Люди былой империи (сборник) Исмагилов Анвар

Нашим детям и внукам уже трудно понять, почему в те времена мы поступали так, а не иначе, и почему для нас всё ещё важно то, что давно потеряло значение для них. Наши страхи и радости, несбывшиеся надежды и сотворённый нами мир – уж какой получился – всё в этой книге. Оглянитесь вокруг! – вот о чём говорит каждая её строка. – Научитесь видеть тех, кто рядом с вами! Не всякий хочет и умеет рассказывать о себе. А ведь нет в жизни ничего важнее, чем любить живых и помнить ушедших! Этим драгоценным даром: любить и помнить – в полной мере наделён Анвар Исмагилов, неутомимый исследователь жизни, идущий сквозь неё без страховки, не разучившийся по-детски удивляться, смеяться, плакать и ценить каждую секунду быстротекущей эпохи.
Автор выражает глубокую благодарность своим однокашникам и другим выпускникам Киевского высшего военно-морского политического училища (КВВМПУ), которые финансово поддержали издание этой книги.
Черноморский флот. Стихи-прелюдия
- Что думал я, двадцатилетний мальчик,
- По палубам прогарами ступая,
- В угрюмой башне главного калибра,
- В песчано-пляжной ссыльной тишине?
- Мне мир твердил: литература – дура,
- Штык молодец, а партия прекрасна,
- А мы любили девушек и сласти,
- Не признаваясь в этом никому!
- А я любил смотреть в глаза восходу,
- И провожать пустынные закаты,
- Пылавшие торжественною гаммой
- Над амальгамой моря.
- Так прошло
- Двенадцать лун неласковых. Ко мне
- Слетались письма братьев и подружек,
- По вечерам цыган Гарсиа Лорка
- Рассказывал дремучие легенды,
- А Саша-доктор поливал цветы,
- Пыхтя неутомимой сигареткой.
- «Свобода» нам своё твердила тайно,
- И Мастер уходил в прохладный путь,
- А мы всё не могли наговориться
- Ни о любви, ни о священном даре.
- Всё это было Черноморский флот.
- Свистел буксир, качался толстый тральщик,
- Грустил противолодочный корабль,
- Привязанный кормой к причальной стенке,
- И рвался в море сквозь глухие льды!
- А я стрелял ворон из пулемёта,
- На удочку ловил голодных чаек, —
- Не зная, что накликаю беду, —
- Ходил по бонам, аки по земле,
- Ворочал цепи, бакены и вехи
- И было далеко «до рiдной хати,
- Як до того Кiтая». Плыл туман
- По северным брегам златой Тавриды,
- Портвейн одноимённый обжигал
- Нам молодые розовые глотки
- (терпеть мы не могли дешёвой водки!).
- Отряды уходили в Бангладеш,
- Анголу, Югославию, а дома
- Гремели якорями и оркестрами.
- Всё это было Черноморский флот.
- Крутило катаклизмами планету,
- Два мира бились в лоб, рога в рога,
- Бродили грозно атомные лодки
- С гостинцами от их стола к другому.
- Бомбардировщики рычали в облаках,
- Суля любому в дом по Хиросиме.
- И в небе таял лёд на керосине.
- А в городе Ростове-на-Дону
- Грустили одинокие солдатки,
- Плясали в кабаках винтом матроски,
- Студентки демонстрировали верность
- На демонстрациях с плакатами в руках,
- И дома первомайское житье:
- Газеты утром, на ночь телевизор,
- Кефирно-бубличный строительный обед,
- Позорные пайки от профсоюза,
- Истошный коммунальный хор соседок,
- Повально изнывающих от крови
- И жаждущих грузинистых партнёров,
- Конечно же, с сортиром постоянным, —
- Но скудно спящих с мужем полупьяным.
- И это было русское житье!
- Прошло сто лет.
- Нет, двести или триста,
- И я пришёл, вернулся, возвратился,
- Без трёх зубов и с дыркой в голове,
- Усталый от тревог, стрельбы, и мата.
- В прохладных сумерках кап-лей военкомата
- Спросил: какие планы на житье?
- Я растерялся – жить, учиться, деток
- Растить, когда появятся они
- В положенные по природе дни.
- Кап-лей вздохнул – у нас есть разнарядка,
- Нет-нет, я просто так, ради порядка
- На мичманов учиться, а потом…
- И я ответил – суп с котом! Вот хрен вам,
- Я жить хочу, чтоб, как сказал поэт,
- Страдать и мыслить ну хоть тридцать лет.
- А ваших сказок о судьбе державы
- Наслушался!
- Меня здесь больше нет,
- Я выжил, вышел в дверь, в расход, в бутылку,
- На волю, в космос, в серебро астрала,
- Пока мне крылья льдом не оборвало!
- От гор и моря длится мой полёт.
- Но где он, гордый Черноморский флот?..
От автора
Путешествие по глобусу России – главный источник вдохновения для человека, здесь живущего. Придумали же во Львове нарисовать глобус города и даже начали его делать, да по богемной привычке быстро остыли и забросили проект. Так то – всего лишь город Львов, – при всем уважении к его древности и многоязычию. А я иду по глобусу России, моей святой и грешной земле, где ужасающие преступления перемешаны с величайшими подвигами духа, где сама природа будто прячется от тебя, чтобы вынырнуть где-нибудь из-за поворота невероятными осенними красками или весенней надеждой на новую жизнь.
Фото Е. Николаевой.
А вот и люди на пригорке! Старый альбом. То, что видел и сделал за свою жизнь даже один человек, не вместится в тяжёлые энциклопедические тома, в фотоплёнки, в электронные носители и в звуки записей диковинной речи и необъятной музыки, видеоряды старой хроники и семейные съёмки по принципу: вот мама с тобой на руках, тебе полгодика, а это в сорок третьем, в эвакуации, голод был, но лучше, чем в Питере, и соседи подкармливали; а вот папа на третьем курсе, на практике, на Северном флоте, а вот папина лодка перед последним походом (вздох и насморочные звуки в сторону), в Североморске, а это дядя Лёва прыгает с парашютом на учениях перед Афганистаном, его потом контузило; а вот мы только что взяли дачу, строим наш домик, приехал помогать дедушка, у него руки не было, оторвало на войне, но он управляется и одной, тешет бревна…
Ах ты, мать Расея!!! Твою мать!!!
Перед тобой калейдоскопом рассыпаются и расстилаются летние травы, цветы и деревья, мокрые осенние просторы, зовущие идти всё дальше и дальше, заснеженные долины и овраги с цепочками тёмных следов неведомых путников, стрельчатые листья и золотые восклицания весеннего горицвета, голые простуженные ветки кустарников с чёрными пупырышками ещё робких первых почек, запах льда и мокрой земли…
Бессонные вагоны, пропахшие ресторанными шедеврами, домашней курицей и свежими огурцами, железистый привкус воды для чая из титана, вопли энергичных, как электровеники, детей, облитые потом мощные телеса твоих соседей по купе, варёная картошка с жареным луком и пухлые домашние пирожки с кошатиной на бесконечных, как китайская пытка водой, остановках и стоянках, пьяные базары и драки, и разговоры, разговоры, разговоры…
А ты всё едешь, летишь и плывёшь по необозримым просторам Руси.
Целлулоидный блеск и металлический уют интерьеров аэровокзалов и аэропортов, бессонные голоса дикторов-небожителей с вездесущими звуками их странной речи с придыханиями и подвываниями, механический запах пищевого буфетного конвейера, разувание и раздевание перед вожделенными вратами магнитоскопа, дрожь в коленках перед взлётом и посадкой, толпы тёмных личностей, автоблагодетелей – «машинка нужна?» – с лицами из картотеки Шерлока Холмса…
Из окна десантного самолёта с пограничниками, упрямо ползущего от Кургана в сторону Ямала, видны степи, плавно переходящие в заснеженную подтайгу, редкие посёлки, деревни и села, хмуро стоящие на древних реках, ещё более редкие города, освещённые ярким не по-северному солнцем, и вспоминаешь, что в Тюмени инсоляция выше, чем в городе Сочи, прилепившемся к горным склонам. Могучая тайга сменяется гран-Финляндией: колки, озерца, озёра, ослепляющие светом глаза, как нахальный мальчишка – отражателем домашнего зеркала.
Громадные разливы Иртыша, Малой и Большой Оби, мелководные соры, набитые ценнейшей, лучшей для меня рыбой в мире: шустрый сырок, вальяжный щёкур, младший брат благороднейшего МУКСУНА, покрытого драгоценным серебром чешуи – кто пробовал муксуна хотя бы раз, тот не забудет никогда! И, наконец, могучая, в расцвете сил похожая на мини-торпеду белорыбица-нельма, истекающая прозрачным, как горная вода, жиром! И редчайшая сосьвинская селёдка, маленькая, получившая родовое название от реки Северная Сосьва с ледяной хрустальной водой. О всякой прочей рыбе: громадных щуках, горбатых карпах, жирнючих вездесущих карасях-лопатах и других сопутствующих товарах говорить не буду: для меня они проходные, на чёрный день.
Фото Е. Николаевой.
Историческая родина, громадная блатная столица Северного Кавказа, Ростов-на-Дону. Еду в Грозный, вновь поражаясь расстояниям, отмотанным за трое суток душной и потной дороги. Хрустально-сине-белый вокзал, мешанина стилей и течений архитектуры. При попытке найти путь наверх, чтобы дать телеграмму в Чечню, натыкаюсь на строгую дверь, над которой надпись «ЛИФТ», а чуть ниже, подбежав обрадовано, – табличку «Лифт не работает».
М-да-а-а… «Россия – страна, где нельзя верить надписям на дверях», – вспомнил я старинную истину из записных книжек какого-то писателя. Добавлю – а верить можно своим глазам, проверяя истину практикой. Перед вами, дорогой читатель – книга не стороннего наблюдателя, а исследователя пространства через путешествие. После похорон Гены Жукова, великого барда, и Миши Шелобнёва, друга из спецназа ВМФ, и ещё нескольких боевых друзей, я сам едва устоял на краю пропасти, и что-то подсказывает мне, что жить мне теперь надо в том числе и за них, ушедших и уходящих свидетелей прошлого, участников малых и больших событий, чьи молодость и зрелость прошли в непрерывной борьбе за выживание и окончились у кого гнилым забором, у кого особняком, а чаще всего – никак!
Снегоход на Ямале – царь и бог тундры! Люблю разные КРАЯ ЗЕМЛИ!!!
Родина высосала из нас молодые соки, наградила тяжёлыми недугами, а под конец – железяками, годными в игрушки внукам, – и забыла! НО МЫ ещё ЖИВЫ!!!
Книга «Люди былой империи» – не отчёт о проделанной работе, не просто сборник размышлений автора на основе боевого и житейского опыта людей нашей небывалой империи. Это признание того неоспоримого факта, что Российская империя, как бы её ни называли в прошлом, настоящем и будущем, – БЕЗВОЗВРАТНО УШЛА В ИСТОРИЮ и уже не повторится в том колоссальном, незыблемом и могучем виде, в каком привыкли её созерцать, кто с восхищением, кто со страхом, целые поколения людей всей планеты…
Об этом и многом другом – эта книга.
- Мы замшелые ветераны
- Тех войн, о которых никто не знал!
- Мастикой из нашей крови натирали
- Паркеты высоких кремлёвских зал…
- А когда вручали ордена и медали —
- Нас не было в этом почётном строю,
- Я и сам иногда – до сих пор! – удивляюсь, —
- Как живой на земле этой вечной стою?!
От войны к миру и обратно