Я была здесь Форман Гейл
– Привет, – говорит Бэн. – «История игрушек»?
– Третья часть, – отвечает Педро.
Бэн кивает со знанием дела.
– Это кто? – шепотом спрашиваю я у Ричарда, который уже ставит СиСи на ноги.
– Семья 2.0.
– Чего?
– Братья и сестры, запасной состав, хотя, по моим ощущениям, как главный. Другой мой брат, Гэри, на дворе, сестра Лиза в Уганде, помогает сиротам или чем-то там еще жутко благородным занимается.
Он открывает стеклянную дверь, ведущую в патио. И как будто только сейчас замечает Бэна.
– Бэн, – настороженно говорит он.
– Рич, – отвечает Бэн. – Спасибо, что приютил.
– Я ее приютил. А ты так, за компанию.
Во дворе двое мужчин о чем-то спорят у гриля, а в детском бассейне стоит женщина в обрезанных из джинсов шортах и симпатичном топике и смотрит на них с умилением.
– Скажете мне, когда кукурузу нести, – кричит она. Затем замечает нас. – Джерри, приехали друзья Ричарда. – Она вылезает из бассейна и идет к нам знакомиться. – Я Сильвия. А ты, наверное, Коди. А ты – Бэн.
– Спасибо, что позволили у вас остановиться, – говорю я.
– И за шашлык, – добавляет Бэн, с вожделением глядя на гриль.
– Шашлык будет, только если эти горные козлы закончат спор, на каких дровах его делать, – предупреждает Сильвия.
– Пап! – кричит Ричард.
Отец у Ричарда такой высокий, что даже сутулится, как будто ему всю жизнь приходилось наклонять голову, чтобы услышать других.
– Здравствуйте, – тихо говорит он. – Спасибо вам за компанию.
– Надеюсь, мы не слишком навязываемся.
Сильвия смеется.
– Как ты понимаешь, словосочетание «мест нет» к этому дому неприменимо.
– Мы считаем, что папа нацелился на двенадцать детей, чтобы собрать своих учеников, – говорит Гэри, брат Ричарда.
– Само слово «ученики» подразумевает некоторое послушание, что они должны следовать за отцом своим, что в нашем случае далеко от истины, – шутит он, а потом смотрит на нас с Бэном. – Сегодня ребрышки. Мы только с ребятами никак не можем решить, на чем жарить – на пекане или мескитовом дереве. Может, вы выскажетесь.
– Да любое хорошо, – начинаю я.
– Мескитовое! – страстно говорит Бэн.
Ричард с братом хлопают друг друга по рукам.
– Ничего умнее ты никогда не говорил, – хвалит Бэна Ричард.
– Ричард! – Сильвия делает ему замечание.
– Значит, мескитовое, – благодушно соглашается Джерри, поднимая руки. – Есть сядем часа через два. Ричард, гости устали с дороги, отведи их в дом, предложи чего-нибудь выпить.
Ричард вскидывает бровь.
– Газировки холодной, – говорит отец.
– И лимонад есть, – добавляет Сильвия.
– Эти монстры уже весь выпили, – отвечает Ричард.
– Ну, сделай еще. У нас тонна лимонов.
– Если жизнь преподносит лимоны… – начинает Ричард. Потом смотрит на меня и осекается. Словно обдумывая, стоит ли так шутить при мне. Я уж и не знаю, чего это он вдруг начал меня стесняться. Так что заканчиваю за него:
– Делайте лимонад.
Ужинаем мы поздно, все очень хаотично и вкусно. Мы вдесятером втискиваемся за столик для пикника под ясным небом Айдахо. Бэн съедает столько ребер, что даже Ричард под впечатлением, а когда Бэн объясняет, что живет в доме с одними веганами, Сильвия бросает на гриль еще несколько сосисок, чтобы он точно наелся. Он такой худенький, я не понимаю, как в него столько влезет. Но влезает все. Еще две сосиски и пара мороженых, которые достают из морозилки после ужина. В десятом часу Сильвия с Джерри берутся за нелегкую задачу искупать и уложить спать взвинченных малышей. Гэри идет на встречу с друзьями. Ричард подбрасывает бревен в костер, разожженный в специальной яме в конце двора, а потом тайком ныряет в гараж за пивом.
Я вижу через окно, как его отец читает какую-то книжку с картинками детишкам, которые разлеглись по двухъярусным кроватям. Слышно, как Сильвия моет посуду. Поверх мерцающего огня я замечаю взгляд Бэна и спорить готова, что думаем мы об одном и том же: «Везет же некоторым».
На меня вдруг накатывает волна болезненной ностальгии. Как будто я по всему вот этому скучаю. Но как можно скучать по тому, чего никогда и не было? Мне это знакомо только из вторых рук – благодаря Мэг. Как почти и все остальное в этой жизни.
Потрескивает огонь. Допив пиво, Ричард прячет пустые банки в кустах.
– Еще будете? – предлагает он.
Бэн качает головой.
– Лучше не надо. Нам завтра долгий путь предстоит, – он смотрит на меня, я киваю.
– Куда именно вы собрались? – спрашивает Ричард у Бэна.
Тот смотрит на меня, молча задавая тот же самый вопрос. Я ему все еще не рассказала.
– Лафлин, Невада.
– Это я уже понял, – отвечает Ричард и идет к кулеру, берет себе еще одно пиво, а нам с Бэном – «Доктор Пеппер». У меня в груди становится щекотно, забавно, я расчувствовалась из-за того, что он запомнил, какую газировку я люблю больше всего. – Я скорее о том, что в Лафлине?
Я молчу. Бэн тоже.
– Что? Это какая-то тайна? – не унимается Ричард.
– Похоже на то, – говорит Бэн, глядя на меня.
– Погоди, что, и ты не знаешь? – удивляется он.
– Нет, я просто так еду, за компанию.
Быстро переглянувшись, они смотрят на меня. Джерри молится в доме с детишками, зачитывая длинный список людей, которых надо благословить.
– Но только между нами, – говорю я, показывая на нас троих.
– Священный круг, – шутит Ричард, – точнее, треугольник. mnage silence[38].
Я сурово смотрю на него, Ричард становится серьезнее и дает обещание, о котором я просила.
– Помните, я приезжала и Гарри помог мне с ноутбуком? – начинаю я.
Ричард кивает.
– На ноутбуке Мэг был зашифрованный файл, в котором оказались инструкции от группы поддержки самоубийц в Интернете – такой, где поддерживают в решении покончить с собой. Я стала копать и нашла ее посты на форумах. Там оказался один чувак, типа ментор. И он ее подталкивал.
– Какое говно, – говорит Ричард.
– Да, – соглашаюсь я.
– Не могу поверить, что Мэг на такое повелась.
– И я. – Хотя я думаю иначе. Познакомившись с Брэдфордом, я в это поверила. – В общем, я его нашла и хочу с ним встретиться.
– Что? – спрашивает Бэн.
– Я хочу с ним встретиться, – но на этот раз выходит вяло.
– Я думал, ты хочешь поговорить с кем-то, кто знал, что она умерла, типа как в Сиэтле, – восклицает Бэн. Он так сердито на меня смотрит, словно я нарушила какой-то договор.
Я вдыхаю поглубже, чтобы голос не дрожал.
– Мне надо поговорить с человеком, виноватым в ее смерти.
– Она сама виновата в своей смерти, – возражает Ричард. – Таково определение самоубийства.
Мы с Ричардом зло смотрим друг на друга.
– Брэдфорд ее вынудил.
– Да, и поэтому ехать к нему – просто шикарая задумка, – вспыхивает Бэн.
– Ты же знал, что я его ищу, – рявкаю я в ответ.
– Ни хрена я не знал, Коди. Последние полтора месяца ты отказывалась со мной разговаривать.
– Вот сейчас разговариваю. Последние полтора месяца я его выслеживала.
– Как тебе это удалось? – спрашивает Ричард, чей взгляд, точно шарик в пинг-понге, перескакивает с меня на Бэна и обратно.
– Гарри помог, но в основном сама. Я прикинулась, что тоже хочу покончить с собой. Выставила себя такой аппетитной мышкой. А он – голодная змея.
– Блин, Коди! – восклицает Бэн. – Ты умом тронулась?
– В смысле, как Мэг?
От такого он затыкается.
– И как это делается? Как прикинуться, что хочешь покончить с собой? – интересуется Ричард. – Я только с противоположностью этого сталкивался – когда человек, задумавший самоубийство, делал вид, что у него все хорошо.
Можно, конечно, сбрехать. Сказать, что я врала, все выдумывала. Но я отвечаю честно.
– Я отыскала в себе ту часть, которая устала от жизни, – тихонько говорю я. – И написала об этом. – Я смотрю в землю, потому что их шокированных лиц видеть не могу. Или, может, их злости или отвращения. – Наверное, да, я тронулась умом. – Я украдкой бросаю взгляд на Бэна, но он пристально смотрит в костер.
– Да не, – говорит Ричард, – такое с каждым бывает. У всех бывают мрачные дни. Каждый об этом иногда задумывается. Но знаешь, почему мой папа считает самоубийство грехом? – он показывает пальцем на дом, где Джерри помогает Сильвии домывать посуду.
– Потому что это убийство. Потому что только Богу решать, когда тебе пора уходить. Потому что украсть чью-то жизнь – это украсть у Бога, – говорю я, цитируя ту чушь, которую говорили в адрес Мэг.
Ричард качает головой:
– Нет. Потому что оно убивает надежду. А это грех. Все, что убивает надежду, – грешно.
Я какое-то время обдумываю услышанное.
– И чего ты хочешь добиться? Теперь, когда нашла его? – внезапно формальным тоном интересуется Бэн.
– Он должен понести наказание как соучастник или хоть как.
– Так обратись в полицию, – говорит Бэн.
– Это не так просто, – возражаю я.
– Родственникам Мэг ты сказала? – продолжает он.
– Ты самое главное упускаешь, – отвечаю я.
– Все это ее не вернет, – встревает Ричард. – Ты же это понимаешь?
Да, понимаю. И не в этом дело, хотя все слишком запутано. Но я не могу пойти ни в полицию, ни к родителям Мэг. Мне надо сделать это – хоть что-то – самой. Во имя Мэг.
И ради самой себя.
32
На следующее утро я просыпаюсь оттого, что международная коалиция младших Зеллеров принимается скакать по дивану. Я встаю, одеваюсь и помогаю Сильвии делать вафли. Выходит сонный Бэн, трет глаза.
– Кофе хочешь на дорогу? – предлагаю я.
– Вы уже едете? – спрашивает Сильвия.
Я приношу извинения, говоря, что не хочу больше злоупотреблять их гостеприимством, но она отвечает, что мы не мешаем.
– К тому же воскресенье.
– Служба начинается в десять, – поясняет Ричард, на котором как бы чистые джинсы и футболка без надписи про наркотики. – Вы не можете остаться? Иначе преподобный расстроится.
Я смотрю на Бэна, который со мной со вчера не разговаривал. Он, пожав плечами, переадресует вопрос мне. Глядя на Ричарда и Сильвию, я понимаю, что отсутствие подарка не так важно. Вот это значит для них куда больше.
Я смотрю на собственные шорты и майку.
– Тогда я лучше переоденусь.
– Можешь, конечно, – говорит Сильвия, – но в нашу церковь все ходят как есть.
Наш караван выдвигается в полдесятого, Ричард едет со мной, а Бэн со всем семейством в фургоне с наклейкой «Сосуществования»[39].
Прихожане с радостью встречают детишек Зеллеров, Сильвия с Джерри начинают со всеми здороваться, а мы с Ричардом и Бэном пробираемся внутрь.
Рассаживаемся. Скамьи несколько потертые, слегка пахнет кулинарным жиром. Это одна из самых неряшливых церквей, которые я видела, – а я за последний год побывала во многих. До этого я в них почти не ходила, разве только на первое причастие Мэг и иногда на полуночные мессы. Триша по субботам обычно работает допоздна, а по воскресеньям поклоняется подушке.
И служба здесь не похожа на те, которые я видела. Хора нет. Вместо этого люди играют на гитаре, пианино, поют, и каждый, кто захочет, может присоединиться. Даже не вся музыка религиозная. Бэн жутко радуется, когда бородатый мужик затягивает трогательную песню «Я хочу домой». Наклонившись ко мне, он говорит, что ее сочинил Чарли Рич, один из его любимейших музыкантов. Это первый нормальный шаг в мою сторону после вчерашнего разногласия. Я принимаю это за предложение мира и отвечаю, что она очень красивая.
Джерри почти всю дорогу практически не вмешивается, программой руководит священник помоложе, который работает с юной паствой. Когда заканчиваются все песни и объявления, отец Ричарда встает во весь свой огромный рост, поднимается на кафедру и начинает говорить тихим, но в то же время властным голосом.
– СиСи несколько недель назад заболела. Поднялась температура, сама она стала вялая – тот же самый вирус, который был у многих. Я знаю, что с этим столкнулись не мы одни. – Раздается легкий шепот и цоканье языками. – У Педро в тот день занятий не было, так что ему пришлось с нами пойти к врачу. СиСи больницы не любит, слишком часто она там бывала. Так что малышка разволновалась, начала плакать, и чем дальше, тем хуже. А ждать нам пришлось прилично. Прошел сначала час. Потом полтора. Она все плакала, а потом ее вырвало. По большей части на меня. – Кто-то сочувственно смеется.
Я так до сих пор и не понял почему – из-за вируса или из-за страха перед врачами. Но не важно. Там же сидела женщина с дочерью, она постаралась от нас отстраниться. Да еще и отругала меня за то, что я других детей опасности подвергаю. В каком-то смысле я ее понимал. Никто не хочет, чтобы его ребенок заболел. Но как отец весь побагровел. В мыслях я сказал об этой женщине и в ее адрес много слов, не положенных христианину. Мы пришли к врачу потому, что СиСи заболела, и вести так себя было не по-христиански. Медсестры были слишком заняты и лишь дали мне салфеток и антибактериальное средство. А СиСи все это время плакала.
Через какое-то время я ее оттер, и она заснула. Педро увлекся головоломкой, у меня появилось время, и я взял журнал. Двухлетней давности, это же поликлиника. Я открыл его наугад. И там оказалась статья о прощении. Журнал был не религиозный, а медицинский, там описывалось исследование на тему, как прощение положительно сказывается на здоровье. Выяснилось, что оно понижает давление, тревожность, сводит на ноль депрессию.
И тогда я понял, что эта статья ниспослана специально мне. Читая ее, я вспомнил Послание к колоссянам, стих 3:13: «Снисходя друг другу и прощая взаимно, если кто на кого имеет жалобу: как Христос простил вас, так и вы». И я простил всех, кто там был: женщину за ее грубость, медсестер за то, что не могли помочь, врача, который заставил нас ждать, даже СиСи за ее капризы. А затем и самого себя. И тут же стал переживать за дочку меньше. Мне стало спокойно, мирно, сердце наполнилось любовью. И я вспомнил, почему Господу угодно, чтобы мы прощали друг друга. Не потому, что это ключ к лучшей жизни, а ради того, как мы сами после этого меняемся. Прощение – дар Божий. Христос нас простил. За наши грехи. Это был Его дар. Но, дав нам возможность и самим прощать друг друга, Он сделал нас открытыми этой божественной любви. В статье все верно говорилось. Прощение – это чудодейственное средство. Божественное лекарство.
Джерри продолжает, цитируя отрывки из Святого Писания о прощении. Но в данный момент это мне не в тему. Вчера я первая ушла спать, оставив Бэна с Ричардом у костра. Эти двое переносят друг друга с трудом, поэтому я думала, что и они вскоре разойдутся. Но теперь, слушая проповедь отца Ричарда, я понимаю, что все было не так. Они трепали языками. Вот тебе и священный круг.
– Когда я уже собирался уходить после того, как нас осмотрел врач, – продолжает Джерри, я снова наткнулся на ту сердитую мамашу. Вся моя озлобленность к этому моменту прошла. И мне ничего не стоило побороть ее. Она просто испарилась. Я выразил надежду, что ее девочка вскоре поправится. Женщина повернулась в мою сторону, и я увидел, какая она уставшая, как и многие родители. «Обязательно, – сказала она. – Врач говорит, все заживает». Я заметил у девочки на подбородке небольшой и еще свежий рубец. Я снова посмотрел на мать и увидел в ее глазах еще более свежую рану, которая затягивалась медленнее. Я захотел расспросить о случившемся, но Педро с СиСи дергали меня за руки, к тому же я не имел никакого права. Но, наверное, женщине хотелось отвести душу, и она сама рассказала мне, что несколько недель назад очень спешила, а дочка засмотрелась на цветы. Она резко дернула ребенка за руку, так что девочка, любовавшаяся танцем пчел, ударилась о калитку. И поранила подбородок. «Шрам теперь навсегда», – сказала полным боли голосом мать. И я понял, на кого она злится. Кого она не простила. «Если ваша рана пройдет, то и ее тоже», – ответил я. Она посмотрела на меня, и я понял, что то, о чем я ее прошу, то, о чем просит нас Господь, – и то, о чем я всех вас прошу, – непросто сделать. Дать зажить собственным шрамам. Простить. И иногда тяжелее всего простить самих себя. Но иначе мы лишаем себя одного из величайших даров Господа – этого божественного исцеления.
После окончания проповеди Ричард поворачивается ко мне, широко улыбаясь. Он так гордится. Своим отцом, да и собой за это публичное объявление.
– Что скажешь?
Я молчу. Затем резко встаю со скамьи.
– Что-то не так? – интересуется Бэн.
Ричард Зеллер и его отец просто не знают, о чем говорят. Им неведомо состояние, когда по утрам злоба – единственное, что помогает тебе протянуть этот день. Если ее у меня забрать, я останусь как огромная разверстая рана, у которой, черт меня дери, нет ни единого шанса.
Я выхожу в фойе, едва сдерживая слезы ярости. Ричард идет по пятам.
– Что, святой отец достал? – шутит он, но взгляд у него обеспокоенный.
– Ты ему рассказал. А обещал молчать. Брехло.
– Я с ним до самого завтрака не пересекался, а ты там тоже была и сама все видела.
– Тогда как он узнал? С чего вдруг такая подходящая проповедь?
Ричард заглядывает внутрь церкви, где снова началось пение.
– Коди, просто чтобы ты знала, проповеди он пишет за две недели, а не так просто из задницы тексты достает. Также чтобы ты знала, не ты одна зло затаила, не тебе одной требуется прощать, но, как он и сказал, если уж журнал сам открылся на нужной странице…
– Ты упоротый? – перебиваю я.
Он смеется.
– Не рассказывал я ему о твоей поездке. Хочешь знать правду: я отговорил МакКаллистера от мысли развернуться и поехать обратно. Ты куда мужественнее его, что неудивительно, – пение смолкает, Ричард кивает головой в сторону кафедры. – Вернись. Служба уже почти закончилась. Прошу тебя.
Я иду за Ричардом обратно, а Джерри в это время благословляет собравшихся, больных и горюющих, тех, кто собирается сыграть свадьбу или ждет ребенка. В конце он добавляет: «Да благословит и направит Господь Коди и Бэна. Пусть они найдут не только то, что ищут, но и то, в чем нуждаются». Я снова смотрю на Ричарда. Я как-то сомневаюсь, что он не врет, что не рассказывал ничего отцу. Но на данный момент его предательство, если оно имело место, кажется менее весомым, чем это благословение.
33
Когда мы выходим из церкви, Бэн бросает мне ключи, словно понимая, что я хочу сесть за руль. В Туин-Фолс мы съезжаем с трассы на шоссе 93. Бэн начинает зевать, глаза у него закрываются. Он спал на полу в комнате Ричарда с Гэри, и, по его словам, Ричард храпит, а Гэри разговаривает во сне, так что он почти не сомкнул глаз.
– Может, сейчас поспишь? – предлагаю я.
Он качает головой.
– Это против правил.
– Каких еще правил?
– Поездочных. Кто-то должен не спать вместе с водителем.
– Это имеет смысл, только когда людей много, а мы сейчас вдвоем, и ты уставший.
Он смотрит на меня, словно обдумывая.
– Послушай, – продолжаю я, – мы можем составить новые правила.
Бэн все смотрит. А потом сдается. Поворачивается к окну и засыпает на три часа.
Видеть его спящим почему-то приятно. Может, дело в солнце, а может, это я себе навоображала, но синяки у него под глазами как будто светлеют. Бэн просыпается, когда я подъезжаю к заправке в конце шоссе. Внутри у них висит большая карта, на которой красным кружочком отмечено место, где мы находимся: 93-е шоссе соединяется с 80-й межштатной автомагистралью. Нам надо по ней на восток, затем по 15-й автомагистрали на юг, в сторону Солт-Лейк-сити. А если поехать по ней же на запад, попадем в Калифорнию, чуть выше озера Тахо.
После того как Гарри прислал мне адрес, я на это озеро несколько часов пялилась. Хотя он сам живет не на озере, а в городке неподалеку. Но оно такое красивое, вода голубая и прозрачная.
– А город Траки в Калифорнии далеко отсюда? – спрашиваю я у кассира.
Он пожимает плечами. Вместо него мне отвечает водитель грузовика «Питербилт», говоря, что чуть меньше пятисот километров.
– А от Траки до Лафлина, Невада? В смысле, большое ли это будет отклонение?
Он чешет бороду.
– Где-то километров на пятьсот. От Траки дотуда километров восемьсот-девятьсот, а если отсюда – восемьсот. В любом случае дорога долгая.
Я отдаю сорок баксов за бензин, карту Калифорнии, пару буррито и литр «Доктора Пеппера». Когда я возвращаюсь к машине, Бэн роется там в поисках очков от солнца.
– Как думаешь, к ночи будем в Лафлине? – спрашивает он.
– Едва ли. Мы выехали поздно, так что не раньше полуночи, – я вставляю пистолет в бак.
Бэн выходит и принимается очищать окна скребком.
– Постараемся. Я отоспался. Долго я был в отключке?
– Четыреста километров.
– Значит, к ночи доедем. Я поведу.
Я разжимаю руку, бензин перестает литься.
– Что такое? – спрашивает Бэн и смотрит на карту Калифорнии. – Ты что, передумала?
Я качаю головой. Нет. Не передумала. Это нужно сделать. Довести до конца. Но мы так близко. Ну, не совсем. За пятьсот километров. Может, у меня даже адрес неправильный или неактуальный. По словам Гарри, он много переезжал. Но я впервые подобралась так близко, всего триста километров.
– А тебе когда надо дома быть? – спрашиваю я.
Бэн соскребает мошку со стекла, затем пожимает плечами.
– Мне, кажется, хочется еще кое-куда заехать.
– Еще? Куда?
– В Траки. Это в Калифорнии, рядом с Рино.
– И что там?
Если кто-то и поймет, то это Бэн.
– Отец.
34
В районе десяти мы находимся где-то высоко в горах Сьерра-Невада, застряли в цепи домов на колесах и грузовиков с громадными моторными лодками. Бэн ведет уже шесть часов без передышки. Снова пора заправляться и надо решить, где будем ночевать, но я хочу уже попасть туда.
– Остановиться лучше слишком рано, чем слишком поздно, – говорит Бэн.
– Но мы еще не доехали.
– Траки недалеко от Тахо. Сейчас лето. Все забито. Переночевать лучше в Рино. К тому же отели при казино дешевле.
– А, да, отели. – Вчера об этом думать не пришлось.
Центр Рино кричаще яркий. После района крупных казино с анонсами выступлений таких групп, которые были популярны во времена молодости Триши, город становится мрачным: ветхие мотели с залами дешевых игровых автоматов и завтраком со стейком за 3.99.
Мы выбираем один из таких паршивых мотелей.
– Сколько у вас стоит номер? – интересуется Бэн.
– Шестьдесят долларов. Выезд в одиннадцать, – отвечает мужик с влажными глазами, он напоминает мне мистера Педью.
– Дам восемьдесят за два и уедем к девяти, – хлопнув рукой, я выкладываю двадцатки на стойку. Он смотрит на мою грудь. Бэн хмурится. Мужик сгребает деньги своей паучьей лапкой и бросает нам два ключа.
Бэн достает кошелек и пытается отдать мне деньги, но я отмахиваюсь:
– Я угощаю.
Мы молча возвращаемся к «Джетте», после такой длинной поездки мотор еще щелкает. А завтра проехать надо будет еще больше. Взяв рюкзак, я поворачиваюсь в сторону своего номера, который находится в противоположном конце от его.
– Встречаемся завтра в девять в машине.
– Завтра понедельник, – говорит Бэн, – может, лучше пораньше. Вдруг ему на работу идти. Так целый день потеряем.
Об этом я не подумала. Совсем счет времени потеряла. А ведь мы уже два дня едем.
– Восемь?
– Семь. Нам дотуда еще полчаса добираться.
– Ладно. В семь.
Мы стоим, смотрим друг на друга. На парковку со скрипом заезжает грузовик.
– Спокойной ночи, Коди, – говорит Бэн.
– Спокойной ночи.
Войдя в номер, я планирую принять ванну, но, увидев, какая она грязная, с кольцом омертвевшей кожи, предпочитаю помокнуть в душе под слабенькой струйкой. Выхожу, вытираюсь тоненьким полотенцем и осматриваюсь.
«Смерть – это последний обряд посвящения, и она может стать самым священным ритуалом. Иногда чтобы придать ему более личный характер, надо делать это анонимно». Такой совет содержался в зашифрованных файлах на ноутбуке Мэг. Брэдфорд это сам написал? Он вполне мог такое сказать. Я смотрю по сторонам. Тут все точно так, как и в мотеле, где Мэг сделала это с собой.
Я представляю себе в подробностях, как она заперла дверь, вывесив табличку «Не беспокоить», положила чаевые для горничной. Пошла в ванную, чтобы смешать химикаты, включила вентилятор, чтобы другие гости не уловили запах.
Я сажусь на кровать. Представляю, как Мэг дожидалась, когда яд подействует. Она сразу легла, или только когда началось покалывание в ногах? Ее рвало? Ей было страшно? Или она испытала облегчение? Был ли момент, когда она поняла, что обратного пути уже нет?
Я ложусь на грубое покрывало, пытаясь представить, какими были последние минуты жизни Мэг. Жжение, покалывание, онемение. Слышу, как меня подталкивает голос Брэдфорда. Мы рождаемся в одиночестве и умираем в одиночестве. Перед глазами плывут черные пятна, я чувствую, что это происходит со мной. По-настоящему.
Читать бесплатно другие книги:
