Сокрушительный удар Фрэнсис Дик
Она рассмеялась.
– Что, что-то не так?
– Ну, если оставить в стороне все прочее… Мне надо на аукцион в Аскот.
– А-а… – Она помолчала. – А можно мне с тобой?
– Ну, если ты ничего не имеешь против того, что я буду заниматься делом…
– Что ты, наоборот! Мне будет интересно посмотреть, как мелкие мошенники обделывают свои грязные делишки. А потом, Вик Винсент… я его увижу?
– Я тебя не возьму.
– Ну не съем же я его!
– А кто тебя знает?
– Честное слово!
Когда я заехал за Софи в девять утра, она все еще зевала. Она проспала всего пять часов и вообще уже привыкла вставать в двенадцать. На ней был свитер и джинсы, а в руке – кусок хлеба с медом.
– Заходи. – Она поцеловала меня чуть липкими сладкими губами. – Кофе хочешь?
Мы прошли в маленькую кухню. Софи налила две чашки кофе. В окно ярко светило солнце, создавая обманчивое впечатление, что на улице тепло. На самом деле снаружи дул ледяной, пронизывающий северо-восточный ветер.
– Надень теплые сапоги, – сказал я. – И вообще оденься потеплее. И замотай нос шарфом – или намажься кремом от обморожения.
– А может, мне лучше остаться дома, у телевизора?
Она закуталась так, словно собиралась в Сибирь, и пожаловалась, что в этой одежде выглядит толстой.
– А ты когда-нибудь видела тощего эскимоса?
Она убрала волосы под меховой капюшон.
– Да, везде свои проблемы!
Мы приехали на аукцион в Аскот. Софи была предупреждена заранее, и все же ее первая реакция была примерно такой же, как у Керри.
– И это Аскот?!
– Скажи спасибо, что сегодня хоть дождя нет.
Она поплотнее закуталась в меховую куртку.
– Слава богу, что ты настоял на этом эскимосском костюме!
Я повел ее к конюшням. Там было несколько лошадей, на которых я хотел взглянуть. Земля под ногами была твердой – бывшая грязь замерзла в камень. Софи добросовестно заглядывала в каждый денник и разглядывала их обитателей, хотя видно было, что она действительно разбирается в лошадях хуже, чем в квантовой механике.
– Послушай, а они действительно видят разными глазами разное, раз у них глаза по бокам головы?
– Ничего, они как-то разбираются.
– Наверно, это очень неудобно.
– У многих животных глаза расположены по бокам головы, – возразил я. – И у птиц. И у рыб.
– И у змей всяких, – добавила Софи.
При некоторых лошадях были конюхи. При некоторых не было. Некоторые конюхи были, но ушли перекусить. Повсюду царил обычный утренний хаос: ведра, мешки с навозом, скребницы, повязки, сетки с сеном, недоуздки, и все это свалено в кучки у входов в денники. Большая часть лошадей, которых должны были выставить на торги с утра, находилась здесь со вчерашнего дня.
Я попросил конюхов вывести нескольких лошадей, чтобы посмотреть, как они двигаются. Лошади послушно трусили по площадке перед конюшней вслед за конюхами, которые водили их под уздцы шагом и рысью. Я смотрел на них спереди и сзади.
– А что ты высматриваешь? – спросила Софи.
– В частности, выясняю, не бочат ли они.
– А что это значит?
– Ну, не выносят ли они ноги вбок.
– А это хорошо или плохо?
– Самые резвые обычно этого не делают.
Потом мы вернулись к круглой арене, над которой радостно свистел ветер. Жалкая кучка участников торгов переминалась с ноги на ногу и прятала руки под мышками. Ронни Норт тоже был там. Он выдыхал клубы пара и вытирал покрасневший нос. И Вик там был – он щеголял в блестящей белой куртке с поясом, под которой виднелась голубая рубашка.
Вик был занят беседой с клиентом. Я указал на него Софи.
– Надо же, такой приятный малый! – удивилась она.
– Ну еще бы! Многие его просто обожают.
Софи усмехнулась.
– Ирония судьбы!
Я купил двух кобылок-трехлеток для клиента из Италии. Вик угрюмо следил за мной с противоположного конца арены.
– Вот когда он так на тебя смотрит, – заметила Софи, – он совсем не кажется приятным.
Я повел ее в бар погреться и выпить кофе. Мне только сейчас пришло в голову, что, может, зря я притащил Софи в Аскот. Мне показалось, что Вик обратил на Софи не меньше внимания, чем на то, что я покупал. Может, он уже обдумывает, как добраться до меня через нее?
– В чем дело? – спросила Софи. – Что это ты вдруг притих?
– Пончик хочешь?
– Да, пожалуйста.
Мы жевали пончики, пили кофе, я просматривал каталог и делал заметки на полях по поводу тех лошадей, которых мы видели.
– И что, вот так весь день? – спросила Софи.
– Соскучилась?
– Нет… И что, ты каждый день так проводишь?
– В дни аукционов – да. В другие дни заключаю частные сделки, или езжу на скачки, или вожусь с транспортом и страховками. С прошлой недели мне и кашлянуть некогда.
Я рассказал ей про Уилтона Янга и мой внезапно разросшийся бизнес.
– А что, неужели в Англии продается так много лошадей? – недоверчиво спросила Софи. – Никогда бы не подумала, что так много людей может этим кормиться…
– Ну… В одной только Британии сейчас около семнадцати тысяч чистокровных племенных кобыл. Теоретически кобыла может приносить по жеребенку в год, но иногда они остаются холостыми, иногда жеребята гибнут. Так что каждый год на рынок поступает около девяти тысяч новых жеребят-годовичков. Кроме того, имеется около двадцати тысяч лошадей, которых тренируют для гладких скачек, и бог весть сколько еще стиплеров – во всяком случае, еще больше, чем для гладких. Лошади, которые всю жизнь остаются в руках одного владельца, скорее исключение, чем правило. Обычно лошадь переходит из рук в руки как минимум дважды.
– И каждый раз барышник получает комиссионные? – неодобрительно спросила Софи.
Я улыбнулся.
– Биржевые маклеры тоже получают комиссионные. Это более почтенное занятие?
– Да.
– Почему?
– Не знаю. Ты меня сбиваешь!
– Во Франции, Италии и особенно в Америке торговля лошадьми тоже процветает, – продолжал я. – На Британских островах около тысячи трехсот конеферм и конезаводов, а за границей их тоже тысячи.
– Такое мощное производство… и все это только ради того, чтобы люди могли играть на скачках!
Лицо ее сохраняло неодобрительное выражение. Я улыбнулся.
– Не хлебом единым жив человек!
Она хотела было что-то сказать, потом передумала и покачала головой:
– Никак не могу понять, то ли ты очень умный, то ли круглый дурак!
– И то и другое.
– Так не бывает.
– Легко! Большинство людей такие.
Мы вернулись к арене и стали свидетелями того, как Вик с Ронни Нортом вздули цену на худосочного четырехлетка вдвое выше, чем он стоил на самом деле, судя по внешнему виду. Вик наверняка получит от продавца солидный куш – это не считая комиссионных от клиента. А Ронни Норт был явно доволен жизнью вообще и своей новой ролью первого помощника в частности.
Да, видимо, Вик нашел замену Файндейлу.
Я заметил, что сам Файндейл тоже явился на аукцион – как раз вовремя, чтобы увидеть, что происходит. Он выглядел все так же: ошеломленный, исходящий бессильной ненавистью.
– Он выглядит словно паровой котел, который вот-вот взорвется, – заметила Софи.
– Если повезет, взрыв будет направлен в сторону Вика.
– Бессердечный ты! Он выглядит совершенно больным.
– Ну поди пожалей его, бедненького.
– Нет уж, спасибо!
Мы посмотрели нескольких лошадей, и я купил еще одну. Потом еще раз сходили выпить кофе. Ветер делался все холоднее. Однако Софи, похоже, была довольна.
– Мне надо напудрить нос, – сказала она в какой-то момент. – Где мне тебя потом искать?
Я заглянул в каталог.
– Мне стоит пойти посмотреть номер восемьдесят семь и девяносто два. Они еще в денниках.
– Ладно. Я тебя там разыщу.
Я посмотрел номер восемьдесят семь и решил его не брать. Слишком тонкая кость, и чересчур косит глазом. При нем никого не было. Я вышел из денника, запер на засов обе половинки двери и прошел к девяносто второму. Открыл верхнюю половинку двери, заглянул внутрь. Конюха там тоже не было. Терпеливый номер девяносто два без особого любопытства глянул в мою сторону. Я отворил нижнюю дверцу и вошел в денник. Дверцы у меня за спиной захлопнулись. Лот 92 был надежно привязан за недоуздок к кольцу в стене, но на улице было слишком холодно, чтобы оставлять двери нараспашку.
Это был пятилетний конь, участвовавший в скачках с препятствиями. Продавался он потому, что владельцам срочно понадобились деньги, но перспективы у него были неплохие. Я погладил его по гнедому боку, провел рукой по ногам, посмотрел зубы.
Дверь открылась и закрылась, но я не обратил на это особого внимания. Мало ли, может, конюх вернулся, а может, другой покупатель решил взглянуть на лошадь поближе…
Но это был не конюх и не покупатель.
Я отпустил губу коня, похлопал его по морде и отступил назад, чтобы еще раз окинуть его взглядом. И никакое шестое чувство не заставило меня оглянуться.
Я успел лишь заметить, как что-то блеснуло в воздухе. Ощутил удар в грудь. И, падая, увидел белое лицо Файндейла, который подскочил ко мне, чтобы довершить начатое.
Глава 13
Он метнул в меня, как копье, самое опасное оружие на конюшне: вилы.
Сила удара сбила меня с ног. Я лежал на боку на соломе, острые концы вонзились мне в грудь, и из-под меня торчала деревянная рукоятка.
Файндейл видел, что, несмотря на смертельную точность удара и на всю вложенную в него ненависть, я еще жив. И выражение его искаженного лица убедило меня, что он намерен исправить этот недочет.
Я знал, что вилы вонзились в тело, но не знал, насколько глубоко. Боли я почти не чувствовал. Я выдернул вилы из себя и перекатился на живот, придавив вилы своим телом. Файндейл упал на меня, ухватился за рукоятку и принялся тянуть, пытаясь выдернуть вилы из-под меня, а я просто лежал на них, как бревно, не зная, что еще делать.
Дверь снова отворилась, снаружи хлынул свет. Раздался крик. Женский крик.
– Помогите! Помогите, кто-нибудь!
Я смутно понял, что это Софи. Через некоторое время на выручку явились мобилизованные ею войска.
– Послушайте… – плаксиво протянул интеллигентный голос. Файндейл не обратил на него внимания.
– Это что такое?!
Этот, другой голос был покрепче, а владелец его еще крепче. Сильные руки принялись оттаскивать от меня Файндейла, потом к ним присоединились другие, и когда я наконец сумел оторвать нос от соломы, то увидел, что трое мужчин пытаются удержать Файндейла, а Файндейл расшвыривает их, точно тюки с сеном.
Он выскочил за дверь, мои спасители ринулись в погоню, и, когда я поднялся с колен на ноги, со мной осталась одна только Софи.
– Спасибо! – от души сказал я.
– Ты в порядке?
– Да… похоже.
Я наклонился и поднял вилы.
– А это что такое?
– Это он в меня бросил.
Софи взглянула на острые, как стилеты, концы вил и содрогнулась.
– Слава богу, что он промахнулся!
– Хм… – Я разглядывал две небольшие дырки на боку анорака. Потом медленно расстегнул его и сунул руку за пазуху.
– Он ведь промахнулся, да? – Софи внезапно обеспокоилась.
– Нет, попал. Интересно, почему я еще жив?
Я сказал это самым беспечным тоном, и Софи мне не поверила, но это была правда. Я ощущал боль от пореза, по боку ползла липкая струйка крови, но вилы не проникли ни в сердце, ни в легкие. А между тем они были брошены с достаточной силой, чтобы проткнуть меня насквозь…
Лицо мое само собой расползлось в дурацкой ухмылке.
– В чем дело? – спросила Софи.
– Слава богу, что у меня этот привычный вывих… Вилы попали в бандаж!
К несчастью для Файндейла, на аукционе зачем-то присутствовали двое полицейских в патрульной машине. Когда полицейские увидели, как трое людей ловят четвертого, они помогли отловить беглеца – чисто по привычке. Когда подошли мы с Софи, Файндейл сидел в патрульной машине с одним из полицейских, а другой слушал трех свидетелей, утверждавших, что если Джонас Дерхем сейчас не при смерти, то только благодаря им.
Я не стал с ними спорить.
Софи, не теряя своего обычного самообладания, рассказала им о вилах, полицейский заглянул мне под анорак и велел зайти к врачу, а потом явиться в участок для дачи показаний. Я подумал, что повторится тогдашняя история с Керри. Вряд ли полицейские так легко поверят, что один и тот же человек дважды в течение полутора месяцев подвергся нападению в одном и том же месте.
В ближайшем травмпункте выяснилось, что повреждения ограничились длинным порезом на ребрах. Доктор, девушка, которой не было еще тридцати, прозаично промыла рану и сказала, что десять дней тому назад ее вызывали к работнику с фермы, который пропорол себе вилами ногу насквозь. «Вместе с сапогом», – добавила она.
Я расхохотался. Девушка сказала, что не видит в этом ничего смешного. Ноги у нее были великолепные, но чувства юмора никакого. Впрочем, мое веселье тоже поутихло, когда она показала мне пряжку моего бандажа, который она сняла, чтобы добраться до пореза. Пряжка была сильно погнута, и на ней четко виднелся след зубца вил.
– Один зубец попал в пряжку. Другой попал в вас, но соскользнул вдоль ребра. Я бы сказала, что вам удивительно повезло.
– Да, пожалуй, – скромно согласился я.
Она залепила порез пластырем, сделала пару уколов от заражения, а денег не взяла.
– Нам платит министерство здравоохранения, – сказала она столь сурово, словно предлагать деньги аморально. И протянула мне бандаж. – А почему вы не сделаете себе операцию?
– Времени нет… А потом, у меня аллергия на больницы.
Она окинула взглядом мою голую грудь и руки.
– Но вам ведь уже приходилось бывать в больницах. У вас несколько переломов…
– Было дело, – согласился я.
Она вдруг позволила себе чуть заметно улыбнуться.
– А, теперь я вас узнала! Я вас видела по телевизору. Я однажды ставила на вашу лошадь в Большом национальном, когда была еще студенткой. Выиграла шесть фунтов и купила на них книгу о заболеваниях крови.
– Рад был помочь, – сказал я.
– Я бы на вашем месте пару недель походила без бандажа, – сказала она. – А то он будет бередить рану.
– Хорошо.
Я поблагодарил девушку-доктора, оделся, забрал из приемной Софи, и мы поехали в полицейский участок. Софи снова попросили подождать. Она со вздохом уселась на предложенный ей стул и спросила, надолго ли я.
– Возьми мою машину, – виновато сказал я. – Пройдись по магазинам. Или погуляй в Виндзорском парке.
Софи обдумала эту мысль и повеселела.
– Я вернусь через час.
Полицейские собрались меня допрашивать, но я попросил разрешения сперва поговорить с Файндейлом.
– Поговорить?! Ну… ни один закон этого не запрещает. Обвинение ему еще не предъявлено…
Однако полицейские с сомнением покачали головами.
– Он, знаете ли, очень агрессивен… Вы уверены, что вам это нужно?
– Конечно!
Они пожали плечами.
– Тогда вам сюда.
Файндейл был в маленькой голой допросной. Стол, два деревянных стула, и все. Но Файндейл не сидел на стуле, а стоял посреди комнаты, стараясь держаться подальше от стен. Он все еще дрожал, точно натянутая струна, и левое нижнее веко у него судорожно подергивалось.
Комната, стены которой до плеча были выкрашены коричневой, а выше – кремовой краской, была без окон и освещалась электрической лампочкой. На стуле у самой двери сидел бесстрастный молодой полисмен. Я попросил его и других оставить нас с Файндейлом наедине.
– Мне, блин, с тобой говорить не о чем! – громко провозгласил Файндейл.
Полицейские сказали, что это неблагоразумно с моей стороны, но в конце концов пожали плечами и удалились.
– Садись, – сказал я, взяв один из стульев, стоявших у стола, и указав на другой.
– Не хочу!
– Не хочешь – как хочешь.
Я достал сигареты и закурил. Рак легких, конечно, штука неприятная, но все же курить иногда полезно. Это успокаивает. Я глубоко затянулся.
Файндейл принялся расхаживать взад-вперед резкими короткими шажками.
– Я же говорил, что убью тебя!
– Но не получилось. Тебе повезло.
Он замер как вкопанный.
– Что ты сказал?
– Если бы ты меня убил – сел бы лет на десять.
– Оно того стоило! – Он снова принялся расхаживать взад-вперед.
– Я вижу, Вик нашел себе другого помощника, – заметил я.
Файндейл схватил стул и швырнул его в стену. Дверь немедленно открылась, и в комнату вбежал молодой полисмен.
– Подождите, пожалуйста, – сказал я. – Мы только-только начали.
Полисмен нерешительно посмотрел на Файндейла, на валяющийся стул, на меня – я спокойно продолжал курить – и наконец решил, что, пожалуй, можно снова оставить нас наедине. Дверь за ним бесшумно закрылась.
– По-моему, Вик подложил тебе свинью, – сказал я.
Файндейл остановился у меня за спиной. Мне стало сильно не по себе. Я еще раз затянулся и заставил себя не оборачиваться.
– Втянул тебя в неприятности, а потом бросил.
– Это ты меня втянул в неприятности! – глухо прорычал Файндейл.
Я знал, что мое напряжение может передаться ему и завести его еще больше, но для того, чтобы расслабиться, когда он стоял у меня за спиной, потребовалось немалое усилие воли. Я старался говорить медленно, задумчиво, убедительно, но во рту у меня было сухо, как в пустыне Невада.
– Вик начал все это, – говорил я. – Вик и ты. Теперь Вик работает с Ронни Нортом. Мы с тобой оба пострадали из-за Вика…
Файндейл внезапно снова появился в моем поле зрения. В электрическом свете его огненно-рыжие волосы казались совершенно апельсиновыми. Его глаза то вспыхивали маниакальным огнем, когда в них отражался свет лампы, то прятались в тени, когда Файндейл опускал голову. Мне снова вспомнилось, как Софи сравнила его с кипящим котлом. Похоже, сейчас он был ближе к взрыву, чем когда бы то ни было.
– Сигарету хочешь? – предложил я.
– Чтоб ты сдох!
Нет, сейчас, когда я мог его видеть, мне было куда спокойнее.
– Что ты сказал полицейским? – спросил я.
– Ни черта я им не сказал!
– Они тебя уже допрашивали?
– Нет.
– Хорошо, – сказал я. – Это сильно упрощает дело.
– Что ты имеешь в виду, черт побери?
Каждое его движение выдавало владевшее им напряжение и агрессивность. Мышцы Файндейла подергивались, словно через него пропускали электрические разряды.
– Что тебя злит больше всего? – спросил я.
– Больше всего? – заорал Файндейл. – Больше всего меня злит, бля, что ты жив и здоров, как огурчик! Я хотел убить тебя! Убить!!!
Он остановился, словно не в силах выразить то, что имел в виду. Но я его прекрасно понял. В своем стремлении отомстить мне он дошел до того, что утратил способность рассуждать разумно. Он видел только, что я сижу перед ним живой и здоровый, а значит, все было впустую. Видимо, ему было отчаянно необходимо убедиться, что его поступок не был абсолютно безуспешным. Я снял куртку и объяснил насчет бандажа и пряжки, которая спасла мне жизнь. Расстегнул рубашку, показал пластырь, объяснил, что там под ним.
– Болит, зараза! – честно признался я.
Файндейл прекратил метаться взад-вперед и заглянул мне в глаза.
– Болит?
– Да.
Он потрогал мой бок. Я поморщился.
Он отступил назад, подобрал стул, который швырнул об стенку, поставил его у другого конца стола и уселся напротив меня. Потянулся за сигаретами и зажигалкой, которые я оставил на столе, и закурил. Руки у него все еще тряслись от напряжения.
Я оставил рубашку расстегнутой и навыпуск. Файндейл курил, судорожно затягиваясь, то и дело поглядывая на полоску пластыря и снова отводя глаза. Похоже, это удовлетворило его. Вернуло ему уверенность в себе. Утешило. Файндейл выкурил всю сигарету молча, но дергаться постепенно перестал, и, когда бросил окурок на пол и раздавил его ногой, он выглядел куда более нормальным.
– Я хочу заключить с тобой сделку, – сказал я.
– Какую?
– Я скажу, что на вилы я напоролся случайно.
– Черт побери, ты же прекрасно знаешь, что это не так!
– Я знаю. И ты знаешь. И полиция знает. Но свидетелей-то не было… Если я поклянусь, что это вышло случайно, тебе не смогут даже предъявить обвинение в преднамеренном убийстве, не то что осудить.
Файндейл поразмыслил. Лицо его по-прежнему подергивалось, кожа туго обтягивала скулы…