Загадка золотого кинжала (сборник) Джером Джером

Джозеф Смит Флетчер

Снотворное мистера Поскитта

(Вечерние истории йоркширского фермера)

Каждый, кто имел удовольствие быть знакомым с мистером Поскиттом, знает: этот почтенный йоркширец не только радушный хозяин, но и отличный товарищ. А тем из нас, кто бывал на полднике у Поскиттов (куда более приятная трапеза, чем поздний ужин), знают, что следует за нежными цыплятами и домашней ветчиной, приготовленными миссис Поскитт. Огонь в гостиной бодро пылает, пол чисто подметен, шторы задернуты, под лампой с плотным абажуром появляются графин, и сигары, и старомодная, вычурная свинцовая табакерка, а мистер Поскитт велит гостям взбодриться, угощаться напитками и чувствовать себя как дома. И когда гости, расположившись поудобнее, берут в руки бокалы, сигары и трубки, мистер Поскитт начинает свои истории. Мало кто знаком с Йоркширом и его жителями — с их радостями и печалями, с их забавными нравами — лучше него; и мало будет тех, кому не по нраву его рассказы о больших и малых житейских трудностях, которые мистер Поскитт со всей проницательностью и чутьем наблюдал все семьдесят лет в трудах и отдыхе, радости и горе. Некоторые из его сказок на ночь (слушатели назвали их так, потому что мистер Поскитт настаивает: эти истории — не что иное, как подготовка ко сну, и никогда не заканчиваются позже десяти вечера) бывают смешными, а некоторые — печальными. Верю и надеюсь, что пересказ некоторых из них может доставить немного удовольствия тем, кто сможет представить уютное тепло очага мистера Поскитта.

Лондон, май 1910 г. Дж. С. Флетчер

Сторож «Высоких Вязов»

Тем холодным и мрачным февральским утром все вокруг выглядело промозглым и до крайности неприятным. Там, на невысоком пригорке, который на фоне лугов и кукурузных полей, казалось, почти достигал масштабов горы, стоял хутор — беспорядочная мешанина грубых серых стен и красных крыш; дом, сараи, конюшни, амбар, коровники, разбросанные там и сям без всякого видимого порядка. Два-три высоких вяза, голые и почерневшие от зимней сырости, высоко вздымались над трубами и фронтонами, как часовые, застигнутые спящими на посту; над их верхушками на фоне безрадостного серого неба лениво хлопали крыльями полдесятка грачей, их редкие жалобные крики только добавляли этому месту еще больше тоски. И все же опытный глаз, понимающий в земледелии, мог с уверенностью заявить: на ферме «Высокие Вязы» все обещало быть в полном порядке. Дом, хоть и очень старый, ремонта не требовал, да и остальные здания тоже; и земля была отличная. Но требовался всего один взгляд, чтобы понять: дом некоторое время стоял пустым, казалось, в окнах уже давненько не теплился ни свет лампы, ни огни камина, а в большой, вымощенной камнем кухне шаги звучали бы глухо, как в склепе. Чувство мертвенной пустоты лежало и на остальных подсобных помещениях — конюшни, амбар, коровники стояли безжизненные и пустые, пребывая словно в некоем призрачном молчании. И под кудрявыми туманами, покрывавшими добрые акры полей, вместо урожая колосились сорняки.

Этим февральским утром двое молодых людей, похожих настолько, что никто бы не усомнился, что они братья-близнецы, стояли на каменном крыльце, глядя друг на друга со взаимным сомнением. Оба высокие, хорошо сложенные, крепкие ребята лет двадцати шести, светловолосые, голубоглазые, румяные, с квадратными челюстями, свидетельствующими о решительности, и непоколебимым видом, вовсю заявлявшим, что обладатели его обещают стать весьма успешными людьми.

Схожие лицом, они и одеты были похоже. Оба в охотничьих куртках с несколько вызывающим узором, на каждом надет модный жилет с позолоченными пуговицами, на обоих — нарядные галифе из саржи, дополненные нежно-палевыми гетрами из Ньюмаркета. Шляпы-котелки, украшенные перьями куропатки, оба брата носили слегка сдвинутыми на левую бровь. И в эту минуту оба жевали по соломинке.

— Чудное место, Симпсон, — сказал один из парней после минутного молчания. — Взаправду чудное место!

— Точно, Айзек, — согласился второй. — Точно, братишка. Самое чудное место, которое я видел своими глазами. Более верного слова не подобрать.

Айзек Гривз деловито прикусил соломинку, приподнял свой залихватский котелок и почесал в затылке.

— И чего здесь не так? — сказал он. — В чем тут дело? Хороший дом, и остальное ничего, хоть и старое; хорошая земля.

— Ага, заброшенная, к несчастью, — ответил его брат. — Отличные грядки с чертополохом.

— Все можно поправить, — сказал Айзек. — Толика терпения и труда, главное — это хорошая земля. И — почему они не сдадут ее внаем?

Симпсон Гривз покачал головой. Он тоже прикусил соломинку — еще более рьяно.

— Что-то мешает, видимо, — сказал он. — Эти двое, последние жильцы, не стали оставаться — быстренько смылись, оба. С чего — понятия не имею.

Айзек выплюнул соломинку и вытащил из жилетного кармана сигару. Он зажег ее и, прежде чем заговорить, неспешно затянулся дважды или трижды.

— Ну, — сказал он в конце концов, — нет сомнений, Симпсон, если нам не дурят головы и эту ферму действительно собираются сдавать, такую сделку ни один человек в здравом уме не пропустит. У меня трудные времена, да и у тебя не лучше. Эта земля, этот дом, вся ферма куда получше того, что у нас есть, а платим мы в два раза больше. И конечно, срок истекает на Благовещение. Слышь — у нас есть предписания стряпчего; давай съездим в Сикастер к нему и послушаем, чего он нам скажет.

— Тогда вперед, — согласился Симпсон. — Это всего лишь еще пять миль или около того.

Привязанные за уздечки к калитке, у садовых ворот стояли две крепкие лошадки, на которых братья вскоре отправились в ближайший городок. Не задерживаясь дольше, чем было нужно, чтобы отвести лошадей в стойло и выпить по кружке пива в «Золотом льве», они явились в контору стряпчего, который вел дела по ферме «Высокие Вязы», и в положенный срок предстали перед ним.

— Говори лучше ты, Айзек, — прошептал Симпсон, более скромный, чем его брат-близнец. — Выясни все, что можно.

Айзек был ничуть не против — он знал, что ему нужно, и без колебаний устремился прямо к делу.

— Доброго утра, сэр, — сказал Айзек. — Наше имя — Гривз, Айзек и Симпсон Гривз, братья. Мы как раз оставляем ферму у тракта Вудбэрроу, вон там, и подыскиваем другую. На Корнчестерском рынке поговаривают, что вы очень дешево сдаете одну ферму, «Высокие Вязы», так мы подумали, что стоит взглянуть на нее и поговорить о ней с вами.

Стряпчий пристально посмотрел на обоих братьев, сначала на одного, потом на второго, и прочистил горло, весьма уклончиво покашливая.

— Да, — сказал он. — Да. Вы уже побывали на месте, мистер Гривз?

— Осмотрели каждый дюйм этим утром, — ответил Айзек.

— И? — отозвался стряпчий.

— Земля хороша, только неухоженная, — сказал Айзек.

— Очень неухоженная, — добавил Симпсон.

— И конечно, именно поэтому вы так мало просите за нее? — предположил Айзек, проницательно глядя на законника.

Тот проконсультировался со своими тщательно отполированными ногтями, но вдруг посмотрел на Айзека с искренней улыбкой.

— Суть в том, что я не могу сдать ее, — сказал он. — Ферма пустует уже четыре года. Двое пробовали: один остановился на месяц, второй — на две недели. Оба сказали, что лучше заплатят за пару лет аренды, чем пробудут там еще хотя бы один день. И — вот вы здесь!

Братья переглянулись и покачали головами.

— Чегой-то странно это все, Айзек, — сказал Симпсон.

— Еще как странно, Симпсон, — отозвался Айзек, выделяя каждое слово, и повернулся к стряпчему. — И, скажите на милость, в чем же дело, сэр? — спросил он.

Стряпчий усмехнулся — не слишком-то бодро — и развел руками.

— Сказали, что там водятся… призраки, — ответил он.

— Призраки? — повторил Айзек. — В смысле, привидения, э? Ну, не думаю, что парочка привидений на что-нибудь всерьез повлияют для нас, да, Симпсон, братишка?

— Не-а, думаю, нет, — флегматично ответил Симпсон.

Стряпчий перевел взгляд с одного на другого и улыбнулся.

— Ну хорошо, я расскажу вам, что случилось, — сказал он. — Эти оба — ни один из них — казались не более напуганными призраками, чем вы, но могу сказать с уверенностью: я видел, что они пережили такой сильный ужас, что едва не лишились рассудка. Вот и все.

Две пары голубых глаз вперились в законника, становясь все шире и шире, оба рта мало-помалу открывались.

— Я просто расскажу вам об этом, — сказал стряпчий, который явно был не прочь сыграть роль рассказчика, — и потом, когда вы все услышите, сможете решить, будете браться за дело или нет. Итак, четыре года назад «Высокие Вязы» арендовал старик по имени Джозайя Мейдмент, который жил там почти тридцать лет. Странноватый старый чудак, ни разу не был женат и жил почти всегда один. Ни домработницы, ни даже служанки у него не было — всю работу по хозяйству вела его соседка.

— У нее и возьмем ключи от дома, — сказал Айзек.

— Именно так. Впрочем, — продолжил стряпчий, — чуть больше чем четыре года назад старый Мейдмент внезапно исчез. Утром вышел из дому, надел воскресный костюм, будто собрался на рынок — и больше его никто не видел. И даже не слышал о нем! Причин тоже никто не смог понять. Были у него и деньги в банке, и ценные бумаги — человеком он был обеспеченным. Мы вешали объявления, делали все, что могли, но напрасно. Какое-то время мы хранили его вещи, но потом имущество распродали, и вскоре ферму сдали новому жильцу. Это случилось три года спустя, и тогда же начались неприятности.

— С привидениями? — спросил Симпсон.

— Ну, с чем-то странным, — улыбаясь, ответил стряпчий. — Не успел новый жилец перевезти на ферму свой скарб, как понял, что что-то не так. В первую же ночь пропала его овчарка — собака, которая была у него уже много лет. Сначала думали, что она вернулась в старый дом, но нет — просто исчезла. А потом лошади по ночам начали издавать в конюшне такие звуки, что спать стало совсем невозможно. А когда к ним кто-нибудь приходил проверить, что происходит, то они дрожали от страха. И коровы тоже. А овцы — все — забивались в угол загона, на каком бы поле их ни пасли. Короче, вся ферма была объята паникой. Но что ее вызвало? Никто ничего не видел. Фермер и его люди дежурили по ночам — никакого толку. Как только они поворачивались спиной, все начиналось по новой. В конце месяца люди уехали — и были рады этому.

Близнецов полностью захватил рассказ. Их взгляды молили о продолжении.

— Через некоторое время появился второй, — продолжал стряпчий. — И то же самое случилось и с ним. Его овчарка исчезла, а лошади, овцы и другая скотина были донельзя перепуганы. И даже хуже! Это был молодой, но уже женатый парень с женой и ребенком, живым и веселым мальчиком лет пяти. В один прекрасный день его мать была занята делами и отпустила его в сад поиграть под яблонями. И так как он долго не возвращался, пошла искать его — и нашла, но в каком состоянии? Безумным! Совершенно безумным! Бедный мальчик утратил рассудок — от страха. И жилец, конечно, съехал. Вот, джентльмены, и вся история «Высоких Вязов». Странная, но правдивая.

Айзек Гривз глубоко вздохнул, пристально взглянул на брата и покачал головой.

— Ну и историю вы мне поведали — никогда такого не слыхал! — сказал он. — И как же вы объясните все это, сэр?

Стряпчий развел руками.

— Объясню?! — воскликнул он. — Мой дорогой сэр, попросите лучше объяснить любые тайны мироздания, которые поставили в тупик не один человеческий ум! Никто вам не объяснит этого! Все, что я знаю, — это то, что случилось с этими людьми. Говорю: они были перепуганы — перепуганы самым ужасным образом.

— Думаю, все местные знают эту историю? — спросил Айзек.

— Будьте уверены, иначе ферму уже давно бы арендовали при такой-то низкой плате, — ответил стряпчий. — Никто из местных не станет иметь с ней дела — только не они!

Айзек посмотрел на Симпсона. Целую долгую минуту они молча не сводили с друг друга взглядов, затем Айзек обратился к стряпчему:

— Вы просите десять шиллингов за акр?

— Буду счастлив, если арендатор согласится на это, — устало отозвался законник.

— Снизьте до восьми, и мы согласны, — сказал Айзек. — И начнем с того, что все выясним. Призраки, сэр, не слишком беспокоят нас с Симпсоном — мы рискнем. Но… — Тут Айзек углубился в подробности условий аренды, чтобы стряпчий понял: он имеет дело с практичным человеком.

На Благовещение близнецы пригнали в «Высокие Вязы» стада, и к ночи все было готово. Дом был полностью обустроен и заполнен всем, что нужно для жизни, — стараниями двух умелых, трудолюбивых женщин, экономки и дюжей служанки. Уютный, приветливый дом.

— Может, осядем здесь на год или два, Айзек, — сказал Симпсон вечером, когда оба брата курили в гостиной. — Все в полном порядке.

— Ага, осталось только землю привести в порядок, — сказал Айзек. — Мы ж не собираемся так быстро сматываться отсюда, как те, другие ребята, правда, Симпсон, братишка? Призраки, не призраки, все едино.

— Хотелось бы знать, услышим мы что-нибудь или увидим? — задумчиво пробормотал Симпсон.

Айзек бросил взгляд на пару новеньких ружей, висевших над камином, и покачал головой — самоуверенно и грозно.

— Если я увижу какого-нибудь призрака, — сказал он, — то наделаю в нем дыр. Хорош будет призрак, способный выдержать заряд из моей четверки!

— Ага, — сказал Симпсон, — но потом, как говорят некоторые…

Он замолчал, потирая подбородок, и его брат уставился на него, подозревая, что тот колеблется.

— Ну? — нетерпеливо спросил Айзек. — И что?

— Как некоторые говорят, — сказал Симпсон, — есть призраки, которых не увидишь. Можно только ощутить их.

Айзек налил себе выпить и зажег сигару. Он сунул руки глубоко в карманы галифе, повернулся к брату и пристально, тяжело посмотрел на него.

— Кажется, ты боишься, Сим, — сказал он.

Симпсон ответил таким же тяжелым взглядом.

— Ну уж нет! — ответил он. — Я не боюсь ничего, что могу разглядеть и понять. И все же мы оба сошлись на том, что это чудное место. В смысле — странное.

— Странное, не странное, но мы здесь, братишка, сняли ферму за смешные деньги и тут останемся, — сказал Айзек. — Если нас что-нибудь и выкурит отсюда, так только то, чего я отродясь не видал.

Часом позже, к девяти вечера, братья взяли фонарь и, по своему обычаю, решили обойти ферму — посмотреть, все ли в порядке перед сном. Они, эти двое, были парнями при деньгах и пригнали с собой довольно ценный скот. Конюшни, овчарни, хлев, коровники — все было полным-полно, а свинарники так и вовсе заполнены под завязку: Симпсон и Айзек полагали, что на свиньях можно сделать деньги. Давно уже так не бурлила жизнь на старой ферме.

Они шли от конюшен к стойлам, от овчарен к коровнику, от курятника к амбару — все было в полном порядке. Лошади сонно обернулись и уставились на желтый, неровный свет фонаря, коровы влажно поблескивали глазами в полутьме, телята, стоявшие по колено в соломе возле яслей, лениво глядели на хозяев. Над этой медлительной жизнью, над высокими крышами с причудливыми коньками царила глубокая синяя ночь, пронзенная сиянием тысяч и тысяч звезд.

— Все в порядке, — сказал Айзек, когда они дошли до свиней. — Между прочим, где Триппетт привязал новую собаку?

— На заднем дворе, я говорил ему, — коротко отозвался Симпсон.

— Давай глянем на нее, — предложил Айзек.

Они обошли дом по вымощенному булыжниками двору туда, где возле задней двери стояла кирпичная конура. Услышав шаги, из нее вышла маленькая колли, которая, увидев хозяев, легла на живот — по-своему поклонилась. Айзек окинул собаку внимательным взглядом.

— Никогда таких собак не видел, откуда Триппетт их берет, Симпсон? — сказал он слегка капризно. — Почему от него ничего приличного не допросишься? Смотреть не на что.

— В любом случае, он сказал, что это хорошая овчарка, — ответил Симпсон.

— Да он обо всех собаках так говорит, — сказал Айзек. — Проверю ее сам завтра. Идем — вижу, собаку уже накормили.

Овчарка тем временем скулила, дрожала и пресмыкалась изо всех сил. Она подползла к братьям, натянув цепь, и умильно завиляла хвостом, услужливо заглядывая в лицо своими карими глазами.

— Да уж, не слишком-то она хороша, — прокомментировал Айзек. — Наверняка очередной Триппеттов доходяга. Пошли, Сим.

Они пошли обратно, и новая собака, овчарка, купленная за соверен у очень близкого друга, вздрогнула и заскулила, едва только свет скрылся за углом. Потом она вернулась в конуру и свернулась клубком, прислушиваясь к каждому звуку, словно испуганный ребенок в темной комнате.

Братья обошли дом с обратной стороны, по выгону. Вокруг них лежала спящая земля, тихая, как море в штиль. Ни единого звука, ни огонька, который отразился бы от оконных стекол. Они на минуту замерли под величественным темно-синим куполом, усыпанным колючими звездами.

— Какое тихое это место ночью, Сим, — сказал Айзек, непроизвольно понизив голос до шепота. — Я понятия не имел…

Фонарь с грохотом выпал из пальцев Симпсона — эти пальцы, дрожащие, судорожно схватили руку брата и стиснули ее стальной хваткой.

— Господи, Айзек, что это? Что там такое?! — задохнулся он.

Айзек взглянул туда и понял, что дрожит. Прямо перед ним из темноты явилось нечто, казавшееся шарами яркого зеленого огня — нет, алого, желтого, разноцветного огня, горящего, сверкающего и… глядящего на него. Целую секунду он, как и Симпсон, стоял, будто связанный по рукам и ногам, а потом с криком: «Ружье, ружье!» — развернулся и бросился к дому, а за ним мчался его брат. Но когда они выбежали назад, сжимая в руках ружья, глаза исчезли. И из ближайшего леса в глубокой ночной тишине вдруг послышался странный крик — такого они еще никогда не слышали. Долгий, плачущий, словно вопль беспредельного отчаяния.

Братья, тяжело дыша, вернулись в дом и заперли дверь. После они стояли в гостиной, глядя друг на друга — по лицу каждого градом катился пот, и, взглянув раз, отвели глаза. Повинуясь единому порыву, оба налили себе по стакану горячительного и опрокинули его одним духом.

— Айзек, — сказал Симпсон. — Там что-то есть!

Айзек отложил ружье, отряхнулся и попытался рассмеяться.

— Вздор! — сказал он. — Мы — парочка придурков, Симпсон. Это все оттого, что мы впервые здесь ночью и не забыли рассказ стряпчего — вот потому-то все так и странно. Мы видели лису, только и всего.

— У лисы не бывает таких больших глаз, — сказал Симпсон. — И что ты скажешь насчет крика? Ты наверняка ни разу не слышал такого, Айзек, никогда! И я тоже!

— Значит, это сова, — сказал Айзек.

— Не путай меня совами! — ответил Симпсон. — Нет, ни собаки, ни лисы, ни что-либо еще не издает таких звуков по ночам! Айзек, там что-то есть!

— О, да и черт с ним! — сказал Айзек. — Иначе я начну думать, что ты такой же пугливый, как тот стряпчий. Пойдем-ка спать.

И они отправились спать, и, пока они спали, ничего не произошло. Но рано поутру Айзека разбудили громкий стук в дверь и голос экономки, взволнованный и перепуганный.

— Мистер Айзек, сэр, мистер Айзек! Да когда ж вы проснетесь наконец, сэр!

— Что стряслось? — рявкнул Айзек. — Пожар, что ли?

— Новая собака, сэр, которую Триппетт купил намедни, — о, скорее бы вы спустились, сэр! Нам так страшно!

Айзек спрыгнул с постели, накинул впопыхах одежду и выбежал из комнаты. На лестнице он столкнулся с Симпсоном, тоже одетым кое-как — и очень бледным.

— Я слышал, — сказал он. — Пошли!

Они сбежали вниз по лестнице и через кухню вышли на задний двор. Там сгрудились перепуганные люди — пастух, Триппетт, парочка деревенских парней, экономка и служанка. И возле их ног лежала несчастная маленькая колли — мертвая. Одного взгляда хватило, чтобы понять: ей полностью разорвали горло.

После, зайдя в дом, братья обменялись долгим молчаливым взглядом. Побледневшие, с безумными глазами, они едва сдерживали дрожь в руках. Симпсон заговорил первым — слабым, неуверенным голосом.

— Там что-то есть, Айзек, — тихо сказал он. — Там. Что-то. Есть!

Айзек стиснул зубы и крепко переплел пальцы.

— Я разберусь с этим, Симпсон, — сказал он. — Разберусь!

— Ага, но что это?

— Погоди, — ответил Айзек.

Затем начали происходить те же события, что ознаменовали быстрый отъезд их предшественников. Лошади в конюшнях перепугались; скотину нашли сбившейся в кучу и тяжело дышащей в углу хлева, а овцы разбежались с пастбища по окрестным лесам и тропинкам. И оба брата смотрели и смотрели — но ничего не видели, даже огненных глаз. До этих событий ни Айзек, ни Симпсон понятия не имели, каково это — соприкасаться с чем-то за пределами обычного, материального мира. Родом из оборотистой семьи, которая работала и зарабатывала крестьянским трудом многие годы, они только и делали, что улаживали дела, ловко торговали и спали так же хорошо, как и ели. Нормальные люди: не слишком отягощены воображением, да и нервы их никогда не беспокоили. Но с того момента, как они поселились в «Высоких Вязах», все начало меняться. Постоянно перепуганные по ночам лошади и коровы, и причину страха невозможно было определить; вечное беспокойство, потому что никто не знал, что может случиться в любую минуту, — все это вместе с бессонницей, подорванным здоровьем и расстроенным аппетитом. Симпсон не выдержал первым; он был куда восприимчивее к вещам подобного рода и не такой стойкий, возможно. Айзек это заметил и только сильнее разозлился на эту тайну, тем более что у него не получалось справиться с ней.

Однажды ночью дело дошло до крайности. В глухой полуночной тиши в конюшне началось столпотворение. Лошади кричали от ужаса; а когда двое братьев добрались до них, то поняли: каждое животное изо всех сил рвалось наружу в неистовой борьбе за свою жизнь — лишь бы выйти. Лишь только Айзек отпер дверь, лошади помчались вперед, сбив его с ног в дикой скачке, перепрыгнули невысокую ограду загона и с диким ржанием рассыпались кто куда, скрывшись в темноте. Поутру некоторых нашли в полях неподалеку, часть пригнали из дальних деревень, но все как одна отказались даже близко подойти к конюшне.

Несколько дней спустя Симпсон вышел к завтраку, одетый словно в дорогу.

— Послушай, Айзек, — сказал он, — ничего не спрашивай, просто поверь мне. Я уезжаю — по этому делу. Вернусь завтра к вечеру. Нельзя все оставлять как есть!

Затем он притворился, что ест, отправился восвояси, и от него не было никаких вестей вплоть до следующего дня, когда Симпсон вернулся в сопровождении высокого седого незнакомца с военной выправкой, который вел на поводке бладхаунда[1]. За ужином все трое обсуждали дела: незнакомец загадочным образом был уверен, что сможет решить проблему, которая прежде никому не поддавалась.

Той ночью взошла почти полная луна, и в девять вечера на улице было светло едва ли не как днем. Незнакомец вывел собаку и привязал перед домом к столбу, который Айзек заранее надежно вкопал в землю. По команде огромный пес трижды пролаял — глубокий звук эхом отозвался в вечерней тиши. И откуда-то из лесу в ответ послышался тот самый длинный, отчаянный крик, который братья слышали уже несколько раз, но не могли определить, откуда он исходит.

— Вот он! — воскликнули они одновременно.

— Тогда, что бы это ни было, оно приближается, — сказал хозяин бладхаунда. — Приготовьтесь!

Он что-то приказал собаке, и та в тот же момент доверчиво села возле костра. Все трое, вооруженные дробовиками, затаились среди кусов на краю сада и стали ждать.

Через несколько минут бладхаунд вздрогнул и заскулил.

— Близко! — сказал гость.

Бладхаунд зловеще зарычал — в лунном свете было хорошо видно, как его шерсть встала дыбом.

— Совсем рядом, — сообщил хозяин.

Из рощи прямо перед ними донесся едва слышный шорох, будто кто-то пробирался к ним, шелестя опавшей листвой. А после…

— Глаза! — прошептал Симпсон. — Смотрите — там!

Из черноты рощи губительными звездами светились и поблескивали глаза, которые братья уже видели раньше. На мгновение глаза замерли; но чем громче и ожесточеннее рычал бладхаунд, тем ближе и больше они становились. И в конце концов в лунном свете показался серый, огромный, отвратительный силуэт, который стал подползать ближе и ближе, подтягиваясь вперед на животе, пока не стал полностью виден — голова на передних лапах, зловещие глаза устремлены на бладхаунда.

— Внимание! — прошептал гость. — Оно встанет — интересно, с какой стороны на него нападать? Ждите сигнала.

Серая тварь заколотила хвостом по бокам, дрожа всем телом. Мало-помалу она поднялась с земли и по широкой дуге начала подбираться к бладхаунду: тот изо всех сил рвался с цепи. Ужасные глаза косили, в темноте тускло поблескивали белые клыки, животное кралось, словно леопард. Внезапно оно выгнуло спину, конечности напряглись…

— Сейчас!

Три выстрела прозвучали одновременно, и серая тень, уже готовая к прыжку, судорожно дернулась и бессильно упала рядом с привязанной собакой. И там осталась лежать — пока Симпсон Гривз не принес фонарь, который держал наготове в доме, а потом все трое подошли к убитому животному и стали его рассматривать. До этого никто из них не был уверен, что же они на самом деле застрелили, — а сейчас глядели на огромную собаку неопределенной породы, крупную, крепкую, больше похожую на волка, чем на пса, со злобными челюстями и жестокими клыками, оскаленными даже после гибели. И по крайней мере один из трех начал смутно понимать, в чем же крылась загадка.

Шум выстрелов разбудил остальных обитателей дома; они выбежали на выгон посмотреть, что случилось. К ним присоединилась женщина — соседка, которая раньше готовила и убирала для Джозайи Мэйдмента. И, глядя на мертвое животное в свете фонаря, она, негромко вскрикнув, всплеснула руками.

— Помилуй мя Боже, это ж большая псина мистера Мэйдмента! — сказала она. — Она ж ушла с ним, как он пропал, с того утра.

— Почему ты не сказала, что у Мэйдмента была собака? — рявкнул Айзек. — Ни разу о ней не слышал!

— Да потому, мистер, что я ничуть не подумала о ней, — ответила женщина. — Но собака была, и это она, не будь я христианкой! Самая дикая тварь на всем белом свете — никому не позволяла даже близко подходить к старому джентльмену. И где ж она пряталась все это время?

— Это, — сказал хозяин бладхаунда, — мы и собираемся выяснить.

Он спустил собаку с цепи, взял на поводок и велел братьям следовать за ним. Затем он направил пса по следам убитого зверя — и они углубились в темный лес. Все трое бежали, не останавливаясь, не оглядываясь и ни на секунду не сбиваясь со следа. Сквозь густой подлесок, едва заметными тропами, пробираясь через заросли кустов, трое мужчин во главе с ищейкой мчались вперед, пока не добрались до глубокой лощины посреди леса, где известковые скалы выступали из-под нависающих деревьев. Здесь, посреди ежевичных зарослей, скрывавших его от посторонних глаз, собака остановилась у норы, достаточно большой, чтобы в нее мог пролезть взрослый человек. В свете фонаря, который принес с собой Симпсон, они увидели собачьи следы, отпечатавшиеся на рыхлом грунте.

— Здесь пещера, — сказал хозяин собаки. — Дайте свет — я пойду внутрь.

— Тогда и я пойду, — решительно подхватил Айзек.

— И я, — добавил Симпсон.

Туннель, который вел в пещеру, был не более нескольких футов длиной; вскоре они смогли выпрямиться и осветить все вокруг фонарем. И в одновременном ужасе схватились за руки, ибо на полу ютилось тело седого старика, которого, очевидно, застигла смерть прямо в тайном убежище, в месте, которое он выбрал, чтобы скрыться от мира.

— Мы обеспечим этому несчастному дикарю достойные похороны, — сказал хозяин собаки, когда они вернулись в усадьбу. — Он был по-своему первобытным варваром, но на редкость хорошо чувствовал, в чем по-настоящему нуждался. Похороните его под большим вязом.

Странник в Аркадии

Животное, которое впоследствии стало таким известным в деревне, в неяркую тишину которой привнесло свежее дыхание романтики, появилось незнамо откуда. Его появление было таким же таинственным, как осадки, как растущая по ночам пшеница; подобно ей, оно, должно быть, тоже как-то связано с ночью, потому что оно уже уверенно сделалось частью или, лучше сказать, деталью Малого св. Петра, когда тот проснулся однажды утром. Те ранние пташки, которые выбрались из дому до того, как первые лучики осеннего солнца нежно поцеловали сверкающие на кустах паутинки бабьего лета, были уже осведомлены о присутствии в деревне удивительно худой свиньи с любопытным рылом, заинтересованными глазками и похлопывающими ушками, которая исследовала улицу. Она бродила туда-сюда, очевидно, в поисках чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего пищу. Возле кладбищенских ворот рос дуб; странница задержалась под ним до тех пор, пока под опавшей листвой оставались желуди. Чуть подальше в живой изгороди, окаймлявшей сад пастора, стояла дикая яблоня, которая давала такие кислые плоды, что на них бы не позарился даже самый отчаянный деревенский мальчишка; свинья остановилась там и пожрала опавшие дички, прятавшиеся в блестящей траве. Но она все шла и шла, искала и выведывала, и ее глаза становились все голоднее и голоднее, а размашистый шаг ускорялся. И дойдя до дырки в заборе, который ограждал сад вдовы Груби, она наконец добралась до цели и увлеченно занялась выкапыванием картошки.

Часом позже налетчика вытурили из тихой гавани, и он сбежал, унося не только следы хлыста, которым вдова Груби изгнала его прочь, на поджаром теле, но и обильную еду в желудке. Когда свинья наконец высказала последний протест против такого жестокого обращения, то снова побрела по улице, одиноко и крадучись, но в гораздо более неторопливом темпе существа, которое позавтракало. Вдова Груби проводила ее разгневанным взглядом.

— Хотела б я знать, чья это голодная зверюга! — бросила она соседке, которая приникла к дверям, прислушиваясь к причитаниям свиньи, покинувшей место преступления. — Весь мой огород перегребла, сожрала полгрядки лучшей моей картошки, поди ж ты. И она б этого не сделала, Джулия Грин, коли б твой Джонни не сломал мне забор, когда пытался украсть мои зимние яблоки, нет, не сделала бы! Лучше бы твоему Уильяму заделать эту дыру — вот что я думаю.

— Делать нечего моему Уиллу, только заборы чинить, — угрюмо произнесла миссис Грин. — И дырка там была до того, как Джонни через нее пролез. Это не наша свинья, в конце концов, наши все в хлеву, корм едят, так-то!

Голодная и бездомная свинья, будучи не в курсе этого спора и его возможности перерасти в старую добрую соседскую ссору, побрела дальше по улице, по-прежнему разнюхивая, что да как. Однако народу стало больше, и дверь «Лисы и Скрипки» широко распахнулась — парочка завсегдатаев обреталась в зале, принимая по привычному утреннему стаканчику. Свинья прошествовала мимо, повернув любопытный пятачок на запах кислого пива и табака. Она прошла, и один из посетителей выглянул вслед за ней.

— Чья ж это хрюшка? — сказал он и почесал ухо. — Чет раньше я ее здесь не видал.

Еще один человек из бара подошел к двери и посмотрел незваному гостю вслед — очень любопытный малый, и сам до ужаса похожий на свинью, краснолицый, с поблескивавшей от жира кожей и лысый как колено. Поверх одежды на нем был надет синий льняной передник, а на боку, пристегнутый к поясу, болтался здоровенный нож. Короче говоря, это был деревенский мясник и забойщик, так что к свиньям у него имелся профессиональный интерес. Он окинул свинью острым взглядом, покачал головой и вернулся к кружке с элем. Мясник знал каждую свинью в Малом св. Петре — а эта приблудилась откуда-то из другого места.

— Эт’ не из наших, — с капелькой презрения сказал он. — Только боровок Джека Лонгботтома из наших так плохо выглядит, и то он на пуд тяжелее этой.

— Плохонький же у него, стал-быть, боровок!! — заметил второй. — Но Джек и откармливать-то ни разу в жизни не умел.

Тем временем бесхозная свинья продолжала исследовать окрестности. Свернула на парочку тропинок, заглянула в ворота то одной фермы, то другой, но, недовольная, каждый раз возвращалась на улицу. Ей перепал легкий обед из картофельных очисток, которые женщина выбросила на дорогу, но свинья все еще хотела есть и мечтала о корыте, полном корма, так что после полудня, вспомнив о дырке в заборе вдовы Груби и обнаружив, что Уильям Грин все еще не заделал ее, пролезла внутрь и снова поддалась порывам своей разрушительной натуры.

На этот раз вдова Груби, заметив это, ничего не сделала, чтобы изгнать негодницу. Она была занята — крахмалила и гладила, будучи по профессии прачкой, — и вместе со своей молодой помощницей, жившей по соседству, они были, как говорила сама миссис Груби, так же заняты, как жена Тропа, и не хотели, чтобы их беспокоили.

— Проклятье! Эта чертова свинья снова на моем огороде! — воскликнула вдова Груби. — Второй раз за утро, и теперь принялась за морковь! Ну да все равно не женское дело гонять бездомную скотину. Марта Джейн, сбегай-ка к Джеймсу Бертону, пастуху, и скажи ему, что у меня тут по двору бродит странная свинья, и я буду счастлива, если он придет и сию минуту заберет ее и вернет на законное место — в хлев. Чтобы ейный хозяин потом пришел и заплатил за нее — и я еще поговорю с ним насчет моего огорода и его свиньи!

Пастух, которого выдернули из-за обеденного стола, отправился выполнять свой долг медленно и неохотно: не так уж легко загнать бродячую свинью в деревенский хлев; с коровами, лошадьми и ослами все гораздо проще, но свиньи — другое дело.

— Чья это свинья? — ворчливо спросил он с набитым ртом, следуя за Мартой Джейн. — Если это то скандальное рыло Гринов, чего ж они сами его не загонят?

— Не-а, не ихняя, — ответила Марта Джейн. — Эта зверюга непонятно откуда, и ты должен загнать ее в хлев сию же минуту, говорит миссис Груби.

— Ой, действительно! — заметил пастух. — Интересно, как бы ей понравилось, если б ее оторвали от обеда, чтобы гонять свиней! Ну да ладно…

Мимо шли дети, которые возвращались из школы, и мистер Бертон тут же призвал их на службу — помочь прогнать свинью из огорода вдовы и препроводить в места лишения свободы. Свинья же, как только ей начали досаждать, проявила склонность идти куда угодно, только не туда, куда нужно. Через несколько минут тихая улица взорвалась шумом и гамом.

Хлев стоял неподалеку от кладбищенских врат, обсаженных тисами, и самого кладбища с древней церквушкой посреди него. Как и все остальное там, он был серым, побитым временем и благоухал давно ушедшим прошлым. Квадратный контур серых, усеянных лишайником стен, против одной из которых стояли деревенские амбары, а против другой — подножка, с помощью которой многие пожилые сквайры и бодрые девицы садились в седло, чтобы отправиться из церкви домой; внутренний двор, давно заброшенный, зарос щавелем и крапивой; зеленая обветшалая дверь вряд ли выдержала хотя бы пары толчков крепкой деревенской задницы. Когда-то эту дверь открывали, вероятно, чтобы загнать внутрь пленных, однако те давно уже сбежали.

Свинья тут же доказала, что, как и многие ее предшественники, не желает заходить в загон. Она заглянула внутрь, оценила неприветливый мрак, крапиву, щавель, отсутствие даже намека на вкусные корешки, развернулась и стала прилагать героические усилия, чтобы сбежать от преследователей. Она пыталась и так и сяк, то прорываясь по углам, то пытаясь выскочить через кладбищенские ворота. Пастух, вспоминая прерванный обед, кричал, мальчишки голосили, девочки визжали. Но бездомная свинья, уворачиваясь то туда, то сюда, все еще избегала попыток лишить ее свободы, хотя уже повизгивала и задыхалась. Неожиданно она оперлась на кладбищенскую ограду, будто выбилась из сил.

Именно в эту минуту мисс Лавиния Дорни, обитавшая в красивом доме с садом неподалеку от церкви, спустилась на лужайку, привлеченная непривычной суматохой, и увидела усталую свинью и ее мучителей. Мисс Лавиния была утонченной натурой очень благородного и величественного поведения, которое подчеркивалось ее шалью и шляпкой — их она носила с превеликим достоинством. Наполовину скрытая живой изгородью, изящно подстриженной и только подчеркивавшей ее элегантность, мисс Лавиния выглядела весьма внушительно, и Бертон приподнял шляпу, мальчики сняли кепки, а девочки присели в книксенах.

— Бог ты мой! — воскликнула мисс Лавиния, приподняв элегантное пенсне, сидевшее на ее аристократической переносице. — Бог ты мой, что за шум! О, это вы, Джеймс Бертон, не так ли? И к чему вся эта суета?

— Хотим загнать свинью в хлев, мэм, — отпетил пастух, вытирая лоб. — Но это самое упертое животное, которое я видел! Обожрала почти весь огород хозяйки Груби.

Мисс Лавиния присмотрелась и заметила беглянку.

— Бог ты мой! Должно быть, она голодна, Бертон. Чья это свинья?

— Не в курсах, мэм, — ответил пастух тоном, указывающим на полное отсутствие интереса к предмету разговора. — Но это точно не свинья из Малого Петра — слишком тощая, одни кожа да кости. Думается мне, мэм, она сожрет все, что едят свиньи, если ей выпадет шанс.

— А кто собирался кормить ее в загоне? — спросила мисс Лавиния.

Бертон покачал головой. Его гораздо больше заботил собственный обед, чем какой-то свиньи.

— Не в курсах, мэм, — повторил он. — Это не моя забота. За этой свиньей может никто так и не прийти, она только кожа да кости.

— Бедное животное нуждается в пище и отдыхе, — с решительностью сказала мисс Лавиния. Она повернулась и позвала через лужайку, скомандовав: — Митчелл! Идите сюда!

Мужчина средних лет, очевидно, садовник, подошел ближе, глядя с любопытством. Мисс Лавиния указала на толпу близ живой изгороди.

— Митчелл, — сказала она, — нет ли на нашем конном дворе свинарника?

Митчелл (на самом деле не просто садовник, а кучер, садовник и в целом управляющий небольшой усадьбы мисс Лавинии) осознал идею, которую собралась претворить в жизнь его хозяйка, и почти задохнулся. Свинья в его содержащихся в безупречном порядке угодьях!

— Ну, мэм, — сказал он, потирая подбородок, — конечно, свинарник там есть, мэм. Но его ни разу не использовали с тех пор, как мы приехали сюда, мэм.

— Тогда мы используем его сейчас, Митчелл, — сказала мисс Лавиния. — Бедному животному требуется отдых и восстановление сил. Бертон и старшие мальчики помогут вам завести свинью туда — и Бертон получит пинту эля, а мальчики немного яблок. Смотрите, чтобы свинья получила солому, или сено, или что ей нужно, Митчелл, и накормите ее хорошенько. А сейчас, малыши, бегите по домам обедать.

Никто даже не мечтал обсуждать приказы, которые отдала мисс Лавиния Дорни, и бродячую свинью вскоре благополучно устроили в хлеву, который никогда раньше не использовался.

— Хорошенькая работенка для тебя, Митчелл, — сказал Бертон, сидя в кухне над кувшином эля. — И если хочешь мой добрый совет — держи зверюгу запертой, уж больно она падка на огороды.

— Может, знаешь, откудова она взялась? — обеспокоенно спросил Митчелл.

— Ни разу! — ответил пастух. — С чего бы?

— Да так, — сказал Митчелл. — В конце концов, если нет, то пошлю сына, пусть поспрашивает по округе о ней. Должна же она кому-то принадлежать, а я не желаю никаких свиней на конном выгоне. Ты же знаешь мою хозяйку… Если ей чего в голову взбрело, то…

Митчелл закончил фразу выразительной гримасой, и Бертон сочувственно закивал. Потом, вспомнив про обед, поспешил уйти, и садовник, который не держал свиней много лет, выпросил у поварихи еще один кувшин эля, чтобы вспомнить, каков основной принцип содержания этих животных. Пока он пил, его мысли по этому поводу становились все более и более щедрыми, и когда мисс Лавиния Дорни после ланча пришла на конный выгон проверить, как идут дела у ее последнего протеже, то обнаружила, что пришелец устроен так, как мог только мечтать, но не надеяться на это всего два часа назад.

— Рада видеть, что вы устроили бедняжку так удобно, Митчелл, — сказала мисс Лавиния. — Вы, конечно, знаете, что требуется свиньям?

— О да, мэм! — ответил Митчелл. — Любой свинье по вкусу побольше свежей соломы, чтобы она могла полежать на ней, а лучшая еда для свиньи — размолотый горох, и бобы, и кукуруза, и всякое такое, мэм, — и еще вареная картошка, и нет ничего лучше теплых отрубей снова и снова. Очень хорошие едоки эти свиньи, мэм, и на редкость благодарные в этом смысле.

— Вам не кажется, что эта свинья очень худая, Митчелл? — спросила хозяйка.

— Да, мэм, необычно худая, — ответил Митчелл. — Я бы сказал, мэм, что эта свинья уж точно знает, почем фунт лиха.

— Бедняжка! — сказала мисс Лавиния. — Ну, вижу, у нее есть все, чем она питается, Митчелл. Конечно, надо дать объявление о поиске владельца — вы уверены, что она не принадлежит кому-нибудь из деревни?

— Уверен, что нет, мэм! — ответил Митчелл. — Нет в нашем Малом св. Петре настолько худой свиньи. И в Большом св. Петре нет, мэм, — добавил он после короткого раздумья.

— Ну, кажется, ее прошлый владелец — или владельцы — не заботились о ней, — сказала с суровой твердостью мисс Лавиния. — Буду хорошо кормить свинью, прежде чем дать объявление о том, что она нашлась. Так что следите за этим, Митчелл. Вам не кажется, что она слишком грязная?

Митчелл бросил выразительный взгляд на свинью.

— Думаю, ей бы стоило выспаться, мэм, — ответил он. — Бездомные животные, бывает, страдают от того, что их бросили.

— Не могли бы вы помыть ее, Митчелл? — предложила мисс Лавиния. — Думаю, свинье станет от этого лучше.

Митчелл потеребил подбородок.

— Ну, мэм, — сказал он, — ни разу не слышал, чтобы свинью мыли — разве что для выставки или после того, как зарежут, мэм, но осмелюсь добавить, что мог бы, мэм. Как только выпадет свободная минутка, мэм, — продолжил он, — позову сына помочь, мы нагреем воды, откроем самый большой на этом дворе кран и всю воду на нее спустим, мэм!

Мисс Лавиния сердечно одобрила это предложение и ушла, а Митчелл отметил про себя, что ни один человек не может знать, чего ожидать от нового дня, и пошел курить в отдаленную часть сада. Позже, к вечеру, они с сыном осуществили омовение свиньи, и младший Митчелл, отметив, что нет смысла делать что-либо наполовину, взял из чулана крепкий скребок и так успешно начистил страдалицу, что та выглядела, будто ее уже зарезали и ошпарили. Мисс Лавиния, которая следующим утром, прогуливаясь мимо конюшен и птичника, заглянула посмотреть на свинью, была в восторге от ее вида и искренне похвалила своего садовника.

Митчелл, однако, не был в таком уж восторге от своих новых обязанностей, как заявлял во всеуслышание своей хозяйке. С одной стороны, он как раз был очень занят в саду; с другой — свинья начала требовать все больше и больше внимания к себе. Она быстро обнаружила или, скорее, проявила сверхвыдающийся аппетит и с каким-то почти злорадным предвидением выяснила, что достаточно ей громко потребовать чего-либо, как ее желания немедля удовлетворялись. Ни один из тех, кто видел появление свиньи на улицах Малого св. Петра, к концу второй недели не узнал бы ее. Ребра скрылись под прослойкой сала, спина стала определенно шире, а блестящие глазки потерялись в толстых щеках. Еженедельные траты на ее кормежку и проживание составили кругленькую сумму, но мисс Лавиния не ворчала, не задавала лишних вопросов по этому поводу. Она была в восторге от успехов свиньи и верила, что та начала узнавать ее. В голосе мисс Лавинии звучало явное сожаление, когда она заметила:

— Сейчас, когда животное выглядит куда лучше, чем после странствий, Митчелл, думаю, стоит дать объявление, что мы ищем владельца. Он, несомненно, обрадуется возвращению своего имущества. Я сегодня же напишу объявление и отправлю его в газету.

Митчелл почесал подбородок. У него были другие идеи — его собственного сочинения.