Сумасшедшая принцесса Устименко Татьяна

— Вот и хочется романтики!

— Хочется! — удачно передразнил дракон мой гнусавый голос. — Правда жизни состоит в том, что, если настоящая женщина никогда не соглашается с первого раза, то настоящий мужчина ничего не предлагает во второй раз!

— И что теперь делать? — горестно взвыла я, почти перекрыв грохот взрывающихся петард:

— Ох, как все запущено… — Эткин внимательно выслушал вдохновенную слезливо-песенную импровизацию. — А ничего не делай. Забей на эмоции. — Он философски пожал плечами, чуть не уронив меня на землю. — Время покажет. Да и некогда тебе слезы лить, дел-то вон сколько намечено!

— И точно! — Я шмыгнула еще один разочек, напоследок, и решительно утерла глаза. — Придется выполнять данные обещания.

«А еще очень хочется разобраться с третьим испытанием, про которое Смерть так и умолчала. Да и пора бы понять, какое загадочное Кольцо мне предстоит замкнуть», — подумала я про себя.

— Умница! — похвалил Эткин. — Авось, пока разбираешься с нашими загадками, твои загадки сами с тобой разберутся… или тихо рассосутся, — добавил он и подмигнул.

Я нерешительно улыбнулась:

— Ты так думаешь?

— О да, я в этом уверен! — излишне поспешно поддакнул дракон.

— И с чего же мы начнем?

— Гм, — задумался он, прикрывая сапфировые глаза. — Я слышал, что в Долине кленов есть древний храм, в котором якобы хранятся документы, имеющие отношение к исчезновению моих собратьев. Может быть, для начала наведаемся туда?

— Мы с тобой вдвоем?

— Ну, зачем же вдвоем, — заговорщицки усмехнулся друг. — Огвур и Ланс выразили горячее желание сопровождать нас. Собственно, они уже уехали. Обещали, что будут ждать в домике достопамятного тебе паромщика.

Я вспомнила перекошенное лицо мужика, сцену с кошкой и, не удержавшись, фыркнула от смеха:

— А Ульрих нас отпустит?

— А мы ему не скажем, — шаловливо хихикнул гигант. — Пусть занимается королевством сам, чай, уже не маленький!

Я восторженно рассмеялась:

— Ах ты, провокатор. Ведь отлично знаешь, что не замуж мне хочется, а не терпится увидеть и узнать что-то новое!

— Я вас, человеков, насквозь вижу, — горделиво прихвастнул дракон. — Вы же самые беспокойные и пытливые из всех тварей.

— Что, и даже через шелковую рубашку видишь? — деланно испугалась я, хватаясь за кружевные рюши на груди.

— Не, ну, не до такой же степени! — притворно-стыдливо отвел глаза хитрец.

Генрих нещадно подгонял Песню, чего никогда не делал раньше. Обиженная кобыла закусила удила и летела быстрокрылой птицей, почти не касаясь мостовой стройными длинными ногами. Ветер свистел в ушах обезумевшего наездника. Плащ запутался, зацепившись за стремя, и Генрих попросту скинул его, отбросив в придорожную пыль. Шляпа всплеснула полями, взмахнула пушистым белым пером, прихваченным дорогим алмазным аграфом, и упорхнула следом. Задыхающийся от разочарования барон рванул завязки колета. Прочные кожаные шнурки лопнули, как гнилая пеньковая веревка. Сорванный колет редчайшего эльфийского бархата беззвучно растаял в темноте. Ничего, свита подберет. Или не подберет, да и демон с ним! Испуганные дворяне первое время еще пытались догнать своего Повелителя, но внимательнее присмотревшись к его бледному, перекошенному лицу, предпочли держаться на почтительном отдалении. Ибо барон так судорожно хватался за Гиарду, что становилось страшно — не вынашивает ли он плана убить кого-нибудь невезучего, не вовремя подвернувшегося под монаршую руку. А Генриху и впрямь — очень хотелось убить. Сдавить сильными смуглыми пальцами ее непокорную белую шею. Вцепиться в роскошные рыжие локоны, свободной волной плещущиеся за спиной. Его всегда безмерно возбуждало это упоительное зрелище — длинные волнистые пряди волос обвивают рукоять Нурилона, словно соединяя меч и его хозяйку в одно гармоничное, неразрывное целое. Внимательные, насмешливые зеленые глаза в обрамлении густых черных ресниц. Ниже начиналась золотая маска, придающая принцессе загадочно-неземной вид, а сразу под краем волшебного украшения рдели губы, яркие, как малина, и такие же сладкие. Никогда более не суждено Генриху позабыть вкус этих манящих губ, таких желанных, таких недоступных. Единственных в мире, единственных для него. И как искусно умели они складываться в неприступную гримаску. Она презрительно щурила глаза, приглушая их изумрудный свет, хмурила ровные, словно нарисованные, дуги бровей и говорила — нет. Снова нет, всегда нет! Да будь она проклята! Она — само благословение божье во плоти!..

Хриплый, полный мучительной боли всхлип вырвался из искусанных в кровь губ сильфа. Он шарил по груди, искренне веря, что под выпуклыми ребрами, под крепкими мускулами уже нет разбитого сердца. Что влюбленное сердце осталось там, у ее ног, на площади Нарроны, где она глумливо растоптала его своими нарядными сапогами.

— Я люблю тебя! — кричал Генрих, но встречный ветер вбивал обратно в глотку эти запоздалые признания. «Я люблю тебя!» — обреченно стонала измученная душа, не способная жить вдали от предмета безумной страсти.

— Тебя, тебя… — насмешливо вторило жестокое эхо, единственный попутчик несчастного влюбленного.

Рассорившись с Ульрикой в первый раз, в ночь неудачной попытки проникнуть в Незримую башню, Генрих поскакал домой. Уже будучи совсем близко к пещере, он обнаружил исчезновение уродливых рубцов, с рождения обезображивающих лицо барона. А открыв защитные плиты, перекрывающие вход в убежище сильфов, встретил своих соплеменников — всех живых, здоровых и красивых. Пережив их первое удивление при виде взрослого, могучего Повелителя, он понял — она что-то совершила, сотворила невозможное. Ведь войско Ринецеи прекратило осаду и исчезло в неизвестном направлении. Он помчался обратно, по пути сталкиваясь со все новыми и новыми слухами, обраставшими невероятными подробностями, превращавшими ее в живую легенду. Она вынесла мертвого брата из башни, она осмелилась отказаться от дара Камня власти, она впала в беспамятство, а принц ожил, принц стал королем. И, наконец, она — проснулась! И уже в столице, поговорив с магами, он узнал об ее соглашении с демиургами и содрогнулся от ужаса и благоговения! Несчастная, отважная, бескорыстная девочка — пожертвовавшая всем. О, как мечтал он привлечь на свое плечо эту буйную рыжую голову. Защитить ее от всего, ее — такую сильную и смелую, но в душе — такую хрупкую и ранимую. А она — отказалась! Сказала: «Нет», — и, повернувшись, ушла, оставив его одного, недоумевающего и безутешного. Пусть будет проклята ее неуемная гордость!

«Женюсь, — мстительно решил Генрих. — На самой прекрасной эльфийской принцессе. Назло ей. И пусть она потом от досады себе локти кусает!»

Солнце медленно выползало из-за горизонта, такое же помятое и заспанное, как и все мы сегодня. И явно — страдающее сильнейшим похмельем. Надо будет узнать у Марвина — может, они с Саймоном с пьяных глаз вчера и солнцу умудрились налить? Похоже, эти двое магов еще и не на такое способны.

Я привычно собрала небольшую походную сумку. Усмехнулась. Ситуация до нелепости напоминала мой поспешный отъезд из замка Брен, положивший начало самым невероятным приключениям. Вот и сейчас — мы едем на поиски величайшей тайны нашего мира. Может, это символично — такая однотипность ситуаций? Я посмотрела на дверь. Э, нет! Надо повторить все до мельчайших деталей. Поэтому я решительно растворила оконные створки из цветного стекла. М-да, высоковато — все-таки второй этаж. Хотя где наша не пропадала!.. Я выбросила в окно сумку, следом отправила оружие. Залезла на подоконник и мастерски спрыгнула вниз, благополучно приземлившись на рыхлую клумбу. Извините за загубленные жизни, нежные нарциссы. Долго будила пьяных конюхов, в резкой форме требуя свое любимое, старое седло взамен позолоченного королевского. Сама взнуздывала сонного, недовольно сопящего Беса, ни в какую не желавшего расставаться с придворными белоснежными кобылками. Конь смотрел на меня укоризненно — мол, опять никакой личной жизни.

— Дурашка! — мягко уговаривала я упрямого жеребца, затягивая подпругу. — Мы едем искать пропавших драконов!

Бес насторожил уши и выкатил испуганные глаза. «Этих огромных огнедышащих чрезвычайно опасных тварей? — так и вопрошали его расширившиеся от ужаса зрачки. — Да ты и впрямь сумасшедшая, хозяйка!» Конь уперся, нипочем не желая трогаться с места.

— На колбасу сдам! — сурово пригрозила я.

Бес вздохнул, повесил голову и уныло поплелся из конюшни, едва переставляя ноги. Видимо, в отличие от меня, он не очень-то горел желанием огрести новых приключений на свой поджарый зад.

Я краем объехала дворовые постройки. Впрочем, кажется, можно не бояться встретить кого-нибудь свободно передвигающегося на своих двоих. Дворец словно вымер. Славно погуляли. Похоже, до сладкого никто не дожил, хотя торт и был крупно порублен на кривые куски совместными усилиями жениха и невесты. А это и есть главный показатель того, что праздник — удался.

Над площадью вяло развевались пожульканные штандарты правящего дома де Мор. За огромным столом, уткнувшись лицом в знаменитый торт, в обнимку дружно храпели две уважаемые личности — бургомистр и первосвященник богини Аолы. Я потрясенно разглядывала учиненный погром и даже не пыталась пересчитать бесконечное множество пустых винных бутылок. С подобным я сталкивалась лишь один раз — при чтении описания свадьбы древнего короля Изыргульда Кривошеего, когда согласно хроникам «великие безобразия учинили и выпили вино от пяти урожайных годов». Ну, да, похоже, у нашей свадьбы тоже весьма неплохие шансы попасть и в хроники, и в знаменитые орочьи книги рекордов, которыми под дикий хохот зачитываются все государства.

Я уже направлялась к гостеприимно распахнутым (да заходите, демоны дорогие — мы все равно в стельку пьяные и сопротивления оказать не сможем) воротам, когда меня остановил зычный окрик с главной караульной башни:

— Ульрика, сестра! Куда же ты? Что я без тебя с похмельными гостями делать буду?

На смотровой площадке, находящейся на высоте пятого этажа, картинно заламывал руки молодой король, облаченный в батистовую ночную сорочку до пят. Я немного полюбовалась эротичной фигурой брата, весь облик которого так и говорил о бурно проведенной первой ночи, ласково сделала ладошкой краткий прощальный жест и снова неторопливо затрусила к выезду из столицы. Ульрих издал несколько придушенно-булькающих звуков и заголосил вновь, на этот раз требовательно-повелительно:

— Принцесса! Официально запрещаю вам покидать Наррону! И вообще — куда это вы намылились ни свет ни заря?

Я приложила к губам сложенные рупором ладони и сделала попытку достойно ответить разгневанному брату:

— Мать вашу… — но шальной ветер унес в сторону окончание фразы.

— Чего? — возмущенно взревел король. — Ульрика! Ты что, перепила? Что за выражения ты себе позволяешь?

Я обескуражено вздохнула и предприняла еще одно, на этот раз более удачное, усилие докричаться:

— Мать вашу искать!

— А-а-а-а-а-а! — облегченно откликнулся брат. — Ясно! Но одна, без армии! Ты что — совсем сумасшедшая?

— Ага! — радостно закивала моя беспутная рыжая голова.

— Ну, смотри! — продолжал пыжиться коронованный юноша. — Если что устроишь, если не вернешься, если, не дай Аола, погибнешь, то я… я тебя убью!

Я прыснула:

— Я тоже очень тебя люблю! — искренне ответила я, пуская Беса резвым галопом.

— Возвращайся скорее, моя Сумасшедшая сестра! — летел мне вослед оптимистичный призыв брата.

— Обязательно! — тихонько шепнула я.

Птички поют, солнышко светит, Бес приободрился и втянулся в ровный, размеренный аллюр. Кра-со-та! А Эткин прав, и чего это я так переживаю из-за отказа Генриху? Ведь сама понимаю: то, что тебе дорого, — отпусти, не принуждай, не удерживай. Вернется — значит, твое. Не вернется — твоим никогда и не было. Любит меня — значит, вернется. Любовь — она как свободолюбивая птичка: в неволе, может, и живет, а вот петь — не хочет. Муж, дом, дети — и все, прощай свобода. А что может быть слаще свободы? Неведомые страны — которые еще предстоит увидеть, незнакомые люди — с которыми еще предстоит встретиться, нехоженые дороги — по которым еще предстоит пройти. А рядом — верные друзья, и надежный меч за спиной.

Над головой промелькнула тень. Я сняла шляпу и приветственно помахала ею. Эткин летел очень необычно — на спине, лениво, словно веслами, загребая крыльями. Кислое выражение морды, обвисший хвост.

— Выпить бы! — мечтательно закатил он слезящиеся глаза. — Так прямо и ощущаю песок под языком и вкус кошачьей мочи во рту!

— Пить надо меньше, — наставительно сказала я.

— Меньше не наливали, — вяло оправдывался дракон. — Давай подгоняй жеребца! У жены паромщика, говорят, знатное пиво. Только, если не поторопимся, орк с полуэльфом его без нас вылакают!

— Стой, — вспомнила я, — а как же заветный погребок с элитным эльфийским?

— Да ну, нашла что вспомнить, — еще больше помрачнел Эткин. — Там и трехсот бутылок не набралось. Нам-то с грифоном на двоих…

— Вы что же, так все триста бутылок вчера и выпили?

— Ага, — гордо подтвердил выпивоха. — Долго ли умеючи-то!

— Эткин! — позвала я минуту спустя. — Все хотела спросить, что ты чувствуешь там, высоко в небе?

— О-о-о-о-о! — вдохновенно протянул дракон, всплескивая крыльями и счастливо улыбаясь от уха до уха. — Много всего. Но все это можно выразить одним словом — свобода!

— Свобода от чего? От земли?

— Глупая! — по-доброму усмехнулся дракон. — Не от земли, не от проблем, не от плоти. Свобода — это полная гармония с самим собой. Это счастье осознания самого факта бытия, со всеми его радостями, проблемами и печалями. Это дорога под ногами, ветер странствий в лицо, верный друг рядом. Свобода, ты — и ветер. Что еще нужно для счастья?

Я задумчиво покосилась на парящего гиганта. Надо же, неужели он читает мои мысли? Ведь всего мгновение назад и я пришла к тому же выводу.

— Поспешай! — крикнул Эткин, набирая высоту. — Пиво ждать не будет!

Я пришпорила коня. Заскучавший Бес рванулся вперед, явно намереваясь обогнать самоуверенного дракона. Ветер странствий упруго бил в лицо, неся упоительный аромат цветущих луговых цветов и влагу приближающегося дождевого облака. Мне стало удивительно хорошо и спокойно. Как и сказал дракон, в душе царила гармония. Я приподнялась в стременах, раскинула в стороны руки и громко запела от переполнявшего меня ощущения свободы.