Одно дыхание на двоих Никалео Ника

 

Татьяна не спала всю ночь. С тех пор как пришла эта нелепая эсэмэска. Сразу же убедилась в обоснованности своих подозрений: Виктор ей изменял. И теперь все было очень серьезно, слишком серьезно, чтобы не принимать это во внимание и пустить на самотек. Таня кожей почувствовала его измену и поняла, что за сюрприз готовит ей драгоценный муженек.

Не посмеет. Она тоже подготовилась. Предприняла меры и сделала упредительный ход конем. Не могла позволить ему разрушить свою жизнь и ее.

— Виктор, скажи мне, что у тебя с Виолой?! — Татьяна решила больше не таиться и не мучиться, а расставить все по своим местам. Раз и навсегда!

Муж как раз брился в ванной. Услышав сказанное ею, от неожиданности побледнел. На мраморные изразцы капнула кровь. Его поразила прямота жены и ее проницательность.

— С кем у меня что? Не понимаю.

— Я видела, как ты на нее смотришь! Не выкручивайся, я уже давно за вами наблюдаю, — медленно повышала тон, сама того не замечая.

Уже давно она почувствовала его абсолютное отчуждение. И замечала страстные взгляды в сторону Виолы. Как глубоко она его волновала? Сомневалась. Но еще тогда начала осторожно отсекать все общие встречи, где бы Виола могла встретиться на его дороге. Удалила из памяти своего телефона ее номер. Когда-то давно, отметив про себя, что она — яркая личность и что противоположный пол проявляет к ней неподдельный интерес, даже пыталась подружиться с Виолой. Но то ли из-за собственной занятости, то ли по каким-то другим причинам та никак не шла на контакт. Позже Татьяна была даже рада этому обстоятельству. Но все ее наивные усилия оказались тщетными. Началась серьезная игра. И Татьяна решила: не на жизнь, а на смерть!

— Я на кого-то смотрел?! Что ж я не имею права ни на кого взглянуть? Тань, ты опять за свое? Прекрати безосновательно ревновать!

— Это я опять? Это ты, похоже, нашел себе новое увлечение! Тебе понравилось меня унижать, презирать! За что мне такое наказание? Объясни: за что?! — У нее началась истерика.

Ее начал душить кашель, и голос превратился в юношеский фальцет. Рыдая, она упала на шелковую постель и зарылась головой в подушки.

Виктор нервно заканчивал бритье. Лезвие станка не хотело слушаться и уже дважды болезненно резануло по подбородку. Он знал, что объяснять что-то в настоящий момент излишне. Да и не время еще. Нужно переждать этот очередной припадок, эту сцену, которую, казалось, Татьяна давно и тщательным образом подготовила.

— Мои обвинения не безосновательны! — воскликнула она, дернув его за руку и громко положив на благородный камень умывальника перед мужем его мобильный телефон. — Только я хочу, чтобы ты знал: в случае чего я ни копейки тебе не дам. Ты опять станешь голодранцем, каким и был. Никем и ничем! Понял?!

Виктор с замиранием сердца смотрел на свою трубку, пытаясь вспомнить, какое такое неопровержимое доказательство могло там остаться. Всегда удалял все входные звонки и сообщения. Что там могло быть?!

— Дурочка, о чем ты говоришь: какие деньги? Что за глупости ты несешь! О чем ты вообще говоришь?

— О твоей новой пассии, Виктор! Об этой кичливой крикухе Виоле! Если ты не порвешь с ней, я ее сживу со свету! Я ее затравлю, изуродую! Превращу ее жизнь в ад! Это же ради тебя она рассталась с Андрианом? — Татьяна вдруг пролила свет на то, о чем он никак не мог догадаться.

Виктор ухватил свой телефон и пересмотрел последние звонки. Ничего. Сообщение! Последнее пришло от Виолы в три часа ночи. «Мне очень одиноко и тоскливо в пустой квартире. Сердце мое, перезвони, если не спишь!» Вот оно что! И просил же ее пока никак не выдавать себя. Но Виолу нельзя обвинять — слишком ей теперь тяжело. Развод, смерть бабушки, Орыню оставила на лето у родителей…

Отступать было бессмысленно. Все произошло немного преждевременно. И он вынужден был говорить откровенно:

— Послушай, Татьяна. Давай обойдемся без скандалов. Я уже все давно решил. Ничего не изменить. И Виола здесь ни при чем! Одним словом, я от тебя ухожу. Запомни: не к кому-то, а от тебя. Оставлю тебе и сыновьям практически все. Себе возьму лишь то, с чем смогу начать новое дело. Вы никогда и ни в чем не будете нуждаться. Ребята уже взрослые, сумеют не потеряться в жизни, как-нибудь справятся. Старший практически может заменить меня в управлении комплексом.

— Да-а? Так, значит, ты вот так просто все и решил?! — ехидно переспросила раздраженная жена. — А что ты собираешься делать с сыроварней в Куликове? Планируешь оставить себе и выращивать плесень на шикарных афишах своей любовницы?

— Не будь змеей, Танька! — грубо бросил Виктор и направился из ванной комнаты в спальню. — Какая любовница?!

— Не ври! — кипела жена.

— Как ты мне осточертела! Постоянные нарекания: то не так и се не так, у Сидорчуков бассейн больше, а у его жены шуба из соболя, а не из какой-то «паршивой» норки. Чего? Чего тебе не хватает в твоей сытой жизни?!

— Мне не хватает твоей любви! Ты совсем перестал меня замечать. Ты начал увлекаться какими-то профурсетками. Да! У нее таких, как ты, знаешь, сколько было и будет?! А я…

— Не смей так говорить. Ни обо мне, ни о ней! — Он ухватил ее за кисти рук и сжал их.

— Мне больно! Отпусти, — упиралась Татьяна. — Ты еще и защищаешь ее!

Виктор разжал пальцы и, нервно дернув в воздухе руками, раздвинул дверцы шкафа.

— Ну неужели нельзя разойтись цивилизованно? — сказал он, сдерживая гнев, и начал доставать с полок свои вещи. — Ты же мудрая женщина, Таня. Миллионы семей распадаются, и при этом бывшие супруги остаются друзьями. Я надеялся, тебе хватит здравого смысла не делать из этого конца света.

— Остаются друзьями?! — прокричала она. — Только если им обоим наплевать друг на друга, а я… Я тебя люблю, как и прежде. Я тебя всегда любила. И не собираюсь ни с кем делить! Витя, Витюня! — Она упала на колени, обхватив его обеими руками, и опять зарыдала: — Я сделаю для тебя все, что ты хочешь, только не уходи. Не бросай меня! Ты не пожалеешь, молю тебя.

Виктору стало не по себе от банальности этой сцены. Он разнял объятия жены, помог ей подняться, посадил на кровать. Смахнул с Татьяниного лица мокрые взъерошенные волосы и искренне, сочувственно спросил:

— Танюша, как ты можешь так унижаться? Что с тобой? Ты всегда была такой гордой.

— Витя, дорогой. Просто я не могу без тебя. На себя мне наплевать, — упала ему на грудь.

— Если любишь, отпусти. Прошу тебя, Таня, просто отпусти.

— Нет, ни за что, я не могу! Не смогу без тебя жить. Я сойду с ума! — убеждала его всеми возможными аргументами.

— Ты — очень сильная женщина, Таня. Ты это знаешь. И умная — знаешь, какие слова подбирать в нужную минуту. Но теперь ты меня уже ничем не удержишь. Слишком многое изменилось.

Она вдруг побагровела и затряслась от ненависти и ревности. Но он обнял ее и, взяв ее ладони в свои, сказал:

— Танюша, мы прожили вместе в любви много лет. И мне кажется, что дали друг другу все, чего хотели. Я безгранично благодарен тебе за сыновей, за заботу, за дом, за все, что ты для меня сделала. А теперь прошу тебя о последнем: отпусти меня, если любишь.

— Нет! Нет! — вскрикнула она, вырвалась и подбежала к окну.

— В твоей жизни ничего не изменится. Все будет так же, как и было.

— В ней не будет главного — тебя, — воскликнула искренне и убежденно.

— Татьяна, ты лицемеришь! Я уже давно не играю для тебя такой значимой роли. Я стал просто атрибутом твоей обеспеченной жизни. Ты больше любишь свою руководящую роль в нашем сосуществовании. Тебя интересует только домашнее хозяйство и какие-то потусторонние вещи. Абсолютно несовместимые с жизнью.

— Я не дам тебе ни копейки! — вдруг подбежала к нему и прошипела на ухо.

— Ну, вот и истинные твои аргументы. А говорила — любишь! — улыбнувшись, с отвращением глянул в ее сторону.

— Ага! Я наложу арест на все имущество! Хочу посмотреть на тебя голого и босого. Нужен ли ты будешь ей такой? — злорадно хмыкнула.

— Не суди всех по себе, дорогая моя! И к тому же, кто из нас двух работает, в конце-то концов?! Кто зарабатывает на все это? — Он обвел руками спальню с итальянской мебелью в мавританском стиле. — Кто?! Вижу, я был полным идиотом. Я тебе доверял, Тань, а ты!.. Ты этого не сделаешь! — Он пытался убедиться в невозможности сказанного женой.

Женщина села на шелковую обивку кресла чуть ли не с ощущением триумфальной победы на лице. Заложила ногу на ногу и победоносно произнесла:

— Не сделаю? Ошибаешься, дорогой. Я уже это сделала!

Виктор даже не догадывался, что его жена заблокировала все счета, кроме одного общего, который могла полностью контролировать, что с их документами уже вовсю работало целое адвокатское бюро вкупе с финансистами.

Он ничего не произнес в ответ. Поспешно одевшись и схватив папку с документами, уехал на работу в гостиницу, а оттуда на молочный завод. Он его недавно приобрел, и тот требовал особого внимания.

Таня взвыла, уткнувшись лицом в подушки. Рушилась ее жизнь. Она не представляла себе, как будет жить без него, пусть он и оставит ей все до копейки.

 

Татьяна проснулась в холодном поту. Сон был невероятно дурной, даже жуткий. Но…. Наконец-то она осознала случившееся: Виктор ее бросил. Просто ушел. Молча. В душе образовалась черная пропасть, как из кошмара.

За окном было темно. Она проспала весь день. Внутренне дрожала и сжималась от пережитого во сне. Из зеркала на шкафу на нее смотрело ее исхудавшее лицо: впалые щеки, синяки под глазами, потухший, неуверенный в себе взгляд… Татьяна как бы увидела вовсе не себя, а какую-то озабоченную проблемами стареющую женщину. Она подошла к зеркалу поближе, разглядывая кожу на лице. Давно свыклась с мыслью, что скоро придется делать так называемые уколы красоты. Раньше ее это даже веселило, а сейчас глубоко угнетало. Она постарела, появились заметные морщинки… Всего за каких-то пару месяцев. И это было так же ужасно, как то, что приснилось.

Спустилась вниз за стаканом холодной воды. От пережитого во сне у нее пересохло в горле. Включила все освещение, какое было на кухне: центральное, каскадное над рабочей поверхностью и даже слабые светильники на стенах, которые, по задумке дизайнера, должны были создавать уют во время вечернего чаепития. От яркого света после сна больно резало в глазах. Прищурила их, но ничего не выключала. Будто боялась возможного возвращения ужаса. Изо всех сил гнала сон прочь и пыталась его забыть.

Но не могла. В памяти ярко запечатлелась залитая дождем горная дорога, автомобиль, ставший неуправляемым на бешеной скорости, и ошеломляющий, физически остро ощутимый момент вылета машины с дороги в бездонную черную пропасть. И все этот проклятый заяц, выскочивший неизвестно откуда! Помнила, как судорожно крутила рулем, пытаясь не сбить животное, которое прыгало туда-сюда и будто умышленно бросалось под колеса. Не справилась с управлением, в памяти сохранились только умные, будто человеческие, глаза того зайца, которые она увидела в последний момент и которые грустно провожали ее в бесконечность.

«Ну и что? — боролось с увиденным ее сознание. — Спится и снится! Организм не может не реагировать на такой глубокий стресс, как развод. Вот и подвергается во сне еще более страшным переживаниям. Все понятно! Просто, чтобы притупилась боль расставания, надо заклеймить ее ощущением потери жизни». Не могла не согласиться со своим внутренним голосом. Но и не могла не осознавать, что именно ощущение собственного конца, который ей приснился, очень ее обеспокоило. Было что-то другое. Что-то неуловимое, но глубоко впечатляющее. Ей казалось, что она должна раскрыть эту тайну, от ужаса которой ее кидало в жар.

Взгляд упал на небрежно брошенную одежду, которая выделялась черным пятном на светло-кофейной поверхности кожаного дивана-кровати. Таня подошла ближе. Может, оставил кто-то из сыновей? Но, взяв ее в руки, опечалилась: это был пиджак Виктора. Тот самый, «зашитый». Он забыл его, когда с чемоданами оставлял их дом. Татьяне хотелось плакать от бессилия. Ничто не помогло ей удержать мужа. Все уговоры, убеждения и нетрадиционные магические действия не повлияли на его решение.

Заговоренную сухую ветку она однажды положила под дверью в дом, как научила ее мольфарка. Сама притаилась за большим кипарисом во дворе, наблюдая за входом. Виктор должен был, выходя утром из дому, наступить на нее и разломить. И это гарантировало его привязанность к жене и родным навсегда. Татьяна битый час мерзла, прячась за деревом, но первой за дверь вышла кухарка, решив вытрусить скатерть. Виктора задержал звонок по скайпу. Таким образом, ветка была разломана, но не тем, кому предназначалось это совершить.

Ох и разозлилась же тогда Татьяна на бедную, ни о чем не подозревавшую прислугу:

— Какого черта ты делала утром во дворе?! — разоралась она, как только муж уехал на работу. — Тебе что, делать нечего?!

— Извините, пани Татьяна, я не понимаю, что не так? — испугалась кухарка. — Я что-то испортила?

— Конечно! Занимайся своими делами на кухне! Уборка в доме — не твоя забота. Нечего ходить тут и пыль поднимать! — вне себя от злости и нетерпения продолжала кричать замерзшая хозяйка, жалея о зря потраченных деньгах и времени.

— Хорошо, пани! Извините, пожалуйста. Я могу идти? У меня там гусь в духовке… — подобострастно лепетала прислуга.

— Дура, — тихо проговорила Татьяна. — Уходи, чтоб я тебя не видела! Твое место на кухне!

Все было зря. Вроде как какой-то оберег хранил ее мужа. А может, его любовницу?! Знающая подруга убеждала, что это не так, что она сразу почувствовала бы эту защиту. Но Татьяна все меньше и меньше верила в силы мольфарки, в ее могущество. Ничего не возымело действия: муж все больше отдалялся…

И вот совсем ушел.

Вдруг Татьяна услышала звук ключа в замочной скважине входных дверей. Ее сердце сжалось и мгновенно, забыв о кошмарном сне и злосчастном пиджаке, радостно затрепетало в ожидании Виктора: «Опомнился! Черт побери, понял-таки, что для него важнее всего!» Внутренне почти прыгала от радости. Завороженно всматривалась в двери зала, где он мог в любой момент появиться.

— Мам, ты не спишь? Что это за иллюминация? — старший сын удивленно смотрит на нее из коридора. Подошел к выключателям и оставил лишь слабый свет настенных бра.

Комнату поглотил таинственный полумрак, накинув на элегантный интерьер в стиле минимализма налет нереальности, фантасмагории.

— Ты что, ждала меня?! Я же тебя предупреждал, мам, — сын искренне удивился.

— А… — Таня растерялась от того, что вошел не Виктор, и глубоко огорчилась. — Я забыла. Не услышала, как ты заехал. Который час?

— Половина пятого, — глянул на часы, которые висели на стене напротив Татьяны. — Спокойной ночи, мам!

Таня провела его взглядом. Сын был уже вполне взрослым самостоятельным мужчиной. Как-то быстро и незаметно для всех вырос и возмужал. Совсем не напоминал Виктора. То есть внешне — да, похож, а вот внутренне — никоим образом. С детства был хладнокровным, молчаливым и рассудительным. Всегда все делал спокойно и сосредоточенно. Подростком вдумчиво наблюдал за работой отца и достиг его уровня ведения дел в свои неполные двадцать. Профессионально ориентировался в этом бизнесе, параллельно завершая учебу на финансовом факультете в университете. Девушки и друзья никогда не занимали в его жизни первое место, и даже не второе, и не третье.

— Макс! — неожиданно окликнула его.

— Да, мама, — приглушенно отозвался сын со второго этажа, чтобы не разбудить брата.

— Спустись на минуту. Я хочу тебя кое-что спросить…

— А может, завтра, мам? Я очень устал, допоздна разбирал дела в гостинице, а потом еще этот день рождения в ресторане. Ладно, а? — попросил уставшим голосом.

— Пожалуйста, Максим! Всего несколько минут. — Татьяна не умела отступать. Она сжалась в уголке дивана-кровати и попросила: — Макс, включи свет как было!

— Если ты будешь расспрашивать о нем, то я не буду ничего говорить! — предупредил сын сразу, как только сел рядом с матерью на большом кожаном диване.

— А кто мне расскажет, если не ты?! Мы же по одну сторону баррикады, — привела она весомый аргумент. — Ты ведь всегда считал излишнюю эмоциональность изъяном слабых!

— Папа не из таких, — ответил Макс, уверенно покачав головой. — Мне кажется, я не могу говорить с тобой на такие темы.

— Ты не можешь оставаться безразличным. Мы должны бороться за то, чтобы он остался с нами. Ты же его сегодня видел? Говорил с ним? — начала мать свое наступление.

— Да, конечно. — Макс отвечал коротко, только на поставленные вопросы.

— Ну, и что с ним, как он? — Татьяна пыталась склонить сына к более основательному ответу.

— Ничего. Все нормально.

— Как? Он о нас ничего не расспрашивал? И ты тоже не задал ему ни одного вопроса? — негодовала она.

— Мам, я не могу вмешиваться в ваши личные отношения! — Максим недовольно выдохнул и подошел к холодильнику.

— Но сейчас очень непростая ситуация. И это уже не только наши с ним отношения. Неужели ты не понимаешь?! — с болью в сердце спросила Татьяна. — Я хочу сохранить нашу семью, наш покой и достаток. А ты? Ты, я вижу, на его стороне?!

— Мама! Не надо меня провоцировать. Вопли и сопли для меня ничего не значат. Ты сама учила меня, что надо всегда мыслить хладнокровно. Не поддаваясь на эмоциональные манипуляции, — сдержанно ответил, наливая в стакан апельсиновый сок. — Но если ты думаешь, что я не знаю, что такое любовь к женщине, то ты меня до сих пор не знаешь.

— Любовь? Какая еще любовь?! Брось. Это у него обычное новое увлечение! Неужели ты этого не понимаешь?! Просто баба попалась подлая, хитрая, в придачу еще и актриса! Да она же просто хочет заграбастать наши деньги. Вот и вся любовь! А этот, дурак-дураком, распустил слюни.

— Мам, прекрати! Все не так, ты преувеличиваешь финансовую сторону дела. Ты забываешь, что я в курсе, кому все принадлежит.

Татьяна растерялась, напоровшись на громадную ледяную стену абсолютной отстраненности от событий, происходящих в семье. Она склонила голову над столом и заплакала. Больше аргументов для оказания давления на мужа через сына у нее не было.

Макс молча сквозь зубы цедил сок, периодически посматривая в сторону матери. Наконец он встал и, опустив пустой стакан в мойку, пошел к себе.

Татьяна жалобно застонала. Все ее бросили. Как искренне она теперь сожалела о том, что не имеет дочери. Она была просто уверена в том, что девочка обязательно приняла бы ее сторону.

— Послушай, мам. — Она вздрогнула от неожиданного появления сына над своей головой. — Послушай меня как мужчину, а не как своего сына. — Присел на корточки и взял ее руки в свои, как всегда делал Виктор. — Если мне в душу западает другая девушка, я уже никогда не вернусь к предыдущей. Просто из уважения к той, с которой мне стало холодно. И не нужно больше этих разговоров, ладно?

Татьяне хотелось возразить, что добрачные отношения и супружеские — это совершенно разные вещи. Но знала, что для Макса все всегда важно, мелочей не бывает. Из его слов она поняла также, что у него состоялся разговор с отцом. Но он никогда в этом не сознается. И хотя в душе поддерживает ее, но не смеет, а может, и не считает нужным стать клеем для разбитой вазы.

— Я все поняла, Максим, — ответила она, утерев слезы. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, мам! Хотя за окном уже рассвет. — Он слегка приоткрыл мелкие жалюзи на окнах и на мгновение глянул на Татьяну сканирующим взглядом ее мужа. Как будто проник сквозь завесу всего того, за чем скрывала Татьяна свои немудреные попытки удержать Виктора в семье.

Она вся сжалась и оцепенела от ужаса. Вдруг ее прошибло до самых кончиков волос, они чуть ли не встали дыбом от этого до боли знакомого взгляда. Узнала его! Это был именно он — тот взгляд из ночного кошмара.

 

После скандала с женой Виктор поселился в одном из номеров своего отеля. Его преследовало чувство глубокого одиночества и случайного человека, даже не гостя, в собственной гостинице. Все казалось чужим и незнакомым. Но он привыкал. Не намеревался судиться с женой за свой бизнес. Хорошо знал Татьяну. Она не умела долго злиться. Был убежден, что гнев жены пройдет. Она все хорошенько обдумает, и они смогут цивилизованно переговорить и принять разумное решение. В данный момент его мысли занимала совсем другая проблема. И была она за тысячи километров от дома.

Виктор прилетел в Москву за день до начала конкурса. Он не слишком любил этот город. Но пытался не думать об этом. Всем известно, что Москва — современный Вавилон. Она или принимала в свои объятия чужестранца, или раз и навсегда отталкивала от себя, не подпуская к священным дарам Сим-сим, где было все: перенасыщение деньгами, успехом и удовольствиями. Однажды, еще в юности (а он уже тогда был предприимчивым) ему не удалось провернуть здесь одну сделку. С тех пор он сюда больше не приезжал. А друзья в Москве остались. И к нынешнему делу он отнесся с должным вниманием, подключив все свои старые связи.

Остановившись в «Рэдиссон Славянская», поспешил к консерватории, на Большую Никитскую улицу. Навел справки о жюри конкурса еще до приезда. Помог давний приятель, который жил и работал в Москве. Стал одним из влиятельнейших российских олигархов и политиков.

Скоординированные на расстоянии действия дали возможность не спешить. Он почти был уверен в успехе. Без каких-либо проблем отыскал одного из членов жюри — народного артиста России, профессора Галыкина Юрия Киреевича. Представился меценатом, ищущим новую Монсеррат Кабалье, и дал ему свою визитку.

— Честно говоря, меня очень удивляет ваш столь откровенный интерес, — ответил беловолосый, как молочная пена, профессор. — Ведь вокалистки — ненадежное вложение капитала: не сегодня-завтра она выйдет замуж, муж может запретить заниматься любимым делом. А нет, так забеременеет и решит рожать, что еще хуже.

— Господин профессор, я все это очень хорошо понимаю. Я делаю ставку на влюбленную в свою профессию певицу, которая работает на будущий большой успех. Вы правы, лучше, чтобы она уже была замужем и с ребенком.

Галыкин улыбнулся в бороду и спросил:

— Вы говорите о ком-то конкретном? Или я ошибаюсь?

— Не стану перед вами юлить. Вы почтенный и очень мудрый человек. Меня интересует расстановка сил в конкурсе. Вы меня понимаете?

— Понимаю. Но не имею права распространяться на такие темы. Да! Но люди из министерства имеют свои рычаги влияния, поэтому… — Профессор говорил медленно, с расстановкой. — Буду с вами откровенен: все первые места уже распределены. Гран-при тоже. Правду говоря, я искренне убежден, что все правильно, заслуженно. Не знаю, на что вы рассчитываете. От жюри уже ничего не зависит. Это чистая формальность.

— Мне необходим Гран-при! — сухо и уверенно сказал Виктор.

Профессор, казалось, специально выдерживал паузу, придирчиво изучая своего собеседника. Он смотрел ему в глаза, пытаясь заглянуть в самую душу.

— И у кого это такой настойчивый покровитель, позвольте поинтересоваться?

— Все зависит от вашего ответа. Не хочу портить девушке будущее, которого она заслуживает. Цена не важна, — объяснил Виктор.

— Деловой разговор, — прокряхтел со смешком пожилой мужчина. — Только у людей искусства так не делается. Здесь, знаете ли, очень многое значит еще и талант. А не только связи. Поверьте, в первой тройке будут стоять имена действительно очень одаренных вокалистов. Я мог бы вам гарантировать диплом конкурса. Но вижу, то есть уже понял, что вас это не устраивает.

— Нет, конечно. Это высота не ее полета. Мне нужно первое место.

— Вы не понимаете, что это еще и политика. Вы же с Украины! У меня могут быть неприятности, большие неприятности. А если конкретнее, то проблемы будут у председателя жюри, самой госпожи Архиповой.

— Кто может решить этот вопрос? — Виктор привык сразу брать быка за рога.

— А вы настойчивее, чем я подумал о вас вначале, — покачал головой профессор, поняв серьезность намерений молодого мецената. — Ну, попробуйте через своих друзей в министерстве. Если я получу приказ оттуда, то буду знать, на кого кивать. И никто меня упрекнуть не посмеет. Возможно, там вам и пригодятся ваши денежные эквиваленты. А я дорого не возьму, — прибавил осторожно напоследок и покашлял.

— Благодарю, господин профессор, за совет. — Виктор мысленно улыбнулся. — Считайте, что Гран-при уже уехал на запад.

Он тут же набрал какой-то номер и отошел от старика в сторону. Вернулся с торжествующим видом. Профессор Галыкин был немало озадачен таким темпом решения, казалось бы, неразрешимой проблемы.

— Имя победительницы — Виола Василина. Завтра вам позвонит Министр культуры России. Ваш гонорар? — задал вопрос по-деловому.

Профессор, не зная, можно ли ему еще чего-то требовать, смущенно смотрел сквозь стекла очков в роговой оправе.

— Напишите, будьте добры. — Виктор подал ему ручку и бумагу.

Старый профессор неуверенным почерком вывел цифру с тремя нулями. Виктор улыбнулся скромности профессора и вытянул из бумажника зеленые купюры.

— Да, у меня условие: лауреатка не должна ни о чем догадываться! — предупредил почти угрожающе.

— Понимаю. Конечно, — ответил профессор, пряча деньги в карман изрядно потрепанного серого пиджака.

— До встречи на конкурсе, господин профессор. — Виктор пожал старику руку.

— Голос Василины слышал, — неожиданно сообщил Галыкин и прибавил: — Моя давняя подруга Медея прислала мне диск. Необычайные вокальные данные. Дипломанткой она бы стала однозначно. Но с вашей весомой поддержкой, я вижу, она может достичь невероятных высот.

— Вы еще о ней не раз услышите, господин профессор, — прищурив от удовольствия глаза, твердо сказал деловой мужчина и ушел.

На следующий день первым утренним рейсом прилетела Виола. Она была чрезвычайно рада встрече с любимым в аэропорту. Хотя и пыталась не подавать виду.

— Я же тебя просила, сердце мое! — будто недовольно скривив губы, сказала после страстных объятий. — Предупреждаю, раз уже ты так бессовестно оказался здесь: никаких ночных прогулок и длинных обедов!

— Конечно, никаких! — счастливо улыбнулся он в ответ. — Но можно же тебя просто видеть?

— Виктор!

— У нас двухкомнатный номер. Я только буду говорить: «Спокойной ночи!» — лукаво улыбнулся.

— Ну, и что же мне с тобой делать?! — кокетливо подмигнула сияющими глазами.

— Просто любить и репетировать свое выступление!

Виктор не выпускал ее из поля зрения ни на мгновение. Коротенькие репетиции перед каждым туром обязательно проходили в его присутствии. А ночи… после очередной победы, конечно, они не могли не разделить друг с другом этот невероятный успех и ожидание окончательного триумфа. И чем более пылкой и страстной была их любовь, тем все более пассионарным было ее выступление и победа в следующем туре на утро. Виола пела только для Виктора, потому что видела в зале лишь его одного.

«Сольвейг, моя Сольвейг», — шептал он в мыслях, казалось, забывая дышать.

Зал слушал ее выступления с замиранием сердца.

Перед последним днем конкурса к Виктору подошел профессор Галыкин.

— Молодой человек, господин Виктор! Я хочу вернуть вам долг, — многозначительно произнес он и полез дрожащей рукой в свой потрепанный портфель. — Василине вручат Гран-при заслуженно. Жюри единодушно. А мне не хочется брать грех на душу за необдуманный поступок. Не в моем возрасте!

— Не стоит, профессор, — остановил его Виктор. — Для меня это не сумма. Готов был выложить в десять раз больше. Считайте, что это презент от главной конкурсантки, полученный после вручения премии. Ведь этот маленький нюанс ваша совесть вам простит?

— Вы умеете убеждать. У вас обоих очень большие шансы.

— Я знаю. Благодарю вас, профессор.

В преддверии финала, прогуливаясь в триумфальном настроении по Красной площади, Виола заглянула в витрину ювелирного бутика «Тифани». Он расположился в самом большом магазине бывшего Союза — ГУМе, напротив мавзолея Ленина, великого кормчего всех пролетариев.

— Глянь, сердце мое, какое милое украшение для двоих, — подозвала она Виктора.

— Ну, я такое не могу носить, — сразу смутился он.

В подарочной упаковке на черной бархатной подушечке лежали две искусные цепочки из белого золота, прикрепленные к кулону из двух переплетенных сердец, усыпанных бриллиантами.

— И не надо его надевать. Ты можешь просто носить его с собой. Ну, например, в бумажнике, — предложила Виола.

— Ну, хорошо! Только ты, наверное, не заметила — там есть еще одно маленькое сердечко.

— Конечно, заметила, любимый. Оно закреплено посередине, — многообещающе улыбнулась.

Виола получила Гран-при за исполнение всемирно известной «Ночь тиха»[18] в сопровождении оркестра. Жюри аплодировало стоя. Несомненно, это была заслуженная победа. Сквозь слезы счастья она улыбалась неожиданной, хотя и такой желанной победе. Именно этот конкурс открыл двери на мировую оперную сцену Нетребко и Хворостовскому, Бородиной и Образцовой. Не верила самой себе, своей удаче. Ведь отныне ее жизнь набирала новые обороты. Точнее, уже набрала.

Вспышки фотокамер, шквал аплодисментов — Виола была в состоянии эйфории. Ослепленная софитами, она почти не видела зала. Просто кланялась в разные стороны под восторженные возгласы: «Прима! Браво! Брависсимо!» — и принимала цветы от благодарной публики. Ей хотелось обнять и поцеловать каждого, кто ее приветствовал и дарил цветы. А их все несли и несли… Она уже не могла их удержать. И букеты клали просто к ее ногам. Ей казалось, что она попала в сказочный сон, фантастическую мечту, которая стала реальностью.

«Благодарю тебя, Господи, за этот щедрый дар! — молилась она в душе искренно, от всего сердца. — Благодарю за все добро, что Ты сделал мне. Благодарю за все, что Ты мне дал. Благодарю за дар любить, верить и побеждать!» Ей казалось, что она ощущает, как беззвучные слова срываются с ее губ и летят во Вселенную, наполненную любовью и мудростью.

Неизвестно откуда на сцене появился он, мужчина всей ее жизни. Виктор поставил перед ней огромную корзину с багряными розами и, преклонив колено перед примой, поцеловал ее руку. Она положила охапку цветов рядом и пылко обняла его:

— Это просто сказка! Любимый мой, я так счастлива! Ты не представляешь! Как хорошо, что ты меня не послушал!

— Счастье мое, это только твоя первая победа. У тебя их будет еще очень много! И я хочу быть всегда рядом с тобой! Я люблю тебя. Ты станешь моей женой?

От неожиданности у нее перехватило дыхание. Она не могла ничего сказать в ответ, а лишь прильнула к нему. В ее воображении промелькнули картины их общего счастливого будущего.

 

По приезде во Львов труппа театра предупредила Виолу, что ждет «обмывания» ее московской победы. Пришлось заказать небольшой сабантуйчик в новом кафе-ресторане «Левый берег», которое расположилось в цокольном этаже под оперным театром. Название его было символическим и немного ироничным. Поскольку никакой реки во Львове нет и не было никогда. Но под самим зданием театра протекала сточная канава Полтва, со временем превратившаяся в подземную речушку. Отсюда и пошло название кафе-ресторана. Оно было изобретательно устроено вроде маленького кабаре — зал со сценой и барной стойкой справа. Попасть внутрь можно было и с улицы, со стороны драматического театра Заньковецкой, и спустившись по ступенькам из холла оперного. Под прозрачным полом из оргстекла течет кристально чистая вода по белому песку, а в нишах стен висит мнимый реквизит театра. Тяжелые бархатные шторы с кистями и старые снимки в рамках, приглушенный свет в неоштукатуренном подвале создают богемную атмосферу и одновременно ощущение уюта.

Скромный фуршетный стол, за которым собрались гости, диссонирует с шикарными цветами в корзине, которые прислал директор театра, не имея возможности лично присутствовать на банкете.

— Дорогая наша Виола! Наша великолепная и непревзойденная Баттерфляй, Тоска и Аида… Я даже боюсь ошибиться в большом списке твоих неповторимых образов, — берет на себя права тамады один из партнеров Виолы по сцене, баритон Алексей Парев. — Должен заметить, что мы никогда, повторю — никогда, ни на секунду не сомневались в твоей исключительности…

Анна Беспалько ехидно выдыхает при этих его словах. И шепотом, но так, чтобы всем было хорошо слышно, добавляет на ухо своей соседке за столом:

— Всем хорошо известно, что он тайно влюблен в Виолу. Понятно, что она для него «непревзойденная».

Далее, после пожеланий и приветствий всех, кто хотел сказать добрые слова, начинается настоящая пьянка. Через час, как и было договорено с Виолой, появляется Виктор. Он, не скрывая своего умиления от разгорячившихся артистов, по-деловому беседует с главным дирижером, который на минутку забежал поприветствовать приму. Они обсуждают общие планы и возможные направления деятельности.

Улучив подходящий момент, когда Виктор остается у барной стойки один, к нему подкатывает Анна с бокалом вина.

— Вы, очевидно, и есть тот славный ангел-хранитель, которому всем обязана наша дорогая Виола? — говорит она грудным голосом, высоко вздымая на вдохе свои невероятные груди.

— А вы? Я вас знаю?! — невозмутимо и несколько недружелюбно спрашивает Виктор, даже не взглянув в ее сторону, лишая ее тем самым возможности обратить его внимание на ее выдающиеся внешние данные.

Она, танцуя, с легкостью перемещается в сторону его взгляда и, сделав вид, что спотыкается, хватает за руку, прижав ее к своему телу.

— Ой, извините, пан Виктор. Я думала, что Виола рассказывала вам обо мне. Ведь мы в театре — лучшие подруги. Меня зовут Анна. Можно просто Аня.

— Нет, не рассказывала! — отвечает Виктор, резко отняв свою руку. — Не думаю, что вы подруги. Слишком уж вы разные, Анна. Извините, мне надо идти.

Беспалько обиженно пьет вино из своего бокала и провожает завистливым взглядом того, кого отныне заносит в списки потенциальных жертв. «От меня так просто не отвертишься, миленький. Я тебя еще достану!» — ухмыляясь, думает Анна. Она находит глазами Виолу в зале и, проходя мимо, как бы случайно проливает на ее молочного цвета блузу остатки вина из своего бокала. Та от неожиданности отпрянула, но капли растекаются по ткани большими грязными пятнами.

— Ой-ой-ой, извини, дорогая! Я тебя совсем не заметила. Надо же, какая неприятность! — Она хватает салфетку со стола и втирает пятна еще глубже в ткань.

— Прекрати, Анна! Хватит! — возмущается Виола.

Но та, приблизившись к ее уху, громко бормочет, но так, что только Виола ее и слышит:

— А ты молодец! Моя наука не прошла даром. Ухватила-таки тугой кошелек! — И, хихикнув, уходит прочь с вечеринки.

Виола каменеет от неожиданной грязной грубости. На ее глаза наворачиваются слезы, и она, извинившись перед главным дирижером, сбегает в туалетную комнату.

Потом долго рыдает в машине Виктора. Тот никак не может понять причины столь глубокого расстройства по поводу испачканной блузы. Но разве могла она поделиться с ним тем, что ее так ранило?!

 

Отныне у Виолы появилась возможность уделять больше времени прогулкам с Орыней. Ей необходима была передышка после конкурса, переключение на приятные, легкие дела, к тому же дочь очень соскучилась по матери и ее заботе. Поэтому Виола с огромным удовольствием забрала малышку от родителей к себе, на Парковую.

— Где, где мой телефон? Я слышу, как он вибрирует. — Виолина мобилка дрожала в Орысином ведерке с лопаточкой.

Девочка растерянно смотрела на маму, раскачиваясь на качелях.

— А, вот она! — наконец поняла Виола, когда отставила в сторону ведро, чтобы поискать телефон в сумке. — Как он туда попал?!

— Алло, Катюша! — На дисплее высветилось имя абонента.

— Привет! Как настроение? — бодрым, как всегда, голосом заговорила подруга.

— Спасибо, ничего. Вот с Рыськой гуляем около нас, в парке. Погода отличная, и мы решили сегодня сачкануть садик.

— Замечательно! Я как раз хотела предложить тебе встретиться, — сообщила Катя. — Тогда уже еду к вам.

Через десять минут подруга Виолы парковала свою машину у входа в Стрийский парк. Катя была личностью самодостаточной, как оказалось после развода. Отец давно предлагал ей приобрести в подарок от него хорошее авто. Но его гордая дочка неожиданно отказалась. А через некоторое время, едва лишь приступив к работе, взяла себе в кредит новенький «Опель Корса», малолитражку — это она могла себе позволить сама.