Герцогиня-дурнушка Джеймс Элоиза
– Да, помню. Надо, чтобы висело.
– Висело?… – Джеймс изобразил удивление. – Но разве ты когда-нибудь видела у меня нечто подобное?
Тео со вздохом ответила:
– Нет, наверное. Но я уверена, что так, как сейчас, быть не должно.
– Я все время на взводе, – заявил Джеймс. Он отвернулся и снова направился в ванную комнату.
Тео смотрела ему вслед в полном замешательстве. Его ягодицы были того же цвета темного меда, что и руки. Но как такое возможно? Она отчетливо помнила, что его зад раньше был молочно-белым, а теперь… Теперь он стал более выпуклым и совсем другого цвета. Словно Джеймс загорал на жарком солнце совсем без одежды.
Любопытство заставило Тео последовать за мужем. А он уже в третий раз накачивал горячую воду в ванну, то и дело проверяя пальцем температуру.
– Так какую воду ты предпочитаешь?
– Не слишком горячую, – ответила Тео и тут же подумала: «Ведь любая из этих ран могла бы убить его, если бы он подхватил инфекцию».
– Твои раны когда-нибудь воспалялись? – спросила она.
– Несколько раз, – ответил Джеймс, не оборачиваясь.
Ледяная дрожь пробежала по спине Тео. Уж она-то знала, что такое инфекция. Она потеряла одну из своих посудомоек, когда бедняжка порезала палец. А один из рабочих с фабрики керамики умер, когда случайно обжегся.
– Ты мог умереть… – Тео подошла к мужу. Она была довольно высокой женщиной, но возле него чувствовала себя совсем маленькой и хрупкой, что было просто смешно, потому что никто никогда не назвал бы ее хрупкой.
Джеймс выпрямился и улыбнулся ей, отчего мак под его глазом чуть шевельнулся – словно это был настоящий цветок, трепетавший под легким ветерком.
– Наверное, мог, но ведь не умер. Похоже, я здоров как бык. Как тебе вода?
Тео наклонилась и опустила в воду палец. Вода была в самый раз.
– Вы дадите мне вон ту простыню, ваша светлость? – Она снова с опаской покосилась на его орудие, торчавшее именно так, как и всегда, если верить его словам. Когда же Тео перевела взгляд на лицо мужа, оказалось, что он смотрит на нее совершенно равнодушно, даже вроде бы со скукой. – Ладно, хорошо… – пробормотала она. Что ж, всем известно, что мужчины ужасно похотливы; мужчина не способен сдержаться при одном лишь взгляде на женские груди. Хотя… Если женские груди слишком маленькие и если женщина слишком худа и не отличается пышными формами, то, возможно…
Тео вздохнула и сбросила простыню. Она больше не станет стесняться собственной внешности. Она ведь уже знала: если притвориться лебедем, то можно одурачить очень многих. Хотя, вероятно, не без одежды.
Без дальнейших колебаний Тео сняла панталоны, шагнула в ванну и села. Прежде чем она успела об этом попросить, муж протянул ей кусок мыла – вербенового мыла, которым она всегда пользовалась.
Тео начала намыливаться, но Джеймс вдруг взял мыло из ее рук. Вздрогнув, она подняла взгляд. Муж оказался ближе, чем она думала, и он стоял на коленях возле ванны.
– Джеймс, тебе не нужно было…
– Как еще ты сможешь убедиться, что я спокоен и сдержан? – перебил он. – У тебя нет причин бояться меня, Дейзи. Я прекрасно владею собой.
Тео судорожно сглотнула. Не так уж приятно узнать, что твое обнаженное тело нисколько не волнует мужа. Но такова уж жизнь, разве не так?
По крайней мере ей не придется делать все эти нелепые странные вещи, которые он просил ее делать раньше, когда его влекло к ней. Но в то время он еще не повстречал смуглых островитянок с пышными формами, как у женщин Тициана.
– Вот и хорошо… – сказала Тео и бросила украдкой взгляд на промежность мужа. Боже милостивый! Его орудие было огромным! И красным. И почему-то ей показалось, что оно у него сейчас страшно болит… Хотя, возможно, это обычно для мужчины.
Тео машинально вытянула руку, потому что Амелия всегда мыла верхнюю часть ее тела (кроме грудей, разумеется), а затем, пока служанка промывала ее волосы, Тео мыла себя внизу.
Джеймс тут же принялся намыливать ее, и все его прикосновения были очень приятны. С тех пор как умерла мать, никто, кроме Амелии, никогда не прикасался к Тео. В конце концов, она ведь была графиней… Графинь не заключают в объятия – разве что слегка прикасаются к обтянутой перчаткой руке легчайшим из поцелуев. И она скучала… Да-да, она соскучилась по обычным прикосновениям.
Так что сейчас Тео молча опустила голову на грудь и просто радовалась прикосновениям, казавшимся такими нетребовательными и все же очень приятными. Получать удовольствие от прикосновений Джеймса было вполне естественно, а вот утешаться прикосновениями Амелии – немного грустно. Ведь она платила служанке за ее услуги.
Когда Джеймс намылил ее плечи, Тео пробормотала:
– У меня спина ужасно тощая по сравнению с твоей. А у тебя на ней столько мускулов…
– Надо думать.
– Можно узнать, если ты не против… Скажи, у тебя болит горло?
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
– У тебя сейчас такой хриплый голос… Как будто горло болит. Я очень рада, что это не так, – поспешно добавила Тео.
У Джеймса были настолько широкие ладони, что он мог бы закрыть ими всю ее спину. А под его мыльными пальцами кожа у нее стала необычайно чувствительной – словно каждое его прикосновение было нежнейшим поцелуем. Странно, но с Амелией она никогда ничего подобного не чувствовала.
Тут Тео чуть наклонилась вперед, чтобы муж не заметил, как отвердели и напряглись ее соски. А на него и впрямь не действовала ее нагота. Он дышал так же ровно и размеренно, как и раньше. А ведь когда-то…
Из их постельных игр она отчетливо помнила: когда Джеймс возбуждался, его дыхание учащалось, грудь тяжело вздымалась, глаза пылали, руки дрожали. Тео взглянула на его руки. Они оставались совершенно спокойными. Легкий вздох сорвался с ее губ. Что ж, такова жизнь.
Если она чему-то и научилась после того, как сердце ее было разбито, так это тому, что жизнь для нее на этом не закончилась. Можно пережить и потерю мужа, и смерть матери, и то, что ее называли гадкой герцогиней, – все это можно пережить, все это можно вынести…
– Твою ногу, пожалуйста, – сказал Джеймс. Голос его по-прежнему звучал болезненно хрипло, но Тео не стала снова упоминать об этом.
Амелия никогда не прикасалась к ней ниже талии, но все же Тео вытянула одну ногу и положила лодыжку мужу на ладонь. В конце концов, ноги были лучшей частью ее тела – стройные, с красивыми округлыми коленками и изящными лодыжками. Было ужасно глупо гордиться этим, но когда ты, мягко говоря, не красавица, то и лодыжки имеют значение.
Джеймс неспешно намыливал ее ногу. Когда-то он утверждал, что они у нее очень красивые.
– Мне нравятся мои лодыжки, – сказала Тео, желая, чтобы он снова это заметил.
Он провел пальцем по ее пятке, и она взвизгнула, хотя это было ужасно глупо.
Тео судорожно сглотнула. А ведь когда-то это не выглядело бы так глупо…
– Здесь ужасно жарко, – заметил Джеймс, утирая лицо тыльной стороной ладони. Он заметно раскраснелся.
– Остальное я могу сделать сама, – сказала Тео, убирая ногу обратно в воду. – Ты доказал свою правоту, Джеймс. Я вижу это.
– Видишь – что?
– Что я тебя совершенно не привлекаю. Так что отдай мне мыло. – Она протянула руку.
– Ты это серьезно, Дейзи?
– Совершенно серьезно, – пробурчала Тео. Настолько серьезно, насколько была способна, не разразившись воплями и рыданиями оскорбленной женщины.
Джеймс возвел глаза к потолку.
– Но если я не вымою тебя до конца, то у тебя все равно будут на уме какие-то… подозрения. Я хочу, чтобы мы оставались мужем и женой. – Он протянул свою мыльную руку и взял ее за подбородок. – Наши дети, вероятно, будут точно, до минуты, знать время, когда им позволительно пачкать пеленки, но я все равно хочу, чтобы их матерью была ты.
Тео почувствовала, что криво улыбается.
– Ох, благодарю вас, милорд…
Джеймс использовал вдвое больше мыла, чем обычно Амелия, так что теперь пена клочьями стекала с груди Тео. В какой-то момент они одновременно взглянули вниз. Мыльные пузырьки медленно скользили по выпуклостям ее грудей.
– Ну… что ж… – произнес Джеймс и передвинулся за ванну позади нее.
А затем Тео вдруг услышала какой-то звук, похожий на стон.
– С тобой все в порядке? – спросила она.
– Просто я не привык стоять на коленях на вымощенном плиткой полу, – сказал Джеймс, и ей показалось, что он усмехнулся. – Я бы стал ужасным ворчуном, если бы был служанкой знатной леди.
– Амелия не ползает на коленях вокруг моей ванны, – заметила Тео. – Так что…
Она осеклась. Ладони Джеймса заскользили по ее плечам – и дальше к груди.
– Не думаю, что это необходимо, – сказала Тео, чувствуя, что задыхается. Теперь его ладони лежали на ее груди.
– Груди – это просто груди, – улыбнулся Джеймс. – Конечно, твои груди… – Его голос внезапно прервался.
Ее соски напоминали бледные бутоны розы, проглядывавшие сквозь его смуглые от загара пальцы, и Тео подумала, что они выглядели очень мило. А затем он вдруг принялся осторожно теребить ее соски, и это было так изумительно, что Тео невольно застонала и перестала гадать, возбужден ли Джеймс или нет, – потому что сама-то она точно возбудилась. И действительно, голова ее откинулась назад, на его руку, а глаза закрылись. Джеймс же продолжал ее ласкать, и Тео даже не думала возражать; сейчас она наконец-то почувствовала части своего тела, о которых временами уже начала забывать. Когда же внезапно заныло ее интимное местечко между ног, Тео вцепилась в руки мужа и пробормотала:
– Что ты делаешь?…
– Ты сказала, что меня не влечет к тебе, Дейзи? – Его губы коснулись ее уха. – Ты ошибаешься. Твои груди всегда сводили меня с ума и ты знаешь это, верно? Ты ведь все помнишь? – прошептал Джеймс, снова целуя ее в ухо.
– Да, – ответила Тео. – За обеденным столом…
– Сидя в столовой, я мечтал коснуться твоей груди, – продолжал Джеймс, и сейчас голос его звучал как ласка. – Иногда, когда ты разговаривала с кем-нибудь, я думал о том, какая ты красивая и умная. Но если честно, то чаще всего я любовался твоей грудью. Случались моменты, когда я думал, что вот-вот потеряю над собой контроль – прямо там, в столовой.
Тео продолжала удерживать его руки, но все-таки снова откинулась назад, на его плечо.
– Наверняка нет, – пробормотала она.
Смех его был резким и хриплым, но в то же время необыкновенно чувственным.
– Дейзи, уверяю тебя, так и было. Я мог мечтать о тебе на протяжении всего обеда. А после десерта мне было сложно выйти из комнаты.
Тут Джеймс снова принялся поглаживать ее соски, и Тео шумно выдохнула; ей сейчас было бы трудно даже вспомнить собственное имя – где уж тут вспоминать о том, как выглядел Джеймс за обеденным столом много лет назад.
– Ты хочешь сказать, что тебе неловко было подняться? – пробормотала Тео, умудрившись наконец сформулировать вопрос. Похоже, у нее ослабели конечности – вот почему она опустила руки, позволив мужу делать с ее грудями все, что вздумается.
Он какое-то время молчал, затем сказал:
– Я уже говорил тебе, что теперь полностью владею собой, Дейзи. Но ты должна разрешить мне доказать это.
Тео чувствовала, что возбуждается все сильнее. С трудом уловив смысл слов Джеймса, она прошептала:
– Доказать… как?
И тут же другая его рука скользнула к животу Тео, опустилась под воду и проникла между ее ног.
– Вот так. – Голос его внезапно изменился, став скорее гортанным, чем грубым. И от этого голоса Тео почувствовала себя… тлеющим поленом, готовым вспыхнуть и разгореться ярким пламенем. – Можно мне потрогать тебя, Дейзи? – спросил Джеймс. Не дожидаясь ответа, он проник пальцами в ее сокровенное место.
Тео судорожно сглотнула и не произнесла ни слова.
– Только так я могу доказать, что в совершенстве владею собой, – добавил Джеймс.
Но Тео и на сей раз промолчала. Вместо слов из груди ее вырвался стон, обернувшийся тихим всхлипыванием. Она подалась навстречу его руке с одной только мыслью: «Сильнее вон там, пожалуйста, там!»
И Джеймс, словно услышав ее, сделал все наилучшим образом – именно так, как требовалось. И вскоре Тео достигла вершин блаженства. Вскрикнув и содрогаясь всем телом, она выгнула спину, наполовину приподнявшись из воды. Она только смутно услышала, как мыльная вода выплеснулась на пол, потому что полностью сосредоточилась на чудесных ощущениях, распространившихся по всему ее телу.
Минуту спустя Джеймс убрал пальцы и крепко прижал жену к себе. Она все еще содрогалась в сладостных конвульсиях, когда он, наклонившись, прошептал ей на ухо:
– Если Амелия оказывает тебе подобные услуги, я завтра же ее уволю.
С губ Тео сорвался короткий смешок.
– Не говори глупости, Джеймс, – прошептала она в ответ.
– Да-да, никто, кроме меня, не смеет прикасаться к тебе подобным образом, – добавил Джеймс весьма решительно и тут же подхватил жену на руки.
И теперь Тео совсем по-другому воспринимала тот факт, что они оба были обнажены; тело Джеймса, казалось, обжигало ее.
– Должно быть, я тяжелая, – прошептала она, украдкой заглянув в глаза мужа. Вопреки здравому смыслу ей хотелось увидеть в них возбуждение, но Джеймс по-прежнему был невозмутим. Молча поставив жену на ноги, он проворно обтер ее полотенцем, и даже прикосновение грубого полотна вызвало у нее невольную дрожь наслаждения.
Тут Джеймс взглянул на нее и улыбнулся. Она протянула руку, сняла с вешалки пеньюар и, надев его, туго завязала поясок.
Отбросив в сторону полотенце, Джеймс снова подхватил ее на руки – как будто она не могла сама подойти к собственной кровати.
– Больше не насмехайся надо мной, – тихо сказала Тео, уткнувшись лицом в грудь мужа и закрывая глаза. – Я хорошо усвоила урок.
– Урок?… – переспросил он, несколько озадаченный.
– Тебе не грозит опасность поддаться похоти, – с невольным вздохом пояснила Тео.
Джеймс опустил ее на постель.
– Но ты ведь сама этого хотела.
Она повернулась, слезла с кровати и легонько шлепнула мужа ладонью по руке.
– Это не важно. Ты мне нужен, чтобы привести в порядок постель. Я не могу спать на измятых простынях. К тому же верхней простыни тут вообще нет.
Джеймс посмотрел на нее с удивлением.
– Дейзи, о чем ты?…
– Нам нужно перестелить постель, – деловито объясняла Тео. – Я бы позвонила служанке, но ты ведь отпустил их всех…
– Правильно. А сейчас… Прошу извинить, но мне необходимо срочно кое-что сделать.
Тео опустила взгляд и увидела, что муж обхватил пальцами свое естество – словно сильно страдал от боли. Протиснувшись мимо нее, он прошмыгнул в ванную, не сказав больше ни слова. Что было не очень-то вежливо.
Тео представления не имела, как стелить постель, но она была уверена, что вполне способна это сделать. Стянув с кровати все, что на ней оставалось, она постелила нижнюю простыню так, чтобы та свисала с каждой стороны на одинаковое расстояние. Хотя, конечно, это было трудно сделать без соответствующих замеров.
Затем Тео подоткнула простыню под матрас в изголовье кровати и замерла на несколько секунд, услышав, как в ванну снова набирается вода. Но это ее не слишком обеспокоило. Чуть помедлив, она обошла кровать и постаралась подоткнуть простыню с другой стороны точно так же, как с первой.
В этот момент дверь ванной открылась.
– О, прекрасно, – сказала Тео, взглянув на мужа через плечо. Орудие Джеймса было опущено – как, по ее мнению, и полагалось. Мысленно пожав плечами, она спросила: – Может, поможешь? Это ужасно трудно делать в одиночку. Не представляю, как горничным удается… – Она перешла к изножью кровати и снова наклонилась, стараясь расправить простыню так, чтобы не оставалось морщинок.
Послышался какой-то странный звук, похожий на глухой стон. Тео снова посмотрела на Джеймса, но он уже послушно направлялся к ней. Причем его орудие опять вздымалось вверх. Значит, он говорил правду. Выходит, это – его обычное состояние.
Тео продолжала думать об этом все время, пока они застилали кровать. И время от времени она украдкой бросала взгляд на Джеймса. Ее ужасно смущало то обстоятельство, что на ней был всего лишь один пеньюар – ни панталон, ни сорочки. Но казалось, что Джеймса это ничуть не волновало.
Когда постель была застелена, Тео забралась в нее прямо в пеньюаре – ей ужасно не хотелось снова раздеваться перед Джеймсом, стоявшим возле кровати с какой-то странной улыбкой.
– Хочешь поесть? – спросил он. – Я велел Мейдрону прислать сюда корзину с продуктами с кем-нибудь из слуг. Думаю, нам будет удобнее питаться здесь.
– Я никогда не ем в постели, – проворчала Тео. И тут же поняла, что очень проголодалась.
Тут Джеймс вдруг пристально посмотрел на нее и проговорил:
– Сегодня вечером придется. Не вздумай снова покинуть эту постель. Я больше не прикоснусь к твоим проклятым простыням.
Тео вздохнула. Казалось, муж проявлял эмоции лишь по поводу постели. Но его совершенно не интересовала почти обнаженная женщина, лежавшая в ней.
Тео невольно нахмурилась. Да что же это такое?! В ее комнате находился обнаженный мужчина, и он, невозмутимый, смотрел на нее, скрестив руки на груди.
Немного успокоившись, Тео проследила ход своих мыслей с самого начала. Итак, в ее комнате находился полностью обнаженный пират, и она ничуть его не боялась. Более того, окинув взглядом его мускулистое тело, покрытое шрамами, она не испугалась даже и того, что его вид пробуждал у нее страстное желание. По какой-то непонятной причине каждый его шрам вызывал у нее легкую дрожь.
Тео взглянула на скандальную татуировку мужа – и тотчас же почувствовала, как ее захлестнула жаркая волна вожделения.
Джеймс – тот, который был Джеком Ястребом, – пристально смотрел на нее, смотрел так, словно она была не более чем пиратской пленницей. Тео почувствовала, как легкая улыбка коснулась ее губ при этой мысли. Она и была узницей в некотором смысле. Но в плену ее держал не Джеймс, а собственный страх.
Она снова вызвала в памяти ту давнюю позорную сцену в библиотеке, беспристрастно рассматривая ее с расстояния прошедших семи лет. Ей было тогда ужасно стыдно. Но тут она вдруг отчетливо вспомнила совершенную красоту юного Джеймса. Вспомнила, как он в блаженстве откинул назад голову и как стоны срывались с его губ, когда она ласкала его.
– Ну? – произнес он.
Увы, ее муж стал пиратом, но вместе с тем он оставался мужчиной, который очень ее любил. Который доставил ей огромное наслаждение, а затем радостно отдавался ее ласкам.
– Что… ну? – спросила Тео, не в состоянии вспомнить, о чем он говорил. Мысли ее путались, и ей вдруг вспомнилось, как больно было, когда ее называли гадкой герцогиней. Но эта мысль тут же исчезла – как мыльная пена, смытая водой в водосток. Она сотни раз говорила себе, что может быть унижена только в том случае, если сама признает свое «уродство». Что ж, теперь пора в это поверить.
И если действительно в это поверить… Похоже, она и впрямь была пленницей собственного страха. На самом деле она просто оказалась трусихой.
Не раздумывая долго, Тео стряхнула с плеч пеньюар, откинув при этом простыню, так что та спустилась ниже ее грудей. Джеймс наблюдал за ней все с таким же невозмутимым лицом, но ей показалось, что она заметила что-то в глубине его непостижимых голубых глаз. Изумление? Или, может быть, надежду?
Она протянула мужу пеньюар и с улыбкой спросила:
– Повесишь его сушиться, раз уж здесь больше некому сделать это?
Звук, вырвавшийся из горла Джеймса, напоминал ворчание, но при этом и на его губах появилась улыбка. Коротко кивнув, он широким шагом вышел из комнаты.
– Надень на себя что-нибудь! – крикнула Тео ему вслед. – Я не хочу, чтобы ты привел Мейдрона в ужас своими шрамами!
Единственным ответом был глухой удар захлопнувшейся за мужем двери. Тео тотчас выскочила из постели и почистила зубы. Затем расчесала волосы.
Услышав шаги на лестнице, она снова забралась под простыню, отбросив чувство брезгливости, которое всегда испытывала к смятой постели. Кто бы мог подумать, что стелить постель – такая утомительная работа?
Джеймс вошел в комнату с большой корзиной и поставил ее на туалетный столик. Затем вытащил из корзины бутылку вина и отхлебнул прямо из горлышка.
Тео тоже захотелось выпить, но вряд ли было уместно говорить об этом сейчас.
Джеймс налил ей бокал из той же бутылки.
– Мне не хочется, – вежливо отказалась она.
– Сегодня был чертовски трудный день, – сказал Джеймс, вкладывая бокал ей в руку. Он прищурился. – Ты отказываешься, потому что я пил из этой бутылки, не правда ли?
– У нас с тобой разные понятия о гигиене, – ответила Тео и тут же поняла, что сказала глупость.
– Ты опасаешься моего рта? Моей слюны?
– Я просто… – Она в смущении умолкла.
Джеймс вдруг наклонился, обнял ее и привлек к себе. Тео непроизвольно закрыла глаза, когда их губы встретились. И в тот же миг язык мужа скользнул меж ее губ. Внезапно вспомнив, как Джеймс смотрел на нее сияющими глазами много лет назад, Тео обвила руками его шею и поцеловала в ответ. Когда же поцелуй их прервался, она тихонько вздохнула. А Джеймс выпрямился и медленно отвернулся. Теперь он стоял к ней спиной, и она упивалась видом его выпуклых ягодиц и мощных мускулистых ног. Причем было заметно, что он слегка дрожал.
Минуту спустя Джеймс повернулся лицом к кровати.
– Ну что? – сказал он с добродушной улыбкой. – Как насчет кусочка цыпленка?
Тео посмотрела на бутылку и подумала: «Как приятно было бы треснуть тебя ею по голове и согнать с лица эту твою улыбку». Но вместо этого она сделала нечто столь же для нее немыслимое, как для пирата – выбросить за борт рубин. Тео взяла бутылку, поднесла ее к губам и отхлебнула глоток. Вино оказалось изумительным; у него был вкус персиков и лета и острый запах только что срезанных цветов. Возможно, такого прекрасного вина она еще никогда не пробовала.
Тео выпустила из рук простыню во время их поцелуя – и теперь, когда снова легла, почувствовала, что ее груди полностью открылись. Но она не стала подтягивать простыню и, откинувшись на подушки, сделала еще глоток восхитительного вина – отхлебнула с закрытыми глазами.
В кои-то веки ей не нужно было наблюдать за своими гостями, чтобы увидеть, понравилось ли им вино, и не нужно было оценивать букет, чтобы удостовериться, что вино соответствовало поданным на стол блюдам. Сейчас она пила лишь по одной-единственной причине – хотелось получить удовольствие.
Глава 30
Джеймсу, конечно, не раз приходилось терпеть боль, но он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь испытывал большие мучения, чем в этот момент. Тео лежала, откинувшись на гору подушек, и ее великолепные груди с розовыми вершинками манили его, как чудеснейший дар небес, – а он должен был оставаться на своей стороне кровати. Должен.
Это была осада – долгая и затяжная, и Джеймс заставлял себя думать о том, сколько времени ушло на то, чтобы застелить эти проклятые простыни. К счастью, его желание чуть-чуть притушилось, и он вздохнул с некоторым облегчением.
Несколько минут спустя Джеймс протянул руку и забрал у Тео бутылку. Глаза ее слегка остекленели, и он заподозрил, что все эти годы она не выпивала больше глотка за один раз. Если вообще пила.
– Вот цыпленок, – сказал он, подавая ей кусочек. – Поешь…
Словно моряк, захлебывающийся свежей водой после долгих месяцев в море, он наблюдал, как сочные губы Тео смыкались вокруг цыплячьей ножки. Опустив руку, Джеймс с силой ударил себя по восставшей плоти. Вспышка боли по крайней мере помогла ему сохранить контроль над собой.
– Разве тебе не больно? – спросила Тео, с восхищением разглядывавшая его.
Лежа на боку, точно какой-нибудь сибаритствующий римлянин в бане, Джеймс чувствовал себя идиотом. Но если Дейзи нравилось то, что она видела… Что ж, тогда пусть смотрит, и тогда в ней непременно проснется желание – он знал это наверняка. Ведь не мог же бесследно исчезнуть тот чудесный родник нежности и радости, который переполнял их обоих много лет назад.
– Нет, совсем не больно.
– Расскажи еще что-нибудь о пиратской жизни, – попросила Тео. Быстро уничтожив цыплячью ножку, она потянулась за пирожком с ветчиной.
Джеймс судорожно сглотнул. Ему не следовало думать о ее грудях и о губах. А также о том, как она сейчас соблазнительна и желанна…
– Дейзи, я же говорил тебе, что никогда не был пиратом. Поэтому-то я и не беспокоюсь насчет ареста. Когда мы находили что-то из королевских сокровищ, то всегда возвращали их. Именно поэтому мы получили документы, разрешавшие нам ходить под испанским, голландским и сицилийским флагами.
– Но ведь атаковать жестоких пиратов – это еще опаснее, – заметила Тео. Она прикончила пирожок с ветчиной и принялась за другой. Джеймс уже забыл, какой у нее аппетит. Она способна была съесть вдвое больше взрослого мужчины и при этом не прибавить ни унции.
– Это все равно что быть военным моряком. – Джеймс оторвал взгляд от ее лоснившихся губ. – Как только мы засекали цель – обычно благодаря тому, что они поднимали черный флаг с черепом и костями, – мы их топили.
– Флот из двух кораблей… – в задумчивости проговорила Тео. – Какие суда вам было труднее всего победить?
– Невольничьи, – ответил Джеймс без колебаний.
– Невольничьи суда? Пираты занимаются работорговлей? – с удивлением пробормотала Тео, и рот ее раскрылся, образуя идеальный круг.
Джеймс со вздохом кивнул:
– Да, в каком-то смысле. Пираты захватывают невольничьи корабли. Поскольку же добычей являются люди, пираты не пересаживают рабов на свой корабль. Вместо этого они переводят часть команды на невольничье судно, и те ведут его в ближайший порт, где груз можно продать. Поэтому мы атаковали каждый корабль, известный как невольничий, – кто бы им ни владел.
Рот Тео превратился теперь в строгую тонкую линию, и она отложила недоеденный пирожок в сторону.
– Это совершенно недопустимо. Отвратительно! Просто позор, что так много стран колеблются, не решаясь вслед за Англией запретить работорговлю.
– Полностью с тобой согласен.
Глаза Тео вспыхнули радостью.
– Приятно это слышать. Потому что герцог Ашбрук… То есть его поместье поддерживает попытки объявить не только работорговлю, но и само рабство вне закона. К сожалению, это обходится нам в сотни фунтов на подкуп.
Джеймс с улыбкой кивнул:
– И с этим я полностью согласен. Похоже, ты прекрасно управляешь хозяйством. Но скажи, как тебе удалось сделать это жалкое подобие поместья настолько прибыльным, что стало возможным тратить лишние сотни фунтов – пусть даже для самых благородных целей?
– Я начала с ткачей, – ответила Тео улыбаясь. – Помнишь, у меня возникла идея воспроизвести ткани эпохи Возрождения? Например, старинные узорчатые ткани, которые так трудно отыскать в наше время.
– Да, припоминаю, но Рид не был уверен, что их ткацкие станки способны воспроизводить такие сложные узоры, верно?
– Первое, что я сделала, – это уволила Рида, – сказала Тео без тени раскаяния. – И не только из-за неприятностей с твоим отцом и моим приданым… Просто у Рида не хватало решимости.
– Какую решимость ты имеешь в виду?
– Вначале нам приходилось идти на риск… – Тео снова взяла пирожок и принялась рассказывать Джеймсу историю о том, как она обнаружила, что почти все рабочие на фабрике «Рейбернские ткачи» – женщины, а все управляющие – мужчины. – Мне постоянно приходилось отчитывать ткачих из-за цвета, понимаешь, Джеймс. Например, очень трудно получить флорентийский синий. Но я хотела создать точную копию тканей Медичи и решила во что бы то ни стало этого добиться. А Рид спорил со мной, и в конце концов я его уволила, – продолжала Тео с озорным блеском в глазах. – Вместо Рида я назначила управляющим одну из ткачих, почтенную женщину по имени миссис Олкорн. И это было очень мудрое решение. Правда, до него я едва не довела Рида до апоплексического удара…
– А что такого необыкновенного в миссис Олкорн?
– Ну, во-первых, она организовала доставку ткацкого станка из Лиона. Доставку контрабандой…
– Контрабандой?
Тео с улыбкой кивнула.
– Наши станки не позволяли получать переливчатый шелк. К счастью, оказалось, что у нее есть кузен, у которого есть друг, у которого брат француз… Короче говоря, у нас появился необходимый нам станок.
Джеймс неожиданно расхохотался.
– Выходит, ни один из нас не получил свои деньги в рамках закона.
– «Рейбернские ткачи» далеки от пиратства, – заявила Тео.
– А как насчет производства керамики? Каким образом тебе удалось наладить его? Переманила людей от Веджвуда с помощью взятки?
– О нет, в этом не было необходимости, – ответила Тео с лукавой усмешкой. – Просто я давала своим людям надлежащий заработок, вот и все. А люди Веджвуда сами пришли ко мне – без всякого переманивания и взяток. Конечно, кое-кто там сильно расстроился, но я-то здесь ни при чем. Поверь, я не встречалась ни с единой душой у Веджвуда. И если их рабочие узнали, сколько я плачу, и поделились этими сведениями со своими приятелями, то вряд ли это можно поставить мне в вину.
Джеймс снова расхохотался.
– С самого начала я наняла лучших мастеров для работы у наших печей для обжига, – сказала Тео, прикончив второй пирожок. – Я решила, что мы будем специализироваться на керамике с рисунками, скопированными с древнегреческих и римских сосудов. К счастью, подобные изделия пользуются большой популярностью в Лондоне.
– Это сходно с твоей идеей насчет ткачей, – заметил Джеймс с восхищением. – Ткани эпохи Возрождения, греческая керамика…
Тео соскочила с постели и побежала к столу в дальнем углу комнаты. Джеймс же уставился на нее в восторге. Вид Тео сзади явился для него откровением: длинные стройные ноги, очаровательные упругие ягодицы, изящные плечи, столь же элегантные, как и все остальное… Вожделение сжигало его, и он едва сдерживался. Тео, вернувшись, снова взобралась на кровать с большим кожаным томом в руках. Подобрав стройные ноги, она натянула на себя простыню и раскрыла книгу.
– Здесь собраны образцы тканей с «Рейбернских ткачей» за этот год, – пояснила она. – Видишь этот? – Тео указала на ткань, и Джеймс сделал нечеловеческое усилие, чтобы сосредоточиться. Однако сразу за краем книги простыня соскользнула, и обнаружилось бедро Тео, такое нежное, такое восхитительное, что ему ужасно захотелось лизнуть его. – Это птицы в полете, – продолжала Тео. – Как, нравится?
– Очень красиво, – ухитрился вымолвить Джеймс.
– Одна из моих ткачих потеряла ребенка, – тихо сказала Тео. – Она создала эту модель, потому что ей хотелось думать, что ее дочурка улетела в лучший мир.
– Да-да, – отозвался Джеймс.
– Мы продали тринадцать рулонов за неделю, после того как премьер-министра застрелили, – добавила Тео, снова возвращаясь к практической стороне дела.
– Застрелили? – Джеймс приподнял бровь. – Как его имя? Когда?
– Спенсер Персиваль. Его убили в 1812-м. Разве ты не получал никаких новостей, когда был в море?
– Очень редко. Я рад, что смогу теперь читать газеты каждый день.