Убить отступника Мазурин Олег

Теперь в самый раз!

Чай генерал любил пить сладкий, крепкий и горячий. Не остужал на блюдце, как его жена или дочери, а пил прямо из чашки. Что поделаешь: привычка походной жизни. А какой аромат от заморского напитка! Еще пара осторожных глотков. Какое блаженство!..

Неожиданно генерал почувствовал себя плохо. Его резко затошнило, в глазах потемнело. Он присел на диван, с трудом дотянулся до колокольчика и позвонил. Тут же примчалась Маша. Она сразу заметила, что с хозяином творится что-то неладное.

– Что с вами, барин?

Резко побледневший Боташев прошептал:

– Машенька, пошлите за доктором, да поскорее. Что-то плохо мне стало. Сдавило сердце. Трудно дышать.

– Сию минуту, барин!

– И позо… ви… Ната… лью… Сергеевну…

– Хорошо, барин! Я щас!..

Горничная убежала. Вскоре в кабинет влетела перепуганная генеральша, за ней дочери и многочисленная челядь.

– Василий, что с тобой?! – в ужасе закричала Наталья Сергеевна.

– Сердце! Задыхаюсь… Больно мне…

Наталья Сергеевна засуетилась подле супруга. Но все напрасно. Боташев уже закатывал глаза…

– Василий!!! Не умирай! – заголосила генеральша. – О господи! Помогите кто-нибудь! Помогите!..

Прибывший вскоре врач лишь констатировал смерть генерала от сердечного удара. А рано утром обнаружили, что куда-то исчезла горничная Маша. Никто из прислуги не знал, где она и что с ней. Все недоумевали. Сбежала, что ли? В кабинете генерала кто-то взломал ящик стола и полностью его опустошил. Но что именно оттуда взяли, никто не знал, даже генеральша. Этот ящик Боташев запирал, а ключ всегда носил с собой. Он никому его не доверял. Все это настораживало и вызывало подозрение. И вдова решила вызвать полицию…

Горничная Маша, а в действительности – Анастасия Буковская, авантюристка и шпионка польских кровей, никуда не исчезала. И не могла исчезнуть. Она попросту ушла. Вежливо, тихо, не прощаясь, взломав секретный генеральский ящик и прихватив с собой его содержимое. Переждав некоторое время в квартире аптекаря, она переоделась в роскошное платье, с рассветом взяла извозчика и отправилась в условленное место у стены Китай-города.

Буковская отпустила извозчика и оглянулась по сторонам… В руках у нее была белая коробка из-под шляпки. Вроде слежки нет, посторонних и подозрительных лиц поблизости тоже не наблюдается.

Мужчина, приветливо улыбаясь, двинулся Буковской навстречу.

– Рад вас видеть, мадмуазель, поверьте, очень рад.

Он почтительно склонился перед Анастасией и поцеловал ей руку.

– Я тоже, милостивый государь, – с вежливой улыбкой ответила Буковская.

– И как наши успехи, мадмуазель?

– Я все сделала, как вы велели. С генералом покончено, драгоценности, деньги, а также бумаги изъяты. Сколько это мне стоило, только Бог знает. Для начала я испортила свои чудные волосы персидской хной, – она демонстративно потрепала свои кирпичные пряди. – Вот видите?..

Мужчина кивнул, усмехаясь.

– …Затем мне постоянно приходилось изображать простушку, говорить деревенские словечки, что очень трудно для моей утонченной особы. Хорошо, что у меня великолепный русский, и почти не заметен акцент. Я изъяснялась как простолюдинка весьма недурно. И на мое счастье генерал не узнал меня. Ведь он однажды видел меня в кабинете Диктатора, но видимо не запомнил. Святая Мария, что мне пришлось вытерпеть за все это время! Генерал приставал ко мне постоянно, еще немного, и он бы меня приголубил в своем кабинете, вряд ли я смогла бы противиться сильному мужчине, да еще барину.

– Мимо вас равнодушно не пройдет ни один мужчина, поверьте мне. Вы всегда очаровательны и соблазнительны, даже в крестьянском сарафане или в наряде монашки. Один только ваш чародейственный взгляд растапливает самый толстый лед мужской неприступности…

Буковская польщенно улыбнулась.

– Ах, сударь. Какие комплименты, право, какие реверансы… Я сию минуту растаю от них.

Наперсник Диктатора улыбнулся ей в ответ.

– Помилуйте, но это правда, Анастасия. Оттого Союз и поручает вам самых несговорчивых господ. А за сложность поручения мы хорошо доплачиваем. Причем всегда. И вы это, сударыня, прекрасно знаете…

Буковская кивнула.

– …Диктатор вами весьма доволен, Анастасия.

– Мерси.

Она протянула ему коробку.

– Тяжеленькая, – констатировал он. – И как вы ее несли, Анастасия, ведь вы такая хрупкая и воздушная?

– Своя ноша не тянет. Так вы, русские, говорите?

– Так…

Буковская развязала алую ленту, скреплявшую коробку, и сняла крышку. Там была шкатулка, пачки ассигнаций и какие-то бумаги. Заговорщики оглянулись по сторонам – вроде ничего подозрительного. Мужчина достал шкатулку и открыл – глаза его озарились восхищенным блеском.

– Вот они, те самые бриллианты, которые послужат нашей великой цели. Красивые, правда, Анастасия?

– Роскошные… Я бы, право, не отказалась от парочки таких камешков.

– Со временем вы их получите. Бумаги все взяли, сударыня?

– Да, все те, что были в тайнике.

– Спасибо, мадмуазель, вы неплохо справились с заданием.

Тайный цербер положил шкатулку на место.

– Закрывайте, сударыня.

Буковская накрыла коробку крышкой и завязала.

Собеседник протянул ей небольшой сверток.

– Это вам, Анастасия. Оговоренные деньги и пара изумительных золотых сережек. Так сказать, ваша награда за труд плюс за моральные мучения. Пожалуйте сегодня экстренно в Париж, там отсидитесь, а после вернетесь в Россию. Через месяц или полтора. А может быть, и раньше намеченного срока. Скоро, скоро наступит пора решающих сражений.

– Хорошо, господин Максимилиан. Я буду ждать дальнейших указаний.

– До скорой встречи, Анастасия! Вас ждет экипаж с нашими людьми.

– Свобода и процветание!

– Свобода и процветание!

…Смерть генерала вызвала много пересудов и толков в высшем свете Москвы и Петербурга, но в основном мнения сводились к одному: Боташев умер от сердечного приступа.

Давнишний друг братьев Боташевых и несостоявшийся их зять, капитан лейб-гвардии Московского полка Александр Голевский, узнал о смерти Василия поздно: того уже отпели и похоронили на кладбище Новодевичьего монастыря. Александр еще не успел отойти от переживаний по поводу трагической смерти младшего Боташева. С Михаилом он служил в одном полку, дрался бок о бок при Бородино. Их обоих тогда наградили орденом Анны 4 степени и золотой шпагой за храбрость. И вот теперь обоих братьев нет в живых…

Расстроенный печальными известиями капитан взял увольнительную из полка, поутру велел кучеру Фролу закладывать лошадей и, взяв с собой еще слугу Игната, поспешил в Москву, чтобы выразить соболезнования родителям братьев Боташевых. Хотя решение ехать в Белокаменную далось Александру Дмитриевичу отнюдь не легко. Существовали некоторые обстоятельства, из-за которых он долгое время избегал встреч с этим семейством.

До Златоглавой Голевский добрался без особых приключений. Проехав Красные ворота, Покровку и Маросейку, коляска капитана свернула на улицу Солянка. Впереди замаячило здание Опекунского совета…

А это мостик через реку Яузу. Здесь они целовались с Верой Боташевой, ныне – графиней Переверзевой.

Немного в горку – и вот оно, родовое гнездо князей Боташевых. За чугунными ажурными решетками и высокими воротами громадный двор. Посреди него – величавый и огромный особняк с мощными мраморными колоннами и красивым фронтоном. На каменных опорах ворот застыли свирепые бронзовые львы. На самом здании – красивая лепнина, барельефы, декоративные изыски, балкончики, статуи. Перед домом тихо журчал фонтан, были разбиты клумбы. Дворец-великан Боташевых гордо и надменно возвышался над двухэтажными домами-карликами, принадлежавшими другим московским вельможам. В 1812 году, когда французы захватили Москву, в этом доме поселился неаполитанский король и любимчик Наполеона маршал Мюрат. Поэтому дом не особо пострадал, как множество других московских построек, хотя при отступлении французы много что разграбили и утащили.

В этот дом Голевский был когда-то вхож, часто обедал, проводил вечера. Здесь жили его задушевные друзья – братья Боташевы. А также его невеста – Вера Боташева, дочь князя и сестра однополчан. Красивая, статная, милая, остроумная, образованная… Голевский любил с Верой бродить по берегу Яузы. Тайно шептались, ворковали, слушали чудесный перезвон колоколов… Жаркие поцелуи сводили влюбленных с ума, они уже думали о свадьбе. Но он стал заговорщиком. «Союз Спасения», «Союз Благоденствия», «Северное общество»… А там арест, Главная гауптвахта, Петропавловская крепость, Алексеевский равелин…

Напрасно он ожидал, сидя в сыром каземате, какого-нибудь известия от любимой, какой-нибудь записки, клочка бумаги, слова, фразы. Поддержки. Вера отреклась от него. Капитан уперся в стену глухого и упорного молчания. А эта стена казалась намного страшнее, чем стена каземата. Позднее от ее брата Василия он узнал все. Вера полагала, что ее жених полностью потерян для приличного общества, а она мечтала о блестящем будущем. Тем более они не были даже помолвлены. К тому же она еще молода, красива, богата. По ее словам, Голевский был лишь мимолетным увлечением, да и только.

Предательство Веры стало для капитана сильнейшим ударом. Казалось, что смерть на виселице – это лучшее средство от душевных и физических страданий, но монарх его пощадил. Его принадлежность к тайным обществам в ходе следствия не подтвердилась. Никто из товарищей его не предавал, бумаг, где бы он фигурировал в качестве заговорщика, не отыскалось, свидетелей его преступной деятельности также не нашлось, и Голевский был высочайшей милостью оправдан. Деяния старшего Боташева тоже высочайше было повелено оставить без внимания, а вот младшего осудили по 7 разряду, дали четыре года каторги. Сначала сопроводили в Читинский острог, а затем перевели на поселение в Белояр. Вера спешно вышла замуж за богача и кутилу графа Переверзева. Этим самым она поставила окончательную точку в отношениях с Голевским. С тех пор Александр прекратил посещать княжеский особняк, реже стал встречаться с Василием Боташевым, стал избегать тех светских вечеров, где бы, по его сведениям, должна была присутствовать Вера. Ничто не должно было в ту пору напоминать Голевскому о бывшей возлюбленной. Он старался забыть ее, хотя это было нелегко.

Однажды в Петербурге состоялась мимолетная встреча Голевского с Василием Боташевым. Генерал-то и рассказал другу, что сестра несчастлива в браке и часто вспоминает о Голевском. Она даже и настоятельно просила брата при случае разыскать Александра Дмитриевича и пригласить бывшего жениха к ней в гости. После этой встречи на капитана напала сильнейшая хандра, от которой он очень долго отходил. Он не внял приглашению, хотя порой подмывало съездить к Вере и хоть одним глазком посмотреть на нее. Потом Голевский на время отвлекся от сердечной раны, поучаствовав в русско-персидской войне и русско-турецкой. Александру Дмитриевичу светил чин подполковника (в гвардии не существовало звания «майор»), но бумаги с просьбой о производстве затерялись где-то в канцелярии штаба армии. Видимо, в Зимнем дворце посчитали, что бывшему заговорщику пока еще рано надевать полковничьи эполеты, пусть отличится еще разочек, а там их сиятельства решат, давать Голевскому очередной чин или нет.

…И вот предстоит встреча с семейством Боташевых. Спустя шесть лет. Да и она могла бы и не состояться, не случись череда трагических смертей в княжеской фамилии.

…Наконец слуги открыли ворота, и Голевский въехал во двор. Там уже стояла карета с гербом графа Переверзева. Выходит, Вера здесь? Любопытно, она приехала одна или с мужем?..

Капитан, войдя в парадную, отдал кивер, перчатки и саблю услужливому швейцару.

– Доложи-ка, любезный, князю, что прибыл капитан Голевский.

– Слушаюсь, барин.

– Да поживее, голубчик.

Швейцар исчез…

Голевский посмотрелся в огромное зеркало, поправил воротник, галстук, мундир, пригладил черные как смоль волосы, потрепал расческой бакенбарды. Остался доволен увиденной картиной. Он – мужчина в самом расцвете сил. Всего лишь тридцать шесть лет. Мужественное лицо, волевой подбородок, серые бесстрашные глаза, безупречная офицерская выправка.

Александр Дмитриевич четким, уверенным шагом вошел в роскошную гостиную и окинул ее взглядом… Почти ничего не изменилось с тех пор. Все та же огромная зала, дорогая мебель из красного дерева, персидские ковры, зеркала в позолоченных рамах, статуэтки, парадные картины известных живописцев. Только бархатные портьеры теперь стали другого цвета – красного, тогда они были темно-зеленые.

Волнение охватило капитана с новой силой: ведь скоро он увидит Веру!

Край портьеры колыхнулся. Вот появилась бледная женская ручка… А вот и ее обладательница собственной персоной. В строгом черном платье, печально улыбающаяся, бледная.

Гвардеец вздрогнул – это была Вера!

Сердце его чуть не выпрыгнуло из груди от внезапно нахлынувших чувств. Оно так учащенно забилось, забилось, но… потрепыхавшись, начало помаленьку успокаиваться… Первоначальное волнение уступило место легкой досаде и нарастающему разочарованию.

Да, Вера сильно изменилась, но, увы, не в лучшую сторону. Истаяла, поблекла, осунулась. Лицо худое, глаза заплаканные, под глазами – темные круги. Явно смерть братьев вкупе с несчастным браком отразилась на ее здоровье и внешности. Что и говорить, потеряла Вера свое былое очарование. А какой она раньше была красавицей!

Вера сделала шаг вперед. Ее первым порывом было бурно разрыдаться, но заметив холодность и сухость гостя, Вера сдержалась. Правда, крупная слеза все же скатилась по ее бледной щеке. Голевский сдержано поцеловал Вере ручку.

– Вот мы и свиделись, любезная княжна, о, пардон, графиня. Через почти шесть долгих и непростых лет.

– Да, свиделись, Александр Дмитриевич, и то благодаря печальным обстоятельствам, – Вера говорила тихим, подавленным голосом. – Я, поверьте, весьма рада, что вы приехали к нам. Как вы поживаете? Не женились еще?

– Служу пока. Дела идут прекрасно. А жениться после того случая я весьма опасаюсь. Зачем мне новые сердечные раны.

Вера опустила глаза и покраснела. Намек на «тот случай» она прекрасно поняла. Это был упрек, но она его заслужила.

Голевский, пользуясь тем, что Вера сконфузилась, принялся внимательнее разглядывать ее. Он пытался отыскать в ее чертах, фигуре, движениях что-то знакомое, родное – все то, что когда-то привлекало его и заставляло терять голову. Искал, искал… но, увы, никак не находил. Пытался извлечь из глубин души былые чувства к ней, но, увы, из этой затеи тоже ничего не вышло. Вот беда так беда: не за что было даже зацепиться. Вот так проходит первая любовь.

– Сашенька!.. – в гостиной появился, хромая, князь Боташев.

Старик Боташев явно сдал. Исхудал, тяжело дышит, болезненный вид. Всклоченные седые волосы, взор потухший, лицо пожелтевшее, испещренное множеством морщин. Лихой вояка, ученик великого Суворова уже не тот, каким был прежде. Годы и переживания берут свое. Неотвратимо, бесповоротно.

Князь положил руку на плечо Голевскому и опустил голову. Слезы закапали из глаз – и у Голевского комок подступил к горлу. Плачущим голосом князь заговорил:

– Сашенька, я рад, что вы приехали. Вы знаете, какое горе нас постигло… Не стало моих любимых Мишеньки и Васеньки.

– Примите мои соболезнования, любезный Николай Николаевич.

– Спасибо за слова утешения.

– И вы, Вера Николаевна, примите мои соболезнования.

– Спасибо, – еле слышно сказала она.

– Простите, что не смог приехать на похороны: служба-с.

– Ах, право, не стоит. Не казните себя, Сашенька. Не смогли так не смогли. Вы – военный человек и подчиняетесь приказам. Если уж вас не отпустили тогда из полка, значит, на то были веские причины. Уж я-то, отставной офицер, это прекрасно знаю.

– Да, это так. Я что-то не вижу княгини Анны Михайловны. Что с ней? Она больна?

Князь тяжело вздохнул.

– Да, любезный Сашенька. После ужасного известия о смерти Михаила она слегла в постель, а после того как узнала о смерти Васи, чуть не хватил удар, еле вернули с того света. Вот так-с. Правда, разбил паралич всю левую половину тела. Не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

– О, это ужасно! Как я вам сочувствую!

– Папа!..

В гостиную впорхнула юная красавица в модном платье и шляпке. Запыхавшаяся, разгоряченная. Щеки пунцовые то ли от смущения, то ли от быстрого бега. Белокурые локоны разметались по мраморным плечам. Высокая грудь, гибкий, стройный стан, тонкая талия, совершенные формы превосходных, манящих бедер. А походка! Грациозная, легкая, волнующая, но в то же время полная благородного достоинства.

Голевский встрепенулся…

«Кто эта писаная красавица?! Неужели Даша?!.. Боже мой! Вот так сюрприз так сюрприз! Невероятно! Но как она изменилась! Он помнил ее белокурой девчушкой, вечно путающейся под ногами, в ту пору, когда он ухаживал за ее сестрой. Но теперь она совершенно взрослая. И… невероятно красивая! Вот так неожиданность!»

Дарья сразу же затмила сестру. Голевский вмиг забыл о бывшей возлюбленной и с восхищением уставился на сияющую девушку. Он явно испытал глубокое потрясение, граничившее с немым восторгом. Вера, заметив это, закусила губу от досады, ревниво нахмурилась. Ей было неприятно повышенное внимание гостя к сестре и полное невнимание к ней. Былые чувства к капитану неожиданно стали воскресать в ее сердце.