Патрульные Апокалипсиса Ладлэм Роберт
— Верно, лейтенант. Здесь — ядро нацистского движения, так что считайте, вы на войне. Если это вообще возможно, нам надо узнать, кто там внутри — вот главная задача. Так что коль скоро придется воспользоваться ножами, сделайте это как надо.
Последовавшие за этим минуты напоминали звуковую дорожку фильмов ужасов, только впечатление было сильнее, поскольку действующие лица можно было лишь представлять, а не видеть. Карин и Витковски держали радио между собой, а Дру поднес свое к уху. То, что каждый слышал, заставляло их содрогаться — полковника, однако, меньше, чем Лэтема и де Фрис. По мере продвижения двух коммандос сквозь густое переплетение береговых растений слышался шорох листьев, шаги и неожиданные вскрики, прерванные жуткими выхлопами воздуха и жидкости — звук ножей, входивших в тело. Потом вновь шаги, удаляющийся бег, хрипы и щелчки, сопровождавшие выстрелы с глушителем. Топот ног, треск сломанных веток, теперь уже громче, диапазон уже. Затем тишина — полная, ужасающая, — прерванная вдруг помехами, и опять звук шагов, но по твердой поверхности. Карин, Дру и Витковски переглянулись, по глазам их было видно, что они опасаются худшего. Затем голоса, все говорящие по-немецки, умоляющие, просящие — по-немецки!Треск металла и стекла, сопровождавшийся стонами, и громкий крик по-английски.
— Господи, не убивайте меня!
— Боже! -не выдержал Витковски. — Их схватили. Оставайтесь здесь, я пойду за ними!
— Стой, Стэнли, — крикнул Дру, схватив полковника за плечо мертвой хваткой бывшего хоккеиста-профессионала. — Ни с места!
— Какого черта! Ребята в опасности!
— Если это так, тебя тоже убьют, вот и все. У каждого из нас есть шанс рискнуть своей жизнью; ты же сам говорил.
— Тут другое дело! У меня автомат с обоймой на двести выстрелов.
— Я тоже встревожен, Стош, но мы же здесь не для этого, правда?
— Ах ты сукин сын, — спокойно сказал полковник, опускаясь на землю, — ты действительно мог бы служить офицером.
— Только не в армии, ненавижу мундиры.
— Ладно, хлопчик, что будем делать?
— Ждать — это ты мне тоже говорил — труднее всего.
— Так оно и есть.
Но вышло все по-другому, поскольку по радио заговорил запыхавшийся капитан Кристиан Диец:
— Берег Первый Берегу Второму. Мы сняли четверых патрульных по необходимости, связали двоих, не оказавших сопротивления. Затем пошли вглубь и захватили пункт охраны в полуподвале под гаражом в шестидесяти — семидесяти ярдах восточнее особняка. Из трех операторов один убит, застрелен при попытке включить запасную сигнализацию, другой связан с кляпом во рту, третий — белый батрак, женившийся на немке в армии, — все еще плачет и поет «Да благословит Бог Америку».
— Вы просто чудо! — воскликнул Дру. — Что происходит в доме? Вам удалось посмотреть?
— Немножко, через окна, пока снимали патруль на лужайке. Человек двадцать — тридцать и какой-то белокурый священник на кафедре, только он не молился, а рвал и метал. Похоже, он у них тут главный.
— Священник?
— Ну, он в темном костюме и с белым воротничком вокруг шеи. Кто ж еще это может быть?
— Был в Париже один священник — какого он роста?
— Не вашего, но близко к этому. Я бы сказал, под метр восемьдесят.
— О Боже! — испуганно сдавленно воскликнула Карин де Фрис.
— Что?
— Священник... белокурый! -Сильно содрогнувшись, она прикрыла радио и прошептала Лэтему и Витковски: — Нам надо подобраться к окнам.
— В чем дело? — спросил Дру, а полковник удивленно уставился на де Фрис. — Что случилось?
— Делай, как я говорю!
— Делай, — сказал Витковски, не сводя глаз с Карин.
— Берег Второй Берегу Первому, какова обстановка у дома?
— Не думаю, что мы кого-то упустили, но гарантировать не могу. — Вдруг кто-то отошел в кусты пописать...
— Тогда, выйдя, он увидел бы трупы, так?
— И поспешил убраться отсюда, чтобы связаться с нацистами в Бонне.
— Думаю, вы в этого не допустили, — сказал Дру. — Мы выходим.
— Успокойтесь, К.О. Подождите, пока мы займем позицию между домом и рекой. Я дам знать, когда вам выходить.
— Понятно, капитан. Вы специалисты в этом деле.
— Уж поверьте, сэр, — сказал лейтенант Энтони. — И пожалуйста, удержите миссис де Фрис за склоном у реки в случае перестрелки.
— Естественно. — Лэтем прикрыл ладонью радио и сказал Карин через голову Витковски: — Знаешь, этот парень начинает меня раздражать.
— Он в порядке, — возразил Витковски.
— Да ему двенадцать лет.
— Окна, ну пожалуйста, — настаивала Карин.
— Нам дадут знать, Карин. — Полковник осторожно потянулся к дрожащей руке Карин и легко сжал ее. — Спокойно, девочка, — прошептал он. Не забывай о самообладании.
— Вы знаете?
— Ничего я не знаю. Лишь несколько вопросов без ответа из прошлого.
— Берег Второй, — раздался по радио спокойный голос Диеца. — Вы в безопасности, но не вставайте. Пространство до верхней террасы могут контролировать инфракрасные установки на уровне пояса.
— Я думал, вы устроили замыкание, — перебил его Витковски.
— Камеры и заборы — да, полковник. Этого иногда вполне достаточно, но подобные устройства могут пролегать под землей и не зависеть от системы.
— Понятно, капитан, будем ползти.
Троица поползла вперед, Лэтем впереди; волны Рейна зализывали дорожку, проложенную Дру на берегу. В заляпанных грязью водолазных костюмах, держа оружие над толовой, они добрались до края крутой лужайки у дома. Кивнув друг другу и держась рядом, они двинулись по траве к первому, пониже, внутреннему дворику с видом на док. На вершине взбегающей на холм постриженной лужайки находился второй дворик-терраса за которым был дом у реки; стена из раздвигающихся стеклянных дверей указывала на огромный танцевальный или банкетный зал внутри, судя по тускло светящимся канделябрам.
— Я видел этот дом раньше! — прошептал Дру.
— Ты здесь был? -спросил Витковски.
— Нет. На картинках, фотографиях.
— Где?
— В каком-то архитектурном журнале, не помню в каком, но я видел эти идущие вверх террасы и ряд стеклянных дверей... Карин! Чтоты делаешь?
— Я должна заглянуть внутрь. — Словно в трансе де Фрис поднялась и, как робот, пошла по траве к стене из огромных стеклянных панелей. — Я должна.
— Останови ее! — воскликнул полковник. — Господи, останови ее! Лэтем бросился вперед, схватил Карин за талию и бросил на землю, перекатываясь вправо подальше от света.
— Что с тобой? Хочешь, чтоб тебя убили?
— Мне нужно заглянуть внутрь. И ты меня не остановишь.
— Хорошо, хорошо!Я согласен, мы все согласны, но только давай поступим умнее.
По бокам от них возникли два спецназовца, поднялись на колени. Витковски тоже приподнялся на террасе.
— Не слишком умно с вашей стороны, миссис де Фрис, — рассердился капитан Диец. — Вы же не знаете, может, там, у этих стеклянных дверей, кто-то стоит, да и луна сегодня яркая.
— Простите, простите меня, но это важно, такважно для меня! Вы говорили о священнике, о белокуром священнике... Я должна на него взглянуть!
— Бог ты мой! — прошептал Дру, уставившись на Карин. Он заметил панику в ее глазах, увидел, как затряслась у нее голова. — Это то, о чем ты не хотела мне сказать...
— Спокойно, хлопчик! — приказал полковник, хватая Лэтема за левую руку.
— А ты, — сказал Дру, поворачиваясь и пристально глядя в морщинистое суровое лицо ветерана Г-2, — ты ведь знаешь, о чем речь, так, Стош?
— Может, знаю, а может, нет. Не во мне дело. Оставайся с ней, парень, ей может понадобиться вся поддержка, на какую ты способен.
— Идите за нами, — сказал лейтенант Энтони. — Резко направо и до угла, затем в сторону, к первой двери. Мы отодвинули задвижку и приоткрыли окно — будет слышно, что там говорят за шторами.
Через полминуты отряд из пяти человек прижался к углу первого этажа у края верхней террасы. Витковски дотронулся до плеча Лэтема.
— Ступай с ней, — прошептал он. Держи руки свободными, при необходимости действуй быстро. Может, ничего и не случится, но будь готов ко всему.
Дру нежно подталкивал Карин вперед, придерживая за плечи, пока они не дошли до первой стеклянной двери. Она заглянула за край шторы и увидела мужчину на освещенной кафедре, услышала, как белокурый священник вызывал в толпе истерические крики «Sieg Heil, Gunter Jager». С дикими глазами она закричала. Лэтем успел закрыть ей рот рукой, пока крики «Sieg Heil» разносились по танцзалу, и резко развернул ее, оттаскивая к углу здания.
— Это он! — поперхнулась де Фрис. — Это Фредерик!
— Отведи ее в лодку! — почти завопил полковник. — А мы тут закончим.
— Что тут заканчивать? Убейтеэтого сукина сына!
— Вот теперь ты ведешь себя не как офицер, парень. Всегда нужны дополнительные данные.
— Мы этим и занимаемся, полковник, — сказал капитан Кристиан Диец, указывая на лейтенанта с видеокамкордером в руках, записывающего безумие, творившееся в доме.
— Уведи ее отсюда! — жестко повторил Витковски.
Обратная поездка по реке прошла в основном в молчании из уважения к перенесенному Карин шоку. Она долго стояла одна на носу лодки, вглядываясь сквозь лунный свет в противоположный берег. На полпути она обернулась и с мольбой посмотрела на Лэтема, который тут же поднялся с планширя и подошел к ней.
— Чем я могу тебе помочь? — тихо спросил он.
— Уже помог. Ты меня простишь?
— Господи, за что?
— Я потеряла самообладание, из-за меня нас всех могли убить. Стэнли ведь предупреждал меня, нельзя терять самообладание.
— У тебя были все основания... Так это и есть твоя тайна, что твой муж жив и...
— Нет, нет -прервала его Карин. — Или, пожалуй, все же надо сказать — да, но я имела в виду не то, что мы сегодня видели. Я была уверена, что он жив, думала, он переметнулся и участвует в нацистском движении по своей воле или по принуждению — но не так!
— А как, ты полагала?
— Я о многом передумала, пытаясь найти объяснение. До распада Восточного Берлина я ушла от него, сказав, что между нами все кончено, если он не разберется со своей жизнью. Спиртное никогда не создавало ему проблем, выпив, он становился лишь приятней, великодушней, забавней. Потом он вдруг резко изменился — стал жутко оскорблять, ударил меня, швырнул об стенку. Он не признавался, но его явно тянуло к наркотикам, а это шло вразрез со всеми его принципами.
— Что ты имеешь в виду?
— Он верил в себя, нравилсясебе. Выпить время от времени было лишь редким развлечением, а не пристрастием. Иначе бы твой брат этого не потерпел — из личных и профессиональных соображений.
— Это точно, — согласился Дру. — Гарри любил хорошее вино и отличное бренди, но терпеть не мог тех, кто упивается до потери сознания. Я тоже, если уж на то пошло.
— Об этом я и говорю. Фредди, кроме того, ужасало все, что меняло его как личность, пусть даже ненадолго. И все же он изменился, причем резко. Стал загадкой — то делался монстром, то каялся. Потом однажды ночью в Амстердаме, когда я почти убедила себя в правоте Гарри, утверждавшего, будто Фредерик мертв, по телефону на меня обрушился шквал непристойностей. Так развлекаются подростки, выпендриваясь перед друзьями, — меняют голос, говорят фальцетом или через бумагу. Это были скабрезные сексуальные предложения и оскорбления, и я уже собиралась положить трубку, когда меня поразила знакомая фраза. Эти слова я слышала раньше — от Фредди!Я закричала: «Боже, это ты, Фредди?!»... До сих пор слышу его жуткий вопль в ответ. Тогда я и поняла, что была права, а Гарри нет.
— То, что мы видели сегодня вечером, — проявление того самого монстра, — сказал Дру. — Интересно, он еще принимает наркотики?
— Понятия не имею. Может, пригласить психиатра посмотреть пленку, отснятую лейтенантом Энтони?
— Самому не терпится посмотреть. Эта пленка может стать золотой жилой... Карин, что знает Витковски?
— Понятия не имею. Он лишь сказал, есть вопросы без ответов из прошлого. Не знаю, что он под этим подразумевал.
— Давай спросим. — Лэтем повернулся и обратился к полковнику, сидевшему с двумя коммандос на планшире по правому борту. — Стэнли, можно тебя на минутку?
— Конечно.
Полковник прошел по палубе и встал между Дру и Карин.
— Стош, ты знал о том, что произошло сегодня вечером, гораздо больше, чем сказал нам обоим, не так ли?
— Нет, не знал, лишь предполагал. Одним из любимых персонажей Фредди де Фриса, когда он шел на задание, был священник, и, Бог свидетель, он светлее, чем Мэрилин Монро, когда не красил волосы. Когда капитан описывал белокурого священника под метр восемьдесят, я стоял рядом с вами, Карин, и видел, как вы напряглись. И я вдруг догадался.
— Это не объясняет, почему ты вообще мог заподозрить, что там окажется ее муж, — сказал Лэтем.
— Ну тогда вернемся на несколько лет назад. Когда в Г-2 сообщили о смерти Фредерика де Фриса от рук Штази, были там нестыковки — почему, например, они так детально зафиксировали его «допросы» и смерть. Это показалось странным, очень странным. Как правило, подобные откровения прятали подальше: сработали уроки концлагерей.
— Это и меня в первую очередь поразило, — согласилась Карин. — Гарри тоже, но он приписал это менталитету фанатиков из Штази, знающих, что скоро потеряют власть, все потеряют. Я сомневалась еще и потому, что Фредерик часто говорил о Штази — какими они могут быть извергами, какими изворотливыми, но у них, однако, слишком шаткое положение. А такие люди не подписывают себе приговор своими собственными словами.
— И что сказал брат, когда ты ему обо всем поведала?
— Я так ничего ему и не сказала. Видишь ли, Гарри был не просто начальником Фредди, он его любил. Мне не хватило смелости рассказать ему о наших проблемах. Какой смысл? Фредди умер — по документам.
— Было еще кое-что, — тихо сказал полковник, — о чем вы, Карин, не могли знать. Из трех своих последних внедрений де Фрис принес абсолютно ложную информацию. К тому времени мы переманили на свою сторону довольно многих из Штази, они знали, что скоро останутся без работы и пойдут под суд, так что с радостью соглашались сотрудничать. Несколько таких агентов представили доказательства, противоречившие донесениям де Фриса.
— Почему вы его не ткнули носом? — спросил Дру. — Не прижали к стенке?
— Нам было не все ясно, — ответил Витковски, качая головой. — А вдруг его обманули, перехитрили? Или он сгорел? В прошлом же это был непревзойденный агент, может, эти промахи — результат переутомления? Ты делаешь ошибочные выводы, а мы не могли?
— Вы помянули что-то важное, Стэнли, — сказала Карин. — Что?
— Лишь один факт, но подтвержденный двумя перевербованными агентами, не знавшими друг друга. Штази был спрутом с сотней глаз и тысячей щупальцев; в каком-то смысле он управлял подземными силами страны... Так вот, ваш муж дважды летал в Мюнхен и встречался с генералом Ульрихом фон Шнабе; позже выяснилось, что этот человек один из вождей неонацистского движения. Убит в тюрьме своими же людьми до допроса.
— Итак, зерно было брошено, и расцвел ядовитый цветок по имени Гюнтер Ягер, — сказала Карин, недоверчиво склонив голову. Но как? Как?
— Может, пленка что-нибудь даст. — Лэтем мягко отстранил полковника и обнял ее за плечи, потом повернулся к Витковски. — Достань свой хитрый телефон и позвони людям Моро в Бонне. Пусть они закажут нам трехместный номер в гостинице «Кенигсхоф» с видеомагнитофоном для дублирования.
— Ya wohl, mein Heir! — улыбнулся полковник, одобрительно щурясь в призрачном свете луны. — Говоришь как настоящий командир, хлопчик.
— Но как же? — вскрикнула неожиданно Карин, обратив измученное лицо к бегущим по небу ночным облакам. — Как человек мог стать совсем другим?
— Выясним, — сказал, обнимая ее, Дру.
То приглушенные, то гремевшие по-немецки слова создавали странный ритм — поразительный поток звуков, и вызывающий оцепенение, и одновременно наэлектризовывающий публику, — жуткую смесь молитвы и угроз. Действующие лица на экране также гипнотизировали, несмотря на постоянное движение небольшого камкордера, который твердо в руках было не удержать, и на штору, часто заслонявшую объектив. Белокурый священник обращался к мужской аудитории из тридцати шести человек. Некоторые, судя по одежде, не были немцами, но каждый — в дорогом одеянии, некоторые облачились не столь официально, как другие: костюмы яхтсменов и спортивная одежда от Диора соседствовали с деловыми костюмами. Одни сосредоточенно слушали, кое у кого в глазах читалось явное смущение, когда речь страстного оратора становилась слишком бурной, но все поднимались как один во время частых выкриков «Sieg Heil!» А неистовый священник со светлыми волосами и пронзительным взглядом действительно завораживал.
Прежде чем начать просмотр видеозаписи, лейтенант Энтони встал перед отрядом в большом номере гостиницы «Кенигсхоф» и сообщил:
— В камере объектив с переменным фокусом и высокочувствительный микрофон, так что вы все услышите, а я попробовал сделать крупные планы всех присутствующих в целях опознания. Поскольку мистер Лэтем не знает немецкого, мы с Крисом пригласили английскую машинистку и постарались тщательно перевести все, что говорил этот Гюнтер-Ягер — текст далек от совершенства, но достаточно ясен.
— Вы очень предусмотрительны, Джерри, — похвалил его Дру, садясь между Витковски и Карин.
— Больше того. Это было чертовски важно, — прервал его капитан Диец, встав на колени перед телевизором и вставляя кассету в видеомагнитофон. Меня до сих пор трясет, — добавил он загадочно. — О'кей, наступает время чудес.
Экран неожиданно заполнили шум и люди, как сказал бы поэт — шум и ярость. Лэтем следил по английскому тексту.
«Друзья, солдаты, вы истинные герои „четвертого рейха“! — начал человек, называвший себя Гюнтером Ягером. — Я сообщаю вам потрясающую новость! Приливная волна разрушительной силы обрушится вскоре на столицы наших врагов. Момент атаки определен, до него осталось ровно пятьдесят три часа. Осуществляется наконец все, ради чего мы работали и шли на жертвы, к чему стремились. Конечная цель еще не видна, но начало близко! Это станет омегой, окончательным решением вопроса международного паралича! Как вам, пересекшим границы и моря, хорошо известно, наши враги в состоянии хаоса, очень многих обвиняют в причастности к нашему движению. Вслух люди нас проклинают, но миллионы их мысленно нам аплодируют, ибо хотят того, что мы можем дать! Избавить коридоры власти от злокозненных евреев, которые хотят, чтобы все было только для них и ненавистного нам Израиля. Депортировать визгливых недочеловеков-негров. Раздавить социалистов, которые предали бы нас забвению и использовали бы наши идеи для пропаганды непродуктивного — словом, попытались бы переделать мир! Мы должны учиться у римлян, когда они еще не были вялыми и не позволяли крови рабов заразить свою. Мы должны быть сильными и абсолютно нетерпимыми к неполноценности! Если убивают покалеченную собаку, почему не уничтожить продукт неполноценных родителей?.. Теперь о нашей приливной волне. Большинство из вас знает название этой операции, некоторые нет. Так вот, ее кодовое название — „Водяная молния“, такова она и по сути. Молния ударит и убьет, так как она поразит воду. Через сорок часов запасы воды в Лондоне, Париже и Вашингтоне будут заражены с такой необыкновенной степенью токсичности, что погибнут сотни тысяч людей. Правительства окажутся парализованы, ибо потребуются дни, может, недели на выявление природы токсинов и еще недели, прежде чем примут контрмеры. К тому времени...»
— С меня достаточно! -воскликнул Лэтем. — Выключите эту хреновину и тут же сделайте копии. Не знаю, как вам это удастся, но срочно переправьте пленки в Лондон, Париж и Вашингтон! А ещё отправьте этот текст факсом по номеру, который я вам дам. Я свяжусь по телефону со всеми, с кем смогу. Боже, у нас всего два дня!
Глава 38
Уэсли Соренсон слушал, что говорит Лэтем по телефону из Бонна; глаза его напряженно глядели прямо перед собой, а на лбу выступили бисеринки пота.
— Запасы воды, reservoirs[130], — сказал он еле слышно от ужаса, — это в компетенции инженерных войск.
— Это в компетенции всех в Пентагоне, Лэнгли, ФБР и полиции! Вокруг каждого источника водоснабжения в Вашингтоне, Уэс!
— Они огорожены и охраняются...
— Удвойте, утройте и учетверите все патрули, — настаивал Дру. — Этот маньяк не обещал бы того, чего не в состоянии сделать, тем более при таком скоплении народа. Клянусь, у них там задействовано больше денег, чем есть у пол-Европы. Они жаждут власти, слюной исходят, и как я подозреваю, у них неограниченные средства, которые они готовы положить на алтарь нацистского бога. Господи,всего два дня!
— Как насчет персонажей этого сборища?
— Откуда я знаю, черт возьми? Я пока что только тебе позвонил. Мы отправляем кассеты — президент Германии дал карт-бланш — на использование спутниковой связи в правительственных студиях — французской, британской и американской разведке; в нашем случае все вопросы и пресс-релизы должны поступать тебе.
— Никаких сообщений для публики! Атмосфера по всей стране и так накалена, может стать хуже, чем в период маккартизма. Уже имели место беспорядки, а в столице штата Трентоне организовали марш. Толпа начинала кричать «нацист» при одном лишь упоминании политиков, должностных лиц, профсоюзных лидеров и руководителей корпораций, которые хоть отдаленно связаны с людьми; чью деятельность открыто расследовали. И это только начало.
— Одну минуту, — воскликнул Лэтем, — подожди!Ведь это Гарри привез из долины Братства сотни первых имен?
— Конечно.
— А согласно записям МИ-6, он ясно выразился, что надо разобраться не только с этими людьми, но и со всем их окружением.
— Естественно, таковы правила.
— А потом, когда имена стали известны, от высшего командования нацистов поступил приказ убить Гарри, верно?
— Все так.
— Почему?.. Почему, Уэс? Они охотились на меня, как голодная волчья стая за овцой.
— Этого я так и не понял.
— Возможно, я начинаю понимать. Больно говорить, но предположим, Гарри действительно подсунули не те имена. Нарочно, чтобы создать ту атмосферу, которую вы только что обрисовали.
— Насколько я знаю твоего брата, он бы на фальшивку не купился.
— А что, если у него не было выбора?
— Он был в своем уме. И выбор у него конечно же был.
— А если он все-таки... был не в своем уме? Герхард Крёгер — нейрохирург, и он рисковал собственной жизнью в Париже, чтобы убить Гарри. По одному сценарию его — то есть меня — должны были обезглавить, по другому — последним выстрелом разнести мне голову... левую часть головы.
— Я считаю, надо произвести вскрытие, — сказал директор отдела консульских операций и потом добавил: — Когда будет возможно. А сейчас нам надо как можно быстрее действовать и остановить фанатиков, готовых уничтожить сотни тысяч людей в Париже, Лондоне и Вашингтоне.
— Ягер четко высказался, Уэс. Токсичные вещества в резервуарах.
— Я не специалист по водопроводным сооружениям, но кое-что о них знаю. Господи, в разное время мы все учитывали их с точки зрения тактической диверсии и всегда отвергали.
— Почему?
— Очень уж трудоемкая задача. Чтоб отравить воду больших городов, потребовалась бы колонна тяжелых грузовиков в три-четыре мили длиной, а такое не скроешь. Да и доступ к резервуарам для такого огромного числа машин абсолютно невозможен. Там заграждения — как тюремные преграды, по всем сторонам сигнализация; при проникновении в охранную башню поступает сигнал тревоги и сразу начинается проверка.
— Я бы сказал, вы здорово разбираетесь, господин директор.
— Чушь, эту информацию знают или легко могут узнать бойскауты и уж конечно все инженеры на государственной службе.
— Итак, ты исключил землю, а с воздуха?
— Также невозможно. Потребовалось бы по крайней мере две эскадрильи низколетающих грузовых самолетов с прицельным выбросом материалов около водонапорных башен для попадания в канал. Скорее всего, они бы столкнулись, а если нет — подняли бы оглушающий грохот над этим пространством, не говоря уже о том, что угодили бы в поле зрения радара.
— Ого, так ты действительно учитывал такого рода диверсию?
— Ты не хуже меня знаешь, Дру, просчитать все возможные варианты — неотъемлемая часть игр, в которые мы играем.
— Это не игра, Уэс. Этот мерзавец не шутил. Он нашел способ и собирается его осуществить.
— Тогда нам лучше поскорее приниматься за работу. Я буду на связи с МИ-5 и Кэ-д'Орсей. А ты займись опознанием тех, кто был в том доме на Рейне. Обращайся к Клоду, в МИ-6 и немецкую разведку. Каждый из этих фанатиков к завтрашнему дню должен сидеть в тюрьме. И возьмитесь сначала за тех, кто не немцы, не дайте им уехать из страны.
Следующие двадцать четыре часа правительственные компьютеры яростно вращали дисками, выдавая отдельные фотографии разведслужбам Германии, Франции, Англии и Америки. Из тридцати шести человек, оравших «Sieg Heil, Gunter Jager», семнадцать оказались немцами, семеро — американцами, четверо — британскими подданными и пятеро французскими; личности троих не установили, и они, по всей вероятности, уже вылетели из страны. Всех опознанных арестовали и держали в одиночном заключении, не давая объяснений и не разрешая звонить по телефону. В том случае, если дело касалось известных людей, для семей придумали неожиданные командировки, затянувшиеся конференции, куда их якобы отправили их собственные компании.
— Это возмутительно! -орал владелец химического завода в Германии.
— Как и ваши дела, — парировал немецкий полицейский.
Оставался лишь Гюнтер Ягер со своим штатом в скромном уединении на берегу Рейна, его держали в неведении относительно событий последних суток. Это было многостороннее решение командования, поскольку никто из пленных нацистов не мог дать никаких точных данных относительно «Водяной молнии». Варианты развития событий, предложенные ими в надежде на лучшее обращение и снисходительность, были абсолютно неосуществимы и поэтому неверны. Даже истеричный Ханс Траупман после просмотра записей своих грязных сексуальных экспериментов не мог предложить ничего существенного.
— Неужели вы думаете, я бы что-то скрыл от вас? Господи, я хирург и мгновенно определяю, когда операция не удалась. С нами покончено!
Ответ знал лишь Гюнтер Ягер, а по мнению психиатров, изучавший пленку, он покончит с собой, прежде чем выдаст секрет.
— Его состояние — маниакально-депрессивная, контролируемая паранойя, а проще говоря, он находится на грани. Один толчок — и станет полным безумцем, — высказались специалисты.
Карин де Фрис согласилась.
Поэтому следили за всеми средствами связи нового фюрера: за телефоном, радиочастотами, поставками, даже за возможностью использовать почтовых голубей. В кустах, на деревьях и среди руин бывшего разрушенного поместья сидели агенты с мощными электронными подслушивающими устройствами, их «уши» лучами охватывали каждый сектор коттеджа у реки и прилегающей земли. Все ждали, когда Ягер вступит в контакт с кем-то или совершит нечто такое, что даст ключ к разгадке «Водяной молнии». Ничего не происходило, а часы неумолимо шли.
Водопроводные сооружения в Лондоне, Париже и Вашингтоне были фактически в осаде. Взводы вооруженных солдат патрулировали каждый сантиметр территории, блокировали все дороги к резервуарам, включая объездные пути. В кирпичных водонапорных башнях Вашингтона смены операторов и охраны были укомплектованы экспертами из инженерных войск, самым опытным персоналом, доставленным самолетами со всей страны.
— Ни один сукин сын нацист и близко сюда не подберется, — сказал бригадный генерал, отвечавший за резервуар Далекарлиа. — То же самое в Лондоне и Париже, мы обсудили все до последней возможности. Хотя французы явно слегка свихнулись. У них отряды с базукой и гранатометами через каждую сотню ярдов, и они даже воду не пьют.
В Бонне, поскольку не было данных, что «Водяная молния» грозит городу, правительство предоставило все свои резервы в распоряжение союзников, теперь егосоюзников, ибо возвращение нацистов больше всего было ненавистно германскому руководству. Они, однако, не учли ни уроков истории, ни ее повторения. Поскольку в самое темное время в ночь проведения операции «Водяная молния» на стоянку около бундестага постепенно и незаметно стягивались грузовики под предлогом поставки чего угодно: от белья и кухонного оборудования до службы химчистки. На самом же деле в этих грузовиках скрывались огромные цистерны с октаном, взрывчатым веществом большой разрушительной силы, подсоединенные к насосам, способным залить целое футбольное поле. Перед этим символом Гюнтер Ягер устоять не мог, это был символ личного характера, о котором знали лишь самые преданные ученики — им предстояло выполнить задание, превратить бундестаг в факел, сжечь его до основания.
«Возвращение в рейхстаг»,— написал он в своем дневнике.
— Ничего не происходит! — воскликнула Карин в номере отеля «Кенигсхоф». В Бонне был час ночи; Витковски и двое коммандос из «Бури в пустыне», не знавшие отдыха почти двое суток, отсыпались в других комнатах. — Мы топчемся на месте!
— Мы же договорились, — сказал Лэтем, чувствуя, что веки налились свинцом и делая усилие, чтобы их открыть, — если к шести часам утра ничего не произойдет, берем его и пытаем.
— Какой там пытаем, Дру! Фредди никогда не шел на операцию без средств самоуничтожения на случай, если его схватят. Он всегда мне говорил, что в этом нет ничего геройского, он просто боится пытки. И если его разоблачат, то в конце концов казнят, так почему не избежать мук... Это, кстати, одна из причин, почему я не поверила досье Штази.
— Ты имеешь в виду капсулу с ядом в воротнике и все такое прочее?
— Так и есть, ты сам видел! Твой брат Гарри тоже ходил с такой пилюлей.
— Он бы никогда ею не воспользовался!
Голова Лэтема упала на грудь, затем все тело медленно откинулось на, спинку дивана.
— На карту поставлены сотни тысяч жизней, Дру! Ты сам говорил — он нашел способ!
Ее призыв услышан не был — Лэтем спал.
— Есть другой способ его остановить, — шепотом сказала де Фрис, бросаясь в спальню. Она стащила одеяло с кровати и, вернувшись, укрыла им Лэтема. Потом вновь отправилась в спальню и подняла трубку.
Зазвонил телефон, сбив с толку Лэтема, он упал с дивана, потянувшись к аппарату, которого на месте не оказалось; телефон замолчал, и через тридцать секунд из спальни выбежал полностью одетый Витковски.
— Черт побери, она таки сделала это! — крикнул полковник.
— Что сделала?.. — спросил Лэтем, сидя на диване и мотая головой, прогоняя остатки сна.
— Сама отправилась за де Фрисом.
— Что?
— Карин использовала наши коды и получила разрешение пройти сквозь кордоны вокруг резиденции Ягера.
— Когда?
— Несколько минут назад. Офицер дозора позвонил уточнить, как зарегистрировать ее проход — под кодом или под фамилией.
— Снимаемся отсюда!.. Где мое оружие? Оно же было на столе. Господи, она его взяла!
— Надень пиджак и плащ, — сказал полковник — Час, как идет дождь.
— Машина из немецкой разведки уже в пути, — доложил капитан Диец, выскакивая из двери в третью спальню, за ним лейтенант, оба одетые и с автоматами. — Я поднял трубку и услышал, — объяснил он. — Надо торопиться, нам добираться туда не меньше десяти минут.
— Позвоните начальнику охраны, прикажите остановить ее или зайти вместе с ней! — предложил лейтенант Энтони.
— Нет,— рявкнул Витковски. — Ягер — бешеная собака. Почувствует, что его зажали в угол — впадет в ярость и примется крушить все подряд. Вы же слышали психиатров. Что бы она там ни решила делать, черт возьми, ей безопасней действовать одной, пока мы не приедем.
— А когда приедем, — тихо сказал Дру, хватая со стула пиджак и плащ, — мызайдем. У вас у всех по второму пистолету. Дайте мне кто-нибудь свой.
Назвавшись членом группы Н-2 и после того, как ее имя и код были подтверждены офицером германской разведки, возглавлявшего объединенный отряд наблюдения. Карин де Фрис получила наряду с особыми инструкциями, и краткий обзор охранных мер.
— По всей территории в стратегических местах располагаются девять человек со своим оборудованием, — сказал офицер, припавший к земле под проливным дождем за полуразрушенной стеной старой усадьбы. — Каждый замаскирован в кустах, несколько человек на деревьях, а дождь, хоть и доставляет неудобства, для нас выгоден. Два патрульных Гюнтера Ягера находятся всего в двадцати пяти метрах за коттеджем. Вы говорите, вам нужно добраться до двери скрытно, и нам важно, чтоб вас не заметили, так что слушайте, что я вам скажу. Идите по этой мощеной дороге, пока не поравняетесь с руинами сожженного бельведера, где для Ягера восстановили крикетное поле. На противоположной стороне — раскидистая сосна; метрах в пяти над первыми сучьями мой человек, у него полный обзор подступов к коттеджу.
В руках у него фонарик: две вспышки — значит, охранник ходит снаружи, три — все чисто. Увидите три вспышки, бегите через центр крикетного поля. Там другая мощеная дорога, сворачивающая налево. Пройдете по ней сорок шагов и остановитесь там, где поворот круче всего. Посмотрите направо — в кустах еще один человек и еще один фонарик. У него обзор подхода к боковой двери, которая прямо впереди в конце дорожки — увидите.
— Боковая дверь? — нетерпеливо прервала его Карин, смахивая дождевые капли под черным брезентовым капюшоном.
— Там живет Ягер, — ответил офицер германской разведки, — для него устроена спальня, ванная, кабинет, а в пристройке к северной стене — небольшая персональная часовня с алтарем. Говорят, он там часами занимается медитацией. Боковая дверь — это его личный, вход, ближайший к берегу реки, остальным доступ туда воспрещен. Парадная дверь дальше слева, там раньше был вход в лодочный сарай, ею и пользуются охранники и посетители.
— Другими словами, он, по сути, отгорожен от всех остальных в доме, когда находится у себя.
— Совершенно верно. Директор Моро особенно заинтересовался этим раскладом, когда я ему все описал. Он связался со мной после того, как вы позвонили ему в Париж, и мы вместе разработали план, как все устроить для вас с минимальным риском.
— А что он вам сказал, можно спросить?
Читать бесплатно другие книги:
