию», 31, 11

Жизнь наша коротка, и сами мы еще больше сокращаем ее своим непостоянством, каждый раз начиная жить наново. Мы дробим ее на мелкие части и рвем в клочки.

«Письма к Луцилию», 32, 2

Где что-нибудь выдается и бросается в глаза, там не все ровно. ‹…› [У] величайших людей ‹…› каждая черта в произведении так сплетена с другою, что невозможно что-либо изъять, не разрушив целого.

«Письма к Луцилию», 33, 1, 5

Не та красива, у которой хвалят руку или ногу, а та, у кого весь облик не позволит восхищаться отдельными чертами.

«Письма к Луцилию», 33, 5

Одно дело помнить, другое знать! ‹…› Знать – это значит делать и по-своему, ‹…› не оглядываясь всякий раз на учителя. ‹…› Не становись второю книгой!

«Письма к Луцилию», 33, 8–9

Идущий следом за другим ничего не найдет, потому что не ищет.

«Письма к Луцилию», 33, 10

Истина открыта для всех, ею никто не завладел.

«Письма к Луцилию», 33, 10

Говорят, что начало – это уже полдела; то же относится и к нашей душе: желание стать добродетельными – полпути к добродетели.

«Письма к Луцилию», 34, 3

Дружба всегда на пользу, а любовь иногда и во вред.

«Письма к Луцилию», 35, 1

Ни младенцы, ни дети, ни повредившиеся в уме смерти не боятся – и позор тем, кому разум не дает такой же безмятежности, какую дарует глупость.

«Письма к Луцилию», 36, 12

В пространных рассуждениях, написанных заранее и прочитанных при народе, шуму много, а доверительности нет. Философия – это добрый совет, а давать советы во всеуслышанье никто не станет.

«Письма к Луцилию», 38, 1

Великая душа пренебрегает великим и предпочитает умеренное чрезмерному.

«Письма к Луцилию», 39, 4

Нет несчастнее зашедших так далеко, что прежде излишнее становится для них необходимым.

«Письма к Луцилию», 39, 6

Нет лекарства для того, у кого пороки стали нравами.

«Письма к Луцилию», 39, 6

В речах перед народом нет ни слова истины: их цель – взбудоражить толпу, мгновенно увлечь неискушенный слух, они уносятся, не давая над собою подумать.

«Письма к Луцилию», 40, 4

Пусть оратор ‹…› говорит не быстрей и не больше, чем могут выдержать уши.

«Письма к Луцилию», 40, 8

Многим не хватает только благосклонности судьбы, чтобы сравняться жестокостью, и честолюбием, и жаждой роскоши с самыми худшими. Дай им силы на все, чего они хотят, и ты узнаешь, что хочется им того же.

«Письма к Луцилию», 42, 4

Мы считаем купленным лишь приобретенное за деньги, а на что тратим самих себя, то зовем даровым ‹…› Всякий ценит самого себя дешевле всего.

«Письма к Луцилию», 42, 7

Кто сохранил себя, тот ничего не потерял, но многим ли удается сохранить себя?

«Письма к Луцилию», 42, 10

Мы живем так, что внезапно увидеть нас – значит поймать с поличным.

«Письма к Луцилию», 43, 4

Все, если взглянуть на изначальное происхождение, ведут род от богов.

«Письма к Луцилию», 44, 1

За всеми нами одинаковое число поколений, происхожденье всякого лежит за пределами памяти.

«Письма к Луцилию», 44, 4

Нет царя, что не произошел бы от раба, и нет раба не царского рода. (Со ссылкой на Платона.)

«Письма к Луцилию», 44, 4

Важно не сколько [у тебя книг], а сколь они хороши.

«Письма к Луцилию», 45, 1

Одной молитвой опровергаем другую. Желания у нас в разладе с желаниями.

«Письма к Луцилию», 45, 6

Жизнь любого занята завтрашним днем. ‹…› Люди не живут, а собираются жить.

«Письма к Луцилию», 45, 12–13

Мы лжем и без причин, по одной привычке.

«Письма к Луцилию», 46, 3

Обходись со стоящими ниже так, как ты хотел бы, чтобы с тобою обходились стоящие выше.

«Письма к Луцилию», 47, 11

Нет рабства позорнее добровольного.

«Письма к Луцилию», 47, 17

Любовь не уживается со страхом.

«Письма к Луцилию», 47, 18

Цари забывают, как сильны они сами и как слабы другие, и чуть что – распаляются гневом, словно от обиды. ‹…› Для того и нужна им обида, чтобы кому-нибудь повредить.

«Письма к Луцилию», 47, 20

Нужно жить для другого, если хочешь жить для себя.

«Письма к Луцилию», 48, 2

Разве что-нибудь было не «совсем недавно»? Совсем недавно я был мальчиком и сидел у философа Сотиона, совсем недавно начал вести дела в суде, совсем недавно потерял к этому охоту, а там и силы. Безмерна скоротечность времени, и ясней всего это видно, когда оглядываешься назад. Взгляд, прикованный к настоящему, время обманывает, ускользая при своей быстроте легко и плавно. ‹…› Минувшее пребывает в одном месте, равно обозримое, единое и недвижное, и все падает в его глубину.

«Письма к Луцилию», 49, 2–3

Ты заблуждаешься, полагая, что только в морском плавании жизнь отделена от смерти тонкою преградой: повсюду грань между ними столь же ничтожна. Не везде смерть видна так близко, но везде она стоит так же близко.

«Письма к Луцилию», 49, 11

Что ты веселишься, если тебя хвалят люди, которых сам ты не можешь похвалить?

«Письма к Луцилию», 52, 11

Рассказывать сны – дело бодрствующего; признать свои пороки – признак выздоровления.

«Письма к Луцилию», 53, 8

Мы думаем, будто смерть будет впереди, а она и будет, и была. То, что было до нас, – та же смерть.

«Письма к Луцилию», 54, 5

Изнеженность обрекла нас на бессилие, мы не можем делать то, чего долго не хотели делать.

«Письма к Луцилию», 55, 1

Постоянство и упорство в своем намерении – вещи такие замечательные, что и упорная лень внушает уважение.

«Письма к Луцилию», 55, 5

Голос мешает больше, чем шум, потому что отвлекает душу, тогда как шум только наполняет слух и бьет по ушам.

«Письма к Луцилию», 56, 4

Взгляни на него: ‹…› он ворочается с боку на бок, стараясь ‹…› поймать хоть легкую дрему, и, ничего не слыша, жалуется, будто слышит. Какая тут, по-твоему, причина? Шум у него в душе: ее нужно утихомирить, в ней надо унять распрю; нельзя считать ее спокойной только потому, что тело лежит неподвижно.

«Письма к Луцилию», 56, 7–8

У каждого потемнеет в глазах, если он, стоя у края бездны, взглянет в ее глубину. Это – не страх, а естественное чувство, неподвластное разуму. Так храбрецы, готовые пролить свою кровь, не могут смотреть на чужую, так некоторые падают без чувств, если взглянут на свежую или старую, загноившуюся рану либо прикоснутся к ней, а другие легче вынесут удар меча, чем его вид.

«Письма к Луцилию», 57, 4–5

Никто не остается в старости тем же, чем был в юности, завтра никто не будет тем, кем был вчера. Наши тела уносятся наподобие рек. ‹…› Я сам изменяюсь, пока рассуждаю об изменении всех вещей. Об этом и говорит Гераклит: «Мы входим, и не входим дважды в один и тот же поток». Имя потока остается, а вода уже утекла.

«Письма к Луцилию», 58, 22–23

[В мире] пребывает все, что было прежде, но иначе, чем прежде: порядок вещей меняется.

«Письма к Луцилию», 58, 24

Что такое конец жизни – ее отстой или нечто самое чистое и прозрачное ‹…›. Ведь дело в том, что продлевать – жизнь или смерть.

«Письма к Луцилию», 58, 33

Многих красота какого-нибудь полюбившегося слова уводит к тому, о чем они писать не собирались.

«Письма к Луцилию», 59, 5

Лесть всех делает дураками, каждого в свою меру.

«Письма к Луцилию», 59, 13

[Истинная радость], не будучи чужим подарком, ‹…› не подвластна и чужому произволу. Что не дано фортуной, того ей не отнять.

«Письма к Луцилию», 59, 18

Я стараюсь, чтобы каждый день был подобием целой жизни.

«Письма к Луцилию», 61, 1

Несчастен не тот, кто делает по приказу, а тот, кто делает против воли.

«Письма к Луцилию», 61, 3

Кратчайший путь к богатству – через презрение к богатству.

«Письма к Луцилию», 62, 3

Мы ищем в слезах доказательство нашей тоски и не подчиняемся скорби, а выставляем ее напоказ. ‹…› И в скорби есть доля тщеславия!