Скандинавские пляски (сборник) Куценко Николай

Сказочник

Уволить человека всегда сложно. Этот процесс не может вызывать позитивных эмоций, если вы, конечно, не садист или нездоровый психически человек. Вдвойне сложнее это сделать, когда человек об этом не догадывается и для него это становится новостью во время самой процедуры увольнения. Такие случаи скорее редкость, но все же они встречаются, хотя и не часто. Наиболее «выдающимися» в шкале увольнений являются эпизоды, когда человек думает, что его планируют повысить и вызывают, чтобы ему сообщить эту приятную новость. Такое, конечно, даже сложно представить, и я бы никогда не написал об этом, если бы сам не был участником подобного процесса со стороны работодателя.

Его звали Тимофеем, по фамилии Тимофеев. Отчества Тимофея я не знал, но слышал, что и сына своего он назвал Тимофеем. Могу предположить, что отца его звали так же. В общем, семейство Тимофеев во всех возможных ипостасях. Когда я встретил его в первый раз, он произвел на меня очень хорошее впечатление: несмотря на то, что он был моим новым подчиненным, он делал все, чтобы помочь мне как можно мягче интегрироваться в новую компанию. На лице у него всегда была живая улыбка, он весь светился от радости, что такое плохое настроение – он не знал, либо, в худшем случае, слышал о нем от других, то есть о том, что оно может быть. Тимофей был прирожденным оптимистом и абсолютно добрым человеком. Его доброта была настолько искренней и, если хотите, чистой, что мало кто мог даже предположить, что это всего лишь маска и что желание понравиться всем несет за собой какие-то меркантильные мотивы. Такие люди если и попадались, то через пару минут общения с Тимофеем понимали, что ничего плохого в этом человеке быть не может, кроме, может быть, его «лакейской» модели поведения. Последняя была неотъемлемой частью его амплуа – он всем и во всем пытался угождать. Надеть бы на него лакейский фрак и выпустить к дверям дорогого европейского отеля, и нашел бы Тимофей свое истинное призвание, и не надо бы было ему пробиваться сквозь путы корпоративных правил и законов. Но судьба распорядилась иначе и забросила его в мир «офисного планктона», не наделив при этом никакими свойствами для успешного плаванья.

Официально Тимофей отвечал за поддержку продаж, неофициально был нашим переводчиком, но по факту не делал почти ничего. В лучшем случае за неделю мог перевести пару страниц текста, посвятив рассказам об этом остальные двадцать часов своей работы. «Это очень сложный текст, его так с ходу не возьмешь…» – говорил он, когда кто-то просил его что-то перевести. Затем забирал текст, садился за стол и что-то делал. Проходил день или два, и просящий, не выдерживая, брал его и переводил все сам, не дожидаясь результата от Тимофея. Работал Тимофей с раннего утра и до позднего вечера, домой уходил, как правило, после девяти. Ребята рассказывали мне, что даже один раз он остался работать в Новый год. Только вот что он делал, никто не знал, вернее, знали, что не делал ничего, зачем-то изображая бурный рабочий процесс. На мониторе у него была пленка, не позволяющая видеть экран со стороны, так что мы могли только гадать – включен ли вообще у него компьютер или нет. На него мне жаловались абсолютно все… Вернее, даже не на него самого, а на его полную бесполезность для нашего бизнеса.

– Зачем же вы его взяли на работу? – спрашивал я старожилов бизнеса.

– Да ты понимаешь, он нам сказал, что в «Моблайне» у него несколько десятков людей было в подчинении, и отвечал он там за всю бумажную работу по продажам, – оправдывались они.

– И что же вы, поверили?

– В том-то и дело, что да, мы же не знали, кто он на самом деле.

– А теперь хотите, чтобы я его уволил, так как сами не смогли?

– Ну, просто как его уволишь, он и не поймет-то даже за что, рука на него не поднималась просто. А ты уж сам решай, что с ним делать…

Была у Тимофея одна очень интересная особенность, которая, видимо, и помогла ему устроиться на работу. Он был от природы сказочником, ну, или фантазером. Причем умудрялся так завираться, что уже и сам верил в те небылицы, которые выходили из него обильным потоком. Первый раз я заметил это на обеде с руководством, куда я решил его пригласить по незнанию. Мой босс в самый разгар ужина стал интересоваться тем, как из Москвы добраться до Сочи. Дело было как раз перед Олимпиадой, и всех иностранцев этот вопрос волновал больше всего. Участники ужина начали было рассказывать о возможных вариантах, как вдруг Тимофей всех прервал:

– Да зачем на самолете туда лететь, дорого ведь, да и билет сейчас не купить уже перед Олимпиадой, – отрезал он.

– А как? На поезде тогда? – поинтересовался президент.

– Да нет же, какой поезд, на машине можно.

– Так это же долго… на машине-то, – ответили все.

– Долго, если дорог не знать. В общем, есть там дорога… прямая, шоссе от Москвы до Сочи, без остановок как бы…

– Чего?! – вырвалось уже у меня.

– Ну, мы с другом эту дорогу случайно нашли, ночью потерялись в Подмосковье и случайно выехали на какую-то пустую трассу, – в спокойном духе продолжал Тимофей.

– И что?! – уже не выдержал мой босс.

– Да так, ничего. Поехали по ней быстро. Она же пустая была, видать, не знал еще никто про нее. Секретная! Ну и доехали… до Сочи. Потусили там, а утром домой вернулись.

– Тимофей, а ничего, что там горы вообще-то? – уже не выдержал я.

– Ну да, точно, горы тоже были, но в них тоннели прорыли, сейчас новые машины закупили под Олимпиаду, бурят в горах тоннели… довольно быстро.

Наступила звенящая тишина, и кто-то резко перевел тему, чтобы не зацикливаться на этом странном путешествии. Но после ужина президент подошел ко мне и спросил:

– Это правда, по поводу прямой дороги из Москвы в Сочи под горами?

– Нет! – однозначно ответил я.

– Николай, этот Тимофей очень странный человек…

– Я тоже это заметил, – ответил я и попытался перевести все в шутку.

Со временем Тимофей перестал меня стесняться и стал выдавать подобные истории пачками. За один обед он с легкостью мог сочинить их до трех штук, причем спорить об их правдивости с ним было бесполезно. То он встретил в метро девушку-модель с усами Д’Артаньяна и убеждал, что носить закрученные усы у моделей теперь является нормой, то о том, что его подруга из Усинска (откуда приехал Тимофей), соблазняя шейхов в Эмиратах, стала миллионершей. Причем ни один из шейхов так с ней и не переспал, в силу того, что, видя ее голой, уже достигал оргазма от одного только этого созерцания и не был уже способен ни на что другое, отдавая ей все, что у него было. А то вообще грозился позвонить какому-нибудь другу-олигарху и пригласить его к нам на ужин в разгар вечернего мероприятия. Последнее, надо добавить, делалось уже не в очень трезвом состоянии.

Тимофей был странным, и все об этом знали. Хуже всего было то, что он был абсолютно бесполезным для нашего бизнеса, и я, как руководитель, понимал, что решение рано или поздно надо будет принимать. Напротив, Тимофей ходил в отдел кадров и устраивал там небольшие скандалы – требовал, чтобы его ценили, повышали зарплату и в целом обрисовали ему дальнейший путь в корпорации. Понятие о зарплатах он черпал из каких-то историй друзей-сказочников:

– В Москве средний представитель «офисного планктона» получает триста штук в среднем. Так что с работой и деньгами в Москве проблем нет, – говорил он всем.

Себя он, видимо, тоже оценивал в эту цифру, хотя его реальная зарплата была в несколько раз меньше. Но, по словам кадровиков и некоторых сотрудников, Тимофей вовсю готовился к повышению, тем самым не оставляя мне выбора.

Утром я назначил встречу, на которую пригласил нашего главного эйчара и Тимофея. Последний был в прекрасном расположении духа, я же, напротив, чувствовал себя ужасно скверно. Я жутко не люблю увольнять людей, которых не брал на работу, понимая, что мне приходится исправлять чужие ошибки. Но это уже часть моих обязанностей, и от нее никуда не деться. В общем, мы втроем собрались в маленькой переговорной.

– Тимофей, я знаю, что вы уже давно в этом бизнесе и ждете каких-то перемен… В общем, я постоянно слышу, что вы недовольны своей позицией и зарплатой, – начал аккуратно я.

– Ну, в целом я доволен. Но надо же расти. В Москве «офисный планктон» в среднем зарабатывает…

– Да, да. Я это слышал. Можете не продолжать, – перебил я его.

– Ну да, вот поэтому я думаю, что я уже готов к росту… давно.

– Тимофей, вы только правильно меня поймите сейчас. У нас нет возможности для вашего роста, и мне кажется, что… Вам их надо поискать за пределами компании. Здесь вы не сможете реализовать свой потенциал…

– Что вы хотите этим сказать? – немного испугавшись, спросил он.

– Я думаю, что вам лучше поискать другую работу, Тимофей.

– Вы хотите меня уволить?

– Да, – поставил я точку.

Возникла небольшая пауза. Тимофей не знал, как ему дальше вести себя, основные слова были сказаны. Он внезапно встрепенулся, улыбка вновь появилась на его лице:

– Да, конечно, я легко найду себе работу в Москве. Вы за меня не переживайте. В Москве ведь средний представитель «офисного планктона» зарабатывает триста штук. Так что вы за меня не переживайте…

– Не буду, – соврал я. В этот момент мне стало его жалко. Я вдруг понял, что он действительно искренне верит во всю ту чушь, которую обсуждают вокруг, и во все те истории, которые он придумывает. В общем, в весь этот информационный мусор, что нас окружает. И я стал за него беспокоиться.

– У меня все будет хорошо. Я сегодня же уйду. А ребятам скажите, чтобы не расстраивались, да и вы, Николай, не расстраивайтесь, а то у вас лицо какое-то грустное стало.

– Ничего, Тимофей, это я так… Не обращайте внимания.

– Все будет хорошо!

С того момента прошло уже несколько лет, но, насколько мне известно, он так и не нашел работу. Вернее, были какие-то проходные варианты, но Тимофей не удержался и на них. Он даже вернулся в Усинск на какое-то время, но и там его никто не ждал. Недавно я случайно встретил его в одном из переулков Москвы. Он шел с какой-то дамой под ручку. Обрадовавшись, он подбежал ко мне.

– Николай, добрый день, как я рад, что вас встретил, как у вас дела? – начал он.

– Здравствуйте, Тимофей, все нормально, как у вас?

– Да все замечательно.

– С работой-то как?

– Да ничего-ничего, Москва ведь, тут без работы не останешься, были какие-то сложности, но все решилось, вы за меня не переживайте, а то у вас опять лицо грустное стало, – радостно сказал Тимофей.

– Да ничего, Тимофей, это я так, не обращайте внимания.

– Все будет хорошо, Николай!

И каждый из нас пошел и дальше своей дорогой. Безработный и счастливый Тимофей и грустный и измученный жизнью руководитель успешного бизнеса разошлись, как в море корабли, – один легкий парусник, другой же тяжелый и нагруженный фрегат, уже с серьезным креном на бок. И неизвестно, кто из них дольше проплывет в конечном счете. Больше с Тимофеем мы не встречались…

Проверка

Марина всегда знала, что она сильно отличается от других. Это было ей известно еще с детства. Нельзя сказать, что это как-то особенно ее беспокоило, но шли годы, и у всех друзей жизнь начинала складываться по каким-то стандартным, заведомо известным всем шаблонам, а вот у нее нет. Все как-то не менялось, будто бы зависло где-то в прошлом, застыло и не может сдвинуться с места. В детстве Марина такого не чувствовала, хотя и знала, что мама недолюбливает ее подруг за то, что они мало похожи на Марину:

– Марина, ты должна быть во всем правильной! Ты поняла? Если ты хочешь прожить достойно, как порядочные люди, то ты не должна нарушать ничего. Правила есть везде – в любых сообществах, группах и компаниях. А продвигаться там можно и зарабатывать себе авторитет, только соблюдая их. Запомни, правила – это и есть жизнь! А твои подруги все время что-то нарушают и жизни, по сути, не знают. Ты усвоила это?

– Усвоила, – говорила Марина и бежала играть с подругами.

Однако годы брали свое, и давление семьи стало сказываться на характере Марины. В старших классах, когда ее подруги начали покуривать во дворе школы, она предпочитала от них держаться подальше. На школьные дискотеки не ходила, а об ухаживании мальчиков жаловалась учителям. Со временем это стало сказываться на ее отношениях с классом: Марину стали избегать.

– Я же тебе говорила, что все они неправильные, твои одноклассники, нет у них ни принципов, ни установок, жизни, в общем, нет. Вот увидишь, ничего из них не выйдет. А из тебя выйдет, еще как выйдет! – говорила ей мама.

Школа закончилась, и Марина переехала жить в Москву из своего дальнего провинциального городка, поступив в один из экономических вузов. Поначалу все складывалось удачно: на время все ее установки как будто улетучились, растворились в новой московской жизни. Улучшало ситуацию еще и то, что мамы тоже не было рядом. Марина даже как-то расцвела, на лице наконец-то появилась долгожданная улыбка. Своей еще отчасти юной привлекательностью она стала притягивать взгляды молодых людей, которые иногда пытались знакомиться с ней на улице. Где-то глубоко внутри Марине это льстило, но как только дело доходило до разговора, ее установки проявлялись во всем цвете своей палитры. Получалось примерно так:

– Здравствуйте, девушка, а вам не говорили, что вы – очень красивая? – говорил обычно какой-нибудь ухажер в попытке начать разговор.

Вместо ответа Марина начинала его судорожно осматривать и искать какие-то нарушения или недостатки, о коих сразу же сообщала новому спутнику. Хуже всего приходилось женатым, их она любила отчитывать больше всего.

– Можно у вас паспорт попросить, и скажите, где вы работаете? – отвечала она вопросом на вопрос.

– А это как-то связано с моим комплиментом?

– Вы сначала дайте паспорт и ответьте на мой вопрос, а потом уже и я вам отвечу.

Как правило, люди не давали ей никаких паспортов и решали не связываться с таким неадекватным поведением, но находились и смельчаки, которым потом приходилось нелегко.

– Вот вам мой паспорт, я перед вами чист, весь как есть, судите строго, если хотите, – с усмешкой говорил ухажер, не понимая, что его ждет.

– Судить вас будет коллектив на работе и ваша семья, не беспокойтесь, я сообщу все куда надо. Вы – аморальный человек и живете не по правилам, хотя бы признайте это!

В результате люди начинали упрашивать ее вернуть паспорт, умоляли на коленях, каялись во всем и клялись круто изменить свою жизнь. Марине льстила ее роль «судьи», и она даже чувствовала себя неким моральным санитаром, пока один из «кавалеров» за попытку не вернуть его паспорт не «съездил» Марине по лицу, выкинув ее сумку в стоящий рядом мусорный бак, при этом грязно ее обматерив. Вернувшись в общагу в слезах, Марина стала жаловаться соседке:

– Да как же так можно? Я же как лучше хотела, помочь ему хотела исправиться. Чтобы он стал жить по правилам, стал соблюдать мораль! – завывала она на кухне.

– Марина, да брось ты уже это – всех укорять своими правилами и моралью, живи обычной жизнью, – ответила ей новая подруга, не знавшая детства Марины.

– Но ведь правила – это жизнь! Мораль – это… это хорошо! – стала кричать Марина.

– А кто эти правила придумал? И что такое это вообще – «мораль»? У нее есть определение?

– Я… я не знаю, я никогда не думала, если честно… но это… это точно хорошо, а правила тоже кто-то хороший, наверно, придумал…

И в этот момент Марина вдруг осознала, что никогда не задумывалась над значением этих слов и на самом деле не может дать им хоть какого-то формального определения. Это открытие повергло ее в шок, и она кинулась искать значение этих слов в Интернете, но толком ничего конкретного не нашла. В тот день она впервые усомнилась в своих установках, у нее даже промелькнула мысль о том, что много лет ее обманывали, пичкали понятиями, у которых определения-то толком и нет. В ее жизни вдруг опять началась волна потепления к людям… она поняла, что к ним нужно уметь приспосабливаться. Как говорится, нет худа без добра, и удар по лицу случайного ухажера заставил Марину пересмотреть свои принципы.

Но шли годы, менялись работы, у бывших одноклассников уже подрастали дети, только вот в жизни Марины особых изменений не наблюдалось, ну, если только по карьере: в то же время жизнь тихонечко подбиралась к сорокалетнему рубежу. Текущая работа была ее мечтой. Исполняя миссию аудитора всех финансовых операций в крупной компании, Марина проверяла их на правильность по всем возможным параметрам. Любая сделка, хотя бы немного не подходившая под критерии компании, многократно усиленных Мариниными принципами, отметалась мгновенно. Бедные бухгалтеры валялись у нее в ногах, когда приходилось сдавать очередной балланс – Марина проверяла все очень дотошно, и любая самая мелкая неточность была достаточной, чтобы отклонить документ. Опять ей досталась роль своего рода санитара, но уже не аморальных ухажеров, а корпоративных сделок, и удара по лицу, который мог бы ее отрезвить, тут ждать не приходилось.

Один из бухгалтеров компании по имени Юрий ей сильно нравился, главным образом своей правильностью. Приехав в Москву из далекого провинциального города и устроившись на работу в хорошую компанию, он всеми силами держался за нее – за плечами уже снежным комом росли кредиты. По этой причине он сдувал с Марины пыль и терял дар речи, когда та вызывала его на разговор по поводу его отчетов – одно ее слово – и Юрий мог вылететь с работы в тот же миг. Он был от нее в полной зависимости, так как считал свою текущую должность верхом карьеры и уже даже боялся помышлять о чем-то большем. Хотя они и были с Мариной ровесниками, он уже обзавелся семьей, состоящей из жены-москвички и пары ребятишек, и мечтал о тихой и спокойной старости где-нибудь в ближайшем Подмосковье. Никаких правил в компании он не нарушал, приходил раньше всех, уходил позже, иногда оставался работать в субботу, для верности.

«Какой же он все-таки хороший, этот Юрий, такой правильный во всем, жалко только, что женатый. Хотя, с другой стороны, почти все в таком возрасте уже женатые или разведенные. А если разведенный, то, значит, семью оставил, что тоже нехорошо по всем правилам. Меня, в случае чего, может оставить, так пусть уж лучше женатый, чем разведенный…» – подобные мысли блуждали у Марины в голове каждый день, и она пыталась их отгонять, как могла, в силу их неправильности. Но сердцу ведь не прикажешь, и тонула Марина в своих нерастраченных чувствах все сильнее и сильнее, наплевав на все правильности и морали вместе взятые, грустила вечерами и иногда даже тихонько плакала.

Юрий же пытался по возможности избегать Марину, чтобы лишний раз не подставлять себя под удар и не испытывать судьбу. Хотя всегда улыбался ей при встрече и не упускал возможности похвалить ее работу, а иногда и внешность. Последнее, кстати, давало Марине надежду думать о взаимности, о том, что между ними что-то возможно, хотя это были лишь ее грезы, про реальность она и не мечтала. Уж слишком это было бы неправильно для Марины. Но ведь сердцу…

И этот день мало чем отличался от других, и никто не ждал от него чего-то необычного. После двух в офисе внезапно распахнулись двери, и забежала группа одетых в полицейскую форму людей: компания подверглась внештатной проверке налоговых органов. Всех служащих попросили не покидать рабочие места, их компьютеры собрали, а столы попросили открыть. Офис покидать запрещалось. Пребывая в полном ужасе от увиденного, Марина позвонила своему начальнику – иностранцу, который только что проснулся в отеле и пытался восстановить в своей памяти бурный московский вечер.

– Шеф, что мне делать? Тут люди какие-то все оцепили, компьютеры забрали, проверка у нас какая-то! – кричала в трубку Марина.

– Проверка? Что еще за проверка? Хотя… – выдавил из себя шеф кое-как, головная боль не давала возможности не только говорить, но и мыслить нормально.

– Что мне делать? Это же ужас. Вы просто не представляете, что тут происходит.

– Следите, чтобы все было по правилам. Да, и… полная секретность, то есть чтобы никто и никому не говорил, такие вещи нельзя разглашать. – На слове секретность он сделал особое ударение, подумав, что хоть что-то толковое пришло в его голову в таком состоянии.

– Я вас поняла, я за всеми буду следить и обо всем сообщать!

– Ну, и чтобы… как это у вас говорится? Ни комар не пролетел, ни змея не проползла. Так, по-моему? Хотя не суть. Главное, в общем, секретность, ничто не должно попасть наружу.

– Тогда я пойду исполнять?

– Идите. – И шеф с радостью выключил телефон и побежал к мини-бару в попытках найти хоть что-то спиртное для борьбы с нахлынувшим похмельем.

Марина судорожно бегала по офису, оглашая всем, что следует соблюдать полную секретность и никому не говорить о проверке, а те, кто «сольет» информацию, будут строго наказаны или даже уволены. Вдруг она услышала в коридоре чей-то телефонный разговор.

– Я задержусь сегодня, тут проверка какая-то, – говорил кто-то в трубку телефона. – Да не знаю я, по-моему, налоговики что-то ищут… В общем, приеду на час позже, чем обычно.

Марина выбежала в коридор и увидела там Юру. В этот момент что-то екнуло у нее в груди и руки затряслись:

– Юра, как же ты мог… зачем ты позвонил? Информация ведь вышла наружу теперь… Что же теперь с нами будет?

– А что, нельзя было этого делать? Я не знал, извините, если что. Просто жену предупредил.

– Что же ты, что же… вы наделали? Я обязана сообщить… куда надо. Принять меры… Все по правилам должно быть, все по правилам… – Ее трясло, лицо бледнело и она начала падать в обморок, но как-то смогла перебороть себя и удержаться на ногах. Внутри боролись друг с другом чувства безответной любви и долга. Она понимала, что если скроет факт утечки, то поставит под удар свои принципы, в противном случае поставит под удар судьбу возлюбленного.

Юрий, будучи уже белым как стена, стоял рядом и что-то бормотал. Марина потихоньку поковыляла к своему рабочему месту, нашептывая себе фразы следующего толка:

– Ну как же он мог? Он же нарушил… Нет, я сообщу все-таки. Скрывать такое нельзя. Он же правильный такой… был…

Сотрудники смотрели на нее и понимали, что что-то с ней не так, что внутри нее происходит какая-то ведомая только ей борьба, от которой зависит все ее дальнейшее существование. Она зашла к себе в кабинет, закрыла на ключ дверь и набрала номер начальника…

На следующий день она пришла на работу и решила пройти рядом с кабинетом руководителя отдела кадров, Юрий уже был там. Весь бледный, с трясущимися руками, он едва мог говорить, в глазах у него стояли слезы. У Марины от увиденного сжалось сердце, и она быстрым шагом, чтобы меньше страдать, пошла к себе в комнату, где ее уже ждал начальник:

– Марина, вы – молодец, все правильно сделали. Проверка эта какая-то ложная оказалась, напутали они что-то. Но мы проявили бдительность и наказали нарушителей, ну, как говорится, чтобы никто не расслаблялся. Хочу объявить вам благодарность! – В этот момент он проглотил очередную таблетку от похмелья.

– А что теперь с ним будет, его уволят? – Слезы стояли у нее в глазах.

– Юрия-то? Не знаю, какая разница? Скорее всего, просто выговор объявят, но вы не берите в голову, это не важно.

Марина вышла из кабинета и быстрым шагом направилась на кухню, чтобы приготовить себе завтрак и хоть как-то переключиться. Нарезав себе колбасы и заварив чай, она стала механически все поглощать, тупо глядя в окно. Сидящие вокруг смотрели на нее и понимали, что с ней что-то происходит. Вдруг из ее глаз бурно потекли слезы, а из сжавшейся груди внезапно вылетело:

– Вот суки! Ненавижу…

Резко встав, Марина швырнула тарелку с колбасой в стену, кружку – в раковину и уверенным шагом направилась в кабинет отдела кадров…

– Он ни в чем не виноват, я оклеветала его! – выпалила Марина с порога кабинета главного кадровика, симпатичной молодой женщины восточной внешности по имени Алла.

– Кто не виноват? – переспросила Алла, находясь в легком недоумении.

– Он! – И Марина указала на сидящего рядом Юрия. – Он не виноват, я не хотела… я солгала. – У Юрия в этот момент сильно расширились зрачки и появилась какая-то необъяснимая улыбка.

– Так он же сам нам сказал, что звонил вчера жене. Что это за ерунда происходит? Я сейчас лучше вашему начальнику позвоню, Марина, пусть он с вами обоими разбирается, детский сад какой-то устроили, – отрезала Алла.

– Не надо начальнику, пожалуйста, он исправится, он ведь такой… хороший, он будет теперь жить по правилам, – и у Марины опять потекли слезы.

– Знаете что? Идити вы оба вон отсюда, и чтобы я вас больше не видела, по крайней мере сегодня, – закончила беседу Алла.

– Спасибо, он исправится, я обещаю. – И радостная Марина вылетела из кабинета с сияющей улыбкой на устах, за ней выполз и раздавленный всем происходящим Юрий.

С тех пор больше никто из них правил не нарушал, но, проходя по коридору, оба открыто улыбались друг другу, при этом у одной начинало щемить в груди, а другого – нервно дергаться правый глаз.

Меломан

Я прилетел в аэропорт Шереметьево и, подхватив багаж на ленте, быстро направился к выходу искать своего водителя. Нашу компанию обслуживала служба такси, и выделенных водителей у нас не было, поэтому предстояло еще опознать своего в толпе встречающих. Каждый раз это были новые люди, начиная от молодых студентов старших курсов, подрабатывающих после занятий, и заканчивая седыми кавказцами с рынков. В общем, приходилось только гадать, кто ждет тебя в этот раз.

Настроение у меня было ужасное, и чувствовал я себя скверно. Причиной этому был проигранный тендер, бурный вечер с заказчиком и последовавший за этим ночной перелет. В общем, я толком не спал, и у меня уже начинала болеть голова от всего пережитого. Ухудшало ситуацию еще и то, что на улице шел сильный дождь и, несмотря на то, что было утро, за окнами аэропорта стояла кромешная тьма. На выходе в зону прилета я, не дожидаясь, пока мне позвонят, сам набрал номер службы такси и уже было хотел ругаться, что меня не встречают, как вдруг увидел стоящего рядом водителя с табличкой своей компании. На вид он явно не был ни студентом, ни кавказцем с рынка, а обычным русским мужиком: длинным и худым, со впалыми щеками и обязательной кепкой, которую носят все русские водители, независимо от того, какую машину водят. В общем, был он похож на тракториста, оставившего свой трактор в поле и решившего подработать таксистом во время отпуска. Не хватало, пожалуй, только сигареты марки «Ява», которую он сразу закурил, как только мы сели в машину. Водитель был немногословен и помог мне сложить весь мой скарб в багажник машины, которая минут через пятнадцать покинула территорию аэропорта.

Мы ехали довольно тихо, и я пытался хоть немного поспать, так как понимал, что если не смогу это сделать сейчас, то другого шанса у меня не будет. Внезапно мой водитель заговорил:

– Тяжелая командировка была?

– Да они все, как правило, тяжелые, эти командировки, – нехотя ответил я.

– А кем вы работаете, если не секрет?

– По сути, продавцом, ну, не помидоров только, а всяких передовых технологий, – пояснил я.

– Тяжелая работа, наверно?

– От человека зависит, кому-то нравится, а кому-то нет.

– А вам нравится?

– Не знаю, – поставил точку я.

Мы проехали еще полчаса, и я уже было начал дремать, как вдруг мой водитель опять нарушил тишину, немного разозлив меня:

– А вы какую музыку слушаете? Группа у вас какая любимая?

– Попсу. «Иванушки Интернейшнл», ну, или «Руки Вверх», – солгал я в попытках прекратить наш разговор.

– Ну, так это, извините, параша…

– Ну, а что тогда не параша? – поинтересовался я.

– Хотите послушать?

– Смотря что…

– Настоящую музыку, вам понравится, я обещаю.

– Ну, давайте попробуем, раз уж мне все равно сегодня спать не суждено.

Он долго возился с дисками, что-то перебирал, что-то отбрасывал и наконец-то выбрал. Около минуты в машине все еще стояла тишина, как вдруг раздались первые аккорды тяжелого рока или металла, которые поначалу сильно ударили по моей больной голове. Было такое ощущение, что машина изнутри вся состоит из колонок, спрятавшихся везде, и звук попадал не только в уши, но и во все части тела, пронизывая меня с головы до пят.

– Это что? «Металлика»?

– Нет, не совсем, это «Мановар», их живое выступление в Ньюкасле, центральная песня альбома. Но «Металлика» тоже будет, только одна песня, все остальное у них – попса.

– Хорошо, только у меня голова немного болит, я ночью не спал, поэтому у меня тяжело это пойдет.

– Вам не нравится такая музыка? – расстроился водитель.

– Если честно, то я не особо с ней знаком, но послушаю с удовольствием, только вот голова…

– По поводу головы вы не переживайте, мы решим этот вопрос. Да, а сейчас вылетят драконы, слушайте внимательно…

– Кто вылетит?! – испугался я.

– Драконы вылетят, против ангелов – это центральный момент песни. Тихо, а то всю идею пропустите, эта сцена будет длиться минут пять, поэтому сосредоточьтесь.

– Ага, я понял, попробую, – и я начал пробовать представлять ангелов и драконов, но получалось как-то плохо. Водитель это явно заметил.

Внезапно он свернул в переулок и остановился у одного из магазинов.

– Вы что пьете? – спросил он.

– Все, то есть мне все равно, но лучше не водку и не пиво, предпочитаю вино.

– Тогда возьмите коньяк, лучше французский и недорогой, а то так у вас музыка не пойдет нормально. Надо только грамм двести или триста, не меньше. Понимаете?

– Думаю, что да.

Я зашел в магазин и купил бутылку французского коньяка и, удобно расположившись в машине, выпил залпом граммов двести.

– Ну, теперь другое дело, но мы начнем с другой группы сейчас, чтобы вас подготовить, она называется Black Sabbath, а про драконов с ангелами чуть попозже послушаем, надо все-таки, чтобы вы дозрели до этой музыки. А то с вашей музыкальной подготовкой такие вещи слушать рано. Вы только не обижайтесь.

– Я не обижаюсь, – сказал я и почувствовал, как коньяк теплым потоком распространился по моим венам, – я готов слушать вашу музыку.

И следующие полчаса он менял диски, как диджей, рассказывая мне то про драконов, то про ангелов, а то и про каких-то скандинавских существ, названия которых мне до этого слышать не приходилось. Я выпил еще граммов сто коньяка, и он попросил меня больше не пить, чтобы не испортить впечатление от «второй части», о которой мне еще только предстояло узнать.

– Извините, а вы что, знаете английский? – вдруг стало интересно мне.

– Нет, не знаю. А почему вы спрашиваете?

– Ну, просто вы мне про каждую песню рассказываете так, как будто знаете в ней каждое слово.

– Конечно, знаю, у меня есть все переводы и видео со всех концертов, вы даже не представляете, как это прекрасно. Вы поймете, но со временем.

Время шло, и утренний коньяк повышал мне настроение. А самое интересное, что я и правда весь проникся этой странной для меня музыкой. За два часа езды по пробкам я выслушал истории обо всех участниках групп. Самое интересное состояло в том, что мой водитель умело ориентировался в голосах певцов, когда те пели арии:

– Тут он слабо взял, вы же слышите, ах… не тянет, Эрик лучше брал, особенно на концерте в Нью-Йорке.

– Понимаю.

– Ну, думаю, в целом вы готовы ко второй части.

– Готов, – ответил я, не имея понятия, что из себя представляет вторая часть.