Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник) Майн Рид Томас

Глава I

Чуть западнее границы трех североамериканских штатов – Дакоты, Небраски и Вайоминга – неторопливо ехали верхом двое мужчин, появление которых в других, не западных, местах, наверняка привлекло бы всеобщее внимание.

Внешне они отличались, и очень сильно. Один, более шести футов ростом, был страшно худ, а другой, гораздо меньше ростом, был настолько толст, что его тело почти приняло форму шара. Тем не менее лица обоих охотников оказывались примерно на одном уровне: маленький ехал на очень высокой коренастой кобыле, а худой сидел на низком, очевидно, слабом муле. Поэтому кожаные ремешки, которые служили толстяку стременами, даже не достигали линии брюха его лошади, а длинный в стременах вовсе не нуждался: его ноги свисали почти до самой земли, и при небольшом уклоне тропы то одна нога, то другая касалась земли, не давая выпасть из седла.

Конечно, о настоящем седле здесь можно было только мечтать: толстяку его заменяла шкура убитого волка, на которой еще виднелась шерсть, у худого же вместо седла было старое индейское покрывало, настолько вытертое, что на самом деле он сидел прямо на спине мула. Уже одно это говорило о том, что двое оставили позади долгий и трудный путь. А костюмы их, запыленные и донельзя выношенные, только подтверждали это предположение.

Длинный носил кожаные брюки, которые, это было отлично видно, были скроены и пошиты для более плотного человека. Под постоянным воздействием тепла и холода, засухи и дождей они чрезвычайно скукожились, но, к сожалению, только в длину – нижний край брюк доходил лишь до колен их обладателю. Брюки к тому же лоснились от жира, из-за того что их владелец при любой возможности использовал их как полотенце или салфетку, чтобы протереть всё, чего он не хотел терпеть на руках, но за что был вынужден браться.

Ноги были обуты в кожаные ботинки, с трудом поддающиеся описанию. Они выглядели так, как будто их уже носил Мафусаил и с тех пор каждый новый владелец ставил на них по свежей кожаной латке. Уже невозможно было понять, чистые они или грязные: при взгляде на них рябило в глазах, как после взгляда на солнце.

Тощее тело всадника обтягивала кожаная охотничья рубаха без каких-либо пуговиц и застежек, которая обнажала загорелую грудь. Рукава едва прикрывали локти, обнажая жилистые, слабые руки. Длинная шея долговязого была обернута хлопчатобумажным платком. Каким он был когда-то – белым или черным, зеленым или желтым, красным или синим, – не помнил уже даже сам владелец.

Но в любом случае центральной деталью его костюма была высокая шляпа, плотно сидевшая на его голове. Раньше она была серой и наверняка называлась «ведром», как некоторые молодые люди привыкли называть цилиндр. Может быть, он когда-то в незапамятные времена украшал голову английского лорда, пока рука судьбы не нахлобучила его на голову бедолаги. Цилиндр путешествовал не день и не два, пока наконец не попал в руки охотнику прерий. Но тот явно не обладал таким вкусом, как лорды Старой Англии: посчитав поля лишними, он просто сорвал их. Только впереди оставил один кусок, служивший для глаз защитой от солнца, – за него к тому же удобно было брать в руки этот удивительный головной убор. Кроме того, тощий владелец был уверен, что голове обитателя прерий необходим свежий воздух, и поэтому он ножом «боуи»[1] проделал несколько отверстий по верху и тулье цилиндра. Теперь уж внутри этого головного убора западный и восточный, северный и южный ветра могли встречаться и говорить друг другу «добрый день».

В качестве ремня он носил довольно толстую веревку, которая несколько раз была обмотана вокруг талии. За нее были заткнуты два револьвера и нож «боуи». Кроме того, на ней висел мешочек для пуль, кисет, сшитый из кошачьих шкурок, мешок для хранения муки, кресало и различные другие предметы, чье предназначение оставалось загадкой для людей непосвященных. С груди свисала, покоясь на поясе, курительная трубка. Изготовил трубку всадник собственноручно, вынув сердцевину из срезанной ветки бузины. Несмотря на то что он уже давненько покусывал свою трубку, мундштук ее еще можно было принять за таковой. Длинный, как и все заядлые курильщики, имел привычку попросту грызть трубку, когда заканчивался табак.

Справедливости ради следует отметить, что костюм его состоял не только из ботинок, штанов, охотничьей рубахи и шляпы. О нет! На нем было надето еще кое-что: резиновый плащ, настоящий американский – из тех, которые садятся на половину первоначальной длины и ширины при первом же дожде. По этой простой причине полностью его надеть он не мог и колоритно повесил на веревочке вокруг плеч, как гусарский ментик. Он также носил лассо, смотанное в несколько витков, мягко свисающее через грудь от левого плеча до правого бедра. Картину завершало ружье, которое охотник держал поперек мула, прямо перед собой, – из тех длинноствольных ружей, из которых опытный охотник всегда точно бьет в цель.

С первого взгляда невозможно было определить, сколько лет этому человеку. Его изможденное лицо было испещрено многочисленными складками и морщинами, но в то же время не утратило выражение юношеского озорства. В каждой морщинке скрывались искорки озорства, а за каждой складкой угадывалось плутовство. Лицо неизвестного было гладко выбрито, несмотря на то что вокруг расстилался негостеприимный край, – очень многие «вестмены» старались не изменять данной привычке и гордились этим. Большие небесно-голубые, широко раскрытые глаза окидывали все вокруг тем острым взглядом, который свойственен морякам или жителям бескрайних прерий, но вместе с тем в нем скрывалось нечто по-детски наивное.

Мул, как уже упоминалось, только казался слабым: он с легкостью, иногда даже с охотой, нес тяжелого костлявого всадника, правда порой не повинуясь воле последнего, устраивал короткие забастовки, но всегда оказывался так сильно стиснут длинными ногами хозяина, что быстро отказывался от сопротивления. Эти животные популярны из-за своей выносливости, но также известны своей же склонностью к неповиновению.

Что касается другого всадника, первое, что бросалось в глаза, он был одет в шубу, которую не снимал даже под палящим солнцем. Конечно, когда полы шубы от любого движения распахивались, можно было заметить, что некогда роскошные меха сильно страдают облысением. Лишь местами попадались небольшие островки меха, как редкие оазисы, которые можно встретить в бесконечной пустыне. Воротник и манжеты были так истерты, что некоторые проплешины были размером с блюдце. Из-под шубы по бокам лошади торчали гигантские сапоги с отвернутыми голенищами. На голове человек носил шляпу-панаму, поля которой были настолько широки, что для того чтобы глаза могли видеть, всаднику приходилось сдвигать ее подальше на затылок. Рукава шубы были настолько длинными, что рук совсем не было видно. Единственное, что можно было разглядеть, это лицо всадника. Да, это лицо стит того, чтобы рассмотреть его повнимательнее.

Оно было тщательно выбрито, ни малейших следов растительности. Румяные щеки были настолько полны, что все попытки носа как-то протиснуться между ними были обречены на неудачу. То же самое можно было сказать о маленьких темных глазках, которые были скрыты глубоко между бровями и щеками. Его глаза светились добротой и лукавством. В общем, у него на лице было будто написано: «Посмотрите-ка на меня! Я славный малый, и со мной можно всегда легко поладить, если ты храбр и умен, но если это не так, то все будет иначе. Ясно?»

Налетел порыв ветра и слегка распахнул полы шубы. Теперь было видно, что человек одет в синие шерстяные брюки и такую же блузу. Его мощную талию опоясывал кожаный ремень, за который помимо предметов, которые имелись у длинного всадника, был заткнут индейский томагавк. С седла свисали лассо и короткое двуствольное ружье «Кентукки», одного взгляда на которое было достаточно, чтобы понять, что оно уже использовалось во многих боях, причем н только для защиты, но и для нападения.

Кто были эти люди? Толстяк был Якобом (Иаковом) Пфефферкорном, а его долговязый спутник носил имя Дэвид Кронерс. Если бы кому-то из вестменов, скваттеров или трапперов назвали эти два имени, они бы сказали, качая головой, что никогда прежде не слышали об этих двух охотниках. И все же это утверждение было бы против истины, ибо они были знаменитыми следопытами, о делах которых в течение многих лет велись рассказы у костров. Не было места от Нью-Йорка до Сан-Франциско и от озер на севере до Мексиканского залива, в котором не звучала бы похвала в адрес этих героев саванны. Конечно, Якобом Пфефферкорном и Дэвидом Кронерсом эти двое звались когда-то давным-давно. В прерии ни белые, ни краснокожие не просят свидетельство о рождении или о крещении, неудивительно поэтому, что каждый, кто оказывался на Западе, быстро обретал прозвище, связанное с важным событием в его жизни, характеризующее какие-нибудь достоинства либо недостатки или просто черты характера, как в нашем случае.

Кронерс, чистокровный янки, стал не кем иным, как «Длинным Дэви». Пфефферкорн родился в Германии, и обращались к нему не по имени, а просто описывая его немалые формы, «Толстяк Джемми». Так произносят имя «Якоб» те, кто говорит по-английски.

Под именами Дэви и Джемми они были широко известны; вы вряд ли повстречали бы человека на Дальнем Западе, который не смог бы рассказать о каком-нибудь их подвиге. Они слыли неразлучными. По крайней мере, не было никого, кто мог бы вспомнить, чтобы когда-либо видел их порознь. Если Толстяка видели у чужого костра, сразу невольно начинали высматривать Длинного. Если же Дэви заходил в магазин, чтобы купить пороху и табаку, ему тут же задавали вопрос, что он возьмет для Джемми.

Точно так же ощущали себя неразлучными оба верховых животных наших вестменов. Большая лошадь, несмотря на жажду, не пила из ручья или реки, если маленький мул не склонял голову к воде вместе с ней, а этот самый мул стоял неподвижно в самой свежей и сочной траве с поднятой головой, пока не подзывал свою более крупную подругу тихим фырканьем, словно шепотом говоря: «Смотри, они устроили привал и жарят филе буйвола; давай и мы сейчас позавтракаем. Наверняка до позднего вечера нам больше ничего не достанется!»

И в чрезвычайных ситуациях они все могли рассчитывать друг на друга. Их хозяева спасали друг другу жизни уже не один десяток раз. Без каких-либо раздумий в момент наибольшей опасности один бросался на выручку другому. Точно так же животные стояли друг за друга, а когда было нужно, то могли не только защититься от врага сильными тяжелыми копытами, но и постоять за хозяев. Все четверо, как люди, так и животные, были просто созданы друг для друга и ни о чем другом не думали.

Таким образом, они двигались сейчас в северном направлении. Утром лошадь и мул получили достаточно воды и сочной травы, а оба охотника подкрепились оленьей ногой, не забыв, конечно, и про воду. Кобыла везла остатки мяса, так что голод охотникам не грозил.

Между тем солнце достигло зенита, а затем медленно стало клониться к западу. Стояла жара, но к вечеру над прерией подул освежающий ветерок, а бескрайний травяной ковер, переплетенный мириадами цветов, местами уже отмеченный коричневым, сгоревшим цветом осени, еще радовал глаз свежей зеленью. Над широкой равниной, как гигантские конусы, то тут, то там возвышались горы. Освещенные падающими косыми лучами солнца, их западные склоны горели и сияли яркими красками, в то время как склоны восточные все отчетливее окрашивались в более глубокие и темные тона.

– Далеко нам еще? – спросил Толстяк, нарушив многочасовое молчание.

– Пока светло, – ответил Длинный.

– Понятно! – улыбнулся тот. – Значит, до лагеря.

– Ага!

Мастер Дэви имел особенность всегда говорить «ага» вместо «да».

Прошло еще какое-то время. Джемми был очень осторожен, стараясь не получить на свой вопрос еще один такой же односложный ответ. Он хитро покосился и стал дожидаться возможности ответить ему тем же. В конце концов затянувшееся молчание стало слишком гнетущим. Он махнул правой рукой в том направлении, в котором они следовали, и спросил:

– Тебе знакомы эти места?

– Конечно!

– Да ну? И что это?

– Америка!

Длинный сердито подтянул свои длинные ноги и поддал мулу. Помедлив, он сказал:

– Бедняга!

– Кто?

– Ты!

– Я?! Но почему?

– Мстительный!

– Вовсе нет. Я всего лишь продолжил так, как ты говорил со мной. Ты мне часто даешь глупые ответы, и я не вижу причин, почему я должен быть остроумным, когда ты спрашиваешь меня о чем-нибудь.

– Остроумным? Шутишь… Ты и остроумие! Ты весь состоишь из плоти, в которой нет места уму.

– Ого! Ты забыл, что я получил образование в Старом Свете?

– Год гимназии? Ну еще бы! Конечно помню. Если и захочу, то не смогу забыть – ты же напоминаешь мне об этом каждый день, по крайней мере, раз тридцать.

– Это просто необходимо. На самом деле я должен об этом сказать сорок или пятьдесят раз в день, ведь у тебя нет ко мне ни капли уважения. Кроме того, я закончил не один класс!

– Нет, целых три.

– Именно!

– А дальше учиться ума не хватило…

– Помолчал бы! Денег не хватило! Имей в виду – ума у меня более чем достаточно. Кроме того, я сразу понял, что ты имеешь в виду. Место, которое я не забуду. Ты помнишь, за теми высотами мы встретились.

– Ага, помню! Плохой тогда выдался день. Я спустил весь свой порох и сиу преследовали меня. Я не мог двигаться дальше, и в конечном итоге они схватили меня. А вот когда наступил вечер, появился ты.

– Да, эти глупцы разожгли такой адски высокий костер, что его наверняка видели даже в Канаде. Я заметил его и подкрался поближе. И тут я вижу, как пятеро сиу связывают белого человека. И что же мне оставалось делать? Я не промахнулся, двоих положил, а трое сбежали – они и понятия не имели, что имеют дело только с одним противником. Вот так ты стал свободен.

– Конечно, я стал свободен, но как же я разозлился на тебя!

– Из-за того, что я не застрелил, а только ранил двоих краснокожих, верно? Но индсмены такие же люди, как мы, и я никогда не убью человека, если в этом не будет крайней необходимости. Я немец, а не людоед!

– А я что, людоед?

– Гм! – проворчал Толстяк. – Нынче ты, конечно, отличаешься от себя прежнего. Тогда ты, как и многие другие, был уверен, что не сможешь победить, если не искоренишь краснокожих, всех до единого. И поверь, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы изменить твои взгляды.

– Да, не спорю – ты непростой немецкий парень. Мягкий, мягкий… как масло. Но потом, если это необходимо, ты становишься твердым, как скала. Вы, немцы, хотите, чтобы все в мире менялось лишь от простого прикосновения вашей руки. И, когда видите, что вам и вашим желаниям будут сопротивляться, вы наконец понимаете, что приходится и нападать, и защищаться! Ты себя ведешь точно так же, как все.

– Я рад, что это так. Посмотри, там, кажется, в траве следы.

Джемми остановил лошадь и указал на скалу, у подножия которой в траве виднелись длинные темные линии.

Дэви тоже остановил мула, прикрыл глаза рукой, осмотрел подножие и пробормотал:

– Заставь меня съесть ружейную пулю, если это не след.

– Я тоже думаю, что это он. Ну что, Дэви, посмотрим поближе?

– Стоит ли говорить о желании, когда это необходимо? В этой древней прерии мы вынуждены рассматривать любой, даже ничего не значащий след. Ты всегда должен знать, кто поджидает тебя впереди или притаился сзади, иначе легко может случиться, что утром не проснешься, если не был внимателен с вечера.

– Тогда вперед!

Они подъехали к скале и спешились, внимательно изучая следы.

– Что скажешь? – спросил Дэви.

– Точно, след! – улыбнулся Толстяк.

– Да уж, яснее ясного – след. Но чей?

– Наверное, лошади…

– Да уж! Это любой ребенок увидит. Неужто ты думаешь, что я увидел след кита?

– Наверняка нет – этим китом мог быть только ты, но я точно знаю, что ты пришел вместе со мной. К тому же этот след кажется очень подозрительным.

– Почему?

– Прежде чем ответить, я хочу рассмотреть его более внимательно: не хочу выглядеть облапошившимся новичком.

Он спрыгнул с лошади и опустился на колени. Его кляча остановилась, будто тоже что-то рассматривала в высокой траве и тихо фыркала. Даже мул приблизился, виляя хвостом и шевеля длинными ушами. Он, казалось, тоже рассматривал «подозрительный» след.

– Ну что? – спросил Дэви, решивший, что осмотр слишком затянулся. – Что-то важное?

– Да. Здесь проскакал индеец.

– Ты уверен? Очень интересно… Здесь нет места ни для выпаса скота, ни для охоты. С чего ты взял, что это был индсмен?

– По следам копыт видно, что у лошади индейская выучка.

– Но на ней мог ехать и белый.

– То же самое я говорю себе, но… Но…

Он задумчиво покачал головой и прошел чуть дальше по тропе.

– Подойди сюда! – вдруг воскликнул он. – Смотри: лошадь не была подкована. Кроме того, она очень устала, ее просто вынудили пуститься галопом. Значит, всадник торопился, и очень.

Теперь заинтересовался и Дэви. То, что он услышал, было достаточно важным, чтобы приняться за тщательное расследование. Он подошел к Толстяку, а оба животных посеменили за ним, как будто понимали, что следует сделать именно так. Приблизившись к Джемми, он прошел еще дальше по следу.

– Ба, – произнес он, – лошадь действительно устала: она часто спотыкалась. Чтобы так гнать животное, необходимо иметь очень веские причины. Либо человека за что-то преследуют… либо у него есть другая причина, чтобы так торопиться.

– Скорее второе.

– Почему?

– Как ты думаешь, сколько времени этому следу?

– Часа два примерно.

– Согласен. Тем не менее нет никаких следов преследователя, а тот, кто имеет в запасе целых два часа, не станет до смерти загонять лошадь. Кроме того, здесь очень много скал, он мог бы легко и незаметно сбить преследователей со следа. Разве не так?

– Да. Нам обоим, если подумать, хватило бы преимущества даже в две минуты, чтобы оставить преследователей с носом. Так что я с тобой согласен. Тем не менее человек куда-то спешил. Но вот куда?

– Думаю, его цель где-то поблизости.

Длинный посмотрел на Толстяка с удивлением.

– Кажется, сегодня ты стал провидцем.

– Чтобы догадаться об этом, не требуется никаких особых свойств, нужно только немного подумать.

– Так-так! Я вот думаю… думаю об этом, но только все напрасно.

– Неудивительно…

– Почему?

– Ты слишком длинный. Пока до тебя дойдет, что здесь и к чему, могут пройти и тысячелетия. Уверяю тебя, чтобы понять цель этой скачки, далеко ходить не надо, иначе бы он пощадил своего коня.

– Так! Насчет причин скачки согласен, но вот сути понять не могу.

– Попробую объяснить. Если бы человеку предстояло проехать еще день верхом, животное для такой поездки оказалось бы слишком усталым, значит, он непременно дал бы отдохнуть ему хоть пару часов и только потом наверстал бы упущенное. Но он знает, что место, куда он хочет попасть, расположено неподалеку отсюда, и потому решает, что сможет добраться туда еще сегодня, несмотря на усталость лошади.

– Слушай, старина Джемми, все, что ты сказал, звучит очень разумно. Я снова с тобой соглашусь.

– Похвала совершенно лишняя. – Глаза Толстяка довольно блеснули. – К любому, кто бродил, спотыкаясь, по саванне почти тридцать лет, могут иногда приходить в голову умные мысли. Хотя пока мы знаем не больше, чем прежде. Где то место, куда стремился краснокожий? Вот что надо бы понять! Этот человек – скорее всего, чей-то гонец, а весть его очень важна. Этот индсмен, скорее всего, просто связной у краснокожих; я уверен, что и другие индейцы тут неподалеку.

Длинный Дэви присвистнул, а его взгляд задумчиво блуждал по траве.

– Проклятье, – прорычал он. – Парень идет от индейцев и спешит к индейцам. Стало быть, мы где-то между ними, но не знаем, где именно они шляются. Тут легко можно столкнуться лоб в лоб с какой-нибудь шайкой и увидеть наши драгоценные скальпы на местной ярмарке.

– Нам, конечно, надо держать ухо востро. Но есть простой способ прояснить ситуацию.

– Идти по следу? – усмехнулся Дэви.

– Да, – кивнул Толстяк.

– Верно! Мы знаем, что они впереди нас, а они не имеют о нас ни малейшего представления; так что у нас большое преимущество. Мое мнение таково: мы следуем за индсменом, тем более что его путь едва ли расходится с нашим. Интересно, из какого он племени?

– Мне тоже. Но вряд ли мы угадаем. Чуть дальше, в северной Монтане, обитают черноногие, пиганы[2] и другие племена. Они вряд ли забредут сюда. В излучине Миссури стоят рикареи, но и они вряд ли станут что-нибудь искать здесь. А может, сиу? Гм! Неужели ты слышал, что они снова откопали топор войны?

– Нет.

– Вот давай не будем сейчас ломать над этим голову; но все же надо быть поосторожнее. Позади Норт-Платт, если ты вспомнишь о нашей последней прогулке. Мы находимся в тех местах, которые нам хорошо известны, и если не натворим явных глупостей, то с нами ничего не случится. Поехали!

Они снова сели в седла и направились по следу, сохраняя его в поле зрения, всматриваясь внимательно вперед и оглядываясь по сторонам, чтобы вовремя заметить что-либо враждебное.

Так прошел час. Солнце уходило все ниже и ниже. Ветер становился все сильнее, дневная жара быстро ушла. Вскоре они увидели, что лошадь индейца перешла на шаг. На одной из рытвин животное, похоже, споткнулось и припало на колени. Джемми здесь остановился, соскользнул вниз и осмотрел место.

– Да, это индсмен, – произнес он. – Он соскочил с коня. Его мокасины украшены иглами дикобраза. Вот валяется кусочек иглы. А вот… Ого, парень должно быть, совсем молодой.

– Почему? – подал голос Длинный, который по-прежнему сидел на своем муле.

– Дело в том, что место здесь песчаное и его нога четко отпечаталась. Если это не скво, то…

– Ерунда! Женщина здесь и одна? Нет, этого не может быть.

– Значит, это молодой человек; вероятно, ему не более восемнадцати.

– Уже хуже! Надо поостеречься. Есть племена, которые в разведчики берут очень юных воинов. Поехали!

Они снова поскакали дальше. До сих пор оба следопыта двигались по цветущей прерии, теперь вдруг то тут, то там стали выныривать чахлые кустики, позже сменившиеся довольно густыми зарослями. Вдали, похоже, маячили верхушки деревьев. Вскоре оба оказались у места, где всадник спешился, чтобы дать все же своему животному короткую передышку, и пошел пешком, ведя коня в поводу.

Кусты порой так сильно затрудняли обзор, что следовало быть осторожными вдвойне. Дэви ехал впереди, а Джемми следом. Вдруг он произнес:

– Эй, Длинный, а конь-то был вороной.

– Так! Откуда ты это знаешь?

– Здесь, на кустах, остались волосы с его хвоста.

– Вот, мы еще что-то узнали. Но не говори так громко! В любой момент мы можем повстречать людей, которые, прежде чем спросить хоть словечко, убьют нас.

– Я этого не боюсь. Наверняка моя лошадь не подведет меня: она фыркает, как только почует врага. Так что можешь быть спокоен!

Длинный Дэви последовал этому приглашению, но уже в следующий миг придержал своего мула.

– Вот черт! – выругался он. – Сейчас точно что-то случится!

Толстяк пришпорил лошадь и, пробравшись сквозь кусты, через несколько шагов оказался на открытом месте.

Перед ним возвышалась одна из конусообразных скал, которых здесь было предостаточно. След привел прямо к ней, обогнул ее, а затем сместился под острым углом вправо. Оба всадника это увидели, но заметили еще кое-что – с другой стороны скалы виднелась еще одна цепочка следов, которая объединилась со следом, по которому они шли.

– Что ты на это скажешь? – задал вопрос Длинный.

– Что за этой скалой стояли лагерем люди, которые последовали за индсменом, как только увидели его.

– Может быть, они уже вернулись!

– Или кто-то остался в лагере… Жди меня здесь, за кустами! Пойду суну нос за угол.

– Остерегись и не сунь его в дуло заряженного ружья, у которого спускают курок!

– Ну-у, это больше напоминает тебя.

Он спешился и отдал Длинному поводья своей клячи, после чего во весь опор понесся вверх по склону.

– Хитрый лис! – довольно пробормотал под нос Дэви. – Ползком потребовалось бы слишком много времени. Никто бы не подумал, что Толстяк может так скакать!

Взобравшись на скалу, Толстяк стал медленно и осторожно подкрадываться к выступу и исчез за ним. Вскоре, однако, он появился и подал Длинному знак, описав рукой дугу.

Дэви отлично понял, что не должен лезть прямо на скалу, а нужно обогнуть ее так, как они ехали сюда – через кусты. Он начал продираться сквозь кусты, пока не достиг новых следов и по ним не пришел к Джемми, ведя за собой животных.

– Что ты на это скажешь? – спросил Толстяк, указывая на место, которое открывалось перед ними.

Здесь явно был лагерь. Несколько железных котелков, кирки и лопаты, кофейная мельница, ступка, маленькие и большие свертки все еще валялись на земле, но следов от костра нигде видно не было.

– Да уж, – ответил Джемми, качая головой. – Так по-домашнему разместиться здесь могли либо очень неосторожные люди, либо просто новички на Западе. Здесь следы, по крайней мере, пятнадцати лошадей, но ни одна из них не была привязана или просто стреножена[3]. Кажется, среди них было еще и несколько вьючных животных. И все ушли. Но куда? Это какая-то ерунда! Взгреть бы их хорошенько за такие вещи!

– Да, они этого заслуживают. С ничтожным опытом делать на Дальнем Западе нечего! Не каждому, конечно, выпадет счастье поучиться в гимназии…

– Как ты! – с удовольствием поддел приятеля Длинный.

– Ага, как я, – кивнул Толстяк. – Ну, хоть элементарной смекалкой и соображением должен же обладать человек! Думаю, индеец, ничего не подозревая, повернул и, только тут заметив опасность, предпочел промчаться мимо, вместо того чтобы повернуть назад. За ним и рванули все здешние обитатели.

– Решили его схватить?

– Конечно, иначе зачем его преследовать?! Для нас, кстати, это тоже может закончиться весьма плачевно. Для краснокожих не имеет значения, на кого падет их месть: на истинных виновников или на случайного человека.

– Значит, нужно поторопиться, чтобы предотвратить беду.

– Да, думаю, мы успеем: индсмен не сможет далеко уехать на своей загнанной кляче.

Они снова вскочили в седла и галопом помчались по следам, вправо и влево от которых уходили другие отпечатки, несомненно оставленные вьючными лошадьми. Вопреки прогнозу Джемми, оба следопыта вынуждены были преодолеть значительное расстояние по холмистой местности, пока скакавший впереди Толстяк наконец резко не остановил кобылу. Он услышал громкие голоса и молниеносно направил животное в сторону, в кусты, куда за ним последовал и Дэви. Оба прислушались. Впереди в самом деле раздавались чьи-то голоса.

– Это они, точно, – сказал Джемми. – Голоса не приближаются. Значит, они еще не повернули обратно. Может, подслушаем их, Дэви?

– Думаю, да. Только сначала хорошо бы стреножить лошадей.

– Нет, они могут выдать нас, а мы ведь хотим остаться незамеченными. Нам нужно крепко их привязать, чтобы они не смогли ступить ни шагу, пока мы не позволим.

Вот так случилось, что двое неразлучных животных были крепко привязаны к кустам, а затем их хозяева осторожно поползли туда, откуда раздавались голоса. Вскоре они оказались у мелководной речушки или, скорее ручья, окруженного высокими берегами, своей крутизной свидетельствующими о том, что каждую весну здесь проносятся бурные потоки. Русло ручья делало неподалеку большой крюк, внутри петли которого располагались в траве девять человек, напоминавшие бродяг. Среди них, в центре, связанный по рукам и ногам лежал юный индеец, не имевший возможности даже пошевелиться. На другой стороне воды, прямо под высоким берегом, валялась его громко фыркающая лошадь. Бедное животное с истертыми в кровь боками не имело сил даже подняться, не говоря уж о том, чтобы взобраться на берег. Лошади преследователей находились при них.

Эти люди не производили хорошего впечатления. Глядя на них, настоящий вестмен тотчас отметил бы, что видит перед собой типичный образец того самого сброда, с которым на Дальнем Западе разговаривают лишь языком судьи Линча[4].

Джемми и Дэви присели за кустом и наблюдали за происходящим. Люди переговаривались шепотом друг с другом. Они, вероятно, обсуждали судьбу пленного.

– Как они тебе? – тихо спросил Толстяк, блеснув глазками.

– Так же, как и тебе, – совсем не по вкусу.

– Хочется устроить драку. Жаль бедного краснокожего парня. Как считаешь, из какого он племени?

– Это мне до сих пор не ясно. Он без раскраски, и к тому же не видно никаких племенных тотемов. Однако я уверен, что он не на тропе войны. Берем его под свою защиту?

– Само собой! Не думаю, что он дал им повод обращаться с ним так скверно. Идем, перекинемся с ними парой слов!

– А если они не захотят нас слушать?

– Тогда у нас есть выбор: либо силой, либо хитростью заставить их подчиниться. Меня вовсе не пугают эти типы, но все же знаешь, даже выпущенная трусливым мерзавцем пуля иногда попадает в цель. Они не должны знать, что мы верхом, и лучше всего, если мы подойдем с другой стороны ручья, чтобы им и в голову не пришло, что мы уже видели их лагерь.

Глава II

Следопыты взяли оружие и стали подкрадываться к ручью, держась на таком расстоянии, чтобы люди не могли их заметить. Затем они по берегу спустились вниз, перепрыгнули через узкий ручей и поднялись наверх по другой стороне. Теперь им пришлось сделать короткий крюк, чтобы выйти в том месте, где на другой стороне реки расположились люди, которых они искали. Оба тут же сделали вид, будто ошарашены встречей с людьми.

– Эй! – заорал Толстяк Джемми не своим голосом. – Что это? А я-то думал, мы одни здесь, в этой благословенной прерии! И вдруг целое собрание! Надеюсь, нам позволят принять в нем участие.

Те, кто лежал в траве, вскочили и обратили свои взоры на вновь прибывших. В первое мгновение показалось, что они неприятно удивлены их появлением, но, рассмотрев самих прибывших и их наряд, весело расхохотались.

– Гром и молния! – произнес тот, который был обвешан целым арсеналом оружия. – Что тут происходит? Здесь в середине лета карнавал или маскарад, и вы в нем принимаете участие?

– Ага! – кивнул Длинный. – Нам как раз не хватает нескольких клоунов, поэтому мы и пришли к вам.

– Тогда вы пришли не по адресу.

– Не верю.

С этими словами Дэви легко перешагнул через ручей своими длинными ногами; еще шаг – и он встал перед говорившим. После этого Толстяк сделал два прыжка и тоже оказался рядом с ним:

– А вот и мы! Добрый день, господа. Нет ли у вас чего-нибудь бодрящего, чтобы горло промочить?

– Вода там, – прозвучал недружелюбный ответ, и говоривший указал на ручей.

– Тьфу! – Толстяк скорчил кислую мину, и его носа совсем не стало видно. – Вы думаете, я изнываю от дикой жажды? Да это и в голову не придет внуку моего деда! Раз у вас нет ничего получше, то можете спокойно возвращаться по домам: здесь, в этой доброй прерии, вам делать нечего!

– А вы, сдается, считаете прерию трактиром?

– Конечно! Жаркое ходит тут прямо под носом. Нужно только поставить его на огонь.

– Вам, похоже, оно идет впрок!

– Само собой! – засмеялся Джемми и с нежностью погладил себя по выглянувшему из шубы животу.

– Да, тебя слишком много, а вот товарища твоего что-то совсем не видно.

– Потому что он получает только половину пайки. Я не могу портить его красоту: он взят в качестве пугала, чтобы никакой медведь или индсмен не вздумали подходить слишком близко. Но, с вашего позволения, мастер, что же привело вас к этому месту? Неужели действительно обилие воды?

– Никто и ничто. Мы сами нашли дорогу.

Его товарищи засмеялись, посчитав такой ответ очень остроумным. Толстяк Джемми, продолжал вполне серьезно:

– В самом деле? Не верю ни единому слову: по вашим физиономиям не скажешь, что вы можете найти дорогу бе посторонней помощи.

– А на ваших написано, что вы не нашли бы дорогу, даже если уткнулись бы в нее носом. Вы давно окончили школу?

– Я ее и не посещал, поскольку пока не подхожу под нужные мерки, – с улыбкой ответил Толстяк глупостью на глупость, – но надеюсь наверстать упущенное. Может, благодаря вам смогу выучить кое-какие азы Запада. Хотите быть моим наставником?

– На это у меня нет времени. И вообще у меня есть дела поважнее, чем выколачивать из других дурь.

– Вот как? И что же это за дела?

Толстяк посмотрел вокруг, сделав вид, что только сейчас заметил индейца, а затем продолжил:

– Ого! Пленник, да к тому же краснокожий!

Он отступил, будто испугался одного вида индейца. Мужчины рассмеялись, и тот, кто отвечал до сих пор и, похоже, был их главарем, предостерегающе поднял руку:

– Только не упадите в обморок, сэр. Кто не сталкивался с такими парнями, может легко заработать нервный тик. К такому привыкают постепенно. Подозреваю, вы прежде не сталкивались с индсменами?

– Некоторых ручных, наверное, видели, но этот выглядит совсем диким.

– Правда ваша. Не подходите к нему слишком близко!

– В самом деле? Он же связан!

Джемми хотел подойти к пленнику, но главарь преградил ему путь:

– Держись от него подальше! Он вас не касается. Кроме того, хочу наконец спросить, кто вы такие и что вам от нас нужно?

– Сейчас узнаете. Моего товарища зовут Кронерс, а моя фамилия Пфефферкорн. Мы…

– Пфефферкорн? – прервали Толстяка. – Разве это не немецкая фамилия?