Сын палача Сухачевский Вадим
Полковник Головчухин и Вьюн только усмехнулись, а тройной агент и Пчелка брезгливо поморщились. Афанасий заметил это и пробасил:
— А ты нэ моршись, гражданка Пчелка. Не забыла, як самою у тридцать шестом годе у нужнике у Бутырках зэчки топили за то, што «куму» ходила стучать?
Пчелка сказала надменно:
— Не помню, чтобы мы с вами когда-нибудь были знакомы, гражданин… уж не знаю, как вас там.
— Ну, знакомы мы али как, — отозвался Афанасий, — а тильки мой тебе, гражданка Пчелка, совет. Чего ты там себе на ночь с гражданином гентом напридумала — так выбрось лучше из головы: у его эта ночь целиком занятая — у гостинице «Метрополь» с гражданкой из дружеской Монголии… по хвамилии хрен выговоришь… У их устреча по ихним гентским делам… — Он подмигнул лощеному Эдуарду Сидоровичу: — С очень приятственным, як я розумию, продолжением. Так что ваша нэ пляшет, гражданка Пчелка, звиняйте мене за мою прямоту.
Вьюн сказал:
— Класс!
Эдуард Сидорович густо покраснел, а Пчелка смотрела на Афанасия с ненавистью и крепко сжимала спицу — довольно, кстати, грозное оружие в ее руке, не раз уже использованное, — того и гляди воткнет ему под левое ребро.
Боясь, что это вправду случится, Васильцев поспешил вмешаться:
— Друзья мои, хватит пустых разговоров. От согласованности наших действий нынче зависит многое. Надеюсь, вы сумеете мне помочь.
С этими словами он дал каждому увеличенную фотографию Полины и попросил незамедлительно начинать поиски. Подробностей объяснять не стал.
Все молча спрятали фотографии, но Афанасий прежде осмотрел, даже обнюхал свою.
— Гм, нэ чую… Ныгде нэ чую… — проговорил он. — Як вы там, товарыщ Василцыв? Почуялось мене, вы Луцифера якого-то в мыслях помянули? Може, его, Луцифера этого чертова, тоже пошукать?
Да, с этим Афанасием надо было держать ухо востро! Никакого «Луцифера» Юрий ему «шукать» не велел, а за нахождение Полины посулил целый ящик «Бело-розового».
— Да мы ж… мы ж и даром усегда готовы! — пробасил Афанасий, растроганный. — А кадыть вы еще и так!.. Нэ кручиньтесь, сшукаем мы вашу Полину!
Остальные, лишь кивая понятливо, стали быстро расходиться. Васильцев не сомневался, что каждый из них сделает все, что сможет. Афанасия, однако, Юрий все же ненадолго придержал.
— Про Люцифера больше не болтай, — приказал он. — И вообще не суйся туда, куда тебя не просят. Снова, что ли, в лабораторию захотел?
— Да я ж… — не на шутку испуганный, забормотал Афанасий. — Я ж… Я ж, товарыщ судья…
— И про «судью» забудь! — прикрикнул на него Васильцев. — Как было велено меня называть?
— Етим… Юрий Андреичем…
— Вот так и называй!
— Есть!
— И других не пугай. Мысли читаешь — так таи при себе. Вон, Пчелка тебя чуть спицей не приколола. Научись язык свой придерживать!
Афанасий встал навытяжку:
— Есть, товарыщ судья… Товарыщ Юрий Андреич!.. Считайте, язык откусиу, як краковскую колбасу! — Потом жалобно заныл: — Тока мене туда, в лабулаторию, под ихний сухий закон, не выдавайте Христа ради…
— Ладно, — сжалился над ним Васильцев. — Ты, главное, девочку мне отыщи.
— Вы мене, что ли, не знаете, товарыщ Юрий Андреич? Под зэмлей отыщу!
«Под землей» — это Васильцеву не понравилось.
— Иди, выполняй, — строго сказал он.
За неимением каблуков, Афанасий сколь мог громко чавкнул галошами:
— Есть выполнять!.. Я тока-то с вашего созволения на дорожку схожу по малому делу, а то напужали вы мене… — и, получив такое соизволение, ринулся в туалет.
Оттуда он перешел в ванную, и Васильцев понял, что если Афанасий сейчас вытрет руки, то полотенце уже ни одна прачечная не спасет, придется выкидывать. Ну да бог с ним, с полотенцем, не велика потеря.
Вода из крана, однако, не лилась. Когда через пару минут Васильцев приоткрыл дверь, Афанасия в ванной комнате не оказалось. Зачем он туда заходил, было ясно — половина жидкости для бритья «Свежесть» в бутылке отсутствовала: свой долгий обратный путь в психлечебницу это чудо-юдо, надо полагать, оценило именно в такую дозу.
И хотя всех прочих мыслей сейчас было невпроворот, Юрий, вспоминая просочившегося сквозь стены Афанасия, думал еще и о том, как мало мы все же знаем о человеческих возможностях.
Глава 2
Охота на Люцифера
На следующий день Юрий в форме официанта стоял в ресторанном зале гостиницы «Будапешт», что на Петровке, и тщательно протирал бокалы на одном из угловых столиков. Зал был закрыт на спецобслуживание — через несколько минут здесь должны были кормить обедом иностранцев. Накануне полковник Головчухин позаботился, чтобы на нового официанта тут не очень-то обращали внимание.
Среди этих иностранцев, по расчетам Юрия, должен был быть и Люцифер. Вычислить его помог тройной агент Эдуард Сидорович, давший сведения обо всех иностранцах, за последнюю неделю прибывших в СССР. Слава богу, не больно много иностранцев пересекало границы отгородившейся от мира Родины; таких из списка Эдуарда Сидоровича было всего-то двенадцать человек.
Четверых шахматистов Юрий сразу же отсек: все они давно и хорошо знали друг друга, а Люцифер всегда работал только в одиночку, а все, кто знал его в лицо, быстро отправлялись в мир иной.
Еще один, португальский коммунист, прибыл по делам Коминтерна для встречи лично с товарищем Димитровым. Конечно, Люцифер мог смастерить себе любую биографию, но, как решил Юрий, с Коминтерном все-таки едва ли стал бы связываться — и хлопотно, и опасно.
Если Люцифер один из них, то теперь предстояло вычислить, кто именно, и у Юрия имелся на сей счет некоторый план.
Обнаружить Люцифера было дело непростое. В лицо его никто не знал. Впрочем, и сам Люцифер уже, наверно, не помнил своего лица — все время менял внешность, даже, говорят, пластические операции делал.
План же Васильцева был такой. Во все, что вскоре должно было быть подано куроводам, даже в минералку, Вьюн сегодня утром подсыпал совсем немножечко мышьяка. Отравить человека такой дозой невозможно, разве что вызвать небольшое расстройство желудка. Но Люцифер распознает мышьяк моментально, у него — Юрий давно про это слышал — есть какой-то особый перстень, который сразу изменит цвет вблизи даже крохотных крупиц яда, поэтому уж он-то, Люцифер, не притронется ни к чему.
Наконец куроводы появились, и их начали рассаживать за большим столом. Васильцев приглядывался к ним из своего угла: который же из них?..
Нет, покамест, конечно, не распознать.
К холодным закускам не притронулись аж пятеро из семерых. Много!..
Вот француз и немец выпили немного пива — стало быть, их можно исключить. Итого осталось трое. Увы, тоже многовато.
После подачи горячих блюд таких, не притронувшихся, осталось лишь двое — худощавый пожилой итальянец и толстая, тоже немолодая, нарумяненная венгерка.
Выходит, итальянец…
Впрочем, и венгерку сбрасывать со счетов нельзя, с Люцифера станется и в женщину обрядиться. Двое — это тоже было несколько многовато, но уже относительно терпимо.
Да и скорее всего это итальянец: венгерка-то может не есть оттого, что соблюдает какую-нибудь особую диету, уж больно толста, а у итальянца с фигурой вроде все в норме.
Проверить, однако, необходимо было обоих, и сделать это надо по-быстрому, пока они еще сидят за столом.
Нынче от того же Головчухина он получил список, в котором значилось, кто из куроводов какой номер занимает. Дежурные на двух этажах, где разместились куроводы, в течение ближайших сорока минут будут отсутствовать — тоже Головчухина работа; как он того добился пускай так и останется его маленьким секретом.
Васильцев сначала поднялся на четвертый этаж, где проживал итальянец, проскользнул по коридору и универсальной отмычкой (подарок Вьюна) быстро открыл нужную дверь.
Из паспорта, оставленного в номере, Юрий узнал, что данный господин, являясь гражданином Италии, носит совсем не итальянскую фамилию Рубинштейн и имя Моше. Лежавшая на столе книга Талмуда и куча хасидских религиозных журналов свидетельствовали о том, что более правоверного иудея, чем сей господин Рубинштейн, нелегко сыскать. Васильцев тщательно осмотрел все его вещи, но никакого намека на то, что данный куровод как-либо причастен к Тайному Суду, не обнаружил.
Впрочем…
Впрочем, и Люцифер едва ли оставил бы какую-нибудь зацепку. И все же религиозная принадлежность Рубинштейна частично снимала с него подозрения. Васильцев вспомнил, что на столе стояли бутылки с можайским молоком. Какой же правоверный иудей притронется к пище, если на одном столе соседствует мясное и молочное?
Теперь вероятность того, что сей куровод и есть Люцифер, сильно уменьшалась.
Что это было, дьявольская хитрость Люцифера или изъян в хорошо продуманной Васильцевым цепи? Ах, если бы не ваши религиозные пристрастия, господин Рубинштейн, лежать бы вам через некоторое время мертвым на московском асфальте.
Ладно, есть, впрочем, еще и венгерская куроводка…
Спустя пару минут Юрий был уже в ее номере.
Тут густо пахло дамской парфюмерией, в шкафу висели дамские платья, и на полках лежали многочисленные лифчики и прочие дамские аксессуары. Обложки всех журналов были украшены исключительно фотографиями кур.
Оружия Васильцев не искал — не станет Люцифер оружие в номере оставлять. Да оно ему и без надобности. Юрий знал от Кати, что Люцифер предпочитает убивать безо всякого оружия — вилкой, гвоздем, да хоть даже пальцем, наконец. Выучку имел фантастическую!
Ну-ка, а это что? Пара резиновых накладок. Это уже что-то!
Судя по форме и размерам, такие накладки можно вставить в лифчик, чтобы сойти за женщину… Все-таки — Люцифер?
Не факт. Иная женщина может просто пожелать увеличить свои формы при помощи накладок, если Бог обделил собственными.
Нет, надо искать еще.
Один-единственный предмет мог указать на то, что это действительно Люцифер, и уж он-то, сей предмет, в таком случае спрятан как следует.
В чемоданах Юрий не стал искать — слишком было бы просто. Он хорошенько огляделся. Где бы спрятал этот предмет на месте Люцифера он сам?
Да, пожалуй, здесь. Большая коробка с духами, не распакованная, в такую горничные заглядывать не станут.
Ну-ка…
А ведь целлофан явно вскрывали, а потом клеем заклеивали. Вот и тюбик с клеем рядышком лежит. Васильцев тоже осторожно вскрыл целлофан…
Точно! Вот она! Миниатюрная электробритва!
Значит — Люцифер?..
Однако, уже обжегшись на Рубинштейне, Юрий принял дополнительные меры — открыл бритву и заглянул в нее. Вдруг это всамделишная венгерская куроводка, а бритву возит для того, чтобы, скажем, брить себе ноги, и так этого стесняется, что прячет бритву от посторонних глаз? Глупый аргумент, но проверить надо все, иначе может погибнуть невинный…
А вот и нет! Там была жесткая черная мужская щетина, которую ни с чем не спутаешь!
Сошлось!
Васильцев быстро упаковал бритву, заклеил все, как было, и спешно покинул номер.
Спустя несколько минут он, никем не замеченный, вышел из гостиницы (про потайной выход знал от Головчухина), сел в троллейбус, отъехал по Петровке на пару остановок и там встретился с Катей, ожидавшей его. Ждать у гостиницы было опасно: могла примелькаться. Все московские гостиницы, как он знал, находились под бдительным оком НКВД.
Объяснять ей долго не пришлось, схватила все с лету. Венгерскую куроводку он ей обрисовал. С этого момента главное дело было уже за Катей.
У нее имелась при себе духовая трубка и иголки, пропитанные ядом кураре. Метров на тридцать Катя стреляла из этой трубки без промаха.
До выхода делегации куроводов, отправлявшейся на Сельскохозяйственную выставку, оставалось минут десять, нужно было уже возвращаться.
Катя встала рядом с выходом из гостиницы, и укрылась за афишной тумбой. Юрий знал: трубку она выхватит в самый последний миг и потом так же мгновенно спрячет, на все уйдет пара секунд, никто ничего не успеет заметить.
Вот и делегация куроводов начала выходить.
Первым вышел господин Рубинштейн. Знал бы он, жертвой какой непоправимой ошибки едва не стал, если бы не его приверженность заветам веры своих предков. Бог спас — тут иначе и не скажешь.
Вот француз вышел… Немец… Двухметрового роста куровод из Австралии…
И вот наконец!..
Толстая «венгерка» выходила в гордом одиночестве. Юрий видел, как у Кати рука полезла в карман за трубкой. Сейчас все произойдет. Он успел подумать: большой сюрприз ожидает нынче санитаров одного из столичных моргов, когда разденут труп куроводки…
…Но что это?!
Несколько шагов не доходя до тумбы, за которой пряталась Катя, пышная куроводка вдруг как-то неестественно оступилась…
Боже, да какой там «оступилась», когда лежит неподвижно, а из головы фонтаном бьет кровь!..
Стреляли из гостиницы — это Юрий машинально определил по направлению падения тела. А выстрела никто не слышал, потому что винтовка, видимо, была с глушителем.
Но — кто, кто?!
Да ясно же кто!
Ай да палачонок!..
Он почувствовал себя так же беспомощно, как однажды в детстве, когда его, купавшегося в речке, вдруг неодолимо закрутило в омуте.
Юрий встряхнулся. Оставаться на месте больше было нельзя: через минуту-другую здесь будет полно милиции. Он ухватил за руку Катю, тоже ничего не понимавшую, и запихнул в подъехавший троллейбус, сам влез следом за ней.
Все было как во сне, в каком-то глупом, бессмысленном сне.
Мозг уже устал от непостижимой логики этого сна и из последних сил тужился уговорить себя: «Невозможно! Этого не может быть! Это всего лишь сон!»
Глава 3
Смерть полковника
Да, этого не могло быть! Но именно такова оказалась действительность: Викентий покончил с Люцифером, то есть он уже считал себя окончательно выбывшим из Тайного Суда. Убить главного палача! Теперь ему нет пути обратно, да и вообще нет жизни на этом свете.
Это теперь единило его и с Катей, и с ним, Васильцевым. Им всем не простят, и кара будет беспощадной, а если смогут скрыться, то их будут преследовать до самого конца.
Было чувство беззащитности, но в то же время и чувство тайной радости: они окончательно освободились и пока что живы. Ну а уж сколько времени продлится это «пока что», поглядим.
Наверно, все-таки в душе Юрий до сих пор причислял себя к Тайному Суду. Но теперь с этим было покончено. За это он сейчас испытывал даже нечто наподобие благодарности по отношению к Викентию.
Впрочем, и радость, и чувство благодарности — все это тут же упорхнуло, едва он снова вспомнил про Полину.
Что с ней? Жива ли еще? Ведь состязание с сыном палача он сегодня проиграл. Но если все-таки жива — он непременно вызволит ее…
Вот только уверенность в этом была слабее, чем прежде: слишком ловким и опасным был противник.
Когда они с Катей вошли в квартиру, Юрия уже почти не удивила записка, лежавшая на полу. Он знал, кто ее автор.
Поднял, прочел:
Многоуважаемый Юрий Андреевич!
Пусть не ввергает Вас в гнев случившееся только что у гостиницы — так было действительно необходимо. Я предполагал, что Екатерина воспользуется своей духовой трубкой, но вы оба, вероятно, не знали, что на Люцифера не действует яд кураре, для этого он постоянно принимает какие-то снадобья. Так что нынче было не состязание; с моей стороны это была просто подстраховка. Если угодно, я спас Вашу жизнь (и даже не требую за это благодарности).
Что же касается состязания, то оно, думаю, вскоре состоится: ведь Полина жива, и Вы по-прежнему хотите ее вызволить.
Когда войдете в гостиную, кое-что Вас там, конечно, не обрадует.
Простите, что не нашел времени убрать за собой; надеюсь, Вы сами найдете способ с этим управиться.
С почтением,
В.В. Из гостиной доносились истошные вопли кота Прохора.
Предчувствуя что-то совсем уж гадостное, Юрий рванулся в гостиную. Катя — за ним…
Полковник Головчухин, свесив голову, дремал на диване, а кот метался из стороны в сторону, не переставая вопить.
Васильцев понял, что полковник мертв, лишь когда подошел ближе и увидел кончик вязальной спицы, торчавшей у него из уха.
Чтобы столь опытный сыщик так близко подпустил к себе своего убийцу!..
Впрочем, тут же стало ясно, что смерть постигла полковника во сне. На журнальном столике перед диваном стояла бутылка французского коньяка с серебряным клювиком. Такая же бутылка была когда-то у старшего Викентия, палача Тайного Суда. Клювик поворачивался, и коньяк смешивался со снотворным. А до поворота клювика его собутыльник мог налить себе сколько угодно совершенно безопасного коньяка.
Однако выпивать с каким-то непонятным субъектом — это было совершенно не в духе полковника. И вообще — почему он самовольно заявился в эту квартиру, как открыл дверь? Отмычкой, должно быть.
Нет, не пошел бы полковник Головчухин на такое! Наверняка это исчадие ада Викентий использовал какую-то дьявольскую хитрость!
Юрий подумал, что перед приходом полковник должен был ему позвонить — хотя бы удостовериться, дома ли он.
Телефонный аппарат у них был особый, когда-то привезенный Катей из Лондона (чем только ее там не снабдили!), — со встроенным диктофончиком, записывавшим разговоры.
Он нажал на кнопку воспроизведения и тут же услышал густой голос полковника: «Юрий Андреевич, дорогой, жаль, что вас нет дома. У меня для вас радостная новость. Да, да, насчет того самого… Обстоятельства такие, что, уверен, вы не будете на меня в обиде, если я нахально заявлюсь к вам в ваше отсутствие и маленько тут подожду. До скорой встречи».
Какую новость он мог иметь в виду? Только какую-нибудь связанную с Полиной. Однако он уже ничего не расскажет… Но как же, как же он так оплошал?!
Теперь предстояло избавиться от трупа, то есть сделать то, что сын палача в своей записочке издевательски назвал «уборкой». Тут мог помочь Вьюн.
Васильцев позвонил ему, и спустя минут двадцать Вьюн уже был у него. Увидев мертвого полковника со спицей в ухе, присвистнул:
— Ни хрена себе! Аккуратно замочили полковничка нашего, ничего не скажешь! Вот бы никогда не поверил, что такого человека — и эдак вот ловко!.. — Он посмотрел на Васильцева с некоторым подозрением: — Уж случайно не вы ль, Юрий Андреич, поспособствовали?
Юрий покачал головой.
— Застал уже мертвым, — сказал он. — Помоги убрать, тебе наверняка не раз приходилось.
Вьюн вздохнул с явным сожалением.
— Да, было нам с полковником о чем посидеть повспоминать… Чего ж он позволил-то, садовая голова?! Никогда б не поверил, что такого человека — и вот так вот… Ну а с покойником управиться — это дело нехитрое. Вот знать бы кто с ним управился, с таким матерым волчарой, покуда он был живой?.. А с покойником — то мы одним разом… — Снова вздохнув, он набрал номер и сказал в трубку: — По-быстрому дуй сюда, Макарыч! — Он продиктовал адрес. — Да, да, с машиной и со всеми своими причиндалами, работенка в самый раз для тебя, интеллигентная, в общем.
Катю Вьюн попросил выйти из комнаты, сказав, что тут дела не дамские. Кота, все еще оравшего от ужаса, Васильцеву пришлось запереть в уборной, и теперь его вопли, приглушенные дверью, не так сильно действовали на нервы.
Вскоре появился и Макарыч, здоровенный мужчина, за два метра ростом. Васильцев когда-то услышал, что Макарыч этот работает в крематории и заодно обслуживает весь воровской мир Москвы по части ликвидации трупов. Работа со столь специфическим материалом наложила на его лицо отпечаток — всегдашнюю бесстрастную философскую задумчивость. Но при виде мертвого Головчухина даже его, кажется, проняло.
— Вот это да!.. Дела… — только и присвистнул он.
Впервые Васильцев слышал голос этого молчаливого, привычного ко всему человека и видел недоумение в его взоре. Что ж, неудивительно: Головчухина весь воровской мир считал заговоренным, — и вот нате!
Далее, не произнося больше ни звука, Макарыч принялся за свое дело, видимо, действительно рутинное и привычное для него.
Его рабочими инструментами оказались большой, свернутый в рулон ковер, который он принес на плече, и толстая веревка. Он привычно расстелил ковер на полу, положил на него грузное тело полковника, затем свернул ковер с телом в рулон, перевязал веревкой, и получился снова рулон, только уже потолще, чем прежде.
Макарыч легко вскинул его на плечо (силищу имел немереную: в Головчухине было, наверно, килограммов сто двадцать) — и покинул квартиру. Даже если бы кто увидел его на лестнице или во дворе, то решил бы скорее всего, что «инженер» из этой квартиры решил сдать ковер в чистку.
— Да, дела у вас, однако… — после ухода Макарыча задумчиво произнес Вьюн. — Ох, что-то зябко мне на душе стало, прямо кошки скребут, никогда еще так не было, даже перед последней посадкой… Вы как, Юрий Андреич, в предчувствия верите?
— Иногда, — ответил Юрий.
Вьюн сказал:
— Вот у меня сейчас — как раз они самые, предчувствия. И быть мне последней падлой, если я вам скажу, что они добрые…
На это Юрий уже ничего не ответил, ибо предчувствия вора он сам сейчас целиком разделял.
— Видал? — спросил один человек в штатском другого.
— Ну, ковер, — ответил тот, другой, — мало ли…
— А что его то вносят, то выносят, тебе не подозрительно?
— Чего подозрительного?.. Все-то ты… Что ли, не опохмелился?
— Отставить разговорчики! — вполне по-военному прикрикнул первый штатский на второго.
— Есть отставить!..
Глава 4
Убийство в запертой комнате
Почти сразу же после ухода вора Васильцеву позвонила Пчелка. По некоторой развязности тона Юрий понял, что бандерша, хоть и не сильно, но все же несколько навеселе:
— Ах, Юрочка, что бы ты, интересно, делал без своей Пчелочки, миленький?!
— Что, есть новости? — довольно сухо спросил он.
— А я стала бы звонить просто так, потрепаться? — ответила она вопросом на вопрос. — Больше мне трепаться, что ли, не с кем?.. Нет, я могу и на завтра отложить, если ты сейчас не в духе.
— Давай выкладывай! — потребовал Васильцев.
Но Пчелка из привычного кокетства заупрямилась:
— Грубо разговариваешь, Юрочка. Не душевный ты какой-то нынче. Я ему ласково, а он сразу — «выкладывай»!.. Вот и накажу тебя за недушевность твою. Небось не терпится узнать, что за новости, — а ты, Юрочка, теперь у меня потерпи. Вот приедешь, уважишь Пчелочку, бутылку хорошего ликерчика привезешь — тогда и получишь свой сюрпризик.
Ах, сыт был уже сегодня Васильцев всякими сюрпризами! И сейчас он сердцем чувствовал недоброе.
— Прошу тебя, будь осторожна, — попросил он.
— Ты же меня знаешь — я всегда осторожная, особенно с мужским полом, — игриво отозвалась Пчелка, — потому, наверно, и жива пока еще.
Это ее «пока еще» сейчас особенно не понравилось Васильцеву. Видела бы она полчаса назад полковника Головчухина — может, и разговаривала бы по-иному.
— Слышишь, ради бога, будь предельно осторожна! — почти с мольбой повторил он.
— Так ты едешь или нет? — не слушая его, отозвалась Пчелка. — Что-то мне кажется, ты, Юрочка, не особо торопишься. Ну, твое дело, смотри…
— Будь осторожна! — повторил Васильцев. — Ты где сейчас?
— Сижу у себя, пасьянсик раскладываю на одного знойного брюнета.
— Вот и сиди. Дверь обязательно запри, и все окна тоже. Засов на двери есть?
— Есть… Но ты какой-то сегодня, Юрочка…
— На засов тоже задвинь! — перебил ее Васильцев. — И до моего приезда никому — ясно? никому! — не открывай! — Больше не слушая ее, он положил трубку.
— Что там случилось? — спросила Катя.
— Пока еще ничего, — проговорил он. И снова это нечаянно брошенное «пока еще» не понравилось ему.
Катя решительно шагнула к двери:
— Я с тобой.
Юрий кивнул. Вообще-то при разговоре с Пчелкой Катя была лишней — бандерша женщин не особо жаловала и при них не разговаривала о серьезных вещах, да и Катя могла отбиться хоть от десятерых, так что, по всему, лучше ей было остаться дома. Но Головчухин тоже был не ребенок — а вон как оно… Нет, пусть лучше Катя будет с ним!
Выйдя из дома, они поймали такси, и Юрий, назвав адрес, приказал таксисту:
— Гони! Плачу двойной счетчик.
— Что, куда-то опаздываете, товарищ?
Юрий кивнул и про себя подумал: «Только вот не опоздать бы!..»
Благо, была ночь — машина мчалась по Москве на предельной скорости. Только по дороге он вспомнил, что не захватил для Пчелки ее любимый ликер «Бенедиктин» — глядишь, она из-за этого снова раскапризничается.
«Если доживет», — непроизвольно подумал он и сказал таксисту:
— Можно еще быстрее?
Пчелка жила на окраине Москвы, в роскошной двухэтажной вилле в престижном дачном поселке. В действительности эта вилла была борделем для самых высокопоставленных клиентов. Дорога, которая обычно занимала не менее полутора часов, при такой езде не отняла и сорока минут. Однако чем ближе была ее вилла, тем отчетливее Юрий чувствовал недоброе.
Без звонка они с Катей вошли в дом. Входная дверь виллы была почему-то не заперта, что не на шутку настораживало. И охранники не встречали на пороге. «Не успел…» — обреченно подумал Васильцев, быстро проходя через просторный холл.
Со второго этажа раздавались звуки ругани и увесистых шлепков. Они бросились туда и застали сцену, которая при других обстоятельствах могла бы показаться даже забавной. В гостиной стояли навытяжку два мордоворота-охранника, а сухонькая старушка, восьмидесятилетняя мать Пчелки, изо всех сил лупцевала их по откормленным щекам и, захлебываясь слезами, приговаривала:
— Не уберегли!.. Крошку мою не уберегли!.. Красавицу мою!.. Мало вам платили, гады?.. Мало себе рожи отъели, засранцы, на ее харчах?.. А вы не уберегли, не уберегли, говнюки!.. — При каждом слове она отвешивала по хорошей пощечине. Пощечины следовали с такой частотой и звучали так хлестко, что казалось, здесь полощут белье.
Когда старушка немного выдохлась и на миг перестала их лупцевать, один из охранников, с белыми, как у альбиноса, волосами, проныл жалостно:
— Так ить у самой двери стояли, не отходя, вот ей-ей…
— А из комнаты она ж сама нас выгнала, — вставил другой, чернявый. — И на засов заперлась… Кто ж знал?..
Старушенция после этих его слов обрела новые силы и стала хлестать по их бульдожьим рожам с удвоенной частотой.
— Кто знал?.. Кто знал?.. Вам за что, дармоедам, деньги плотят? Чтоб знать?.. Вам плотят — чтоб охранять!.. А вы — не уберегли!.. Перерезать вас, как боровов!..
Все было Васильцеву ясно: Пчелки уже нет в живых. Оставалось лишь узнать, как это было проделано. Подойдя сзади, он спросил:
— Где она?
Старушенция обернулась и при виде Васильцева, разрыдавшись, повисла у него на шее, запричитала:
— Убили крошку мою, красавицу мою!.. Звери!.. А эти дармоеды… Не уберегли… Говнюки эти!..
Она было собралась возобновить мордобой, но Васильцев придержал ее и гаркнул на охранников:
Читать бесплатно другие книги:
