Николай II. Расстрелянная корона. Книга 1 Тамоников Александр

Александр Второй недовольно поморщился:

– И что вы предлагаете, граф?

– Так как опасность покушения реальна и чрезвычайно велика, я прошу вас сегодня отложить выезд на развод. До следующего воскресенья мы раскроем заговор и нанесем сокрушительный удар по террористам.

– Что? – воскликнул император. – Не ездить на развод? Да на улицах уже народ собирается, в манеж прибудет великий князь Дмитрий Константинович, а я останусь в Зимнем? По городу тут же разнесутся слухи, что император испугался каких-то полоумных студентов.

Лорис-Меликов тихо проговорил:

– Уж лучше слухи, которые полиция быстро пресечет, чем…

Александр Второй отрезал:

– Я не намерен скрываться и что-либо менять в своих планах. Попрошу вас, граф, больше не делать мне подобных предложений.

– Тогда позвольте хотя бы усилить охрану, перекрыть улицы, ограничить присутствие народа на пути вашего следования.

– Вы еще предложите разогнать людей, которые выйдут приветствовать своего государя. Из-за бредовых идей анархистов я должен избегать собственного народа? Тогда какой же я император? Никаких изменений в моих личных планах на сегодняшний день не будет. Вам же, Михаил Тариэлович, я настойчиво советую думать, перед тем как что-то предлагать императору. Вы свободны.

Лорис-Меликов, мучимый нехорошими предчувствиями, вышел из дворца. Он отъехал от Зимнего как раз в тот момент, когда туда прибыл полицмейстер первого городского отделения полковник Адриан Дворжицкий, который занимался размещением полицейских и жандармов непосредственно по постам.

Около полудня к Михайловскому манежу начали съезжаться военные. Конные жандармы были расставлены на Манежной площади, контролировали Казанскую, Малую Садовую и Большую Итальянскую улицы. Народ, всегда стремившийся увидеть своего обожаемого монарха и приветствовать его, собирался на Большой Итальянской улице и Невском проспекте от Гостиного двора до памятника Екатерине Второй. Все ждали государя.

Но Александр Второй все же прислушался к предупреждению Лорис-Меликова. Садясь в карету, он приказал лейб-кучеру Фролу Сергееву ехать через Певческий и Театральный мосты, потом по набережной Екатерининского канала прямо на Большую Итальянскую.

В карете император сидел один. Рядом с кучером устроился ординарец унтер-офицер Мачнев. Вокруг кареты скакали шесть конных казаков лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона. Следом в санях ехал полковник Дворжицкий, за ним – начальник охранной стражи капитан Кох и несколько других лиц.

Появление царя у манежа сопровождалось радостным «ура». Александр улыбнулся в ответ. Вскоре император вошел в манеж, где для развода были построены два батальона лейб-гвардии – резервного пехотного полка и саперный. На разводе присутствовали цесаревич Александр Александрович и брат государя Михаил Николаевич.

Как и было обговорено, за час до планируемой акции Богданович покинул сырную лавку. Там остались Анна Якимова и Михаил Фроленко, изображавший покупателя.

Обычно приготовления к проезду царя по Малой Садовой начинались с двенадцати часов дня. Так было и сегодня. К этому времени на обоих концах Малой Садовой улицы появились конные жандармы, проезд прекратился.

Якимова прильнула к окну и внимательно следила за улицей. Вот-вот мог появиться царский эскорт. На столе стоял сосуд с раствором, который при замыкании полюсов должен был дать ток на взрыватель. Рядом в напряжении застыл Фроленко. Он смотрел на Якимову и готов был замкнуть электрическую цепь.

– Странно, жандармы, обычно напряженные, сосредоточенные, ведут себя свободно, вольно, переговариваются между собой. Что бы это значило? – вдруг проговорила Анна.

– Может, царь задерживается?

– Раньше он никогда не опаздывал к разводу.

– Должен появиться, тогда и жандармы поведут себя строго.

– Они уезжают, Михаил, – в растерянности произнесла Якимова. – Я выйду, узнаю, в чем дело.

– Осторожнее, Анна.

Якимова пробыла на улице недолго, вернулась, выдохнула и заявила:

– Мы просчитались. Император поехал на канал.

– Черт! Столько труда впустую. Получается, что лавка больше не нужна.

– А если царь возвращаться будет по Садовой?

– Софья не станет ждать этого. Теперь она будет вынуждена ввести в дело метателей зарядов. Уходим!

– Куда?

– На квартиру Фигнер, куда направился Богданович.

– Я не смогу спокойно сидеть у Веры.

– Хорошо, идем куда угодно.

Узнав, что царь не поехал по Малой Садовой, Перовская сохранила самообладание. Она сообразила, что обратно Александр поедет по набережной Екатерининского канала, и изменила план. Софья обошла метальщиков, указала им новые места ожидания, установила сигналы начала активных действий.

Развод прошел очень удачно. Государь, облаченный в мундир Саперного батальона, был доволен, находился в хорошем расположении духа. После развода император поговорил с приближенными лицами, окружившими его, сел в карету и приказал следовать по Большой Итальянской улице, через Михайловскую площадь, во дворец великой княгини Екатерины Михайловны.

Он пробыл у двоюродной сестры около получаса, а потом решил ехать в Зимний и сказал кучеру:

– Домой! Той же дорогой.

Перовская просчитала, что император воспользуется прежним маршрутом, и пошла по Михайловской улице. Она увидела там Рысакова, Гриневицкого, Емельянова и достала белый платок, что было сигналом идти на Екатерининскую набережную. Подав знак, Софья перешла по Казанскому мосту на противоположную сторону канала.

Карета государя двинулась по Инженерной улице, затем повернула направо, на набережную Екатерининского канала.

К сопровождению прибавился командир лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона ротмистр Кулебякин. Он ехал в отдельных санях.

Великий князь Михаил Николаевич и его сыновья остались на несколько минут в Михайловском замке.

Как только карета вылетела из-за угла Инженерной улицы, в руках Перовской опять мелькнул белый платок. Метальщики зарядов находились недалеко от поворота. Первым стоял Михайлов, за ним Рысаков, дальше Гриневицкий.

Отовсюду раздались крики:

– Царь едет!

– Вот, глядите, государь!

Карета быстро продвигалась вперед. Император успевал отвечать людям улыбкой, отданием чести, приветливым взмахом руки.

Михайлов не успел бросить бомбу. Карета пронеслась мимо него.

Настал черед Рысакова. Тот швырнул заряд. Взрыв прогремел под задними колесами царской кареты. Ее окутало густое облако дыма. Крики ужаса пронеслись по набережной.

Один казак погиб на месте. Он лежал позади кареты. Другой, сидевший на козлах с кучером, получил ранение. На тротуаре стонал мужчина из прохожих. В нескольких шагах от него оперся о перила раненый офицер. Впереди упал городовой.

Когда раздался взрыв, начальник охраны капитан Кох выскочил из саней. В первую очередь он посмотрел на императора, увидел, как тот сам выходит из кареты, облегченно вздохнул и бросился было к нему, но остановился. Преображенцы, полицейский и какой-то прохожий схватили преступника, бросившего бомбу. Кох поспешил к ним, приподнял метальщика за воротник пальто, обнажил саблю. Место взрыва окружала толпа. Она могла растерзать террориста. Кох встал между разъяренными людьми и преступником.

В это время к нему подошел ротмистр Кулебякин, убедился в том, что преступник не уйдет из рук капитана Коха, и бросился к императору.

Начальник охраны спросил террориста:

– Это ты произвел взрыв?

– Я, ваше благородие! – ответил Рысаков.

– Кто такой?

– Мещанин Глазков из Вятской губернии.

– Почему ты это сделал?

Рысаков отвернулся и промолчал.

Император перекрестился, поблагодарил Бога за спасение и спросил Дворжицкого, оказавшегося рядом:

– Преступник схвачен?

– Схвачен, ваше величество! Государь, благоволите сесть в мои сани и немедленно ехать во дворец.

– Прежде хочу взглянуть на преступника.

– Но это опасно, ваше величество. У него могут быть сообщники.

– Я сказал, хочу видеть того, кто намеревался убить меня. Что непонятного, господин полковник? – Александр направился к месту, где находился террорист.

Кулебякин просил его вернуться к карете, но император ничего не ответил, прошел мимо.

Царь подошел к преступнику, посмотрел ему в глаза и произнес твердым голосом, сохраняя спокойствие и самообладание:

– Молодец. И что же тебе нужно от меня, безбожник?

Рысаков не ответил.

Император повернулся к карете. Полковник Дворжицкий продолжал настаивать, чтобы он поспешил во дворец.

Александр Второй ответил:

– Хорошо, мы поедем во дворец, но прежде я хочу видеть место взрыва.

Бомба разворотила зад кареты. В мостовой образовалась воронка.

– А если бы немного раньше? – спросил император.

– Что вы сказали, ваше величество? – уточнил Дворжицкий.

– Я говорю, что если бы безбожник бросил бомбу секундой раньше, то взрыв произошел бы под самой каретой.

– Господь отвел от вас смерть.

Александр Второй перекрестился:

– Воистину так.

Перовская вцепилась в ограду на противоположной стороне канала. Царь опять невредим. Это какое-то наваждение! Его не берут ни пули, ни динамит. Но где же Тимофей Михайлов и Игнатий Гриневицкий? Неужели струсили, и все кончено? Она готова была выть от отчаяния, когда увидела метальщика.

Гриневицкий сошел с тротуара и швырнул под ноги императору вторую бомбу. Прогремел оглушительный взрыв. Государь, офицеры, казаки, сам террорист и зеваки, находившиеся поблизости, повалились на мостовую. Над набережной поднялся большой шар белого дыма.

Когда дым немного рассеялся, люди, разбросанные взрывом, боялись подступиться к тому месту, где только что стоял император. Никто не знал, убит он или ранен.

Александр даже не упал, а присел на мостовую. Он в горячке пытался опереться руками о землю. От шинели его остался только верх. Размозженные ноги были голы, из них лилась кровь.

К императору бросились все, и невредимые, и раненые. Первыми рядом с ним оказались полковник Дворжицкий, ротмистр Кулебякин, казаки. Появились юнкера.

Следом за ними прибыл великий князь Михаил.

Он встал на колени перед братом и спросил:

– Господи, Саша, что с тобой? Жив ли?

– Миша, как можно скорей домой. Если умереть, то там, – с трудом проговорил император.

– Ты держись, Саша. Бог милостив, все обойдется.

Люди, окружающие царя, подхватили его и потащили к саням. Им помогал Тимофей Михайлов, который, видимо, забыл о том, что у него в портфеле бомба. Офицеры и казаки кое-как перевязали раны императора и повезли его во дворец.

Софья Львовна Перовская, ставшая свидетелем страшной кровавой драмы, которую сама и организовала, пошла в небольшую кофейню на Владимирской улице, близ Невского проспекта. Там уже сидел Тырков из наблюдательного отряда.

Софья устроилась рядом с ним и сказала:

– Кажется, все прошло удачно. Царь если не убит, то тяжело ранен.

– Кто это сделал?

– Первую бомбу бросил Рысаков. Царь не пострадал, и тогда в дело вступил Гриневицкий. Николай арестован, а вот Игнатий, скорее всего, погиб.

Император лежал в кабинете на диване. Он находился в бессознательном состоянии. Растерянный фельдшер Коган пережал артерию на левом бедре царя. Доктор Маркус заглянул в медленно раскрывшийся окровавленный левый глаз умирающего и… лишился чувств. Кто-то из придворных приложил ко лбу Александра мокрое полотенце.

В кабинет вошел лейб-медик, знаменитый врач Боткин.

Но он уже ничего не мог сделать, только тихо проговорил:

– Если бы кровь остановили сразу после взрыва…

Доктор отошел от умирающего, так как в кабинет один за другим входили члены царской семьи, духовник императора, высшие должностные лица государства и церкви.

Вбежала и княгиня Юрьевская, так и не ставшая императрицей. Она упала на тело мужа, стала покрывать поцелуями его руки и зарыдала. Платье Юрьевской пропиталось кровью.

Агония царя продлилась три четверти часа. Градоначальник, прибывший во дворец, подробно доложил присутствующим о случившемся.

К лейб-медику подошел наследник-цесаревич Александр Александрович и тихо спросил:

– Есть ли надежда?

Боткин вздохнул, отрицательно покачал головой и сказал:

– Нет. Прошу соблюдать тишину. Государь умирает.

Персоны, собравшиеся в кабинете, подошли к царю. Его глаза смотрели мимо них, куда-то в пространство. Что он видел? То, что живым лицезреть не дано.

Боткин пощупал пульс, опустил окровавленную руку Александра и объявил:

– Государь император скончался!

Княгиня Юрьевская побледнела и рухнула на пол. Все остальные встали на колени.

В 15.35 на флагштоке Зимнего дворца был спущен императорский штандарт. Этот факт оповестил население о смерти Александра Второго.

Вечером того же дня умер и Гриневицкий, бросивший вторую бомбу.

Двадцатилетний Николай Рысаков, задержанный на месте преступления, на допросе выдал всех сообщников. Тут же были арестованы Геся Гельфман, Тимофей Михайлов, Софья Перовская, Николай Кибальчич, Григорий Исаев, Николай Суханов, Анна Якимова-Диковская, Татьяна Лебедева, Михаил Грачевский, Михаил Фроленко, Мартин Ланганс.

В течение нескольких недель Санкт-Петербург находился на военном положении. Ожидались волнения. Многие революционеры верили, что «Народной воле» хватит сил для открытого противостояния с правительством.

Власти особенно опасались выступлений рабочих. Рысаков сообщил о подпольной организации, созданной в их среде. Казачьи заставы отрезали от центра промышленные окраины. Впрочем, делать этого не требовалось.

Народовольцы ждали восстаний на заводах и фабриках, но их не произошло. Руководители террористической организации явно переоценили свои силы и степень влияния на массы. Исполком «Народной воли» по сути дела как был, так и остался узким, строго замкнутым в себе кружком кровавых заговорщиков.

Желябов написал заявление прокурору, в котором потребовал, чтобы его судили по делу об убийстве императора. В другом документе он заявлял, что приговор должен быть вынесен присяжными. Его первое заявление было удовлетворено, а вот второе – категорически отклонено.

Суд над террористами проходил с 26 по 29 марта под председательством сенатора Фукса и под надзором министра юстиции Набокова. Желябов, Перовская, Кибальчич, Гельфман, Михайлов и Рысаков обвинялись в принадлежности к тайному сообществу, имеющему целью насильственное свержение существующего государственного строя, и участии в убийстве императора.

29 марта суд вынес приговор – смертная казнь всем подсудимым, перечисленным выше. Беременной Гельфман повешение было заменена ссылкой на каторжные работы, но она умерла сразу после родов. Грачевский, Богданович, Исаев, Колодкевич, Емельянов, Фроленко и Якимова были приговорены к вечной каторге.

Утром 3 апреля террористы, приговоренные к смертной казни, были повешены. На груди у каждого висела доска с надписью «Цареубийца».

Император Александр Второй был похоронен в Петропавловском соборе.

Новый царь Александр Третий приостановил либеральные реформы. Он видел будущее России в дисциплине и порядке. Этот рослый человек с окладистой бородой внушал доверие народу, который видел в нем мужика, сидящего на троне.

После ареста и казни руководителей исполнительного комитета «Народной воли» эта подпольная организация в конце концов была уничтожена. Попытки возродить ее не удались. Покушения прекратились.

Александр Третий считал своей основной целью недопущение возврата революционной чумы. В своем манифесте от 28 апреля 1881 года он объявил о намерении править страной твердой рукой. По совету своего давнего наставника, обер-прокурора синода Константина Победоносцева, государь отправил в отставку всех либерально настроенных представителей власти во главе с графом Лорис-Меликовым. Поезд Российской империи опять пошел по колее абсолютного самодержавия.

Александр Третий отличался незаурядной физической силой, обладал непреклонным характером, любил правду и был прост в общении с другими. Он пренебрегал роскошью. Ни один представитель дома Романовых не соответствовал мнению русского человека о царе так, как он. Этот могучий русобородый гигант являлся воплощением силы и достоинства, был привержен русским традициям и обычаям, имел в себе твердую, непоколебимую веру.

До восхождения на престол у Александра Александровича родились Николай, Георгий, Ксения и Михаил. Уже после гибели Александра Второго на свет появилась Ольга.

Пятеро детей! Отец сызмальства приучал их спать на простых солдатских койках, по утрам обливаться холодной водой и есть на завтрак обычную кашу. Царь соблюдал посты, ходил на богослужения, посещал Александровскую лавру, Исаакиевский и Петропавловский соборы. К этому же он приучал и своих детей.

Александр Третий заставлял детей много времени проводить на воздухе, заниматься физическими упражнениями. Они часто работали в саду, ухаживали за птицами и животными.

От сыновей Александр Александрович требовал, чтобы они росли настоящими мужчинами, смотрели противнику в глаза, учились отвечать за свои поступки и не допускали беспечности. Он никогда не забывал, что его мальчики в первую очередь просто дети, которым хочется и поиграть, и пошалить, и даже подраться.

Николай воспринял от отца простоту в общении и живость характера. Он был обаятелен, шаловлив, любил подвижные игры. Стремление содержать себя в хорошей физической форме сохранилось у него до самой смерти. Одновременно с этим в Николае проявились поэтичность и изящество, стремление к прекрасному и любовь ко всему живому. С раннего детства в душе будущего императора жила искренняя религиозность. Все эти качества прекрасно и гармонично развивались в естественной семейной атмосфере, поддерживаемой отцом.

В 1876 году к Николаю и его брату Георгию была приставлена воспитательница Александра Петровна Олленгрэн, дочь адмирала, вдова русского офицера шведского происхождения. Эта история требует отдельного описания, так как Олленгрэн не являлась придворной дамой, известной в кругах петербургской знати.

После скоропалительной смерти капитана Константина Петровича Олленгрэна в 1872 году его молодая вдова осталась с сыновьями Петром, Константином, Владимиром и дочерью Елизаветой, ста рублями годовой пенсии и собственным маленьким домиком в Коломне. Так назывался один из старейших районов Санкт-Петербурга. Семья жила в голоде и холоде в полном смысле этих ужасных слов.

Начальницей Коломенской женской гимназии в ту пору была госпожа Нейгардт, подруга Александры Петровны по Екатерининскому институту. Она узнала о бедственном положении вдовы и приняла ее на должность классной дамы. Жалованье вместе с пенсией уже позволяло женщине не только существовать, но и нанять прислугу.

В один из майских дней 1875 года выпускной класс Александры Петровны должен был представляться в Зимнем дворце своей покровительнице и попечительнице императрице Марии Александровне. На этом приеме Олленгрэн заметила Мария Федоровна, супруга цесаревича Александра Александровича. Она предложила ей заняться воспитанием и первоначальным образованием своих сыновей Николая и Георгия. Проживание на всем готовом в Аничковом дворце и годовое жалованье в две тысячи рублей! В 1877 году сыновья Александры Петровны были признаны потомственными дворянами.

После окончания воспитательной работы в Аничковом дворце Александра Петровна была назначена начальницей Василеостровской женской гимназии и имела свободный доступ к государю. Он принимал ее по первой просьбе. Володя Олленгрэн, в будущем полковник, обучающийся вместе с великими князьями, всю жизнь пользовался милостью и благосклонностью Николая Второго.

В 1879 году Николай окончил обучение по программе начальной школы. Отец постановил собрать комиссию для проверки его знаний перед началом среднего образования. Она осталась довольна успехами десятилетнего Николая.

Для дальнейшего обучения Александр Александрович пригласил генерал-адъютанта Данилевича. Были подобраны преподаватели Закона Божьего, русского языка, географии, истории, математики, французского, английского и немецкого языков.

Николай учился на протяжении тринадцати лет. Он постигал юридические, экономические науки, политическую историю. Будущий государь особенно любил заниматься военным делом, изучением тактики и стратегии, топографии, инженерного дела. Николай обожал армию, ее традиции, форму, простой мир приказов и повиновения. В последующие годы офицерское общество гвардейских полков было практически единственным, кроме, естественно, семьи, окружением, где он чувствовал себя как дома.

А жизнь на бескрайних просторах государства Российского тем временем шла своим чередом.

Через два дня после убийства императора Порфирий Михайлович Гуляев, хозяин самого большого крестьянского двора в селе Долгопрудном Усеченского уезда, вернулся домой. Неделю он провел на заимке вместе с давним товарищем Федором Семеновичем Губиным, старостой соседней деревни Лыка, да работником Тихоном. Порфирий пил не просыхая. Поводом послужили сороковины по кроткой и тихой супруге Марии Степановне, умершей от неизвестной болезни. Она жила незаметно, так же и отошла. В ночь. Помолилась, легла спать и не проснулась.

Порфирий Михайлович по приезде домой приказал работнику Алексею растопить баню. Он парился около часа, сколько сил хватило. Отпивался квасом. Хотел поговорить с двоюродным братом Тимофеем, исполнявшим в хозяйстве обязанности управляющего, но тот, как оказалось, уехал в город, договариваться о продаже излишков овса и льна. Тимофей следил за наемными работниками, конюшней и коровником, вел торговлю, приглядывал за работой мельницы, построенной по осени прежнего года.

На родного сына Порфирий положиться не мог. Григорию исполнилось двадцать лет, но он и сейчас оставался ребенком, большим и неуклюжим, всегда сопливым, неопрятным и совершенно бесполезным в хозяйстве.

Отдохнув, Порфирий вышел во двор и увидел сына. Тот пытался шестом сбить кота с конька крыши амбара.

– Гришка! – крикнул Порфирий.

Сын присел от неожиданности, отбросил шест, шмыгнул носом, подошел.

– Тятя, я тут за Васькой котом гонялся.

– Видел.

– Он, тятя, хитрый, но я все одно его достану.

– Ступай в дом! Нечего по двору шляться.

– А что дома-то? Скучно.

– Кота своего жди. Он нагуляется и вернется. На печи греться.

Лицо придурковатого Григория расплылось в улыбке, больше похожей на гримасу от зубной боли.

– И то верно, тятя. Вернется, никуда не денется.

– Ступай.

Сын ушел, а из-за плетня показался сосед Еремей Фомич Якунин.

– Здорово живешь, Порфиша!

– Это ты? Здорово, Ерема. Живу, как видишь.

– Чего-то не видать тебя было после сороковин по Маше.

– На заимке был.

– И чего там сейчас делать? Ладно летом или по осени после страды. Река рядом, лес. Хочешь рыбу лови или зверя бей, а то и грибы собирать можно.

– Что делать? – переспросил Порфирий и сам же ответил: – Водку пить, вот чего.

– Ага. – Еремей понимающе кивнул. – Это дело хорошее, если в меру. Водочка под соленые огурчики да грибки – красота.

– Когда мы меру знали? Пили с Федькой Губиным так, что себя не помню. Слава богу, не помер. А то уже ночами кошмары мучили.

– Это дело такое. Значит, новость не слыхал?

– Что за новость?

– Э-э, Порфиша, всем новостям новость.

– Да не тяни ты! Что на селе произошло? Помер кто или сгорел?

– Выше бери. В Петербурге царя кончили. Как раз позавчера, в воскресенье.

– Да ты что? – воскликнул Порфирий. – Как это кончили?

– Убили.

– Кто?

– Какая-то «Народная воля». Я в этом не разбираюсь. В уезде сказывали, что безбожники-студенты в стаю сбились да устроили охоту на государя.

– Как такое возможно?

– Вот так! Студентам этим все возможно, потому как креста на них нету. Но ничего, болтаться им теперь на виселицах. И поделом!

– А куда ж охрана смотрела?

– Смотрела, да, видать, ушами прохлопала.

Порфирий покачал головой:

– Это ж надо, до чего дожили! Помазанника Божьего убили. А как оно было, слыхал?

– Люди говорят, бомбами взорвали.

Гуляев перекрестился:

– Господи, спаси и сохрани.

По двору прошла молодая стройная женщина.

Еремей цыкнул, почесал бороду и сменил тему:

– Эх, и хороша ж у тебя работница, Порфиша. Я б ее!.. Не уступишь? С пацаненком возьму. Цену хорошую дам.

– На что она тебе?

– Ну ты даешь, Порфиша! На что баба мужику? Ясное дело, чтобы мять по ночам.

– В постели, рядом с женой? – с усмешкой осведомился Порфирий.

– Зачем? Жене в другой комнате место найдется. Кто она такая? Мужнина вещь. Смирится. А вякнет, что против, так вожжами в момент успокою. Женское дело хозяйство блюсти, жратву готовить, за детьми смотреть.

– Утри слюни, Ерема.

– Не уступишь, значит. – Якунин вдохнул. – Оно и понятно. Я бы такую бабенку тоже ни за какие деньги не отдал бы.

– Хорош о бабах, Ерема. Чего еще произошло?

– А тебе убийства государя мало?

– Одного убили, другой на трон сядет. Сын и наследник, Александр Александрович. Нам от этого ни убытка, ни прибыли.

– Не скажи, Порфиша. Новая метла по-новому метет. А вдруг теперешний царь вернет крепостное право?

– Того не будет. Старое не вернешь.

– Как знать. А на селе все тихо, да и время ныне какое? Все по избам сидят, детей строгают, силы перед посевной набирают.

– Да, силенок потребуется немало.

– Только не тебе. Вон развернулся как, похлеще прежнего барина. Лучшие пашни, табун лошадей, коровы, овцы!.. Полсела на тебя работает. Да еще целая орава бобылей из соседних деревень, у которых за душой ничего нет.

Порфирий повысил голос:

– Это тебя не касается. Начинали вместе, на равных условиях.

– Ладно, Порфиша, я ничего, богатей на здоровье. Скажи лучше, лошаденкой по весне подсобишь?