Нарцисс в цепях Гамильтон Лорел
— Наши pomme de sang принесут свою и твою одежду, и начнем.
Как бы мне ни было это поперек горла, как бы ни хотелось от всего этого отказаться, я знала, что он прав. Я старалась не быть социопатом, чтобы не стать чудовищем. Я просто не знала, о чем говорю. Сейчас мне надо питаться людьми — похотью, правда, а не кровью и плотью, но все же питаться. Социопатия начинала казаться не таким уж злом.
Глава 18
Где-то в процессе одевания я пришла в себя. Я стояла около спинки кровати, надежно завязав халат Ашера поверх красных пижамных штанов, отвернув лицо и прижавшись лбом к спинке. Самообладание — это был стержень той личности, которой я себя считала. Я могу это сделать, а лучше — не делать. Надо попытаться пропустить это мимо себя, потому что иначе... не могу.
Кровать шевельнулась, и от одного только ощущения лежащих на кровати мужчин у меня зачастил пульс и напряглись мышцы. Боже мой, помоги мне! Этого не может быть. Я всю жизнь боялась стать вампиром. Много раз я была близка к этому, но никогда не думала, что это будет вот так. Я оставалась пока живой, оставалась человеком, но голод бушевал во мне как зверь, рвущийся наружу, и одно только не давало ему вырваться — мои пальцы, вцепившиеся в дерево, лоб, прижатый к его изгибам. И непонятно было, что это за голод, с которым я бьюсь, но все окрашивал ardeur, жаждала я крови или мяса, но во всем этом был секс. Их невозможно было отделить, и это уже само по себе было страшно.
Кто-то подполз ко мне, и я знала, не глядя, что это Жан-Клод. Я его просто чувствовала.
— Ma petite, все готово, мы ждем только тебя.
Я сказала, все еще прижимаясь лицом к спинке, вцепившись в нее пальцами:
— Что ж, тогда вам придется обойтись без этого последнего ингредиента.
Я ощутила его руку у себя над плечом и вскрикнула:
— Не прикасайся!
— Ma petite, ma petite, я бы изменил все это, будь то в моей власти, но не могу. Мы должны наилучшим образом действовать с тем, что есть.
Эти слова заставили меня поднять глаза. Лицо его было слишком близко, глаза — полночная синева, волосы черным сиянием вокруг бледного лица. Вспыхнуло перед глазами еще одно лицо, такое же бледное, такое же прекрасное, с богатством черных волос, но глазами густо-карими, как темный янтарь. И они росли перед моим внутренним взором, пока мир не утонул в темном меду этих глаз, будто он проливался на мои глаза, на кожу, на тело и наполнил меня, и когда я подняла взгляд на встревоженное лицо Жан-Клода, на его руку у меня на плече, в его глазах я увидела что-то, похожее на ужас.
Он попятился, и, когда я повернулась взглянуть на Ашера, он соскользнул с кровати и остался стоять, дрожа. Джейсон и Натэниел остались на кровати, не зная, что им делать.
— В чем дело? — спросил Джейсон.
— Ее глаза, — шепотом отозвался Натэниел.
Я повернулась и увидела себя в угловом зеркале. Глаза мои заполнил светло-карий огонь, не темнота моих собственных глаз. Это были ее глаза.
— Нет, — тихо сказала я, ощущая ее за тысячи миль отсюда. Ее восторг при ощущении моего страха гудел в теле, поднимал моего зверя и заставлял упасть на кровать. Мои руки напряглись в поисках опоры, помощи, но не с чем было биться: это была сила, и она была у меня внутри.
Она изучала меня, пробуждая моего зверя, пока он не прорвался почти к поверхности. Она тронула ту часть Ричарда, что все еще оставалась внутри меня, и пробудила его зверя; эти энергии переплелись, тело мое стали бить судороги.
Я услыхала крик: «Она сейчас перекинется!» Несколько рук прижали меня к кровати.
Но Белль выяснила, что хотела, и отпустила зверей обратно в мое тело. Она тасовала силы внутри меня, как тасуют колоду карт. Она тронула мою связь с Жан-Клодом и заинтересовалась — я это чувствовала. До сих пор она считала, что я — вампир, сейчас уже знала, что нет. Этот озадачивший ее кусочек она отпустила обратно и вызвала ardeur, инкуба, и как только я это подумала, то поняла, что слово это неверно. Суккуба, шепнула она мне, суккуба. Руки, прижимавшие меня к кровати, изливали силу, отвечая на ardeur. Будто меня накрыла чистейшая похоть, облепляя, как облепляет мука мясо перед жаркой.
Руки скользили по моей коже, рот прижимался к моему рту, и я не видела, кто надо мной, кто меня целует. Я ощущала тяжесть тел, другую пару рук, но ничего не видела, кроме янтарного сияния.
Белль держала ardeur на поверхности, потому что это ее забавляло. Я не видела, где чьи руки, кто что делает, я только ощущала их: щекотание шелка, тяжесть тел, волна волос, запах ванили, но не видела. Белль Морт использовала мои глаза для другого. Она коснулась той моей части, что позволяет мне поднимать мертвых. Она гладила некромантию, пытаясь вызвать ее на поверхность, как раньше зверей и ardeur, но все то до сих пор было подвластно ей и являлось по ее зову, так или иначе в этом было ее наследие, ее кровь. Но некромантия была моей и только моей.
Мое собственное волшебство взмыло во мне, отталкивая ее, но выбросить ее я не могла — необученной силе это не было доступно. Она будто плавала надо мной на поверхности какого-то темного пруда, а я сидела на дне и пыталась ее вытолкнуть. Это не удавалось, но я снова могла видеть, могла мыслить.
Я была голой до пояса сверху. Рот Натэниела сомкнулся на моем соске, втягивая его в себя. Я вскрикнула, и Джейсон склонился лицом к другой груди. Был миг, когда я смотрела на них обоих, прижавшихся ко мне, на головы светлую и рыжеватую, на губы, присосавшиеся к моим грудям, на изгибы тел, на следы моих зубов, все еще видимые на спине Натэниела, и тут Белль Морт снова навалилась на меня. Рука Джейсона скользнула по красному шелку пижамы, пальцы его нашли меня, будто он точно знал, куда их положить. Я извивалась под его прикосновением — их прикосновением.
Схватив Джейсона за руку, я попыталась оторвать его руку, но он сопротивлялся, а место там слишком нежное, чтобы драться.
— Жан-Клод! Ашер! — крикнула я.
— Ma petite? —Жан-Клод произнес это так, будто не знал, я это говорю или не я.
Вампиры стояли возле кровати, не помогая, не вмешиваясь — только смотрели. Но я поняла — ardeur взывал и к ним. Они боялись нас коснуться.
— Пей, — велела я.
— Нет, ma petite.
— Я не могу биться с этим— и с голодом. Пей, и тогда я смогу тоже.
— От нее ты не сможешь освободиться, ma petite.
— Помоги!
Он поглядел на Ашера, стоящего с другой стороны кровати, и что-то промелькнуло между ними, какая-то мысль, полная скорби и давних сожалений.
— Она права, mon ami, она не может драться с Белль и с голодом одновременно.
— Она не понимает, чего просит, — ответил Жан-Клод.
— Верно, но она просит, и если мы этого не сделаем, она никогда не узнает. Я предпочитаю попытаться и потерпеть поражение, чем сожалеть, что даже не попытался.
Они смотрели друг на друга еще секунды две, потом Ашер влез на кровать, и Жан-Клод за ним. Ашер вытянулся рядом с Натэниелом, а Жан-Клод повторил его движение возле Джейсона. Восторг Белль Морт закипел во мне, наполнил глаза медового цвета пламенем, я отпустила запястье Джейсона. Рука его скользнула назад, но когда я повернулась посмотреть, темным стеклом ее глаз я увидела Жан-Клода, а с другой стороны — Ашера. Я знала, что каждый из них, коснувшись своего pomme de sang, попадет в плен желания и не сможет вырваться. Это была ловушка. Я открыла рот предупредить, но тут одновременно произошло три события. Каждый из вампиров ударил клыками в шею лежащего рядом с ним юноши, будто каждый знал, что будет делать другой, а Джейсон рукой вывел меня на самую грань оргазма. Я вскрикнула, выгибаясь, и только вес их тел не дал мне сесть, вцепиться в воздух скрюченными руками, потому что я знала, что ощущаю не только свой восторг. Я ощущала клыки Ашера в шее Натэниела, нарастание, нарастание — и прорыв напряжения в теле Натэниела, прилив удовольствия, от которого он прикусил мне грудь, заставил меня вцепиться ногтями не в его спину, а в Ашера. Джейсон оторвался от меня и завопил. Вампиры оседлали их тела, и я сознанием Белль Морт знала, что только потому они еще не достигли оргазма с нами, что кровяного давления не успели набрать. Но удовольствие — было. Мы, все пятеро, полоскались в набегающих одна за другой волнах телесного восторга. Как жар, по которому назван ardeur, он набегал снова и снова. Мы будто плавали, лишившись кожи, лишившись форм, над кроватью, и я ощущала в своем теле биение их сердец. И наконец сердца Жан-Клода и Ашера дали каждое мощный пульс, кровь покатилась по жилам с головы до ног горячей, долгой полосой удовольствия, и каждая клеточка их тел взорвалась восторгом. За них вскрикнули Джейсон, Натэниел и я, потому что рты у них были заняты кровью, они продолжали пить, питаться. Потом все кончилось, и мы пятеро лежали неподвижно, только дыхание судорожно вздымало нам грудь, и мы ловили ртом воздух, пытаясь вспомнить, как это — находиться внутри собственной кожи, всего с одним сердцем, а не с пятью. Мы вливались каждый в свою кожу, как металл в форму, и только тонкая роса испарины выступала на коже, и напуганный стук пульса стучался в наши тела.
Жан-Клод и Ашер отодвинулись от Джейсона и Натэниела точно так, как нанесли укус — синхронно, вместе, отработанной за столетия техникой. Белль Морт наполнила мой мозг образами — как эти двое занимаются любовью до того, как Ашер получил шрамы, когда они были идеальной парой. Одновременно она показала мне образ, как Ашер и Жан-Клод одновременно занимаются любовью с ней. Ощущение их тел, заталкивающих себя в нее согласованно, когда каждый знает, где чье тело и чем именно оно занято. Она скучала по ним, и отчасти из-за моей любви к Ашеру, из-за того, что я вижу его красивым, на нее нахлынули сожаления. Объединение не было единственным способом, она еще и добралась до моих чувств. Но я уже снова была собой. Желание было хорошо насыщено, удовлетворено, и я могла сделать то, что умею лучше всего.
Я призвала магию, завернулась в нее как в дыхание прохладного ветра на разгоряченную кожу. Натэниел и Джейсон отодвинулись от меня, в глазах у них все еще стояла муть.
Жан-Клод и Ашер приподнялись над юношами, и у них тоже в глазах была муть, но Жан-Клод сказал:
— Ma petite, что ты...
Я потянулась к нему:
— Возьми меня за руку.
— Ma petite...
— Быстрее!
Сила Белль прошла ко мне как кнут в опытной руке. Раньше она щекотала мне им кожу, сейчас решила хлестнуть. Я дернулась так, что лишь вес Джейсона и Натэниела не дал мне забиться в судороге. Поле зрения заволакивало языками пламени.
Рука в моей руке, прохладная кожа, и как только Жан-Клод меня коснулся, я снова смогла видеть. Я его слуга, он мой Мастер, мы — часть триумвирата силы. Если бы Ричард был здесь, мы бы погнали ее до той адской ямы, откуда она вылезла. Я мысленно позвала, выкрикивая молча его имя, но ответ пришел не оттуда. На меня, недоумевая, смотрел Джейсон.
— Анита... — сказал он неуверенно.
Я ощутила в нем силу Ричарда, связь со стаей. Сила триумвирата пробежала между рукой Жан-Клода, моей рукой и телом Джейсона. Это может помочь, должно помочь, потому что я ощущала, как снова вздымается во мне Белль Морт, и не знала, смогу ли я ее выгнать.
Я вызвала некромантию как большую черную тучу, готовую разразиться грозу, заполнила комнату щекочущим прикосновением магии.
— Нимир-Ра! — шепнул Натэниел, отшатываясь.
Сила распирала как молния, загнанная в бутылку, но этой бутылкой было мое тело, а освободить могло только одно... кровь. В последний раз, когда мы творили магию триумвирата, я попросила мальчиков дать мне кровь и видела, как Жан-Клод всадил клыки в Ричарда, но не сегодня. Сегодня кровь нужна мне, я ее хочу, и я не буду делиться.
Свободной рукой я подтянула к себе Джейсона за подбородок, но не стала его целовать. Приблизив губы к его щеке, я шепнула:
— Мне нужна кровь, Джейсон. Скажи «да».
Он отстранялся от меня, упираясь руками, но шепнул «да» и рухнул телом поперек моих грудей, а рука его поползла по моему животу вниз, будто у него было что-то на уме. Запах крови шел из-под кожи его шеи, пульс ощущался на языке тающей конфетой, и я его укусила. Я не вампир, никаких ментальных приемов, чтобы это было приятно. Сексом мы сейчас не занимались, не было этого отвлечения, а были только мои зубы, вонзившиеся в его кожу, его кровь у меня во рту, и когда она плеснула, некромантия запылала огнем, и я метнула ее в это медовое прикосновение. Она, далекая, засмеялась надо мной, над нами, но смех прекратился, потому что она ощутила толчок моей силы. Я — некромант, а она — всего лишь вампир какой-то породы. Моей магии было все равно, что она, что любой другой труп. И я вытолкнула ее, выбросила и заперла на замок дверь, защищающую нас пятерых. Последний год я обучалась колдовству, и потому я оттолкнула ее от нас, не дала никак и ничем вредить нам, лишила возможности контактировать с нами с помощью силы. Последней моей мыслью, обращенной к ней, была такая:
«Если тебе интересно, какого черта мы сейчас делаем, позвони по телефону».
И она исчезла.
Глава 19
Я была голой — кажется, сегодня ночью это был лейтмотив. Мы все пятеро лежали кучей, тяжело дыша, переплетясь телами, с возбуждением, которое иногда остается после магии, когда чувствуешь себя усталым и радостным одновременно. Несколько напоминает секс. Ашер и Натэниел лежали поодаль. Рот, подбородок и шея у меня были залиты кровью Джейсона. Он лежал, положив голову мне на грудь, отвернувшись, так что видна была рана на шее. У Мики и Натэниела я оставила след, но у Джейсона был просто вырван кусок мяса. Небольшой, но все же кусок мяса, не меньше.
Я глотнула и стала дышать глубоко и ровно. Нет, меня не вырвет. Не вырвет. Не вырвет... Вырвет. Распихав всех, я бросилась в ванную. Меня вырвало, и тот кусок мяса — размером с пятидесятицентовик — вышел, как и вошел — целиком. От его вида, будто подтвердились мои худшие опасения, на меня накатила жаркая волна тошноты. Меня рвало, пока голова не начала трескаться на части, и рвота перешла в сухие спазмы.
В дверь постучали:
— Можно войти, ma petite?
Он не спрашивал, что со мной, — сообразительный вампир. Я не ответила, осталась стоять на коленях, прислонившись лбом к холодному краю ванны и думая, что случится раньше: снова меня вырвет или голова лопнет. Она болела еще сильнее, чем желудок.
Послышался звук отворенной двери.
— Ma petite?
— Здесь я. — Голос прозвучал хрипло, будто я рыдала. Я не стала поднимать голову — не хотела его видеть. И никого вообще.
Мелькнул край черного халата, потом пола, и он присел передо мной.
— Могу я что-нибудь тебе принести?
Десяток ответов промелькнуло в голове, почти все язвительные, но я выбрала другой.
— Аспирин и зубную щетку.
— Ты могла меня сейчас попросить вырезать собственное сердце и подать тебе на ладони, и я бы сделал. А ты просишь аспирин и зубную щетку. — Он наклонился и нежнейшим поцелуем притронулся к моей макушке. — Я принесу.
Он встал, и снова послышался звук выдвигаемого и задвигаемого ящика.
Я подняла голову и стала смотреть, как он ловко движется по ванной, неся флакон аспирина, зубную щетку и несколько паст на выбор. Это было до абсурдности обыденно, и никак сюда не подходил черный меховой халат. У Жан-Клода всегда был такой вид, будто ему полагается иметь слуг, и так оно и было. Но возле меня и для меня он почти все делал сам. Когда меня не было, наверное, пятьдесят танцовщиц ждали только мановения его пальца. Но при мне часто он был сам по себе.
Он принес мне аспирина и воды. Я выпила, и был момент, когда мне казалось, что они не удержатся в животе, но момент прошел. Жан-Клод помог мне встать, и я не препятствовала. Дело не в том, что у меня тряслись колени — а они тряслись, дело в том, что я сама была какая-то шаткая.
Меня затрясло, я не могла остановиться. Жан-Клод прижал меня к себе. Груди стало больно от прикосновения ткани. Я отодвинулась посмотреть. Вокруг соска остался четкий отпечаток зубов Натэниела. Кровь появилась в нескольких местах, но весь ореол побагровел. Чертовский будет синяк, если мое тело его сразу не залечит.
Жан-Клод провел пальцем по верху укуса, и я вздрогнула.
— Почему эти штуки никогда не болят, когда их ставят?
— В твоем вопросе заключен ответ, ma petite.
Странно, но я его поняла.
— Это почти точное повторение того, что я сделала с его спиной.
— Натэниел, я думаю, старается быть осторожным.
— То есть?
— Он не сделал тебе ничего такого, что ты сперва ему не сделала.
— Я думала, что их обоих повели ardeur и Белль Морт.
— В первый раз, когда ты ощущаешь призыв ее силы, она пьянит. Но тот факт, что Джейсон сделал нечто, чего ты не позволила бы, а Натэниел нет, значит, что Натэниел лучше собой владеет, чем Джейсон.
— Я бы решила, что все наоборот.
— Я знаю, — сказал он, и то, как это было сказано, заставило меня на него посмотреть.
— И что ты имеешь в виду?
— То, ma petite, что ты, быть может, знаешь желания сердца Натэниела, но я не думаю, что ты знаешь его самого.
— Он сам себя не знает.
— Отчасти это верно, но я думаю, что он тебя еще удивит.
— Ты опять что-то от меня скрываешь?
— Насчет Натэниела — нет.
Я вздохнула:
— Ты знаешь, в другое время я бы заставила тебя объяснить этот загадочный комментарий, но черт меня побери, сейчас мне нужно какое-то утешение от кого-то, и я думаю, это ты.
Он приподнял брови.
— Когда ты просишь в такой лестной манере, как я могу отказать?
— Не надо, Жан-Клод, просто обними меня.
Он притянул меня к себе, и я повернулась так, чтобы укус не болел, то есть чтобы не болел сильнее, чем уже болел. Он превратился в пульсирующую боль, острую при прикосновении. Действительно больно, но отчасти я была довольна. Это было свидетельство того, что мы сделали, болезненный сувенир в память того, что было приятно. Если мои моральные устои не позволяли воспринимать это отдельно, я могла восхищаться целым.
— И почему мне приятно, что Натэниел меня пометил? — спросила я тихо, потому что на сто процентов была уверена в отсутствии у Жан-Клода ревности по этому поводу.
Он погладил меня по волосам, обнимая одной рукой.
— Я вижу много причин. — Его голос отдавался у него в груди, к которой я прижалась ухом, и смешивался со стуком сердца.
— Мне хватит одной, которая будет для меня иметь смысл.
— Иметь смысл для тебя.Тогда это другой вопрос.
Я обняла его за талию, притянула:
— Без игр, мы же договорились. Просто скажи.
— Дело может быть в том, что ты становишься его истинной Нимир-Ра. — Его рука прижала меня сильнее. — Я действительно чувствую в тебе что-то новое, ma petite, какую-то дикость, которой не было раньше. Возможно, ты, будучи его Нимир-Ра, стремишься к более тесному контакту.
Имело смысл. Трудно было спорить с этой логикой, хотя и хотелось.
— А другие причины?
— Белль Морт отнеслась к тебе как вампиру своей линии. Если посредством меток или твоей некромантии ты приобрела одни способности вампиров, у тебя могут быть и другие. Может быть, леопард — твой подвластный зверь. Я признаю, что первая причина более вероятна, но вторая также возможна.
Я чуть отвела голову назад, чтобы видеть его лицо.
— А тебя тянет к волкам?
— Мне приятно, когда они меня окружают. Приятно их трогать как... как любимую собаку или как любовницу.
Не думаю, что мне понравилось объединение собаки и любовницы в одной фразе, но я не стала придираться к словам.
— Значит, тебе хочется секса с волками?
— Тебе хочется иметь секс с Натэниелом?
— Нет... в прямом смысле — нет.
— Но тебе хочется его трогать и чтобы он тебя трогал?
Мне пришлось пару секунд подумать.
— Кажется, да.
— В истинном соединении животного и вампира в обоих есть желание касаться, в одном — желание служить, в другом — заботиться.
— Падма, мастер зверей, о своих животных ноги вытирал.
— Одна из причин, почему Падма всегда будет в Совете на вторых ролях, состоит в его убеждении, что власть должна быть взята, что она должна порождаться страхом. На самом деле власть, сила приходит, когда тебе ее предлагают другие, а ты лишь воспринимаешь ее как дар, а не как трофей в личной войне.
— Поэтому то, что ты обращаешься с волками лучше многих, означает всего лишь — как сказать? — политическое решение?
Он пожал плечами, не выпуская меня из объятий.
— Я не знаю чувств других вампиров. Знаю только, что Белль Морт тянуло к ее котам, и у меня то же самое к моим волкам. Быть может, только вампиры ее линии обращают связь между вампиром и зверем во что-то вроде отношений любовников? Ее сила во многом кормилась сексом или хотя бы влечением, а у других все может быть совсем не так — кто знает? — Он нахмурился. — Я на самом деле до сих пор об этом не думал. Быть может, это одно из преимуществ — или недостатков — ее наследия, что большая часть моих способностей всегда чем-то напоминает секс.
— А у Ашера те же чувства к подвластному ему зверю?
— У него нет подвластного зверя.
Я вытаращила глаза:
— Я думала, что все Мастера Вампиров определенного возраста имеют подвластного зверя.
— Как правило, но не всегда. Точно так же, как его укус может дать истинную сексуальную разрядку, а мой — нет. У нас разные виды силы.
— Но не иметь подвластного зверя — это похоже на серьезный...
— Да, это значит, что он слабее меня.
— Но он мог бы все равно быть где-то Мастером Вампиров Города. Я хочу сказать, что встречала хозяев города, у которых не было подвластного зверя.
— Если в этой стране найдется вакантная территория, а Ашер пожелает нас покинуть, то — да, он мог бы подняться до Мастера Города.
Я открыла рот спросить: «Так почему же?..» Но я наверняка знала ответ, и он был болезненным, так что я ничего не сказала. Взрослею, наверное, наконец-то.
Не все, что приходит тебе в голову, должно слетать с языка.
— А может быть, еще, что ты просто очень давно хотела Натэниела. Тогда это просто радость наконец-то удовлетворенного желания.
Я оттолкнулась от него:
— Знаешь, что-то не очень у тебя выходит утешительно.
— Ты сказала: без словесных игр. Разве ложь — не то же самое?
— У меня не было секса с Натэниелом, — мрачно сказала я.
— Перестань, ma petite. У тебя с ним не было сношения, но сказать, что не было секса, — это уже натяжка. Ты так не считаешь?
Я глянула сердито и хотела огрызнуться, но сердце у меня забилось быстрее от чего-то больше похожего на страх, чем на злость.
— Ты хочешь сказать, что вот то, что мы сейчас делали, называется сексом?
— Разве ты считаешь, что нет?
Я отвернулась от него, обхватив себя руками за плечи. Потом все-таки повернулась к нему обратно. Я хотела прислониться к стене, но кафель был холодный, а я все еще голая. Мне надо было одеться, но одежда была в другой комнате, а я еще не была готова снова увидеть этих мужчин.
— То есть ты говоришь, что мы все только что занимались сексом — все вместе?
Он глубоко вздохнул:
— Какого ответа ты хочешь, ma petite?
—Правда меня вполне устроит.
— Нет, ты не хочешь правды. Я думал, что хочешь, иначе я бы лучше думал, что говорить. — У него был усталый вид. — Я рад, что ты такая, как ты есть, но иногда мне хотелось бы, чтобы ты чему-то могла просто порадоваться, не мечась по комнате от собственного чувства вины и угрызений совести. То, что мы сегодня сделали, — великолепно. Это то, что хранят и чем делятся, а не чего стыдятся.
— Мне было проще до того, как ты сказал, что это считается сексом.
— То, что я тебе должен был это сказать, означает, что ты все еще лжешь себе больше, чем когда-либо пытался лгать тебе я.
— И что это значит?
Он поднял руку:
— Больше я на эту тему ничего не скажу. Ты не хочешь правды, а лгать ты мне запретила. Других вариантов нет.
Я снова обхватила себя руками и мрачно уставилась в пол. У меня в голове не укладывались его слова о том, что мы сегодня сделали. Надо было быстренько сменить тему.
— Джейсон действовал как реальная замена Ричарда.
— Oui. — Он позволил мне сменить тему, не сказав ни слова и не моргнув глазом.
— Я не знала, что он на это способен.
— Я тоже не знал. — Двумя скользящими шагами он оказался рядом со мной. — Если ты хочешь спокойствия больше чем правды, ma petite, я могу тебе это дать. — Он взял меня за подбородок и приподнял мое лицо, чтобы заглянуть в глаза. — Но ты мне говори, когда ты не хочешь правды, ma petite. Обычно ее ты требуешь более всего.
Я смотрела в его глаза, в это невозможно красивое лицо, и понимала, что он предлагает — душевный покой вместо честности. Утешительную ложь, раз я не хочу слышать правду.
— Я не хочу, чтобы ты мне лгал, но сегодня я, пожалуй, исчерпала свой лимит на горькую правду. Мне надо передохнуть.
— Тебе нужна минута покоя, чтобы все осмыслить. Я это понимаю. Я даже могу тебе предоставить несколько часов, но сегодня вечером у тебя встреча с Ричардом в лупанарии, и я боюсь, там тебя снова ждет горькая правда.
Я прильнула к нему лицом, потерлась о гладкость кожи между двумя расходящимися лацканами.
— Напоминание о Ричарде не улучшает мне настроения.
— Приношу свои извинения. — Он поглаживал меня по спине, вверх-вниз. Меховая оторочка рукавов проходилась от ягодиц до плеч. Это движение одновременно и успокаивало, и нет. Подняв глаза на Жан-Клода, я не знала, заплакать мне хочется или заорать.
— Я думала, что накормила этот ardeur.
Руки его застыли.
— Накормила, и хорошо накормила, но он никогда не уходит глубоко. Как насытившийся едок все еще любуется красиво сервированным десертом.
Очень мне эта аналогия не понравилась, но лучшую придумать трудно. Я прижалась телом к его халату и слушала успокаивающее биение его сердца.
Не отрывая лица от его груди, прямо в щекочущие губы меховые лацканы я сказала:
— Почему ты меня не предупредил, что она на это способна?
— Будь ты вампиром моей линии, я бы предупредил тебя, но ты не вампир, ты человек, и с тобой это не должно было получиться так.
Я отодвинулась поглядеть ему в лицо.
— И она может так входить в любого из своих... детей?
— Нет, эта способность держится только несколько ночей. Как только новый вампир наберет достаточно силы, чтобы контролировать свой голод, она уже не может войти, будто захлопывается открытая дверь.
— Она вызвала моего зверя, или зверей, или какую угодно чертовщину, которая во мне поселилась. И она знала, как это делать.
— Ее подвластные звери — все большие кошки.
— Значит, леопарды.
Он кивнул:
— В числе прочего.
— Я думала, только Мастер Зверей может призывать более одного животного.
— У него эта сила была почти с самого начала, но многие из старейших вырабатывают у себя различные способности. Она начала, как я понимаю, с возможности призывать только леопардов, а потом одну за другой и всех больших кошек.
— Если я на самом деле леопард-оборотень, она сможет мною управлять, если мы встретимся?
— Ты ее отбросила, ma petite. Так что сама можешь ответить на свой вопрос.
— То есть раз я ей смогла однажды дать пенделя, то смогу и второй раз?
— Oui, нечто вроде этого.
Я отодвинулась от него, опуская руки вдоль тяжелых рукавов, пока наши пальцы не встретились.
— Поверь мне, Жан-Клод, одна победа не гарантирует выигрыш войны.
— Это была немалая победа, ma petite. За ее две тысячи лет жизни никто из ее линии никогда не побеждал ее так, как сделала ты.
Он чуть согнулся в поясе, чтобы поцеловать мне руки, обнажив длинный треугольник груди и живота. Глаза мои скользнули в тень, скрывающую остальное. Впервые я не хотела расстегивать его халат. Отчасти потому, что я была хорошо... удовлетворена, а отчасти — в основном — потому что я только что занималась сексом с четырьмя мужчинами, и неловкость от этого была чуть слишком велика, чтобы какое-то время даже думать о сексе.
— Я знала, что вампиры умеют сделать укус приятным, но понятия не имела, что настолько.
— Это один из талантов Ашера — сделать укус оргазмическим.
Я поглядела на него.
— Oui, ma petite, я могу сделать свой укус приятным, но не настолько.
— Однажды Ашер меня кусал, и оргазма не было.