Хранитель Силы Алексеев Сергей
Спустя четверть часа, уже в своем кабинете местного ФСБ Рябов попросил снять китель, дескать, портному снесут, и вдруг стал жестким и категоричным.
– На каком основании вы носите генеральскую форму?
– Юношеская мечта! – засмеялся Мавр. – Очень уж хотелось стать генералом. Да… Теперь вот в детство впадаю, вернее, в юность. Женился вчера…
– Это известно, – перебил он. – Отвечайте на вопрос!
– Форму купил на рынке. Знаешь, приятно, все-таки еще уважают генералов в нашем отечестве.
Подполковник вызвал конвой и отправил Мавра в одиночку. Камера в подвале оказалась холодной, а он остался в одной рубашке с погонами, и через час южный житель начал мерзнуть.
Он постучал в дверь, попросил дать ему одеяло, однако дежурный заявил, что постель выдается только на ночь, а так не положено. И все-таки спустя еще час принес ему шинель с оторванными погонами и петлицами.
– Это что такое? – прорычал Мавр. – Кто посмел снять погоны?!
– Не знаю, – дежурный запер решетчатую дверь. – Обращайтесь к начальству.
Завернувшись в шинель, он просидел до ужина, а на ночь дежурный принес тюфяк и одеяло. Несмотря на холод, Мавр снял рубашку и брюки, чтоб не помять и завалился спать.
В половине девятого утра, сразу после завтрака, его вызвали на допрос. В кабинете сидел подполковник Рябов и еще один в гражданском – тучный, молчаливый человек средних лет.
– Как спалось, Виктор Сергеевич? – участливо поинтересовался Рябов. – Не замерзли?
– Кто снял погоны с шинели? – мрачно спросил Мавр, глядя на толстого – очень уж напоминал начальника.
– Я приказал! – признался подполковник. – Ношение военной формы одежды со знаками различия без соответствующих документов не разрешается.
– Это хорошо, – Мавр повеселел. – А я уж думал, все можно… Но пока не пришьешь, разговора не будет. Вызывай конвой.
– Если больше нравится в камере – пожалуйста!
Его снова отвели в подвал и забыли на три с половиной часа. Сидеть тут еще одну ночь Мавру не хотелось, да и некогда было, хоть бы сегодня на поезд не опоздать. Надо было слегка сломаться, пойти на уступки, чтоб эти молодые подполковники почувствовали себя профессионалами. Он постучал в дверь и сказал дежурному, что готов разговаривать.
Через семнадцать минут его снова привели к Рябову. Тот был один и выглядел намного смелее и разговаривал резче.
– Объясните, каким образом к вам попали чужие правительственные награды? – отчеканил он.
– С рынка! – заявил Мавр не моргнув глазом. – Все оттуда – форма, награды. Сейчас же у нас рыночные отношения.
– Купили вместе с документами?
– Разумеется…
– И паспорт там же приобрели?
– Нет, паспорт у меня настоящий.
– Почему же документы на награды и паспорт на одно и то же лицо?
– Да, вот тут вы меня поймали! – усмехнулся он. – Не выкрутиться!.. Ладно, так и быть, скажу. Форму купил, а награды мои.
– Все? Весь комплект, что был на кителе?
– До последней юбилейной!
– Но это ложь, Виктор Сергеевич.
– Вероятно, слышали такое понятие, как презумпция невиновности? Не верите – докажите обратное.
– Часть орденов и Звезда Героя принадлежат сотруднику НКВД, заслуженному человеку, только полковнику, – чеканил Рябов слова. – И пока я не услышу вразумительного ответа, который можно проверить, вас отсюда не выпустят. Так будет разговор?
– Я бы с тобой поговорил, да в следующий раз, сейчас некогда, – пробасил Мавр. – В милиции у меня тесть остался, за решеткой сидит. Человек всю жизнь по лагерям мытарился, и надо бы на старости лет его в Крым свозить, в море покупать. У нас поезд через полтора часа.
– Может, не будем дурака валять, Виктор Сергеевич? – Рябов пригасил напор. – Не семнадцать лет все-таки.
– Да уж… Но хочется иногда…
– Что вас связывает с Притыкиным?
– Как же! Со вчерашнего дня он мой тесть.
– Это известно… А вы имеете представление, кто он такой?
– В общих чертах. Вчера познакомились. Отойдет немного, поправится под южным солнцем, может, и расскажет.
– С его дочерью давно знакомы?
– Можно сказать, на руках выросла.
– Надеюсь, знаете, что она – мошенница?
Мавр глянул исподлобья.
– Не смейте так говорить о моей жене, подполковник! Иначе я не стану с вами разговаривать.
– Но вам известно, за что ее осудили на пять лет?
– Ее подставили подруги – это мне известно.
– Вы по-прежнему утверждаете, что приехали в Архангельск, чтобы заключить с ней брак?
– Да, и я это сделал!
– Человек в преклонном возрасте… судя по паспорту, и сорокалетняя женщина. – Он будто бы с сожалением вздохнул. – Как прикажете понимать? Брак по любви? По расчету?
– По любви и расчету.
– Я бы поверил вам, – подполковник встал, показывая тем самым, что приступает к новому этапу допроса. – Но есть одно странное совпадение… товарищ генерал. Вашего тестя Притыкина Василия Егоровича впервые схватил за руку и усадил в тюрьму оперативный уполномоченный Пронский, еще в сороковом году. Тот самый заслуженный работник НКВД, часть наград которого оказалась у вас. Звезда Героя, два ордена Ленина, три Красного Знамени. Документы выписаны на Коноплева, однако номера на Звезде и орденах не сходятся. И полностью соответствуют наградам, врученным во время войны полковнику Пронскому… Каким образом они попали в вашу коллекцию, да еще с другими документами? Кстати, выписанными лишь в пятьдесят пятом году?
– Не может быть! – отрезал Мавр.
– Что не может быть?
– Скажи-ка мне, подполковник, за что этот Пронский усадил моего тестя?
– А у него статья как судьба, одна и на всю жизнь. Фальшивомонетчик!
– Да? Как интересно! – не сдержал восторга Мавр. – Хорошая у тестя профессия! То, что надо!
– Это как понимать? – прищурился Рябов.
– Неужели крестник?.. Погоди, а каким образом стало известно, что дело вел Пронский?
– Запрос сделали, подняли старые дела.
– Это невозможно! Дела, которые вел Пронский, уничтожены.
– Откуда такая информация? – Он не мог скрыть удивления.
– От верблюда…
– Оказалось, сохранили! Но вытащили из какого-то спецархива.
– Все равно не может быть! Я их всех помню, как детей. Притыкина среди фальшивомонетчиков того времени не было!
– Откуда вам знать – было, не было?
– Я не слышал такой фамилии!
– Вот как! А Самохина помните? Слышали о таком?
– Фальшивомонетчик Самохин был студентом Строгановского училища, между прочим. – Мавр помедлил. – Резал деревянные клише на досках из выдержанной акации…
И замолк, вспомнив верстак и резцы в комнате у тестя.
– Он женился и взял фамилию жены, Притыкиной Варвары Михайловны, вашей покойной тещи.
– Не верится, – сам себе сказал Мавр потрясенно. – Такой круг пройти, чтоб снова пути пересеклись… Вот почему он накинулся!
– Все возвращается на круги своя, – блеснул ученостью Рябов. – Фатальная неизбежность…
– Ничего себе, встреча!.. Он ведь узнал меня! То-то шрам полез щупать…
– Узнал? Любопытно! – Подполковник встал сзади Мавра. – Хотите сказать, вы упекли тестя? И фамилия ваша Пронский? А Коноплевым стали, конечно же, после женитьбы?
– Уйди из-за спины, не люблю! – прорычал Мавр. – Сядь и не прыгай. Хотите сказать!.. Что я хочу сказать, ты еще слушать не дорос! Я действительно Александр Романович Пронский. Пригласи начальника управления!
Рябов не сел, однако и в затылок больше не дышал, зашел сбоку.
– Прикинуться душевнобольным не выйдет. Не советую вам кричать, буйствовать, все это бесполезно… В нашем регионе время от времени появляется фальшивая валюта. Очень высокого качества, в Москву на экспертизу отправляем – фальшивая. А в последнее время и российские дензнаки. Вам, Виктор Сергеевич, и в самом деле не семнадцать лет, тем более вашему подельнику Притыкину… Право же, смешно утверждать, что вы – Пронский. Несмотря на его награды, попавшие к вам…
– Я требую начальника управления!
– Может быть, настала пора снять грех с души?
– Ну, будь по-твоему. Настала так настала, – вдруг согласился он. – Дай ручку и бумагу. Сейчас напишу явку с повинной.
Подполковник пощупал его насмешливым взглядом, положил несколько листков и стержень от ручки. Мавр оторвал маленький клочок от уголка и написал восьмизначный литерный шифр.
– Шуруй к начальнику. И время на все про все – полчаса. Правительственная связь должна быть в этом же здании. Может, еще на поезд успеем… Да! И чтобы жену мою доставили на перрон, проводить. Это в качестве контрибуции, за оторванные погоны и оскорбленные чувства.
Рябов посмотрел на бумажку, потом на него: должно быть, что-то слышал о подобных шифрах, но никогда с ними не сталкивался.
– И куда мне с этим прикажете?
– К начальнику, олух царя небесного!
– А ему куда?
– В свою московскую контору, должно быть. Не знаю, какой теперь отдел занимается. Найдет, не маленький!
Рябов для порядка помедлил и все-таки позвал лейтенанта в форме, посадил в своем кабинете присматривать за генералом и удалился. Мавру надоело играть в переглядки со своим стражником, он осторожно стянул газету со стола и сделал вид, что читает.
В последний раз он пользовался шифром в восемьдесят первом, когда они ходили с Радобудом искать затонувшие древнегреческие суда. Легли спать в своих, а проснулись в нейтральных водах и были задержаны пограничниками, которых сильно смутило водолазное оборудование на борту катера. Тогда их мытарили четыре дня и, когда возбудили уголовное дело, пришлось раскрыться.
К назначенному времени подполковник не успел, и вернулся, когда до отправления поезда осталось семь минут, причем не один – с начальником управления, тем самым тучным, широким мужчиной в гражданском. Мавр встретил их сидя, как полагается старшему по званию, да еще ногу на ногу положил.
– Ну и что, господа чекисты? Есть еще государственность в нашем отечестве?
Начальник прямо не смотрел на Мавра, как девица, отводил глаза, однако вместе с провинциальной стыдливостью в его редких, коротких взглядах чувствовалась настороженность и любопытство. Он подал руку, после чего выпроводил из кабинета Рябова и лейтенанта.
– Прошу прощения, товарищ генерал, – сказал в сторону. – Вы же знаете, в нашей работе никто не гарантирован от недоразумений. Если бы вы сразу предъявили шифр…
– Спасибо, что не сгноили в подвале, а только приморозили. Я же человек теплолюбивый…
– Извините, товарищ генерал, отопление еще не включили…
– Ладно, – оборвал Мавр. – Какие ваши дальнейшие действия?
– На наш поезд вы уже не успеваете, – заторопился начальник. – Посадим на Мурманский, через четыре часа. До станции Мудьюга отправим на машине.
– Слава Богу, еще не все развалили, – пробурчал Мавр. – Оказывается, еще зачатки государственности наблюдаются. А так бы сгноили в подвале… Где мой тесть Притыкин?
– Его сейчас доставят сюда.
– А моя жена?
– Извините, товарищ генерал, – начальник замялся. – Придется проститься здесь… Проблемы с конвоированием, нужен автозак… – и вдруг добавил со скрытым недовольством: – После событий девяносто третьего МВД усилилось, наша служба на втором плане…
– Ну что же, простимся здесь…
– В Москве вас встретят! – оживился он. – Все будет в лучшем виде.
– Зачем это? – Мавр насторожился. – Это лишнее, отмените.
– Помогли бы перебраться с вокзала на вокзал: Притыкин – инвалид, на метро с вещами…
– Чья инициатива? Московская?
– Просили сообщить номер вагона, поставить в известность начальника поезда. И наказать проводникам, чтоб присматривали…
4
Скорята знал много больше, чем говорил: сказывались хохляцкие крови, не раз спасавшие его от наказаний во времена, когда еще служили они командирами взводов. У него был редкостный по мощи инстинкт самосохранения и ген жизнелюбия. Хортов об этом давно знал и ничего выпытывать не стал, добросовестно исполнил все просьбы законника и поехал к себе на Чистые Пруды.
По пути он зарулил на оптовый рынок, купил водки и продуктов для магарыча Кужелеву, и когда вернулся к машине, обнаружил возле нее пожилую цыганку в очках с толстыми стеклами и высокой палкой в руках. Опираясь на нее, она смотрелась в лобовое стекло, как в зеркало, и что-то бормотала. Бросился в глаза ее наряд – не пестрый и неряшливый, как обычно бывает у московских цыганок, а вполне приличный, из тончайшего, отглаженного шелка зеленых и бирюзовых тонов, грудь была увешана множеством ниток настоящего жемчуга, мочки ушей оттягивали огромные и причудливые золотые серьги, напоминающие свитые листья, на запястьях позванивали десятки браслетов в виде сплетенных в косички колец.
И только шуршащая под ветерком цветастая шаль с кистями, наброшенная на плечи, показалась банальной и дешевой. Она стояла и рассматривала его с типичной цыганской непосредственностью – выбрала жертву и собиралась пристать с гаданием.
Хортов открыл машину, сложил пакеты на заднее сиденье.
– Здравствуй, странник, – вдруг сказала она. – Как поживаешь?
– Я не странник, – обронил Андрей, усаживаясь за руль.
– Значит, бродяга!
– Найди себе другую жертву. Смотри, сколько людей вокруг!
– Еды купил, вина – гостя ждешь. А гость твой – военный. Но ты его не любишь, и привечать нужда заставляет.
Он запустил двигатель, сказал добродушно:
– Отойди, а то задавлю ненароком.
– Опасность тебе грозит. Смотри, берегись черных людей!
– Вот я и берегусь! Иди с дороги!
– Я не черная, я седая. Меня можно не бояться. И послушай старую цыганку. – Она приблизилась к дверце и склонилась, опираясь на пачку. – Не разгребай муравейника, не отнимай у насекомых яйца, без толку все. Не успеешь оглянуться, снова построят, отложат новых деток и тебя покусают. Не там ты счастье ищешь.
– Все равно не буду гадать у тебя, не старайся.
– Отчего же так?
– Не хочу знать, что будет.
– У тебя денег нет. – Она позвенела браслетами, вставляя палку в колесо. – Откуда у бродяги деньги?.. Впрочем, мне и не надо. Видишь, сколько золота? Я богатая.
– Да и я не бедный! – Хортов включил передачу. – Гляди, какая у меня машина!
Он отпустил педаль сцепления, но «БМВ» вдруг дернулся, и двигатель заглох.
– Хорошая машина, красивая, да только не твоя. Дареная она. И не от души.
Андрей погонял стартером мотор – никакого эффекта.
– Ну это уж слишком!
– Ну не расстраивайся! – засмеялась она, бренча своими цацками. – Уедешь еще, не торопись.
– С чего ты взяла, что подарена не от души? – ощущая беспокойство, спросил Хортов.
– Я вижу! Но это ничего. Если по пеплу на ней проехать, проклятие снимется.
Хортов отчего-то заволновался, и чтобы скрыть свои чувства, высунулся в опущенное стекло и прорычал:
– Ну все, ушла! Быстро!
– Ай, какой грозный! – засмеялась цыганка. – Будто мне это надо! Сам страдаешь, места себе не находишь. Работа не идет, картины не рисуются.
– Тебе какое дело? – Он внезапно увидел посох в колесе и так же внезапно решил, что не может тронуться с места из-за этой палки. Мысль была сумасшедшая, но в то мгновение показалась совершенно реальной.
– Как же, любезный мой? – весело возмутилась цыганка. – Есть до тебя дело. Неужели забыл меня?
– Отойди!
– А ну-ка, вспомни, как ты однажды в лес ходил? Муравьиные яйца добывать, чтобы курочек покормить. Ну, в Итатке-то, вспомни? В черном осиновом лесу? И было там три дороги…
– Убери палку, – шалея от ее слов, попросил Андрей.
– Эх, бродяга! – вздохнула она и вынула посох из колеса. – Ну что же, езжай, раз испугался. Но пора бы тебе избавиться от детских страхов. Вон какой взрослый стал…
Хортов в тот же миг запустил мотор и прислушался к звуку – все в порядке. Включил скорость и едва тронулся с места, как цыганка что-то метнула в кабину сквозь проем дверцы с опущенным стеклом.
– Тебе на память! – крикнула вдогонку. – От души! Чтоб не забывал свое древо!
Он не стал смотреть, что это было, выехал со стоянки и дал газу. Но неведомый предмет, залетевший в салон и упавший куда-то вниз под пассажирское сиденье, притягивал внимание и вызывал не любопытство, а затаенный и в самом деле какой-то детский страх. В таком напряжении и с рассеянным вниманием он промчался до Таганки и там, угодив в пробку, не выдержал, сунул руку вниз и стал шарить по коврику.
Еще не увидев подарка цыганки, а едва лишь коснувшись его пальцами, он понял, что это витой браслет с руки! Массивный, увесистый и приятный на ощупь. Он боялся вытащить его на свет, опасался даже взглянуть в ту сторону. Было полное ощущение, что он мгновенно исчезнет, потому что такого быть не может: цыганка не отняла – подарила золотой браслет!
Пробка была не мертвая, двигалась со скоростью пешего инвалида, с частыми нервными остановками, и Хортов, отвлекшись на этот чудесный подарок, чуть не врубился в переднюю машину. Браслет он вынул непроизвольно, схватившись за руль, и на удивление, он не пропал, остался в руке и, ярко блеснув на солнце, приковал взгляд. Хортов не особенно-то разбирался в драгоценных металлах, однако тут не надо было идти к ювелирам: скорее всего, это было то самое червонное золото, причем изделие искусной работы. Красноватая косичка из восьми прядок была сплетена безукоризненно, а каждая прядка свита из множества тончайших колец, и так плотно, будто отлито в форме. При нажатии браслет становился овальным и распрямлялся, словно пружина, однако же выглядел как монолит.
А главное, его можно было надеть на руку: по крайней мере сложенная в трубочку ладонь пролезала наполовину, и еще небольшое усилие, браслет оказался бы на запястье.
Таких штучек на цыганке было точно десятка два!
Зачарованный и слегка ошалевший, он разглядывал его до тех пор, пока не заметил, что слева, из «японца» с правым рулем, на него таращится какой-то бритый парень бандитского вида и находится совсем рядом, в полуметре, и при этом притирает машину еще ближе, так, что боковые зеркала почти касаются. Запросто может протянуть руку и выхватить подарок! Хортов отвернулся, спрятал браслет в бардачок, но тут же спохватился и засунул в карман брюк.
И вдруг вспомнил – это ведь было! В Итатке мать держала кур, там все что-нибудь держали, и он ходил за муравьиными яйцами, чтоб куры лучше неслись. И заплутал у военного городка, за солдатскими огородами, в черном, горьком осиннике… Пожалуй, лет семь ему было, это же стыдобища, блудить за поскотиной в таком возрасте!..
И самое главное, об этом никто не знал и знать не мог! Тогда его вывела какая-то женщина, показала сквозь мелколесье танковую директрису и подтолкнула в спину.
Ни лица, ни возраста он не запомнил, но если эта цыганка знает, то она и была!
Хотя, как можно узнать во взрослом мужчине семилетнего ребенка?
И этот браслет…
Да это же знак!
Он втиснул машину в крайний левый ряд, круто развернулся и погнал назад, в Кузьминки. Возле рынка «Афганец» он встал на старое место и выскочил из кабины – цыганки не было. Андрей прошел вдоль забора до входа, покрутился между машинами на стоянке, возле киосков на противоположной стороне – нету. Тогда он зашел на рынок, помотался между рядами, но от одного вида загроможденной палатками площади начал скисать. Раздвигая животом толпу, мимо прошел человек с огромной трубкой в зубах и целеустремленным видом, невзначай толкнул плечом и, сделав три шага, обернулся.
– Кого ищешь, дяденька? – спросил сквозь стиснутые зубы и шваркнул трубкой, как селезень.
– Цыганку, – сказал Хортов. – Недавно здесь ходила цыганка, ухоженная такая, с браслетами…
Тот переложил тяжелую сумку из руки в руку, достал изо рта трубку.
– Цыганка? С браслетами?.. Пошли.
Андрей покорно двинулся за широкой спиной в синей майке, как за волнорезом. Пробив толпу, он вывел с рынка и повлек в сторону кинотеатра. За углом забора остановился и указал мундштуком на целый ряд цыганок, торгующих тряпьем.
– Выбирай, которая?
Ни по возрасту, ни по виду не было ни одной похожей, и золота на них – кот наплакал.
– Здесь ее нет…
– Значит нет, – согласился добровольный помощник. – Ты, если что, обращайся к Петровичу.
И тут же неторопливо скрылся за углом. А цыганки уже сделали стойку, заговорили разом, и некоторые повскакивали с мест.
– Молодой-красивый! Кого ты ищешь? Иди сюда, всю правду скажу!..
Хортов поднял руку, показал браслет.
– Кто из вас знает цыганку с такими побрякушками?
Они вначале потянулись, чтоб посмотреть, но в следующую минуту случилось невообразимое – на прожженных московских воровок и мошенниц напал шок. Немая сцена длилась полминуты, не меньше, после чего цыганки стали распрямляться, некоторые попятились на свои места, но пепельная окаменелость будто впечаталась в смуглые лица.
– Кто знает? – повторил Андрей и выше вскинул руку.
И словно галок вспугнул, стали закрывать лица шалями.
– Нет, не знаем! – загалдели. – Не видели! Убери, убери запястье!
В тот момент он не ведал истинной причины такого переполоха, но был абсолютно уверен, что они знают – если не цыганку, то такие браслеты видели точно и разбираются в их назначении либо скрытом смысле. И одновременно понял, что у этих лукавых женщин никогда не добиться правды.
Под их торопливую, гомонящую речь на цыганском языке он развернулся и подался к машине.
Домой он попал лишь к девяти вечера, и вместо того чтобы готовиться к приезду гостя, около получаса разглядывал браслет, вспоминая детали встречи с цыганкой. И чем дольше думал об этом, тем более утверждался в мысли, что все случившееся – не затмение разума, а прикосновение к прошлому, возвращение к детским дремотным грезам. И этот браслет, напугавший цыганок, надо расценивать, как знак, только неизвестно чего. Он машинально надел его на руку.
Кужелев пока не приходил, и потому он пошел в комнату, открыл платяной шкаф и стал доставать полотна, сложенные пачками у задней стенки. Он спешил и потому сразу же отсортировывал, ненужные складывал обратно, а выбранные расставлял полукругом по комнате. Нельзя было сказать, что это портреты, ибо у них не было натуры; скорее всего, полотна напоминали умозрительные картины, где присутствовало человеческое лицо, а то и фигура, и потому они казались выдуманными и плосковатыми. Но только для чужого глаза!
На всех девяти расставленных портретах были изображены женщины разного возраста, этакий фольклорный ансамбль в национальных нарядах. Сначала Андрей внимательно всмотрелся в каждое лицо, после чего поставил на пол и включил настольную лампу. Поворачивая ее перед каждым полотном, он находил такое положение света, когда возникал стереоэффект, и тогда сам начинал двигаться, чтобы уловить точку объемного зрения и тем самым оживить нарисованных людей.
Цыганка оказалась на четвертом портрете слева, только наряд был другой, из украшений – лишь кольца и нож на груди, осыпанные крупными бриллиантами и зеленью изумрудов.
И годами была помоложе лет на двадцать…
Хортов так обрадовался, что забыл о госте, а он позвонил в самую неподходящую минуту. Пришлось закрывать дверь в комнату, чтоб ничего не увидел. В последний момент вспомнил о браслете на руке, попробовал снять – никак! Словно клешня наручников, аж впился в запястье…
Между тем Кужелев трезвонил и уже постукивал ногой. И времени было половина одиннадцатого!
«Достоверный источник» из ФСБ вошел, как всегда, в показном приподнятом и злорадном настроении. Еще в Германии он поставил в верхней челюсти три золотых коронки, и эта зэковская улыбка еще больше подчеркивала его циничный, мефистофельский взгляд на мир. В ЗСГВ Хортову пришлось общаться с ним месяца три, но и этого хватило, чтобы почувствовать, как меняются собственные взгляды на службу, начальство, женщин, вино и жизнь вообще: нигилизм Кужелева оказался прилипчивым, как паутина в темном подвале. Это он, оставляя на своем месте пехотного старлея, еще в восемьдесят девятом году загонял его в угол своими, тогда дикими, речами.
– Через пару лет от Варшавского договора останутся лохмотья. Вся западная социалистическая шушера побежит сдаваться в НАТО. Немцы в первую очередь! Пятнистый ведет секретные переговоры, сдает Западу жизненное пространство России. Нельзя допускать объединение Германии. Рассеченная змея, срастаясь, становится еще опаснее. Рухнет соцлагерь, придет конец и СССР. Вот здесь, где мы стоим, будут американские военные базы, а их корабли зайдут в Балтику. И что останется от итогов Второй мировой?
Хортов был уверен, что это провокация и сверкающий фиксами капитан проверяет его на вшивость, и потому оставлял подобные речи без ответа. Тогда он ничего этого не чувствовал, не знал, да и знать не мог, поскольку для десантно-штурмового батальона, где служил Андрей, союзнические отношения были прочны и незыблемы, Советская власть вечна, партия сильна и мудра, а Красная Армия непобедима.
Он и в самом деле почти забыл о существовании золотозубого капитана, вернее, хотел забыть, но все, что прилипло от него, вросло, как ноготь на пальце: болело, мешало ходить, однако и помогало выживать в пору великих потрясений. Когда после возвращения в Москву Андрей разыскал его и позвонил, Кужелев заговорил так, словно вчера только расстались. И помнил ведь все свои слова!
– Ну что, пехота, сдали Берлин? Опять до Москвы отступаем? Слышал, флот США уже на Черном море?
Сейчас он приехал вроде бы на магарыч, но выпивку и закуску привез с собой, ибо терпеть не мог халявы. Хортов провозился с картинами и на стол ничего собрать не успел, потому кинулся распаковывать продукты, однако полковник глянул на суету хозяина, отстранил его и стал делать все по своему вкусу, то есть переставил посуду, утащил на кухню, на его взгляд, лишнее и вывалил на тарелки свои консервы от горошка до тушенки. Разлил водку и тут же выпил, стукнув рюмкой по стоящей рюмке Хортова.
– Ну и чем закончилась встреча с законником? – спросил он, с аппетитом закусывая рыбой, мясом и консервированными абрикосами одновременно.
– Получил дельный совет завести ангела-хранителя, – сообщил Андрей.
– Послал бы ты его…
Кужелев в принципе не был знаком со Скорятой и знал о его существовании лишь по некоторым поступающим из прокуратуры документам да от Андрея. И то ли ревновал, то ли относился к надзирающим законникам с предубеждением оперативного работника – по крайней мере, близко знакомиться не захотел.
– Новости-то последние доложил? – Полковник выпил еще рюмку и закурил вместо закуски.
– В общем-то все, кроме пропажи акций из тайника под обоями.
– А кто тебе про акции сказал? – ухмыльнулся Кужелев, скрывая тем самым настороженность. – Адвокат Бизин, что ли? Когда ты заезжал на Арбат?
– Так точно.
– Значит, он был там? Вот стервозный старик! Наша наружка только в сортире не сидит… Ничего не скажешь, старая выучка. Что-нибудь о спецслужбах говорил?
– Он уверен, что их работа!
– Это нормально, – согласился Кужелев. – Бзик у него на секретных операциях. Везде ему чудятся заговоры, рука ФСБ… Ты ушел – он остался?
Читать бесплатно другие книги:
