Золотая лоция Демидов Андрей

– Чего стоишь, чужеземец. Садись. Схватка будет долгой.

Рагдай уселся на самом краю ямы. Солнце на мгновение пробило облака, заблестело на потных лбах, в суженных глазах, на парче и золоте торговцев, на стальных шипах ошейников, в волосах рыжего мальчика, тянущего руки к лоснящимся бокам чёрного пса.

– Тэк! Тэк, прости меня, Тэк! Если бы не умер отец, я не отдал бы тебя!

Солнце померкло. Мальчика оттащили. Крозек прокричал:

– Во имя Пресвятой Девы Марии и досточтимого маркграфа Гатеуса…

Лаба напряглась, её вздувшиеся мышцы готовы были вот-вот разорваться, как и сдерживающий повод. Поднялся наконец и Тэк – устало, безразлично.

– Не знаю. Этот Тэк хоть и матёрый, да своё отжил. Всю жизнь волков и барсуков грыз, – сказал кто-то сзади по-саксонски. – Клянусь Гундобадом, в яме ему не устоять против молодой суки, которую Крозек учил. Да и не сможет он суку тронуть.

– Пошли!!! – голосом, от которого Рагдаю сделалось зябко, рявкнул Крозек.

Лаба прыгнула вперед, как учили, чтоб сразу ошеломить, сбить врага с ног, вырвать из него кусок, другой, третий, заставить ослабеть, подставив своё горло. Рагдаю показалось, что Тэк, прежде чем открыть пасть навстречу врагу, взглянул на небо, а потом попятился. Лаба уже пересекла разделительную черту, а Крозек раскрыл рот для крика «Всё!», но в это мгновение чёрный пес прыгнул. Казалось, клыки собак сшиблись, но это всего лишь звякнули ошейники. Звери миновали друг друга бок о бок, оставив шерсть на шипах, и упали на лапы. Развернулись. Лаба глухо рычала, дёргала обрубком хвоста и истекала белой слюной. Тэк начал пятиться, удивлённо наклонив голову. На этот раз Лаба не прыгала, она приблизилась, стелясь по земле, широко расставив толстые лапы, не обращая внимания на отрывистый, предупреждающий лай врага. Так они обошли почти целый круг.

Наконец Лаба прыгнула.

Отскочила.

Прыгнула снова.

Отскочила.

Поднялась пыль.

На земле появилась кровь.

Собаки сцепились и упали, стараясь ударить друг друга задними лапами. Прежде чем Тэк успел встать, Лаба оказалась на его спине. Тэк поднялся вместе с ней, мотая головой, клацнули челюсти, и клыки разодрали кожу на его скуле. Череда быстрых, проникающих укусов в голову, шею, холку почти оглушила Тэка. Слетела кожаная шапочка, прикрывающая уши и глаза, и ухо было тотчас разодрано пополам. Морду залила кровь, вперемешку со слюной Лабы. Ничего не слыша, почти ничего не видя, Тэк до хруста позвонков повернул голову и схватил свисающую с его спины лапу. Чуть дёрнул, подправляя её клыками к основанию пасти, и, рванувшись всем телом, повалился на другой бок.

Лаба свалилась с него, как мешок, как перепуганный барсук. Однако её шипастый ошейник при падении превратил часть его шкуры в клочья. Лаба билась, извиваясь, задыхаясь от бешенства. Она тянулась, надрывая жилы, но припёршая грудь лапа врага сдерживала её. Тэк Оборотень отчего-то медлил. Оставалось только до конца сомкнуть железные челюсти, раздавить лапу, кость, а затем вырвать горло. А он всё стоял и стоял, ощущая, как кровь, силы уходят из него, как смрадное, жгучее вещество, которым в последнее мгновение были обмазаны шипы чужого ошейника, сжигает его изнутри. Пес стоял и ждал, когда придёт хозяин и заберёт добычу добытого им зверя. Он так и не понял, почему никто не пришёл. Нечто вывернулось из-под него, било, рвало, отдирало клочья мяса, впивалось до костей. Когда не осталось света, запахов, боли, обиды, чёрный пес сомкнул челюсти.

– Всё! Всё! – вскакивая, закричал Крозек. – Лаба взяла! Поднимите! Ты видел? Видел, чужеземец, какая собака?

– Чёрная? – Рагдай отвернулся, чтобы не видеть, как продирается сквозь неистовую толпу рыжеволосый мальчик, как опрокидывается его миска с варевом, но он всё-таки прыгает с ней в яму, его отталкивают, а он проползает под ногами и все суёт и суёт в мёртвую морду эту пустую миску.

– Прости меня, Тэк! Тэ-э-эк!

– Этот Тэк ей ногу перекусил! – закричали из ямы.

– Кончилась боевая собака, – сказал кто-то по-саксонски. – Клянусь Гундобадом, Крозек не будет больше ставить своих пастушьих сук против волкодавов.

– Ножом, ножом ему зубы раздвиньте! Руби, руби голову! – кричали в яме.

Оседала пыль, кто-то хохотал, запел и подавился петух неподалёку. Крозек судорожно пил густое молоко из кувшина с отбитым краем, начался мелкий, редкий дождь, какая-то испуганная женщина вышла на порог дома, прижала руки к груди и снова скрылась в темноте, пропали куда-то грек и варяги.

– Я очень сожалею, Крозек, что потеряна хорошая боевая собака. Да хранят тебя боги. – Рагдай потрогал вдруг занывшие виски. – Мне сказали, что ты был в аварском плену, бежал. Я иду к аварам, чтобы выкупить своего соратника и отомстить. Что ты знаешь?

– Потеряна не только собака, но и два безана залога. – Допив молоко и стряхнув белые капли с бороды, псарь медленно пошёл к дому.

– Я возмещу тебе залог, если ты всё расскажешь, – сказал вдогонку Рагдай.

Крозек остановился:

– Я не очень хорошо понимаю по-фризски. Ты сказал, что возместишь мне залог?

– Да, клянусь небом.

– Хорошо.

Крозек на мгновение задумался, потом упёр руки в бока и зычно крикнул:

– Всё. Расходитесь. Герин, Пасек, долг отдам завтра. Чест, гони всех, Лабу прирежь.

– Со мной трое, – сказал Рагдай, разыскав глазами Вишену и Эйнара.

Эйнар, у самых ворот, взбешённо орал грязные ругательства в лицо низкорослому человеку в лосиной шкуре, Вишена придерживал соратника за пояс. Вокруг них суетился грек.

– Вон они.

– Чест, оставь их! – крикнул Крозек, и человек в лосиной шкуре проворно отскочил в сторону. – Идём в дом. Золото с собой?

Пропустив через порог только троих, хозяин зашипел на Кревиса:

– А ты убирайся за ворота, грек.

Рагдай и Эйнар сели на скамью около печи со множеством отверстий и двумя жаровнями. Эйнар, толкнув локтем, почти весело спросил:

– Рагдай, а ты, если бы превратился в пса, смог бы разорвать эту Лабу?

– Я не смог бы превратиться в пса, Эйнар, – ответил Рагдай, наблюдая, как псарь, отодвигая холщовый занавес в дальнем углу, шепчется с испуганной женщиной. Из-за её спины появляются и исчезают несколько детских головок.

– Не таись, Рагдай, – вмешался Вишена, – клянусь коварством Локи, ты ведь колдун. Ты можешь. Помню, как ты обратился в лесу Спирк сначала в волка, а потом, ночью, сразу в десяток медведей.

Со двора послышался собачий визг. Из-за печи, чем-то громыхая и распространяя запах гнилого тряпья, появилась сгорбленная старуха. Клочья её седых волос колыхались, как старая паутина.